№35, преосвященного Арсения, епископа Псковского, от 8 декабря 1905 года

Замечаемые ныне нестроения в церковной жизни происходят главнейше из одного источника – уклонения от лежащего в самой основе церковной жизни начала соборности. Соборное начало выражает самый характер внутренней жизни, внутреннего устроения и управления единой, святой, соборной и апостольской Церкви; оно проявляется ещё во время апостолов, несмотря на всю полноту благодатных их полномочий. «Трудно и едва ли даже возможно, – говорит один канонист (проф. Заозерский), – отыскать в действиях апостолов какой-либо намёк на то, чтобы они действовали когда-либо секретно от верующих, предпринимали какие-либо меры, не посоветовавшись предварительно со всей Церковью данного места; напротив, в Деяниях Апостольских находится множество свидетельств в пользу того, что они раскрывали пред верующими свои планы и осуществляли их по совещании с ними и при содействии их». С распространением Церкви Христовой получают всё большее развитие и соборы, которые из простейшей формы – дружественного собеседования пастыря с пасомыми – постепенно переходят в многочисленные собрания членов Церкви, клира и мирян, являясь важнейшими органами церковного управления и простираясь на все области церковной жизни. При посредстве этой истинно христианской формы управления Церковью раскрыта полнота христианского учения, ограждена непререкаемая его истинность, и определены незыблемые устои внутренней жизни Церкви. По правилам Церкви (правила 37-е Апост., 5-е Первого, 19-е Четвёртого и 6-е Седьмого Вселенских Соборов), созыв Соборов не только является обязательным, но не исполнявшие постановлений о сем иерархи даже подвергались епитимии, а противящиеся созыву Соборов представители внешней власти – и отлучению от Церкви. Преемство соборного управления в православных Церквах Востока и Запада не прерывается вообще до сего дня. В русской же Церкви последний Поместный Собор происходил более двух веков тому назад, и за всё время синодального управления члены Церкви не имели духовного утешения слышать соборный её голос, и органы, в коих выражалось начало соборности, не получили развития. Ввиду сего представляется существенно важным и необходимым периодический созыв Поместных Соборов русской Церкви, кои имеют быть и в будущем, как были ранее, основой церковной организации.

Предположенный к созыву первый Поместный Собор русской Церкви представляет особую важность – между прочим – ив том отношении, что условия, при которых он фактически будет осуществлен, послужат основанием организации дальнейших русских церковных соборов; поэтому определение сих условий требует чрезвычайной внимательности и осторожности. Основным вопросом при созыве первого русского Поместного Собора является вопрос о составе последнего.

Будучи членами Церкви, верующие составляют единое тело её, которое, по словам одного православного канониста-иерарха (еп. Далматинского Никодима), «только тогда будет здорово и будет преуспевать, когда все члены его будут иметь полную жизненную силу и когда между ними будет правильная общественная связь и единство. Без сего единства всех членов Церкви, без совместного действия их по собственному произволению в пользу общего блага, неизбежно должен пострадать хотя какой-нибудь из членов, и, наконец, самая цель Церкви не будет достигнута. Согласно с сим, необходимо является потребность, чтобы каждый член Церкви, без различия своего положения в ней, содействовал по силам и способностям своим общему делу, ради которого существует и сама Церковь, и, следовательно, это содействие входит в обязанность как иерархии, так и верующих мирян». Восточные патриархи в послании своём учат, что как народ без клира, так и клир без народа не составляют Церкви. Указанное начало внутреннего взаимодействия и проникало собой всю жизнь древнехристианской Церкви. Представители церковного авторитета и христианский народ, как это видно из памятников древнехристианской Церкви, находились между собой в самых близких и тесных отношениях; миряне составляли живую и деятельную силу Церкви, бывшую в гармоническом единении с иерархией. Единение это выражалось прежде всего в совместном участии в соборах.

В состав первого церковного Собора, кроме апостолов, входили «старцы» (пресвитеры) и «всё множество», «вся Церковь» (Деян., XV). В соборах II века против монтанистов принимали участие вообще верующие. О составе одного из соборов III века имеется следующее определённое указание св. Киприана: «Надлежит, составив общий совет с епископами, пресвитерами, диаконами, исповедниками и твёрдыми в вере мирянами, рассудить о деле падших». На Поместных Соборах Эльвирском (IV в.), Римских (V и VI в.), Константинопольском (VI в.), Равеннском (X в.), а равно на Вселенских Соборах видим участниками, кроме епископов, и представителей других степеней клира, а равно мирян. Такая последовательная полнота церковного представительства на соборах древнехристианской Церкви не была случайным явлением, а выходила из определённого и ясно выраженного сознания Церкви. «Церковь, – по словам св. Киприана, – есть народ, соединённый со своим епископом, стадо, прилежащее пастырю; Церковь обитает в епископе, клире и верном народе». Ещё яснее выражено это сознание в послании восточных патриархов: «У нас ни патриархи, ни Соборы никогда не могли внести что-нибудь новое, потому что хранитель благочестия есть само тело Церкви, т. е. самый народ». Последовательная практика и указанное определённое сознание Церкви ясно предсказывают, каков должен быть состав русского Поместного Собора. Последний не может состоять из представителей одной какой-либо церковной степени, например – епископской, ибо тогда он, – по справедливому замечанию одного светского писателя, – в такой же степени осуществлял бы идею нормального, канонического собора, в какой «требование созыва свободно избранных представителей народа осуществил бы съезд губернаторов и генерал-губернаторов, съехавшихся для выбора из своей среды министра-президента или министра внутренних дел». Вообще, при одностороннем представительстве на церковном соборе может не быть принята во внимание вся полнота нужд Церкви, не по каким-либо групповым интересам, как это нередко высказывается (таким интересам не может быть места в Церкви и тем более – на церковном соборе), а единственно в силу чрезвычайного разнообразия нужд церковных, кои посему должны иметь возможно более разнообразных своих выразителей. Таковыми, кроме епископов, являются прежде всего представители белого духовенства, ближайшие и непосредственные пастыри церковного стада; они и могут представить богатый и ценный материал для соборных суждений о действительных нуждах Церкви. Также справедливым и желательным представляется присутствие на церковном соборе и верных мирян. «Нам нужно попытаться, – справедливо говорит проф. Заозерский, – привлечь на собор те нравственно-интеллектуальные силы, которые могут быть в распоряжении иерархии, но, благодаря своему положению, действуют созидающим образом одиноко, вразброд. Богословы, учёные, литераторы, публицисты, художники, люди житейской и юридической практики, как и лица высокой духовной опытности из белого духовенства и монашеского старчества должны получить почетное место на соборе, как желательные советники».

Призываемые на собор члены Церкви из среды белого духовенства и мирян, само собой разумеется, не могут иметь здесь права решающего голоса – согласно прямому учению Церкви о епископстве, как непрерывно-преемственной в ней апостольской степени, так и по определённой предшествующей практике Церкви, которая решающий голос на соборах предоставляла всегда только епископам, число коих на соборе всегда обозначается точной цифрой при общем упоминании о других участниках церковных соборов.

Что касается способа избрания лиц белого духовенства и мирян, то, за отсутствием ныне вполне соответствующих для сей цели церковно-народных учреждений, представлялось бы целесообразным воспользоваться в этом случае окружными и епархиальными съездами, расширенными участием в них мирян, соответственно церковно-бытовым особенностям различных епархий. Выдающиеся же ревнители Церкви и представители богословской науки могли бы быть приглашаемы особо.

Будучи существенным элементом церковного строя, начало соборности должно проникать собой все стороны церковной жизни, быть последовательно проведено через все составные части церковной организации – приход, епархию, митрополию и вообще всю русскую Церковь. Только при этом условии возможно освобождение связанных сил Церкви и оживление её внутренней жизни.

Основой церковной жизни является приход, от жизнеспособности которого зависит жизнедеятельность и всего церковного организма. Поэтому с обновления строя приходской жизни и нужно начинать дело церковного переустройства.

По новейшим исследованиям о древнерусском приходе, вызвавшим большой интерес к этому предмету как в светском обществе, так и в церковных кругах, православный русский приход был не территориальной только, как теперь, единицей, но живой и деятельной, правильно организованной общиной, простейшим членом церковного и государственного тела. Главнейшей чертой его устройства было широкое самоуправление. Община строила себе храм, который тем самым являлся общинной собственностью, пользовалась правом избирания себе своего духовного отца и представляла епископу «заручные грамоты» об избранном кандидате для его посвящения, вступала в соглашение с церковным причтом относительно его содержания, имела приходскую церковную собственность и через своих выборных лиц – церковного старосту – вела церковное хозяйство и отбывала церковные повинности перед духовной властью. Внутри прихода все учреждения ведались и поддерживались на средства приходской общины; в приходах были школы или, по крайней мере, «учительные люди» (мастера), существовали благотворительность и общественное призрение (кельи для нищих на погостах); община оберегала общественные нравы и семейную жизнь и даже имела право суда над своими сочленами – суд так называемых «братчин». В северной Руси указанные начала церковно-приходской жизни особенно определённо выражались во вверенной ныне моему смотрению древней Псковской области, а равно и в области Новгородской. Но наибольшего развития достигли эти начала в южной Руси, под влиянием исключительных здесь условий религиозной жизни. Орудием упорной и сознательной борьбы за свою религиозную и национальную свободу явились здесь со стороны православного населения – братства. «Первое – да при храме... братство церковное, любовью связуемо, неразрушно и вечне пребывает; второе – да типография станет во преподавание книг божественнаго учительства; третие же – гимнасион да будет во обучение юным и предложение художества письмен и учений внешних же и божественных», – так определяет главные цели своего существования Львовское братство в предисловии к одному из своих изданий. Каждое братство, сколько-нибудь прочно поставленное, старалось «для науки деток малых школу имети и бакаляра в ней ховати и там детей письма греческаго и русскаго учити давати»; передовые же братства устраивали высшие школы, причём преследовалась в данном случае главная цель – произвести искусных священников не только в городах, но и в сёлах, так как только через образованных священников могла поддерживаться православная вера, против которой направлены были все усилия польско-католической власти. Взгляды, какими руководились братства при устройстве школ, определённо выразились в послании киевских братчиков к царю Михаилу Феодоровичу: «Училище отрочатом православным милостию Божиею языка славяно-росскаго, еллиногреческаго и прочих даскалов великим иждивением устроихом, да не от чуждаго источника пиюще, смертоноснаго яда западния схизмы упившеся, ко мрачно темным римляном уклонятся». По образцу сих значительных братств и рядом с ними существовало много мелких братств по городам и сёлам, причём во всех случаях братства эти ставили себе целью заботиться о храме, о бедных и больных прихода (устройство так называемых «шпитателей»), о школе; в братских сельских школах обыкновенно обучали дьячки-«бакаляры», отчего и до сих пор в Малороссии псаломщические дома сохраняют в народе традиционное название «школ».

Изменение условий государственной и церковной жизни при Петре Великом коренным образом повлияло и на жизнь православного прихода. В соответствии с известными течениями и направлениями в жизни государственной и общественной русский приходский строй получил в своём существе столько уклонений от первоначальной идеи, а в формах правления и быта – столько новых особенностей, что они в своей совокупности значительно изменили его первоначальный облик, и в то же время отчасти понизили жизненность его влияния на духовную жизнь народа. Постепенно атрофируя, под давлением общих условий, наиболее живые и действенные стороны своего первоначального устройства, церковный приход, тесно сплачивавший прежде самые разнообразные общественные элементы на почве христианской веры и нравственности, обращается во многих случаях в формальное учреждение и накопляет в своей внутренней жизни много явлений отрицательного свойства. «Куча камней, не соединённая никаким цементом, – говорит один писатель, – более имеет связи, чем члены приходской Церкви; ежели один камень возьмёшь из кучи, непременно другой соседний камень пошевелится; а бери любого члена в приходе, обижай его и делай с ним, что хочешь, – все другие члены, за небольшими исключениями, и не тронутся с места, пальцем не шевельнут, только бы их не трогали. Но неужели такие отношения наши правильны? Неужели здесь – всё, чего от нас требует православная Церковь?»

Столь безжизненное положение основной церковной ячейки – прихода вызывает серьёзные опасения за направление религиозно-нравственной жизни членов современной Церкви. Ревнителями святой Церкви указывается, что возрождение древнерусского прихода, с его внутренней организацией и формами внешнего устройства, произвело бы животворную перемену во всем строе современной приходской общины, влило бы новую жизнь и силы в её организм; так как наиболее характерной особенностью древнерусского приходского уклада было самоуправление прихода, «то начало это и должно быть положено во главу приходского устройства; возрождённый приход должен быть автономен и прежде всего должен быть признан юридическим лицом», учреждением с известными правами и преимуществами; как фактический владелец храмового имущества, приход должен иметь право широкого и всестороннего контроля над действиями лиц, непосредственно заведующих церковным хозяйством; постоянное взаимообщение в сфере материальных и религиозно-нравственных интересов будет способствовать закреплению связи между приходом и священником, причём связь эта ещё более укрепится в том случае, если будет восстановлен выбор прихожанами кандидата во священство.

Нетрудно видеть в изложенных предположениях излишек теоретичности, оптимизма и даже утопичности. Воссоздание полностью старых форм жизни невозможно уже потому, что жизнь не может остановиться и застыть в строго определённых формах, а в постоянном течении своём вырабатывает все новые внешние формы, соответственно изменяющимся потребностям и условиям. Нельзя поэтому признать правильной мысль о необходимости полного восстановления древнерусского прихода во всей его прежней организации и устройстве; но вечно жизненный принцип соборности, одухотворявший жизнь приходской общины в прежнее время, может обнаружить столь же благотворные последствия и теперь; с этой точки зрения вопрос о возрождении прихода заслуживает самого серьёзного внимания.

Возрождение прихода на основах христианской общительности и взаимодействия могло бы возгреть живое отношение к религиозно-нравственным интересам приходской жизни со стороны всех членов приходской общины – не только духовных, но и светских. На примерах иноверческих и единоверческих приходов можно видеть, какую живую религиозную силу являет приход, объединённый общностью интересов.

Из всех функций деятельности предположенного к восстановлению прихода могут вызывать сомнение, в сущности, лишь две: самостоятельное ведение приходского хозяйства и выбор членов причта.

Что касается первой из указанных функций, то, по-видимому, следует признать полную желательность включения её в программу приходской деятельности. Историческим прототипом древнерусского прихода в отношении имущественного владения была первоначальная христианская община, которая имела общее церковное имущество для удовлетворения всяких нужд своих братий (Деян.2:44–47, 4:32, 34, 35); учёные канонисты (главным образом П. Соколов, иеромонах Михаил) в достаточной степени выяснили положительные имущественные права христианской общины по греко-римскому праву. Ввиду сего имущественные права прихода могут подлежать разъяснению не с принципиально-юридической точки зрения, которая представляется ныне бесспорной, а скорее – с исторической стороны, в смысле фактического разъяснения тех условий, при которых русский церковный приход лишён был прав юридического лица. Исследователи, занимавшиеся сим вопросом (Д. Самарин, И. Аксаков, А. Папков), указывают в этом отношении как на основную причину такого лишения, на общую церковно-правительственную политику XVIII в., постепенно отменявшую прежние автономные права приходов и исторгавшую заведование церковным хозяйством из рук прихода; отнятие в 1808 году «экономических сумм» у приходских церквей (около 6 млн. руб.), издание стеснительных правил отчуждения и закрепления земель исключительно лишь за церковью – окончательно заглушили внутреннюю жизнь приходской общины, обратив её в простое собрание домов, приписанных к известному храму.

Ненормальность такого положения дела, давно сознанная, вызвала особые меры с начала шестидесятых годов минувшего столетия. Особое Присутствие по делам православного духовенства (1862–1885 гг.) высказалось против нынешней системы ведения церковного хозяйства через посредство причта и церковного старосты, под высшим наблюдением духовного начальства, так как она ведёт к «терпимому святотатству» – сознательной утайке церковных сумм и, вообще, не обеспечивает их целость и неприкосновенность. Изданные в 1864 году, в устранение сего нестроения, правила о братствах и церковноприходских попечительствах, при всём своём бесспорном положительном значении, не могли возродить коренным образом приходской жизни. Произошло это от недостаточно широкой сферы деятельности, отмежёванной сим учреждениям, а главное – оттого, что ими призывалась к приходской деятельности не вся приходская община в её целом, а лишь некоторые отдельные её члены или группы; деятельность прихода как живой христианской общины, как основной ячейки церковной жизни, указанными учреждениями не затрагивалась и остаётся ныне в положении разве лишь немного лучшем, чем была до издания правил 1864 года.

Всё это, казалось бы, не может не говорить о необходимости создания таких условий, которые содействовали бы пробуждению жизни в приходах, возгреванию чувств христианской общительности и взаимодействию в достижении общих религиозно-нравственных целей прихода, как малой Христовой Церкви. При таких условиях жизнь православного прихода, являя незаменимую почву для пастырского руководительства, представляла бы несокрушимый внутренний оплот против самых сильных тлетворных влияний в области веры и нравственности, – что имеет особенное значение в настоящее время при объявленной свободе исповеданий.

Как на первую меру в сем отношении следует указать на предоставление приходу прав «юридического лица», правомочного приобретать имущества предоставленными в законе способами и средствами. В сущности, это будет не столько законодательным расширением, сколько более определённой юридической формулировкой прав прихода, так как и нынешние законодательные по сему постановления, правда – неясные и неопределённые, не только не заключают в себе прямого отрицания прав прихода, как юридического лица, но и заключают в себе данные, достаточные для утверждения таких прав за приходом. В юридической литературе по поводу неупоминания православного прихода в перечне юридических лиц в ст. 698, т. X ч. I указывалось, что перечисление юридических лиц в указанной статье только примерное, и что умолчание в законе о православном приходе, как юридическом лице, не может служить основанием к отрицанию за ним подобного значения, что ст. 501 т. XIII Св. Зак., уст. об обществ, призр., убеждает в существовании в наших законах понятия о «церкви» как о «церковной общине», и что даже Высочайше утверждённая 12 июня 1890 года инструкция церковным старостам также устанавливает понятие о приходе, как о церковной общине с известным кругом прав и обязанностей (журнал «Право», 1903 г., № 1). На той же точке зрения стоит, по-видимому, и юридическая практика; так, Сумский окружной суд признал за приходом Благовещенской церкви с. Волынцева, Путивльского уезда, права юридического лица, предписав нотариусу совершить дарственную запись на ¼ десятины земли, подаренной дворянином Печковым означенному приходу.

Уместно при сем упомянуть, что в ст. 698, т. X ч. I Зак. Гражд. в числе юридических лиц, способных к приобретению недвижимого имущества, не упомянуто и духовенство как сословие, что на практике ведёт к фактическому закреплению недвижимой собственности духовенства за различными епархиальными учреждениями, имеющими права юридического лица. Ограничение это также едва ли может быть признано справедливым, как препятствующее развитию взаимодействия и самопомощи духовенства и тем отнимающее у него одно из наиболее существенных средств материального обеспечения и – вместе с тем – устранения тяжёлой материальной зависимости от прихожан.

Естественным последствием признания за приходом прав юридического лица явилось бы предоставление приходу права участвовать вместе с духовенством в заведовании церковными суммами и имуществами под наблюдением местного и епархиального начальства или, по крайней мере, наблюдать за их законным употреблением и получать в том отчёт.

Предположение это также не заключает в себе существенного противоречия существующему и ныне порядку заведования церковным достоянием. И правилами о попечительствах, и инструкцией о церковных старостах прихожане в некоторой мере привлекаются к участию в церковном хозяйстве, но только участие это слишком ограничено и пассивно, а потому призыв к нему и встречает обыкновенно такое безразличное отношение со стороны прихожан. Более широкие права по заведованию и распоряжению церковным имуществом со стороны всего православного прихода, – следует с уверенностью ожидать, – вызвали бы и более живое отношение со стороны приходской общины к её материальным и духовным интересам, что сопровождалось бы большей заботой о храме и о всех религиозно-благотворительных и просветительных учреждениях приходской общины, чем это замечается в настоящее время. Всё это, само собой разумеется, не исключает ограждения прав тех учреждений, которые содержатся ныне на церковные средства.

Значительно более сложным представляется вопрос о предоставлении приходу избирательных прав по отношению к причту. Выборное начало применяется в некоторых приходских общинах на Западе и – в общем – сопровождается последствиями благоприятными для религиозно-нравственных их интересов; но там начало это применяется во всех сферах жизни не только церковной, но и гражданской, и население в достаточной степени применилось там к целесообразному пользованию избирательной формой. В нашем отечестве условия гражданской и церковной жизни до сих пор направлены были по такому пути, который не мог создать указанной традиции; посему признание у нас в полной мере такого порядка замещения приходских мест, прежде чем народная масса не научится надлежаще применять избирательное право, поставило бы приходское духовенство в крайне зависимое от прихожан и беспомощное положение, как это видно из примера Уральской области, где до половины прошлого века правом избрания священников пользовалось Уральское войско. На ходатайство в 80-х гг. минувшего столетия о восстановлении приходских выборов причта на древнерусских исторических началах Св. Синод высказал, что «восстановление ныне приходских выборов было бы, в сущности, поворотом к прежним временам невежества, из которого наше отечество вышло рядом многовековых усилий, и могло бы повести к прежним злоупотреблениям» (Опред. Св. Синода в «Церковном Вестнике» 1885 года № 8).

Тем не менее нельзя не признать, что избирательная система заключает в себе много драгоценных сторон, которые весьма полезно было бы использовать ко благу Церкви. В древнехристианской Церкви она являлась одним из действительных средств сближения избирателей с избираемыми и порождала между ними тесную нравственную связь, как первейшую основу широкого влияния иерархии на дела общины. Весьма полезно было бы посему сохранить в возможной мере принцип живого участия прихожан в избрании себе пастыря. Св. Синод, высказавшись (в определении своём от 18 июля – 8 августа 1884 года) против самостоятельных выборов приходом членов причта, ясно указывал при этом, что «право прихожан в смысле заявления ими епископу своего желания иметь преимущественно известное лицо, или в смысле свидетельства о добрых качествах ищущего рукоположения лица, не было отменяемо и, как показывают восходящие в Святейший Синод дела, нередко применяется и в настоящее время». Настоящим своим определением Святейший Синод признаёт за приходом инициативу в деле замещения свободной священнослужительской должности в приходе, оставляя за духовной властью окончательное утверждение приходского выбора или отказ в том случае, если избранный кандидат не удовлетворяет необходимым для священнослужителя требованиям. Это право духовной власти должно быть признано безусловным, так как оно определённо предписывается церковными канонами и подтверждается всей практикой православной Церкви. Но нужно поставить приходские выборы в такие условия, чтобы результаты их не находились в противоречии с требованиями, предъявленными церковной властью. Отрицательные стороны избирательного права, составляющего существо церковной практики в замещении иерархических должностей, заключаются именно в тех злоупотреблениях, какие представляют фактическое нарушение избирательного права со стороны избирателей-прихожан; но эти замечаемые в действительности отступления от данного принципа не могут вообще служить основанием к отрицанию его правильности и лишь указывают на необходимость устранения отрицательных явлений в приходских выборах. Для предотвращения злоупотребления в данной области и – главным образом – для устранения возможности выбора несоответствующих кандидатов, можно было бы ясно и точно определить требования со стороны образовательного ценза и нравственных качеств, каким должны удовлетворять кандидаты священства, и затем обусловить приходские выборы указанными требованиями. Если приход действительно возродится и обнаружит живые силы, то, с одной стороны, кандидатам пастырства представится на приготовительных к нему ступенях полная возможность обнаружить перед избирателями свои действительные достоинства и пригодность к пастырскому служению, а с другой – выбор кандидата на священную должность со стороны исполненной истинного христианского духа приходской общины будет действительно авторитетным свидетельством в глазах духовного начальства, которое притом же имеет все пути удостовериться в справедливости такого свидетельства. Следует иметь в виду, что и в настоящее время назначение епархиальной властью на духовные должности часто совершается без близкого непосредственного знакомства с назначаемым кандидатом и лишь на основании свидетельств органов епархиального управления; нельзя не видеть в этом некоторой односторонности установившейся практики, что нередко ведёт в действительности к ошибочным назначениям, которые в значительной мере могли бы быть устранены, если бы был введен корректив в виде надлежаще поставленных приходских выборов. Во всяком случае, по нашему убеждению, в настоящее время и при настоящих условиях, право избрания священнослужителей должно принадлежать епархиальной власти, которая, конечно, может принимать во внимание и свидетельство «от внешних», т. е. от прихожан.

Возрождение прихода выдвигает важный вопрос об участии приходского духовенства в области материальных и вообще гражданских отношений паствы. Такое участие представлялось вполне естественным ещё с того момента, когда возник вопрос об освобождении сельского населения от крепостной зависимости и когда редакционная комиссия по составлению Положения 19 февраля 1861 года пришла к мысли, что «разделение на приходы может оказаться особенно полезным в более или менее близком будущем, при неминуемом, со временем, слиянии всех сельских сословий, представляя готовую, так сказать, рамку, в которую легко, удобно и охотно уложатся все новые элементы». От осуществления такого намеченного для будущего предположения о слиянии всех членов прихода в общности интересов пришлось отказаться по условиям того времени; но в самое недавнее время дело это вновь поставлено на очередь Высочайшим манифестом от 26 февраля 1903 года, каковым манифестом «поставляется задачей дальнейшего упорядочения местного быта сближение общественного управления с деятельностью приходских попечительств при православных церквах там, где это представится возможным». Если современные приходские попечительства и при всей ограниченности своих задач имеют, по Монаршему предначертанию, оказать существенное влияние на упорядочение местного быта, то тем более должны быть призваны к тому возрождённые на началах внутреннего самоуправления приходские общины. Роль приходского духовенства, как руководителя жизни церковных общин, представляется в этом случае насколько важной, настолько же и разносторонней. Облегчение тяжёлых внешних условий жизни, порождённых несовершенством жизненного строя, защита слабых и бедных от несправедливости и грубого эгоизма сильных и богатых, развитие широкой приходской благотворительности и просвещения в истинно христианском духе, – это те могущественные пути, которыми духовенство, наряду с религиозно-богослужебной деятельностью, и может наиболее успешно и действенно прийти к цели своего служения. Участие духовенства в разнообразных проявлениях приходской жизни должно иметь конечным результатом такое проникновение общественных дел религиозным духом, что все внешние стороны жизни, все общественные силы будут развиваться под сенью церковного влияния.

Само собой разумеется, не может быть в данном случае допущено вторжение Церкви в область изменчивых политических интересов, в ожесточённую партийную борьбу, равно как не может она быть орудием политических планов государства: «Церковь тогда только может быть нравственной опорой государства и иметь благотворное влияние на его членов, когда она живёт своей самостоятельной жизнью, когда её силы не истощаются и не искажаются давлением других внешних сил» (протоиерей Иванцов-Платонов).

Начало выборного самоуправления не может быть ограничено пределами приходской жизни. Такое ограничение принесло бы существенный вред Церкви, ибо тогда живая сила отдельных приходских общин была бы совершенно дезорганизована и в конечном результате могла бы направиться в различные и притом нежелательные стороны. Если бы признано было целесообразным применить принцип самоуправления в низших ячейках церковного организма, то представлялось бы безусловно необходимым распространить его и на всю область епархиальнььх отношений. Епархиальное устройство наше вызывает много разнообразных и, по существу, справедливых нареканий. По характеристике одного из наших канонистов, «весь епархиальный строй у нас представляет систему правительственных учреждений и чиновников, действующих замкнуто в своём районе и связанных между собой внешней официальной субординацией; в то же время все они действуют изолированно от остальной паствы или «членов Церкви»; получается, будто весь епархиальный строй намеренно преследует разобщение членов Церкви, вместо того чтобы служить общению и сплочению в единый крепкий духовно организм». Нельзя, действительно, не признать, что настоящее епархиальное устройство ставит духовенство в изолированное положение от народа и в то же время отчуждает верный народ от деятельного участия в церковной жизни. Для того, чтобы достигнуть составляющего основу Церкви единения всех верующих, пастырей и пасомых, необходимо установить более близкую связь приходских единиц с органами епархиальной власти, приспособив для сего организацию и этой последней. Это было бы не нововведением, а наоборот, – возрождением того принципа, который одухотворял древнехристианское церковное устройство. Во всех случаях епископ, клир и народ составляли одну общину, одну церковно-административную единицу. При епископе находилось несколько пресвитеров, которые составляли совет епископский (пресвитерский) и без совещания с коими епископ не предпринимал ничего важного; миряне также не лишены были участия в церковных делах. Верующие взаимно были связаны единством интересов, и вся жизнь общины носила возвышенный нравственный характер. Это должно быть объяснено не только высотой чувств первых христиан, но и в значительной мере обусловливалось теми простыми и совершенными началами, которые проникали устройство церковной общины. Те же вечно живые начала христианского единения должны быть положены и в основу современного епархиального устройства, насколько это возможно при условиях современной жизни. Для сего, казалось бы, не настоит надобности в создании новых органов епархиального управления; с полным успехом можно бы воспользоваться существующими ныне органами, сообщив им иную постановку в духе выборного самоуправления.

Немалое значение в этом случае могли бы иметь существующие ныне окружные и епархиальные съезды. Последние представляют собой отголосок и развитие древнего обычая русской Церкви – ежегодного приезда приходского духовенства каждой епархии к своим епископам на так называемые соборы («соборное воскресенье») для рассуждения о всяких церковных делах и о разных недоуменных вопросах по церковной практике и по приходским нуждам. Главными недостатками существующего положения о съездах являются: нерегулярность их созыва и ограниченность круга их ведения. Они созываются по усмотрению епархиального епископа для выбора членов правления от духовенства в духовные училища и семинарии и для изыскания средств к безбедному существованию духовных школ. Доказательством жизненности этого органа епархиального устройства может служить то, что во многих случаях съезды духовенства захватывали значительно более широкую область епархиальных дел, чем это указывалось положением, – народное образование, благотворительность и взаимопомощь в среде духовенства, миссионерство и др. С распространением компетенции епархиальных съездов на более широкую область епархиальных дел, с установлением регулярного их созыва, со введением в состав съездов светских представителей от приходов, епархиальные съезды явились бы действительным органом епархиально-общественного управления, связующим приходское устройство с епархиальной властью. С установлением такого органа не было бы места тем нередко вызываемым опасениям, что приходские общины, если им будет предоставлено распоряжение имуществом прихода, могут отказывать в поддержке обще-епархиальных учреждений; когда приходы будут иметь своих представителей в обще-епархиальном органе, то решения сего органа, компетентного в обще-епархиальных нуждах, не могут не быть обязательными для отдельных приходов. Само собой разумеется, что, при осуществлении такого предположения, пришлось бы прямое представительство приходов на епархиальном съезде ограничить посредствующим окружным представительством – как ввиду многочисленности вообще приходов в епархии, так и для сокращения необходимых издержек при поездках выборных в епархиальный город.

Епархиальные съезды должны именоваться епархиальными соборами, в состав которых входят не только священнослужители, но и церковнослужители и мирские представители епархиальной Церкви, избранные на окружных съездах. Во главе собора, согласно каноническим правилам, стоит епархиальный епископ, как предстоятель местной Церкви.

При изменениях в строе современной русской Церкви не может быть оставлена без внимания консистория, настоящее устройство которой имеет формально бюрократический характер.

По каноническим церковным постановлениям, епископ правит Церковью «по совету и чрез пресвитеров». «Епископский совет», в котором епископская власть действует через пресвитеров, есть духовная консистория. По существующим законоположениям, положение консистории по меньшей мере в настоящее время странное и ненормальное. Консистория – «совет пресвитеров» при епископе; но в этом совете епископ не председательствует, и все сношения епископа с «советом» производятся при посредстве бумажного делопроизводства. Фактическим председателем органа епархиального управления и суда является обыкновенно, по естественному ходу дела, секретарь консистории, который даёт направление и руководство её деятельности. Так как секретарь консистории назначается обер-прокурором Святейшего Синода и находится в непосредственном его подчинении, то и консистория, которая должна бы являться органом власти епархиального епископа, на самом деле подчинена через секретаря обер-прокурору Святейшего Синода. Эта двойственность власти, эта неопределённость и спутанность консисторской организации, будучи не согласной с каноническими правилами Церкви, исключает всякую возможность правильной деятельности епархиального церковного управления. Для уничтожения этой двойственности и спутанности власти требуется или вполне подчинить консисторию епископу, предоставив членам консистории лишь право совещательного голоса, причём и вся ответственность по епархиальному управлению должна лежать на одном лишь епископе, или же дать консистории некоторую самостоятельность в решении подведомственных ей епархиальных дел.

При многосложности епархиальных дел и обязанностей, лежащих на епископе и отдаляющих его от живого и непосредственного общения с паствой, необходимо произвести реорганизацию епархиального управления:

а) все важнейшие епархиальные дела должны решаться в консистории под непременным председательством епископа, причём в «епископский совет», в решении особенно важных дел, могут приглашаться и другие пресвитеры кроме членов консистории,

б) Консисторские дела, не имеющие прямого отношения к епископскому управлению, можно предоставить решению консистории журнальным порядком, без утверждения журналов епископом; таковы, например, дела о выдаче метрических выписей, свидетельств о правах по рождению, паспортных книжек и других документов, выдаваемых из консистории, сношения с различными правительственными и общественными учреждениями, дела о пожертвованиях и духовных завещаниях, хозяйственные распоряжения по надзору за церковно-причтовым достоянием, сдача в аренду церковных земель и домов и т. п.

в) Многие дела, подлежащие в настоящее время ведению епархиального управления, должны быть переданы в соответствующие гражданские правительственные учреждения; таковы, например, бракоразводные дела, дела по приобретению церквами и духовенством недвижимой собственности, дела по духовным завещаниям, вообще все дела, в которых консистория является лишь передаточной инстанцией между духовенством и гражданскими правительственными учреждениями,

г) Некоторые дела из ведения консистории могут быть переданы в ведение благочиннических пастырских собраний духовенства. Сюда относятся не только дела, которые указаны в правилах о благочиннических советах, но и многие другие дела, которые в настоящее время только плодят лишнюю бумажную переписку и могут быть выделены из числа дел, подлежащих епархиальному управлению; таковы: дела о распрях и нестроениях в причтах, дела чести, о раздорах причтов с церковными старостами, дела о маловажных дисциплинарных проступках священно- и церковнослужителей и т. п.

д) При заботах о расширении и оживлении приходской жизни многие дела могут быть с пользой переданы в ведение местных церковно-приходских попечительств; таковы все дела, касающиеся ревизии приходорасходных книг, поверки документов по ремонту и постройке церквей и церковных домов, сдачи в аренду земель и домов и т. п.

е) Сам порядок канцелярского делопроизводства консистории с его бумажным формализмом, представляющим из себя пережиток давно прошедшего времени, должен быть упрощён, видоизменен и сокращён. Многое, существующее ныне в канцелярском делопроизводстве, должно быть совершенно уничтожено; так, например, вместо бесцельной записи входящих бумаг в общие реестры секретарь может передавать все бумаги, поступающие в консисторию, непосредственно столоначальникам под расписку их в дежурной книге; может быть отменено составление записок в судных делах, двойное писание резолюций членов консистории в настольных реестрах и на самих бумагах, подробное вписывание содержания всех бумаг в настольных реестрах и т. п.

В ряду дел, подлежащих ведению консистории, особенного внимания заслуживают судебные её функции. При обширности сферы ведения консисторского суда, правильная его постановка представляется делом громадной – и принципиальной и практической – важности. Между тем едва ли в каком-либо другом вопросе церковной жизни так единодушно сходились все – и писатели-теоретики и практические церковные деятели, как в вопросе о неудовлетворительности духовного суда. Профессор-канонист Н. Заозерский называет консисторское судопроизводство «и нецелесообразным и недостойным православной Церкви»; «действующий консисторский процесс – характера гражданского, создавшийся постепенно под сильным влиянием прежнего общегосударственного гражданского права, в настоящее время уже нигде не действующего;.. формальная теория доказательств, оставленная всюду, обусловливает собой многие весьма ощутительные недостатки консисторского процесса. С канонической точки зрения весь этот архаический процесс не только не может быть защищаем, но и прямо должен быть отменен, и чем скорее, тем лучше. Суд по внутреннему убеждению и порядок судопроизводства по уставу 1864 г. ближе подходит к православно-каноническому процессу, чем доныне действующий консисторский процесс»... Не кажется после этого удивительным такой отзыв православного священника, появившийся ныне в одном из периодических изданий: «Наш духовный суд ничуть не лучше крестьянского суда, накануне упразднения коего мы живём: та же зависимость суда от администрации, та же безапелляционность и те же закрытые двери».

Епархиальному епископу, являющемуся вершителем консисторских судных дел, едва ли не более всего приходится испытывать все неудобства настоящей постановки консисторского судопроизводства. Фактическим духовным судьёй ныне является духовный следователь. Так как консисторский суд производится заочно, передопрос на суде не допускается и никакие новые обстоятельства к разъяснению дела, кроме добытых духовным следователем, не могут открыться, то решение суда уже определённо предуказывается следствием, которое из предварительного, как бы должно быть, обращается в окончательное. А между тем духовный следователь вообще не подготовлен к исполнению своих обязанностей, является в своём деле лишь самоучкой и притом тем более беспомощным, что даже руководства, к которым он может обратиться, дают самые разноречивые указания: объективность и беспристрастие духовного следователя также подвергаются большому искушению ввиду близких личных и служебных отношений с тем священником, одного с ним округа, над которым он производит следствие. Результаты следствия лица, не вполне компетентного и не всегда беспристрастного, и являются единственным основанием для постановления судебного решения, которое представляется на усмотрение епископу, у которого ещё менее имеется оснований для вполне справедливого решения, так как у него нет даже следственного делопроизводства.

Реформа духовного суда должна начаться с института следователей.

Для создания состава опытных духовных следователей необходимо дать им надлежащую подготовку хотя бы в высших духовно-учебных заведениях, на что следует обратить внимание при реформе их, введя соответствующее дополнение в курс церковного права. Теоретически подготовленный следователь, в особенности если он начнёт свою деятельность под руководством следователя-практика (как это принято в гражданском суде и как это возможно было бы установить со временем и в суде духовном), будет действовать не ощупью, не по собственному соображению, как весьма часто бывает ныне, а на основании ясно и правильно сознанных юридических норм духовного суда. Такой следователь может быть поставлен на более широкий район, даже обнимающий несколько уездов, – что гарантирует большую объективность его следовательской деятельности. Установлением особых должностных следователей устранена будет медленность – одно из наиболее больных мест консисторского судопроизводства. «Наиболее выдающийся недостаток церковного суда, – говорится в одном из циркуляров Святейшего Синода, – необычайная медленность; лишь по немногим только делам следствия заканчиваются раньше года, по большей же части дела оные продолжаются по году и более; но встречаются дела, по которым следствия тянутся по три, по четыре года».

Для устранения из духовного суда исключительно бумажного производства представляется прежде всего необходимой его децентрализация. Мертвящий формализм настоящего судебного делопроизводства в консистории в значительной степени зависит от того, что здесь сосредоточиваются дела даже о сравнительно неважных проступках духовенства. Если бы большинство этих дел поручено было местной судебной инстанции, – это послужило бы к несомненному улучшению судебного производства. Такие инстанции и существуют уже в виде благочиннических советов; следует только точно определить и расширить их компетенцию, – как это и предлагает учреждённый в 1870 году комитет для составления основных положений по преобразованию духовно-судебной части. Этой инстанции духовного суда, ввиду простоты её организации, легко и с успехом можно было бы усвоить лучшие стороны гражданских судебных уставов. С учреждением местных – окружных или уездных – судов, судебное делопроизводство консистории было бы сокращено в значительной степени; в обще-епархиальную инстанцию духовного суда поступали бы только апелляции на местную инстанцию; право таких апелляций необходимо присвоить духовенству, обусловив при этом, что до решения епархиального суда исполнение приговора приостанавливается.

С сокращением круга судебных дел консистории судебная часть в ней улучшится; сюда будут поступать дела по более важным проступкам, и к делам этим консистория будет относиться с большей внимательностью и осторожностью, чем это делается ныне, при обременении её массой судебных дел. Если бы при этом было принято представленное выше общее переустройство консисторской организации, то судебная часть консистории могла бы быть поставлена на вполне рациональных юридических началах, причём, ввиду ограниченности круга и сравнительной важности дел, можно бы допустить в этом случае непосредственное присутствие и личные объяснения сторон. Это последнее является идеальной целью духовного судопроизводства.

Наряду с местными и обще-епархиальной инстанциями духовного суда должен быть оставлен и допускаемый ныне, по Уставу духовных консисторий, непосредственный архиерейский суд; учреждением этого суда имелось в виду освободить погрешивших духовных лиц от трудностей формального делопроизводства в таких случаях, когда эти лица совершили какие-либо проступки по неведению и нечаянности, или не соединённые с явным вредом и соблазном, совершенные притом в первый раз лицами, до того времени безупречными; с теми же благотворными целями учреждение это должно существовать и далее, как один из наиболее ценных видов пастырского общения с духовенством и непосредственного нравственного влияния на него.

Ненормальность настоящего положения духовной школы, особенно семинарий, которые, собственно, мы теперь и имеем в виду, не подлежит, конечно, никакому сомнению. Причина этого – несовместимость сословной и профессиональной целей, которым одновременно должны удовлетворять семинарии.

Надлежащая постановка духовной школы касается всего строя церковной жизни, но ближайшее отношение имеет к епархии в вопросе о подготовке достойных кандидатов на места священнослужителей. С этой стороны семинарии не удовлетворяют своему назначению. Что делать? Не будем здесь приводить разных мнений по данному вопросу. Выскажем вкратце своё мнение, не вдаваясь в детальную разработку его, а ограничившись общими принципами, которые, по нашему убеждению, должны быть поставлены в основу настоятельно необходимой реформы духовно-учебных заведений.

Сословная школа должна состоять из шестигодичного курса и по программам своим должна приближаться к светской общеобразовательной школе, в которую имели бы право поступать учащиеся в духовной сословной школе. Эта школа составится из четырёх классов нынешних духовных училищ и двух классов семинарии. Специально же богословская школа должна быть рассчитана на четыре года. Сюда могут поступать без экзамена, по желанию, как окончившие курс шестиклассной сословной школы, так и, по экзамену, окончившие курс церковно-учительских школ и других учебных заведений. В этой школе, как имеющей целью приготовление просвещённых и благоговейных священнослужителей, весь учебно-воспитательный строй должен быть строго церковным.

Таково моё мнение. Из письменных и личных сношений с некоторыми преосвященными и любящими Церковь мирянами я убедился, что оно не единично. Подробная мотивировка его в такой именно постановке сделана в представленной Святейшему Синоду записке преосвященного Стефана Могилёвского, с чем, в общем, и мы согласны.

Русская Православная Церковь очень обширна – и по своей территории, и по числу верующих; условия жизни последних в различных местах нашего отечества не одинаковы; сплошь и рядом в иных епархиях возникают насущные, жгучие нужды, каких не испытывают другие епархии. Всё это требует от служителей Церкви, по слову апостола, «быти всем вся» для целей религиозно-нравственного усовершения и спасения паствы. Такая непосредственная отзывчивость на запрос паствы весьма затруднительна при централизации церковного управления. В центральном правящем органе, ввиду самого его положения, естественно сосредоточиваются дела, кои по преимуществу обнимают круг более широких интересов – ив отношении их сравнительной важности и даже в отношении более обширного круга верующих, потребности коих имеются в виду при этом. Местные же нужды, выдвигаемые условиями данного церковного района и данной минуты, не могут иметь для себя надлежащего – полного и всестороннего выражения в центральном органе церковного управления. Едва ли следует доказывать, что такого рода вопросы, в силу их местного значения и специфических местных особенностей, могут получить более соответственное разрешение в том случае, если они будут подвергнуты обсуждению на местах, при совместном участии иерархов данного района. Казалось бы, посему, для полного и всестороннего развития жизни Церкви, во всех местных и разнообразных потребностях чад её, необходимо предоставить ближайшее общее и на единых началах, в полном согласии с общецерковными нормами, действование владык, епархии коих находятся приблизительно в одинаковых условиях религиозно-нравственной жизни. «Децентрализация – альфа в деле восстановления живой церковной деятельности». В пределах русской Церкви сами собой намечаются пункты, к которым тяготеют и около которых должны группироваться окрестные епархии для образования из нескольких разрозненных ныне единиц одного религиозно-нравственного целого в виде митрополичьего церковного округа. Такая практика и имела место в древнехристианской Церкви. Митрополит созывал окружные соборы епископов всякий раз, как настояла в том потребность, председательствовал на соборах, наблюдал за избранием епископов в своём митрополичьем округе и посвящал их, принимал апелляции членов клира на действия епископов и вновь рассматривал дела соборно. Со временем, с развитием централизации церковного управления, митрополичий институт приходил постепенно в упадок, и теперешние митрополиты – как на Востоке, так и у нас – суть только епархиальные владыки без какого-либо расширения их авторитета по отношению к другим окрестным епархиальным архиереям. Восстановление митрополичьего института в его древне-церковном значении, применительно к новым условиям и потребностям, явилось бы одним из наиболее действенных путей для осуществления в современной Церкви начала соборности; митрополичий институт составлял бы крепкое и живое звено, которым неразрывно соединялись бы меньшие церковные единицы с высшим органом управления русской православной Церкви, образуя единое живое, соборное тело Церкви.

Что касается числа митрополичьих округов, то, по нашему мнению, достаточно на первое время образовать одиннадцать: в Петербурге, Москве, Киеве, Одессе, Вильне, Харькове, Казани, Тифлисе, Астрахани, Тобольске и Иркутске.

Митрополичьи округа должны быть объединены под властью первосвятителя русской Церкви, согласно с церковными канонами. «Епископам всякого народа подобает знати первого из них, и признавати его яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения, творити же каждому только то, что касается до его епархии и до мест к ней принадлежащих» (Апост. прав. 34-е). Ради чести русской Церкви, первосвятителю её более всего приличествует сан патриарха. В лице патриарха русская Церковь приобретет своего представителя, каковым, конечно, никогда не был и не будет первоприсутствующий в Святейшем Синоде, который есть представитель разве Синода, но никак не Церкви русской. Учреждение у нас или, вернее, восстановление патриаршества будет знамением освобождения православной русской Церкви от опеки государства и возвращением к «её древней, отцами преданной и святыми канонами утверждённой, церковной красоте». Избрание патриарха принадлежит Поместному Собору русской Церкви с соизволения Государя. Патриарх управляет Церковью не единолично, а посредством постоянного Синода, в состав которого входят избираемые на митрополичьих Соборах епископы.

Самым высшим церковно-законодательным учреждением в русской Церкви должен быть Поместный Собор, созываемый периодически по мере надобности. Теперь остаётся молить Бога, чтобы, во исполнение обещания Государя, скорее наступило «благоприятное время» для созыва Поместного Собора Всероссийской Церкви. Но предварительно непременно должен быть съезд всех епископов, так как я уверен, что и среди нас существуют разногласия по иным вопросам веры и церковного управления.