На пути в Иерусалим и в Иерусалиме

Издаваемые нами очерки помещены в фельетонах газеты «День» за настоящий год. В своих дорожных заметках мы имели в виду познакомить православных читателей с условиями, в каких находятся русские паломники во время путешествия их в Иерусалим и в Иерусалиме, а также дать краткую характеристику виденных нами святых мест и городов Востока, как они представляются православному русскому человеку.

А. Недумов

Чудный весенний день. Солнце склоняется к вечеру. В воздухе чувствуется прохлада и свежесть. Летний туман опустился над морем и закутал прозрачною пеленою целый лес мачт. На пароходе идет страш­ная суета. Суетятся матросы, готовя к отъезду пароход, бегают пассажиры, спеша взять билеты и сдать багаж, торопливо и нервно покрикивает жандарм, желая вовремя исполнить свои обязанности по осмотру паспортов. Bсе спешат, все суетятся, волнуются, кричать: где билеты, где паспорт, где багаж? Чем ближе к отходу парохода, тем заметнее становится это движете, это всеобщее нервное напряжете. Какое разноoбpaзие типов, какая пестрота и своеобразная оригинальность костюмов, какая смесь языков! Вот с багажом взбирается на палубу небритая, черномазая красная феска, за ней поднимается паломница в полумонашеском костюме, дальше лезет тучный купец в засаленом пальто; а вот и послушник в монашеском подряснике, с стереотипным кожаным поясом, с короткими волосами и в черном картузе; тут же видите вы и жида, и немца, и француза, и грека, и турка. Вся эта пестрая, разноплеменная и разноязычная толпа напоминает вам вавилонское столпотворение, когда Бог смешал языки и когда все заговорили, не понимая друг друга.

Наконец все успокаивается, паломники занимают свои места, – одни располагаются в трюме на досках, где обыкновенно стоять коровы и лошади, друге – на палубе, на широких полках, где помещаются куры и гуси. Деление помещений на мужские и женские здесь нет, а все располагаются вместе – кому где вздумается. Как они спят и как проводят ночное время, – Бог их ведает, но картина выходит во всяком случае очень и очень некрасивая.

Наконец послышались первый, второй и третий звонки, – на палубе все встрепенулось; на набережной, среди массы провожающей публики, также заметно возбуждение. Наступают тяжелые минуты расставания с родными, друзьями, знакомыми. Вот старушка, вероятно, мать, обвила крепко, крепко костлявыми руками юношу и умоляет его писать ей: «ведь я ночи не буду спать, ведь сердце мое изноет, не зная, что с тобой; пиши, ненаглядный, пиши!» Вот, молодая женщина, с годовалым ребенком на руках прощается с мужем, – не слышно ни просьб, ни причитаний, только слезы градом, градом катятся по лицу. На пристани многие из публики также утирают глаза. Пароход тронулся, послышались благословения и благожелания, взвились платки, поднялись шляпы. «Прощайте, прощайте, счастливый вам путь»! послышалось отовсюду. Взоры отъезжающей публики обратились к пристани, многие набожно и долго крестились. «Прощай, матушка Россия, увидим ли мы тебя»! как-то невольно вырвалось из груди путешественников. Прошибли и меня слезы, – неловко, совестно, но не мог овладеть собой, слезы сами катились из глаз... Между тем наш «Царь» (пароход) – богатырь мощно и горделиво понесся к Царьграду. «Глядитко нас, как мы махнем», как будто говорил он и легко рассекал набегающие волны.

Вскоре после отхода парохода нам подали обед. Пассажиров II-го класса оказалось очень немного, так что вместе с служащими набралось нас не более десяти человек. Обед был приготовлен довольно сносно, и вина оказались очень недурными. После обеда я сел кое-что записать, но не прошло и десяти минуть, как я начал уже страдать морской болезнью. Чувствуя себя неспособным продолжать запись, я бросил книжку и карандаш и улегся спать. С двух часов ночи я уже лежал только с закрытыми глазами, и никак заснуть не мог. Mне каждую минуту мерещилось, что из под меня кровать уходить в глубину моря и я начинал крепко держаться руками за ножки кровати; то мне чудилось, что я валюсь с кровати и тогда начинал хвататься за стенки парохода или крепко держаться за кровать. Вот заалел восток и постепенно из-за моря выплыло красное солнышко. Утро было чудное, тихое, ясное. Я долго не мог налюбоваться, насладиться его чарующею прелестью.

Вскоре встрепенулись и паломники. Едва я ступил на лестницу трюма, чтобы навестить их, как послышалось внятное, громкое и толковое чтение: „Иисусе сладчайший, помилуй нас... Иисусе, Сыне Божий, помилуй нас“. Это читал акафист Спасителю молодой паломник. Несколько женщин и сам чтец стояли на коленях, другие опускались ниц и долго оставались в таком молитвенном положении. Большинство публики уже сидело по турецки и пило чай. Здесь же лежали бледные, истомленные, с признаками сильных страданий от морской болезни, непривычные к морским плаваниям, паломники. По временам слышались по адресу морокой болезни шутки, прибаутки и добродушный смех.

Вторую ночь на море я провел еще хуже. Густой, сиплый голос свистка не дал заснуть ни на минуту. Свистки давались чрез каждые две минуты. Это объясняется тем обстоятельством, что на море опустился такой сильный туман, что нельзя было ничего различить на несколько шагов расстояния.

Всю ночь мы шли самым тихим ходом – подвигались вперед как бы ощупью. Мы были в постоянной тревоге, боялись, как бы не повторился с нашим пароходом такой же случай неожиданного столкновения, какой был в прошлый год на первый день Пасхи, когда у нашего парохода сорвана была передняя часть, а английский пароход пошел ко дну.

По маршруту нам следовало 12-го марта быть в Константинополе в 4 часа утра, но вот уже вторые сутки мы стоим в 17 верстах от Константинополя на якоре. Пушечные удары, раздающие поочередно с европейского и азиатского берегов, указывают нам, куда идти; но мы, боясь случайности, стоим на якоре. Раздававшиеся доселе поминутно тревожные свистки заменились звонками. Публика вся на палубе и вся в страшном беспокойстве и тревоге. Рядом с нами стоят иностранные пароходы, на которых идет беспрерывный пасхальный звон. Когда мы будем в Константинополе, Бог ведает. Ровно через трое суток в два с половиной часа мы снялись с якоря. Все были в светлом настроены духа, все надеялись вскоре увидать Ая-Софию, но наши восторги оказались слишком преждевременны. Непроницаемая мгла вскоре снова опустилась на море и не позволила нам сделать ни одного шага вперед. Мы снова бросили якорь. Кругом нас раздаются свистки проходящих пароходов и пасхальный звон. Несколько часов назад нам угрожала серьезная опасность. Английский пароход так близко набежал на наш, что едва не произошло столкновение. Общая картина теперешней нашей жизни такова: ранним утром и в полночь раздается дружный концерт сотни петухов и крик гусей; около пяти часов утра поднимаются паломники и кипятят себе воду; около восьми встают пассажиры II-го и I-го класса и пьют чай. Поcле чаю все высыпают на палубу подышать свежим, здоровым, морским весенним воздухом. Все утро раздаются тревожные свистки проходящих мимо нас пароходов, с валов Босфорских укреплений гулко оглашают грозные выстрелы артиллерийских орудий, невдалеке с суши, слышатся мелодичные звуки военного рожка, около пароходов поминутно скользят константинопольские шлюпки, с провиантом для пароходов. Птицы, вестницы приближающего берега, летают уже почти возле наших мачт. Как-то легко, свободно и отрадно становится на душе у всех; на пароходе заметно какое-то особенное праздничное настроение, оживленные разговоры и смех постоянно чередуются между собой. В 11 часов подается завтрак с фруктами и восточными сластями, в 5 часов обед, в 8 часов чай, а затем сон. Большинство паломников держат строгий пост, питаются только чаем с черным или белым хлебом, ведут благочестивые душеспасительные беседы, читают акафисты, долго и благоговейно молятся, иногда же благодушно шутят и весело посмеиваются. Напускного благочестия и ханжества тут и тени нет.

Я писал уже, что мы двое суток стоим в Босфоре. Общество пароходства и торговли, в ведении которого находится наш пароход, встревожилось не на шутку и снарядило буксирный пароход на поиски, узнать, где мы и что с нами? Последний скоро разыскал нас. Пользуясь благоприятным случаем, я попросил позволения у нашего капитана поехать на этом пароходе в Царь-град. Торопливо, на скорую руку собрался я в путь; со мной был только легкий дорожный багаж. Чрез несколько минут я уже был в той части очаровательного Босфора, о которой так много и так восторженно пишут и рассказывают путешественники. Я ехал в Босфор при самых неблагоприятных условиях. Густой туман непроницаемой пеленою закутал оба берега пролива. По мере приближения к Царьграду, туман становился все реже и реже. Наконец открылась чудная, ни с чем несравнимая панорама.

На обоих возвышенных берегах Босфора от самой вершины до подошвы приветливо лепились по скату тысячи домов и домиков. Целый лес мачт, тысячи каик, как стаи лебедей, живописно усеяли тихую водную зыбь пролива. Раскинутый на семи холмах своими грандиозными дворцами, своими оригинальными мечетями и причудливыми восточными постройками Царьград положительно способен очаровать самую черствую, сухую непоэтическую душу.

На пристани нас встретила целая толпа лодочников, которая, быстро взобравшись на пароход, моментально расхватила наши вещи и тащила их в разные стороны, предлагая лодки для переезда на берег. Толкотня, суета, шум, гам поднялись страшные. Нужно было отбиваться силою, защищая свой багаж. Дело не обошлось при этом без неприятный сцен и потасовок. Вскоре прибыли нарочито за нами иноки Пантелеймоновского подворья, и мы совершенно успокоились. Нам оставалось теперь только сесть в лодку и поехать, не думая ни о вещах, ни о таможне, ни о паспортах.

Чрез нисколько минут мы уже были на подворье. Хотя иноки Пантелеймоновского подворья очень внимательны, радушны и оказываюсь всевозможные услуги паломникам, но я рекомендую людям, «страдающим» любознательностью, останавливаться в гостиницах, в особенности тем, кто хотя немного владеет французскою или немецкою речью. Масса существенных неудобств жизни на подвории положительно вынуждает сделать это. – Монастырскими правилами вы так стеснены здесь, что у вас нет времени выдти с подворья. Здесь, все время строго распределено по часам; в определенное время вы должны явиться к чаю, к обеду и ужину и в 6-ть час. вечера почивать на койке. Определенной платы за номер, за продовольствие здесь не существует, но вас поставят в такое положение, что вы заплатите с большею щедростию, чем пришлось бы заплатить при больших удобствах по таксе в гостинице. Стеснены вы будете также тут и в других отношениях.

В провожатые вам кроме монаха здесь не дадут никого, но с ним вы не увидите Царьграда, а побываете только в патриархате и в Булуклийской греческой церкви. Для сопровождающего вас инока кроме того вы должны будете нанять карету, а это удовольствие стоит 10 рублей. Я уже не говорю о том, что иноки подворья везде сумеют вас заставить благородно развернуться и раскрыть свой «кишень».

Я остановился в гостинице и имел за три франка хорошенький номер и за три франка в день русского провожатого, знающего местные языки. Сверх того я сделал большие сбережения, путешествуя все время на империалах или каичках, платя везде копейки.

Насколько хорош, очарователен Константинополь со стороны Босфора, настолько же неопрятен он, чтобы не сказать больше, внутри. Первая улица, с которой я начал осмотр Царьграда, была Перу – самая лучшая из всего города. Я не говорю уже о европейских столицах, я не берусь сравнивать ее даже с улицами Одессы. Все дома здесь на один манер – все они узки по фронту, с множеством почти без простенков окон, с закрытыми балконами, с наполовину заделанными (по преимуществу в гаремах) густой деревянной решеткой окнами, все они окрашены в светлые цвета, покрыты черепицей, у всех крыши с небольшими скатами, или же плоские. Последними обыкновенно пользуются для сушки белья и для прогулок. Только оригинальная восточная архитектура новеньких чистеньких домиков несколько приковывает к себе ваше внимание.

Улицы Константинопольские все, как одна; все они кривы, тесны, грязны, плохо вымощены. Тротуаров здесь или совсем нет, или с одной стороны; встречаются впрочем и с обеих сторон, но они здесь так тесны, что публика вынуждена бывает почти всегда идти посреди дороги. Все улицы переполнены праздношатающимися турками, везде шум и гам, как в аду. У самых стен домов сидят люди с принадлежностями для чистки сапог, – четырехугольным невысоким ящиком с приспособлением на верху для удобной постановки ноги, с несколькими щетками и несколькими банками ваксы. Таких лиц, живущих исключительно этим промыслом, вы встретите на каждом шагу. Да это и неизбежно здесь, потому что Константинополь настолько грязен, что чувствуется настоятельная потребность в этих людях. Империалы, курсирующие по городу, также настолько неопрятны с наружной стороны, что свежему, непривычному человеку совестно прокатиться на них. Разделяются они обыкновенно на две половины – на мужскую и женскую; вторая при этом всегда закрывается особой портьерой. На тесных улицах и базарах, где большое стечение народа, впереди империала бежит во всю прыть с палкой турок и разгоняет народ. Отличительною, неприятною особенностью Царьграда, которая резко бросается в глаза приезжему человеку – это бесчисленное множество бродячих собак. Чрез каждые три, четыре шага вы непременно встретите пять, шесть собак, растянувшихся на тротуаре и спящих крепким, непробудным сном, и все это отвратительные, грязные дворняшки. Спихнуть их с места нельзя, а можно только стащить за хвост – так они ленивы и беспечны. За то они часто и дорого платятся за свой кейф, в особенности, когда они располагаются на линях конно-железных дорог. Я сам видел здесь собак без хвоста, без ноги, даже без верхней части морды. По всем улицам, плохим и хорошим, постоянно снуют чернорабочие, согнувшиеся в дугу, с огромными корзинами; здесь же идут мулы и ослы, везущие огромные тяжести, привешенные с обеих сторон седла. Все тротуары, вблизи торговых центров, заняты сплошь торговым людом, навязчиво продающим всякие мелочи и пустяки из галантерейного товара, или же орехи, фрукты и овощи. При этом все кричат на разные лады и голоса, силясь перекричать друг друга.

А вот и пешая пожарная команда, одетая в легкие костюмы и «чивики», с пожарной машиной на плечах, с криком стремительно несется на место катастрофы, производя еще большую тесноту и давку на темных торговых улицах. Мне очень смешно было видеть эту оригинальную команду, бегущую на пожар почти с пустыми руками, у которой только и был один пожарный снаряд величиною с ушат. При такой печальной постановке пожарного дела, пожары в Царьграде бывают большие и опустошительные, – нередко разом сгорает по сотне домов.

На многих улицах города, по преимуществу же на площадях, стоят турки с оседланными мулами, лошадями и ослами. Здесь вы имеете возможность нанять этих животных и прокатиться по городу. Хозяин же, вручивши вам свою лошадь, обыкновенно бежит за вами собачьей рысью, всюду вас сопровождая. Смешно и жалко смотреть на этих подневольных пеших спутников. Нередко, обливаясь потом, бежит, бежит турок, споткнется, упадет, подпрыгнет и опять бежит за вами.

Вот пробираются какие-то тени из «тысячи одной ночи», не имеющие ни грации, ни формы, завернутые с головы до ног плащом, перехваченным в поясе – это гаремные затворницы, по требованию корана и народному восточному обычаю, закрытые от взоров мужчин. И как странно видеть рядом с европейской женщиной, пользующейся в обществе особым привилегированным положением, этих несчастных, обреченных на вечное рабство и умственный мрак, затворниц.

Ресторанов и кофеен в европейском вкусе, кроме имеющихся при европейских гостиницах, я не видал в Царьграде. Обычный же тип здешних ресторанов таков: каменный и деревянный дом в четыре окна по фронту; простенков в нем почти нет, в средине стеклянная дверь, по бокам ее окна, которые по большей части открыты; с правой и левой стороны при входе стоят столы, в глубине помещается буфет с неприхотливыми закусками и винами. Внутри ресторан не отличается ни изяществом, ни роскошью, вернее сказать, вся обстановка его убогая, даже стены стоят голые. Кушаньями здешние рестораны также не могут похвастаться, – здешние яства не отличаются ни вкусом, ни разнообразием, – во всех их чувствуется запах мастики или ладона. По своей брезгливости, я питался ими, что называется, по великой нужде и c превеликим отвращением.

По всему городу, где только возле кофеен есть свободное местечко на улице или садик с зеленью, сидит множество турок с «наргиле» или кальяном и наслаждается кейфом. Захотелось и мне потянуть из их длинного чубука этого очищенного водой восточного фимиама. Турки весьма любезно предложили мне свой аппарат. Я забрал янтарный конец в рот и всею грудию потянул из него; вода в графине забурлила, и мой рот наполнился приятным, благовонным ароматом. Дым его не раздражает ни полости рта, ни полости носа, но как-то особенно приятно щекочет во рту и носу, убаюкивает вас, притупляя ум и чувство. И точно, какое блаженное спокойствие светится в глазах восточного человека, когда он тянет из кальяна «тумбэк» (род табаку), и ни один народ в мире не умеет так артистически неподражаемо наслаждаться своим кейфом, как турки.

Во время короткого пребывания своего в Царьграде, я, вернее сказать, успел взглянуть на его достопримечательности, чем осмотреть их. Главным предметом обозрения, так сказать фокусом, на котором сосредоточивается все внимание путешественников, – это гениальное сооружение императора Юстиниана, ныне мечеть Ая-София. Масса специальных русских и заграничных статей об этом драгоценном памятнике византийской архитектуры, с которыми большинство читателей знакомо, удерживает меня от беседы о нем. Из других памятников наибольшего внимания заслуживает патриархат – или патриаршая церковь – очень древняя, построенная в византийском стиле. Здесь предметом благоговейного внимания православных паломников служит икона Богоматери, писанная, по преданию, евангелистом Лукою, – часть столба, к которому, по преданию, привязан был Спаситель во время поругания над Ним грубых римских воинов, – кафедра великого православного витии св. Иоанна Златоустого. Последняя сделана из черного дерева и украшена резьбою из слоновой кости. Здесь же в храме нетленно почивают мощи св. Евфимии, Соломонии и Феофании, супруги Льва Мудрого. На одних из трех ворот, ведущих в патриархат, мученически скончался в 1821 году патриарх Григорий, повешенный янычарами.

Обитель Живонсного источника, построенная императором Львом Великим. Уцелевший до сего времени источник носит турецкое название Булуклы, т. е. источник рыб. С этим названием связана следующая народная легенда. Когда Константинополь был взят турками, дано было знать об этом одному старцу, жившему при живоносном источнике. «Тогда поверю этому, сказал старец, когда эти поджаренные на сковороде рыбки оживут и очутятся в Живоносном источнике». Тотчас же, повествует легенда, рыбки ожили и унеслись в Живоносный источник.

Развалины семибашенного замка „Эди-кулэ». В этой крепости были заключаемы важные политические преступники, а также иностранные послы пред объявлением войны Турции какой-либо державой. Здесь же заключены были два наших посланника – Обрезков и Булгаков. Ворота, носящие теперь название «Эди-кулэ» по преданию, те самые ворота, к которым Олег прибил во время набега своего на Константинополь щит.

Музей янычар – это жалкое подобие музея. В грязном, низеньком здании поставлены манекены, изображающие янычар разных эпох. Все фигуры сделаны отвратительно и одеты в грязные костюмы.

В Константинополе нас ожидала другая партия паломников, которая прибыла туда неделю раньше нас. Забрав их, мы отправились в Александрию.

Плавание до входа в открытое море было весьма приятное – погода стояла тихая и ясная. Между нашими новыми спутниками-паломниками оказались хорошие голосистые певцы, которые дорогою стройно и дружно пели акафист Божией Матери и другие церковные песнопения. Жизнь наша на море снова идет обычным порядком. В продолжении дня и ночи паломников можно видеть коленопреклоненными или слушающими целыми группами житие святых и описания путешествия в св. землю. Даже в самую глубокую полночь видал я их стоящими с воздетыми руками на коленях, с тихою молитвою на устах и обливающимися горькими слезами. На дороге в Александрию на пароходе мы похоронили одного мусульманина. Обряд погребения был несложен. В 10 часов вечера, после омовения покойника и краткой молитвы муллы, труп положен был в сбитый из четырех досок ящик, затем к подножию последнего привязаны были тяжелые чугунные «колосники» и чрез минуту в этом неприхотливом жилище он быстро полетел за борт в море. Тяжелое, подавляющее впечатлите произвело на всех присутствующих это, вдали от родной семьи, от друзей и родины, своеобразное погребение.

В открытом море все время была мертвая зыбь. Кое-как добрались мы до берега. И вот мы уже на северном берегу Африки. Первым моим желанием было посмотреть Александрию и прокатиться в Каир, если найдутся подходящие компанионы. Желающих пойти в Александрию оказалось довольно много. Взявши черномазого арабченка, знающего русский язык, мы на парусной шлюпке покатили к пристани. Александрия представляет редкое, приятное исключение из восточных городов. Это – город очень чистый, имеет он широкие улицы, прекрасные европейские магазины, хорошие мостовые и множество роскошных садов. Кроме главных центральных улиц, лучшую часть города составляют, раскинутые по берегу канала, сады. Последние здесь занимают очень большое пространство, – они тянутся на несколько верст по берегу канала, – в их зелени можно сказать тонет вся Александрия. Лучшими из них считаются сад Хедива и Антониади. Я был только в саду Антониади. Владетель последнего исключительная личность и заслуживает полной симпатии русского че­ловека. По происхождению – грек, по профессии – торговый человек, русский подданный, Антониади питает самые горячие симпатии к русским. В последнюю русско-турецкую войну Антониади всякий раз торжественно праздновал дни славных побед русского оружия – сад его в это время роскошно иллюминовался и украшался русскими флагами. И теперь нередко он приглашает к себе наших моряков офицеров и оказывает им большое радушие и гостеприимство; им же основана в Александрии, кажется, единственная в Африке русская школа.

Вход в сад Антониади бесплатный и открыт для публики по вторникам, четвергам и воскресеньям от 3–6 часов. Пальмы, мандарины, лимонные, кипарисовые, фиговые и абрикосовые деревья, агавы, латании, бананы и множество других тропических растений, которые у нас можно встретить только на цветочных выставках в столицах да в оранжереях Императорского ботанического сада, здесь встречаются на каждом шагу. Роскошные цветники, необыкновенно приятный аромат, разливающийся в воздухе, все это ласкает и нежит вас, и как-то невольно является желание подольше побыть здесь, подышать полною грудью и насладиться его чудным благоуханием.

Вообще об Александрии можно сказать, что, несмотря на восточный характер своих построек, она более подходит к типу европейских городов. Арабы здесь одеваются в европейские костюмы, всюду слышится европейская речь, крупные торговые обороты в руках европейцев. Почти исключительными фактическими заправителями и хозяевами всего здесь рыжие несимпатичные бритты.

Предметами внимания путешественников, кроме упомянутых выше садов, служат дворец Хедива, колонна Помпея и арабское кладбище.

После беглого осмотра Александрии, я вместе с моими спутниками отправился в Каир. От Александрии до Каира шесть часов езды и в третьем классе доехать стоить 4 руб. 30 коп.

Вот уже я в стране фараонов, в стране вечной зелени, в стране чудес. Еще только 20 марта, – мои северные соотечественники, вероятно, щеголяют еще в шубах, но здесь уже все развернулось, все цветет и благоухает, и я испытываю высокую тропическую температуру, умеряемую только дождями, которые бывают здесь в марте довольно часты.

Со стороны вокзала Каир непривлекателен или, вернее, прямо грязен. Центральные же улицы напротив положительно хороши – широкие, с отличными тротуарами, все дома здесь утопают в садах тропической растительности, по улицам всюду большое движение. Извозчики здесь черномазые арабы в национальных костюмах, но экипажи и упряжь у них европейские. Везде шум, гам и крик – на разные лады дико вопят торговцы-носильщики, предлагая свои неприхотливые товары, пляшут под звуки своих первобытных инструментов черномазые обитатели Африки и выкрикивают свои дикие песни, – словом везде шум и гвалт стоит, как на наших деревенских шумных базарах.

Население Каира чрезвычайно разнообразно: начиная с европейца вы здесь встретите представителей почти всех племен Африки. На каждом шагу, как во всех восточных городах, вы встретите здесь множество верблюдов, ослов и мулов, перевозящих тяжести и людей. Арабы в Каире чрезвычайно надоедливы и навязчивы. Едва только они завидят европейца, как бегут к нему, предлагая экипажи, гостиницы, рестораны и кофейни. И они не отстанут от вас до тех пор, пока вы категорически и решительно не скажете: «рух» (прочь). Здесь, в Каире, следует избегать жидовских гостиниц, где вы можете встретить миллионы недоразумений, если вы неопытный путешественник.

Везде, начиная с магазинов и кончая гостиницами, в Каире нужно крепко торговаться; каирцы без церемонии запрашивают с вас, как в пресловутых петербургском Апраксине и московской Ножовой линии, всегда втрое.

По приезде в Каир, я старался распределить время так, чтобы в первый день осмотреть город и его достопримечательности, а на второй поехать на пирамиды и побывать в музее.

Погода стояла чудная, и мы поторопились поскорей выбраться на свежий воздух из душного номера гостиницы. Мы начали осмотр Каира с городского сада, где в то время играла египетская военная музыка. Роскошная тропическая растительность, прекрасные беседки, замечательные гроты, каналы и пруд, обширные ковры сочной, нежной зелени, довольно сносная музыка, – все это невольно тянет сюда в часы досуга и отдыха обитателей Каира и путешественников. С высоких здешних гротов можно осматривать сад и городские улицы с птичьего полета.

Не будучи знакомы с местным языком, мы взяли драгомана и покатили осматривать цитадель. Последняя стоит на большой возвышенности и господствует над городом. Отсюда открывается прекрасная панорама на город с его садами и окрестностями, – вдали, в тумане, видны и здешние каменные исполины – пирамиды. Здесь же в цитадели мы осматривали мечеть, построенную по образцу константинопольской Софийской. Грандиозностью, богатством, своим архитектурным устройством и орнаментом она производит на путешественника сильное, неотразимое впечатление. Цитадель в настоящее время занята английским гарнизоном. На обратном пути из цитадели, мы заехали в арабскую молельню, усыпальницу нескольких египетских хедивов. Оригинально-убогая наружность этого здания, без кровли в середине, очень бедная обстановка, все это производит какое-то тягостное впечатление на посетителей. При выходе из нее мы встретили туземную похоронную процессию. Покойника везли в европейской карете, обвешенной коврами. Родные и знакомые ехали впереди и сзади гроба. Туземная музыка следовала тут же и издавала какие-то неприятные, дребезжащие, какофонические звуки, во всю мочь один из музыкантов жарил в барабан. Никаких духовных особ в числе провожающих не было видно.

В общественных увеселительных местах, везде, так сказать, на первом плане, европейцы, везде французы и француженки, англичане и англичанки, словом обитатели Европы чувствуют себя здесь как дома.

Нужно было бы еще многое осмотреть в городе, но день склонялся к вечеру, а на утро предстояло раннее путешествие к пирамидам, предстоял осмотр музея и обратный путь в Александрию, и потому мы решили лечь в постель пораньше.

Мы должны были подняться в три часа утра, чтобы к восходу солнца быть уже на вершине пирамид. К великой досаде мы проспали и поднялись с постели в четыре часа. Я сердился на всех, бранил других и себя, порол горячку, торопил возницу, и мы мчались к пирамидам, что называется, на всех парусах. Но солнце не ждало нас, огненный шар его выкатился уже на горизонт, когда мы подъехали к пирамидам. Только здесь у подножия каменных великанов сознал я, что попусту волновался, – мои нервы не выдержали бы страшной головокружительной экскурсии к небесам. Подъем на пирамиды совершается почти по отвесной стене, один неверный шаг, или потеря баланса – и от вас останется смятка, словом одни мечты. Впрочем, подняться на вершину пирамиды при помощи арабов еще вещь возможная, но спуститься вниз иное дело: вопрос этот я и доселе не могу решить удовлетворительно; здесь нет ни ступенек, ни лестниц, ни барьеров, словом, вы положительно висите в воздухе. В данном положении как для пугливой лошади, возможен один только исход, совершить свое salto mortale с завязанными глазами, предоставив себя в полное распоряжение проводников, как здесь иногда в подобных случаях и бывает с чересчур любопытными путешественниками.

Кроме подъема на вершину пирамид возможен и иной подвиг храбрости – это экскурсия внутрь пирамиды. Проводники арабы так вас подстрекают, что вы забываете опасность и, по собственному желанию, делаете шаг вперед. Этого момента, и дожидаются черномазые, вы теперь в их власти, они стремительно хватают вас за руки и тащат вас вниз. Через минуту вы уже стоите на краю глубокой ямы, вы спускаетесь с проводниками в пропасть, идете, согнувшись вдвое, низкими ходами. Спуск вниз алебастровый, с легкими углублениями, скользкий, нога держится плохо, и вы катитесь сами собой вниз. С удивительной ловкостью и быстротою арабы тащили меня по скользящей поверхности вверх и вниз, я невольно подчинился их решительному образу действия и только по временам цеплялся за стены. Кругом было темно, как в аду; только слабый свет стеариновой свечи указывал нам путь. Мы добрались наконец до саркофага, и арабы моментально осветили его бенгальским огнем, вероятно, думая поразить меня; но мне было не до того, мне ужасно наскучило их распоряжение мною как вещью, и я решительно заявил о своем желании выбраться вон.

Я был очень доволен, что выбрался на белый свет живым и не калекой. В таких экскурсиях в сообществе только арабов проводников не мешает иметь при себе для острастки револьвер; вообще это черномазое племя очень нуждается в палочном поощрении. Люди эти устраивают иногда для путешественников, соглядатаев пирамид, неожиданные неприятные бенефисы: в глубине пирамиды они неожиданно гасят огонь и требуют бакшиша, угрожая оставить одного во тьме кромешной, и путешественник должен бывает волей-неволей платить им неприятную контрибуцию.

На возвратном пути мы осматривали сад Хедива и Булакский музей. По декоративному убранству, по роскошной растительности сад Хедива – это, можно сказать, волшебный сказочный сад. Множество причудливой формы гротов с галереями и каскадами, масса затейливой восточной архитектуры беседок, необыкновенно живописные с искусственными островами и роскошными цветниками пруды, искусно подобранные по всюду раскинутые одной величины и формы красивые мозаические ковры, все это невольно привлекает вас и производит приятное, чарующее впечатление.

Булакский музей – он же и дворец Хедива. Дворец устроен со всею восточною царскою роскошью. В музее первое место занимают мумии египетских фараонов и придворных вельмож. Древние египтяне были удивительно мастера по части всяких консервов. Целые тысячелетия протекли, канули в Лету целые царства и народы, время истребило города и крепкие гранитные монументы, а бренные мумии и доселе целехоньки. У Рамзеса II, например, кожа на лице, на сложенных на груди руках, ногти на пальцах рук, очертание носа, подбородка, волосы на голове и материя, которой обвито тело, все сохранилось замечательно хорошо.

Некоторые мумии лежат с открытыми, еще сохранившимися глазами; взгляд и выражение лица их производят на посетителей ужасное, подавляющее впечатление. Есть здесь в музее мумии птиц и животных, употреблявшихся в то время в пищу. Я видел сохранившихся таким образом козу и курицу.

Все мумии лежат в тех же гробах, в которых они были взяты с места своего погребения. Гробы имеют форму наших гробов, только разрисованы человеческими фигурами. В отдельных шкафах и витринах музея помещается множество различных предметов и безделушек туалетных, найденных в пирамидах и саркофагах: каменные плиты с иероглифическими надписями, разные шкатулки, кольца, серьги, ожерелья и многое множество других археологических предметов, все это может представлять великий научный интерес для гг. археологов. Для того, чтобы составить понятие о богатстве музея нужно посвятить на обозрение его целые месяцы, каковым временем, к сожалению, мы не располагали. Чрез нисколько часов поезд снова мчал нас в Александрию.

Снова на пароходе. Чудный летний вечер. Солнце уже купается в море, разливая последние лучи свои по небосклону. Взошла луна, мириады звезд загорались в небе. На палубе тоже горят огоньки. Какое-то особое затишье чувствуется среди обитателей парохода, – кто молится, кто читает духовно-нравственные книги, кто вечеряет, а неко­торые уже отошли ко сну. Наш пароход «Лазарев» между тем тихо и плавно шел к Святой Земле, мерно рассекая зеркальную поверхность моря. Прошла и ночь. «Скоро «Святая Земля», сказал капитан. Как по команде все засуетились, все спешили собирать свои пожитки, чтобы к поезду в пристань быть готовыми немедленно выйти с парохода. «Вот и Святая Земля», крикнул кто-то из паломников. Как электрическая искра пробежала по палубе весть о появлении берега Св. Земли. Взоры всех устремились туда, где совершилось искупление рода человеческого, и вс. благоговейно осеняли себя крестным знамением, многие пали ниц и долго, долго оставались в таком молитвенном положении. Какой-то особенный благоговейный трепет охватил всех, многие в сердечном умилении плакали.

Мы остановились на рейде в двух верстах от пристани г. Яффы. Чрез несколько минуть нас со всех сторон окружили лодочники, которые с страшным гамом с двух сторон взбирались на пароход. Все мы были предупреждены о проделках арабов в подобных обстоятельствах и усугубили свою бдительность: паломницы сидели на своих мешках, а паломники крепко держали в руках свои вещи. Как хищные звери, арабы рыскали по палубе, разыскивая пассажиров. Вдруг одна из паломниц закричала: «ай батюшки, голубчики, помогите»... и, заливаясь горькими слезами, бросилась за черномазым, но араб уже успел сбросить ее мешок в баркас. Такие и подобные крики поминутно раздавались то в одной, то в другой части палубы. Своим поведением арабы выводили всех из терпения, многие даже плакали. Особенно возмутительно, бесцеремонно было обращение их с паломниками при посадке на баркасы. На какой баркас попали вещи, многие совсем не знали. Паломников арабы бросали на баркасы как вещи, паломницы летали иногда чуть не в верх ногами, некоторым пассажирам при этом пришлось испытать боками прочность лодочных бортов. Желание как можно больше забрать на баркас пассажиров порождало массу неприятных недоразумений между арабами: ссоры, затрещины и потасовки постоянно чередовались то в одном, то в другом месте палубы. Не мало недоразумений у них было и с паломниками при уплате последними денег за перевоз. Сговорившись на пароходе перевезти за 10 коп. с человека, они при высадке с баркасов требовали по 25 копеек. Такое странное поведение арабов объясняется крайнею их бедностию, вообще же они довольно честны, и вы можете быть уверены, что вещи ваши не пропадут, хотя бы они попали и на другой баркас.

Г. Яффа – ворота Святой Земли, лучшая часть Палестины. Еще за несколько верст чувствовался ароматический запах апельсинных и лимонных деревьев. Мы подъезжали к Яффе в то время, когда там все цвело и благоухало, когда шел там первый весенний сбор апельсинов и лимонов. С моря Яффа не особенно привлекательна и производит впечатление старой полуразрушенной крепости. По скату возвышенности амфитиатром громоздятся старые, грязные дома с плоскими крышами и однообразной восточной архитектурой. Заглянуть внутрь города вам даже не хочется, – так везде грязно, тесно и мрачно. Всюду виднеется нечистота и чувствуется страшная вонь, – на улицах валяются дохлые собаки и кошки. Яффа построена без всякого плана: улицы кривы и тесны, дома громоздятся один над другим. В той части города, которая расположена на берегу моря, езды в экипажах нет, с трудом можно пробираться здесь только на осле, да и то не везде, а потому с парохода все тяжести переносятся на плечах арабов.

Лучшую часть Яффы составляют ее окраины: здесь находятся роскошные сады апельсинных, лимонных, фиговых, гранатных и др. деревьев, здесь лучшие улицы с новыми постройками, тут пульс городской жизни, сосредоточие всей торговли, здесь вечное оживление, шум и гам, тут к вашим услугам экипажи, мулы, верблюды и ослы. Но в этой части города встречаются своего рода неудобства и неприятности: на каждом шагу к вам назойливо лезут здесь арабы и арабчата, жалобно ноют, вымаливая бакшиш. На каждом шагу вам неотвязчиво предлагают всевозможные услуги: показать город, почистить сапоги, привести осла или нанять экипаж. И за всякую мелкую услугу, за всякое ничтожное содействие арабы настойчиво требуют бакшиш; они лезут далее к окну вашей гостиницы с стереотипной фразой: «хаваджа (господин), бакшиш», или «хаджи (пилигримм), дай бакшиш».

Вообще в сношениях с арабами нужно, что называется, держать ухо востро. Если вы, требуя услуги или помощи араба, не условились заранее в цене, они возьмут с вас вчетверо. Если вы поручите что-нибудь купить, не предупредив его о том, сколько вы на это ассигновали, он сорвет с вас в десять раз выше вашей сметы. При этом он поставит вас в такое положение, что вы волей неволей должны будете уплатить деньги. Он будет плакать, молиться на вас, стыдить вас и призывать на вас несчастия, словом, не оставит вас до тех пор, пока вы не уплатите ему требуемой им суммы. Впрочем, назойливость, попрошайничество, нахальное требование бакшиша процветает во всей Палестине. Крошечный ребенок, едва умеющий произносить «бакшиш», уже протягивает к вам руку. Целыми толпами бегут ребятишки за вашим экипажем и жалобно вымаливают бакшиш.

Мы остановились в Яффе на подворье, принадлежащем русской миссии. Подворье это находится, по преданию, на том месте, где апостол Петр воскресил благочестивую Тавифу и занимает лучшую часть города. Оно имеет весьма приличный и удобный двухэтажный дом, обширный с роскошною тропическою растительностию и прекрасными беседками сад; в саду вырыт довольно большой пруд, где разведено много разных пород рыб. В настоящее время на подворье строится и церковь; словом, здесь паломникам бывает приятно отдохнуть душою и телом после продолжительного и утомительного морского путешествия. В Яффе пробыли мы только несколько часов. Мы торопились на утро попасть в Иерусалим, чтобы там встретить и провести праздник Входа Господня в Иерусалим.

Из Яффы в Иерусалим можно совершить путешествие двояким образом: можно поехать в экипаже, можно и верхом на осле, лошади или муле. Удобнее и приятнее поехать в экипаже, называемом здесь «коруццою», в четыре или шесть мест.

Весь путь от Яффы до Рамле, где делается привал, представляет плодоносную равнину, покрытую садами и засеянными полями. Дорога здесь шоссейная, ровная. В Рамле пешие и конные останавливаются на час или полтора. Здесь пьют чай или кофе и закусывают, а извозчики кормят лошадей. Таких остановок до Иерусалима делается три или четыре.

От Рамле местность становится волнистою, – вы уже постоянно переваливаетесь с горы на гору, растительность постепенно уменьшается и чем ближе к Иерусалиму, тем более природа становится бедною и унылою. Иудейские горы совершенно голые, даже в расселинах скал незаметно растительности; дорога здесь становится однообразною, монотонною и скучною. От Яффы до Иерусалима вы проезжаете 16 сторожевых будок, где и доселе живет турецкая стража, поставленная охранять паломников от нападений и грабежа кочевников бедуинов. В настоящее время на этом пути случаи грабежа редки, но в окрестностях Иерусалима бедуины и доселе пошаливают.

У самого Иерусалима на каждом шагу вы встречаете арабок, несущих на головах огромные тяжести – съестные припасы и кучи хвороста на иерусалимский рынок; тут же медленно тянутся целые караваны верблюдов, ослов и мулов, нагруженных большими тяжестями. Вот наконец и последний подъем к св. граду Иерусалиму. Сердце тревожно бьется. Желание увидеть св. град с каждой минутой растет. Целый рой мыслей проносится в вашей голове, целое море чувств волнует вашу душу. Вы чувствуете прилив необыкновенной радости, что наконец достигли желанной цели. Вот и святой град Иерусалим, по нашему народному песнотворчеству, «всем городам, Мати».

Я не стану касаться психологического состояния православного русского человека в эти великие, светлые и редкие в жизни минуты, – их невозможно передать пером, – их можно только пережить, перечувствовать.

Мы приехали в Иерусалим в шесть часов утра. Солнце уже поднялось из-за горизонта и своими огненными лучами красиво золотило верхи зданий. В воздухе чувствовалась приятная прохлада и свежесть. На колокольне звучно гудели колокола. Весь город уже встрепенулся от своей ночной дремоты. Тысячи православных поклонников с пальмами и масличными ветвями большими толпами расходились по церквам. Мы направились на «Русские постройки». К несчастью, свободных номеров там не оказалось, и мы вынуждены были с багажом странствовать по городу и искать квартир. Всех пилигриммов, православных, католиков, армян, коптов и лютеран к празднику Пасхи собралось в Иерусалиме до 12, 000. Все греческие подворья, где бы можно было нам, православным, приютиться на время, были уже переполнены, – частных же квартир в Иерусалиме нет. В гостиницах, куда направили мы стопы свои, заломили с нас за немудрый номер по 20 франков (8 рублей) в сутки. Словом, положение тех из нас, кому требовалось отдельное помещение, было довольно неприятное, – приходилось выбирать одно из двух: шли остановиться в гостинице и платить за помещение бешеные деньги, или же поселиться с «меньшей братией» в странно-приемной и испытать все прелести спартанского паломнического жития. На пути из Смирны, к счастью, познакомился я с афонскими иноками о.о. А. и В., и они предложили мне временно поместиться в их номере, который отведен был им, по распоряжению начальника русской миссии в Иерусалиме. Я был рад такому случаю и решился воспользоваться их любезным предложением тем более, что о. А. оказался моим земляком, человеком бывалым, хорошим собеседником, представителем того типа русских людей, которые на своем веку успевают пожить и помолиться. По происхождению дворянин и сын богатого помещика, по профессии военный, о. А. в Севастопольскую кампанию служил в артиллерии, участвовал в боях и остался жив и невредим. После кампании он вышел в запас и с этого времени начинается его продолжительная одиссея. Он путешествовал по Европе, Азии, Африке и Америке. В южной Америке 3 1/2 года существовал фотографией. Во время продолжительного своего скитальчества он успел практически изучить языки: французский, английский, немецкий, испанский и итальянский. На всех этих языках о. А. изъясняется совершенно свободно, как на родном. Два года тому назад он постригся в иноки одного из афонских монастырей. Какие именно причины вызвали стремление к аскетическим подвигам, – неизвестно, но, насколько я заметил, о. А. несет свой жребий благодушно, как истый инок подвижник, хотя не мало исчерпал горя и невзгод в этот последний небольшой промежуток времени.

Оставив свои вещи в номере гостеприимных афонских иноков, я торопливо пошел в главную святыню Иерусалима, в храм Воскресения Христова. В этот день католики праздновали первый день своей Пасхи, а потому и совершали богослужение в пещере Гроба Господня. На площадке, при входе в храм Воскресения, я встретил две роты вооруженных магазинками турецких солдат, назначенных по случаю праздника для поддержания порядка в храме. Последний переполнен был молящимися. Богослужение одновременно совершалось в трех приделах, – везде пели большие хоры певчих, у католиков сверх того звучно гудел орган. В храме происходило какое-то странное смешение языков и напевов: у православных слышались латинские священные песни и католический орган, у католиков греческое пение, и все это сливалось в один гул, в одну общую молитву. Чрез несколько минут в фесках и с ружьями вошли в храм турецкие солдаты и обложили в две линии часовню Гроба Господня. Вскоре начался католический крестный ход. Впереди шли три каваса, мерно и громко ударяя об пол булавами, затем потянулось в роскошных облачениях, с громким, но не особенно стройным пением, многочисленное католическое духовенство с архиепископом во главе.

Присутствие в храме турецких солдат в фесках, их неособенно деликатное обращение с публикой и разговоры, пребывание в храме посетителей, не принадлежащих к христианским религиям, – все это резко бросается в глаза свежему, непривычному к такой своеобразной картине человеку и производит тягостное впечатление.

По окончании богослужения я отправился к нашему консулу В. А. Максимову попросить его доставить мне некоторые удобства во время предстоящих религиозных торжеств в храме Воскресения Христова, а также попросить у него каваса, который бы сопутствовал мне в поездке на Иордан. Виктор Александрович принял меня очень любезно и обещал мне помочь во всем и всем, чем может; на Иордан же предложил поехать на другой же день вместе с его семейством.

В первый же день по приезде в Иерусалим я занялся его осмотром и, сознаюсь, он произвел на меня не совсем приятное впечатление. Расположен Иерусалим на вершине и по скатам горы; по характеру своему он ни чуть не отступает от типа старых восточных городов. Разделяется он на две части – старую и новую. Первая группируется возле храма Воскресения, где совершились великие евангельские события и обнесена стенами; вторую – составляют окраины. Старая часть города производит неприятное, тягостное впечатление. Улицы здесь тесны, темны и грязны, тротуаров нет, дома самой незатейливой, первобытной архитектуры, построены без всякого плана и не имеют никаких удобств. Здесь вы встречаете лестницы, площадки и капитальные стены там, где они совсем лишни; комнаты здесь устроены с низенькими сводами; всюду поделано множество галерей, тайников и темных, совершенно не нужных ходов. Множество квартир в этих странных архитектурных постройках вечно погружены в полумрак. На улицах везде грязь и зловоние, везде самые благоприятные условия для развития заразы и всякой эпидемии. Вся торговля сосредоточивается в местности, прилегающей к храму Воскресения Христова. Здесь в открытых нишах производится галантерейная торговля, здесь же продают с изображениями распятого и воскресшего Спасителя восковые свечи, перламутровые крестики, монашеские четки и всевозможные съестные припасы, – повсюду на лотках у разносчиков видны восточные сласти с странным вкусом и запахом и весьма подозрительного качества; здесь же близ храма устроены и бани, и парикмахерские. На каждом шагу вы видите костюмы, напоминающие одежды времен Спасителя. На улицах и у храма Воскресения сидят типичные представители корыстолюбивейшего в мире народа с большими пейсами и маленькими ящиками для размена денег, и вам живо вспоминается евангельское событие – изгнание Спасителем из храма корыстолюбивых предков этих отвратительных паразитов еврейского народа. Всюду встречаете вы здесь грязных, оборванных, растерзанных нищих, жалобно вымаливающих бакшиш. По всем улицам, по случаю праздника, сильное движение пеших и конных, везде масса мулов, верблюдов, ослов и лошадей. Множество людей в самых разнообразных костюмах протискиваются сквозь толпу, бесцеремонно расталкивая всех. Об извинениях тут не может быть и речи – это не для них писано.

Всюду гам и крик, как на деревенских наших пожарах или сходках. – Восточные «человеки», объясняясь в самом спокойном нормальном состоянии духа, всегда кричат во все горло – это их врожденная, характерная черта.

Движение в экипаже в этой части города совсем невозможно – так как она расположена на крутом скате возвышенности, где нередко притом встречаются довольно крупные ступеньки. Чистых и даже сносных европейских магазинов, за исключением двух, трех, здесь нет. Рестораны и чайные существуют только при гостиницах. По всем улицам с знаменами, бубнами и песнями бродят толпы арабов и совершают свои религиозные языческие обряды.

Окраины составляют лучшую часть Иерусалима, – здесь широкие улицы, и приличные удобные дома, и чистые гостиницы и магазины; здесь всегда к вашим услугам готовы довольно приличные экипажи. Здесь и санитарные условия довольно сносны. В этой части города находятся русский православный собор, русские постройки, здесь же живет и русский консул.

За городом целыми десятками сидят несчастные страдальцы прокаженные, жалобно вымаливая у прохожих бакшиш. Тон их мольбы раздирает душу; вид их возбуждает отвращение: по лицу, ногам и рукам раскинулись и слились вздутые багрового цвета прыщи, все это открыто, все это нарочито выставляется напоказ, чтобы тронуть, разжалобить публику. Мало этого, они бегут за вами и не оставляют вас до тех пор, пока не получат бакшиш. Вообще, нищенство страшно развито в Иерусалиме. Старые и молодые арабы, даже взрослые девицы, назойливо пристают к вам, чтобы сорвать с вас бакшиш.

Эта назойливость, это вечное нытье до того надоедают вам, что вы считаете себя счастливым, когда попадете в свою квартиру и не чувствуете, наконец, возле себя этих несносных попрошаек.

На другой день по приезде в Иерусалим, в 6 1/2 часов утра вместе с добрым семейством В. А. Максимова мы выехали на Иордан. Хотя был ранний час и в воздухе еще чувствовалась утренняя свежесть, но солнце уже палило немилосердно. Не будучи знаком с тропическою полуденною температурою, я оделся, что называется, не по сезону и не предпринял ничего, чтобы предохранить голову от солнечного удара, а шею от обжогов. Спутники мои удивились моей неопытности. Впрочем, ошибка была вскоре поправлена. Любовь Ивановна (супруга консула) любезно предложила мне свое полотенце, которым и обвила мою шляпу, спустив концы его на шею и по плечам. Скоро, действительно, я убедился, что для путешествия в такую жару, какая бывает здесь, эта предохранительная повязка положительно необходима.

Между тем у крыльца уже стояли наши провожатые – шейх (старшина) и кавас – и приводили в порядок наших животных – ослов и лошадей. Через несколько минут все было готово к отъезду, и мы целой кавалькадой двинулись в страну Иерихонскую. «Не забыли ли чего, хорошо ли сидеть вам, господа; уложили ли багаж, Оди?» (имя каваса консула) и проч. и проч., – заботливо спрашивала Л. И. Максимова.

Впереди кавалькады на ретивом коне стройный, с выразительным малайского типа лицом, черными горящими глазами, в черном бедуинском плаще с ружьем и револьвером ехал шейх. Оригинальный, живописный наряд его, статная фигура, красивая молодецкая посадка на коне так и просились на картину. Животные наши как-то особенно охотно шли под нами, так что приходилось нередко сдерживать их. Для здешних путешествий особенно хороши ослы, они бегут все время рысью и сидеть на них так удобно и покойно, что вы не чувствуете усталости, проехав большое пространство. Особенное достоинство их составляет необыкновенная осторожность, с которою они проходят места опасные для езды и особенное уменье спускаться с отвесной почти скалы. Опустите только поводья, осел сам выберет всегда самую удобную тропинку. Если вы для него тяжелы или немного ему надоели, он сумеет весьма осторожно ссадить вас на землю, опустившись сперва на передние, а затем на задние ноги.

Прекрасная погода, удобства для путешествия, веселое общество, все это делало поездку приятною и интересною.

Впереди нас на несколько часов раньше шли также на Иордан около семи сот паломников. Мы составляли таким образом их ариергард. У подошвы Елеонской горы и около Вифании попадались нередко зеленеющие луга и сады с тропическою растительностью, но в верстах шести за Иерусалимом мы уже начали переваливать по узким песчаным и каменистым тропинкам с одной горы на другую, из одного ущелья в другое, при этом нередко приходилось нам пробираться по краю пропасти. Природа здесь однообразная, скучная, всюду стоят голые, обнаженные скалы; словом, нет местечка с свежею зеленью, на котором бы мог остановиться, отдохнуть глаз путешественника.

На пути встречались нам партии отставших паломников и группы путешественников англичан. Последние двигались с большим скарбом, – с палатками, кроватями и походными кухнями, попадались также арабские семейства, пробиравшиеся в соседнюю деревню на ярмарку.

На полдороге мы остановились в «хане» (двор, окруженный каменной стеной с навесом) немного отдохнуть и закусить. Все – и люди, и животные – были этому рады, так как до Иерихона оставалось еще часов пять утомительной езды. После часового отдыха мы снова тронулись в путь. Дорога теперь казалась нам еще более тяжелою и утомительною. Мы напрягали последние силы, чтобы добраться до желанного приюта. Версты за две до Иерихона послышался звон колоколов – эта была обычная здесь церемония встречи паломников. Колокольный звон смолк только тогда, когда мы прибыли в Иерихон. В Иерихоне мы направились прямо в дом начальника нашей православной миссии о. Антонина. Здесь уже кипели на вольном воздухе огромнейшие, величиною в десять ведер, самовары; возле них сидели группы паломников и с великим наслаждением утоляли жажду. Многие уже отпили чай и отдыхали под тенью дерев на мягкой, сочной, зеленой мураве; более крепкие отправились бродить по Иерихону.

Оставив животных на попечении шейха и каваса, мы отправились в отведенные нам номера, где, приведя себя несколько в порядок, с большим удовольствием сели за чай. После непривычного утомительного путешествия, мы несказанно были рады удобному приюту о. Антонина. Вообще, все постройки о. Антонина в Палестине возведены в таких местах, где особенно дороги приют, покой и удобства. Иерихонское убежище его представляет, так сказать, оазис среди пустыни, блаженный покой, земной рай для истомленных путников. В приюте о. Антонина имеются общее помещение и отдельные номера числом до 16. Все помещения чистые и удобные, прислуживают здесь черномазый араб и малайского цвета арабка. Здесь православный русский паломник найдет все близкое его сердцу, всегда к его услугам имеется самовар; под тенью тропической растительности он может отдохнуть, освежиться, получить обед с русскими блюдами, здесь же, под открытым небом, он может, наконец, слышать на далекой чужбине дорогое его сердцу славянское богослужение.

В шесть часов вечера под тенистым масличным деревом поставлен был стол и затеплили сотни восковых свечей, скоро явился батюшка с псаломщиком, нашлись и певчие, и началась на славянском языке всенощная. Солнце уже склонялось к вечеру и косыми лучами своими красиво золотило верхи зданий; вечер был тихий, теплый и ясный, движение в городе стихло, в саду приюта была мертвая тишина. Благоговейное, истовое служение батюшки, внятное, толковое чтение псаломщика, тихое, стройное пение хора, все это имело какую-то особую духовную, неизъяснимую прелесть, чувствовалось что-то родное, русское, близкое сердцу, невольно вспоминались родные образы, воспоминалась родная православная отчизна и как-то особенно хотелось молиться.

На другой день ранним утром мы отправились на Иордан и Мертвое море. От Иерихона до Мертвого моря 15 верст. Дорога здесь идет отчасти между горами, отчасти по долине Иорданской. Еще издалека мы увидели море Лота с его зеркальною поверхностью и «Сорокадневную гору», где в посте и молитве провел Богочеловек сорок дней и победил диавола. Через пять часов после выезда из Иерихона мы были на Мертвом море. Спутницы наши непременно желали выкупаться в море Лота. Сколько опасности представляет купанье в Мертвом море и как вредно влияют его испарения, можно судить по следующей характерной заметке английского ученого Линча, который в 1848 году вместе с другими учеными исследовал это море. Между прочим вот что он пишет: «Наши платья и лица покрылись кристаллами, производящими раздражительное действие на глаза и кожу. Все мы походили на страдающих водянкою: тощие пополнели, полные потолстели, бледные стали свежими, свежие стали багровыми, тело начало покрываться гнойными прыщами. Во время плавания мои товарищи заснули во всевозможных положениях тяжелым, беспокойным сном. Моему воображению представлялось что-то ужасное в разгоревшихся и вздутых лицах моих спутников; казалось, страшный ангел смерти носился над нами. Одни спали, согнувшись, глубоким сном, и руки их, лишенные движения по кисть кожи от вредного действия воды, безжизненно висели на покинутых веслах; другие, закинув голову назад, с растрескавшимися в кровь губами, с ярким румянцем на щеках, казались даже и во сне страдающими от жара и истощения, тогда как иные, на лицах которых играли отраженные водою лучи, походили на призраков, и их забытье сопровождалось нервным дрожанием всех членов; время от времени они вскакивали, жадно припадали к бочонку с водою и снова впадали в оцепенение». После этого купанья один из членов экспедиции Линча скончался.

Как ни рисковано было окунуться в Мертвом море, но никому не хотелось показаться трусом, и вот волей-неволей пришлось совершить опасное погружение. Вода в Мертвом море весьма прозрачна и плотна, она оставляет на теле сальный осадок и сильно щиплет. На дне моря находится большой осадок каменного угля, который поднимается при погружении в воду. Плавать в море приятно и легко, дно твердое. Никаких накожных болезней я не испытал после купанья. Последнее, вероятно, произошло потому, что в тот же день, после купанья в Мертвом море, я купался в Иордане.

С Мертвого моря мы отправились на Иордан. От моря Лота до Иордана полчаса езды. Долина Иордана покрыта солнцеватою почвою. Берег Иордана в том месте, где купаются паломники, окаймлен кустарником. Течение Иордана быстрое, берега его грязны, вода мутная, дно иловатое, нога вязнет в нем по колено.

Несмотря на то, что в Иордане впродолжение года купается несколько десятков тысяч паломников, но приспособлений и удобств здесь нет никаких, – негде даже раздеться; раздеваются на виду у всех. Когда мы прибыли на Иордан, весь берег его был унизан народом; во многих местах были раскинуты палатки путешественников; здесь же бродили ослы, мулы и лошади. Каждый занят своим делом: кто купается, кто собирает траву или камушки, кто ест, кто спит, одни одеваются, другие раздеваются; всюду разговор, шум, гам, стрельба из ружей, ржание животных, – одни приезжают, другие уезжают, одни приходят другие уходят.

Совершив, по обычаю, троекратное погружение, отдохнувши и закусивши несколько, мы отправились в обратный путь и в четыре часа вечера мы уже снова были в Иерихоне в гостеприимном приюте о. Антонина. Вечер был теплый, небо звездное, всюду царила тишина, только по временам неприятное ржание ослов нарушало общую гармонию. На просторе без паломников чувствовалось как-то особенно приятно, уютно, как будто в родном доме. Мы раскинули столик под тем масличным деревом, где накануне совершалось богослужение и приказали подать самовар. Около девяти часов вечера невдалеке от нас показались пылающие костры, вскоре послышалось дикое пение воинственных песен, вой и крики, напоминающие пение дервишей во время их религиозных экзальтаций. Все общество наше было заинтересовано этим, всем любопытно было посмотреть оригинальное, дикое представление. Действительно, это были воинские игры, которые, по желанию англичан – путешественников, дикие поселенцы арабы устроили по случаю своего праздника.

Программа игр была несложна: сомкнувшись живой стеной и сцепившись рука с рукою в локтях, мужчины били в ладоши, пели дикие песни и при этом некоторые из них в подражание дервишам издавали хриплые звуки, и все то наступали вперед, то отступали. Но вот с шашками в руках выделились два араба и с каким-то особым упоением проделали несколько своих военных приемов. После мужчин выступили женщины с детьми и исполнили свои характерные, зажигательные национальные пляски. Одна из диких артисток во время пляски обходила публику и над ухом каждого проделывала такие трели, что трещала барабанная перепонка. Все время один из черномазых поддерживал костры, сильные искры и пламя которых особенно занимали арабов и экзальтировали их. Все время черномазые неистово кричали и били в ладоши, не жалея ни рук, ни горла. В заключение игры дикие артисты, по обычаю, потребовали бакшиш.

Рано утром на другой день мы отправились в обратный путь. На пути заехали в Вифанскую обитель, где иноки оказали нам весьма радушное гостеприимство, – угощали кофеем, ликером и водою с вареньем. В пять часов вечера мы уже были в Иерусалиме.

Оригинальную, редкую и поразительную картину представляет храм Воскресения Христова в день получения благодатного огня, в Великую Субботу. Дружной, неудержимой волной православные поклонники стремятся на это светлое, православное церковное торжество, – не жалеют они ни средств, не боятся ни опасности для здоровья, ни других неудобств. Весь храм Воскресения имеет в этот день вид скорее оригинального импровизированного театра, чем храма. Во всех нишах, везде, где можно устроить какое-нибудь помещение для зрителей, везде устроены места, – и все это берется православными поклонниками на расхват, с бою и за большой бакшиш. Почти за целые сутки, с вечера Великой Пятницы, забирается православный люд в храм; здесь он проводит всю ночь в молитве и выносит с стоическим терпением все неудобства и лишения.

В два часа утра в Великую Субботу кончилась утреня, длившаяся с десяти часов вечера Пятницы. Все огни в храме за исключением одной католической неугасимой лампады, погасили, «кувуклию» (часовню Гроба Господня) заперли и запечатали. Настало время бесконечно-долгого, тоскливого ожидания торжества. Между тем от продолжительного пребывания огромной массы публики в храме стоит духота, многих одолевает дремота, более слабые чувствуют дурноту. Час дня. На колокольне загудел колокол, возвещая православным обитателям Иерусалима об имеющемся совершиться великом церковном торжестве. В одно мгновение все встрепенулись в храме, все ожили и повеселели.

Я находился в свите нашего консула В. А. Максимова и, благодаря его любезному содействию, пользовался большими удобствами на всех богослужениях и религиозных торжествах. Шествие нашего консула из его квартиры на церковное торжество было церемониальное. – Впереди процессии шли кавасы и в такт крепко ударяли о мостовую своими булавами. Консул и все чиновники консульства были в парадных мундирах и при орденах. При входе процессии в храм несметная толпа мгновенно расступилась, и мы между двумя живыми стенами, свободно, без толкотни прошли и заняли французскую ложу.

Целое море голов, как волны, колыхались из одной стороны в другую, пронзительные дикие крики арабов и громкое хлопанье в ладоши беспрерывно оглашали храм. Толпа черномазых поклонников находилась в каком-то особом возбужденному экзальтированном состоянии. Крики и оглушительное хлопанье в ладоши по временам заменялось восторженным пением арабского гимна: «Эльтесси атна-на», буквальный перевод которого следующий: «Мессия пришел к нам, Его кровь нас искупила; мы сегодня веселы. Жид печален в праздник Мессии. О жид! о жид! Ваш праздник – праздник беса. Наш праздник – праздник Мессии». Нервная дрожь пробежала у меня по всему организму при виде этого необычайного, оригинального религиозного подъема духа, этого своеобразного духовного ликования дикой толпы.

Для поддержания порядка в храме находился уже целый баталион турецких солдат в фесках, с ружьями и тесаками. Плотною цепью в две линии обложили они часовню Гроба Господня. На помощь им здесь же стояли наши русские моряки. В числе трехсот человек прибыли они на фрегате «Владимир Мономах» в Яффу со своим храбрым командиром Дубасовым, героем минувшей войны и пожелали поклониться величайшей святыне христианского мира.

Между тем религиозное возбуждение толпы все более и более возрастало. Все стремились протискаться поближе к «кувуклии». По временам происходила борьба из за мест, были ссоры и драки. Для большего возбуждения толпы, арабы по временам поднимали на воздух людей, последние махали руками, мотали головами, неистово кричали, страшно наэлектризовывали и без того возбужденную толпу. Турецкие солдаты выбивались из сил и, не надеясь сдержать толпу, сцепили руки в замок и всеми силами старались удержать ее ужасные волны.

Вот забегали черномазые в белых костюмах, расталкивая толпу и прокладывая дорогу к отверстию «кувуклии», откуда патриархом подается благодатный огонь, и к «кувуклии» подошел в подризнике, эпитрахили и поручах армянский священник, назначенный принести для армянского придела из рук патриарха благодатный огонь. С верхнего этажа главного придела храма Воскресения Христова греки спустили пук (33 по числу лет Спасителя) свечей, чтобы вовремя из первых рук получить благодатный огонь и осветить греческую церковь.

По сигналу, данному маленьким колокольчиком, начался вокруг «кувуклии» крестный ход. Заколыхались хоругви, полилась стройно-тихая мелодическая священная песнь православной церкви и красивой блестящей золотой лентой двинулось православное духовенство с митрополитом Петром Аравийским во главе (патриарх был болен). Наэлектризованная толпа теперь еще с большим воодушевлением продолжала кричать, била в ладоши, махала руками, арабы толкали и били друг друга, словом, происходило в храме что-то необычайное, невообразимое. Обойдя трижды вокруг «кувуклии», крестный ход остановился против входа в нее. Диаконы сняли с митрополита митру, омофор и саккос (говорят, в этот именно момент в былые времена турецкая стража обыскивала патриарха, не имеет ли он при себе огня). Тем временем подошел к митрополиту армянский патриарх, и оба они вошли в «кувуклию». Два магометанские муллы встали при входе в нее.

Наступила торжественная минута, в храме воцарилась гробовая тишина, все были в трепетном ожидании, все инстинктивно теснились к «кувуклии». Чрез три минуты из отверстия «кувуклии» показался пук горящих свечей, с которыми армянский священник на плечах араба отправился на Голгофу. В момент появления «благодатного огня» в куполе блеснул яркий солнечный луч и протянулся в низ храма длинной светлой полосой. На колокольне раздался торжественный звон. Между тем горящие огоньки перебегали с одного этажа на другой, из одного придела храма в другой; забегали по храму монахи, засуетились распорядители, все зажигалось, все освещалось.

Целый пук горящих свеч поднялся вверх для освещения храма Воскресения. Каждый из богомольцев также держал в руках по 33 зажженных свечи. Голгофа и храм Воскресения иллюминованы были тысячами разноцветных огней, словом, храм представлял целое сплошное море огней.

Толпа снова заволновалась, снова закричала, заплясала и запрыгала. Целыми пуками свеч арабы и армяне палили себе лицо, руки и грудь, и неистово пронзительно кричали: «воля дин, Иля дин, Эл-Мессия», что значить: «нет веры истинной, кроме веры православной». В своем религиозном экстазе арабы доходили до того, что турецкие солдаты вынуждены были пустить в ход приклады и нагайки. Попасть в эту исступленную толпу было ужасно, арабы били и жгли друг друга.

Как то особенно приятно было видеть в этой экзальтированной, неистовой толпе православных наших поклонников. Скромно, с сияющими радостью лицами стояли они с возженными свечами; некоторые из них погружены были в глубокое молитвенное настроение, многие проводили рукою по огню и с благоговением вытирали себе лицо, грудь, шею и руки, многие от религиозного умиления плакали.

Вслед за появлением «благодатного огня» православный крестный ход удалился в храм Воскресения, а армянский патриарх на плечах арабов бегом был перенесен на Голгофу, где ожидал его армянский крестный ход. При торжественном перезвоне колоколов, при страшном громе рукоплесканий и при толпе в несколько тысяч людей, с велегласным пением, с патриархом во главе, армянский крестный ход трижды обошел «кувуклию», и обряд благодатного огня закончился; но арабы и после этого долго ликовали, кричали, плясали и пели. Около пяти часов вечера я снова видел около «кувуклии» арабских и армянских девушек в праздничных нарядах, поющих и пляшущих. Русские паломники, по окончании торжества, в фонариках понесли на свои квартиры благодатный огонь, – многие из них намерены везти его с собой на родину.

Всю страстную неделю и в дни св. Пасхи в храме Гроба Господня была страшная толкотня, суета и давка, так что подробно осмотреть его и добраться до главной святыни храма – часовни Гроба Господня в это время было положительно подвигом. Но желание поскорей видеть и поклониться величайшей святыне христианского мира заставило забыть все неудобства и лишения. Утром во вторник св. Пасхи я отправился в храм св. Гроба для поклонения Гробу Господню, a вместе с тем и подробно осмотреть первый.

С наружной стороны храм не представляет ничего привлекательного, выдающегося, оригинального ни по своему зодчеству, ни по художественному орнаменту, так как ни того, ни другого здесь положительно незаметно. С трех сторон храм почти совсем закрыт, застроен, загроможден домами, так что трудно даже определить архитектурный тип его. Каким-то запущенным забытым зданием высматривает он, – попечительная, заботливая рука ревнителей благолепия храмов Божиих как будто никогда не доходила до него. Наружный убогий вид его, по крайней мере, наглядно свидетельствует об этом: штукатурка храма во многих местах облупилась, стены грязные, почерневшие, словом, первое впечатление получается самое тяжелое.

Вход в храм Гроба Господня только один с площадки, окруженной с трех сторон стенами. В храме с первого же шага оскорбляется и глубоко возмущается православное религиозное чувство. С левой стороны от входа, на несколько приподнятой квадратной площадке помещается в фесках турецкая стража. По восточному обычаю, солдаты сидят с поджатыми под себя ногами и проводят время по домашнему, по казарменному: тянуть кальян, пьют кофе и играют в карты. Здесь же стоит с горящими углями и жаровня для приготовления кофе. В то же время с площади слышатся громкие выкрикивания и зазывания торговцами покупателей, – говор и гам снующих мимо черномазых. Эта необычайная, несвойственная вообще храму Божию обстановка положительно возмущает душу, жалит совесть православного человека, ум и сердце его никак не могут успокоиться, помириться при виде такого поругания великой святыни.

Первый священный предмет, на котором останавливается при входе в храм взор православного паломника – камень миропомазания. На этом камне благообразный Иосиф Аримафейский и тайный ученик Спасителя Никодим, по снятии с Креста, положили пречистое тело Господа, умастили Его благовониями и обвили чистою плащаницею. Все богомольцы набожно осеняют себя крестным знамением и лобызают эту святыню.

Направо от дверей входа поднимается на двадцать ступеней каменная лестница – это вход на Голгофу, место крестных страданий Спасителя. На Голгофе находятся четыре придела: греческий, армянский и два католических. Престол греческого придела помещается над тем местом, где водружен был крест Спасителя. С правой стороны престола видна глубокая расселина, образовавшаяся в момент смерти Иисуса Христа во время землетрясения. – Чудную картину представляет Голгофа во время освещения ее разноцветными лампадами, окаймляющими ее красивыми огненными гирляндами. Особенно очарователен вид на освещенную Голгофу бывает от камня миропомазания. Главное торжество православных совершается здесь в утреню Великой Субботы. Здесь целый сонм православного духовенства, с горящими свечами, хоругвями и иконами совершает крестный ход из храма Воскресения для обряда погребения Спасителя. Православные паломники прикладываются здесь к месту водружения креста Господня.

Влево от камня миропомазания вход в ротонду, где находится «кувуклия», вправо же небольшая узкая дверь ведет в греческий храм Воскресения. «Кувуклия» расположена посредине храма и представляет четырехугольную часовню с куполом на верху. Внутри она разделяется на две пещеры – первая называется приделом ангела, вторая – пещера Гроба Господня. Густая, длинная шеренга поклонников стояла уже возле Гроба Господня, когда я подошел к последней. Я встал в очередь. С глубоким благоговейным чувством, с горячею молитвою на устах, шаг за шагом медленно двигались паломники к желанной цели. Вот и придел Ангела, возвестившего женам мироносицам радостную весть о воскресении Иисуса Христа. Посредине пещеры в колонне вставлена и часть того камня, который ангел отвалил от гроба Спасителя. На нем искони совершается всеми вероисповеданиями божественная евхаристия. Богомольцы с благоговением прикладываются к этому камню. Придел Ангела – преддверие святая святых, предпоследний шаг к тому месту, где завершилось искупление рода человеческого величайшим чудом победы над смертию. Нужно было сделать еще несколько шагов, чтобы увидеть гроб воскресшего Спасителя. Согнувшись вдвое, через узкое отверстие, мы наконец вошли в пещеру, и здесь в каменной скале узрели высеченный Гроб Спасителя, обложенный мрамором. Слезы умиления и радости побежали у многих по щекам. Коленопреклоненные долго, долго стоят здесь паломники, не спешно, истово, набожно осеняя себя крестным знамением. Все, что тяжелым камнем лежит на совести у православного русского человека, чем страдает его душа, что грызет его сердце, все это высказывается, выливается здесь в глубоко-искренней покаянной молитве. Тысячи верст с страшными неудобствами и лишениями совершает он, чтобы только излить свою душу пред этой величайшей святыней и, благодатно успокоенный, он нередко уже безбоязненно ждет смертного часа.

Внутри кувуклии постоянно стоит дежурный иеромонах, окропляет всех поклонников святою розовой водой и следит за порядком. Снаружи и внутри «кувуклия» увешана большими золотыми и серебряными неугасимыми лампадами. Все это плоды набожного усердия коронованных особ и лиц всякого чина и звания. Паломники прикладываются здесь к мраморной плите, которая покрывает гроб Господень.

«Кувуклия» занимает только одну половину храма, во второй же части его, отделенной решеткой, находится греческая церковь Воскресения Христова. По богатству, красоте и грандиозности последняя – лучший из местных храмов. Здесь в средине на колонне находится шар, обозначающий центр (пуп) земли. С правой и левой стороны сделаны особые места для патриарха и заместителя его – служащего архиерея. Множество разноцветных лампад придают храму особенную оригинальную прелесть во время их освещения. Вокруг кувуклии и храма Воскресения идет галерея, куда свет проникает только от горящих свечей и лампад последнего, отчего здесь постоянно царствует полумрак и обходить ее приходится всегда с огнем. В этой части храма расположены приделы, из которых каждый посвящен какому-либо евангельскому событию. Вот наименования главных из них: Часовня каменных уз, приделы темницы Христовой, Лонгина сотника, Разделение риз, церковь св. Елены. В последнюю, среди удушливой атмосферы, приходится спускаться на 28 ступеней вниз. Церковь эта высечена в скале. В северо-восточном углу показываюсь здесь окно, из которого св. Елена следила за работами при отыскивании Животворящего Креста. На тридцать ступеней еще ниже находится место обретения Честного Креста. Здесь устроены два придела – греческий и католический. В южной части храма, рядом с ротондой «кувуклии», находится католическая церковь Богоматери. Здесь хранится обломок колонны, к которой, по приказанию Пилата, Спаситель был привязан грубыми римскими воинами и подвергнуть жестокому бичеванию и бесчеловечному издевательству. Церковь эта, по преданию, находится на месте явления Спасителя Богоматери. К западной стороне «кувуклии» примыкают приделы, принадлежащие коптам и другим вероисповеданиям.

По всему храму и даже в «кувуклии» слышится неприятный запах, который распространяется из отхожего места, находящаяся в самом храме. Устройство его самое первобытное, содержится оно, по восточному, в крайней небрежности, а потому никакой фимиам не в состоянии заглушить зловония. При настоящем положении дела зло это неизбежно. Турки запирают храм в шесть часов вечера, богослужение же при гробе Господнем православные имеют возможность совершать только ночью. Поэтому всякий, кто желает причаститься или выслушать литургию у Гроба Господня, должен к шести часам вечера придти в храм и там оставаться до утра. Такой порядок имеет и другие существенные неудобства, и порождает явления аномальные, соблазнительные для православного религиозного чувства и оскорбительный для святого места.

С болью в сердце приходится также сознаться, что нам православным–русским как будто нет части в этом великом месте. Кажется, не менее 5|8 всея сбора приносится сюда в сокровищницу русскими, а и доселе мы не имеем здесь богослужения на родном язык.. Все, чего мы достигли в этом отношении, ограничивается только тем, что евангелие и несколько эктений и возгласов произносятся на славянском языке. А между тем богослужение здесь далеко не так благолепно, как наше православно-русское. Гнусливое, монотонное пение греков напоминает скрип арб и вой шакалов и крайне неприятно действует на нервы. О музыкальности мелодии и гармонии тут не может быть и речи. После слышанного прекрасного пения греческой литургии нашего композитора Ломакина в посольской греческой церкви в Петербург, я ушам своим сначала не верил, услыхав здесь эту невообразимую какофонию. Тем не менее греки с фанатизмом отстаивают здесь исключительно греческое богослужение и эти антимузыкальные напевы. Блаженнейшему патриарху Никодиму, сочувствующему нашим насущным нуждам, приходится поэтому встречать постоянно сильную оппозицию со стороны фанатических фанариотов.

Нельзя умолчать и еще об одном неприятном явлении... Здесь обращается мало внимания на лиц, сопровождающих паломников при обозрении храма. Проводники эти слишком грубо и бесцеремонно эксплуатируют наших поклонников. Нашим проводником был невежественный, корыстолюбивый арабченок. Возле каждого придела он настойчиво требовал, чтобы паломники покупали свечи. За последние он брал в пять раз больше их стоимости и тут же бесцеремонно откладывал излишек в свой «кишень». Ради той же эксплуатации набожных простолюдинов он отковыривал штукатурку в храме и, как святыню, продавал за большой бакшиш паломникам. С тяжелым, горьким. чувством выходят православные, набожные русские люди из храма Гроба Господня после его обозрения.

Говоря о храме Гроба Господня, нельзя не сказать несколько слов о некоторых особенностях богослужения в нем. В понедельник, вторник и среду Страстной седмицы богослужение совершалось без всяких отступлений от чина и устава нашей православной церкви. В Великий четверток совершен был обряд омовения ног. Обряд этот исполнен был не в храме как у нас на Руси, а на площади перед храмом, при огромном стечении народа, при страшном шуме, гаме и крике присутствующей здесь и проходящей мимо публики, так что обряд этот имел характер скорее театрального представления, чем религиозного православного торжества. В Великий пяток выноса плащаницы и вечерни, как у нас, не было; богослужение с особенною торжественностию началось с десяти часов вечера пятницы и продолжалось до двух часов утра Великой субботы. Обряд погребения Спасителя совершен был на Голгофе, куда из греческого храма Воскресения совершен был торжественный крестный ход. Целый сонм православного духовенства с иконами, хоругвями, с пением священных песнопений, целые «тучи» богомольцев придавали этому церковному обряду характер торжественно-грандиозный. После исполнения положенных по уставу чтений и песнопений были произнесены на русском и французском языках две речи. С особым одушевлением, с ораторскими приемами, жестами и телодвижениями произнесена была речь на французском языке, и, как заметно, произвела на слушателей довольно сильное впечатление. В Великую субботу совершается, как мы уже говорили подробно раньше, особый чин получения «благодатного огня».

Праздника Пасхи все паломники ожидали с особенным нетерпением и благовейным трепетом. Все чувствовали себя счастливыми, что имели возможность на самом месте воскресения Господа встретить светлый праздник и услышать здесь всерадостную торжественную песнь победы над смертию. Все особенно усиленно готовились к празднику праздников, чтобы, так сказать, и душою и телом быть достойными его. Паломники держали строгий пост, усугубляли молитвенные подвиги, кто не успел поговеть в первые дни Страстной седмицы, говели и причащались в Великую субботу. Наступил и вечер Великой «благословенной» субботы. Особенно заботливые и предусмотрительные из паломников поплелись в храм Гроба Господня довольно рано, чтобы своевременно занять здесь поудобнее местечко и выслушать чтение «Деяний апостольских». В десять часов на колокольнях звучно загудели колокола, возвещая православным обитателям Иерусалима о наступлении великого и светлого праздника. Тысячами блестящих огней осветились купола православных храмов, город быстро встрепенулся и ожил от своей дремоты, на улицах вскоре послышались громкие разговоры, оклики и шум; все богомольцы, как пчелы в леток улья, стремились в храм Гроба Господня. Ночь была тихая, но очень темная, все шли ощупью, не видя впереди на 15 шагов. Отставшие от своих знакомых и товарищей паломники тревожно и нервно окликали их, все волновались, опасаясь потерять товарищей или боясь остаться вне храма. На улицах, прилегающих к храму Гроба Господня, горели фонари, площадь и храм были иллюминованы стаканчиками и плошками. Весь храм Гроба Господня внутри был залит огнями. Особенно красиво, эффектно иллюминованы были: Голгофа, «Кувуклия» и храм Воскресения. Развешанный по всему храму гирляндами разноцветные зажженныя лампады придавали ему какую-то особенную чарующую прелесть. Целое море голов колыхалось возле святая святых – пещеры Гроба Господня. Всем хотелось быть поближе к главной святыни храма, все видеть, все слышать и быть, так сказать, ближайшими участниками единственно светлого, ни с чем несравнимого, глубоко обаятельного пасхального торжества. Вооруженная турецкая стража была уже на своих местах и водворяла порядок. Кто купил место за бакшиш, тот находился под особым покровительством монахов или же светских прислужников в храме; все же остальные теснили немилосердно друг друга и колыхались, как волны моря, из стороны в сторону. Я прибыл в храм в свите нашего консула В. А. Максимова и занял место на ступеньках «Кувуклии».

Около одиннадцати часов многочисленное греческое и русское духовенство в блестящих ризах направились из храма Воскресения к «Кувуклии» и началась полунощница. Особенное чувство радости охватило душу, когда послышался импровизированный хор русских паломников, и стройно полились звуки наших родных, глубоко-трогательных и гармонических славянских пасхальных песнопений. Кончилась полунощница, наступила пауза. В двенадцать часов ночи, при торжественном трезвоне колоколов, священнослужащие с песнею: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесах», с иконами, хоругвями и возженными свечами направились крестным ходом вокруг «Кувуклии». Все с нетерпением ждали слов всерадостной победной песни: «Христос Воскресе». Арабы, по обычаю, сильно волновались и громко выражали свою радость. Некоторые из них в состоянии религиозной экзальтации так сильно вертели в руках хоругви, что они описывали бесконечные круги. С глубоким, сердечным, религиозным трепетом, с горячею молитвою, с слезами радости услышали наши паломники из уст священнослужащих радостную весть о воскресении Господа. В прежнее время, говорят, в храм Гроба Господня собиралось на полунощницу православное духовенство со всего Иерусалима и после песни: «Воскресение Твое, Христе Спасе»... как ангелы, благовестники расходились по своим церквам с благовестием о воскресении Спасителя, где крестный ход уже поджидал их. Все богослужения в первый день Пасхи совершены были в храме Гроба Господня весьма торжественно, стройно и благоговейно.

Из храма Гроба Господня с площади, чрез калитку в каменной стене, вы выходите на тот ужасный путь, по которому измученный бичеваниями, побоями, всевозможными издевательствами и бессонною ночью, окруженный злорадствующей толпой, всеми оставленный Богочеловек нес свой тяжелый крест на место казни. Путь этот носит название Крестнаго и пролегает по узкой тесной улице, спускающейся скатом к Кедрскому потоку. На пути этом в настоящее время отмечены все те места, на которых совершалось что-нибудь знаменательное во время этого шествия Спасителя на вольную страсть. Так обозначены здесь места: где сострадательная Вероника, по преданию, отерла залитое потом и кровью лицо безгрешного Страдальца, где встретила Божественного Крестоносца, Сына своего возлюбленного измученная смертельною скорбию Богоматерь, наконец, где Спаситель падал под тяжестию креста и передал его Симону Киринеянину. В недавнее время начальником нашей православной миссии о. архимандритом Антонином произведены были, по поручению Палестинского Общества, раскопки, которые и привели к весьма важным результатам. О. архимандриту удалось открыть во время этих раскопок порог древних городских ворот, известных под именем «Судных» и таким образом научно подтвердить подлинность как Крестнаго пути, так и пещеры Гроба Господня и Голгофы. В настоящее время здесь строится русская православная церковь, здание для паломников и для братии...

Недалеко от потока Кедрского (100–200 сажень); у подошвы Елеонской горы находится Гефсиманский сад, куда Спаситель преимущественно любил удаляться от городского шума и врагов с своими учениками .. Здесь же он провел и пережил последние часы страшной сердечной «туги» и предашь был корыстолюбивым учеником своим Иудою. В дни земной жизни Богочеловека сад этот представлял целую тенистую рощу масличных деревьев. В настоящее время он не занимает и полной десятины земли. Окружен он каменною с деревянного решеткой оградою, в колонках которой поставлены резные изображения, наглядно представляющие историю страданий Спасителя. Содержится он в настоящее время весьма заботливо и опрятно. По всему саду поделаны дорожки, клумбы и газоны с цветами, посажены кипарисные деревья и кустарные растения. Здесь же находятся ветхие представители древнего историческая сада, в количестве нескольких экземпляров (около восьми). Патриархи эти бережно сохраняются и представляют из себя в настоящее время только дуплистые остовы деревьев, с небольшими зелеными ветвями и с множеством идущих от корней молодых отростков. Сад Гефсиманский находится в настоящее время в ведении католиков, вход в него бесплатный и беспрепятственный.

Предметом особенного внимания не только наших православных паломников, но и иностранных путешественников в Иерусалиме служит церковь св. Марии Магдалины, устроенная в память в Бозе почившей Государыни Императрицы Марии Александровны ее Августейшими Детьми. Красиво ютится эта гранитная пятиглавая церковь у подошвы Масличной горы. Построена она в древне-русском стиле и по внешнему архитектурному типу своему несколько напоминает причудливо-оригинальный храм Василия Блаженного в Москве. Прекрасной внешности храма вполне соответствует и его внутреннее устройство. Мраморный иконостас, царские, северные и южные двери, – все это оригинальные, тонкие, художественные работы нашей академии художеств. Иконы, стенная живопись и орнамент кисти известных наших художников Верещагина, Соколова и других. «Моление о чаше» возле жертвенника, «благовестие ангела женам мироносицам о воскресении Господа» – это можно сказать образцы русской современной церковной живописи, – увидевши эти изображения раз, никогда их не забудешь. Словом, по своему внутреннему благолепию и изяществу, по достоинству своей живописи, храм Марии Магдалины немного имеет себе равных; в этом отношении он очень напоминает изящный храм Христа Спасителя в Москве. При создании храма Марии Магдалины обращено было внимание даже на колокольный звон: колокола для этого храма были отлиты в России и музыкально настроены известным знатоком в области акустики и устроителей музыкальных звонов на Руси старцем протоиереем Израилевым. Чудная гармония этого звона услаждает теперь обитателей святого града, и с особым удовольствием слушается этот родной звон нашими паломниками.

Священно служителями храма живо здесь сохраняются и с особенною любовию рассказываются воспоминания о Великих Князьях – Сергии и Павле Александровичах, об их трогательном участии в приготовлении к освящению храма, о том, как они приводили в порядок иконостас и алтарь, как сами расстилали в храме ковры, указывают в подвальном этаже церкви место, где они пили чай, с благоговением вспоминают о простоте, сердечности и необыкновенном внимании их ко всем окружавшим их русским людям.

Русские постройки – это гостеприимное убежище, дом милосердия для наших паломников на далекой чужбине. Заботы, внимание к нуждам, братское участие, руководство не оставляют их здесь ни на минуту. Немедленно по прибытии во святой град паломникам отводится здесь весьма удобное и приличное помещение. На 20 человек обыкновенно дается большая, высокая и светлая комната, – каждому паломнику отводится отдельная кровать с тростниковой подстилкой. Количество воздуха на каждое лицо здесь больше чем достаточно, сверх того в помещении устроена вентиляция, постоянно обновляющая в комнатах воздух. И за это помещение берется 5 копеек в сутки. На русских постройках предоставлены полные удобства нашим паломникам: здесь имеется чайная, где в продолжение целого дня можно получать кипяток, – столовая, где можно всегда найти наши русские щи и кашу. Стоимость такого обеда около 8–10 коп. Здесь устроена также столь любезная сердцу русского человека, хотя небольшая, но чистенькая баня. Один, впрочем, в ней недостаток: вода для нее берется из цистерн, где от долгого стояния заводятся в ней черви и попадают иногда во время мытья в шайки. Для предотвращения последней неприятности на кранах висят холстинные мешочки, которые и задерживают выплывающих червей! Нельзя также умолчать и о том, что цена за баню 15 к. слишком высока, для паломника – это целый капитал. Есть на русских постройках и больница с доктором и сестрами милосердия. Здесь можно всегда получить и медицинский совет, и помощь, а во время тяжелой болезни и кровать. Уход за больными здесь самый внимательный и сердечный. На постройках устроена русская церковь, где паломники могут слушать богослужение на славянском языке, наконец, имеется здесь русская лавочка, где можно достать хорошего качества предметы первой необходимости, которые продаются притом по весьма умеренной цене. Словом, жизнь паломников здесь обставлена такими удобствами, каких большинство из них никогда ни видит у себя дома. На русских постройках каждый чувствует себя, как в своей близкой родной семье, всюду окружает вас внимание, любезность и радушие. Столовая, куда собираются паломники для обеда, чая или ужина, – укромный, приятный уголок, где в товарищеской компании проводятся лучшие минуты жизни на чужбине. Обмен мыслей, рассказы, подчас шутки, все это сближает и роднит русских людей и соединяет их в одну как бы родную семью.

В последние дни пребывания в Иерусалиме я совершил поездку в Вифлеем. Поездку туда можно совершать с одинаковым удовольствием и удобством как в «корруце» (экипаже), так равно и на осле, лошади и муле. Мы с спутником взяли осликов. До Вифлеема полтора часа езды. Дорога почти все время идет ровная. Чрез Вифлеем пролегает торговый путь с Египтом, поэтому здесь постоянно заметно большое движение. На пути в Вифлеем встречается не мало мест, где совершились евангельские события, но мы направились прямо в Вифлеем, не заезжая никуда. Ослики попали нам очень веселенькие и ретивые, – стоило только хриплым голосом крикнуть на осла и изредка стегнуть по задним ногам и это обыкновенно упрямое животное летело галопом.

Город Вифлеем сам по себе не представляет ничего привлекательного: улицы его узки, тесны, постройки имеют казарменный вид, санитарные условия его таковы, что всякая эпидемия может держаться здесь очень долго, как неприятель в первоклассной крепости. Предметом особого благоговейного внимания посетителей здесь служит Вифлеемский храм, где находится колыбель Спасителя. Храм этот древний, довольно обширный; в нем находится три придела: православный, католический и армянский.

В средине храма, в углублении, помещается пещера, где родился Спаситель. У самая входа в нее стоит в феске с ружьем турецкий солдат. Как ни неприятна эта картина для православная человека, но, к несчастию, без постоянной вооруженной стражи здесь нельзя обойтись. Дикие азиаты, несмотря на святость места, всегда находят повод дать друг другу потасовку или устроить кровопускание. Пещера, где родился Богочеловек, не имеет внешнего света, только свет лампады и горящих свечей освещает ее своды. Какая-то особая, скромная торжественность царить в ее таинственном полумрак и невольно располагает посетителей к молитвенному настроению. Место, где родился Богочеловек, обозначено звездой с надписью: «здесь родился Спаситель».

Вифлеем в настоящее время служит центром производства перламутровых изделий; здесь приготовляются они на весь Иерусалим, откуда, как драгоценная святыня, богомольцами и разносятся чуть не по всему земному шару. Изделия эти подчас отличаются тонкостью работы и изяществом.

Предметов для обозрения в Вифлееме немного, а потому мы пробыли в нем недолго. Мы напились только здесь чаю, дали несколько вздохнуть нашим осликам и снова направились в обратный путь.

Русское консульство, духовная миссия и палестинское общество весьма участливо относится к нашим паломникам. Паломник вне Иерусалима не сделает ни шага без указания и руководства. Немедленно по прибытии в Иерусалим партия паломников водворяется на русских постройках. Чрез несколько дней консульство наряжает кавасов, шейхов, духовная миссия – священников, которые и сопровождают их в Вифлеем, Назарет, на Иордан и далее. Везде им все показывают, объясняюсь, на местах ночлегов совершают для них богослужение; во всех православных церквах и монастырях встречают и провожаюсь их торжественно, со звоном: священнослужители выходят в сретение их в священных ризах, с крестом, везде ведут их в трапезу, радушно принимаюсь и угощают. В местах, где есть постройки отца архимандрита Антонина, их ожидают огромные кипящие самовары, удобный приют и русский обед, и все это делается, что называется, за грошовое вознаграждение.

К сожалению, не все из наших паломников как должно относятся к означенным учреждениям за их участие и помощь. Выезжая из дому в Палестину, некоторые из наших паломников почему-то думают, что до Иерусалима они доберутся почти бесплатно, что на пароходе и русских постройках они будут иметь и даровое помещение, и даровой стол, что им везде предоставлены будут бесплатно продовольствие, покой и удобства что им бесплатно дадут в Палестине проводников и даже окажут материальную помощь. И вот они горько разочаровываются, когда им приходится заплатить за билеты на пароходе, за паспорт в ратуше, за визу в турецком и русском консульствах. Они начинают громко роптать, когда узнают, что и на русских постройках в Иерусалиме они должны платить за номер, за стол.

Среди наших паломников иногда встречаются лица весьма несимпатичные, все старающиеся взять с бою, грубостию, без разрешения, без спроса. В Иерусалиме такие лица чувствуют себя хозяевами и везде заявляют свои ни на чем не основанные права, даже в храме Гроба Господня они мало стесняются, лезут напролом, производя беспорядок, шум, а иногда и драку. Таких лиц, конечно, трудно ублаготворить, они останутся вечными «протестантами».

Русская миссия и наше палестинское общество, особенно с тех пор, как последнее поступило под Высочайшее покровительство, сделали большой шаг вперед в улучшении положения и быта наших паломников в Иерусалиме: благодаря им, престиж русского имени в настоящее время стоит там высоко. По отношению к интеллигентным русским людям, чиновники палестинского общества весьма внимательны, любезны и предупредительны, всегда относятся с большим участием, оказывают возможные услуги и готовы помочь всем. Весьма любезно и радушно относятся к интеллигентным русским людям также и чиновники здешняго дипломатического корпуса. Последние не только не откажутся помочь вам в беде, но вы встречаете даже и в их доме искреннее радушие, как в самой близкой родной семье. Во время пребывания в Иерусалиме, я постоянно встречал доброе внимание и содействие нашего консула В. А. Максимова и Н. Н. Клементьева. Особенно ценны и дороги такие гуманные, симпатичные деятели на далекой чужбине.

Словом, для нашего паломника в Иерусалиме делается все, что может облегчить их паломнический подвиг и улучшить их положение.

С настойчивою энергиею, во имя святой идеи, трудится и блаженный патриарх иерусалимский Никодим. При вступлении на патриаршую кафедру на долю его выпала тяжелая миссия – пополнить исчерпанную до дна патриаршую казну и восстановить низко упавшее религиозно-нравственное состояние греческого духовенства. С первых дней он вынужден был вступить в борьбу с представителями духовной власти, так как приходилось мести сор с верхних ступеней и вразумлять старших иерархов. Это тем более трудно было сделать, что окончательное решение церковного дела принадлежит здесь синоду и без последнего патриарх не может сделать ни шага. Тем не менее блаженнейший патриарх мужественно ведет борьбу со злом и многое сделал в пользу православной церкви, духовенства и паломников. Я имел счастие представляться патриарху Никодиму и вынес самое приятное впечатление. Патриарх Никодим очаровывает вас не только своею простотою, сердечностию и радушием, но и светлым правдивым взглядом на вещи. Несмотря на свой высокий пост, он настолько просто держит себя, что к нему имеют доступ все паломники без различия чинов и сословий, и все находясь одинаково искренний радушный прием и милостивое внимание. Я был у блаженного патриарха с семейством консула. По восточному обычаю, патриарх угощал нас ликерами, кофе и водой с вареньем. При прощании имел счастие получить два пасхальных яйца и портрет его на память. Визитом к патриарху Никодиму закончилось мое пребывание в Иерусалиме; на другой день рано утром я отбыл в Яффу.

Такое-то смешанное чувство волновало сердце при расставании с святым градом. Сознание, что едва ли когда-либо снова придется быть в Иерусалиме, поклониться и лобызать его драгоценную святыню, отзывалось щемящею болью в сердце. Утреннее затишье и пустота в городе как-то особенно гармонировали с этими тревожными мыслями. С другой стороны дружной вереницей пробегали в уме родные картины, дорогие образы, и являлось нетерпеливое желание приехать скорей домой, на нашу православную родную, святую Русь.

В последний раз мы посмотрели, полюбовались с возвышенности на пути на «город мира», и, осенив себя крестным знамением, покатили обратно домой в Россию.

Около 5 часов вечера мы уже были в Яффе. Море бушевало, и волны яростно катились на берег, поднимались грядами, пенясь и клубясь. Слышался несмолкаемый рев моря. Пароход «Лазарев» уже дымился и принимал грузы и пассажиров. (Впрочем, в опасном Яффском рейде пароходы всегда стоят с разведенными парами и бывают случаи, что пароход неожиданно вынужден бывает сняться с якоря и выйти в море). Сердце замирало, глядя в даль на переезжающих на баркасах паломников (пароход стоял в 2 верстах от берега), как они то исчезали в волнах, то снова высоко поднимались на гряды волн и скользили по скату их. Издалека доносились глухие звуки гребцов, которые совсем замирали, когда баркас опускался вниз, то снова слышались, когда поднимались на гребень волн. Наступала минута и нам отправиться на пароход.

Пользуясь удобным случаем, арабы запрашивали неимоверные цены. Торговаться было нельзя, так как труд им действительно предстоял каторжный. Уговорившись в цене мы прыгнули в баркас. Лодка не стояла па месте, ее ворочало во все стороны и только путем salto-mortate можно было попасть в нее. Весла гребцов дружно врезались в воду, и мы моментально взлетали на гребень волн. Арабы запели песню в роде нашей «Дубинушки», и в такт припева перебирались с волны на волну, то утопая и погружаясь на целую сажень в воду, то снова выныривая на поверхность ее.

Сердце тревожно билось, мысли путались в голове; опасность погибнуть в волнах моря чувствовалась каждую минуту. Один неверный взмах весел или неудачный баланс пассажиров и смерть неизбежна. Все мы чувствовали, что судьба наша в руках арабов. Проходя между подводных камней, мы каждую минуту рисковали попасть на них и расщепать баркас на части.

Под таким страхом и в такой тревоге мы должны были ехать более двух верст. Не мало страха испытали мы и при пересадке с баркаса на пароход. Здесь нужно было уловить момент, когда баркас поднимается на гребень волны, и моментально прыгнуть, на трап, который при бушующем море стоял высоко над водою. Этот момент я всегда пропускал и заносил ногу тогда, когда баркас снова опускался вниз, и таким образом оказывался в таком положении, что одна нога оставалась в баркасе, а другая на трапе. Опытные арабы наконец подхватили меня снизу и подбросили вверх; на трапе меня принял другой араб. Женщин же арабы переносили на плечах, или перебрасывали из рук в руки, как вещи.

Еще до отхода парохода меня так укачало, что я не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Об еде или питье было противно даже и думать. Страшная тошнота, головокружение и слабость совершенно обессиливали и причиняли сильные физические и нравственные страдания. Хотелось скорее двинуться в обратный путь, чтобы сократить часы настоящих и предстоящих страданий. После нескольких часов стоянки на месте, мы наконец тронулись. С каждым часом буря увеличивалась, и наш пароход бросало из стороны в сторону, вперед и назад, вещи прыгали по каютам, на столе была поставлена скрипка (решетка для тарелок) для обедающих. Так продолжалось двое суток. Только в Архипелаге буря затихла, и мы ожили и повеселели, начались разговоры, появился аппетит, поднялось и настроение. Через четверо суток, около 10 ч. вечера, мы снова въехали в Босфор. Ночь была темная, но звездная, в воздухе стояла мертвая тишина. Константинополь был залит огнями и представлял из себя очаровательную волшебную картину. Минареты, дома, улицы и дворцы были освещены миллионами огней. Все это сливалось в одну сплошную массу огня, разлитую по обеим берегам Босфора на несколько десятков верст. Увидя Константинополь при блестящем вечернем освещении, я не берусь сказать, когда Царьград лучше – днем или ночью при иллюминации. Долго мы не могли налюбоваться его чудной, очаровательной красотой. Константинополь был иллюминован по случаю праздника Рамазана.

Ранним утром мы вошли в пристань. Пробыв до 12 часов дня на берегу, мы снова двинулись в обратный путь. Бушующее море снова яростно ревело, вздымая волны, мы снова прыгали по волнам, качаясь вправо и влево, вперед и назад. Такая качка считается моряками самою томительною. Наши паломники изнемогали от страшных страданий, некоторые даже готовились к смерти, моля Бога о прекращении страданий. Прошли сутки, прошли и другие, но море бушевало и усиливало наши страдания. Но вот заалел восток, наступило теплое солнечное утро, затих ветер, замолкло бушующее море, кончились страдания, и все паломники выбрались на палубу, чтобы вздохнуть свободно и приветствовать приближающийся родной край. Мы были в нескольких часах от России. Вдали вырисовывались какие-то неясные силуэты. Вскоре показались мачты, блеснули золотые куполы церквей Одессы. Все паломники подняли шапки и, обратившись к берегам родины, в сердечном умилении пали ниц, благодаря Бога за счастливое окончание путешествия во св. град и благополучное возвращение в матушку Россию.

Тихо и плавно подходил наш пароход к родной пристани. Русские костюмы, русская речь и русский город производили неизъяснимо приятное впечатление. Чрез минуту паломники были уже на родном берегу и, простившись друг с другом, побрели в разные части города.

Некоторых смущает неизвестность маршрута, неизвестность положения среди чужих людей и на чужой стороне, а также неимение точных сведений, чего стоит поездка в Иерусалим, сколько требуется времени, с какими трудностями приходится встретиться путешественнику в пути и в Иерусалиме.

В настоящей главе я и имею намерение познакомить читателей со всем необходимым что может интересовать путешественника и с чем я успел практически ознакомиться во время моего путешествия в Иерусалим.

Вообще о путешествии на восток скажу, что оно представляет нескончаемый интерес как для человека религиозного, так и для путешественника – туриста. Другой климат, другая природа, другая фауна, другие народности, нравы и обычаи, иные проявления государственной, религиозной и общественной жизни, и пр. и пр., все это вас сильно интересует, и ваша душа постоянно полна впечатлений. Маршрут от Одессы в Иерусалим такой: Константинополь, Смирна, Александрия, (отсюда можно съездить в Каир и на пирамиды; опытный спутники или драгоман, говорящий по-русски, всегда найдутся), Яффа и Иерусалим. Обратный путь совершается вдоль Малоазийского берега. Я обратно ехал с пароходом, специально назначенным для перевоза паломников, а потому ехал из Яффы чрез Константинополь прямо в Одессу.

От Одессы до Яффы пароход идет 9 дней, обратно (Малоазийским берегом) 11 дней.

В 3 классе билет Палестинского общества от Одессы до Яффы и обратно 24 р. Удобств в 3 классе нет никаких. Второй класс без продовольствия от Одессы до Яффы и обратно того же общества 118 р.; с продовольствием 160 р. 5 коп. Имеющим возможность советую ехать во 2 классе и брать билет с продовольствием, иначе, покупая все по порциям, можно заплатить вдвое дороже. Пароход русская общества пароходства и торговли отходит в Иерусалим чрез каждые две недели в субботу около 4 1/2 часов вечера.

Знание иностранных языков не составляем необходимости, хотя и не лишнее.

Кто желает совершенно освободиться от всяких хлопот по визированию паспорта, приобретению билета Палестинского общества (пониженного тарифа), тому советую в Одессе остановиться на одном из Афонских подворий: Пантелеймоновском, Андреевском или Ильинском. Братия этих подворий с таким участием относится к русским паломникам, что берет на себя все хлопоты: выправляет паспорты, берет билеты на пароход, отвозит вещи и самих паломников на пароход и даже усаживаем их. В Константинополе есть также отделения этих подворий, и паломники размещаются на тех же подворьях, на каких были в Одессе. Ко времени прихода парохода из Одессы в Константинополь иноки на каиках подъезжают к пароходу и забирают как вещи, так и паломников. Приэтом если вы в сопровождении иноков, турецкие таможенные чиновники почти не осматривают на пристани Константинополя вашего багажа и пропускают вас чрез таможню, не задерживая. Обратно на пароход снова вас отправляют иноки. Словом, иноки – это ваши няньки, без которых вы и внутри Константинополя не сделаете шага. Они вам покажут Константинополь и его достопримечательности.

В Яффе паломников встречает консул, он же направляем вас в Иерусалим, давая советы, делая указания.

В Иерусалиме каждый русский паломник и русский путешественник чувствуем себя, как на матушке Руси, всюду слыша русскую речь, всюду соприкасаясь с русскими людьми. Путешествие в св. землю требуем времени не менее 6 недель, принимая во внимание всякие случайности в морском путешествии, как-то: бури, туманы и другие непредусмотримые обстоятельства. Впрочем, есть и другой путь – через Бриндизи (в Италии), откуда легко попасть на английский пароход экспресс и добраться в три, четыре дня до Александрии, оттуда уже 24 часа езды до Яффы. Путевые издержки для небогатых людей, едущих в 3 классе, можно определить от 100 (если ехать с крайнею осторожностию) до 150 р. Для людей же, имеющих возможность ехать во 2 классе, от 300 р. (minimum) и более. Такие издержки предстоят путешественнику, если он успеет в 6 недель совершить путешествие в Иерусалим. На эти деньги он побывает: на Иордане, Мертвом море, Вифании и других местах, лежащих на этом пути, а равно и в Вифлееме и в других более близких к Иерусалиму местах.

Путешествие в окрестностях Иерусалима при настоящих условиях почти совсем безопасно, хотя изредко бывают случаи, что бедуины пошаливают, отвязывая и уводя у зазевавшихся паломников животных, или обирая их во время сна. Но такие случаи, опять повторяю, редки.

Впрочем, кавас, шейх или драгоман всегда сопровождают наших паломников, и ни один путешественник без одного из этих спутников не совершает путешествия по святой земле.

Путешествие по св. земле приятнее и выгоднее совершать партиями в 3 или 4 человека. При этом следует подбирать подходящих компанионов как по положению, так и по образованию, чтобы интересы ваши были тождественны, желания и цели были одинаковы; в противном случае компанионы ваши будут вам обузой и испортят прелесть вашего путешествия. Кроме того с иными компанионами вы можете затратить очень много времени и денег, не увидевши ничего. Сверх того, можно приобрести не только неприятное, но и опасное знакомство.

Самое благоприятное время для путешествия, по путеводителю доктора А. В. Елисеева, апрель, май. Июнь, июль и август – время года, требующее некоторой осторожности, так как в Палестине в это время по большей части свирепствуют лихорадки и желудочное расстройство. Довольно хорошее время года начинается с половины августа и продолжается до половины декабря. От половины декабря и до конца марта путешествие не утомительно, но дороги нехороши.

Впрочем, паломники и путешественники не справляются с тем, когда удобно и приятно поехать в св. землю, но едут туда или к праздникам Р. Христова или к Пасхе, а многие тогда, когда имеют возможность получить отпуск.

В путешествие следует отправляться вооруженным самыми обстоятельными сведениями о тех местах, которые вы намерены посетить, так как с книгами уже возиться некогда, драгоманы же по большей части народ невежественный, способный наговорить вам всяких мифов и сказок.

Лучшими книгами считаются, кроме ученого сочинения профессора Олесницкого «Святая земля», сочинения Эберса на немецком языке, Герена на французском и Робинзона на английском. Хорошими путеводителями считаются доктора А. В. Елисеева, Бедекера, Мейера и Изамбера.

Из документов для путешествия нужен только заграничный паспорт, который берется от губернатора.

С паломников, отправляющихся прямо в Иерусалим, берется паспортный сбор по уменьшенному тарифу. Паспорт следует визировать в Одессе в турецком консульстве, при чем платится 2 р. Без этого могут быть большие затруднения в пути.

Не следует в дорогу обременять себя лишними вещами, так как во время путешествия каждая вещь становится вам обузой. Лучше некоторые вещи приобретать на самом месте их потребности.

Вещами, необходимыми для путешествия, считаются: 1) чемодан. Лучше брать два малых чемодана вместо одного большого, так как по св. земле приходится путешествовать большею частию верхом, а потому гораздо удобнее к седлу прикрепить два маленьких чемодана, чем один большой.

2) Зонт для предохранения глаз от солнечных лучей. Такую вещь лучше всего купить на востоке.

3) Белый плащ для предохранения от солнца и непромокаемое пальто, если отправляетесь на восток в дождливое время года.

4) Пробковую каску с двумя козырьками для предохранения головы и шеи от палящих солнечных лучей.

5) Дорожную фляжку и стакан для воды.

6) Очки для предохранения глаз от сильного солнечного света.

7) Оружие. Лучше всего иметь револьвер, – он и удобен и может внушить к себе должное уважение назойливых арабов.

8) Маленькую аптечку на случай расстройства желудка и для предупреждения лихорадки.

Наконец для путешествия в окрестностях Иерусалима, как спутник и проводник, берется драгоман, который не только вам служить проводником, но иногда и как человек, знакомый с историею св. мест. Проводники арабы и мукари-погонщики лошадей настолько изворотливы по части эксплуатации публики, что можно оградить себя только самым подробным контрактом. Поэтому каждый путешественник, отправляясь в далекое путешествие на более или менее продолжительное время, должен оградить себя самым подробным письменным условием. В противном случае за все непредусмотренное в контракте придется дорого заплатить.

Арабы умеют отлично извлекать себе пользу, поставив путешественника в затруднительное положение.

Драгоман обязывается не только быть проводником, но и доставить в пути палатки и кровати, где нужно повара и припасы, если берется продовольствовать вас в дороге.

На мукари же возлагается обязанность доставить хороших верховых животных с хорошими европейскими седлами, на местах привалов присматривать за ними, кормить, поить и вести вьючных животных, если нет для сего особого человека¹.

Такса на проезд в св. землю. До Яффы и обратно

Билеты Палестинского общества для проезда можно получить:

В С. Петербурге: у о. протоиерея В Я. Михайловского, Вознесенский пр-кт,

дом церкви Вознесение

В Москве: у священника о. Г.Г.Сретенского, Большая Никитская, дом церкви Вознесение

В Воронеже: у о. иеромонаха Платона, в Митрофаньевском монастыре.

В Перми: у Аркадия Александровича Маллеева.

В Казани: у В.И.Зажайлова, в своем доме.

В Киеве: у о. протоиерея П.Г. Лебединцева, в доме Софийского собора.

В Одессе: у М.И. Осипова, Воронцовский переулок, д Бодаревского.

В Троице-Сергиевской лавре у о. Агапита, в новой гостинице.