О крещении Руси, о Владимире святом, о сыновьях его и о монастыре Печерском

Откуда произошел Русский народ. – Про предков наших – Славян. – Кто у них враги были. – Как наши предки жили. – Про веру языческую. Какие боги водились у Славян, и как они назывались. – Кому платили подать наши предки и зачем они призвали первых князей. – Про Киев. – Про первоучителей славянских. – Первые князья русские. – Про Олега вещего. Про Игоря. Про воеводу Свенельда. Про Св. Ольгу – Премудрую. Ее крещение во св. веру. Про Святослава и битвы его. Свидание его с Цимисхием. Смерть Святослава. Битвы между сыновьями его. – Про князя Владимира – красное солнышко. – Про Рогнеду. – Про первых русских мучеников за святую веру. – Владимир вознамерился принять святую веру. Его беседы с послами от разных вер. Собирает совет. Посылает послов. Вера греческая пленяет князя. – О том, как крестился Владимир, и как крестил он народ русский в реке Днепре. – Бунты народа русского против новой веры. – Про волхвов на Волге, в Новгороде. – Как распространялась вера Христова в Ростовской земле, в Муромской земле, у Вятичей. – Про церковь Св. Богородицы в Киеве. – Про Печенегов и про битвы с ними. – Смерть Владимира Святого и Равноапостольного. – Святополк Окаянный. Убиение св. князей Бориса и Глеба. – Ярослав мстит за смерть братьев. – Про Мстислава Удалого. – Ярослав издает первые русские законы. Ставит первого митрополита русского. Заводит первые училища. Перед смертью пишет завещание детям. – Св. преподобный Антоний Печерский. – Св. преподобный Феодосий Печерский. Житие его. – Про святые пещеры киевские и про святых подвижников их. – Св. Варлаам. – Св. Никон. – Св. Ефрем. – Про Печерскую обитель и строгость общежития.

15-го июля празднуем мы память святого равноапостольного князя Владимира, а равноапостольным он назван за то, что крестил русскую землю и стали с той поры русские люди христиане, а прежде были идолопоклонниками: идолам поклонялись, а в истинного Бога не веровали. Как же жили люди русские до крещения, как крестил их Владимир, и как вера православная принялась в русской земле – обо всем этом мы и поговорим теперь.

Русский народ племени славянского и вместе с братьями своими, другими славянами – поляками, чехами, болгарами, сербами и другими – пришел в свою теперешнюю землю во времена незапамятные из стран соседних с богатою Индиею, о которой в песнях поют, и где теперь англичане владеют. Называются эти все народы одним именем, славяне, потому что, с каким из них ни заговорим по-русски, каждый поймет нас хоть немного; а заговорим с немцем, так если он не учился по-русски, то совсем не поймет. Оттого и называют его немцем – немым. Жили сначала славяне по Дунаю и до сих пор в песнях поют о тихом Дунае, да пришли разные другие народы и прогнали их с Дуная; тогда поселились они дальше, на полночь, а после, впрочем, часть их (сербы и болгаре) опять пробралась к Дунаю, там и живут до сих пор. Теми дунайскими славянами завладели турки и до сих пор держат их под своею властью.

Много было славян, и велика была земля их от Эльбы (р. в земле немецкой) до Волги, от Балтийского моря и Ильмень-озера до Дуная и моря Черного, да погубило славян то, что жили они не в ладу между собою, а каждый особняком, да еще ссоры завязались между ними. Воспользовались этим немцы, покорили себе многих славян и онемечили их, так, что теперь только по названиям городов да рек, да по старой памяти можно догадаться, что жили тут когда-то славяне; за то русские люди разошлись по таким землям, где прежде славян и не слыхали: заняли всю Сибирь и сделали ее русскою. Здесь некогда нам рассказывать о других славянах и о том, что было с ними, мы помянули о них только к слову, а поговорим о славянах русских. Поселились они по рекам: Днепру, Волхову, Припяти, Оке и другим, и назвались разными именами: которые поселились по Днепру, около Киева, назвались поляне; которые поселились по Двине (той, что пала в Балтийское море) да по верховьям Днепра, назвались кривичи; которые жили у Волхова около Новгорода, назвались славяне; в лесах (Волынской губернии) поселились древляне. Были и другие, о них скажем, когда придется к слову.

Славяне любили больше жить в деревнях, а не в городах. Города их: Киев, Смоленск, Новгород, Чернигов были обнесены деревянною стеною или окопаны валом, и строение в них было все деревянное: лесу было тогда вдоволь, и в лесах водились звери, которых теперь и не слыхать в наших краях, хоть бы бобры. Леса были дремучие, непроходимые, оттого ездили больше реками: так все реками спускались от Невы до Черного моря: Невою, Ладожским озером, Волховом, Ловатью и потом волоком (сухопутьем) в Днепр; а оттуда в Черное море и в Цареград; из Мурома в Киев ехали Окою, Угрою, потом волоком к Смоленску и Днепром спускались в Киев. Сухопутьем почти что и проехать было нельзя: славились леса муромские и брянские, грязи и топи смоленские. Оттого до сих пор в песнях поминается, как богатыри рубили леса и мостили мосты калиновые. В деревнях славяне жили враздробь, каждая семья особо. Вот как рассказывают о построении славного города Киева. Были три брата: Кий, Щек и Хорив; каждый поселился с своею семьей на особой горе, построили город и назвали его Киев, по имени старшего брата. Город в старину значил крепость, стало быть, город построили затем, чтобы, в случае нападения неприятельского, снести туда всю свою рухлядь, а сами в городе не жили. По Руси много и теперь сохранилось окопов (называются они городищами); те окопы, должно быть, и были такими городами. Иностранцы, которые видели тогдашних славян, говорят, что они жили в дурных избах; камня у них не было, да и строить каменных домов не стоило: в то смутное время нападет враг, все сожжет и разломает, а деревянной избы не так жаль, как каменного дома. А врагов тогда было много в те непосидные времена: в степях между Волгою, Доном и Днепром, близь Черного моря, вечно кочевали народы, похожие на нынешних калмыков, которым привольно в степи: съел скот весь корм – он идет себе дальше. А славяне в то время, как уже сказано, жили маленькими племенами, стало быть, напасть на них, ограбить и заставить платить дань – было очень легко. У славян, которые жили по Днепру, были враги, это – кочевые народы, в то время казары, потом печенеги, а там половцы, после татары; у иных из этих народов и города заводились: у казар – Этель, где нынче Астрахань, но все-таки, по быту и привычкам они оставались похожими на народы кочевые.

У Новгорода были свои враги: за морем, где теперь Швеция, жили варяги; земля у них бедная, а они были храбры, хорошие мореходцы, и стали они заниматься войною, вели ее сами от себя, или нанимались к тем, кому нужно бы вести войну. Был у них такой обычай: если которому королевскому сыну не достанется наследства, он наберет удальцов, приготовит корабль, да и плывет с ними, куда вздумает, чтобы пограбить и повоевать. Таких удальцов называли морскими королями. По их вере, только тот и попадал в рай, кто убит в бою. Проведали эти удальцы, что за Русью есть богатое царство Греческое, где город Царьград (нынче им владеют турки), а у царя греческого своего войска нет, и войско он нанимает. Проведав это, стали варяги ходить в Черное море по тому пути, о котором сказано и, по дороге, конечно, притесняли славян.

Такие сильные враги были у наших славян, а сами они жили не в куче: земли было много, а народу мало; на беду еще и между собою они жили не дружно, так против врагов не могли защититься. Занимались они хлебопашеством, водили пчел в бортях, а те, кто жил в лесах, ловили зверей. Шкурами, медом и воском торговали они с окольными народами, которые присылали им деньги и разные фабричные изделия. Где теперь Казань, жили тогда болгары. Эти-то болгары вели торговлю с отдаленными землями и к нам по Волге присылали разные товары; от них-то и шли к нам, на Русь, деньги, эти-то древние деньги и теперь находят в разных кладах. Деды наши боялись держать деньги при себе, а больше зарывали их, оберегаясь от врагов, чтобы не пришли да не ограбили. Там, где теперь Пермь, жили другие торговые народы: пермь, югра; от них получали меха пушного зверя, сибирского. Из Греции получали наши славяне разные дорогие ткани и вина, их-то и продавали болгарам. Такой торг шел уже в те времена. Трудно было жить тогда купцу: ни дороги спокойной, ни удобства какого; даже весть передать трудно: почты не ходили, жди оказии; постоялых дворов тогда не знали, а зашел по пути во всякий дом – угостят и не возьмут ничего за то; не угостить странника считалось тогда нечестным; даже украсть позволено было для гостя, коли своего ничего в дому не случилось.

В каждой семье хозяином был отец или дед, если дед еще был жив. Он распоряжал работы. В деревнях старики сходились на сходку и миром вершили все дела и суд судили. В город сходились на сходку из окольных деревень; на этой же сходке выбирали и князя (у некоторых племен были свои выборные князья). У одного из славянских племен (в нынешней Австрии) вот как в старину выбирали князя: выборы делались в роще или в поле, близь большого камня. Выбрать надо было единогласно; для всех дел на сходках, по-тогдашнему вече, нужно было единогласие; потому сходки нередко оканчивались дракою; если не соглашались долго, то позволялось старшим жечь домы и портить поля, чтобы показать, как плохо жить без судьи. Когда выбирали кого, то сажали его на камень и спрашивали: будет ли он судить по правде, будет ли защитником сирот? Дом князя считался священным; кто убежал туда, того не могли трогать. Князь пользовался таким почетом, что даже в схватках славянин не смел поднимать на него оружие. Для суда князь ездил по разным местам своего княжества, где к нему сходились все, кому было на что пожаловаться. За убийство сначала родичи убитого мстили всему его роду и часто истребляли этот род до последнего; потом, чтобы не проливалось много крови, стали откупаться деньгами (у нас, вместо денег, платили долго шкурами зверей). Князья были, однако, не везде; иныя племена управлялись без князей, миром, в других князья выбирались из одного рода, как бы по наследству. Писаных законов не знали, а судили по старине, как велось искони, потому и слушались стариков: им старина известнее, они люди опытные, бывалые. Оттого-то и на сходках сначала бывали только старики.

Старики же и богам молились за весь свой род. Сказано уже, что славяне истинного Бога не знали, а молились богам выдуманным. Так было сначала и у всех народов, кроме евреев, которым дан был Моисеев закон, и было так до самого Рождества Христова. Прежде люди, видя, что солнце ходит по небу, думали, что это бог едет в колеснице; гром гремит – это другой бог ездит (и до сих пор у нас верят, будто гром гремит оттого, что Илья пророк катается по небу: это остаток язычества, только имя переменили – вместо Перуна, так звали прежде бога-громовника – говорят, Илья), болезнь ли постигнет людей, это значит, третий бог стреляет из лука, в кого попадет, тот и заболеет. He знали люди, что единый Бог все установил в своей премудрости и что, по Его святому слову, держится все в мире. У каждого племени славянского был свой главный бог; у нас он назывался Перуном и был богом грома и молнии.

Кроме того, славяне поклонялись солнцу и звали его Даждь-Богом, придумали ему и отца, и звали этого отца Сварогом, богом неба. Думают, что прежде, когда еще они не уселись по местам, они переходили, и путь свой держали по звездам: оттого и придумали бога звездистого неба и назвали его Сварогом; а потом, когда уселись, стали пахать землю, тогда для них солнце стало нужнее звезд, и стали они поклонятся солнцу и придумали, что солнце – сын их прежнего бога. Заметили они, как нужны грозы для удачи в их деле, и стали поклоняться богу грома, Перуну, и, как страшный бог, он скоро сделался у них первым. Был у них, должно быть, и бог земледелия: у нас в песнях до сих пор поминается Микулушка Селянович, у которого:

Сошка была позолочена,

Омешки были булатные.

Богатырь Вольга ехал несколько дён и все не мог догнать ратая; только и остановил он его добрым словом. Послал он свою силу рать великую обрать ту сошку. Рать с сошкою не совладала; подходит к сошке Микулушка и пихнул ее:

Как улетела та сошка к подоблакам,

Пала сошка о сыру землю,

Ушла сошка до рогача в землю.

Когда Илья Муромец собирается выходить на свой подвиг, отец заповедует ему не биться с тем, с другим богатырем, и говорит подконец:

He бейся ты с родом Микулиным,

Любит его матушка сыра земля.

Стало, Микулу чествовали в старину на Руси.

У братьев наших чехов и ляхов есть тоже рассказ о таком ратае. Вот чешская сказка. Была у чехов княгинею вещая дева, Любуша, которая праведно судила народ свой и до сих пор еще вспоминают об ее судах. Начал народ роптать на то, что правит им девушка и просил ее выйти замуж. Любуша сказала послам, которых к ней нарядили: «Ступайте на Белую реку и там на поле стаднице найдете вы ратая, который пашет двумя пегими волами: он будет обедать на железном столе, тот человек и будет нашим князем». Дала она им в проводники своего белого коня. Конь привел их к тому месту, где был ратай, и пал перед ним на колени. Ратая звали Премысл (у ляхов тоже рассказывают, что выбрали они когда-то себе в князья Премысла). Прежде, чем идти к послам, стал ратай обедать и на coxy положил свой обед: хлеб и сыр (вот и железный стол). Пока он обедал, быки поднялись на воздух, расселась каменная гора, они в нее ушли, и гора опять сдвинулась.

Вместе с пахотою славяне разводили стада, и был у них бог стад Волос, и до сих пор завивают Волосу бороду, т. е. завязывают один сноп на поле.

Мертвых своих иные славяне сжигали и ставили пепел в столбах при дороге. После похорон устраивали тризну, т. е. поминки, на которых бились и дрались между собою. Они верили в то, что душа живет и после смерти, думали, что душа является иногда к родным; а всегда души, по их вере, жили на острове Буяне, на море-океане. На масляной до сих пор поминают усопших блинами: это остаток язычества. В то темное время человек всюду думал видеть богов: в лесу – леший, в воде – водяной, в доме – домовой; один, без помощи богов своих шагу ступить не смел, и богов своих он считал такими же людьми, оттого и в жертву им приносил разные кушанья; в старину это называли покорм. Сначала, однако, люди не делали идолов, а только ходили на горы да в леса и там молились своим богам, а потом стали строить храмы и делать кумиров. В ту пору стали приносить им в жертву животных и потом, особенно когда появились христиане и стали говорить, что боги их – дерево, и есть один Бог на небе, стали славяне приносить и людей в жертву.

В честь своих богов установили славяне праздники: авсень и коляда (перед Рождеством); масляница, красная горка (когда чествовали весну); семик и зеленые святки (Троицин день; зовут их и русальями); купалу, когда, чтоб очиститься, скакали через огонь и искали траву папоротник. На этих праздниках сходились парни с девицами, в хороводах: выбирали каждый себе невесту; часто даже уводили, потому что в старину неохотно отпускали девушку в чужую семью. Когда так похищали девицу, родные ее часто гнались, догоняли, начиналась драка; иногда, съехавшись, мирились и жених платил выкуп, что тогда называли вено. Потом уже у тех племен, которые занимались земледелием, стали выдавать охотно и давать приданое. У славян было позволено иметь много жен; но так бывало только у князей да у богатых, а у простых людей было всегда по одной. Когда умирал князь, то, говорят, жены его сжигались с ним. Жены нередко ходили с мужьями своими в поход у тех славянских племен, которые занимались войною, оттого и до сих пор в песнях поминаются женщины-богатыри. «Сказка – складка, а песня – быль»; в песне сохраняется память о том, что было во времена стародавние, да за давностью времени кое-что перепутано: одно то держится прочно и на веки сохраняется, что записано; а что остается только в памяти, то можно и забыть и спутать, а все-таки в памяти остается много такого, что в самом деле было.

Так жили наши славяне, когда, за тысячу лет тому назад, начали брать дань варяги с Новгорода и племен славянских и финских, которые жили около него. Финны (чудь, чухны) старожилы нашей земли русской: пришли они сюда прежде славян, и как народ мирный, робкий, отходили все далее и далее на север (на полночь), потому что славяне, размножаясь, все дальше и дальше, заводили свои селения, а финны все отходили, и до сих пор много их живет между нами. Мордва, зыряне, чухны и другие – все это народы одного корени, все говорят похожим языком. В то же время казары положили дань на полян киевских и другие окольные племена и заставили платить по белке со двора.

Надоело новгородцам платить дань варягам, вздумали они от них избавиться; удалось им прогнать варягов, и стали они попрежнему вольными, да не надолго: как и все славяне, не умели они уживаться в миру между собою; начались ссоры; род встал на род, не было у них правды. Тогда, с горя, они стали искать чужого человека, третьего, который был бы судьею между ссорившимися, и отправили за море к варягам – руси (должно быть не тем, которых выгнали) и велели сказать им: «Земля наша велика и обильна, a порядку у нас нет; идите княжить и владеть нами». В совете с новогородцами были чудь (финское племя, которое жило в нынешней Эстляндии, где Ревель, и Псковской губернии), Весь (финский народ, живший у Белого озера, там его и следов нет), часть кривичей (народ славянский, жил по Двине и верховьям Днепра; города у него Смоленск, Полоцк и Изборск).

Пришли к ним три брата: Рюрик, Синеус и Трувор, и разделили между собою землю: Рюрик сел в Новгороде, Синеус на Белоозере, а Трувор в Изборске. Это было в 862 году, а в 864 году братья умерли; Рюрик остался один и посадил в города людей из своей дружины, которые пришли с ним. Прежде войска не было, а каждый князь собирал себе дружину из охотников, и вместо жалованья награждал их землею, или данью с разных покоренных народов, делил с ними добычу с завоеванных земель, или поручал им суд; a в старину за суд платили судье те, которые по суду оставались виноватыми. Вот был и доход дружине. Из дружины после вышло дворянство.

Были у Рюрика два мужа: Аскольд и Дир, и отправились они служить в Царьград, куда всегда ходило так много варягов. И пошли они по Днепру, увидели на горе городок и спросили: «чей городок?», им отвечали: «были три брата: Кий, Щек и Хорив, построили город и умерли, а мы теперь платим дань казарам». Аскольд и Дир остались в Киеве, созвали к себе варягов и сделались князьями той земли. Отсюда задумали они идти уже не служить в Царьград, а громить его: знали, что у царя греческого много денег и надеялись, что он даст им богатый выкуп. Собрали они двести лодок, а лодки тогда делали такие легкие, что как дойдут до порогов Днепровских, то берегом переносили их на себе. Собравши лодки, пошли на них Днепром в Черное море, а οτтуда в Царьград. Царя в то время не было в столице; к нему послали весть, что пришли враги к самому городу. Царь воротился, и вместе с патриархом взяли ризу Богородицы из Влахернской церкви и погрузили ее в море: сделалась буря, разбила суда русские и Аскольд и Дир едва воротились в Киев. Говорят, что после того они крестились. Дело возможное, потому что около этого времени переведено было на славянский язык св.Писание. Перевели его св. Кирилл и Мефодий, первоучители славянские. Они были братья, родились в македонском городе Солуне (теперь в Турции); так как в тех местах было много славян, a грамоту они еще не знали, то св. Кирилл, в 855 p., составил для них азбуку по образцу греческой; a каких букв у греков не достало, те взял от других народов. Проповедь свою св. братья начали с соседних дунайских болгар. Болгаре были народ сродственный туркам и татарам; они завоевали славян и назвали их болгарами; а так как их было мало, то они приняли язык славянский и сами сделались славянами. Мефодий крестил их князя Бориса. О Кирилле говорят, что он ходил проповедывать к казарам, которые держались веры еврейской; переспорил тамошних ученых евреев, но все-таки, не обратил казар. Главный же подвиг их был в Моравии. Тамошние славянские князья: Святополк, Ростислав и Коцел владели не только Моравиею (теперь принадлежит Австрии), но и большею частью Венгрии. Венгры тогда еще кочевали в степях, около Урала, вместе с нашими башкирами, которые им и сродни. Князья эти были христиане, только не было у них учителя, который бы объяснил им священные книги. Михаил послал им св.Кирилла и Мефодия, и начали они переводить на славянский язык книги священного Писания и другие нужные для церковной службы. Скоро Кирилл ушел к болгарам, а Мефодий остался в Моравии и сделан был епископом. Много нужды он перенес: восставали на него хулители, говорили, что не следует служить литургию на других языках, кроме тех, на которых была надпись на кресте Христове, т. е. греческом, латинском (римском) и еврейском; но всех своих врагов победил Мефодий и самого даже Папу Римского (тогда еще Рим не совсем отделился от Церкви православной) склонил на свою сторону и кончил святое свое дело; а плодом трудов его мы и до сих пор наслаждаемся: слушаем божественную службу на понятном для нас языке, а не по латыни, как у католиков.

He долго христиане-князья Аскольд и Дир владели Киевом. В Новгороде умер Рюрик (879 г.) и оставил после себя малолетнего сына Игоря. Сына своего Рюрик поручил Олегу, кажется, родственнику своему. Олег и стал править, a Игорь до смерти Олега во всем его слушался, так что и жену ему Ольгу выбрал Олег по своей воле. Случилось несколько лет спустя, что надоело Олегу жить в Новгороде; пошел он с ратью, дружиной своею, вниз по Днепру и заставил попутные народы платить себе дань и всюду поставил от себя наместников. Пришел к Киеву, воинам велел спрятаться в ладьях, а сам назвался купцом, и послал сказать Аскольду и Диру: «Мы купцы, идем к грекам от Олега и Игоря княжича; приходите к нам». Времена тогда были простые: заезжему человеку все были рады и старались угодить ему, потому что заезжий человек бывает в разных сторонах и разносит и хорошую, и худую славу. Пришли князья Киевские; тогда воины выскакали из ладей; Олег и сказал Аскольду и Диру: «Вы не князья и не рода княжеского, а я рода княжеского», и потом вынес Игоря и сказал: «Вот сын Рюриков». Тут и убили Аскольда и Дира. На могиле Аскольда поставили потом церковь св. Николая, a Дирова могила за церковью св. Ирины. И сел Олег в Киеве и назвал Киев «матерью городов русских». Окольные племена он заставил платить дань: иные смиренно покорились, других он принудил силою.

Так прошло неколько лет; в 907 г. собрался Олег на греков и пошел на конях и на лодках; лодок у него было две тысячи. Пришли к Царьграду; греки затворили город, а вход в гавань, которая в Царьграде длинный залив, и потому называется Золотым Рогом, заперли цепью. Вышел Олег на берег и велел лодки вывозить на берег, и стали жечь загородные домы и церкви, a пленных мучили, расстреливали, кидали в море; тогда на войне иначе и не поступали, особенно же идолопоклонники. Говорят, будто Олег велел воинам своим сделать колеса, поставить суда на те колеса и распустить паруса; поднялся попутный ветер, паруса надулись, и русские подошли к самому городу. Испугались греки и послали сказать Олегу: «Не губи города, а возьми откуп». С послами прислали кушаний и питий разных. Олег не принял этого угощения: догадался, что оно с отравою; взял с них Олег большой откуп и заключил мир. Когда шли назад, дал Олег своим варягам паруса шелковые, а славянам крапивные (еще и теперь в Сибири из крапивы ткут полотна). Ветер разорвал эти паруса, и славяне сшили себе, по-прежнему холстинные. Пришел Олег в Киев с большою добычею; люди встретили его с радостью и назвали вещим (мудрым).

Еще пять лет княжил Олег, наконец, умер. Вот как рассказывают о его смерти. Спросил Олег у волхва (колдуна): «От чего я умру?» – «Ты умрешь от коня своего, которого любишь и на котором ездишь», – отвечал волхв. Олег поверил его слову и сказал себе: «не буду садиться на коня этого и не увижу его больше», и велел кормить коня, только не велел водить его к себе. Прошло много лет, вспомнил Олег о коне, призвал старшего из конюхов своих и спросил: «Где конь мой, которого я велел кормить и холить?» – Конюх отвечал: «Он умер». Олег посмеялся над волхвом и сказал: «Солгал волхв, конь умер, а я жив», – и велел вести себя к тому месту, где лежали кости коня. Когда приехал к тому месту, увидел кости, сошел с коня и, ставши ногою на череп конский, сказал, смеясь: «Не от этого ли черепа умру?» – Из черепа выползла змея, ужалила Олега и он умер. Конечно, все это сказка; только, стало быть, в то время все верили этому.

После Олега стал править Игорь; он два раза ходил на греков. Один раз собрал Игорь десять тысяч лодок и стал с своими воинами грабить и жечь по берегам Черного моря: жгли города, села, церкви, монастыри; кого полонили, тех расстреливали из лука стрелами, связывали и вбивали в голову гвозди. Потом, когда греческое войско собралось, оно разбило Игоря и заставило его уйти к лодкам: но этим не кончилось: греки знали секрет (теперь потерянный) такого огня, который в воде не гас; этот-то огонь пустили греки на лодки Игоря, немногие спаслись и, воротясь домой, рассказывали: «у греков есть огонь, похожий на небесную молнию; этим-то огнем они жгли нас, а потому мы их не одолели». Через три года собрался Игорь отмстить грекам и опять пошел на них. Дошла о том весть до царя, и послал он сказать Игорю: «Не ходи; дам тебе откуп, который дал Олегу». Игорь дошел в то время до Дуная и, созвав свою дружину, стал с нею советоваться. «Если так говорит царь, – сказала дружина, – то чего лучше, не бившися, взять серебро, золото и парчи? А кто знает, мы ли одолеем или они? С морем нельзя сговориться: мы ходим не по земле, a по морю». Послушался их Игорь и помирился с греками. Чтобы мир был тверже, Игорь и дружина его поклялась в Киеве перед греческими послами: христиане в соборной церкви св. Илии (стало, тогда христиан уже было много и им было свободно иметь свою церковь), а некрещенные вместе с князем клялись перед идолом бога Перуна, положив перед ним свои щиты и мечи, и клялся Игорь сохранять этот мир, покуда солнце сияет и свет стоит.

Был у Игоря воевода Свенельд. Этому Свенельду отдал Игорь княжеский суд и дань в земле угличей, которые жили у Черного моря; а тогда, как уже сказано, ездили сами князья по землям своим, судили, дань собирали и к осени возвращались в Киев. Стала дружина Игоря жаловаться: «запаслась дружина Свенельда оружием и одеждою; а мы наги, пойдем с нами собирать дань: и ты добудешь, и мы». Послушался их Игорь и пошел в землю древлянскую; собрал дань, стал возвращаться домой, да подумал, что можно собрать еще и сказал: «Ступайте домой, а я похожу еще». Осталось с ним очень мало людей, и опять он вошел в землю древлянскую. Сошлись древляне на сходку с князем своим Малом (стало быть, киевский князь только заставил древлян платить дань, a князя им оставил своего, а не от себя прислал кого-нибудь), и сказали древляне: «Повадился волк ходить к овцам, так перетаскает все стадо, если не убить его; так и этот, если не убить его, то погубит нас всех». Однако все-таки послали наперед сказать Игорю: «Зачем опять идешь? Ведь ты взял всю дань». Не послушался их Игорь. Тогда вышли древляне из своего города Искоростена и убили его со всею дружиною.

Осталась после Игоря вдова Ольга с сыном Святославом. Ольга отомстила за своего мужа. Вот как рассказывают об ее мщении. Сказали древляне: «Вот мы убили князя русского, выдадим жену его Ольгу за нашего князя Мала; возьмем Святослава и сделаем с ним, что хотим». И послали древляне 20 лучших своих мужей; шли они, по-тогдашнему, по рекам, вошли в Днепр и стали у самой горы киевской. Сказали Ольге, что пришли древляне; позвала она их к себе и спросила: «Скажите мне, зачем пришла сюда?» Отвечали древляне: «Послала нас древлянская земля и велела сказать: мужа твоего мы убили, потому что муж твой, как волк, грабил нас; а у нас князья добрые, пасут древлянскую землю. Пойди замуж за нашего князя Мала». Ольга сказала им: «Люба мне ваша речь; мужа мне уже не воскресить. Хочу завтра почтить вас перед всеми людьми. Ступайте к своим лодкам и лягьте там, величаясь; а когда завтра пришлю за вами, вы скажите: не едем на конях, ни пешие нейдем, а несите нас в лодках, и понесут вас в лодках». Прежде лодки считались, что гроб: в лодках сожигали мертвых. Ушли древляне. Ольга велела у терема своего за городом выкопать большую и глубокую яму. Утром послала за древлянами, а сама села в тереме. Посланные от нее пришли и говорят древлянам: «Зовет вас Ольга на великую честь». Они же сказали: «Ни пешком нейдем, ни на конях не едем, а несите нас в лодках». Киевляне сказали: «Нам теперь неволя: князь наш убит, а княгиня идет за вашего князя замуж», и понесли их, a они сидели нарядные и величалися; принесли их на двор княжий и с лодкою кинули в яму. Нагнулась Ольга к яме и спросила: «Хороша ли вам честь?» – «Смерть нам, – отвечали они пуще Игоревой». Потом велела их засыпать – и засыпали. Послала Ольга к древлянам сказать: «Если в правду просите меня, то пришлите самых лучших людей, чтобы пришла к вам в великой чести выходить замуж за вашего князя; a το не пустят меня киевляне». Услыхали это древляне и выбрали самых лучших своих людей и послали за нею. Когда они пришли, Ольга велела истопить баню и сказала: «Вымывшись, приходите ко мне». Когда древляне вошли в жарко натопленную баню, их заперли, а баню подожгли. Послала опять Ольга к древлянам и велела сказать: «Я уже иду к вам; приготовьте много меду в том городе, где убили моего мужа: поплачу я над его могилою и сотворю над ним тризну» (то есть поминки). Услыхали это древляне и наварили много меду. Пришла Ольга налегке с малою дружиною и велела насыпать над мужем высокую могилу. Таких могил древних времен и теперь еще много в разных местах русской земли; их копают и находят разные вещи, и по тем вещам узнают, как жили люди в старину. Когда насыпали могилу, велела Ольга творить тризну. Потом древляне сели пить. Ольга велела своим киевлянам прислуживать им. Опросили древляне: «Где наши послы?» Ольга отвечала им: «Идут позади с дружиною моего мужа». Когда древляне перепились, Ольга велела избивать их, и избили их 5000. Воротилась Ольга в Киев, чтобы собрать войско и покорить всю землю древлянскую.

На другой год (946 г.) собрала Ольга сильное войско и пошла к древлянам с сыном своим, Святославом. Сошлись оба войска. Был обычай, что сражение тогда начинается, когда князь кинет копье. Кинул копье Святослав; но он был еще так мал, что копье, которое он кинул, пролетев между ушей коня, ударило коню в ногу. Сказал тогда воевода Свенельд, бывший прежде у Игоря, и Асмуд, дядька Святослава: «Князь уже начал; пойдем, дружина, за князем». Древляне были разбиты, побежали и затворились в своих городах. Ольга с сыном обступила город Искоростень, где убили ее мужа, a древляне храбро защищали этот город: сами знали, что убили князя и чего им за то ждать. Стояла Ольга перед городом целое лето, не могла взять его и придумала хитрость: послала сказать в город: «Чего вы ждете? Все ваши города отдали мне, дали дань и теперь пашут свою землю, а вы с голоду, что ли, хотите умереть, что не даете дани?» Древляне сказали: «Рады бы дать дань, да ты будешь мстить за мужа». Отвечала Ольга: «Я уже три раза мстила за мужа: два раза, когда вы присылали своих послов в Киев, а в третий, когда совершила тризну по мужу, а теперь не буду мстить; возьму дань, помирюсь с вами и пойду назад». Сказали древляне: «Чего ты хочешь? Готовы дань дать медом и звериными шкурами». Она сказала им: «Нет у вас теперь ни меду, ни шкур; прошу у вас небольшого: дайте от двора по три воробья и по три голубя; не хочу налагать на вас тяжелой дани, как делал мой муж; знаю, что вы изнемогли в осаде потому прошу мало». 0брадовались древляне и с поклоном послали Ольге по три голубя и по три воробья. Сказала Ольга: «Покормили вы меня и сына; ступайте теперь в город, a я завтра пойду в Киев». Когда послы рассказали об этом в городе, все возрадовались. Ольга же раздала своим воинам кому по воробью, кому по голубю, велела привязать к хвосту каждой птицы горючие вещи в тряпке, а как смеркнется, велела, зажегши тряпки, пустить птиц. Полетели голуби в свои голубятни, а воробьи под крыши и зажгли все дворы в городе, так что люди побежали вон, и Ольга велела, захвативши старшин, остальных избивать или брать в рабство. Потом пошла по всей земле древлянской, устанавливая повсюду дани и оброки, а за тем уже воротилась в Киев. Прожив год в Киеве, поехала Ольга в Новгород и установила по дороге дани и оброки. Долго вспоминали об ней в тех местах с любовью за то, что правильно все распорядила; а во Пскове, откуда она была родом, долго сохраняли ее сани.

Задумала Ольга креститься: должно быть, наслышалась от тех христиан, которых тогда было много в Киеве, и поехала в 957 г. в Царьград, столицу Греческого царства, веры православной, где обыкновенно жили царь и патриарх. Приняли ее с почетом; крестил ее сам патриарх в соборе св. Софии Премудрости Божией. Из этого собора турки, когда завладели Царьградом, сделали мечеть; теперь христиан не пускают туда; а был тот собор красоты дивной; турки его испортили: по стенам образа были, так все образа замазали они известкой: в их мечетях не положено быть никакой живописи.

Когда кончилось крещение, патриарх сказал Ольге: «Благословенна ты в женах русских, потому что свет полюбила, а тьму оставила. Благословят тебя люди русские до последнего рода» и поучил ее о церковном уставе, о молитве, о посте, о милостыни и целомудрии. Она же стояла, наклонивши голову, внимая учению, и поклонившись патриарху, сказала: «Да сохранят меня, владыко, молитвы твои от сетей диавола». В крещении дано было ей имя Елены, в память святой матери царя Константина, первого из царей, принявшего веру Христову и обновившего Царьград, который и назвал в свое имя – Константинополь. С него начались цари греческие, а прежде жили в Риме. Говорят, будто когда Ольга воротилась в Киев, прислал к ней царь греческий сказать: «Много дарил я тебе; ты же сказала, что когда возвратишься в Русь, то отдаришь меня рабами, воском и шкурами и дашь войско в помощь». Отвечала Ольга послам: «Скажите царю, что я дам ему все это, если он постоит у меня в Почайне (ручей в Киеве) столько же, сколько я стояла у него в гавани» и отпустила послов. Если это и неправда, то все-таки видно, как тогда чванились греки и как русским было неприятно такое чванство.

Возвратясь в Киев, Ольга жила с сыном своим Святославом и уговаривала его креститься. Святослав же и слушать о том не хотел. Когда мать говорила ему: «Как я, сын мой, Бога познала и радуюсь, так и ты, познавши Бога, будешь радоваться». Он же отвечал: «Как я один переменю закон: дружина моя будет надо мной смеяться»; a когда она говорила ему на то: «если ты крестишься, то и все то же сделают», он и слушать не хотел, и хотя никому не мешал креститься, но смеялся над такими. Когда Святослав взрос и возмужал, он собрал большую дружину и стал ходить с нею на войну. Он был легок на ходу, никогда не возил с собою обоза, ни даже котла, а нарезавши тонким ломтем говядину, зверину или конину, сам жарил на углях; шатра у него тоже не было; а спал он, подложив под себя потник, а под голову – седло. Так поступали и воины его. Когда собирался он идти против кого-нибудь, то посылал вперед сказать: «иду на вас».

На Оке встретил Святослав славянское племя вятичей; спросил их: «Кому дань даете?». Отвечали те: «Казарам». Заставил их Святослав платить дань себе; потом разорил царство Казарское и тогда же завладел городом Тмутороканем, который стоял на острове Тамани, где река Кубань вливается двумя рукавами: одним в Черное, другим в Азовское море.

В 967 году позвал Святослава греческий царь Никифор на помощь против дунайских болгаров. Победил их Святослав и поселился в их столице Переяславце. Пока жил он в Переяславце, забывши свою землю, на Киев напали печенеги – новый кочевой народ, который появился в степях после разрушения Казарского царства. Ольга с внуками своими, Ярополком, Олегом и Владимиром, затворилась в Киеве. Обступили город печенеги силою великою, и нельзя было из города ни выйти, ни вести послать; изнемогали люди голодом и жаждою. По другую сторону Днепра собралось много людей; но нельзя пройти ни от них в Киев, ни из Киева к ним. Запечалились люди в городе и сказали: «Не найдется ли кого, кто бы мог пойти на ту сторону и сказать людям, которые там собрались, что если завтра не придут к нам на помощь, то передадимся печенегам?» Вызвался один отрок, сказав: «Я перейду», и говорят ему: «переходи». Он вышел из города с уздою и, проходя сквозь толпу печенегов, спрашивал по-печенежски: «Не видал ли кто-нибудь моего коня?» Они и сочли его за своего. Подошедши к берегу, отрок снял с себя платье и кинулся в реку; печенеги начали стрелять по нему, но стрелы его не настигли. Увидали его с той стороны и перевезли к себе. Он же, пришедши к воеводе Претичу, стоявшему там с малою дружиною, сказал: «Если не подступите завтра к городу, то люди предадутся печенегам». После того Претич сказал: «Подступим завтра к городу в лодках; возьмем княгиню и княжичей и увезем их на эту сторону; если этого не сделаем, то Святослав погубит нас». Утром на рассвете сели они в лодки и стали переезжать реку, громко трубя в трубы; в городе люди закричали от радости. Печенеги подумали, что пришел князь и разбежались, а Ольга со внуками вышла к лодкам. Увидавши это, воротился князь печенежский один и спросил Претича: «Ты не князь ли?» – «Нет, я муж его: он послал меня вперед, а сам идет за мною с сильным войском», – отвечал Претич. «Будь мне друг», – сказал князь печенежский, и обменялись они подарками. Печенег дал Претичу коня, саблю, стрелы; тот отдарил его мечом (меч прямой, как теперь шпага, и остер с двух сторон; а сабля кривая и острая об одну сторону: сабля – оружие всех кочевых народов), броней и щитом. Отступили печенеги от Киева, но стали невдалеке на речке Лыбеди. Послали Киевляне сказать Святославу: «Ты, князь, ищешь чужой земли, а свою оставил; а печенеги едва не взяли нас, и матери твоей, и детей; если не придешь, не защитишь нас, то опять возьмут нас; разве не жаль тебе своей отчины, детей и старухи-матери?» Услыхав это, Святослав быстро сел на коня с дружиною, пришел в Киев и прогнал печенегов.

Соскучился Святослав на Руси и сказал матери и боярам: «Не любо мне в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае: там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греции золото, шелковые ткани, вина, разные овощи; от чехов и венгров серебро и кони, из Руси – шкуры, мех, воск и рабы». – Сказала ему Ольга: «Видишь, что я больна. Куда хочешь идти? Погреби меня и иди, куда тебе угодно». Через три дня умерла Ольга. Плакали по ней сын, внуки и все люди. Похоронил ее священник, который был при ней, а тризны по себе она делать не велела.

Когда мать умерла, Святослава уже ничто не держало в Киеве и, собираясь в свого милую Болгарию, он разделил русскую землю сыновьям: Ярополку дал Киев, Олегу землю древлянскую. Тогда думали, что можно делить землю, как делят всякое имение; оттого, когда князей стало много, каждый из них получил свою область, и начались между ними ссоры. Ho, об этом после. Пришли и Новгородцы просить себе князя. «Если никто не пойдет к нам, то найдем князя на стороне», – говорили они. Святослав отвечал: «Только бы кто-нибудь пошел к вам». Ярополк и Олег отказались. Добрыня (посадник, т. е. правитель новгородский) сказал: «Просите Владимира»; а Владимир был сын Малуши, ключницы Ольгиной и сестры Добрыни. Новгородцы и сказали Святославу: «Отдай нам Владимира». Святослав сказал: «Возьмите». Тогда Владимир пошел в Новгород, а Святослав в Переяславец.

В 971 году пришел Святослав в Болгарию. Болгаре затворились в городах своих; да и у греков был тогда новый царь Иоанн Цимисхий, храбрый воитель, которому очень не нравилось соседство беспокойного Святослава. С болгарами Святослав скоро справился и послал сказать грекам: «Иду на вас». Греки приготовили большое войско. Говорят, что здесь они схитрили: послали, будто, к Святославу предложить ему дань и спросить, сколько у него войска. Святослав, догадавшись, что они хитрят, прибавил вдвое свою силу, сказав, что у него 20000 человек, а у него было всего 10000. Греки, вместо дани, приготовили 100,000 чел. войска. Святослав все-таки ворвался в Грецию и разорил много городов. Говорят, что раз, когда окружили его греки, он сказал своей дружине: «Нам уже некуда деться; волею ли, неволею, должно сражаться; не посрамим земли русской, ляжем костьми: мертвые не знают срама; а если побежим, то будет нам срам; не побежим, а станем крепко; если моя голова ляжет, то думайте о себе». Дружина отвечала ему: «Где ты сложишь голову, там и мы головы положим» и разбили греков; но все-таки должны были уйти в Болгарию, куда скоро пришел с войском царь греческий. Святослав, видя, что дружины у него мало, а русская земля далеко, а печенеги, с которыми он был не в ладу, сели на порогах днепровских, посоветовался с дружиною и заключил мир. Клянясь сохранить мир, русские говорили: «Если не сохраним мир, то да проклянут нас боги, в которых веруем: Перун и Волос, скотий бог; пусть пожелтеем, как золото, и будем иссечены своим оружием». Когда мир был заключен, Цимисхий пожелал видеться с Святославом. Русский князь приплыл на свидание в лодке по Дунаю, и сам греб вместе с гребцами. Он был среднего роста, нос у него был плоский, глаза голубые, густые брови и длинные косматые усы. Все волосы на голове были выстрижены, кроме одного клока, который висел на обе стороны, что означало его знатный род. Шея у него была плотная, грудь широкая; весь вид суровый и свирепый; в ухе висела серьга с карбункулом и двумя жемчужинами. Одет он был, как и все остальные, в белое, только одежда его была чище. Заключив мир, Святослав вздумал возвращаться в лодках через пороги, и сказал ему отцовский воевода Свенельд: «Пойдем лучше, князь, на конях, около; а то на порогах засели печенеги»; не послушался его Святослав и пошел в лодках. Болгары послали сказать печенегам: «Идет Святослав с большим имением и малою дружиною». Печенеги и засели в порогах. Святославу пришлось зиму провести у устья Днепра, где случился такой голод, что конскую голову покупали за полгривны (гривна – фунт серебра). Весною пошел Святослав через пороги; печенеги напали на него и убили его. Князь их, Куря, оковавши его череп, сделал из него чашу, из которой и пил на пирах. Остаток дружины со Свенельдом пришел в Киев к Ярополку.

Лучше бы этому Свенельду было не возвращаться; он стал первой причиною ссоры между братьями. Сын Свенельдов, Лют, вышел поохотиться из Киева и зашел с охотою в землю древлянскую, где встретил его Олег, также охотившийся. Увидел его Олег и спросил: «Кто это?» – ему сказали: «Свенельдич», он и велел его убить: должно быть, он заехал в заповедный лес, где охотиться нельзя было без воли хозяина. Стал Свенельд подущать Ярополка на Олега и говорить: «Поди на брата и возьми его волость». Так хотелось ему отомстить за сына.

Прошло два года, и в 977 году пошел Ярополк на Олега в древлянскую землю и разбил его. Когда Олег бежал в город свой, Овруч (Волынской губернии), на мосту от множества бежавших сделалась большая теснота и Олега столкнули с моста в ров; повалились на него и люди, и кони, и задавили его. Вошел на другой день Ярополк в город и послал искать, где брат. Никто не мог найти его; тогда один древлянин сказал: «Я видел вчера, как его столкнули с моста», и послал Ярополк искать брата во рву; таскали трупы с утра до полудня и нашли Олега в самом низу. Принесли его во дворец и положили на ковре. Ярополк пришел, стал плакать над братом и сказал Свенельду: «Смотри на то, чего ты хотел». Похоронили Олега у города. Услыхал Владимир, что Ярополк убил Олега, убоялся и бежал за море, к варягам. Ярополк посадил в Новгороде своих посадников и стал один владеть Русью.

Через три года вернулся Владимир в Новгород и сказал посадникам Ярополковым: «Идите к брату моему и скажите ему: «Владимир на тебя идет; готовься с ним биться». Сам сел в Новгороде и послал к соседнему князю полоцкому Рогволду сказать: «Хочу взять за себя дочь твою Рогнеду». Рогволд этот был варяг, который овладел Полоцком и княжил там. Рогволд спросил дочь. «Не хочу разуть сына рабыни», – отвечала Рогнеда: тогда был обычай (кое-где он и теперь есть), что молодая разувает мужа в первый день свадьбы; а сыном рабыни она назвала Владимира потому, что мать его была ключницей у Ольги; а если кто шел в ключники или ключницы, без ряды, тот становился рабом. «Хочу за Ярополка», – прибавила Рогнеда; а Ярополк, хоть и женат был на расстриженной монахине-гречанке, которую Святослав вывез из Болгарии, сватался и за Рогнеду. Тогда у князей было по нескольку жен. Владимир тоже был уже женат тогда. Когда передали Владимиру гордую речь полоцкой княжны, он собрал войско и пошел на Рогволда, взял Полоцк, убил князя и двух его сыновей, и взял Рогнеду, которую собирались уже вести к Ярополку, в жены себе. О том, что было с Рогнедою после, рассказывают так: когда Владимир завел у себя много жен, а ее поселил в Преславине (около Киева), она много негодовала и от горя названа была Гореславою. Случилось раз Владимиру ночевать у нее. Она ночью хотела его зарезать; Владимир проснулся и взял ее за руку. Она же сказала: «Я закручинилась: ты убил отца моего и землю его полонил из-за меня, а теперь, меня не любишь». Велел ей Владимир одеться в царское платье, в котором была она в день брака, и ждать в храмине на великолепной постели, когда он придет убить ее. Она все исполнила и, призвав сына своего, Изяслава, дала ему обнаженный меч и сказала: «Когда придет отец, выходи и скажи ему: Отец, ты думаешь, что ты один». Так и сделалось: пришел Владимир; Изяслав подал ему меч и сказал, что мать велела. Владимир сказал тогда: «А кто думал, что ты здесь?» – бросил меч, созвал бояр и рассказал им все; они сказали: «Не убивай ее ради этого дитяти; но отдай им область отца ее». Владимир так и сделал и в честь сына построил город Изяславль.

Окончив с Рогволдом, Владимир пошел на Ярополка. Ярополк не мог выйти против него в поле – так мало было у него войска, и затворился в городе. Послал Владимир сказать Блуду, любимцу Ярополка: «Окажи мне услугу; когда убью брата, буду почитать тебя, как отца, и много чести воздам тебе. Не я начал убивать братьев, а он; я только потому пошел против него, что убоялся за себя». Блуд отвечал послам: «Я буду служить Владимиру» и начал думать, как бы убить Ярополка; но боялся киевлян и потому стал пугать Ярополка, будто киевляне ссылаются с Владимиром, и советовать Ярополку уйти из Киева. Ярополк послушался и ушел в маленький городок Родню; Владимир же вошел в Киев и осадил Ярополка в Родне. Тогда Блуд начал опять пугать Ярополка и говорить ему: «Видишь, сколько войска у брата твоего? Нам с ним не совладать; помирись с братом». Ярополк сказал: «Пусть так будет». Блуд послал сказать Владимиру: «Сбылось мое обещание, что приведу к тебе Ярополка; приготовься убить его». Владимир, услыхав это, ждал брата с дружиною своею в каменном тереме отцовском. А Блуд в то время сказал Ярополку: «Пойди к брату и скажи ему: что дашь – всем буду доволен». Был у Ярополка верный слуга Варяжко; тот сказал князю: «Не ходи, убьют тебя; лучше пойди к печенегам и приходи с их помощью». Ярополк не послушался и пошел к брату. Когда хотел он отворить дверь, два варяга ранили его мечами под мышками, а Блуд в то время сторожил у двери, чтобы не вошел кто-нибудь из слуг его. Варяжко же бежал к печенегам и с ними приходил на Владимира; едва удалось Владимиру совладать с ними. Взял Владимир жену брата своего и от нее родился ему сын Святополк.

Пришли к Владимиру варяги и сказали: «Город наш; мы взяли его; дай нам окупу по две гривны с человека». Владимир сказал: «Погодите месяц: соберем деньги». Ждали месяц, и не дал им Владимир, и сказали варяги: «Обманул нас; пусти нас к грекам». Владимир сказал: «Идите». Выбрал из них, которые получше, и дал им в управление города; прочие же пошли в Грецию. Послал Владимир сказать царю греческому: «Идут к тебе варяги, не держи их в городе, a то наделают столько же зла, как и здесь, размести их по разным городам и сюда не пускай ни одного».

Когда Владимир остался один владеть русскою землею, он поставил перед княжеским теремом в Киеве идолы богов своих; главного из них, Перуна, сделали деревянного с серебряною головою и золотыми усами. Дядю своего, Добрыню, посадил Владимир в Новгороде, и тот поставил идола Перуна над Волховом. Зажил Владимир весело в Киеве. Больше всего он любил женщин, и было у него, кроме четырех законных жен, множество наложниц: 300 в Вышегороде, 300 в Белгороде, 200 в Берестове. И было у него от них 12 сыновей; не забывал он и войны: ходил он на ляхов, на ятвягов (народ, который жил в нынешней Гродненской губернии), и покорил ятвягов. Пришедши в Киев, захотел поблагодарить богов своих и посоветовался с боярами и старцами; сказали ему старцы и бояре: «Кинем жребий на отрока и на девицу: на кого жребий падет, того зарежем богам». Был один варяг, пришедший из Греции, христианин, и был у него сын, прекрасный и телом, и душою; на него-то и пал жребий. Пришли к варягу посланные от бояр и сказали: «На твоего сына пал жребий; он угоден богам; сотворим их волю». Варяг отвечал им на то: «То не боги, а дерево; сегодня есть, а завтра сгниет; они ни едят, ни пьют, ни говорят, потому что сделаны руками. Бог един, Которому поклоняются греки; Он создал небо и землю, солнце, луну и звезды; Он создал человека и поселил его на земле; а эти боги что сделали? они сами сделаны; не дам своего сына бесам». Посланные рассказали это людям; они взяли оружие, пошли и разметали двор его; он же стоял в сенях. Сказали ему: «Отдай сына, мы дадим его богам». Он отвечал: «Если они боги, то пусть пришлют одного из своих и возьмут моего сына, а вы чего требуете?» Тогда закричала толпа и подсекла сени. Так погибли эти два первые мученика, Феодор и Иоанн. На том месте, где был дом их, Владимир, когда крестился, поставил церковь Божией Матери. Ходил Владимир и на болгар камских (где теперь Казань), и победил их. Посмотрел Добрыня на пленников и сказал: «Они в сапогах, от них не дождемся дани; поищем лапотников». Болгаре были, как уже сказано, народ богатый, торговый. Заключил Владимир с ними мир. Болгаре клялись: «Сохраним тот мир, покуда камень не будет плавать в воде, а хмель тонуть».

Ha другой год после мира (986 г.) пришли к Владимиру послы этих болгар, которые были веры Магометовой, и сказали ему: «Ты князь, мудр и смышлен, но живешь беззаконно; прими закон наш и поклонися Магомету». Спросил их Владимир: «Какая вера ваша?» Они отвечали: «Веруем Богу, a Магомет учит нас: обрезаться, свинины не есть, вина не пить; позволяет иметь много жен и на том свете даст каждому по 70 жен прекрасных». Владимиру приятно было слышать о том, что можно иметь много жен (он любил женщин); не нравилось ему обрезание и запрещение есть свинину, а особенно пить вино: «Пить – веселие Руси; без того не можем быть», – сказал он. Приходили католики и сказали, что их заповедь – пост. Владимир отвечал им: «Ступайте прочь; отцы наши не приняли этого». Пришли казарские евреи и сказали: «Слышали мы, что приходили болгаре и христиане, уча каждый своей вере. Христиане веруют Христу, которого мы распяли, а мы веруем единому Богу Авраамову, Исаакову и Иаковлю». Владимир спросил: «В чем же закон ваш?» – Они отвечали: «Обрезаться, не есть свинины, ни заячины; сохранять субботу». Владимир опять спросил их: «Где земля ваша?» – Они отвечали: «В Иерусалиме». – «Там ли вы теперь?» – спросил Владимир. – «Нет, – отвечали они, – Бог разгневался на отцов наших, расточил нас по всем странам за грехи наши, а землю отдал христианам». На это сказал им Владимир: «Как же вы, сами отверженные Богом, других учите! Если бы вы и закон ваш были угодны Богу, то не расточил бы Он вас по чужим землям. Хотите ли вы, чтобы и с нами το же было?» Пришел, наконец, философ от греков и сказал: «Слышал, что приходили к вам болгаре и учили своей вере; но вера их ведет к погибели. Приходили и католики: их вера малым от нашей различается; только служат они на опресноках или оплатках, а Иисус Христос повелел служить на хлебе». Владимир сказал ему: «Приходили еще евреи, говорили, что вы верите тому, кого они распяли. Правда ли это?» – «Правда», – сказал философ и вкратце рассказал ему всю священную историю; потом, когда кончил, показал картину, на которой изображен страшный суд: праведные направо, с веселием идут в рай, а грешники налево, идут в муку. Владимир, вздохнув, сказал: «Хорошо тем, кто направо; горе тем, кто налево»; на что философ ответил: «Крестись, если хочешь быть направо». Владимир, положа руку на сердце, сказал: «Пожду немного»; он хотел еще рассмотреть разные веры. Потом, одарив философа, отпустил его с честию.

Созвал Владимир бояр и старцев городских и сказал им: «Приходили ко мне болгаре и говорили: «прими наш закон»; потом приходили евреи, после же пришли греки, хулили все законы, свой же хвалили, много сказывали о бытии всего мира от начала его; красно говорили и чудно их слушать и приятно каждому; говорили, что есть другой свет, и что кто вступит в их веру, тот, если умрет, оживет и во век не умрет; а кто другой закон примет, тому гореть в огне на том свете. Что посоветуете?» Бояре и старцы ответили ему на то: «Ты знаешь, князь, что всякий свое не хулит, а хвалит; а если хочешь узнать правду, то есть у тебя мужи: пошли их, пусть посмотрят, как каждый народ служит Богу». Понравился этот совет Владимиру и всем людям; выбрали десять человек хороших и смышленых и послали их сначала к болгарам – и не понравилось посланным магометанское богослужение. Потом послал их Владимир к немцам, а оттуда к грекам. Пошли они к немцам, посмотрели их службу; потом пошли в Царьград, а тогда было там два царя: Василий и Константин. Когда пришли они, цари спросили: «Зачем пришли?» И, узнав причину, обрадовались и приняли их с честию. Поутру послали цари сказать патриарху: «Пришли русские разузнать о нашей вере; убери церковь, а сам оденься в святительские ризы: пусть видят славу Бога нашего». Услыхав это, патриарх велел убрать церковь по-праздничному, осветить ее всю и приготовить певчих. Когда послы пришли в церковь, им объяснили всю службу; потом отпустили с честью. Когда послы воротились в Киев, Владимир созвал опять бояр и старцев и велел послам рассказать все по порядку. «Были мы у болгар, – сказали послы, – видели, как они молятся в мечетях: стоят без пояса; поклонятся и потом сядут и глядят по сторонам, как бешеные; не весело у них, но печально; не хорош их закон. Были у немцев и видели в храмах их многие службы, но нет у них никакой красоты. Потом пришли к грекам, и повели они нас туда, где служат своему Богу, и не знаем мы, на земле мы были или на небе? Такой красоты на земле нет; мы знаем только то, что там Бог пребывает с людьми. Мы не можем забыть той красоты; каждый человек, когда попробовал сладкого, не может вкусить горького, так и мы». Бояре сказали на то: «Если бы дурен был греческий закон, то не приняла бы его бабка твоя, Ольга; а она была мудрейшая из людей». Спросил Владимир: «Где же мы крестимся?» Отвечали бояре и старцы: «Где тебе угодно».

На следующий год (988) Владимир пошел войною на греческий город Корсунь (там, где теперь Севастополь): должно быть, он хотел показать грекам, что он хоть и примет крещение, но все-таки не хочет подчиниться им. Корсунцы затворились в городе, а Владимир окружил город, став от него на расстоянии выстрела из лука. Начали горожане изнемогать. Владимир послал сказать им: «Если не сдадитесь, то хоть три года простою у вашего города». Они, однако, не сдались. Велел Владимир сыпать насыпь к городским стенам, а корсунцы сделали подкоп под стеною городскою, и, выходя по ночам, уносили ту землю и ссыпали ее внутри города. Тогда один корсунянин, по имени Анастас, бросил стрелу в стан русский, а на стреле было написано: «Перекопай колодезь, который от тебя к востоку: из него по трубе вода идет в город». Владимир, услыхав это, поднял руки к небу и сказал: «Если это сбудется, то крещусь». Тотчас велел перекопать трубу, и вода перестала идти в город; люди изнемогли от жажды и сдались. Владимир вошел с дружиною в город, и послал сказать царям Василию и Константину: «Я взял ваш славньй город; слышал я, что у вас сестра дева; если не отдадите ее за меня, то так же сделаю с Царьградом». Услыхав это, цари запечалились и отвечали: «Не следует христианке выходить за язычника; если крестишься, то получишь ее, и царство небесное наследуешь и будешь с нами одной веры; а если этого не сделаешь, то не можем отдать сестры за тебя». Когда передали это Владимиру, он отвечал: «Скажите царям, что я крещусь. Еще прежде испытал я ваш закон, и нравится мне ваша вера и служение, о чем рассказали мне мои посланные». Услыхав это, цари обрадовались, уговорили сестру свою, Анну, и послали сказать Владимиру: «Крестишься, тогда пошлем сестру свою». Владимир отвечал: «Пусть крестят меня пришедшие с сестрою вашею». Тогда цари стали посылать сестру, некоторых сановников и священнников. Анна же не хотела идти: «Иду, как будто в плен, – говорила она, – лучше бы мне было умереть здесь». И сказали ей братья: «Через тебя Бог обращает русскую землю к покаянию, а греческую избавляет от лютой рати. Разве не видишь, сколько Русь сделала зла грекам? Если не пойдешь, то они будут продолжать по-старому». Едва ее принудили. Севши в судно, она со слезами стала прощаться с родными и с плачем ехала через море; когда приплыли в Корсунь, корсунцы встретили ее почетом. В то время заболели у Владимира глаза, и послала царевна сказать ему: «Хочешь выздороветь – крестись». Владимир сказал: «Если это сбудется, το поистине велик Бог христианский». Епископ Корсунский крестил Владимира; в крещении дали ему имя Василия; князь выздоровел и прославил Бога, говоря: «Теперь я узнал истинного Бога». Увидевши это, многие из дружины тоже крестились. По крещении совершен был брак Владимира с царевною.

Владимир, возвращаясь назад в Киев, взял с собою царицу, и Анастаса, и священников корсунских с мощами св. Климента и Фифа, ученика его, с иконами и церковными сосудами. На том месте в городе, где жители ссыпали землю, унося ее из насыпи, насыпаемой войском русским, Владимир поставил церковь во имя св. Василия, a самый город отдал грекам в вено за царицу (так назывался подарок, который новобрачный давал жене и родственникам ее). Возвратясь в Киев, велел повалить идолов, рубить их или жечь огнем; Перуна же велел привязать к конскому хвосту и спустить с горы в реку, и потом, преследуя до порогов, отталкивать палкою, если пристанет к берегу. Говорят, что язычники, стоя на берегу, кричали: «Выдубай (выплывай), наш боже». Оттого это место прозвано Выдубицы, и построен здесь впоследствии Выдубицкий монастырь. Потом послал Владимир клич кликать по городу: «Кто не придет к реке, богатый или убогий, нищий или раб, тот будеть мне противен». Все шли креститься, говоря: «Если бы не добро было, то не принял бы князь с боярами». Утром вышел Владимир со священниками царицыными и корсунскими к Днепру, и сошлось множество людей; вошли в воду, кто стоял до шеи, кто до груди; дети стояли у берега; другие держали детей; взрослые уходили далее, и священники стояли и молитву творили. Нашлись, впрочем, и такие, которые не хотели креститься и, боясь, чтобы их не заставили креститься насильно, бежали в леса; а тогда думали, что можно и насильно спасти душу человека.

Крестив Киев, Владимир и прибывший к нему первый митрополит Михаил стали назначать епископов в разные города и посылати их крестить те города. To же делали и сыновья его, которых он рассадил по городам: Вышеслав Новгороде, а по смерти его Ярослав; Изяслав в Полоцке; Святополк в Турове; Ярослав в Ростове. Когда его перевели в Новгород, туда отправился Борис; Мстислав в Тмуторокани; Всеволод на Волыни, Святослав в земле древлянской, Глеб в Муроме. У Владимира было еще три сына: Станислав, Судислав и Позвизд. Где они были – не знаем; знаем только, что Судислав жил во Пскове; должно быть, и княжил там. Проповедники пошли по Днепру вверх, всюду крестили и ставили церкви. Наконец, дошли до Новгорода и поставили здесь церковь Преображения. Отсюда пошли в Ростов. Крестив Ростов, Добрыня, который был с проповедниками, опять пришел в Новгород; здесь нашел он, что язычники взбунтовались: всех подущал какой-то Соловей (должно быть, волхв). Когда пришел Добрыня, новгородцы разметали мост, соединяющий две части города, и поставили на том берегу пороки (так называли машины, метавшие каменья). Проповедники же крестили на другом берегу. Так прошло два дня. Новгородец Угоняй, ездя по городу между бунтовщиками, вопил: «Лучше нам помереть, чем дать богов своих на поругания». Народ, рассвирепев, сжег дом Добрыни и разграбил жену его и родственников. Владимиров воевода Путята, между тем, с пятью стами воинов переплыл ночью Волхов выше города и, вошедши в город, сжег дом Угоняев. Горожане начали жечь церковь Преображения. К рассвету пришел Добрыня, и бунтовщики начали смиряться, потому что он хотел сжечь их дома. Тогда горожане послали к Добрыне послов. Добрыня же велел жечь идолов и кидать их в воду. Тогда многие некрещеные, чтобы их не принуждали, стали уверять, что они крещены. Добрыня велел всем крестившимся надевать кресты, а кто без креста, тому не верить. Много ходило потом рассказов об этом крещении: говорили, что будто, когда волокли идол Перуна, он кинул свою палку на мост (это уже и потому неправда, что мост был разметан), и после того, будто стали новгородцы драться на том мосту. Говорят также, будто шел новгородец с горшками, увидал, как плывет Перун и, оттолкнувши его шестом, сказал: «Ел ты, Перунище, досыта, а теперь плыви прочь».

В Новгороде и в далеком от Киева Поволжье долго еще не укреплялось христианство. Еще при внуках Владимира появлялись здесь волхвы и смущали народ. Так, раз сделался голод в земле Ростовской; из Ярославля пришли два волхва и сказали: «Мы знаем, кто укрывает запасы», и пошли по Волге; как, придут в село, так и указывают на богатых жен, говоря: «Эта хлеб держит, а та мясо, а эта рыбу». И обманутые люди приводили к ней сестер своих, жен и матерей; волхвы разрезывали у них за плечами и потом показывали хлеб, мясо и рыбу, будто вынутые из их тела. Случилось тогда на Белоозере быть Яну, собиравшему дань на князя Святослава, внука св. Владимира, и сказали ему: «Пришли сюда два волхва, которые избили много людей по Волге и Шексне». Ян стал спрашивать, какого они князя люди, и узнал, что его князя. Тогда сказал окружающим их, которых было до 300: «Выдайте мне волхвов: они люди моего князя». Те не послушались его. Ян пошел, было, к ним навстречу без оружия, но бывшая с ним дружина, 12 человек, уговорила его взять оружие. Когда подступил он к толпе, стоявшей с волхвами, вышли ему навстречу трое и сказали: «Идешь на смерть – не ходи». Он же велел убить их и пошел к прочим. Они, было, кинулись на Яна; один из них хотел ударить его топором, да промахнулся; Ян ударил его обухом своего топора и велел дружине бить их; они и разбежались. Пошел потом Ян в город Белозерск и сказал горожанам: «Если не поймаете волхвов, не уйду от вас целое лето»; а если он останется, то, по тогдашнему обычаю, им следовало кормить его, как данщика, со всею дружиною; а кормить целое лето было бы накладно. Испугались белозерцы и переловили волхвов. Когда привели их, Ян спросил: «Зачем погубили столько человек?» – «Теперь, когда мы истребили их, будет обилие; хочешь, мы вынем перед тобою хлеб или рыбу, или что другое?» – «По правде, – сказал Ян, все это ложь: сотворил Бог человека из костей и жил, и нет в нем ничего постороннего». – «А мы знаем, – сказал волхв, – как сотворен человек». – «Как же?» – спросил Ян. – «Мылся Бог в бане и отерся тряпкою и сверг ее с неба, и заспорил сатана с богом, кому сотворить человека, и создал дьявол человека, а Бог вложил в него душу: оттого, если умрет человек, тело его идет в землю, а душа к Богу». Нелепость эта удивила Яна, он спросил волхвов: «Какому вы богу веруете?» – Те, будто, отвечали ему: «Антихристу, который живет в бездне». Не трудно было Яну доказать, что Бог в бездне не живет. Потом он прибавил: «Вы и здесь от меня муку примете и по смерти там». Они же сказали: «Наши боги говорят, что ты нам ничего не сделаешь». – «Лгут ваши боги», – сказал Ян. Они сказали на то: «Судить нас Святославу, а ты не можешь ничего нам сделать». Ян стал их бить и дергать за бороды; они стояли на своем: «Судить нас Святославу», – и вложил им Ян обрубок деревянный в рот и велел волочить по Шексне за своими лодками. Остановясь на устье Шексны, спросил он их: «Что говорят ваши боги?» – «Говорят они, что не быть нам живыми от тебя». – «Правду говорят они», – сказал Ян. – «Если ты нас пустишь, – прибавили волхвы, – то будет тебе много добра; а если погубишь нас, το будет много зла». Он же сказал: «Пущу вас, то будет мне много зла от Бога», – и спросил гребцов: «Не убили ли они кого из родственников ваших?» Оказалось, что у одного убили мать, у другого сестру, у третьего дочь. «Мстите за своих», – сказал Ян, и взяли гребцы и повесили волхвов, а на другую ночь пришел медведь и съел их тела.

Другой волхв появился в Новгороде при князе Глебе, сыне этого Святослава, и прельстил почти весь город потому, что говорил: «я все ведаю», и хулил веру христианскую; говорил он: «Перейду через Волхов перед всеми». Встал мятеж в городе; все поверили волхву и хотели погубить епископа. Епископ, взяв крест, облекся в ризу и, став посреди народа, сказал: «Кто верит волхву, пусть идет за ним; кто верит кресту, пусть идет ко мне». Только князь Глеб и дружина его подошли к епископу, а все остальные пошли за волхвом. Князь, спрятав топор под плащем, пришел к волхву и сказал ему: «Знаешь ли, что будет утром или хоть до вечера?» – «Все знаю», – сказал волхв. Глеб опять спросил его: «Знаешь ли, что будет сегодня?» – «Чудеса великие сотворю», – сказал волхв. Глеб вынул топор и убил его.

В Ростове тоже христианство приживалось туго: первые епископы, Феодор и Иларион, принуждены были бежать от ярости язычников, и Феодор только в окрестностях Суздаля обратил некоторых. Св. Леонтий явился в ростовскую землю почти через сто лет после крещения святого Владимира (1070); язычники и его изгнали; он ушел за город, построил там деревянную церковь св. Михаила архангела и стал сзывать к себе детей: ласкал их, кормил, а потом крестил. За детьми стали обращаться некоторые и взрослые. Закоренелые язычники сердились на Леонтия, но святой, укрепляясь постом и молитвой, явился опять в город и вошел в соборную церковь. Язычники, кто с дубинкою, а кто и с оружием, окружили церковь и хотели убить св. Леонтия. Причет церковный испугался; святой успокоил его; потом, надев ризы и велев священникам и дьяконам тоже облачиться, вышел к язычникам: увидя, как он спокоен и тверд, язычники смутились и смирились. Тогда многие приняли веру христианскую. Однако и после того язычники не раз вооружались на святителя и, наконец, убили его. Много трудился и преемник его св.Исайя. Около того же времени жил в ростовской земле св. Авраамий. С малых лет святой возгорел ревностию к вере христианской и хотел разрушить идола Волоса, которому поклонялись в Ростове, и не мог сделать этого. И было ему видение, чтобы он шел в Иерусалим, помолился там, в доме Иоанна Богослова, и получит желаемое. Пошел Авраамий; но дорогой было ему новое видение: получил он жезл и тем жезлом разрушил идола и на его месте поставил монастырь. Вот как долго христианство боролось с язычеством в Ростове, где князем был св. Борис!

В Муроме, где князем был св. Глеб, тоже туго приживалось христианство. После убиения Глеба, ο котором расскажем после, здесь даже почти и не осталось христиан. Около 1100 л. прибыл туда князь Константин Святославич (правнук св. Владимира, которого, как говорят, иначе звали Ярославом). Отправляясь в свою область, князь Константин послал перед собою сына своего князя Михаила с немногими в город Муром, который не хотел покориться. Михаил хотел склонить муромцев льготами, но те убили его. Муромцы затворились в городе в ожидании прихода князя, который на пути нашел тело сына своего, брошенное в лесу, и горько плакал над ним; потом поразил вышедшую ему навстречу вооруженную толпу граждан и заставил покориться город. Вступив на свой престол, построил он в Муроме церковь Благовещения, а потом другую – Бориса и Глеба. В церкви Благовещения похоронил он своего сына. Язычники дивились, что хоронили без тризны, которая состояла в драках и в том, что для выражения печали родственники резали себе лица ножом; дивились и тому, что не насыпали над умершим высокого холма, как то водилось у язычников. Горько было видеть князю Константину, что народ его все-таки оставался языческим, и говорил он сам себе: «Что вся жизнь моя? Что мое богатство? Все то за суету считаю! Если не обращу людей, мне подвластных, к Господу Богу, то как предстану перед лице Его?», и старался он склонить свой народ креститься иногда ласкою, а иногда и строгостью; но ничто не помогало; составился даже заговор убить его, и пришли люди на двор княжий с оружием и дрекольями.

Князь заперся в своем тереме с семьей, священниками и дружиною и усердно молился, постился и потом один, с образом Богородицы в руках, вышел к разъяренному народу и кротким словом усмирил его. Народ до того умилился, что стал просить князя крестить их. Князь с радости пошел благодарить Бога в храм Богородицы; потом, положив на весь народ пост, приготовил их к крещению. После крещения, на радости, сделал великий пир всему народу. С тех пор любил народ своего князя и горько плакал о нем, когда он умер. Так и рассказывается в житии его о крещении города Мурома.

Земля вятичей по Оке, в окрестностях Курска, оставалась некрещенною еще лет сто после Мурома. Здесь явился св. Кукша, один из иноков Печерского монастыря, о котором расскажем после, и здесь погиб он во время своей проповеди.

Все это мы рассказали для того, чтобы показать, как долго утверждалось христианство на Руси; обычаи же языческие существовали еще дольше, а иные и до сих пор существуют; теперь же опять обратимся к св. Владимиру.

На другой год после крещения своего начал строить Владимир церковь св.Богородицы; для постройки вызваны были мастера из Греции, и только через восемь лет была она окончена. Церковь вышла дивная: теперь, после татарского погрома, остались от нее только развалины и то приходят дивиться им. Рад был Владимир окончанию церкви и, вошед в нее, начал молиться Богу, говоря: «Господи Боже! Кто помолится в церкви сей, исполни молитву его ради Пречистыя Твоея Матери». Потом, помолясь, сказал: «Даю в церковь сию десятую часть от имений моих и городов моих», и стала потому называться церковь та Десятинною, и поставил в ней Владимир священником корсунянина Анастаса и дал в нее все сосуды и иконы, которые привез с собою из Корсуня. На радости сделал великий пир епископам и боярам. После крещения стал Владимир очень милостив. Слыша раз в церкви слова Евангелия: «блажени милостивии, яко тии помилованы будут», велел всякому нищему и убогому приходить на двор княжий и брать что ему нужно: пищу, питие и даже деньги. Устроив это, он сказал: «больные и старые не могут приходить к двору моему» и велел положить на воз хлеб, мясо, рыбу, овощи разные, налить в бочки мед и квас, возить все это по городу, кричать: «Где больные, нищие, которые не могут ходить?» и раздавать таким пищу. Для дружины своей, бояр и почетных горожан устроил постоянный стол в своих хоромах, где каждый мог пить и есть при князе и без князя: всего было в изобилии. Раз, когда гости подпили, начали они роптать на князя: «Срам нашим головам: едим мы деревянными, а не серебряными ложками». Дошло это до Владимира, и велел он выковать ложки серебряные, говоря: «Серебром и золотом не добуду дружины, а дружиною добуду серебро и золото, как добывали отец мой и дед». Много любил Владимир свою дружину и советовался с нею обо всех делах, и до сих пор живет память в песнях о пирах Владимира Красного Солнышка и о богатырях его. Раз, когда увеличилось число разбойников (может быть, из нежелавших креститься некоторые ушли в леса, пошли на разбой), епископы греки, непривычные к русским порядкам (тогда смертной казни не было, а существовала денежная вира, т. е. штраф), стали говорит Владимиру: «Умножились разбойники, отчего ты не казнишь их?» – «Боюсь греха», – сказал Владимир. – «Ты поставлен от Бога, – сказали епископы, – на казнь злым и на награду добрым. Должно казнить разбойников, но с разбором». Владимир начал казнить; но когда стало не доставать денег на войну с печенегами, те же епископы посоветовали снова брать виры.

Нападения печенегов были главною бедою того времени. Раз пришли они за реку Сулу. Владимир встретил их у реки Трубежа (что близ Переяславля, в Полтавской губернии), и стояли оба войска, каждое на своей стороне, не смея перейти на другую. Приехал к реке князь печенежский, вызвал Владимира и сказал: «Выпусти ты своего мужа, а я своего: пусть борятся; если твой победит нашего, то не будем воевать три года; а если наш победит твоего, то будем воевать три года». Владимир, возвратясь в свой стан, послал клич кликать по обозу: «Нет ли мужа, который поборолся бы с печенегом?» и не нашлось никого. На утро приехали печенеги и привели своего мужа, а у нас не нашлось никого. И начал тужить Владимир и послал по войску, и пришел старик к князю и сказал ему: «Князь! я вышел с четырьмя сыновьями, а меньшой сын остался у меня дома; с детства никто не мог его ударить. Раз я побранил его, а он мял кожи и, рассердясь на меня, перервал их руками». Князь был рад и послал за юношею; привели его к князю, и когда князь рассказал ему все, он сказал: «Не знаю, могу ли я. Попробую: нет ли большого и сильного быка?» Нашли такого быка; раздразнили быка раскаленным железом и потом пустили. Побежал бык мимо юноши; он схватил его за бок и выхватил кожу с мясом, сколько мог захватить рукою. Владимир сказал после этого: «Можешь бороться». Поутру пришли печенеги, начали кликать: «Нет ли мужа? Наш уже готов». Еще ночью Владимир велел вооружиться юноше, и сошлись богатыри. Выпустили печенеги своего богатыря: он был огромного роста и страшной силы и посмеялся над русским богатырем, который был среднего роста. Отмерили место между двумя войсками и пустили их драться; крепко боролись они, наконец, русский богатырь задушил печенега и повалил его на землю. Побежали печенеги с криком, а русские погнались за ними, рубя их.

В другой раз пришли печенеги к Василеву (близ Киева); вышел против них Владимир с малою дружиною, и стали одолевать печенеги. Владимир спрятался от врагов под мост. Сеча эта была в день Преображения, и обещался Владимир, если спасется, построить в Василеве церковь Преображения. Когда спасся, исполнил обещание, поставил церковь и сделал пир: сварил 300 корчаг меда, накормил бояр и старцев из всех городов, а убогим роздал 300 гривен (т. е. фунтов серебра). Праздновал князь 8 дней и, возвратясь в Киев, опять сделал пир и созвал на него множество народу.

Раз пошел Владимир в Новгород набирать войско против печенегов, которые беспрестанно тревожили его землю. Узнали об этом печенеги и стали около Белгорода; обступили город так, что никому и выйти было нельзя; сделался голод, a помощи от Владимира ждать было нечего: у него самого не было войска. Собралась в городе сходка, и стали говорить на сходке: «Мы уже умираем с голода, а от князя нет помощи. Чем умирать всем, не лучше ли отдаться печенегам: они кого убьют, а кого и отпустят; все равно, ведь умираем же с голода». На том и решили. Был один старик, неприходивший на сходку; спросил он «зачем была сходка?» и сказали ему: «люди хотят завтра отдаться печенегам». Услыхав это, послал он за старшинами и сказал: «Слышал я, что хотите отдаться печенегам». Они сказали: «Люди не могут переносить голода». На это сказал он им: «Послушайтесь меня: не передавайтесь три дня и сделайте, что я вам скажу». Когда они обещались, он сказал: «Сберите хоть по горсти овса или пшена, или отрубей»; они исполнили. Он велел женщинам сварить принесенное, как варят кисель, потом выкопать колодец, вставить кадку и влить в нее это варево. Потом велел сыскать меду; нашли, рассытили этот мед, по его наставлению, и влили в кадку, поставленную в другой колодец. Утром, по его совету, позвали печенегов, которые послали десять человек из своих, когда горожане дали им своих заложников. Пришли печенеги в город, надеясь, что горожане сдадутся, а те сказали им: «Зачем вы себя губите? Разве можете заставить нас сдаться? десять лет простоите и все-таки ничего не сделаете: нас кормит земля; если не верите, посмотрите». Попробовали Печенеги из обоих колодцев, подивились и сказали: «Князья наши не поверят, если сами не поедят». Попробовали и князья и отступили от города.

За год до смерти новое горе узнал Владимир: сын его Ярослав, князь новгородский, отказался платить дань 300 гривен, которую всегда платили новгородцы. Велел Владимир поправлять дороги, мостить мосты, готовясь идти на Ярослава, а Ярослав послал к варягам за море искать помощи. Готовясь к войне, Владимир разболелся в любимом селе своем Берестове и умер (15-го июля 1015г). Бывшие при нем хотели скрыть его смерть, потому что любимый сын его, Борис, был в то время на войне с печенегами, а в Киеве был старший сын его Святополк. Окружавшие Владимира не любили Святополка и не хотели, чтобы он сделался князем Киевским, а тогда Киевский князь считался старшим, и все остальные должны были повиноваться ему. Потому они спустили тело Владимира ночью, проломав пол (жилье было в старину наверху, а внизу помещались службы). Борис, однако, не подоспел, и они должны были везти тело Владимира в Киев и поставить в церкви Богородицы. Узнавши это, люди сошлись плакать по нем без числа: бояре плакали, как о защитнике земли, убогие – как о заступнике и кормильце; со слезами положили тело блаженного князя в мраморную раку и схоронили его.

Святополк сел, таким образом, в Киеве по отце своем, призвал киевлян и начал дарить им; они принимали его дары, но сердце их было не с ним, потому что братья их были с Борисом, а Борис тогда уже возвращался: печенег он уже не настиг; на возвратном пути он услышал, что отец умер и горько плакал об отце, который его очень любил. Остановился он тогда на реке Альте (в Полтавской губернии); пришла к нему дружина и сказала: «У тебя отцовское войско, пойди и сядь на столе (престоле) отцовском в Киеве». Он же отвечал им: «Не подыму руки на старшего брата: теперь, когда умер отец, он мне вместо отца». Услыхав это, дружина разошлась. Святополк спешил обмануть Бориса и послал сказать ему: «Я хочу быть в ладу с тобою и еще прибавить к тому, что дал тебе отец»; а между тем, поехал ночью в Вышгород (близ Киева) и позвал к себе какого-то Путшю и нескольких вышгородцев и сказал им: «Преданы ли вы мне всем сердцем?» Они отвечали: «Мы готовы сложить за тебя свои головы». Тогда он сказал им: «Не говоря никому, пойдите и убейте брата моего Бориса». Ночью пришли убийцы на Альту и, подступив к шатру Бориса, услыхали, что блаженный поет заутреню: он уже знал, что его хотят убить. Помолясь, он лег спать. Тогда убийцы, как дикие звери, обступили шатер и прокололи копьем Бориса и слугу его. Слугу этого, родом венгра, по имени Георгия, очень любил Борис и надел ему на шею золотое ожерелье. Убийцы, не могши снять ожерелья, срубили ему голову и потому после не могли найти тела в трупах других, тогда же убитых слуг Бориса. Бориса повезли на телеге: он еще был жив. Узнав об этом, Святополк послал двух варягов приколоть его мечом. Так умер Борис.

Святополк, убив Бориса, задумал, также убить Глеба, и с коварством послал сказать Глебу: «Приезжай скорее: отец очень болен». Глеб собрался быстро, сел на коня и поехал с небольшою дружиною. У Волги конь его споткнулся, и он ушиб ногу; тогда сел в лодку; потом перешел в Днепр и подходил уже к Смоленску. Был он уже вблизи от этого города, как получил известие от Ярослава: «Не ходи: отец умер, а брата убил Святополк». Услыхав это, Глеб начал плакать и молиться, говоря: «Господи! Лучше бы мне умереть с братом, чем жить на сем свете. Брат мой! Если бы я видел твое лицо ангельское, если бы я умер с тобою! А теперь зачем я остался один?» Когда он так говорил, пришли убийцы, посланные Святополком, захватили Глебову лодку и обнажили оружие. Уныли бывшие с Глебом; убийца Горясер велел скорее оканчивать с Глебом, и повар Глебов, по имени Торчин, вынув нож, зарезал Глеба. Тело святого оставили в лесу между двумя колодами. Только после нашли его и вместе с братом положили в Вышгороде, где построили сначала маленькую, а потом большую церковь и стали на всей Руси чествовать память святых мучеников. Потом Святополк послал убить Святослава, которого настигли на пути в Венгрию, куда он собирался бежать. Тогда начал помышлять: «Избию братию и буду один владеть на Руси», и начал задобривать киевлян, даря кому платье, кому деньги.

Между тем, Ярослав в Новгороде сначала еще не знал о том, что делается, и готовился к войне с отцом. Варяги, которых он собрал, начали притеснять новгородцев. Встали новгородцы и избили варягов. Ярослав рассердился, но схитрил: послал сказать новгородцам: «Мне уже не воскресить их», и позвал к себе важнейших горожан, будто на пир, и изрубил их. В ту же ночь прислала ему из Киева сестра Предслава сказать, что случилось. Опечалился Ярослав, послал известить Глеба, а сам поутру собрал новгородцев и сказал им: «Милая моя дружина! Вчера изрубил ее, а сегодня она мне нужна»; потом утер слезы и прибавил: «Отец мой умер, Святополк сидит в Киеве, избивая братию». Сказали ему тогда новгородцы: «Хоть и избиты наши братья, но мы можем оборонять тебя»; и собрал Ярослав варягов 1000, а других 40,000 и пошел против Святополка, призвав на помощь Бога и сказав: «Не я начал избивать братью, а он; да мстит Бог кровь братии моей; безвинно пролил кровь праведную Бориса и Глеба. Да судит Бог по правде». Святополк, услыхав о походе, тоже приготовил войско и стал на берегу Днепра, у Любича. И стояли оба войска одно против другого три месяца, и стал воевода Святополков, ездя по берегу, укорять новгородцев: «Зачем вы, плотники, приши сюда с этим хромым? Мы заставим вас строить хоромы». Тогда Днепр начал мерзнуть. У Ярослава был приятель в стане Святополка и послал к нему Ярослав ночью сказать: «Что посоветуешь сделать: меду варено мало, а дружины много». Он отвечал: «Скажите Ярославу: коли меду мало, пусть подаст его к вечеру». Ярослав понял, что он советует биться ночью и велел своим готовиться, повязать платками головы, чтобы в темноте можно было распознавать друг друга; а Святополк всю ночь пил со своими. Переправился Ярослав, бились до свету и победили Святополка, который бежал к тестю своему, польскому королю Болеславу.

Прошел год. Болеслав пришел с Святополком против Ярослава. Ярослав вышел навстречу им к реке Бугу на Волыни. Оба войска стали друг против друга; река разделяла их; дядька Ярослава, Будый, начал задирать Болеслава, говоря: «Дай-ка я проткну палкою твое толстое брюхо», а Болеслав был так толст, что едва мог сидеть на коне; но был он смышлен и сказал войску: «Если вас не обижает эта укоризна, то я один погибну», сел на коня, переплыл реку, a за ним все войско. Ярослав не приготовился, был разбит и убежал в Новгород только с четырьмя человеками; Святополк же с Болеславом пришли в Киев. Сказал Болеслав Святополку: «Разведи мое войско на покорм по городам», что и было сделано. Когда Ярослав прибежал в Новгород, он хотел уйти за море к варягам, но Константин, сын Добрынин, с новгородцами, разрубили его лодку и сказали: «Хотим биться с Болеславом и Святополком» и стали собирать деньги; на те деньги наняли за морем варягов, a между тем, Святополк велел избивать ляхов, которые стояли по городам. Болеслав, обиженный этим, ушел из Киева, захватив все имение Ярослава, взял сестру его себе в наложницы и корсунянина Анастаса к себе в казначеи. Ярослав тогда пошел на Святополка, выгнал его из Киева, и бежал Святополк к печенегам, а на следующий год пошел с печенегами на Ярослава.

Ярослав встретил Святополка на берегу Альты и, став на том месте, где убит был Борис, поднял руки к небу и сказал: «Кровь брата моего вопиет к тебе, Владыко! Мсти за кровь праведного, как мстил за кровь Авеля, положив на Каина стенание и трясение», – потом прибавил: «Братья мои! Хоть вы телом и не здесь, но молитвою помогите мне против этого гордого убийцы». Битва началась с восходом солнечным и продолжалась до вечера; три раза сходились в рукопашный бой, наконец, одолел Ярослав, а Святополк убежал в пустыню между чехами и ляхами и там умер. Ярослав же сел опять в Киеве. Из братьев остались в живых только Судислав и Мстислав, да был еще племянник Брячислав Полоцкий. Брячислава скоро Ярослав подчинил себе; с Судиславом жил он сначала мирно, а через несколько лет посадил в тюрьму; с Мстиславом же было не так легко справиться.

Мстислав этот княжил в Тмуторокани, на устье Кубани реки. Он прозван за свою храбрость Удалым. Вот как рассказывают об одном его подвиге. Воевал он с касогами (черкесами); князь их Редедя сказал ему: «Зачем мы губим дружины свои; давай лучше бороться: ты одолеешь – возьми имение мое, жену мою и детей; я одолею – возьму все твое». Мстислав согласился. Боролись долго, начал одолевать Редедя: был он высок ростом и силен. Тогда Мстислав восклиикнул: «О Пречистая Богородица! Помоги мне: если я одолею, то дострою церковь во имя Твое». Сказавши это, повалил Касога на землю. Воротясь в Тмуторокань, он построил церковь св. Богородицы. Недовольный тем, что Ярослав все взял себе, а с ним не делится, Мстислав пришел к Киеву, когда Ярослав был в Новгороде; но киевляне не пустили его к себе; тогда он пошел к Чернигову и сел там. Узнал об этом Ярослав и послал за море к варягам; пришел к нему Якун, который носил золотом тканый плащ (луду). Пошли они на Мстислава и сошлись у Листвена, близ Чернигова. Мстислав так устроил войско, что против варягов поставил северян (славянское племя, жившее в Черниговской области: от них и до сих пор называется город Новгород-Северский), а сам с дружиною стал на крыле. Наступила темная ночь, поднялась гроза, и тогда Мстислав вступил в битву: изрубили варяги северян и утомились; тут Мстислав повел на них свою дружину. Страшна была эта сеча при блеске молнии. Увидал Ярослав, что его побеждают, ушел в Новгород, а Якун, который потерял даже свой плащ, бежал за море. Обошел поутру Мстислав поле битвы, посмотрел на тела убитых северян и варягов и сказал: «Кто бы не был рад этому? Вот лежит северянин, вот варяг, а дружина цела», и послал сказать Ярославу: «Сядь в Киеве: ты старший брат, а мне пусть будет та сторона»; но Ярослав долго не верил ему и не шел в Киев; наконец, они помирились и разделили Днепром русскую землю. Пока жив был Мстислав, братья жили в миру; на двенадцатый год (1036 г.) после битвы лиственской Мстислав пошел на охоту и умер. Был он толст; лицо у него было красное, глаза большие; был он храбр на войне; много любил свою дружину, не щадил для нее ни денег, ни питья, ни кушанья. Тогда Ярослав остался один владеть землею русскою.

Ярослав не оставлял войны: так ходил он не раз в Польшу на помощь тамошнему королю, ходил в землю чуди, где построил город Юрьев, по своему христианскому имени: звали его Юрием или Георгием (теперь на этом месте город Дерпт); посылал сына своего Владимира против греков, которые стали обижать русских купцов. Поход этот был неудачен: греки набрали много пленных и ослепили их всех. Но больше Ярослав оставался в Киеве и строил церкви и монастыри. Самая важная из церквей, которую он построил – св. Софии, сооруженная по образцу цареградской. Обвел он Киев новою стеною и, как в Цареграде, устроил золотые ворота. При нем вера хриистианская начала сильно укрепляться. Ярослав любил беседовать с священниками, любил читать книги, собирал писцов и приказывал им переписывать книги (тогда еще печатать не умели); а если какая книга была еще не переведена, да узнавал о ней Ярослав, что есть она по-гречески, то велел переводить ее. He одними церковными делами занимался Ярослав: новгородцам, которые так много помогли ему, он дал льготные грамоты, и новгородцы требовали от каждого князя, чтобы он клялся сохранить грамоты Ярославовы. Память его они сильно чтили: двор княжий у них постоянно назывался Двором Ярославовым. Кроме того, при Ярославе записаны те обычаи, по которым судили исстари и назвали эту запись Русскою Правдою; потом ее дополняли, и долго только по ней велся суд на Руси. В ней еще не отменен был обычай – за смерть родственника мстить всему роду убийцы, только указано, кто именно может мстить: могли мстить самые близкие родные. Сыновья Ярослава и это уничтожили и установили за убийство платить деньги. Показаны цены за убийство, раны и т. д.; показано, что, в случае, если не найдут убийцу, платит пеню вся община: стало быть, еще тогда существовала у нас круговая порука.

До Ярослава наши митрополиты не только ставились в Цареграде патриархом, но и назначались там; даже епископы были или греки, или болгаре; только священники были уже и из русских. Еще Владимир велел при церквах учить детей читать, чтобы сделать их священниками. Сначала матери, отпуская детей в училище, плакали по ним, как по мертвым. Ярослав в то время, как не ладил с греками, задумал поставить митрополита из русских, и чтоб его поставили русские епископы. Был в селе Берестове, куда Ярослав любил ездить, священник в церкви святых Апостолов, по имени Иларион, человек добрый, книжный и строгий постник: часто ходил он молиться в лес над Днепром, ископал себе в берегу пещерку и там молился; его-то выбрал Ярослав и поставил в митрополиты. Пещерка осталась пустая; поселился там св. Антоний и основал Печерский монастырь. Об этом скажем после.

Поставив Илариона, Ярослав прожил только три года. Собираясь умирать (1054), позвал он своих сыновей и сказал им: «Отхожу от этого света, дети мои; имейте между собою любовь, потому что вы братья, одного отца и одной матери дети. Если будете любить друг друга, то Бог будет с вами и покорит вам всех супротивных и станете жить мирно; если же будете с ненавистию ссориться, то погибнете сами и погубите землю, которую отец и дед ваш добыли трудом великим. Пребывайте мирно, слушайтесь (как меня слушались) старшего брата Изяслава, которому оставляю старший город Киев, Святославу даю Чернигов, Всеволоду – Переяславль, Вячеславу – Смоленск, Игорю – Владимир Волынский». И, разделив им города, запретил переступать предел братнин и сгонять брата. Изяславу же сказал: «Если кто обидит брата, то помогай тому, кого обидели». Потом уже, совсем больной, поехал в Вышгород и там еще больше разболелся, и был при нем только Всеволод, которого он любил больше других братьев. Когда он умер, повезли его в Киев и положили в мраморную раку в церкви св. Софии.

Незадолго до смерти Ярослава в той пещере, где спасался Иларион, поселился, как сказано, Антоний. Был он родом из города Любеча (в Черниговской губернии); в миру его звали Антипою. С детства благочестивый, он почувствовал желание к уединенной жизни и решился идти на святую гору Афонскую, которая в то время славилась святостью иноков своих. Обходя тамошние монастыри, Антипа еще сильнее пожелал иночества и упросил одного из тамошних игуменов постричь его; в монашестве он получил имя Антония. Постригшись, он удалился в пещеру, которую и до сих пор показывают на Святой горе. Игумен, постригавший Антония, видя его подвиги, сказал ему однажды: «Антоний! Иди опять в Русь, и да будет над тобою благословение Святой горы: многие иноки произойдут от тебя».

Пришел Антоний в Киев и пошел по монастырям тамошним; но не понравилась ему жизнь в этих монастырях: построены они были князьями да знатными людьми, и жили в них иноки, как в миру. Пошел тогда Антоний по дебрям и горам и пришел к пещерке, выкопанной Иларионом, понравилась она ему, и начал он со слезами молиться Богу: «Господи! Утверди меня в месте сем! Да будет на нем благословение Св. горы и игумена, который постриг меня». Стал он копать пещеру, трудясь с постом и молитвою. Скоро узнали о нем люди и стали приносить ему все, что нужно для жизни. Приходящие просили у него благословения, a иные поселялись с ним. Первый поселился св. Никон; мы не знаем, откуда он был родом, знаем только, что он был священник, и что св. Антоний поручил ему постригать тех, кто желал с ними остаться. Потом пришел св. Феодосий.

Родился Феодосий в городе Василеве (близ Киева); родители его были христиане и люди благочестивые. По повелению князя переселились они в город Курск. С детства святой отличался большим благочестием: ходил каждый день в церковь и внимательно слушал слово Божие; игр детских не любил; носил всегда одежду худую и в заплатах. Родители заставляли его надевать чистую одежду и идти играть с детьми, он же не слушался их и все просил отдать его поучиться читать. Нашли учителя, и он скоро выучился. Когда умер отец, Феодосий был тринадцати лет от роду и тогда уже отличался подвигами смирения; стал он выходить с рабами своими в поле и там работать. Мать его часто за то бранила и даже била: была она сильна и крепка, как мужчина; но Феодосий не слушался ее в этом: не одевался в нарядное платье и не шел на игры к детям. Слышал он о святых местах, где пострадал Господь наш Иисус Христос, и захотел идти поклониться тем местам. Пришли в дом к его матери странники; Феодосий принял их с любовью и спросил: «Откуда вы?» Странники отвечали: «От святых мест, и если будет угодно Богу, идем опять туда же». Феодосий стал просить их взять и его с собою; согласились странники. Феодосий встал потихоньку ночью и ушел за ними вслед; узнала об том мать и погналась за ним. Когда она догнала сына, то схватила его за волосы и начала бить ногами, а странников стала бранить. Потом связала Феодосия и связанного привела его в свой дом, где опять стала бить его, пока не устала. Когда же кончила, заперла его в пустую комнату и привязала тут. Через два дня она принесла ему пищу и выпустила его, но на ноги надела ему железо. Прошло еще несколько дней, сжалилась мать над Феодосием, сняла железо и начала просить его не уходить; Феодосий обещал ей это. После попрежнему стал ходить каждый день в церковь. Заметив, что иногда не бывает службы оттого, что некому печь просфор, он вздумал заняться этим делом. Так прошло двенадцать лет; сверстники его часто над ним смеялись, но Феодосий ничем не смущался; мать же его оскорблялась этими укоризнами и начала просить сына бросить это дело. Феодосий отвечал ей: «Послушай меня, мать, прошу тебя, послушай: Сам Господь наш смирился и принял вид раба; тем дал он нам пример, чтобы и мы смирились Его ради. Был Он поруган и оплеван и заушен и все претерпел нашего ради спасения, так не должны ли мы все терпеть, чтобы приобрести Христа? А о деле моем скажу тебе вот что: когда Господь возлежал на вечери с учениками, тогда взял хлеб, благословил, преломил его и сказал: «Примите, ядите, сие есть тело, еже за вы ломимое во оставление грехов». Если сам Господь нарек хлеб Своею плотью, то как же не делать мне этого дела с радостью?» Удивилась мать его мудрости и оставила его на время в покое; но через год, видя, что он печет просфоры и почернел от дыма печи, огорчилась и начала опять то ласкою, то угрозою, то побоями отучать его от этого дела. Феодосий опечалился этим и не знал, что ему делать, встал раз ночью и ушел в другой город, бывший неподалеку; там поселился у священника и стал продолжать свое занятие. Мать стала искать его в Курске, не нашла, и узнав, где он живет, с гневом пришла в дом священника, начала бить сына, увела домой и сказала ему: «Не смей уходить от меня! Уйдешь – найду, побью и связанного приведу домой». Покорился Феодосий и только тем и веселился, что каждый день ходил в церковь. Узнал об нем начальник города, полюбил его за смирение и велел жить в церкви при своих хоромах; дал ему хорошую одежду и велел ходить в ней. Феодосий несколько дней носил это платье, но потом оно надоело ему, как тяжесть какая, снял его и отдал нищим, а сам попрежнему надел свое изорванное платье. Увидал это начальник города, дал ему еще лучшую одежду; он снял и ту и отдал нищим. Так делал он много раз, и, видя то, начальник города стал еще больше любить его за смирение. Однажды пошел Феодосий к кузнецу и велел ему сковать вериги, которые и надел на себя. Как-то в праздник пришла к нему мать и велела надеть ему чистое платье: в тот день Феодосию нужно было служить за столом начальника города, у которого назначен был пир для всех знатных людей того города. Начал Феодосий одеваться при ней; мать же, увидя кровь на сорочке его, разорвала сорочку, нашла под нею вериги, въевшиеся в тело, сорвала вериги и стала бить с яростью. Феодосий же все перенес со смирением и с веселым лицом пошел служить на пир.

Потом, слыша слова евангельские: «Аще кто не оставит отца или матери и вслед Мене не грядет, тот несть Мене достоин», Феодосий, воспользовавшись тем, что мать уехала на несколько дней в поле, вышел тайно из дома, взяв с собою только платье, которое на нем было, да немного хлеба, и пошел к Киеву, где, как он слышал, было уже много монастырей. Так как дороги он не знал, то, встретя тяжелые возы, идущие в Киев, пошел вслед за ними издали, не показываясь извозчикам. Когда они останавливались ночевать, он тоже ложился в стороне; так шел он три недели. В Киеве обошел Феодосий все монастыри; но монахи, видя простого юношу, в изорванном платье, не хотели принять его.

Услыхал тогда Феодосий о святом Антонии, что он живет в пещере, пришел к нему, поклонился ему в землю и со слезами просил взять его к себе. Антоний сказал: «Видишь эту пещеру: она место скорбное и тесное; ты же, кажется, молод и не вынесешь скорби на месте том». Феодосий же отвечал ему с умилением: «Знай, честный отче, что всеведец Бог привел меня к твоей святости и велит спасти меня, потому буду делать, что ты велишь». Антоний сказал на то: «Благословен Бог, чадо, укрепивший тебя на этот подвиг; будь в сем месте». Феодосий опять поклонился ему; старец благословил его и велел Никону постричь его, и стал Феодосий жить с ними в пещере, занимаясь постом, молитвою и трудами.

Мать долго искала его в своем городе и окольных городах, но, не находя, скорбела о нем, как о мертвом, однако все-таки объявила по всей стране той, что даст большую награду тому, кто скажет ей, где ее сын. Пришедшие из Киева сказали, что, четыре года перед тем, ходил он по монастырям и просил постричь его. Услыхав это, пошла она, нимало не медля, в Киев искать сына. Пришедши, обошла все монастыри и узнала, наконец, что он в пещере у Антония. Пришла она к пещере и стала хитростью вызывать старца: «Скажите, – говорила она, – преподобному, чтобы он вышел ко мне. Пришла я издалека, чтобы видеть его, беседовать с ним и быть от него благословленною». Вышел к ней Антоний; сначала говорила она о постороннем, потом уже открыла причину своего прихода и сказала: «Прошу тебя, отче, скажи, здесь ли сын мой? Много печалюсь я, не зная, жив ли он?» Простодушный старец, не поняв ее хитрости, сказал: «Сын твой жив и здесь; не печалься о нем». Сказала она ему на то: «Отчего же я не вижу его? Пришла я издалека, чтобы видеть его и уйти назад». Сказал ей старец: «Если хочешь его видеть, то ступай домой, а я пойду уговорю его, потому что он не хочет никого видеть; приходи завтра и увидишь его». Пошел Антоний к Феодосию, стал просить его выйти к матери; он не соглашался. На другой день пришла мать. Антоний опять пошел к Феодосию, опять уговаривал его и опять Феодосий отказался. Вышел Антоний к матери и сказал ей: «Много просил я сына твоего выйти к тебе, да он не хочет». Тогда мать начала гневно кричать: «Обидел меня этот старец: сын мой у него, а он его спрятал и не хочет мне показать его. Покажи мне его, старец, а если не покажешь, то убью сама себя перед пещерою». Тогда Антоний снова взошел в пещеру к Феодосию, стал просить его выйти к матери, и едва упросил. Не хотел Феодосий ослушаться старца и вышел к матери. Опечалилась мать, когда увидала, как изменился сын от трудов и воздержания; обняла его и так горько заплакала, что едва могли ее успокоить; потом села и начала говорить Феодосию: «Возвратись, чадо, в дом свой, делай на воле, что считаешь нужным для спасения души своей, только не разлучайся со мною; когда же я умру, тогда возвращайся в пещеру, а я без тебя жить не могу». Отвечал ей Феодосий: «Если хочешь видеть меня каждый день, то пойди в женский монастырь и постригись; а если этого не сделаешь, никогда меня не увидишь». Долго не хотела сделать этого мать, наконец, постриглась в монастыре св. Николая, где прожила еще много лет до мирной своей кончины.

Так жили в пещере святые подвижники, и стал часто ходить к ним сын первого Изяславова боярина Иоанна; наслаждался беседою их и захотел, презрев славу и богатство мира сего, поселиться с ними и сказал о том Антонию. «Хорошее твое желание, чадо, – сказал Антоний, – но берегись, чтобы богатство и слава опять не привлекли тебя, Господь сказал: «Никто же возложь руки своея на рало и зря вспять, управлен есть в царствии небесном», так и монах, который мыслию обращается к миру и заботится о мирском, не внидет в жизнь вечную». Много еще говорил он юноше, а в юноше еще более усилилось желание вступить в монастырь. Ушел он домой, а на другой день, одевшись в лучшее платье, сел на коня и поехал к старцу; за ним рабы вели другого коня. Когда приехал он к монастырю, старцы вышли ему навстречу и поклонились, как тогда кланялись вельможе, а он сошел с коня, снял с себя одежду и, положив ее у ног старца, сказал: «Все это, отче, прелесть мира сего; делай с ними что хочешь, а я уже все презрел; хочу быть монахом, не возвращусь в дом свой и останусь жить с вами в пещере». Сказал ему на то Антоний: «Берегись, чадо! Кому обещаешься, чьим воином хочешь быть? Ангелы слышат обеты твои, a вдруг придет твой отец, силою уведет тебя, a мы тебе помочь не можем, и солжешь ты пред Господом». – «Верую Богу моему, отче, – сказал юноша, – если отец и мучить меня станет, не послушаю его, не возвращусь в мир. Прошу тебя, отче, вели скорее постричь меня». Велел Антоний Никону постричь его, и дали ему имя Варлаам. Пришел тогда же к старцам любимец князя, который поручал ему весь свой дом, и стал просить Антония постричь его; постригли его и назвали Ефремом. Узнал Изяслав о пострижении Варлаама и Ефрема, сильно разгневался и тотчас повелел привести к себе одного из старцев, и привели к нему Никона. Взглянув на старца с гневом, князь спросил его: «Ты ли постриг боярина моего без повеления моего?» – «Благодатию Божиею я постриг, – отвечал Никон, – повелением Царя небесного, Иисуса Христа, призвавшего его на такой подвиг». – «Или увещай его возвратиться домой, – сказал князь, – или сошлю всех вас в заточение, а пещеру вашу раскопаю». – «Как угодно тебе, владыко, – сказал Никон, – так и делай, только не мне отвращать воина от Царя небесного». Пока Никон был у князя, Антоний и братья, взяв свои одежды, ушли из Киева. К князю пришел некто из дружины и сказал об уходе старцев; тогда княгиня уговорила своего мужа воротить их. Изяслав послушался, отпустил Никона, а за Антонием послал вслед с просьбою вернуться. Три дня уговаривали старцев, и наконец, они согласились. Узнал боярин Иоанн, что князь ничего не сделал старцам, собрал слуг своих и пошел к пещерам. Приехавши, разогнал монахов, схватил своего сына, увел его с собою, снял с него мантию и клобук и кинул их в овраг; а потом одел его в платье боярское. Варлаам же сбросил с себя это платье; опять одели его, он опять сбросил и повторял это несколько раз. Рассердился отец и велел связать ему руки и связанного вести его по городу. Варлаам по дороге увидал грязную яму, скинул в нее свое платье и стал попирать его ногами. Когда пришли домой, отец посадил его за стол; он же сидел, не ел ничего и смотрел в землю. После обеда отпустил его отец в его комнату и велел присматривать, чтобы он не ушел. Пришла к нему и жена уговаривать его. Варлаам же сел в угол и просидел так три дня. На четвертый день пришли сказать боярину, что сын не ест и не пьет три дня. Сжалился он над ним и отпустил его в пещеру. Весь дом шел провожать его с плачем, как мертвого; в пещере же встретили его отцы с радостью.

Приходящих к Антонию становилось все больше и больше, и хотя некоторые ушли из пещер – Никон в Тмуторокань, Ефрем – в Царьград, – все-таки скоро собралось до пятнадцати братий. Тогда Феодосий, по повелению Антония, был поставлен в священники, а сам Антоний, не терпя шума и говора и любя уединение, затворился в одной из келий пещеры, а игуменом поставил Варлаама. А потом ушел Антоний на другой холм и выкопал там пещеру, где и теперь покоятся его святые мощи. Варлаам же поставил над пещерою небольшую церковь св. Богородицы, куда сходились братья на общую молитву. С тех пор все начали знать Печерскую обитель.

Жизнь в пещере была тесная и скудная; ели отшельники только хлеб с водою, а в субботу и воскресенье варили себе чечевицу; а если ее не было, то варили зелень. Плели они из шерсти камилавки и клобуки и носили их продавать в город, покупали на эти деньги хлеб в зернах, который и разделяли между собой, а ночью каждый смалывал свою часть на ручной мельнице (сначала люди толкли хлебные зерна в ступе, потом придумали ручные мельницы, а после уже ветряные и водяные); потом пели заутреню, а после каждый занимался своим делом: кто плел, кто копал в огороде, и так продолжали до обедни; после обедни каждый съедал немного хлеба и шел на свою работу. Так жили в пещере; святой же Феодосий был ревностнее всех: носил воду, дрова из лесу, ночью же молился. Случалось иногда ему видеть, что кто-нибудь из братьи не смолол своего зерна и уснул: возьмет за него то зерно Феодосий и смелет.

Когда князь перевел Варлаама игуменом в обитель св. Дмитрия, им построенную, собрались братья и выбрали себе в игумены Феодосия. Феодосий, став игуменом, остался попрежнему смиренным: помнил он евангельское слово: «Кто из вас хочет быть старшим, пусть будет меньше всех и всем слуга». Стала тогда обитель еще больше возрастать; братии все прибавлялось; приходили многие богатые люди просить благословения и приносили от себя дары. Видя, что в пещере уже слишком тесно, выбрал Феодосий место на горе; пошли братья к Антонию и сказали ему: «Отче, братии стало больше, хотим поставить монастырь». Антоний отвечал: «Благословен Бог обо всем; да будет с вами молитва св. Богородицы и отцев Св.горы», и послал к Изяславу: «Бог умножает братью, a места у нас мало, отдай нам гору». Изяслав отдал им гору. Поставил Феодосий церковь, обвел оградой и поставил много келий. В 1062 г. освятили новую церковь перешли в монастырь. Тогда же введено и общежительное житие по уставу цареградского Студийского монастыря.

В обители все совершалось по благословению игумена и освящалось молитвою. Когда наступало время службы церковной, один из пономарей приходил в келью преподобного Феодосия и просил у него благословения созывать братию. Точно так же, когда повар собирался варить пищу, он прежде приходил за благословением к игумену, потом клал три земных поклона у алтаря, зажигал у того алтаря свечу и ею разводил огонь. Кто что-нибудь сделал без благословения, на того игумен накладывал эпитимию; а пищу, приготовленную без благословения, Феодосий приказывал бросать в огонь или в реку.

В келиях не позволялось братии держать ничего своего: ни пищи, ни одежды, сверх положенной, никакого другого имущества. Если преподобный Феодосий, обходя кельи, находил что-нибудь такое, то приказывал кидать в огонь, а провинившемуся брату давал наставление.

В келиях братья должны были молиться, петь псалмы или заниматься рукоделием; после вечерни запрещено было ходить друг к другу в келью беседовать. Если Феодосий, обходя ночью кельи, слышал молитву, то благодарил Бога; а если слышал беседу двух или трех, то стучал в дверь и уходил. На утро призывал виноватых и уличал в грехе: кто покается, того прощал, а другим назначал эпитимию.

Ночью братия молилась; для отдыха назначен был полдень, когда запирались монастырские ворота и до вечерни никого не впускали в монастырь. Раз в полдень пришел к монастырю князь Изяслав. Приехав к воротам, он сошел с коня потому, что никогда не въезжал верхом на монастырский двор. Остановясь, князь велел отворить ворота; но брат, стоявший у ворот, сказал ему, что игумен не велел никого ни впускать в монастырь, ни выпускать оттуда до вечерни. «Это я, – сказал Изяслав, – пусти одного меня». Инок, не узнав князя, сказал: «Я уже говорил тебе, что велено мне от игумена не отворять ворот, даже если бы пришел сам князь; если хочешь, потерпи до вечерни». – «Я князь! Разве ты и мне не отворишь?» – Поглядел инок и узнал князя, но ворот не отворил, а пошел к игумену. Феодосий пришел сам, увидал князя и поклонился ему. «Правду ли, отче, – спросил князь, – говорит, что ты не велел пускать и князя?» – «Я дал такое повеление, – отвечал Феодосий, – для того, чтобы иноки не выходили в такое время; а твоему приходу мы всегда рады». Тогда вошли они оба и начали беседовать.

Много поучал Феодосий своими наставлениями, еще больше поучал своим примером. Ел он только сухой хлеб, или вареную зелень без масла, пил только воду; ночи проводил в молитве; в великом посту до вербной недели уходил в пещеру, которая теперь называется Феодосиевою; в пятницу перед Лазаревою субботою, во время вечерни, возвращался в монастырь и, став в дверях церковных, поучал братию. В работах он помогал братии, пособлял даже хлебы печь и никогда не знал ни усталости, ни отдыха: был он крепок и силен телом. Пришел к нему однажды келарь и сказал, что некому носить воду. Феодосий встал, нимало не медля и начал носить воду из колодца; увидал это один из братии, сказал другим – и все пришли помогать игумену и наносили воды даже больше, чем нужно. В другой раз не было дров. Пришел келарь к Феодосию и сказал: «Повели тому из братьи, который празден, наносить дров». – «Я празден», – сказал Феодосий, взял топор и пошел рубить дрова, а братии приказал идти обедать. Братия, окончив трапезу, увидали, что игумен рубит дрова, взяли топоры и нарубили столько дров, что их стало на много дней. Случилось раз Феодосию долго просидеть у Изяслава, который в то время был где-то за Киевом; так как наступала ночь, то князь велел заложить повозку и свезти преподобного в монастырь. По дороге слуга, незнавший кого он везет и по худому платью считавший Феодосия за простого монаха, сказал ему: «Черноризец! Ты всегда празден, а я работаю и не могу от усталости ехать на коне; садись ты на коня, а я лягу в повозку». Феодосий, не говоря ни слова, так и сделал. Начинало рассветать; стали им по дороге попадаться бояре, которые ехали к князю; бояре, узнав преподобного, сходили с коня и кланялись ему. Тогда Феодосий сказал: «Теперь уже утро, чадо, садись на коня». Увидавши, что бояре кланяются Феодосию, испугался слуга и пересел на коня; еще больше испугался, когда подъехавши к воротам монастыря, увидал, что черноризцы вышли и поклонились игумну в ноги. Феодосий же взял его за руку, велел накормить и дал ему еще денег. Рассказал об этом сам повозник; Феодосий же никому не говорил о том. Феодосий был милосерд: близ монастыря велел он построить особый двор с церковью во имя первомученика Стефана, и принимал туда нищих, слепых, хромых и прокаженных, и на содержание их отпускал десятую долю всего монастырского имущества. Каждую субботу посылал он воз хлеба заключенным в темницы. Милостив он был и к тем, кто делал зло обители. Раз поймали воров в монастырском селе и привели их к Феодосию. Он велел их развязать и накормить и стал поучать их, чтобы впередь они никому не делали зла. Потом отпустил, наделив всем нужным. Все неправедно обиженные шли к Феодосию, как к своему заступнику. Пришла раз вдова, которую обидел судья неправедный; навстречу ей попался Феодосий; не узнав его, вдова спросила: «Где игумен?» – «Зачем он тебе? – сказал Феодосий, – он человек грешный» – «Грешен он или нет, не знаю, – отвечала вдова, – знаю только, что он многих избавил от печали и напасти; пришла и я просить у него заступления». Феодосий обещал сказать игумену; вдова рассказала свои дела; тогда пошел он к судье и добился того, чтоб все неправедно отнятое было отдано назад.

В 1069 г. большое горе постигло обитель Печерскую. Князь Изяслав рассердился на Антония и, боясь его гнева, Святослав, брат его, взял Антония ночью и увез к себе в Чернигов, где он выкопал себе пещеру в Болдиных горах; на месте том после был монастырь, который теперь закрыт. После Антоний опять возвратился в Киев. Случилось это вот как. Всеслав, князь полоцкий, внук Рогнеды, о которой уже говорено, напал на Новгород. Изяслав и братья его пошли помогать новгородцам, разбили Всеслава; потом зазвали его к себе, обещавши под присягою не делать ему зла. Всеслав поверил им, пришел, a они захватили его и посадили в темницу. Этого-то и не одобрял Антоний. Потом, когда напали на Русь половцы, новый кочевой народ, появившийся там, где когда-то бродили печенеги, и выгнавший их, князья, выступившие против них, пришли просить благословения у старца. Он сказал им, что половцы разобьют их. Так и случилось. Изяслав и Всеволод бежали в Киев, а Святослав в Чернигов. Собрались киевляне на сходку на площади и послали сказать князю: «Половцы разошлись по всей земле; дай нам, князь, оружие и коней, мы пойдем биться с ними». He послушался Изяслав; тогда в народе началось большое смятение: одни пошли к княжему двору, другие – к тюрьме. Князь сидел в сенях; народ начал с ним спорить; а в это время один из бояр княжеских увидал, что другие идут к тюрьме, и сказал князю: «Пошли стеречь Всеслава». Когда народ подходил уже к тюрьме, дружина сказала князю: «Пошли вызвать Всеслава хитростью к окошку и убить его». Князь послушался, а народ, в то время, сломав тюрьму, уже выпустил Всеслава. Изяслав бежал из Киева, а Всеслав сделался князем. Пошел Изяслав в Польшу и через семь месяцев возвратился на Русь с Болеславом польским. Вышел против него Всеслав к Белгороду (около Киева) да ночью и бежал в Полоцк. Увидали киевляне, что Всеслав бежал, собрались на сходку и послали сказать Святославу и Всеволоду: «Дурно мы сделали, что прогнали князя; а теперь он идет на нас с ляхами. Подите в город отца вашего; а если не пойдете, то мы сожжем город и уйдем в Грецию – больше нам делать нечего». Святослав отвечал им: «Пошлите к брату; если придет с ляхами губить вас, то мы пойдем на него ратью, не дадим погубить отцовского стольного города; если придет с миром, то пусть идет с малою дружиною». Утешились киевляне, а Святослав и Всеволод послали сказать брату: «Всеслав бежал, противника у тебя нет, не води ляхов; а если хочешь погубить Киев и гневаться, то знай, что нам жаль отцовского города». Услыхав это, Изяслав пошел к Киеву с Болеславом и небольшою дружиною, а перед собою послал сына своего Мстислава. Пришел Мстислав в Киев, изрубил 70 человек из тех, которые выпустили Всеслава, других ослепил; попадались и невинные. Ляхов, расставленных по городам, народ стал избивать; тогда Болеслав ушел в Польшу; Изяслав пошел к Полоцку, выгнал Всеслава и посадил в Полоцке своего сына. После, однако, Всеслав опять вернулся. Покончив со всеми своими врагами, вспомнил Изяслав об Антоние, тогда-то и спас его Святослав.

Heдолго оставался спокойным Изяслав. Святослав, желая более власти, обольстил Всеволода, пославши сказать ему: «Изяслав советуется против нас со Всеславом; если мы его не выгоним, то он нас выгонит», и выгнали Изяслава. Пошел Изяслав к ляхам, захватив с собою много денег и надеясь на те деньги добыть помощь, да не удалось ему. Долго ходил он по разным землям, возвратился в Киев только тогда, когда умер Святослав (в 1077 г.)

Изгнавши брата, Святослав и Всеволод стали искать поддержки в Феодосие Печерском; послали звать его к себе обедать, но Феодосий отвечал: «Не вкушу брашна, исполненного крови и убийства, и не пойду на трапезу иезавелиину». (Иезавель, царица израильская, известна своим нечестием, ненавистью к пророкам и в особенности к жившему тогда пророку Илии, и, наконец, своею ужасною кончиною: она выброшена была из окошка и съедена собаками). После того не раз Феодосий обличал Святослава: написал к нему письмо и говорил в том письме: «Кровь брата вопиет на тебя к Богу, как кровь Авелева на Каина». Разгневался Святослав и бросил письмо на землю. Стали говорить, что Феодосий будет сослан в заточение. Феодосий с радостью готовился принять мучение за правду; но Святослав побоялся тронуть праведника, хотя Феодосий долго не велел поминать его на эктениях, а поминал Изяслава, и только по общей просьбе велел поминать его после Изяслава. Тогда перестал он и обличать, надеясь тронуть Святослава просьбой. Святослав, который давно хотел побеседовать с Феодосием, узнав, что он перестал говорить против него, послал спросить, не позволит ли он приехать к нему в монастырь. Когда Феодосий дозволил, Святослав пришел. Феодосий с братиею вышел к нему навстречу и поклонился. «Отче! – сказал Святослав, – не смел я придти к тебе в монастырь: думал, что ты гневаешься на меня и не пустишь в монастырь». – «Что наш гнев для твоей власти, добрый князь! – отвечал Феодосий, – наше дело сказать вам, что нужно для спасения души, а ваше дело послушать». Вошли они в монастырь и стали говорить. Феодосий говорил ему от священного Писания, что нужно любить брата; а Святослав складывал всю вину на брата и не хотел с ним помириться. Много раз после ходил Феодосий к Святославу и увещевал помириться с братом, но всегда безуспешно. Хотя Святослав так любил Феодосия, что говорил ему: «Отче! Правду говорю тебе, что если бы сказали мне, что отец встал из гроба, не так бы я обрадовался этому, как твоему приходу; не боялся бы его и не смущался бы так пред ним, как перед тобою». – «Если так боишься меня, – сказал Феодосий, – то возврати брата». Святослав на это ничего не отвечал. Случилось раз Феодосию придти к Святославу. Вошел в комнату, сел и увидал перед собою музыкантов: кто играл на гуслях, кто на органах, а иные пели песни. Блаженный сидел, потупив голову, потом сказал: «Будет ли так на том свете?» Святослав умилился, заплакал и с тех пор не велел играть, когда приходил преподобный.

He дождался Феодосий возвращения Изяслава: он скончался 3-го мая 1074 г. Почувствовав приближение кончины, позвал Феодосий братию и начал со слезами поучать их ревностно исполнять свои обязанности; потом благословил их и отпустил. Холод стоял жестокий, но жар жег тело Феодосия. Лег он на одре и сказал: «Да будет воля Божия, что угодно Богу, то и сотворит со мною». Сказав это, замолк и больше ничего не мог говорить. Три дня лежал он молча, потом позвал братию и сказал: «Братия моя и отцы! Вот я знаю, что время жизни моей оканчивается, как открыл мне Бог отшествие из сего света, когда я постом был в пещере. Подумайте, кого выбрать игуменом после меня». Они стали просить его самого назначить. Феодосий выбрал Иакова. Братья отреклись и сказали, что Иаков не у них пострижен: он был прежде священником на Альте, где убит Борис; и выбрали они Стефана. Феодосий сказал: «Я выбрал вам по Божьему повелению Иакова, но вы хотите Стефана», и, благословив Стефана, сказал: «Чадо! Отдаю тебе монастырь: охраняй его, не нарушай предания монастырского и не изменяй устава». Когда на шестой день зашел навестить его Святослав, Феодосий просил князя не дать в обиду Стефана. Когда он скончался на восьмой день, тело его, по его завету, положили в пещере. После (в 1091г.) перенесли его святые мощи в церковь Печерскую. Незадолго до Феодосия скончался Антоний.

Обитель Печерская осталась верна наставлениям двух святых своих основателей. Много вышло из нее и проповедников слова Божия у язычников, много и епископов благочестивых. Так распространялась вера православная в русской земле вскоре после св. Владимира.