№10, преосвященного Антония, епископа Волынского, от 25 ноября 1905 года. Первая докладная записка

Во исполнение предписания Святейшего Синода о представлении отзыва по перечисленным в циркуляре № 8 вопросам имею честь доложить нижеследующее.

Настойчивые домогательства текущей литературы о включении в состав Собора выборных от белого духовенства и мирян путём всеобщей подачи голосов представляют собою прямой сколок с парламентских выборов республиканских государств, но стараются обосновать себя на церковных канонах. Так, в известной записке группы 32 петербургских священников, имеющей чисто партийно-сословный характер, в пользу подобной идеи о Соборе из архиереев, священников и мирян (причём епископы будут составлять менее четверти общего числа заседающих членов Собора) авторы пытаются в защиту своего стремления привести основания библейские и канонические.

Первые они стараются видеть в известных словах апостола Павла о членах человеческого тела, взаимно нуждающихся друг в друге: «Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна» и проч. (1Кор.12 гл.). Но какое отношение этих слов к участию мирян в управлении Церкви, это остаётся совершенно невыясненным. Если отсюда выводить безразличное участие в делах Церкви и мирян и иерархии, то по той же логике следует допускать мирян к участию в совершении св. таинств, в проповедывании слова Божия и т. д., т. е. к полному упразднению священноначалия. Нужно не останавливаться ни перед какими лютеранскими передержками и софизмами, чтобы из общего морального принципа святой Библии выводить правила о внешнем устройстве Церкви.

Всего замечательнее, что Церковь в своём каноническом изречении (64-е правило VI Собора) опирается на те же слова Писания для подтверждения совершенно противоположной мысли, нежели авторы записки, по-видимому, всего менее интересовавшиеся учением Церкви. Вот это правило: «Не подобает мирянину пред народом произноси™ слово, или учити, и тако брати на себе учительское достоинство, но повиноватися преданному от Господа чину, отверзати ухо приявшим благодать учительского слова и от них поучатися божественному. Ибо в единой Церкви разные члены сотворил Бог, по слову апостола, которое изъясняя Григорий Богослов ясно показывает находящийся в них чин, глаголя: сей, братия, чин почтим, сей сохраним; сей да будет ухом, а тот языком; сей рукою, а другий иным чем-либо; сей да учит, тот да учится... Да не будем все языком, аще и всего ближе сие, ни все апостолами, ни все пророками, ни все истолкователями... Почто твориши себе пастырем, будучи овцею; почто делаешися главою, будучи ногою; почто покушаешися военачальствовати, быв поставлен в ряду воинов?» и проч. «Аще же кто усмотрен будет нарушающим настоящее правило: на четыредесять дней да будет отлучен от общения церковного».

По-видимому, с большим правом могли бы основываться петербургские священники на примере Апостольского Собора в Иерусалиме, который послал в Антиохию грамоту от имени «апостолов, пресвитеров и братии» (Деян.15:23). Но, во-первых, совершенно не видно из этих слов, было ли сие упоминание о братии перечислением полномочных членов собора или просто ссылкой на одобрение народа, собравшегося послушать апостолов, и уверением, что впредь неразумные ревнители Моисеева закона не будут обижать братий из язычников требованием обрезания. Главным же образом неуместность сей ссылки обнаруживается непониманием существенного различия первых христиан с последующими поколениями. В то время иерархические полномочия определялись ещё весьма слабо, ибо миряне имели и дар языков и пророчества, как свидетельствуют книга Деяний и 14 глава первого послания к Коринфянам. Если при теперешнем упадке нравов требовать полного восстановления практики первенствующей Церкви, то должно предоставить мирянам возлагать руки на епископов перед отправлением их на проповедь, как возлагали антиохийцы на Павла и Варнаву; должно им предоставить поочерёдное проповедание слова Божия на церковных собраниях. Но не подобный ли порядок вещей, применяемый от древних святых и чудотворцев к современным маловерам и грешникам, выражается в ирвингианстве, хлыстовщине, малеванщине и прочих проявлениях религиозного бешенства?

Церковь Христова и после св. апостолов ничего не утеряла из познания воли Божией, и Божественный Дух на тех же семи вселенских и девяти поместных соборах, на которых утверждён канон Нового Завета, ясно повелел через многократные определения разных соборов собираться епископам, а не мирянам.

Так, 5-е правило I Собора гласит, «чтобы в каждой области дважды в год были соборы: чтобы все вообще епископы области, собравшися во едино, исследовали таковые недоумения» и пр.; «доколе не заблагорассудит собрание епископов» и прочее.

В 37-м правиле св. Апостол ясно определено: «Дважды в год да бывает собор епископов».

Так же точно – «Собор епископов» – выражается и четвертый Вселенский Собор и прибавляет: «а епископам, которые не приидут на Собор» и пр., «братолюбно сказати слово прещения» (пр. 19-е). Св. Поместный Собор Антиохийский именует сии Поместные Соборы также «Соборами епископов», о созвании коих «напоминает епархиальным епископам митрополит» (пр. 20-е). То же самое говорится в 87-м правиле Карфагенского Собора и 40-м Лаодикийского о порядке собрания епископов на Собор. VI Вселенский Собор в правиле 8-м и VII Вселенский Собор в правиле 6-м называют ежегодные Поместные Соборы «собранием епископов», причём последний присовокупляет: «тогда собравшиеся епископы должны прилежати и пещися о сохранении божественных и животворящих заповедей Божиих».

Страна Триполи, из коей трудно было епископам явиться на соборы в Карфаген, получила дозволение, чтобы оттуда «един епископ приходил для местоблюстительства в Собор» (пр. 14-е Карф.). Такой же смысл правил 141-го и 142-го того же Собора. VI Вселенский Собор в своих правилах 1-м и 2-м перечисляет предыдущие Вселенские Соборы, определяя их состав числом собравшихся епископов: «Определяем: хранити неприкосновенну нововведениям и изменениям веру, преданную нам от самовидцев и служителей Слова, ещё же и от трёх сот осмьнадесяти святых и блаженных отец» и проч. «Такожде и при великом Феодосии, царе нашем, сто пятидесятию святыми отцами, в сем царствующем граде собравшимися, провозглашенное исповедание веры содержим» и т. д. – идёт перечисление соборов и составлявших их епископов.

Постановление св. апостолов и св. семи Вселенских и девяти Поместных Соборов есть неизменно действующее право Церкви, её высший законодательный устав, утвердивший и самую св. Библию в её настоящем составе. Мы теперь видим, что по сему уставу собор поместный составляется только из епископов, и если «группа петербургских священников» пытается указать на соборы, в коих участвовали миряне, то таковые или касаются злоупотреблений (ведь был и Разбойничий собор), или подлежать поправкам. Так, они указывают на 5 иерейских подписей в актах II Вселенского Собора. Если бы авторы записки были искренни и добросовестны, то они бы поинтересовались, откуда могло явиться столь малое число иереев между 150 епископами? Как ограничительное начало? или как особо облагодатствованные избранники? Но чьи? народа? какой епархии? или целой вселенной? На самом деле, они явились заместителями епископов вдовствовавших в то время их епархий, чем, конечно, уничтожается и сама мысль о самостоятельном участии на Соборе пресвитеров вместе со своими епископами.

На самом деле кроме епископов-заседателей, на соборы призывались только обвиняемые, обличаемые, тяжущиеся, затем, конечно, письмоводители, хартофилаксы – и молчаливо внимавшие миряне, среди коих бывали и императоры. «Группа священников» разыскала один или два маленьких собора в Италии, где было по нескольку епископов, иереев и мирян. Это – не соборы в подлинном смысле, а нечто вроде епархиальных съездов, к каковым должно причислить и бывшие Соборы в Москве и в Малороссии, причём на последних бывало иногда по два епископа, а на первых едва ли набиралось более двадцати. Наконец, эти соборы сами подлежат суду канонических правил, а конечно не могут собой создавать правила для настоящих времён, когда поместная Церковь Российская имеет не 16 епископов, как во времена московских соборов, а свыше 100.

Подобные доводы, будучи неопровержимы для искренно православных людей, конечно едва ли удовлетворят тех иереев или профессоров современного декадентского направления, которое в «Церковном Вестнике», в «Богословском Вестнике» и в изданиях светских проповедует республиканские идеи и желает перенести в жизнь Церкви тот совершенно чуждый ей мирской дух жизни, который первоначально выразился в римском праве, затем во французской революции и, наконец, установился в западноевропейских конституциях. Это – дух вечно нескончаемой борьбы против всякой власти, дух прикрытой анархии, совершенно противоположный духу послушания и смиренномудрия, которым обязуется и христианин, вступая в Церковь, и иерей, вступая в клир.

Итак, становясь более откровенными, представители подобного направления заявляют: «Если на соборе не будет священников, а одни епископы-монахи, то интересы белого духовенства останутся в пренебрежении».

Вот первое подтверждение только что приведённой характеристики направления. Разве соборы для того собираются, чтобы наблюдать чьи-либо интересы? разве это парламент, состоящий из борющихся партий? Собор нужен для восстановления не человеческих, а Духом Святым установленных, вечных и неизменных канонов Церкви, для приближения к нам спасения Божия, для умножения Божественной славы и праведности паствы, а не для чьих-либо интересов. Епископы первые подали пример самопожертвования. Теперь, стеснённые в своей церковной деятельности, они в отношении личного благополучия и личной свободы предоставлены себе и могут допускать различные вольности без всякого контроля. Но вот они желают иметь над собой не только патриарха, но и изъявляют готовность подчиниться митрополитам. Власть патриарха получит ведь один, а остальные 99 из бесконтрольных владык сделаются его послушниками: семеро – непосредственными, а прочие 92 – послушниками митрополита и затем уже патриарха. Это столько же похвально со стороны епископов, сколько полезно для Церкви, ибо, при ослаблении общей церковной дисциплины, необходима твёрдая власть и над всеми нами.

Интересы белого духовенства! Но, если быть откровенными, то не придётся ли нам сознаться, что мы, епископы, быть может – все без исключения, и по своим симпатиям, и по строю своих воззрений, и по укладу жизни, и по особым оттенкам религиозного чувства, несравненно ближе стоим к белому духовенству, нежели к чёрному? Монастырское монашество, в лице своих наиболее просвещённых и достойных представителей, подвижников, очень далеко стоит от иерархии, и уже, если вести речь об интересах, то и духовные, и материальные, и правовые интересы монастырей и монашества – вот что остаётся сравнительно в пренебрежении у нашей иерархии. А между тем пастыри народные, из народа вышедшие и ему понятные и близкие, – суть именно эти монастырские подвижники, настоятели и старцы, избранники братии, далёкие от того «бюрократического строя», против которого кстати и некстати стараются теперь писать и говорить все умеющие и не умеющие делать то и другое.

Если сосчитать число приёмов, число резолюций, число часов, которые каждый епископ уделяет белому духовенству сравнительно с черным, даже в тех епархиях, где найдётся наибольшее число монастырей и монахов, то пропорция будет огромная, не менее 50 к 1. Упоминаем об этом не для осуждения кого бы то ни было, ибо и самого себя не исключаем из общей участи. Это весьма естественно и неизбежно; но пусть же закроются уста или заведомо лживых или крайне поверхностных писателей, которым непременно хочется представить архиереев мрачными отшельниками, созерцающими загробный мир и не желающими знать настоящего.

Прибавим к этому, что половина иерархов – вдовцы, вдовые священники, уже в преклонном возрасте изменившие семейную жизнь на одинокую и принявшие монашеское звание вместе с начальственною должностью незадолго до архиерейской хиротонии, и уже потому лишённые возможности не только удалиться от суетного мира, но даже и ознакомиться с монастырским строем, которому они по большей части вовсе не сочувствуют.

Итак, не в осуждение кого-либо, а ради выяснения настоящего положения дел должно признать, что главная деятельность и внимание наши, и наши симпатии поглощаются заботами о белом духовенстве, и притом преимущественно о его внешнем, материальном, правовом и сословном положении, а потому ни о каком ущербе для его интересов не может быть опасений не только на церковном соборе, но если бы речь шла о чисто сословном, государственном представительстве архиереев от имени духовенства.

Либеральные духовные писатели любят жаловаться на грубое, жестокое отношение епископов к белому духовенству и объясняют это монашеским званием. Допустим, что такое отношение иногда встречается, но монашеское звание тут ни при чём. Наибольшею строгостью и требовательностью отличаются иерархи из священников. Упомянём из них весьма просвещённых, мудрых и справедливых, но беспримерных в отношении требовательности, недавно почивших преосвященных Иринея, Митрофана, Владимира Нижегородского и подобных. Дело в том, что принятый до последнего времени способ отношений епископов к духовенству (белому и чёрному, и к последнему гораздо строже) выражает собой вообще начальническое отношение в духовном сословии. Ректора-протоиереи, смотрители статского звания, благочинные и члены консистории относятся к подчинёнными таким же тоном с соответственными каждому званию оттенками. Армейское духовенство в отношении своего высшего начальника бывает поставлено совершенно так же, как приходский священник к архиерею, а наибольшая степень неудовольствия приходского духовенства бывает обыкновенно направлена не на архиерея, а на благочинного да на секретаря консистории. Не спорим против того, что и епископы должны бы иначе относиться к членам клира; но существующие недостатки в этом деле ничего общего не имеют с монашеством епископов, а выражают собою недостаток того сословия, к которому принадлежат и епископы и клирики, – хотя и лучшего из всех сословий государства, но, конечно, не чуждого недостатков.

Требование участия на предстоящем Соборе священников и мирян основывается, впрочем, не только на сословных притязаниях духовных декадентов, но якобы и на интересах церковной жизни.

Именно в духовной и в светской печати не стесняются заявлять, что современные русские епископы не могут быть выразителями церковного сознания, как бюрократы, разобщившиеся с обществом и со всей своей паствой, как даже не вполне законно поставленные епископы, которые, как добавляют некоторые, должны перед Собором сложить с себя своё звание и ждать нового избрания себя духовенством и паствой.

Скажем прежде всего, что если бы наши епископы были действительно не вполне законные, то каковы же поставленные ими иереи, какова воспринятая этими иереями паства? – Аще Аз о веельзевуле изгоню бесы, сынове ваши о ком изгонят? (Мф.12:27). И как могли бы восполнить духовные немощи незаконных архиереев поставленные ими же иереи и миряне?

Но, к счастью, и восполнять нечего. Мысль о необходимости выборных епископов не только не основана на божественных канонах, но, напротив, противоречит им. Иереи, пожалуй, выбирались паствой и представляемы были на утверждение епископу, так что протестующие против иерархов либеральные батюшки пусть на себя примут укор, обращенный к епископам, а епископы избираются епископами же и утверждаются митрополитом, а митрополит – патриархом, как совершенно ясно выражено в 4-м правиле I Собора, в 28-м IV, в 3-м VII («Имеющий произвестися во епископа, должен избираем быти от епископов, якоже святых отец в Никеи определено... Утверждати же таковые действия в каждой области подобает её митрополиту»), 19-м и 23-м правилах Антиохийского собора, 13-м Карфагенского и 12-м Лаодикийского. При этом советую нашим духовным республиканцам прочитать и следующее 13-е правило Лаодикийского собора: «Да не будет позволяемо сборищу народа избирати имеющих произвестися во священство». Отсюда видно, что избирание иерея народом было правом не прихожан, а епископов; прихожане только рекомендуют с согласия епископа кандидата или опрашиваются им в случае подозрения за кандидатом противо-канонического порока, как это видно из 61-го правила Карфагенского собора, 7-го правила Феофила Александрийского. Тот же смысл имеет и постановление: «Хорошо, если (избираемый) будет иметь и одобрение от народа». Апостол Павел желает, чтобы и внешние, т. е. язычники, давали доброе свидетельство о епископе и пресвитере; но это не значит, чтобы миряне верующие или даже язычники были полномочными избирателями иерея и тем более епископа. О выборе последнего в вышеприведённых правилах прямо указано, что избирателями являются епископы, и если нет между ними единогласия, то предпочтение получает избранный большинством епископов (I Всел. Соб. пр. 6-е и др.). А если клир и народ такого епископа не примут, то весь клир отлучается (Апост. пр. 36-е).

Итак, то обстоятельство, что епископы у нас не выборные, нисколько не препятствует им быть представителями своих церквей, ибо так было и изначала. Современные духовные либералы не могут этого понять, ибо они сами чужды церковного сознания и хотят видеть в каждой поместной Церкви ни более, ни менее, как правовую группу парламента; но каждая поместная Церковь есть нечто совершенно иное. Она вовсе не исчерпывается суммой наличных членов своих, но, вмещая в себе и живых и мёртвых, а наипаче Божий закон, данный о Церквах во святой Библии и в священных канонах, она и представителем своим мыслит епископа не потому, что он нравится народному множеству, а потому, что он воспринял преемственно апостольскую благодать. Вот почему епископы апостольских престолов всегда мыслили себя представителями и послушниками апостолов: римские и антиохийские – Петра, александрийские – Марка, иерусалимские – Иакова, византийские – Андрея; епископы Церквей позднейших мыслят себя представителями святых основателей кафедры, или прославивших кафедру благодатными дарами: московские – св. Петра митрополита, иркутские – св. Иннокентия, тверские – св. Арсения и т. п. Хорошо, конечно, если епископ знает свою паству, но сие нужно для врачевания её, а не для исповедания веры, не для изъяснения и восстановления святых канонов, которые соблюдать нерушимо он клялся при поставлении, как того требует 2-е правило VII Собора, как то исполняют и пресвитеры, давая присягу, к сожалению, забытую нашими духовными декадентами.

И вот это-то пренебрежение к учению церковному, это мирское республиканское настроение новаторов и побуждает нас обнаружить истинно-церковное учение о том, что на Соборе подобает быть только епископам. Чего ожидать, если явятся туда эти декаденты духовные и, не приведи, Боже, светские? Не зная вовсе учения веры, ни святой Библии, не желая знать святых канонов, о восстановлении которых они же заговорили было с таким искусным притворством, эти отцы и господа, конечно, не иного чего начнут домогаться, как того, о чём они пишут в газетах и журналах, уже сознательно восставая против священных канонов, а следовательно, и против Православия. Им хочется иметь женатых архиереев, двоебрачных иереев, упразднения святых постов, упразднения монашества и преобразования святых обителей в приюты для вдов духовного звания (священник А.Л. в «Новом Времени»), окончательной секуляризации духовной школы от духовного воспитания и превращения её в чисто сословную светскую; им даже хочется автономии духовных академий с полной свободой отрицания всех догматов, по образцу столь любезного этим писателям Тюбингенского университета; наконец, батюшки на съездах заявляли желание ходить в светской одежде (рижские съезды), посещать театры (протоиер. Светлов в «Богосл. вестнике»), беспрепятственно расстригаться и снова приниматься за священство, мало того – не поминать в церкви Государя, сократить священные службы до возможной степени, упразднить почти все священнодействия, особенно архиерейские, и пр. (заявление московских иереев). Далее идти, кажется, некуда. Несомненно одно, что если подобные речи будут раздаваться на Поместном Соборе, то Церковь отзовётся о нём не как о соборе церковном, а как она отзывалась об иконоборческих скопищах; и на сие скопище придётся вновь собрать собор, чтобы его осудить, как собирался VII Вселенский Собор «на извержение и на отвращение безбожных догмат христоненавистных и христиано-оглагольников, иконоборцев, Копронима же и ему смудрствующих окаянных епископов и несвященных иереев и всего их беззаконного и скверного соборища».

Итак, не ради умножения епископской чести, а ради сохранения чистоты божественной веры мы восстаём против допущения на Собор кого бы то ни было, кроме епископов, а противоположные домогательства имеют именно противоположную цель: изменить самый богоучреждённый строй христианства, изменить самые каноны. Без всякой церемонии это выразил академический воспитанник Гринякин в майской книжке «Миссионерского Обозрения». Перечислив некоторые каноны, которыми осуждается наш строй жизни, автор требует созвания собора вселенского, но вдруг, взамен того, чтобы указать средства для возвращения жизни в послушание евангельской вере, совершенно неожиданно предлагает все эти каноны на ожидаемом соборе отменить⁸³, т. е. отменить и самое Православие, сущность которого они выражают и на верность которым присягают все клирики.

Если желающие участвовать на Соборе священники и профессора заботятся о собственных служебных льготах и сословных преимуществах, то светские писатели желают там видеть мирян уже с совершенно анти-иерархическими и анти-сословными целями.

Так революционное «Общество христианской борьбы», в котором, впрочем, участвуют два-три духовных профессора, прямо предъявляет Собору требование первым делом «осудить самодержавие, как вполне противоречащее христианству». Это противоречие просвещённые авторы «воззвания к русским епископам» находят в том, что требования самодержавного Царя безусловны, и что их нельзя не исполнять безнаказанно, хотя бы они противоречили заповедям. Авторы почему-то упускают из виду, что таковы же требования всякого правительства, например французского, уже прямо направленные против религии, и что даже в учебном катехизисе предписано таких требований не исполнять, а отвечать на них словами апостолов: Судите: аще праведно есть пред Богом, послушати, вас паче, нежели Бога?

Такова одна часть мирян, желающая проникнуть на Собор; а другая – это наши доморощенные богословы «Нового Времени», уже открытые нигилисты, отрицатели догматов, будущей жизни, святых таинств, евангельских чудес, всего Ветхого Завета, принципиальные эротоманы, современные николаиты, интеллигентные хлысты, требовавшие на страницах «Нового Времени» таких невероятных вещей, чтобы после таинства брака супружеское совокупление совершалось в самом храме Божием, вероятно – при огромном количестве любопытных зрителей.

Я думаю, что если бы для участия на Соборе пригласить в полном составе любую каторжную тюрьму, то она не могла бы в такой степени опозорить нашу святую веру и прогневать Бога, как подобные кандидаты в члены Поместного Собора.

А благочестивые, смиренные миряне, народ, который в «Послании восточных патриархов» именуется хранителем веры? Он, не будучи богословом, и сам уклонится от воспрещённого мирянам, и скажет: ваше дело учить, а наше – поучаться.

Итак, на основании прямого учения Божественного Откровения, а также принимая во внимание современное положение вещей, никто, кроме епископов, не должен быть допущен на Собор. При ложном направлении богословской науки, уже давно подпавшей влиянию латинства и протестантства, дай Бог и нам-то, епископам, сговориться единодушно, без разделения и раскола. В этом нам поможет Бог и то обстоятельство, что мы не заканчиваем в школе своего духовного развития, а продолжаем его, учась уже у самой Церкви через чтение слова Божия, святых отец, богослужебных книг и – пастырского опыта. Епископство и доныне остаётся хранителем неповреждённой веры, и сие-то вооружает против него сознательных и несознательных врагов Православия.

Вторая докладная записка

Изложив в особом докладе своё заключение по первому пункту данных епархиальным архиереям от Святейшего Синода запросов при циркуляре № 8, имею долг доложить нижеследующее по дальнейшим пунктам.

Мысль эта опирается на слишком большую централизацию церковно-административных дел в Петербурге, где эти дела по необходимости иногда встречают формальное отношение при неосведомлённости столичного управления о некоторых обстоятельствах провинциальной жизни и о самых лицах, касательно которых приходится что-либо решать.

Другого рода польза от устройства митрополичьих округов имелась в виду с точки зрения судебно-апеллятивной.

Именно, митрополичий собор должен будет рассматривать жалобы на архиереев в присутствии самого обвиняемого. В настоящее время Св. Синод, стараясь поддерживать авторитет епископов, затрудняется производить над ними следствие через уполномоченных лиц, а потому всякие неправильные действия епископов, которые не касаются каких-либо бумажных промахов и на бумаге всегда могут быть оправданы, остаются без всякого вменения.

Изменить такого рода положение дел весьма трудно, ибо Св. Синод, не обладая иным способом воздействия, кроме чисто юридического, бумажного, должен или поддерживать вышеуказанную практику, или подвергать епископа юридической каре, что совершенно может расстроить епархиальную дисциплину и поощрять уже и без того укоренившуюся страсть к доносам недостойных клириков.

Напротив того, изустный суд или простое рассмотрение жалобы в присутствии обвиняемого прежде всего гораздо удобнее раскроет сущность дела, а затем даст возможность восстановить справедливость, не понижая авторитета обвиняемого епископа, – и, что особенно важно, оградит епархию от повторения подобных неправильных действий епископа, хотя бы и не противоречащих прямо и открыто букве закона, например излишней грубости обращения, недоступности, светского образа жизни, или, напротив, попустительства, допущения временщиков и т. п. Священные каноны выработали весьма подходящую формулу для подобного рода действий митрополичьих соборов: «таковому братолюбно сказать слово прещения» (19-е пр. IV Соб.).

Что касается вопроса о том, какие дела из ведения Синода передавать митрополичьему собору, то это лучше выяснится на самом Поместном Всероссийском Соборе. Приняв во внимание, что означенные митрополичьи соборы будут не постоянным учреждением и не многолюдным собранием, но, вероятно, получат характер архиерейских съездов по два раза в год на несколько дней, Св. Синод всегда будет иметь возможность передавать на решение таковых съездов все дела, какие сам заблагорассудит, а постоянному ведению митрополичьих соборов можно вручить, во-первых, утверждение в должности тех лиц епархиальной службы, для коих недостаточно, по принятым теперь воззрениям, утверждения одного епископа, например членов консистории, настоятелей и настоятельниц монастырей, начальников и начальниц духовно-учебных заведений, исключая ректора семинарии, епархиальных наблюдателей и т. п.; во-вторых, лишение сана клириков по приговору епархиальных начальств, причём должно освободить лишённых сана от всех гражданских ограничений и подвести их под те правила, которые существуют в государственном законодательстве для добровольно снимающих с себя сан, а таковое добровольное снятие сана совершенно упразднить, как противоречащее православному понятию о благодати священства и подвергающее отступника по 7-му пр. IV Всел. Соб. анафеме, а по Кормчей и по древним церковным толкователям – воспрещению христианского погребения и церковных молитв за упокой его души. Посему вдовых священников, не могущих обойтись без сожития, и всяких вообще клириков, впавших в сомнения о вере, должно лишать сана, не подвергая гражданским ограничениям, кроме вышеуказанных. Дела о разводе супругов тоже следует изъять из высшего церковного управления и передать в епархиальное, апелляции же по ним – на митрополичий собор как на окончательную инстанцию.

По смыслу канонов, митрополичий собор ведает избрание епископов, но, ввиду немногочисленности кандидатов на архиерейский сан в каждом округе и немногочисленности епархий, входящих в состав округа, сие дело следует оставить в России за высшим церковным учреждением, т. е. за Патриаршим Синодом.

Митрополитов, по нашему мнению, до́лжно иметь в следующих городах:

1) в Новгороде или Петербурге (последнее в том случае, если патриарх будет в Москве, первое – если патриарх будет в Петербурге);

2) в Москве или во Владимире (тоже в зависимости от местопребывания патриарха);

3) в Киеве;

4) в Казани;

5) в Харькове;

6) в Тифлисе;

7) в Томске.

Экзарху Грузии до́лжно предоставить особые права над епархиальными епископами Кавказа, причём едва ли следует доверять заявлениям грузин о бывшей долгое время автокефальности Иверской Церкви, ибо сие опровергается весьма ценным историческим документом XVII века: «Пребывание в Грузии патриарха Макария Антиохийского» (смотр. «Православный Собеседник» 1905 г. январь – март). Митрополитам до́лжно предоставить:

1) делать епископам братские внушения даже помимо собора;

2) посещать церковные торжества епархий округа по приглашениям епископов;

3) сомнительные дела окружного ведения передавать, по своему усмотрению, в Патриарший Синод.

При сем было бы весьма желательно поселить епископов викарных в города, коими обозначается их титул, и предоставить им в одном или в нескольких уездах полную самостоятельность, насколько таковая возможна при наличности одной только консистории в целой губернии.

О необходимости урегулировать положение викарных епископов, в настоящее время совершенно бесправных и почти бесполезных, и древней Церкви Христовой неведомых до недавней эпохи подражания еретическому Западу, а в православных восточных Церквах и поныне не существующих, – было говорено со справедливою горячностью покойным митрополитом Иоанникием на собрании 24 епископов в г. Киеве 9 ноября 1899 года. С согласия всех собравшихся митрополит Иоанникий обещал возбудить о сем соответственное ходатайство, но последовавшие затем болезнь и кончина святителя оставили сие намерение не исполненным.

Заключая речь о митрополичьих соборах, мы выразим пожелание, чтобы сии соборы в отношении к епархиальньным епископам имели характер не столько юридической власти, сколько нравственного руководства и духовного авторитета.

До́лжно помнить, что таковой же нравственно-руководственный характер не может быть чуждым епархиального суда над священниками и прочими клириками – в противовес судам гражданским, которые и прежде руководствовались не христианскими началами, а римским правом, а в настоящее время стараются отрешаться от всякого нравственного начала и принимают характер формально-утилитарный.

Дело о реформе духовного суда в 70-х годах и изданные в то время два тома «Мнений преосвященных архиереев о реформе духовного суда» нам пришлось изучать довольно обстоятельно, и мы совершенно согласны с мнением огромного большинства тогдашних епископов о полной неуместности той попытки лишить церковный суд его отличительных особенностей от суда гражданского и, так сказать, омирщить его.

Неизменным юридическим кодексом для церковного суда служит «Книга Правил»; и если суд над клириками по сей книге будет происходить с тем характером абсолютной юстиции (fiat justitia, pereat mundus), – то всякое судебное дело будет кончаться лишением сана виновных, ибо по сей книге должно извергать из сана всякого иерея, если он хоть раз упьётся, нарушит пост среды или пятка, возьмёт лихву, пойдёт на охоту или на зрелище и т. д. Предоставить смягчать приговоры вселенской Церкви суду формальному совершенно невозможно; это доступно, да и то с сомнением, только духовнику и епископу.

Последнему приходится по большей части просто заминать или нарочно не доводить до конца те весьма многочисленные в каждой епархии дела, которые по прямому смыслу канонов должны бы оканчиваться лишением сана, если бы докапываться до окончательного раскрытия преступления с такой же настойчивостью, как это делается в судах гражданских. Потому епископ, заметив, к чему направляется дело, спешит переводить священника на другой отдалённый приход, наказав его епитимией как бы за ту сравнительно несущественную часть его проступков, которая успела выясниться сразу, например немиролюбивое отношение к некоторым прихожанам, недостаточно благоговейное отношение к церковной службе и т. д. Изменить такой порядок вещей и восстановить каноническую строгость во всей силе возможно будет лишь тогда, когда священство перестанет быть сословной профессией, за которую принимаются юноши и лишение которой делает многосемейного интеллигентного человека нищим и общественным отщепенцем. Меня спросят: а как же неизменные святые каноны оставить без исполнения в духовном суде? Ответим: приходится действовать так с искренним сознанием, что мы допускаем злоупотребление, в коем выражается одна из многих духовных болезней современной русской Церкви. Посему нам подобает не горделивый взгляд на церковные каноны, как на пережиток старины, но взгляд уповательный, исполненный сокрушённого покаяния, – как на утраченное совершенство, возвратиться к которому, возвыситься до которого мы должны. Конечно, после многих отступлений (правда, насильственных) поместной Церкви от богоучреждённого порядка, такое возвышение, являющееся целью и нашего Собора, возможно только постепенно.

По идее священства, в пресвитеры выбирается лучший из старцев приходской общины; а выносить на себе всю строгость правил, подходящих для такого избранника, – легко ли заурядному молодому человеку, а особенно раннему вдовцу, каковые и являются по большей части подсудимыми в епархиальном суде?

Посему, отрицая возможность коренного изменения следственного порядка в духовном суде, мы почитаем удобопоправимым лишь способ судебного приговора, который в большинстве епархий зависит не от присутствия консистории, а от судебного стола её, и определяется либо столоначальником, либо секретарём консистории, либо членом, ведающим судебный стол. При некоторой невнимательности иерарха к делам, во всех этих трёх случаях легко возможно пристрастие и взяточничество, так как прочие члены консистории редко заслушивают дела, исходящие из чужого стола, и зачастую подписывают их, не читая. Посему желательно, чтобы судное дело (хотя бы проект окончательного протокола) действительно заслушивалось в заседании; осуществить же сие возможно, по нашему мнению, тогда, если в епархиальном городе учредить, кроме приставленного к тому члена консистории, ещё трёх духовных судей, которые заслушивали бы все судебные дела, собираясь хотя бы раз в неделю, таким же порядком, каким, по теперешнему Уставу консисторий, должны бы заслушать её члены. Означенных судей мог бы выбирать епархиальный съезд из уважаемых духовных лиц епархиального города, причём можно и остальных членов консистории не лишать их прежнего права слушания судебных дел. Но при этом изменённом порядке явится то преимущество, что судебные заседания будут собираться, что теперь по консисториям бывает не всегда и не везде. Думаем, что означенные духовные судьи могут служить без всякого вознаграждения.

Что касается до упомянутой в циркуляре «организации такого действенного епархиального органа епископской власти, который бы объединял в своём ведении область епархиального управления», то мы сему, безусловно, не сочувствуем. Напротив, мы полагаем, что и существующими административными учреждениями епархиальный архиерей должен пользоваться как можно меньше, а должен сам непосредственно входить в отношение с обращающимися к нему письменно и устно лицами. Новый орган управления ещё более отдалит епископа от жизни паствы, ещё более сделает его управление бюрократическим, ещё более умножит количество бесполезной бумажной переписки. Чем менее архиерей сдаёт дел в консисторию, тем лучше для Церкви; так, определения на места, переводы клириков с места на место, различные решения по делам богослужебным – о крестных ходах и т. п. должны идти вне консистории и сдаваться туда уже в решённом виде. Жалобы на священников следует в большинстве случаев сдавать прежде всего на объяснение обвиняемым, да и всю переписку с причтами направлять по возможности прямо из архиерейской канцелярии.

Что касается миссионерских комитетов и епархиальных братств и т. п. учреждений, то, где мы их ни видели, это были учреждения дутые, искусственные, бесполезные, занимавшиеся в худшем случае взаимными перекорами и тормозившие деятельность миссионеров, а в лучшем случае – делами декоративными, помпезными, в виде торжественных заседаний с чтением дутых отчётов, либо составлением адресов разного рода юбилярам.

Мы, конечно, не говорим о закрытии сих учреждений, но о том, что осложнять управление ими через какой-либо новый орган – значит только умножать служение духу праздности.

Но дальнейшему запросу о благоустройстве прихода и о выборных священниках написано очень много в нашей периодической литературе, а раньше – в учёных трудах г. Папкова. Исходная мысль этих проектов симпатичная – восстановить приход как дружное братство единоверной общины, как некое отражение вселенской Церкви, Тела Христова, в небольшой духовной семье, объединяемой духовным отцом – священником. Но, к сожалению, и в этом вопросе, как и в вопросе о составе предполагаемого Собора, авторы, начав речь о церковных канонах, быстро забывают, или стараются забыть, свою исходную мысль и переходят к тому, чтобы водворить в церковной жизни парламентёрство, т. е. всеобщую борьбу за власть и право там, где предписана Господом взаимная уступчивость, послушание и отречение от себя. Требуются права для прав, свобода для свободы – при отсутствии в сознании авторов всякого содержания той церковной жизни, для которой они желают всеобщего деятельного участия.

Не обобщаем этой характеристики на учёные труды Папкова, которые изъявляют притязание на очень скромное нововведение – признание прихода, т. е. общества прихожан (под председательством священника, прибавим мы), за юридическое лицо, имеющее право собственности. Это было бы, пожалуй, затруднительно, если бы сие право было распространено на имущество церкви и на недвижимое имущество причта; но, к счастью, на сие не заявляется притязания. Разосланный архиереям проект устройства православных приходов в Финляндии может быть допущен и в России, ибо здесь ведению приходского собрания подлежит не имущество храма, а право самообложения, так что большая часть параграфов говорит именно о последнем. Собрания собирает и на них председательствует священник, так что с иерархической точки зрения финляндский проект не вызывает возражений, хотя он и скопирован с приходов лютеранских. Требуются только некоторые изменения касательно власти губернаторов, а также и насильственного обложения прихожан и особенно взыскания по сим обложениям. Против подчинения церковным советам старост, ревизоров и даже церковно-приходских школ едва ли следует возражать.

Но при этом до́лжно помнить, что устройство подобных церковных советов и собраний само по себе вовсе не явится тем возрождающим началом, той панацеей замершей церковной жизни, как на то рассчитывают либеральные, поверхностные писатели и журналисты. Приходская жизнь замерла не вследствие упразднения таких советов и собраний, а при оскудении духовной жизни в пастве, при оскудении самой религии. Совершенно напрасно вопиют газеты и даже духовные академические издания о каком-то насильственном, как бы клерикальном, лишении мирян всякого участия в церковной жизни. Не мирян отдалили от неё, а они сами отдалились, отдалились от Бога, от молитвы, от постов, от говения: что же им за интерес участвовать в жизни своего прихода? Правда, можно винить духовных отцов в недостаточно одушевлённой борьбе против духовного вырождения паствы – это другое дело; но думать, что в наше время только потому Константина Острожского и Кузьму Минина сменили Петрункевичи, Л. Толстые и С. Трубецкие, что у нас прихожане не имеют значения юридического лица и (это особенно) права выбирать клириков, – это смешно и глупо, а между тем по газетам выходит именно так, и мало того – выражается уверенность, что при восстановлении этих двух условий наше общество возвратит себе духовную ревность эпохи Алексея Михайловича, от которой мы разнимся почти в той же мере, как древние язычники от древних христиан.

Глубокое нравственное растление, полное омирщение, маловерие и внедряемая ложным воспитанием гордыня – вот те новые качества современного общества, которые отличают его от сынов древней Руси, представлявшей собой как бы один огромный монастырь, преданный почти исключительно церковной жизни. Мы охотно допускаем, что осуществление у нас финляндского проекта будет благоприятным условием для восстановления дружной церковной жизни; но значение его не будет превышать значимости пожертвованного рубля на дело, требующее тысячерублёвой затраты.

Что касается приходов чисто крестьянских, то несправедливо и утверждать, будто они вовсе безжизненны. Напротив, не только в Великороссии, где во многих приходах живут ещё по Домострою, но и в западной Малороссии, обращённой 100 лет тому назад от униатской ереси, при наличности доброго, чадолюбивого духовного отца, прихожане составляют дружную духовную семью, объединяющуюся не только в молитве и в общем попечении о благолепии храма и церковном пении, но и в делах призрения вдов и сирот, в контроле над поведением юношества, в заботах о церковно-приходской школе, в борьбе с иноверной пропагандой (например, папизма) и т. д., а особенно в общей любви, преданности и послушании духовному пастырю, что весьма утешительно, но, конечно, не для маньяков парламентаризма и республики, которые не могли бы переносить христианского догмата, изложенного в изречении апостола: Сице и послушанием единого праведни будут мнози (Рим.5:19), если б они знали какие-нибудь апостольские изречения.

Одушевлённая и деятельная приходская жизнь бывает там, где есть добрый пастырь: тогда постепенно явится и разумная организация, которую, конечно, должна поддерживать и высшая власть; но формальное внедрение такой организации при скудости христианского содержания в общине даст очень-очень мало, как это и видно из современного состояния наших малороссийских церковных братств и великороссийских церковно-приходских попечительств, существующих по большей части только номинально – для питания наивного честолюбия сельских жителей. Возвышение духовной жизни паствы у нас возможно ещё при теперешнем укладе жизни сельской; возможно ли оно в городах, или там жизнь обречена на окончательное отделение от Церкви и даже на отлучение от неё, – это другой вопрос. Но, во всяком случае, действующей силой здесь должна быть пастырская ревность и пастырское искусство; а начать дело с внешней организации – это всё равно, что сшить ребёнку огромный сюртук и шапку и думать, что он из-за того сделается взрослым человеком.

С мыслью о необходимости найти добрых пастырей, окружаемых доверием, уважением и любовью паствы, согласны и духовные публицисты; средством к этому они полагают учреждение священства выборного. Самое таинство хиротонии один из подобных писателей (автор рассказа «Лиловый священник» в «Рассвете») толкует в смысле народного избрания через поднятие рук (хиротония), совершенно упуская из виду молитву: «Божественная благодать... проручествует» и прочее, что говорит архиерей, простирая свою архиерейскую руку на главу посвящаемого.

Писатели из либеральных иереев, маскирующиеся в единомышленников «освободительного движения», а на самом деле всегда занятые своими сословными интересами, принуждены в число требований своей республиканской программы тоже вводить «выборное начало», против которого так недавно ещё ратовал «Церковный Вестник», главный орган этой партии. Теперь приходится переменить фронт; но упоминание о выборном начале ограничивается у них этими двумя словами, и затем речь быстро переходит на другие предметы сословно-утилитарного характера, чем оправдывается заявление покойного старого публициста Елагина о том, что белое духовенство, начав писать или говорить о нуждах церковных, затем тотчас же сводит дело к своим собственным сословным нуждам, по большей части противоположным нужде церковной.

Остановимся же на мысли о выборном духовенстве по существу, хотя и кратко, ибо и по записке, разосланной при синодальном циркуляре, очередь за этим предметом. Несомненно, что правильная жизнь Церкви, исповедующей веру в исполнение Святым Духом всей своей жизни, веруя в полную святость и непогрешимость Церкви вселенской, хранит веру в присутствие благодатной силы и в Церквах поместных, в епархиях и в церковных общинах, ибо Неложные Уста сказали: Идеже бо еста два, или трие собрани во имя Мое, ту есмъ посреде их. Община носит в себе некий дар благодати и, имея среди себя несколько человек, всецело посвятивших себя духовной жизни, постоянно изучающих слово Божие и пребывающих в молитве, выбирает лучших из них в клир, а лучших из низших клириков – в диаконы, а лучших из диаконов – во пресвитеры. Насколько разнится теперешняя практика ставить юношей-мирян прямо во священники – с законом Церкви, это видно из 10-го правила Сардикийского Собора, которое требует, чтобы епископ и пресвитер не прежде поставлялся, как совершит служение чтеца и диакона. «Очевидно, что для каждой степени чина должно быть предоставлено не слишком малое время, в продолжение которого могли бы усмотрены быть его вера, благонравие, постоянство и кротость, и он, быв признан достойным божественного священства, получил бы величайшую честь» и т. д. Наименьший возраст для иерея полагается канонами – 30 лет. Исключения делались только для чрезвычайных духовных дарований или, выражаясь по-современному, для «религиозных талантов».

В общинах единоверческих и раскольнических приведённые правила стараются соблюдать в точности, потому что в тех общинах есть подходящий к тому контингент. Был он и в православных общинах, пока богословское просвещение не монополизировали устроенные сперва на латинский, а потом на протестантский лад семинарии. С тех пор священники стали очень учёными (хотя вовсе не в духовном отношении), а миряне очень невежественны. Посредствующее начало между пастырем и паствой, т. е. клир, стал постепенно терять своё значение как ближайших кандидатов на иерейский сан и начал мало-помалу приближаться к тому положению, которое он имеет у латинян, т. е. положению только церковных певцов – вовсе бесправных, что особенно заметно в нашем западном по-униатском крае. Говоря искренно, в устроении церковных общин мы так удалились от истинного Православия, что восстановление древнего православного строя может быть лишь целью постепенного приближения к нему со стороны церковных деятелей, а не мгновенного поворота.

Начать восстановление православного приходского строя с введения выборного начала – значит предлагать тяжко больному жирную грубую пищу, полезную для атлета-рабочего, но смертельную для тифозного клиента. Наша церковная община для избрания достойного пастыря теперь неправоспособна, напротив, избирательное право будет причиной глубокой деморализации (развращения) паствы и самого нежелательного понижения уровня духовенства.

Мы утверждаем, что та и другая опасность грозит нам как в том случае, если за выборными священниками будет сохранено требование образовательного ценза, так и в том, если таковое требование будет отменено. В последнем случае простодушных крестьян будут располагать в свою пользу, во-первых, всякие духовные и полудуховные проходимцы – выгнанные монастырские послушники, невежественные и пьяные дьячки, затем честолюбивые мужики – мироеды, мелкие торговцы, умеющие угостить народ и показать им своё искусство петь на гласы и читать по-славянски. Ведь большего народ не сумеет потребовать от будущего иерея.

Можно себе представить и то, какая ненависть поселится сейчас же между прежним сословным духовенством и этими избранниками. Ведь в число последних будут стремиться все те, сильные, честолюбивые и весьма порочные натуры, которые прежде делали себе карьеру по торговой части, а за последнее время являются в виде вожаков сект (см. Шугаевского: «Вожаки штунды» – «Миссионерское Обозрение» май 1903 г.), торгующих совестью и губящих легковерные души. Преимущественно перед другими достойнейшими эти лицемеры, не твёрдые даже в догматических верованиях, будут становиться во главу приходских общин в качестве священников и затем отторгать их от тела Церкви в раскол и секты.

Впрочем, таких случайных священников желает не вся наша церковная оппозиция, а только светские её представители, выродившиеся из когда-то славянофильского лагеря, а теперь обратившиеся в декадентов-николаитов.

Духовные либералы, по-видимому, желают и от выборного духовенства требовать богословского ценза. Это, конечно, будет уже безопаснее для целости Церкви, но зато совершенно бесцельно с точки зрения самого принципа выборов. Выборы, когда они будут уместны, имели бы то преимущество, что священство перестало бы быть предметом житейской профессии, целью учебной карьеры, как бы седьмым классом сословной семинарии, но снова получило бы характер апостольского призвания, когда смиренный и благоговейный мирянин не по своей воле, а по призванию Церкви, оставит все житейские попечения и всего себя отдаст на служение Богу и Церкви, когда, в случае своего нравственного падения или болезни, он будет иметь возможность оставить своё служение и возвратиться к тому заработку, которым он пропитывался раньше в своём прежнем доме, со своей семьёй, продолжавшей и потом его прежнюю профессиональную работу. Не говорим уже о том, что послушание русских прихожан таким бескорыстным пастырям, ведомым им ещё смолоду за мужей благоговейных, будет послушанием безусловным, подобным послушанию монастырскому.

Теперь скажем: какое из этих достолюбезных свойств пастырского служения останется за выборным семинаристом? Ведь за немногими исключениями, когда в приходе после смерти священника останется налицо его родич, окончивший курсе, – все дипломированные искатели священства будут неведомы избирателям, и способ угождения первых последним в чём будет состоять, как не в давно известном, разлюбезном и – увы! – в подобных случаях почти всесильном у нас прибежище всех избранников, т. е. в хмельном зелье, в спаивании избирателей, которое при наличности многих кандидатов превратится в такой аукцион, что небу станет жарко, а для кого это будет полезно, кроме акцизного ведомства? Обратите внимание и на общество искателей священства. Конкуренция между ними неизбежна как в тех епархиях, где есть избыток кандидатов, которые предварительно по нескольку лет служат псаломщиками и диаконами, так и в тех, где их недостаток по числу приходов, ибо в последнем случае на приходы бедные семинариста не залучишь, а на приходы достаточные они стремятся ещё напряжённое, чем в епархиях первого рода. Почему так? Весьма понятно: в изобилующих духовенством, центральных старорусских епархиях стремление к достатку гораздо слабее у духовных юношей, а готовности мириться с бедностью весьма много. Недостаток образованного духовенства ощущается на окраинах, особенно там, где священники богаты и отдают детей в гимназию, да и семинаристы, воспитанные в достатке у родителей, или уходят на мирские должности, или ищут в священстве прежде всего покойной и сытой жизни. Что делать? Ещё когда-то сказано, что «богатым трудно спасаться» (Мф.19:23), а самоотвержения можно искать всегда скорее среди бедных, чем среди богатых.

Итак, в настоящее время, когда определение на священнические места всецело сосредоточено в одной инстанции, последняя может наблюдать хоть относительную справедливость в предпочтении долее прослуживших на епархиальной службе перед только что окончившими курс, в предпочтении прилежных учеников семинарии перед плохими; наконец, внимательный епископ может узнавать и по существу благоговейных и богомольных юношей среди других легкомысленных и индифферентных и последним предложить предварительно усовершать себя в духовной жизни, в проповедании слова Божия, в церковном уставе и т. д. – на низших клировых послушаниях.

Конечно, как во всяком земном учреждении, справедливость здесь наблюдается не всегда; бывают случаи, когда на назначение клириков влияют всякие секретари. Но всё же при таких печальных обстоятельствах, хотя и скверных, но, по крайней мере, имеющих однообразие, искатель священства будет испытывать меньше затруднений, чем при выборном начале. Даже в самом худшем случае, если в епархиальном управлении при дряхлости или болезненности владыки священный сан достигается через симонию, искатель священства, обладающий чуткой совестью, имеет возможность проситься в другую епархию; а что ему придётся делать при начале выборном? Узнавая о смерти священников, с лихорадочной поспешностью гнать из конца в конец родной епархии и по дороге встречаться с товарищами, стремящимися по тому же адресу с четвертями водки в своей повозке. Какие отношения установятся между этими конкурентами? Не будут ли они перед крестьянами, выхваляя себя, поносить друг друга? Ведь иной притащился сюда на последние деньги уже после двух-трёх неудавшихся поездок, и если он не привёз с собой водки, то и впереди у него одно только бездельное шатание по приходам. А с чем оно ещё сопряжено? Ведь эти молодые люди служат либо учителями сельских школ, либо псаломщиками: как они будут совмещать свою службу с разъездами по епархии? и не очевидно ли, что скромные и неспособные к попойкам студенты семинарии, при таком способе определения на священнические места, не будут получать таковых пять-десять лет после окончания курса, а пронырливые и бессовестные их младшие товарищи будут выхватывать приходы из-под их носа?

Обо всём этом не пожелали подумать наши либеральные писатели, как они и вообще не думают о том, что говорят и пишут, а стараются лишь о том, чтобы наговорить побольше всяких радикальных идей и произвести посильнее эффект. Им вовсе не дорога́ ни Церковь, ни родина, но они испытывают то состояние духа, которое охватывает иногда разошедшуюся пьяную компанию, когда под звуки веселой музыки каждому хочется сорваться с места и удивить публику какой-нибудь новой фигурой самодельного казачка, хотя и при полном отсутствии умения и ловкости.

Выше мы упомянули, что выборное священство, при своей неприменимости в настоящее время, должно, однако, оставаться для нас желательным идеалом церковного устройства. Как же достигать последнего? Нужно стараться о том, чтобы, во-первых, дети и юноши, исполненные духовной ревности и обладающие добрыми качествами, не были лишены соответствующего воспитания и чтобы путь к священству или вообще к занятию клировой должности не был закрыт для нарочито благочестивых и преданных вере пожилых христиан после необходимого оглашения их богословскими и каноническими истинами, при испытании их послушания и смиренномудрия в нарочитых монастырских учреждениях. Об этом речь будет дальше.

Что касается до таких улучшений в назначении на пощеннические места и в оживлении приходской жизни, которые можно ввести теперь же, то нам думается, что епископы хорошо сделали бы, освободив кандидатов священства от необходимости с трепетным вниманием спешить узнавать о новых вакансиях и подавать прошение за прошением на каждую из них, пока, после многих неудач, выбор остановится на просителе. Не лучше ли устроить так, чтобы кандидат священства, достигнув необходимых к тому, по местным обычаям, условий (в епархиях, обильных кандидатами – трёхлетней службы в сане низшего клирика, в епархиях, бедных кандидатами – просто окончания курса и т. п.), подавал архиерею прошение о священстве с указанием желательных ему условий прихода (уезда, состава населения и т. п.), затем спокойно ждал назначения, а епископ, имея у себя всегда несколько десятков подобных прошений, при каждом известии об освободившейся вакансии перебирал бы все прошения и избирал бы наиболее подходящего к данному приходу.

Кроме того, в каждой епархии имеются исключительно бедные приходы, куда окончивший семинарию пойдёт лишь в том случае, если ему отказано будет во всяком другом приходе, но просидит на нём не более двух лет, так что во многих епархиях найдутся приходы, в которых в продолжение 20 лет перебывало по 12 священников. Такова добрая треть приходов Овручского уезда, Волынской епархии. На такие приходы гораздо разумнее ставить священниками благоговейных диаконов, не получивших семинарского образования, но изъявляющих готовность священствовать в бедном приходе до конца своих дней.

Что касается участия прихожан в церковной жизни, то совершенно напрасно либеральные писатели понимают сие участие лишь как административное и экономическое. Жизнь прихода есть общение с Богом прежде всего в молитве, потом в борьбе со страстями, в усвоении добродетелей, в украшении храма, в помощи бедным, в утешении скорбящих, во вразумлении колеблющихся, в обличении нечестивцев, в воспитании детей, в служении старцам, в погребении умерших. Таковы именно постановления божественного апостола к поместным Церквам; прочитайте заключительные увещания его к Солунянам (1:5, 11–23), к Евреям (13:15–18), также к Ефесянам, к Колоссянам и др.; прочитайте 5-ю главу первого послания ап. Петра – и узнаете, что жизнь приходских общин вовсе не заключается в охранении правового порядка, но в общем стремлении к духовному совершенству через духовные подвиги и дела любви.

Пробуждать людей к такому общему деланию должен пастырь Церкви, для чего, конечно, требуется прежде всего ревность Божия, но, кроме того, и познания, коих духовная школа даёт ему очень мало, а ещё требуются и высшие руководственные указания духовной власти. Между тем у нас нет ни одного «Пастырского руководства», кроме составленного действ, ст. сов. Нечаевым, каковое Учебный Комитет в 1884 году допустил как временное, пока не появится другого лучшего. Конечно, руководство не сделает ленивых иереев усердными, но неопытных опыту научить может.

Если бы священник предлагал умелым прихожанам читать на клиросе по очереди, другим петь, третьим, по усердию, мыть и чистить храм, четвертым звонить на колокольне; если б он одной старухе посоветовал пойти обмыть заброшенную покойницу-сироту, другой умной женщине – посидеть с осиротелой вдовой; если б убедил богатого человека помочь нуждающемуся, обокраденному ворами соседу; если б всем прихожанам посетовал о том, что в церкви нет иконы новоявленного угодника, и т. д.: то он сделал бы только то, что по частям делают многие добрые пастыри, но чему его никогда никто не учил. А где всё это делается, там вовсе не замерла приходская жизнь, но процветает во славу Божию, и процветать она по сёлам везде будет, где окажутся добрые пастыри; не помешает сему признание прихода юридическим лицом, не помешает введённое не теперь, а в своё время, выборное священство. Но сила духовного возрождения приходской жизни вовсе не в этих юридических формах, о которых только и умеют толковать наши и светские и духовные публицисты, действительно, совершенно выродившиеся в отношении жизни духовной.

Поразительное непонимание предметов духовной жизни со стороны наиболее просвещённых представителей нашего духовенства и богословской науки, совершенное их неумение найтись во всяком вопросе, выдвигаемом жизнью и не предусмотренном в семинарских учебниках, полное бессилие русской богословской мысли в разработке наук, изъясняющих (а не защищающих только) христианство, – всё это плод неправильной постановки нашей духовной школы, но на таковой запрос синодального циркуляра мы ответим в особой записке, а эту записку закончим несколькими словами о приобретении церковными учреждениями земельной собственности, об участии духовенства в государственных учреждениях и об епархиальных съездах.

Нам думается, что для приобретения церковной собственности нет никакой нужды обращаться к высшим инстанциям, а тем более беспокоить по таким делам Высочайшую власть, но вести подобные дела должно тем же порядком, как приобретают недвижимую собственность торговые и другие учреждения и лица, причём юридическая санкция покупки, дарственного приобретения должна исходить от епархиального начальства, если ценность собственности не превышает суммы в 10.000 рублей; продажа церковной собственности должна быть обставлена более строгим контролем, но в пределах Духовного Ведомства. При сем юридическими лицами сих владений должны быть признаваемы учреждения: церкви, монастыри, учебные заведения, братства благотворительные, миссионерские и другие, разного рода церковные общества и т. д. Те же собственности, делами которых распоряжается епархиальный съезд, например свечные заводы и разного рода прибыльные статьи, должны иметь по-прежнему юридическим собственником епархиальное начальство, потому что, чем более они приобретают хозяев в виде депутатов, ревизоров и управителей, определяемых епархиальным съездом, тем более немилосердному расхищению они подвергаются. Съезд, встречаясь с чисто уголовными делами по растрате значительных сумм на свечном заводе, избегает заводить судебные дела, избегает даже жаловаться на это архиерею, и, где последний сам не следит за этими отраслями епархиальной жизни, там духовенство – или, вернее, поместная Церковь – бессовестно обкрадывается на главном источнике своих доходов, т. е. на свечном заводе, который фактически остаётся, как res nullius.

Святейший Синод в своих мартовских заседаниях довольно энергично высказывался в пользу участия представителей Духовного Ведомства в различных выборных органах государственного управления, начиная от высшего и кончая сельским сходом.

Эту же мысль подхватили духовные публицисты, но были чрезвычайно огорошены, когда в одной газете появилась заметка свящ. Арсеньева с приведением 6-го и 81-го правила св. апостол: «Епископ, или пресвитер, или диакон да не приемлет на себя мирских попечений. А иначе да будет извержен от священного чина». Ту же мысль содержит 3-е правило IV Собора и 10-е VII. Здесь возбраняется участие в мирской службе, ради корысти принимаемое некоторыми клириками. Но касается ли это участия духовных лиц в законодательных собраниях по поручению духовной власти и для защиты прав Церкви, да притом без вознаграждения? Конечно, нет. Напротив, в настоящее время скрытой, но весьма напряжённой вражды деятельных элементов государственной жизни против религии вообще и особенно против Церкви, весьма полезно иметь представителей последней в совещательных и законодательных органах государства, не исключая и Государственной Думы, хотя здесь положено чинам её жалованье. При сем следует заметить, что в Думу необходимо ввести и представителей монастырей, как значительных землевладельцев, подлежащих многим обложениям от государства. Однако участие духовных лиц в Думе должно быть обставлено со стороны духовного начальства различными предохранительными правилами, дабы духовный заседатель мыслил себя именно представителем Церкви, а не свободным художником. Впрочем, решение общего вопроса об участии духовенства в государственной жизни, вероятно, будет зависеть не от церковного собора, а от тех же светских законодательных собраний, и едва ли оно будет направлено в благоприятном для Церкви смысле, а посему нет нужды подробно развивать эти мысли, как, по всей вероятности, несбыточные.

Что сказать об епархиальных съездах? Учреждение – в высшей степени привлекательное по своему замыслу, но пока совершенно не удавшееся в своём действительном осуществлении. Попытки некоторых архиереев как-нибудь расширить внимание съехавшихся депутатов или благочинных от чисто-сословных имущественных вопросов на предметы духовной жизни, пастырского руководства, борьбы с ересями и т. п., оканчиваются почти всегда неудачей. Поэтому в восьмидесятых годах духовное начальство постаралось если не вполне отменить, то ослабить эти съезды до возможной степени, и епископы, вручавшие съездам значительные полномочия, держались на плохом счёту.

Думается, что причиной такого обмирщённого, не церковного характера съездов явилось то обстоятельство, что самое установление их шло в связи с установлением земских собраний и других либерально-правовых и экономических реформ первой половины царствования Государя Александра II. Поэтому и епархиальные съезды приобрели западнический характер, т. е. вращались в интересах сословно-имущественных – правовых, под коими должно разуметь, во-первых, выборную агитацию, а во-вторых – выходки против епархиального начальства. Кроме того, на них постоянно заявлялись требования на обложение монастырей в пользу духовно-учебных заведений, особенно – епархиальных училищ и разных богаделен для вдов духовного звания. Между тем весьма трудно оправдать подобное обложение в пользу сословных нужд даже церквей приходских, а монастыри, как внесословные учреждения, могут быть привлекаемы к пожертвованиям лишь на духовные нужды народа, который их содержит своими пожертвованиями, который был бы вправе ожидать от них больших духовных дарований, чем он теперь получает, а наипаче учительства, словесного и печатного.

Итак, возможно ли поправить дело епархиальных съездов? Конечно, нет нужды ограничивать их полномочия по заведованию разными доходными статьями епархиальных сборов, ни уничтожать права самообложения и обложения церквей, хотя бы в тех пределах, какие допущены теперь, а особенно при том условии, если Поместный Собор положит начало духовного и церковного возрождения академий, семинарий и духовных училищ. То, что съезды имеют теперь, пусть и остаётся за ними, ибо журналы их поступают и теперь на утверждение архиерея. Однако не мало ли этого?

Необходимо приближать постепенно эти съезды к тому, чтобы они были передаточными началами пастырского опыта и пастырских дарований от епископа к священникам и священников между собой; чтобы постановления их не сводились, по подобию постановлений всяких парламентов и земских заседаний, к ассигнованиям или не ассигнованиям на тот или иной проект докладчика. Конечно, деньги – большое дело в условиях нашей культуры, но всё же они – не единственная сила, влияющая на жизнь.

Пусть съезды обсудят, как украшать святую службу Божию правильным её ведением, как урегулировать главных управителей нынешнего богослужения, т. е. регентов, или – лучше, – как изменить теперешний неразумный порядок вещей, когда не от священника и даже не от псаломщика, а от наёмного разночинца светского звания, совершенно невежественного и часто безобразного, зависит состав каждого праздничного богослужения, из коего почти ничего не остаётся, а всё пропускается в пользу двух-трёх отвратительных концертов, не положенных по уставу. Далее, съезды могли бы устанавливать временные курсы для усовершенствования в пении псаломщиков, могли бы приглашать в епархиальные центры лучших проповедников своей и чужих епархий для научения священников (хотя бы желающих) живому слову. Не худо бы им привести в известность все, наиболее многолюдные, сельские и монастырские праздники и командировать на них проповедников и продавщиков священных книг и священных предметов. Там же могли бы быть делаемы заявления о духовных бедствиях в приходах, обуреваемых еретиками или мятежниками, и затем командироваться туда на несколько дней или недель лучшие проповедники и пастыри. Священники, которым удалось в приходе основать не бумажную, а действительную благотворительность имущественную или сердобольное братство ревнителей веры и милосердия, приглашались бы на съезд для повествования собратьям, как нужно достигать таких благих плодов пастырства, а эти могли бы на основании сего делать соответственные постановления или просто высказывать духовенству пожелание съезда. Вообще, весьма обширна была бы программа епархиальных собраний, если бы они занимались обсуждением хотя бы того, что уже на деле выполняют лучшие представители духовенства. Поместный Собор мог бы предначертать многие пункты такой программы, а затем она сама бы расширялась постепенно. Если епископы прежде терпели неудачу в подобных попытках, то, думается, потому, что на съезд собирались не лучшие пастыри, а дельцы-юристы. Итак, предоставив им первую часть дел – внешних, распорядительных, должно епископу затем к ним в помощь пригласить лучших пастырей епархии и уже в этом усиленном составе съезда обсуждать дела – чисто пастырские. Избирать этих дополнительных депутатов может на первый раз и сам епископ. За это никто его не осудит, ибо здесь уже не борьба за права и за честь, а общее служение великому делу Царства Божия, в котором никому не тесно.