LIII. Императрицы Зоя (1042–1050) и Феодора (1042–1056), император Константин IX Мономах (1042–1055)

Открывшаяся после свержения Михаила V Калафата историческая эпоха была богата грандиозными, вселенскими событиями, а также весьма оригинальными формами самодержавной власти, с которыми нам предстоит познакомиться.

Итак, 21 апреля 1042 г. в Византийской империи возникла беспрецедентная ситуация – царский трон оказался занятым двумя женщинами. Конечно, и раньше императрицы при некоторых обстоятельствах получали самодержавную власть в Римском государстве, но, как правило, в качестве опекунш собственных царственных сыновей (и только до периода их взросления), либо для того, чтобы в скором времени передать ее мужчинам. Единственное исключение составила императрица св. Ирина, ненадолго ставшая самодержавной императрицей. Теперь же императриц стало сразу две, и никаких сыновей у них не было. Не было и мужей, которые могли разделить с ними ответственность за судьбу Римской империи.

Первоначально всем казалось, что царствие двух порфирородных цариц гораздо полезнее государству, чем владычество мужчин, не имеющих прямого отношения к императорской династии, – слишком уж свеж был в памяти у всех Михаил Калафат. Поэтому никто даже не делал попыток предложить царский венец какому-нибудь достойному представителю знатных аристократических родов, которыми была богата Византия. Правда, опасались отчуждения, давно уже поселившегося в сердцах сестер по отношению друг к другу. Однако упорство представителей обеих партий, чувство патриотизма и здоровое монархическое чувство византийцев смогли преодолеть субъективную неприязнь двух женщин, в буквальном смысле слова заставив тех примириться. Сестры сошлись и стали править совместно.

Чтобы устранить размолвки между императрицами, старый церемониал постарались подстроить под обеих. Зоя и Феодора восседали вдвоем на царском троне в одну линию, слегка отклонявшуюся в сторону младшей сестры, рядом стояли равдухи (воины, исполнявшие «полицейские» функции при василевсах), позади – самые близкие к сестрам придворные. Еще дальше находилась вторая стража гвардейцев и потом уже синклит, в состав которого по должности входили новеллисим, протоспафарии, спафарокандидаты, спафарии и наиболее знатные патрикии. Все государственные дела сестры решали сообща в присутствии сановников⁷⁸⁸.

Однако вскоре всем стало ясно, что новая практика царствования двух женщин обречена на провал. Как только прошло первое опьянение от победы, сторонники обеих сестер утратили былые иллюзии. Зоя и Феодора со всей очевидностью демонстрировали полное неумение править Римской империей, и деньги, некогда собранные с великой бережливостью императором Василием II Болгаробойцей, очень быстро были похищены казнокрадами. Дошло до того, что средств на содержание армии катастрофически не хватало, и постепенно победоносные византийские войска начали утрачивать свою боевую выучку.

Идиллия продолжалась чуть более месяца. А затем все сошлись в убеждении, что нужна твердая мужская рука, способная управлять Римской империей. С учетом бездетности цариц единственный способ найти государству царя, соблюдая интересы и права Македонской династии (а это для всех представлялось безусловным), состоял в замужестве одной из сестер. Как и раньше, мнения разделились: одни считали, что замуж должна выйти Зоя, другие ратовали за права Феодоры, напоминая, чем обернулись для Византии два предыдущих брака императрицы. Однако Феодора, благочестивая девственница, по-прежнему испытывала жесткое неприятие к супружеству, а потому невольной победительницей в заочном соревновании стала 64-летняя Зоя. Теперь оставалось подыскать ей достойного жениха, что также оказалось совсем не простым делом.

Первоначально взоры элиты обратились в сторону Константина Далассина, которого еще император Константин VIII прочил в женихи своей дочери. Того срочно вызвали из монастыря, где он пребывал в молитвенном уединении, и представили Зое. Но Константин произвел на нее плохое впечатление – его суждения об обязанностях царя перед Римским государством показались легкомысленной императрице слишком категоричными и резкими; в результате Далассин был отправлен обратно в монастырь. Представили нового кандидата – катепана Константина Артоклина, молодого и красивого мужчину. Как злословили, некогда Зоя была влюблена в него, тогда еще секретаря василевса Романа III Аргира, и император, сохраняя честь царской семьи, даже отослал молодого чиновника под благовидным предлогом на периферию. Конечно, Зоя немедленно согласилась венчаться с ним, но тут в дело вмешалась супруга Константина, которая не была столь покорной, как некогда жена самого Романа Аргира. Она отравила мужа, полагая, что Константин должен принадлежать либо ей, либо никому. В конце концов выбор придворных партий пал на Константина Мономаха, с именем которого у Зои также были связаны хорошие воспоминания⁷⁸⁹.

Род Мономахов был знатным, но не древним – только в X веке его представители сумели войти в элиту Римской империи. Отец Мономаха являлся чем-то вроде министра юстиции Византии, сам Константин к тому времени стал уже сенатором. Его несколько затянувшееся в молодости продвижение по карьерной лестнице сменилось резким взлетом, когда он после смерти первой жены женился на племяннице императора Романа III Аргира, дочери Пульхерии и Василия Склира. Красивый и статный мужчина, которому исполнилось 50 лет, невольно пленил сердце Зои, и в свое время Иоанн Орфанотроф выслал его от греха подальше на остров Лесбос. Там Константин Мономах пребывал несколько лет в полном забвении и даже подумывал о том, чтобы принять постриг. Единственным утешением и отрадой для него стала племянница второй жены Склирена, в которую он по-настоящему влюбился и с которой сошелся, – супруга к тому времени уже тоже умерла. Склирена так привязалась к Константину, что последовала за ним в ссылку и там скрашивала дни уже немолодого человека.

Зоя не забыла своего бывшего фаворита и сразу после возвращения на царство назначила того судьей в фему Эллада. Но не успел Константин отплыть, как его срочно вызвали в Константинополь. Он предстал перед императрицей, очаровал ее своим видом и манерами, что и решило дело. Около столицы для Мономаха разбили специальную площадку, где в шатре его поджидало царское платье, а вокруг со славословиями толпился народ. Все решилось моментально, а потому уже 11 июня 1042 г. протопресвитером храма Святой Софии Стипом было совершено торжественное венчание их как мужа и жены – Константинопольский архиерей Алексей III передоверил эту обязанность священнику. Но 12 июня 1042 г. уже сам патриарх венчал Константина IX Мономаха на царство⁷⁹⁰.

Интересный момент – после замужества Зоя торжественно провозгласила в своем манифесте, что этот брак претит ее понятиям о чести, но ради мира в Римском государстве она готова принести в жертву даже собственное имя. Это публичное обращение к народу Империи, совсем не лишнее, дало «благородное» объяснение третьему браку обоих супругов и заранее обезоружило патриарха Алексея III. Дело в том, что тот был всецело на стороне благочестивой Феодоры, которой некогда предоставил пристанище. Поэтому патриарх категорически отказался венчать царей, но короновал Мономаха на царство – здесь он был уже бессилен что-либо сделать. Надо сказать, поведение архиерея очень не понравилось царю, и кто знает, куда зашли бы их отношения, но 20 февраля 1043 г. Студит скончался⁷⁹¹. Царь по-своему отомстил недругу: прослышав, что за время своего патриаршества Алексей III скопил значительную сумму денег, Мономах приказал отправиться в его покои и забрать в государственную казну все средства. Их оказалось около 25 кентариев – громадная сумма.

Хотя права Константина на царство естественным образом вытекали из порфирородного статуса Зои, нельзя сказать, что его положение в первые годы отличалось устойчивостью, и именно по причине третьего брака царственных супругов. С одной стороны, византийцы продемонстрировали силу своего монархического правосознания и верность традициям, вернув двух монахинь на трон. С другой стороны, византийское общество, выступившее единым фронтом против узурпатора, по-прежнему делилось на сторонников и противников Зои и Феодоры. В такой ситуации любая «мелочь», как, например, осуждаемый Церковью третий брак, или крупная политическая фигура, к которой издавна относился Константинопольский патриарх, могли развеять в прах сомнительный по крепости тройственный союз двух императриц и василевса. С учетом этого император поспешил с выбором нового столичного архиерея, надеясь опереться на человека, как ему казалось, известного своей преданностью Македонской династии, благородного, умного и твердого. И Константин IX остановил свой выбор на Михаиле Керулларии (1043–1058), с которым лично не был знаком, но, безусловно, много наслышан.

Как писалось выше, незадолго перед этими событиями Керулларий принимал самое деятельное участие в неудавшемся заговоре против Михаила IV Пафлагона, и эта история имеет свое продолжение, позволяющее охарактеризовать Михаила. Во-первых, осужденный как заговорщик, Михаил Керулларий далеко не сразу согласился постричься в монахи по приказу царя, и не потому, что категорично не желал для себя духовной карьеры, а в связи с тем, что полагал принципиально неправильным принимать ангельский чин в виде наказания. Во-вторых, ему, родовитому аристократу и человеку с глубоким умом и сильным характером, было невыносимо видеть, как царское достоинство достается изначально слабым личностям, а не ему. Человек властный и решительный, всегда готовый пойти на риск ради поставленной цели, он, по словам современников, мог быть и царем, и патриархом – в зависимости от обстоятельств. Кем именно – не играло никакой роли, лишь бы Михаил чувствовал себя на верху властной пирамиды⁷⁹². «Замечательную» характеристику патриарху дал один из его сподвижников: «Стремление к царской власти, желание царствовать над всеми, желание движением бровей потрясать небо и Олимп, заставляло его пренебрегать самыми священными вещами».

После смерти императора Михаила Пафлагона Михаил V Калафат разрешил ему вернуться из ссылки в столицу, хотя вскоре глубоко в этом раскаялся – Керулларий вовсе не собирался прекращать политической деятельности, даже надев монашеское платье. Возможно, его судьба сложилась бы более печально, но Калафата, по счастью, лишили царства. Почему-то Мономах решил, что при узурпаторе Керулларий боролся за права царственных сестер – удивительная неосведомленность и недальновидность, предопределившие ошибку императора. Впрочем, без всякого сомнения, императору импонировал глубокий ум и опыт Михаила в политических дела. Возраст и альковные забавы порядком утомляли василевса, и он надеялся приобрести в лице Керуллария верного помощника в государственных вопросах.

Буквально в течение месяца монах прошел все степени посвящения и 25 марта 1043 г. стал новым Константинопольским патриархом. Эта поспешность посвящения потом будет неоднократно вменяться в вину Керулларию со стороны Римских епископов⁷⁹³. Свое назначение Михаил, имевший очень высокое мнение о себе, принял как проявление Божественного Промысла и всю энергию положил на то, чтобы занять в Римской империи высшую ступень власти. Императором ему стать не пришлось, но ведь Константинопольский патриарх, как считал Керулларий, не уступает по статусу василевсу, а в чем-то даже превосходит – Михаил был знаком с «Константиновым даром» и искренне верил в его подлинность. Ему оставалось лишь определить время, когда можно будет обеспечить себе «настоящие», наивысшие полномочия столичного патриарха в Римском государстве по аналогии с теми, какие он имел в Восточной Церкви.

Это был не очень сложный по исполнению план, поскольку в эпоху «проходящих» императоров и нынешнего состояния политической власти Константинопольский архиерей постепенно вернул себе утраченные при бывших царях Македонской династии и амбиции, и авторитет. Керулларий не являлся бунтовщиком и мятежником и вовсе не собирался свергать царскую власть – просто он был убежден, что в силу ослабления Церкви в былые годы Константинопольские патриархи оказались лишенными по своеволию отдельных василевсов присущих им по статусу прав.

Однако вернемся к василевсам. Надо сказать, Константин Мономах в действительности остался верным своему слову: он ни в чем не стеснял царственных сестер, и в официальных актах значилось не только его имя, но и Зои с Феодорой. Помимо этого, и законы подписывались всеми императорами, чтобы не нарушить права последних представительниц Македонской династии. Каждая из императриц пользовалась известной свободой действий и по негласной договоренности могла отдавать распоряжения, обязательные для всех лиц.

Удивительно, но в течение нескольких лет их совместного правления Римскую империю не посетил ни один политический кризис – все как-то улаживалось само собой. Так продолжалось до 1050 г., когда Зоя умерла. Теперь Константин IX продолжал править совместно с Феодорой, хотя их отношения резко ухудшились. Кто-то из сторонников Феодоры попытался отстранить Мономаха от власти, ссылаясь на ее статус последней порфирородной царицы. При неопределенности порядка наследования трона византийцы интерпретировали традиции необычайно широко. И положение императора-вдовца далеко не для всех предполагало непременное сохранение за ним и впредь царских полномочий. Конечно, Константин IX быстро пресек такие разговоры, причем без применения силы, но инцидент не забыл, постепенно отодвинув соправительницу в тень. Феодора тяжело переживала унижение, много позднее с горестью вспоминая о тех годах⁷⁹⁴.

Надо объективно сказать, что в лице Константина Мономаха на Византийский престол взошел далеко не однозначный для оценки человек. Человек опытный и благородный, мудрый и острожный, прекрасно ориентирующийся в международных делах и вопросах управления государством, он имел многие слабости, нередко обесценивающие его качества прирожденного царя. Никто не мог сказать, что василевс глуп или необразован – напротив, все отмечали его высокие интеллектуальные способности. Император никогда не был заносчивым, не мстил никому из своих былых недоброжелателей, умел найти подход к любому и отыскать компромисс даже в самых трудных ситуациях. Его речь была полна очарования, и веселое выражение лица всегда сопровождало Константина IX – казалось, он просто не умеет хмуриться или гневаться. Мономах обладал замечательной памятью и острым умом, был опытен в политических делах и умел держать себя в руках, очень и очень редко давая место гневу. По обыкновению, василевс часто заседал в суде, и вел дело так красиво и просто, что обе стороны – и проигравший, и победитель, уходили от него довольными⁷⁹⁵.

Более того, желая покровительствовать культуре и науке, император приблизил к себе таких ученых мужей, как Михаил Пселл, Константин Лихуд, Иоанн Ксифилин, Иоанн Мавропод, открыл в 1045 г. в Константинополе философский факультет и школу правоведения⁷⁹⁶. При нем была почти полностью прекращена продажа должностей⁷⁹⁷. Именно на время правления Константина IX приходится небывалый расцвет византийской культуры и резкое повышение интеллектуального уровня столичной аристократии и чиновничества, несколько упавший в периоды нескончаемых войн при императоре Василии II⁷⁹⁸. Можно было еще долго перечислять его достоинства, но пора сказать и о недостатках. Как сказал один автор, «император Константин IX являлся более уверенным в себе человеком, чем Константин VIII, более трезвым политиком, чем Роман III. У него оказалось более крепкое здоровье, чем у Михаила IV, и он был менее своевольным деятелем, чем Михаил V. Однако он нанес Империи больше вреда, чем все они, вместе взятые»⁷⁹⁹. Если здесь и есть преувеличение, то небольшое.

В отличие от Калафата глубоко осознававший обязанности Римского царя перед Богом и народом, Мономах нередко с завидным легкомыслием ставил собственные желания и прихоти выше политических нужд. Иногда он казался легковесным романтиком, откровенным в своей любви и ненависти и лишенным даже тени ставшей притчей во языцех греческой хитрости. Если он кого-то любил, то отдавал такому человеку все, что угодно. Константин IX был податлив чужому мнению, любил выпить и поесть, а еще более – общество красивых женщин⁸⁰⁰.

Вообще, женщины были его самым слабым местом и причиной других, малопопулярных в народе деяний императора. Желая произвести должное впечатление на своих избранниц, Мономах легко тратил на них громадные суммы денег, полностью истощая государственную казну. Кроме того, уже давно не молодой человек, больной и зачастую даже немощный, Константин IX временами просто физически не мог управлять Римской империей. Как следствие, император доверил управление государством своим выдвиженцам, расставив тех на самые высокие должности, а сам предался отдыху и покою. Конечно, это мало способствовало укреплению верховной власти и политической стабильности Византии.

Пожалуй, самой тяжелой ошибкой Мономаха стало забвение интересов римской армии и крестьянства. Мелкое хозяйство к тому времени пришло в сильное запустение, зато крупные землевладельцы получили невиданные ранее преференции, включая полное освобождение от налогов. Более того, они приобрели судебный иммунитет и сами стали судить зависимых от них крестьян. Как следствие, властители не только выпали из сферы государственного подчинения, но и приобрели едва ли не абсолютную власть на своих землях. Даже столичным чиновникам запрещалось вступать на их земли без разрешения. И теперь властители начали содержать собственные армии и аппараты чиновников, что привело к решительному оскудению государственной казны. Как следствие, казна была вынуждена пойти на порчу монет и уменьшить запас золота и серебра, содержащихся в них. И византийская номисма, которая на протяжении нескольких столетий верой и правдой служила Римскому государству, утратила свой авторитет и влияние в мире⁸⁰¹.

Разумеется, при уменьшающихся доходах начали в первую очередь экономить на армии. Стоит ли удивляться, что вскоре успехи византийского оружия пошли на убыль, хотя общий уровень военной подготовки солдат и командиров пока еще сохранялся?! В результате успехи сменялись поражениями, порой очень тяжелыми. Правда, первое время военная машина Византии еще справлялась с врагами. В 1043 г. случилось нападение русских на византийскую столицу после того, как один из их знатных воинов случайно погиб в Константинополе. Тщетно Мономах предлагал Киевскому князю Ярославу Мудрому (1016–1018, 1019–1054) различные способы удовлетворения – все было тщетно. В завязавшейся войне удача улыбнулась византийцам: флотоводец Василий Феодоракан разбил русский флот, а последующая буря окончательно разметала их суда. Часть пленных русских греки ослепили, другим отрезали правую руку. Вслед за этим с Ярославом был заключен мирный договор⁸⁰². Другой удачей стала летняя кампания в Армении 1045 г. Тогда византийская армия заняла город Ани, и правитель Анийского царства Гагик II (1042–1045) стал почетным пленником в царском дворце. В качестве компенсации в скором времени ему была предоставлена фема Харсиан в Анатолии – далеко не самый печальный финал истории его царствования.

Император не подозревал, что судьба уготовила ему и Византии куда более опасного врага – печенегов. Это громадное племя тюркского происхождения неоднократно обращало на себя внимание византийской дипломатии, когда нужно было за счет печенегов стреножить неуемных болгар или отважных русских воинов. Но после падения Болгарии внезапно печенеги стали соседями византийцев и уже вскоре начали серьезно угрожать их землям. Разделенные на 13 колен, печенеги кочевали на пространстве от берегов Днепра до Дуная. Но затем их начали теснить узы (половцы), и по разрешению Константина Мономаха римский правитель придунайских городов Михаил открыл им проход в глубь территории Римской империи. Благодарные печенеги даже во множестве приняли Святое Крещение, но это не повлияло на их свирепый нрав. В скором времени римское правительство оказалось вынужденным выкупать тысячи своих подданных из плена крещенных варваров⁸⁰³.

Зимой с 1048 на 1049 г. печенеги в количестве 800 тыс. человек перешли Дунай, но застряли в придунайских болотах, а мороз, эпидемия и голод валили их сотнями. Кочевники сдались византийцам, их поселили в качестве колонистов у Средца, а печенежского хана Тираха привезли в Константинополь, где он принял Святое Крещение и вошел в состав римской знати⁸⁰⁴.

Однако впоследствии Тирах изменил присяге и возглавил один из шальных печенежских отрядов, завербованных на римскую службу для войны в Армении. 8 июня 1050 г. Константин Арианит потерпел от него тяжелейшее поражение у Адрианополя, и печенеги начали господствовать на всех Балканах. Только в 1051 г. стратигам Никифору Вриеннию и Михаилу Аколуфу удалось разбить печенегов в трех сражениях (при Голое, Топлице, Хариуполе) и вытеснить из Фракии и Македонии. К сожалению, в 1054 г. византийская армия вновь потерпела страшное поражение от печенегов у Преславля, и правительство было вынуждено покупать у Тираха 30-летний мир за высокую цену⁸⁰⁵.

Между тем государственная казна очень быстро истощалась. Не только Зоя, но и Феодора тратили несметные суммы: одна на благовония, вторая – чтобы скопить на «черный день». Главное – сам Константин IX, совершенно не сообразуясь с внешними проблемами, транжирил деньги на собственные увлечения, первое место среди которых занимала Склирена.

Она стала подлинной страстью императора, и он вывез ее с собой с Лесбоса в Константинополь, не желая оставлять. Для всех было ясно, что брак Зои и Константина IX носил исключительно политический характер, и поэтому императрица не стала возражать, чтобы Склирена, о которой Мономах говорил ей в самых возвышенных выражениях, поселилась у них во дворце. «Племянницу» наградили титулом севасты («священная», «святая» – титул, обычно применяемый к царским особам), при торжественных процессиях она занимала третье место после Зои и Феодоры, и сама царица частенько шутила над «сестрой», как она ее называла, нисколько не ревнуя молодую женщину к мужу.

В благодарность Склирене за ответное чувство и верность царь стал направлять ей чуть ли не ежедневно необычайно щедрые подарки. Рассказывают, что однажды он нашел медный бочонок, наполнил его доверху золотыми монетами и отослал любовнице, которую сам считал вполне достойной титула императрицы и своей жены⁸⁰⁶. Спальные покои царской четы были разделены на три части, в одной из которых поселилась Склирена. И Зоя никогда не входила в комнату мужа, пока там присутствовала любовница⁸⁰⁷. Правда, эта идиллия не признавалась населением Константинополя, которое однажды во время торжественной процессии начало скандировать: «Долой Склирену! Да здравствуют наши возлюбленные матери Зоя и Феодора, чьим жизням угрожает опасность!». По счастью, до большего дело не дошло⁸⁰⁸.

Вообще, старую императрицу стало не узнать. Как рассказывают, под конец жизни Зоя сильно изменилась. Она стала набожной и благочестивой, часто и подолгу молилась, совершенно отказалась от пышных нарядов и кремов. Особенно императрица любила разговаривать с иконами, которые обнимала, называя изображенных на них святых самыми нежными именами. Но связь Мономаха продолжалась недолго: еще при жизни Зои чахотка свела Склирену в могилу.

Эту потерю император переживал очень тяжело, но... недолго. Вскоре его сердце было пленено молоденькой княжной – аланкой, проживавшей в столице в качестве заложницы. Вначале их связь была тайной, но после смерти Зои император открыто перевез девицу во дворец, дал ей титул севасты и предоставил богатую обстановку. Правда, уже через год подагра начала свою разрушительную работу, забирая последние силы Константина Мономаха. Но и в таком состоянии он на носилках отправлялся в покои к аланке для удовлетворения своих любовных страстей. Их связь продолжалась до самой смерти василевса, после чего влияние юной аланки быстро сошло на «нет».

Нет сомнений, что Мономах при возможности признал бы ее своей законной женой и императрицей, но четвертый брак для него был невозможен – слава Богу, в 920 г. был установлен соответствующий церковный канон. Однако и в качестве любовницы прекрасная аланка буквально разоряла Римское государство своими забавами и покупками драгоценностей, на которые царь не жалел

денег⁸⁰⁹.

Печально, но эротические забавы императора коснулись не только казны, но и политической сферы. По причинам, изложенным выше, царствование Мономаха нравилось далеко не всем. Вскоре восстание попытался поднять стратиг Кипра Феофил Эротик, и только ледяное равнодушие населения и армии не позволило тому привести свой замысел в исполнение. Прибывшее вскоре на остров имперское войско без труда разгромило его отряд⁸¹⁰.

Возвышение родственников Склирены вызвало возмущение и одного из самых лучших полководцев Римской империи – Георгия Маниака, род которого уже давно враждовал с семейством Склиров. В один из дней, желая нравственно унизить врага, брат Склирены Роман Склир изнасиловал жену Маниака. Конечно, за такое преступление полагалось наказать насильника, но Склирена, используя весь свой запас любви и все влияние на императора, каким-то образом убедила того в том, что Маниак затевает мятеж и специально оговаривает самых близких к царю людей. Константину IX эти слова стали тем более приятны, что он сам был близок к семье Склиров – его вторая жена, как говорилось выше, была дочерью Василия Склира.

Георгий в это время находился в Италии, куда его направил еще император Михаил Калафат, и там полководца нашло царское повеление об отставке и передаче всех дел новому катепану протоспафарию Парду. Уже в сентябре 1042 г. Пард прибыл в Южную Италию, но Маниак и не подумал уступать тому своей должности. Георгий рассудил, что отставка – это лишь первый шаг его врагов, а потому не стал ждать печальной участи и заявил о своих претензиях на царство. Храбрец с львиным голосом и внешностью, невероятно сильный и удачливый в сражениях, он пользовался большим авторитетом в армии, и Георгий решил рискнуть. Он захватил Парда вместе с казной, которую тот вез для итальянского войска, умертвил, напихав предварительно в уши и нос лошадиный навоз, а в феврале 1043 г. переправился в Фессалонику, где и провозгласил себя императором⁸¹¹.

Известие о мятеже сильно испугало Мономаха, и он попытался уладить дело миром. Царь убеждал Маниака сложить оружие, обещав тому личную неприкосновенность и пышные титулы, но Георгий не поверил этим обещаниям. Тогда в Фессалонику было направлено царское войско под командованием евнуха Стефана Севастофора. В завязавшейся битве успех был на стороне армии Маниака, который храбро сражался в первых рядах. Неизвестно, чем бы закончилась новая апостасия, но шальная стрела поразила Маниака в бок. Он упал с лошади, и солдаты из царской армии добили его.

Мятежная армия сложила оружие, а победитель Стефан триумфально вошел в Константинополь. Правда, через 5 месяцев он был также арестован по подозрению в новом заговоре: рассказывали, будто полководец пытался поставить на царство стратига Мелитины Льва Лампроса. В июле 1043 г. евнух был пострижен в монахи и сослан, а несчастного Льва Лампроса ослепили. Так и осталось неясным, насколько обвинение было обоснованным. Как отмечают летописцы, пышно отпраздновав победу, император вынес для себя урок и стал жить гораздо более скромной жизнью, чем раньше. Хотя, конечно, возраст царя по-прежнему не позволял ему заниматься государственными делами, как того требовало время.

Отстранение Маниака от командования итальянскими войсками вскоре привело к закономерному результату. Политическая карта Италии резко изменилась: теперь уже совершенно угасла идея о лангобардской автономии, поскольку отныне в Апулии и Кампании утвердились норманны. Северные воины получили прекрасный плацдарм для своих последующих наступлений в Италии. Полуостров окончательно ушел из-под власти Византийского императора, о чем, правда, никто еще не знал⁸¹².

Но самый большой заговор случился в 1047 г., когда патрикий и вест Лев Торник, род которого вел свое начало от армянских князей, возглавил недовольных аристократов Македонии, желавших вернуть утраченное влияние при дворце. Вследствие неясных причин император Константин Мономах давно недолюбливал Торника, а потом окончательно рассорился с ним. У царя были две сестры – Елена и Еврепия, и обеих он не ставил ни во что. Но если первая сестра старалась не надоедать царственному брату, то Еврепия, дерзкая по натуре, частенько являлась к Мономаху и выговаривала всяческие неприятные слова. Узнав, что василевс не благоволит к Торнику, она специально приблизила того к себе, дав повод для всевозможных догадок и сплетен. Лев и Еврепия настолько надоели императору, что он просто сослал Льва на периферию, откуда вскоре пришли вести, будто Торник задумал поднять апостасию. Недолго думая Мономах направил в Адрианополь своего сановника с приказом постричь Льва в монахи, и тогда Торник действительно решился на мятеж⁸¹³.

В Адрианополе он был провозглашен императором, и к его войску, состоявшему из солдат Македонской фемы, во множестве примкнули болгары и славяне. Надо сказать, для легитимизации своих претензий на царство Торник широко использовал ложный слух, будто бы Константин IX Мономах умер, а царица Феодора пожелала видеть Льва своим мужем и императором, но такому счастливому исходу противятся враги в Константинополе. Этому поверили, поскольку всем было известно, что Мономах давно и серьезно болеет. Нашлось много недовольных лиц, желавших что-то изменить к лучшему в этой жизни – в первую очередь представители воинского сословия. Войска поддержали нового претендента, в котором видели товарища по оружию, тем более если царь, как им сказали, умер.

Как известно, история не знает сослагательного наклонения, но кто может сказать, состоялась бы эта апостасия, знай мятежники правду? Ведь, откровенно говоря, при всех недостатках Константина IX Мономаха очень любили за справедливость и доброту, в том числе и в увядавшей армии. Рассказывают такой характерный случай. Некоего военачальника обвинили в присвоении крупной суммы денег, выделенных для уплаты войску жалованья. Явившись на суд царя, он признался в преступлении, но просил, чтобы сумма долга была погашена не полностью, поскольку в противном случае он просто не сможет оставить детям никакого наследства. На это Мономах спросил: «Будешь ли ты доволен, если кто-нибудь разделит с тобой твой долг?» Конечно, тот со слезами на глазах ответил, что будет почитать такого человека как Ангела. Тогда василевс объявил, что сам даст обвиняемую нужную сумму для покрытия трети долга. Тот едва не испустил дух от избытка чувств и неожиданности. «Я прощаю тебе две трети долга», – добавил император, а потом, почти сразу, произнес: «Нет, я прощаю тебе весь долг!»⁸¹⁴ Безусловно, такие истории были на слуху у войска, и солдаты помнили о благородстве «умершего» царя.

Но в ту минуту все пребывали в заблуждении, уверенные, будто идут в столицу восстанавливать справедливость. По мере продвижения Торника к Константинополю к нему присоединялись все новые и новые отряды, возглавляемые боевыми командирами, оставшимися без средств к существованию. В сентябре 1047 г. Торник подошел к столице и осадил ее. В числе его союзников значились такие мощные фигуры, как Иоанн Ватац, Феодор Стравомит, Полис и Марианн Врана, а также члены семьи Глабы, позволившие ему собрать значительное войско, а также сестра императора Еврепия⁸¹⁵.

Положение Мономаха оказалось критическим, к тому же он опять сильно заболел. Как говорят, у него началось обострение подагры, и царь буквально не мог ходить. Его желудок, испорченный всевозможными кулинарными изысками, почти перестал функционировать – поэтому-то по Константинополю и поползли слухи, будто василевс умер⁸¹⁶. За исключением отряда иностранных наемников, у царя не было войска, отсутствовал и полководец, которому он, малоопытный в военном деле, мог бы доверить оборону города. Торник попытался склонить константинопольцев к добровольной сдаче столицы, но те ответили отказом – Мономах должен был выйти на крыльцо Влахернского дворца, чтобы напомнить о себе народу, и его права на царство горячо поддержали. Тогда начался обстрел города, и одна стрела едва не попала в императора, с балкона взиравшего на атаку мятежников. В этот момент настоящим спасителем Мономаха стал патриарх Михаил Керулларий. Он единственный сохранил самообладание, поддерживал упавшего духом царя, организовывал население для отпора мятежникам, что в значительной степени способствовало повышению его авторитета.

За неимением воинов в Константинополе наскоро освободили преступников и военнопленных агарян, пребывавших в тюрьмах, вооружили и направили на защиту города в наспех вырытые окопы. Конечно же, македоняне, профессиональные военные, без труда перебили эту толпу. Вход в Константинополь был открыт, но тут в силу невыясненных обстоятельств Торник почему-то не пожелал войти в город. Возможно, он хотел вступить в столицу не завоевателем, а царем, быть может, мечтал, чтобы лучшие люди столицы попросили его принять царский венец – неизвестно. Пока что Торник разъезжал между своими солдатами и приказывал тем прекратить убийства раненых и пленных константинопольцев.

Константин Мономах оказался оставленный всеми. Но, к удивлению немногих верных придворных, не утратил бодрости духа. Взглянув за городские стены, он промолвил лишь одно, указав на Торника: «Меня тревожит, что этот посягнувший на власть хитрец призывает к человеколюбию и кротости. Как бы он не снискал этим милости Божьей. Удача будет сопутствовать мятежнику только сегодня, а потом она ускользнет от него, как песок из-под ног, и дела примут совсем другой оборот»⁸¹⁷.

Поразительно, но Лев Торник не стал штурмовать Константинополь и на следующий день, когда незримо колесо Фортуны уже покатилось под гору. Возможно, он ждал, что любимая им Еврепия сможет легализовать его претензии на власть, но не знал – Мономах уже изолировал свою дерзостную сестру. В любом случае для Торника отказ от немедленного штурма стал непоправимой ошибкой. Василевс прекрасно понял, в чем нравственная сила апостасии Торника, а потому сыграл на монархическом чувстве византийцев и попал в точку. Константин IX Мономах и его многоопытные придворные тут же воспользовались оплошностью мятежного полководца, пребывавшего в счастливом неведении относительно своего ближайшего будущего. Было включено главное оружие: мятежным солдатам наглядно доказывали, что Мономах жив, и Торник является узурпатором, которого никто в Римской империи не почтит титулом василевса. По-видимому, свою лепту внес и уважаемый в народе Константинопольский патриарх Михаил Керулларий – если архиерей заранее говорил, что не станет венчать Льва-мятежника на царство, то шансы Торника падали до нуля, что и произошло в действительности. Солдаты Торника с удивлением для себя узнали, что Церковь отказывается признавать их командира императором, сам Константин IX жив и царствует, и у Льва нет никаких шансов законно стать Римским царем.

Пока шла эта агитация, по обыкновению обширно орошаемая золотом, Торник почивал на лаврах, и даже ни о чем не догадываясь. Однако, когда в понедельник он вновь подошел к стенам Константинополя, внезапно выяснилось, что многие отряды его армии один за другим переходят на сторону императора. Поняв, что последующая осада окончательно истощит его силы, Торник двинулся в обратный путь, в Македонию, надеясь там пополнить свою армию и повторить попытку. Однако к этому времени с Востока уже прибыло на помощь василевсу восточное войско под командованием полководца Михаила Ясита, и участь Торника была решена.

Это быстро поняли сподвижники, торопливо переметнувшиеся на сторону законной власти, и вскоре близ Торника остался один верный Ватац. В декабре 1047 г. Лев с Иоанном были схвачены и доставлены в Константинополь. Первоначально император хотел помиловать их, но когда мятежники предстали перед ним, ярость проснулась в его душе. 11 декабря 1047 г. Торника и Ватаца ослепили, и мужественный Иоанн произнес, ложась под нож палача, что Римская империя убивает своих лучших полководцев – конечно, он был прав⁸¹⁸.

Остальные мятежники отделались сравнительно легко: их лишили должностей и конфисковали имущество, но сохранили жизнь и здоровье. Этому они были обязаны, опять же, патриарху Михаилу Керулларию, который без страха направился в царские покои и жестко напомнил о ранее данном им слове помиловать вождей восстания. Как говорят, он в буквальном смысле слова снимал их с виселиц, и, несмотря на недовольство василевса, спас от смерти немало представителей знатных византийских родов.

Последующее царство Мономаха прошло без политических потрясений, если не считать двух неудачных попыток убийц-одиночек прикончить его. Вообще, надо сказать, Константин IX довольно легкомысленно относился к своей безопасности, заявляя, что Бог, давший ему царство, Своей невидимой силой защитит его. Действительно, чудесные спасения императора могут быть объяснены только таким образом. В конце 1050 г. один безымянный слуга попытался ночью прокрасться с ножом в опочивальню царя, убить его и овладеть престолом. Но по пути внезапно испугался и рванулся из дворца. Вид бегущего с ножом в руках слуги возбудил подозрения царской стражи, и она задержала преступника. Был проведен допрос и дознание, слуга назвал имена своих покровителей – сановников Никиту и Михаила, тех сослали, конфисковав имущество в пользу казны, а покушавшийся, очевидно, был казнен.

А в 1051 г. неудачную попытку убить василевса предпринял этериарх Роман Боила, влюбившийся в аланскую княжну – пассию Константина Мономаха. Он сумел заручиться доверием некоторых придворных и в любое время суток имел доступ в царские покои. Когда Боила уже готов был в одну из ночей привести свой план в исполнение, кто-то из слуг, знавших об этом, прибежал в спальную комнату императора, разбудил Мономаха и предупредил того. Соратников Романа Боила осудили, сослали, имущество конфисковали, но его самого царь простил и даже оставил при себе в той же должности⁸¹⁹.

Но возраст брал свое, здоровье императора ухудшалось. Тем не менее и в таком состоянии Мономах не хотел отказывать гражданам в праве видеть своего государя. Прекрасный наездник, он садился в седло и выезжал в город, незаметно поддерживаемый с боков двумя рослыми телохранителями⁸²⁰. Съедаемый болезнью, он скончался 11 января 1055 г. Эпитафию Константину IX Мономаху составляют следующие слова современника: «Переменчивый душой, порой сам на себя не похожий, он хотел прославить свое царствование, и нельзя сказать, что вовсе не достиг цели»⁸²¹.

Перед самой смертью василевса вновь возник старый вопрос – кто будет царствовать в Римском государстве, и логофет (первый министр) Иоанн втайне от императрицы Феодоры уговорил Мономаха передать власть стратигу Болгарии Никифору Протевону. За Никифором уже направили гонца, когда три близких к царице евнуха – Никита Ксилинит, Феодор и Мануил, не поставив никого в известность, посадили свою патрону на быстроходный корабль, увезли в Большой дворец и там провозгласили самодержавной императрицей. Константин IX Мономах был возмущен, но никаких мер не предпринял. Феодора тут же арестовала Никифора и сослала того в монастырь Кузина, в феме Фракисия. Его сторонники также были сосланы, а их имущество – конфисковано. Напротив, своих евнухов царица наградила очень щедро, предоставив им высшие государственные должности.

Удивительно, но все историки солидарны в том, что краткое царствие Феодоры ознаменовалось полным отсутствием каких- либо заговоров и мятежей; никто не злоумышлял против верховной власти. Царица в поистине мужском стиле управляла Римской империей, сама твердым голосом отдавая приказания и смиряя недовольных. В противоречии с устоявшимися обычаями при начале своего царствования она не пожаловала никому никаких новых титулов. А когда услышала о недовольстве народа, справедливо напомнила, что не в первый раз занимает священный престол, а продолжает царствовать. При ней, как по мановению волшебной палочки, урожаи случались очень хорошими, войны прекратились, границы стали безопасными, что положительно сказалось на торговле. Государственная казна быстро пополнялась⁸²².

Однако отсутствие государственного опыта привело к тому, что императрица, знавшая о военном искусстве только понаслышке, решительно заменяла в армии представителей военных сословий своими любимыми евнухами и духовными лицами. Стратиги роптали, но тем не менее обошлось без волнений. Основной вопрос, вскоре разделивший Византийское государство на два лагеря, заключался в ответе на важнейший вопрос: нужно царице выходить замуж или ей следует остаться девственницей. Главой первой партии стал синкелл Лев Стравоспондил, второй, где собрались патриоты, считавшие, что женская и далеко не молодая рука не способна управлять Римской империей, являлся патриарх Михаил Керулларий.

Откровенно говоря, старая, находящаяся при смерти императрица оказалась в очень затруднительном положении. Она прекрасно понимала тайные чаяния партии Льва Стравоспондила, но тот был ее давним другом и союзником. И отдавала себе отчет в том, что внешняя привлекательность патриотических речей патриарха неизбежно ставила его над царской властью, к чему он, собственно говоря, и стремился. Керулларий и раньше активно фрондировал Мономаху и нередко выходил победителем в незримом состязании между императорской властью и властью духовной. Однако в условиях политической нестабильности и собственной физической слабости Мономаха мощный ум и сильный характер Михаила Керуллария решали очень многое, и царь не мог состязаться со своим же ставленником, у которого появилось к этому времени много союзников. Следует иметь в виду, что под конец царствования Константина IX Мономаха состояние государственной казны стало совершенно плачевным, а опасности возникали отовсюду. Для ликвидации дефицита государственного бюджета император предпринял непопулярные меры, подвергнув население тотальному налогообложению, включая взыскание старых недоимок и штрафов. В таких условиях Керулларию не составило никакого труда возглавить оппозицию правительству и громовым голосом озвучивать недовольство представителей высших кругов и клира.

Положение Мономаха стало критическим, когда он вследствие церковного раскола с Римом, о котором ниже пойдет речь, был развенчан в традиционном для Византийских императоров титуле защитника Православия. Теперь патриарх обвинял царя в посягательстве на «священное» церковное имущество. И, надо полагать, кончина Константина IX избавила его от многих неприятностей, если не от политической смерти⁸²³.

Теперь в не лучшем положении оказалась и самодержавная царица. Патриарх заходил в ее покои, как законодатель, чего Феодора, безусловно, принять не могла и не желала. Как-то раз в гневе императрица едва не приказала освободить Керуллария от патриаршей кафедры, но открыто выступать против него оказалось выше ее сил. Единственное, что она решила себе позволить – сослать под благовидным предлогом любимых учеников и самых верных сторонников Керуллария из числа Хиосских монахов, обвинив тех в следовании нечестивым учениям, бросающим тень на правоверие Константинопольского патриарха.

Поэтому императрица приняла компромиссное решение. Феодора дала согласие сочетаться браком с достойнным мужем, которого сама же и назначит преемником императорской власти, но при одном условии – этот брак должен быть номинальным. Пока шли переговоры, в августе 1056 г. императрица опасно заболела. Поэтому партия евнухов спешно выбрала кандидатом в мужья-цари престарелого патрикия Михаила Стратиотика («старика»), с которого заранее взяли клятву, что он, став василевсом, ничего не будет предпринимать без совета с людьми, приведшими его к власти; тот покорно согласился. Лев Стравоспондил принялся уговаривать больную царицу, ссылаясь на могущие возникнуть после ее смерти волнения в государстве. Та согласилась, и 31 августа 1056 г. своей рукой возложила на Стратиотика императорскую диадему, объявив его василевсом Михаилом VI. Константинопольскому патриарху ничего не оставалось, как совершить над Михаилом таинство венчания на царство. Буквально через 3 дня Феодора скончалась⁸²⁴.

Между тем отношения между Западной и Восточной Церквами к тому времени начали меняться, и в худшую сторону. Хотя догматические расхождения пока еще не играли никакой роли и церковное общение сохранялось, в дело вступили политические противоречия византийской и германской политик. В условиях националистического «византийского папизма», постоянно покушавшегося на их права, императоры естественно искали в Римских епископах своих союзников, способных противостоять своим духовным авторитетом восточному клиру. Кроме того, обладавшие поистине имперским мышлением, папы являлись той силой, которая могла помочь василевсам в деле возврата Византийской империей утраченных итальянских владений. Восстанавливая мощь государства, Византийские цари начали постепенно деятельно заниматься делами непосредственно в Риме, активно лоббируя свои интересы и даже деятельно участвуя в выборах нового понтифика.

К началу IX века создалось небезосновательное впечатление о начале процесса восстановления политического и культурного единства христианского мира, что напрямую было связано с победными кампаниями императоров Македонской династии. Возвращение восточных провинций обеспечило безопасность христиан-паломников в Святую землю, а завоевание Болгарии открыло дешевый и быстрый путь по суше. В Италии возникло множество греческих монастырей, служащих проводниками мирных идей, на Востоке образовалось множество латинских колоний. Конечно же, Византийские императоры не собирались упускать такой великолепный шанс в деле воссоединения Западной и Восточной Церквей и преодоления догматических и обрядовых разногласий.

Эта особенность новой политики царей не укрылась от взглядов некоторых патриархов, чрезвычайно встревоженных возможным предпочтением императорами их конкурентов в обход интересов Константинопольской Церкви. Когда император Иоанн I Цимисхий предоставил убежище бежавшему из Рима в Константинополь папе Бонифацию VII, патриарх Василий Скамандир, как отмечалось выше, отказался признать того законным понтификом, идя вразрез с требованиями царской политики. В ответ из двух архиереев василевс выбрал папу, изгнав столичного архиерея под благовидным предлогом с кафедры.

Институт папства к тому времени ослабел политически и стал настоящей игрушкой в чужих руках. Западные императоры пытались подчинить себе Римских епископов, которые, как показывало недавнее время, могли венчать короля императорским венцом, а могли и отказать. В самом Риме партия Кресценциев, сторонников союза с Константинополем, активно противоборствовала Тускуланской партии, склонявшейся к союзу с Западным императором. Впрочем, заветной целью тускуланцев являлось восстановление римской независимости и от германцев, и от греков, что еще более осложняло интригу. Теперь к противоборствующим сторонам присоединился Византийский император.

Император Василий II Болгаробойца через партию Кресценциев в Риме инициировал выдвижение на Апостольский престол папы Иоанна XVI Филагатоса (997–998), прирожденного итальянского грека, любимца своей сестры императрицы Феофано. Жестокая расправа сторонников Западного императора над ставленником Константинополя вызвала негативную реакцию в греческой столице. Патриарх Сисиний II (995–998) даже издал от своего имени энциклику, некогда написанную против Рима св. Фотием, но отношений с папой не разорвал⁸²⁵. Все же Византийский царь был далеко, воевал главным образом на Востоке, и сила его влияния в Италии явно уступала возможностям короля германцев.

После всех перипетий Тускуланская партия, выдвинувшая в 1012 г. на Апостольский престол папу Бенедикта VIII (1012–1024), вошла в соглашение с императором Генрихом II (1002–1024), и понтифик возложил на германца в 1014 г. императорскую корону. А затем, опасаясь мести со стороны императора Василия II Болгаробойцы, призвал в Италию норманнов, совершенно не представляя, чем закончится эта авантюра. Однако скорое «содружество» закончилось очередным разрывом отношений союзников. После смерти Бенедикта VIII, не справившись о мнении нового короля 22-летнего Генриха III (1039–1056), та же Тускуланская партия поставила понтификом родного брата покойного папы Иоанна XIX (1024–1032), также грека-тускуланца по рождению, чем вызвала неизбежный, хотя и кратковременный, разрыв отношений с Германским двором.

Ситуацией решили воспользоваться в Константинополе, чтобы привлечь Иоанна XIX на свою сторону. В Италию отправилось императорское посольство, имевшее целью убедить папу признать за столичным архиереем статус «Вселенского патриарха» (что Рим категорически отказывался делать на протяжении 500 лет), пусть даже и с оговорками. Греки соглашались толковать титул «вселенский» в том смысле, что под этим словом понимается не весь мир вообще, а только мир цивилизованный, греко-римский, возвышающийся над варварскими землями. И духовно окормляют его два великих архиерея – Римский и Константинопольский, равные в своих правах. А мир «варварский» единолично окормляет папа.

Иоанн XIX, жаждущий и финансовой, и военной помощи с Востока, решил, не афишируя, дать удовлетворение просьбе греков, но слухи об этой комбинации все равно просочились через стены Латеранского дворца и стали общеизвестными. В Рим полетели укоризненные письма из Клюнийской обители и других мест, а один аббат так отписал понтифику: если политическая власть некогда единой Священной Римской империи оказалась разделенной между различными правителями, то власть духовная всегда должна принадлежать папе. Этот взрыв негодования испугал апостолика, и он не дал никакого ответа византийскому посольству. Как полагают, эти неудачные переговоры, состоявшиеся в 1024 г., привели к тому, что в Константинополе, при патриархе Сергии (999–1019), под влиянием эмоций имя папы было вычеркнуто из диптихов. И трудно представить, что инициатором этой акции мог стать кто-нибудь другой, кроме многовекового и непримиримого противника папы – столичного патриарха⁸²⁶.

Удивительно, но, по-видимому, это осталось незамеченным в Риме, где к тому времени наступала новая эпоха папства. Новым папой стал Григорий VI (1045–1046), заявивший о необходимости восстановления авторитета Римской Церкви и ее главы. Как всем вскоре стало известно, он купил папскую тиару у папы-распутника Бенедикта IX за 1 тысячу золотых монет. Новый апостолик являлся убежденным сторонником радикальной церковной реформы и ради торжества Римской Церкви даже запятнал свое имя постыдной симонией. Папа очень надеялся на поддержку короля Генриха III, которого встретил у Пьянченцы, когда тот направлялся в Рим на коронацию. Однако здесь история сотворила злую шутку: Генрих III был в не меньшей степени, чем папа Григорий VI, озабочен делами в Западной Церкви и жаждал перемен. Но и он не смог перебороть негативного общественного мнения самых консервативных церковных кругов по отношению к папе-симонисту. В результате король передал дело Григория VI на синодальный суд, который 20 декабря 1046 г. в городе Сутри лишил понтифика высшего достоинства⁸²⁷.

Неугомонный Бенедикт IX вновь стал Римским епископом. К этому моменту папство достигло высшего (или низшего – как угодно) предела своего падения и унижения. В отчаянии жители Рима обратились к Генриху III, который осенью 1046 г. отправился в Рим и назначил Римским епископом своего друга епископа Бамберга Шидгера, принявшего имя Климента II (1046–1047). На Рождество произошла хиротония нового апостолика, после чего папа Климент II венчал короля Генриха III императорской короной⁸²⁸.

В полном соответствии с традиционными представлениями об императоре, защитнике и главе Церкви Генрих III, несмотря на молодость, восстановил титул Римского патриция, обеспечивающего ему высшую светскую власть в Риме. И когда умер Климент II, император по просьбе жителей Рима назначил им нового понтифика, бывшего Бриксенского епископа Попо, принявшего после хиротонии имя Дамасия II (1048), но тот правил меньше месяца – с 17 июля по 9 августа. Невзирая на разложение Римского престола, в глазах не только западного мира, но и всей Кафолической Церкви папство до сих пор считалось божественным институтом, установленным Самим Христом. Праведные верующие искренне молились, чтобы Спаситель дал им вместо продажных и морально разложившихся пап настоящего главу Церкви⁸²⁹.

И такие люди нашлись – епископ города Туля в Лотарингии Бруно, его друг и сподвижник Григорий Гильдебранд, с именем которого связаны самые решительные реформенные преобразования в Римской церкви, Петр Дамиан, Гуго Клюнийский, Фридрих Лотарингский. В юности Гильдебранд вступил в орден Св. Бенедикта, аббатом которого являлся его дядя по матери, и много лет провел в монастыре, часто общаясь с монахами из Клюни. В 1048 г. он отправился в Клюнийский монастырь, ставший центром новой церковной партии, и был назначен приором монастыря. Приор отличался характером твердым, а настрой его был возвышенным и повелительным. Аскет для мира, он любил только Церковь, хотя в своем понимании, и ничего более. Как рассказывают, Григорий обладал столь любимым на Западе «даром слез» – полагали, что им обладают только благородные, религиозные натуры. Во время Божественной Литургии, во время возношения Даров Гильдебранд разражался рыданиями о своих грехах. Тонкий и образованный, Григорий никогда не стеснялся в выборе средств, если видел перед собой высшую цель. Первый враг симонии, он, тем не менее, видел образец папы в образе Григория VI, купившего свой титул для того, чтобы спасти Римскую церковь от разложения.

Клюнийская обитель заслуживает того, чтобы сказать о ней несколько слов. Бенедиктинский монастырь в Клюни был основан в Бургундии герцогом Аквитанским Гильомом I Благочестивым (893–918) в 910 г., а возглавил в качестве его первого настоятеля граф – один из родственников герцога. Аббат установил строгую дисциплину и вместе с братией поставил перед собой цель добиться независимости Церкви от светской власти. Вскоре вокруг Клюнийского монастыря объединились другие обители, и затем возникла настоящая конгрегация монастырей во главе с Клюнийским аббатом, который считал себя сюзереном по отношению к объединившимся монастырям. Сама конгрегация преподнесла свою независимость как дар Римскому папе⁸³⁰.

Клюнийская реформа в первую очередь была направлена на то, чтобы не только возродить идеалы монашеской жизни – аскетизм и благочестие, но привести к правильной христианской жизни всех верующих в мире. Христианская свобода, к которой стремились Клюнийские братья, понималась не только как свобода от мира, но и свобода для служения Богу в мире. И если монашество является высшей формой служения, то необходимо привести под его дисциплину всех христиан в целом или в крайнем случае добиться от них повиновения пастырям. Надо отдать должное, в этой борьбе за людские души сами монахи были чрезвычайно последовательны. Настолько, что даже некоторые папы, не говоря уже о государях, высказывали сомнения в истинности этого пути. Ведь эта борьба за нравы привела к тому, что Западная Церковь все больше и больше напоминала государство с его жесткими, административными способами поддержания внешнего порядка. Но все же формула Григория Гильдебранда, которую он вывел: «Бегство от мира для службы Церкви, господствующей над миром», была чрезвычайно популярной. А общий религиозный подъем, вызванный Крестовыми походами, еще более расширил круг поклонников этой идеи. Сотни и тысячи молодых аристократов из самых знатных семей поспешили предать себя на служение Богу, пополняя ряды аскетов⁸³¹.

Надо сказать, что помимо Клюнийской обители на Западе существовал еще один центр реформации, в Лорене. Лорентийцы также горячо выступали против симонии, требовали ввести целибат священства и укрепить церковную дисциплину. Однако они связывали свои надежды с институтом епископата, в то время как клюнийцы являлись записными «папистами». Объяснение заключается в том, что вследствие своего ригоризма братья из Клюни постоянно вступали в конфликт с местными аристократами, находя в то же время покровительство в Риме. Очевидно, укрепление авторитета Апостольской кафедры являлось для клюнийцев жизненно необходимым⁸³².

Эта связь еще более окрепла после 1024 г., когда клюнийцы обеспечили себе право независимости от местного епископа и, следовательно, от светской власти и добились права избирать своего аббата самостоятельно. Вскоре дисциплинированные и благочестивые клюнийцы создали нечто вроде монашеской республики⁸³³.

Григорий и его сторонники искренне утверждали превосходство священства над царством, и вскоре им представилась возможность воплотить свои идеалы в земной действительности. Когда скончался Дамасий II, вновь по инициативе императора Генриха III Вормский рейхстаг назначил уже папой упоминавшегося Бруно, его двоюродного брата, высокого, рыжеволосого и мощного эльзасца, принимавшего активное участие в одном из карательных походов императора в Италии. Впрочем, военные подвиги были не единственным известным делом его рук. Повсеместно ходили рассказы о том, как Бруно, уже в качестве епископа, пригревал в своем доме бедняков, страдающих заразой, которым он предоставлял свою постель.

Однако Григорий Гильдебранд посоветовал тому отказаться от триары, полученной из рук светской власти, и подождать канонического избрания народом Рима и клиром; Бруно согласился. Друзья вдвоем добрались до Вечного города, население которого с радостью приняло Бруно и признало его новым Римским понтификом Львом IX (1049–1054). Как рассказывали современники, по дороге в Рим он слышал голоса Ангелов, поющих в вышине: «Говорит Господь: Я думаю о мире, а не о разрушении, обратитесь ко Мне с молитвой, и Я услышу вас из плена ото всех мест»⁸³⁴.

Конечно, Генрих III обиделся таким пренебрежением со стороны родственника, которому он сделал блестящую карьеру, но отнес этот поступок к личной скромности апостолика и простил его. Нелегкая доля ожидала нового Римского епископа. Симония достигла совершенно неприличных размеров, и высшие церковные должности открыто выставлялись на продажу, как товар на аукционе. Запрет на браки (целибат) практически не действовал, и хотя священники не могли официально жениться на своих сожительницах, это обстоятельство вовсе не препятствовало им продолжать внебрачные связи и плодить детей. Церковная десятина почти не уплачивалась, и общины нищенствовали. Иными словами, положение папства было таково, что ввиду полного истощения казны Лев IX даже собирался продать свое облачение, чтобы содержать скромный аппарат церковных чиновников. Только неожиданное приношение из Беневента удержало его от этого поступка и вообще от постыдного бегства в Германию⁸³⁵.

С первого же дня Гильдебранд стал первым помощником папы, субдиаконом, и главой нового реформаторского движения, названного впоследствии «Клюнийская реформа»⁸³⁶. В свою очередь, его первым товарищем, умершим за год до понтификата Гильдебранда, стал Петр Дамиани, для которого брак священников был просто ненавистен. Вскоре он написал и представил на суд папы книгу против брака с характерным названием «Книга о Гомморе». Очень любопытен тот факт, что как спасение самого института папства, так и «Клюнийская реформа» обязаны соответственно стремлению Западных императоров к той группе клириков, которые не имели к Риму и Италии никакого отношения. В частности, папа Лев IX, этнический германец, долгое время являлся епископом в Лотарингии, его помощники также пришли из Германии или Бургундии. В отличие от римской аристократии эти реформаторы стремились сделать папство независимым от Кресценциев или Тускулани – двух наиболее могущественных итальянских семей, регулярно определявших кандидатуру следующего понтифика, и придать папству интернациональные, поистине вселенские, кафолические черты. Сами кардиналы стали рассматриваться как непосредственные помощники понтифика, проводники его политики, и папа Лев IX постарался сделать так, чтобы лишь незначительная часть кардиналов имела римские корни⁸³⁷.

Теперь о высших целях папства, как его видели реформаторы. Идеал политического устройства, по их мнению, заключался в теократии, полном подчинении интересам Церкви всех остальных земных институтов. Гильдебранд, как главный идеолог, был убежден, что каким бы недостойным лично ни казался папа, он, тем не менее, является преемником апостола Петра и наместником Христа на земле. Как «Вселенскому» папе, ему вверены заботы обо всей Вселенной, он обладает высшей и окончательной юрисдикцией в Церкви, выше всех королей и может без всякого стеснения носить императорские регалии. Ему, конечно же, по «священному праву» предоставлена возможность смещать и назначать всех королей и императоров.

По большому счету корректировка в сторону социальных проблем старой римской доктрины о главенстве папы не должна удивлять. К тому времени Западная Церковь настолько ассимилировалась с феодальным обществом, что волей-неволей для собственного выживания должна была говорить языком того времени, отставив на время в сторону высокое богословие. Если весь быт западного общества, его структура и иерархия основывались на идее власти, то, следовательно, свободным может быть лишь то лицо, какое этой властью обладает. Иными словами, либо Западная Церковь должна была окончательно превратиться в один из социальных элементов западного общества, полностью растворившись в нем, либо стать во главе светских институтов, возглавить их и подчинить.

Поэтому в глазах Гильдебранда и Льва IX Церковь приняла черты духовной монархии с папой во главе. Как и любое государство, пусть даже и духовное, Церковь есть общество неравное, где клиру отводится особое место, а папа, как государь, приобретает широкие полномочия и исключительные прерогативы во всех сферах. Императоры и короли не вправе рассчитывать на какую-либо правительственную власть в Церкви – всю полноту и духовной и светской власти имеет только папа. «Папство, – не без иронии замечал один исследователь, – давно усвоило себе воззрение, что весь мир находится или по крайней мере должен находиться в обладании наместников блаженного Петра в Риме, что все государства мира суть не более, как провинции той всемирной монархии, которая должна находиться во власти пап, и если действительность не соответствовала этому мечтательному идеалу, то папы утешали себя тем, что идеалы вообще всегда расходятся с действительностью»⁸³⁸.

В одном из обращений Гильдебранда к епископам от 7 марта 1080 г. говорится буквально следующее: «Святейшие апостолы Петр и Павел, явите нам себя так, чтобы весь мир узнал и понял, что, обладая властью связывать и разрешать на небесах, вы обладаете также властью упразднять империи, царства, княжества, герцогства, маркизаты, графства и все виды человеческих прав и собственности. Если вы обладаете таким могуществом в вещах духовных, так неужели на земле есть нечто, превосходящее вашу власть в делах мирских? Если вы судите Ангелов, которые гораздо выше самых гордых князей, разве вы не можете судить тех, кто ниже их? Пусть короли и принцы земли знают и чувствуют, как вы велики – и как возвышена ваша власть! Пусть страшатся презирать законы вашей Церкви!»⁸³⁹

Печально и совершенно с исторической точки зрения непоследовательно Гильдебранд и его сторонники связывали самые ужасные злоупотребления в Римской Церкви именно с ее подчиненным положением власти Западных и Византийских императоров, забыв, что многократно Римская Церковь обязана именно им своим спасением. «Церковь не должна управляться императором, – стало лозунгом нового времени. – Она должна управляться только руками того, кто поставлен Самим Богом для этого, т.е. Римским епископом»⁸⁴⁰.

Чтобы понять, как далеко завела новая теория папу в практических шагах, забежим немного вперед и посмотрим, что произошло в последующие годы. В 1073 г. помимо своего желания Гильдебранд станет папой Григорием VII (1073–1085) и начнет активно реализовывать свою доктрину. Весь мир казался ему собственностью папы, временно захваченной светскими правителями. К Сардинии и Корсике он вообще относился как к собственным ленным владениям, остальные следовало вернуть любыми средствами. Испанским князьям он написал в 1073 г., что в древности Испания принадлежала апостолу Петру, а, следовательно, является собственностью Апостольского престола. Королям Кастилии и Арагона папа «напоминал», что апостол Павел совершал путешествие в Испанию, освятив ее своей молитвой, и это по «божественному праву» – папская земля. Филиппа I (1060–1108), короля Франции, Гильдебранд холодно извещал, что каждый дом в его королевстве обязан платить Риму лепту святого апостола Петра. Короля Дании Харальда III (1074–1080) понтифик обязывал признать свою зависимость от Рима и направить сына защищать город от варваров. Венгерского короля Ласло Святого (1077–1095) Григорий упрекал в том, что тот принял корону из рук Западного императора как его вассал. Он «объяснял» ему, что единственным собственником королевства является Римский престол. Герцогу Далматии Дмитару Звонимиру (1076–1089) он вручил королевскую корону в обмен на обязательства платить лепту Риму. 8 октября 1076 г. он был коронован посланником папы в городе Солоне⁸⁴¹.

Папа риторически вопрошал: «Кто сомневается, что служители Христа – отцы и учители царей, князей и всех верных?»⁸⁴² В 1075 г. понтифик издал документ «Dictates Papae» («Диктаты папы»). «Диктаты» включают в себя 27 основополагающих принципов Римской Церкви. Самые важные из них таковы:

1. Римская церковь основана одним только Господом.

2. Римский епископ один по праву зовется вселенским.

3. Он один имеет право низлагать и восстанавливать епископов.

4. Папский легат, даже если он низшего ранга, на любом соборе имеет превосходство над всеми епископами и может вынести приговор о низложении против них.

5. Один только папа имеет право издавать новые законы в соответствии с нуждами времени.

6. Папа может низлагать императоров.

7. Ни один синод не может быть назван всеобщим без его приказа.

8. Ни одна книга не может считаться канонической без одобрения папы.

9. Никакой его приговор не может быть никем отменен, но сам папа может отменять любые приговоры (имеются в виду церковные суды).

10. Наиболее важные дела любой церкви (догматические и канонические) могут рассматриваться апостольским престолом.

11. Он может освобождать подданных «несправедливых» государей от присяги, и т.п.⁸⁴³

И, как справедливо отметил один из исследователей, если учесть весьма скромный статус папства до 1046 г., волевой и неприкрытый характер притязаний, озвученных в «Диктатах», сам собой бросается в глаза⁸⁴⁴. Благодаря энергии и настойчивости Гильдебранда, при нем епископы сидели в народных собраниях выше графов и герцогов. Пользуясь постоянными междоусобицами между князьями, папские прелаты без труда получали особые привилегии, особенно во Франции, включая право чеканить собственную монету⁸⁴⁵.

Главной целью Льва IX и его преемников стала реформа клира, для чего он горячо выступил против двух самых больших зол – симонии (продажи должностей) и николаитства – сожительства священников с женщинами. В силу сложившейся издревле практики понимания Церкви в германском обществе как «частной Церкви», симония являлась неотъемлемой частью процедуры инвеституры. И папа-реформатор совершенно справедливо полагал, что освободить Западную Церковь от столь сомнительных с точки зрения добродетелей свойств, как отождествление ее с земельным наделом, возможно лишь путем прекращения симонии.

Уже в 1048 г. папа провел первый Собор в Галлии и Германии, который, однако, был проигнорирован Французским королем Генрихом I (1031–1060), опасавшимся столь деятельного влияния папы на церковные дела в его королевстве. Тем не менее на первом же заседании понтифик потребовал, чтобы каждый из присутствующих членов Собора объявил, брал ли он деньги при своем посвящении. Призналось всего 5 человек, которых простили и восстановили на кафедрах. А когда архиепископ Безансонский попытался высказаться против, он тут же был поражен немотой – эпизод, сказавший присутствующим больше, чем нашим современникам⁸⁴⁶. Затем папа отправился в Тевтонское королевство, а оттуда в Швабию, где потребовал от своего родственника, графа Адальберта (?–1099), вернуть несправедливо захваченную обитель в Хиршау и позаботиться о ее восстановлении. Авторитет Льва IX, как аристократа и благочестивейшего понтифика, сработал и здесь – граф тут же согласился⁸⁴⁷.

На Пасху 1049 г. Григорий вместе с папой Львом IX провели решение о категорическом запрете симонии и сожительстве священников с женами. Понтифик и Гильдебранд казались вездесущими: они без устали совершали длительные путешествия по всей Европе, зато повсеместно местные синоды транслировали решения Римского собора 1049 г.

Вскоре папа окружил себя коллегией преданных кардиналов, сформировавших организованный аппарат клириков, деятельно восстанавливавших единоначалие понтифика в Западной Церкви. Многие священники и даже епископы были низвержены и осуждены. Однако, начав с триумфа, Лев IX закончил свой понтификат полным провалом. Вовсе не забывая о политических интересах Апостольского престола, папа имел собственные планы в отношении Южной Италии, особенно Апулии и Кампании. Ловко играя на противоречиях всех заинтересованных лиц, понтифик добился того, что 5 июля 1051 г. беневетцы назвали его своим государем. А в следующем году император Генрих III обменял Беневент на Бамбергское епископство. Он, однако, не учел, что у норманнов также возникли свои виды на Южную Италию, и те успешно громили всех союзников Римского епископа. Льву IX пришлось срочно просить помощи у императора и стать во главе объединенной армии. Тем не менее он потерпел от викингов поражение 17 июля 1053 г. при Чивитате и даже попал к ним в плен, к чему в немалой степени причастны византийцы, чьи войска не явились к месту сражения⁸⁴⁸.

Проявляя глубокое почтение к сану понтифика, норманны препроводили его в Беневенто, чтобы определить условия своего мирного договора с Римским епископом. В своем послании к Константину Мономаху апостолик еще надеялся, что соединенные королевские, императорские и папские войска изгонят «варваров» с итальянских земель, но его просьбы о помощи оставались неуслышанными. Целых 9 месяцев Лев IX пребывал в плену, здоровье его ухудшалось, и он вынужденно, хотя и не без злорадства по отношению к Константинополю, признал легитимность всех норманнских завоеваний в Папской области⁸⁴⁹.

Крайне раздосадованный тем, что византийские союзники, на которых он так надеялся, не прибыли к дню битвы, желая направить энергию сыновей Севера в другую сторону, апостолик благословил их занять Сицилию, что ему потом ставилось в вину строгими «клюнийцами». Конечно, в Константинополе также не понравилось, что понтифик так легко «дарит» чужакам исконные византийские земли, за которые было пролито столько крови. Но папе было уже все равно: Лев IX умер 19 апреля 1054 г. на 53-м году жизни⁸⁵⁰.

Когда это случилось, Григорий Гильдебранд был во Франции, откуда поспешил принять участие в выборе нового папы. По его подсказке понтификом был избран германский прелат Гебхард, епископ Эйхштадта, страстный поклонник императора Генриха III, принявший имя Виктора II (1055–1057). Но это было еще впереди, а пока вернемся к событиям, приведшим к Великому расколу Кафолической Церкви.

После умиротворения Западной Церкви, настал черед Константинополя, к патриархам которого Григорий Гильдебранд и папа Лев IX относились с высокомерным презрением. Выступив против епископа Беренгария, отрицавшего учение о пресуществлении, Гильдебранд сильно охладил и без того малодружеские отношения с Восточной Церковью. А папа Лев IX решил ревизовать статус Константинопольского патриарха, найдя его излишне завышенным и неканоничным. В своем послании в Константинополь Лев IX доказывал, будто Константинопольская Церковь является только «дочерью» Римской Церкви, испокон века главенствующей на Востоке и Западе, и никак престол «Нового Рима» не может называться «вселенским». Видимо, в ответном послании с Востока ему напомнили характеристики пап последних двух столетий, далеко не лицеприятные, но Лев IX не растерялся. Спокойно и хладнокровно, как будто читая лекцию, понтифик оправдывался от этих обвинений, доказывая, что между officium (священным саном) и meritum (личными заслугами) нет никакой устойчивой связи⁸⁵¹.

Наверное, этого можно было и не делать, поскольку еще со времен древней Церкви это разделение считалось общепризнанным. И речь должна была идти не о «личных заслугах», а о том, что многие папы последних столетий подрывали авторитет самой Римской Церкви, издревне имевшей большой авторитет во всем православном мире – несомненный факт для христианского Востока. Такой же безусловный, как и прерогативы Константинопольской кафедры, полученные еще со времен II Вселенского Собора. Почему папа должен был восстанавливать авторитет Апостольского престола за счет уничижения Константинопольского патриарха? Этот вопрос, гораздо более актуальный, чем притязания Рима, понтифик вполне благоразумно для себя не затрагивал.

Неожиданно к 1046 г. он получил поддержку в Константинополе в лице императора Константина IX Мономаха. Объективные обстоятельства вынудили василевса искать новой основы для столь нужного ему союза с Римом, поскольку авторитетом папы он надеялся немного урезонить ставшего чрезмерно могущественным патриарха Михаила Керуллария. К тому же царь не оставлял надежды вернуть утраченные итальянские владения. Узнав о резко выросшем авторитете папы в период понтификата Льва IX – человека глубоко благочестивого, василевс попытался навести дипломатические каналы.

Одним из его соратников явился итальянец Аргир Мелит, урожденный аристократ города Бари, ставший горячим пропагандистом объединения усилий Византийского императора и Римского епископа. Это была авторитетная и сильная личность, имевшая большое влияние на внешние события. Достаточно сказать, что в 1042 г., когда возникла апостасия Маниака, император Константин Мономах много сделал, чтобы привлечь Аргира на свою сторону; это в немалой степени предопределило победу над мятежником⁸⁵². Его назначили катепаном Италии, дали титул магистра, и в течение долгого времени Аргир проживал в Константинополе, ведя переговоры с императорским двором и патриаршим окружением о перспективах союза с Римом.

Альянс Константинополя и Апостольской кафедры был объективно выгоден обеим сторонам. Норманны, овладевшие многими областями Южной Италии, уже вплотную подошли к границам папских владений. Местное население, затерроризированное варягами, дошло до такой степени ненависти к ним, что, по словам одного очевидца, «почти невозможно для нормандца, даже если он – паломник, появляться в итальянских городах без риска быть похищенным, ограбленным, избитым или закованным в цепи, если только он не испустит дух в темнице». Император Генрих III, презрев родственные узы, принял от норманнов вассальную клятву и остался глух к просьбе двоюродного брата и Римского епископа выступить в защиту папских владений. А уступка норманнам герцогства Беневенто, являвшегося папской собственностью, определила вектор внешней политики Льва IX. И хотя зимой с 1050 на 1051 г. население Беневента вскоре изгнало своих новых правителей и просило папу принять их под апостольский омофор, ни Французский король, ни Западный император не откликнулись на призыв Римского епископа.

Единственным и неожиданным союзником Рима стал, как уже отмечалось выше, император Константин IX, которого Аргир убедил в том, что норманны представляют угрозу большую, чем папа, германцы и лангобарды вместе взятые. Как показала история, Аргир оказался пророчески прав в своих оценках. Стороны договорились действовать сообща: папа собрал армию, основу которой составили швабы, к нему присоединились итальянские ополчения. Византийская армия должна была догнать итальянцев в походе на норманнов⁸⁵³.

Но тут в дело активно вмешался сам Константинопольский патриарх. Безусловно, Михаил Керулларий был великой личностью, более подходившей для царства, чем для патриаршества. Отличительной чертой его нравственного облика являлись преобладание разума над чувством, твердость характера, поразительное честолюбие и властность. Он был твердо последовательным в своих решениях, очень злопамятен, хотя, когда причина гнева проходила, нередко остывал и прощал виновного. Михаил был довольно образованным человеком, сведущим в богословии и особенно в каноническом праве. Величественный, он проходил во время службы по храму, внушая страх и трепет самим своим внешним видом. Одетый в пышные одежды, должные подчеркивать его высочайший статус, в то же время Михаил в обыденной обстановке был настоящим аскетом, ничего не тратя лично на себя⁸⁵⁴. Безусловно, от глаза Керуллария не укрылась новая нарождающаяся тенденция в отношениях между императором и папой, которую патриарх оценил для себя как однозначно негативную.

Керулларий учел, что хотя папа Лев IX в ту минуту также склонялся к союзу с Византийским императором, политика Рима, как всегда, была далеко не прямолинейной: с одной стороны, понтифик хотел натравить византийцев на норманнов, с другой – думал о тех выгодах, которые ему могли бы обеспечить северные пришельцы, завоевав императорские владения в Южной Италии и положив конец владычеству в этих землях Константинопольского патриарха. Все же первый вариант казался апостолику более актуальным, и он продолжил переговоры с Мономахом через Аргира.

Однако Керулларий, тщательно срывая под любыми предлогами поездку Аргира в Рим, пытался воздействовать на него через церковную дисциплину, а попутно осквернить его имя в глазах царя. Три или даже четыре раза Аргир был отлучаем патриархом от Святого Причастия по тому обвинению, что причащался опресноками и отстаивал каноничность латинского обряда богослужения. Тем не менее в 1051 г. Аргир был уже в Италии, провел переговоры с понтификом и отправил от себя в Константинополь епископа города Тран Иоанна, которого хитроумный Керулларий вскоре сумел завербовать на свою сторону.

Опасаясь, что союз Константина IX Мономаха с папой Львом IX приведет к возврату Римскому епископу епархий, переданных при императорах Льве Исавре и св. Никифоре Фоке Константинопольскому патриарху, Керулларий подготовил контрмеры. Он акцентировал внимание простых горожан на тот факт, что норманны в Южной Италии запрещают «греческий» обряд. Единственно неотвеченным остался вопрос: при чем здесь Римский папа? К тому времени Римская империя почти полностью аннексировала армянские княжества, и в Константинополе желали теперь включить Армянскую церковь, в массе своей монофизитскую, в состав Восточной Церкви. Но как это было возможно, если армяне придерживались «латинской» богослужебной практики, включая пост в субботы и употребление опресноков? И Керулларий, не особо утруждая себя размышлениями, приказал закрыть все латинские церкви в Константинополе. Это совершилось в 1053 г. по единоличному приказу патриарха и совершенно без ведома императора Константина IX, который, конечно же, никогда не согласовал бы такой акт⁸⁵⁵.

Надо признать, что с политической точки зрения этот шаг патриарха заметно повышал его авторитет в народе как защитника гражданских прав и патриота. Дело в том, что к X веку в Константинополе обосновалось множество венецианских, а затем и генуэзских купцов – людей очень обеспеченных и надменных. Греки их очень не любили, охотно устраивая с ними по всякому случаю драки и беспорядки. И именно эти люди были прихожанами латинских храмов и монастырей, которые закрыл Керулларий⁸⁵⁶. Несомненно, что ответные меры императора, направленные на реституцию старого положения, могли вызвать у константинопольцев только озлобление. На этой патриотической струне патриарх и сыграл свою первую партию.

Затем Керулларий отдал распоряжение в адрес всех священников закрытых церквей, чтобы они следовали при богослужении исключительно греческим образцам, угрожая им в случае неповиновения анафемой. Создавая благоприятный для себя общественный фон, он тут же направил послание греческому епископу Иоанну Транийскому (или Трану) в Апулию, подчиненному ему по принадлежности данного епископата к Константинопольскому диоцезу. В письме патриарх объяснил свои действия некоторыми отступлениями Западной Церкви от восточной практики⁸⁵⁷. Впрочем, в некоторых случаях Константинопольский архиерей «проговаривался» и, не стесняясь, обращался к пастве с такими словами: «О, вы, православные, бегите общения тех, кто принимает еретичествующих латинян и мнит их первыми христианами в Кафолической и Святой Церкви Божьей! Ибо папа – еретик!"⁸⁵⁸

Если патриарх не побоялся открыто продемонстрировать свои церковно-административные полномочия, то выступить на богословском поприще он не решился, предпочитая действовать чужими руками, сам до времени оставаясь в стороне. Предварительно Керулларий уговорил архиепископа Льва Охридского (Болгарского) подготовить и направить Иоанну Трану еще одно резкое послание, но уже от своего имени, а также дал поручение Студийскому монаху Никите Стифату составить полемический трактат против латинян. Суть послания Льва Охридского Иоанну Трану заключалась в том, что архиепископ Болгарии, являвшийся подданным Византийского императора, бывший клирик и хартофилакс Константинопольского патриарха, обвинил Римскую церковь в различных ересях, которым она подвержена много веков (!).

Уже само по себе такое обвинение в адрес одной из первейших как минимум кафедр Кафолической Церкви со стороны архиепископа вчерашней «варварской» страны было неслыханной дерзостью. Тем более что послание Льва Охридского не носило характера частной переписки и не было рассчитано на узкий круг лиц. Напротив, в нем напрямую говорилось, что с посланием должны ознакомиться «все франкские архиереи и сам достопочтенный папа». Более того, адресату рекомендовалось прочитать послание в присутствии всего народа и, сделав несколько рукописных копий, разослать всем архиереям Италии, заклиная их «исправиться»⁸⁵⁹.

Латинянам вменялось: совершение Евхаристии на опресноках, соблюдение поста в субботу в течение Великой четыредесятницы (Великий пост), употребление в пищу удавленины и другие, уже не столь значительные деяния. Иоанну Транскому нетрудно было исполнить поручение Льва Охридского, поскольку в его городе в это время пребывал кардинал Гумберт, заподозривший итальянского епископа в интриге. Тем не менее Гумберт, знакомый с греческим языком, перевел послание на латынь и переправил папе Льву IX.

Второе провокационное послание, автором которого являлся монах Студийской обители Никита, было подготовлено и распространено несколько позже, уже ко времени приезда в Константинополь римских легатов. Безусловно, оно тем более было неприятным папским посланникам, поскольку Студийский монастырь традиционно занимал проримскую позицию. Следовательно, в глазах христианского мира все выглядело таким образом, что Рим действительно сильно погрешил перед Православием, если даже среди студитов стали раздаваться критические голоса против папы. Кроме того, студийские монахи всегда отличались интеллектом и пополняли собой ряды византийских богословов, что придавало дополнительный вес полемическому трактату Никиты.

В сочинении Стифата помимо изложенных Львом Охридским обвинений содержатся упреки в безбрачии латинского священства, причем автор, явно слабо знакомый с канонами Вселенских Соборов, много напутал в хронологии истории Кафолической Церкви и ее обрядах. При внешней корректности формулировок, Никита, не удержавшись, назвал Римского епископа «псом и злым делателем».

Любопытно и знаменательно, что ни Лев Охридский, ни Никита вообще не затронули тему Filioque – римского учения об исхождении Святого Духа от Отца и Сына. В этом нет ничего удивительного: если Керулларий хотел всколыхнуть народ Константинополя, то следовало делать акцент не на тонких и малопонятных большинству обывателей догматических вопросах, а на фактах нарушения богослужебного культа, поскольку для рядовых и консервативных византийцев церковная форма являлась сакральной по своей природе. Таковы были, выражаясь современным языком, официальные обвинения в адрес Римской Церкви, никак не вызванные самим понтификом и лежащие исключительно на совести Константинопольского патриарха⁸⁶⁰.

Попутно у Керуллария образовался повод привлечь на свою сторону еще одного авторитетного союзника. В это время новым Антиохийским патриархом стал Петр II (1022–1051), которому предложил занять вдовствующую кафедру сам император Константин IX. Теперь, почуяв неладное, понимая, что никак не может повлиять на патриарха столицы, василевс через своего посланника решил начать мирные переговоры с Римом. Он напомнил архиерею Сирии древний обычай, согласно которому каждый вновь возведенный вселенский архиерей должен направить Римскому епископу извещение о начале своего патриаршества. Таким способом царь надеялся продемонстрировать перед папой свое миролюбие и желание заключить перспективный союз. Однако об этом узнал Константинопольский патриарх и предпринял встречные меры, надеясь использовать Петра в своих интересах.

Тем временем понтифик получил перевод послания Льва Охридского. К несчастью, его перевод, сделанный Губертом, был очень приблизительным: секретарь лишь усугубил оскорбительный тон письма, да и сам апостолик не удосужился перепроверить точность переведенных выражений. Конечно, Лев IX был в ярости: рассчитывая на дружескую помощь Константинополя, он столкнулся с актом, откровенно направленным на расторжение отношений⁸⁶¹.

Папа Лев IX и его помощники были не настолько простодушны, чтобы не понять, по чьей инициативе подготовлено и с чьего тайного благословения получило свет это обличительное послание, а также его цель – сбросить главу Апостольской кафедры с пьедестала главы Кафолической Церкви. Папа дал поручение Гумберту срочно подготовить ответное послание, в котором приводились бы аргументы в пользу главенства Римского епископа в Кафолической Церкви, и само обращение было намеренно оскорбительным: «Михаилу из Константинополя и Льву из Охрид, епископам».

В подтверждение догадок папы об истинном авторе послания вскоре ему была доставлена грамота Константина IX Мономаха, в которой император искренне сожалел, что узнал о махинациях патриарха слишком поздно, и обещал сделать все возможное для восстановления мира в Церкви. Попутно василевс выразил свое соболезнование по поводу поражения папской армии от норманнов и обещал оказать военную помощь. Поразительно, но почти одновременно с этим Лев IX получил послание от Михаила Керуллария (!), в котором патриарх как ни в чем не бывало говорил о необходимости более тесных отношений между Восточной и Западной Церквами. Очевидно, что Константинопольский архиерей пытался запутать следы, узнав о негативной реакции царя на свои происки против Рима⁸⁶². Но папу было уже невозможно обмануть.

В ответном письме понтифик написал Керулларию, что в скором времени подготовит собственное исследование по затронутым Львом Охридским догматическим и каноническим вопросам. А сейчас папа лишь выразил естественное недоумение самим фактом обвинения Римской Церкви в ереси, напомнив патриарху, сколько еретиков родила Константинопольская церковь, и что именно Апостольский престол многократно спасал от них Церковь. Сославшись на «Константинов дар», он напомнил об источнике высших правомочий Римского епископа и тут же обвинил Керуллария и его предшественников в «незаконном» использовании титула «Вселенский патриарх», нарушении канонического порядка его хиротонии в столичного архиерея и беспричинном закрытии в Константинополе латинских церквей⁸⁶³.

Вслушаемся в доводы понтифика: «Ты, возлюбленный наш, и еще нарицаемый во Христе брат и предстоятель Константинопольский, с небывалой дерзостью и неслыханной смелостью осмелился осуждать Апостольскую Латинскую церковь, – и за что же? За то, что она совершает воспоминание о страданиях Господа на опресноках. Вот неосмотрительная брань ваша, вот недобрая хвастливость ваша, когда вы, полагая, что уста ваши на Небеси, своим языком пресмыкаетесь по земле и силитесь человеческими доводами и умствованиями извратить и поколебать древнюю веру. Вот уже почти 1020 лет прошло с тех пор, как пострадал Спаситель, и неужели вы думаете, что только теперь от вас Римская церковь должна учиться, как совершать Евхаристию»⁸⁶⁴.

Это вполне разумное и очень аргументированное, за некоторыми исключениями, послание было направлено самому Керулларию и императору, который, несмотря на старость и нежелание вступать с патриархом в открытую борьбу, на этот раз устроил архиерею жесточайший выговор. Его активно поддержал Аргир, ужаснувшийся тому, что все многолетние труды заключить союз между Константинополем и Римом пошли прахом. Чтобы смягчить гордого патриарха, император пообещал Михаилу Керулларию договориться с понтификом, дабы тот признал за ним титул «вселенского архиерея», и Керулларий сделал вид, что согласился. Он даже направил в Рим некое примирительное послание, не дошедшее до нас, а также письмо Петру Антиохийскому, в котором отмечал «добродетели, благородство и просвещенность» понтифика.

Но тут, что называется, «занесло» уже Льва IX. В новом послании на имя своего Константинопольского собрата, отвечая на просьбу императора, он категорично отказался признать «вселенский» титул столичного патриарха: «Не чудовищно ли это требование, любезнейший брат? Церковь Римская, глава и мать всех церквей, не будет иметь членов и дочерей? И как же она может тогда называться главой или матерью?» Понтифик справедливо упрекал патриарха, что тот, желая стать «восточным папой», как Римский епископ стал папой Запада, безосновательно пренебрег честью и достоинством остальных патриарших кафедр, унизив Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского архиереев. «К какой опасности ты стремишься – это очевидно для всякого здравомыслящего человека»⁸⁶⁵.

А в письме к императору Мономаху папа просил и даже требовал вернуть Римской Церкви спорные (по его мнению) епархии, переданные ранее Константинопольскому диоцезу. Кроме того, чтобы окончательно закрыть обидную и оскорбительную для себя тему, папа отправил в Константинополь своих легатов: кардинала Гумберта, родственника императора Генриха III, канцлера Римской Церкви Фридриха и Амальфитанского архиепископа Петра. Это было очень неразумно с его стороны – если папа действительно желал восстановить мир в Церкви, а византийцы являлись его единственными союзниками против норманнов, то нельзя было требовать от больного царя немедленного разрыва с могущественным патриархом. Кроме того, легаты, направленные Львом IX в Константинополь, никак не подходили для мирной миссии. Гумберт даже в Риме прослыл греконенавистником, а двое других послов участвовали в битве при Чивитате и были кровно обижены на византийцев, что те не пришли на помощь⁸⁶⁶.

По пути легаты остановились в Апулии и имели аудиенцию у Аргира. Тот, давно находясь в ссоре с Керулларием, посоветовал не искать встречи с патриархом, а ограничиться визитом к императору. Это был очень плохой совет, поскольку не учитывал реального положения дел – патриарх по-прежнему явно довлел над императором на политическом Олимпе. Наконец, в апреле 1054 г. легаты прибыли в Константинополь⁸⁶⁷.

Не оставляя надежды устранить причину ссоры, не зная о тайных интригах патриарха и его участии в подготовке послания Льва Охридского, Мономах принял легатов очень торжественно и отвел им помещение в одном из своих дворцов. Напротив, Керулларий всячески уклонялся от встречи с ними и по собственному признанию принял их всего один раз, причем аудиенция закончилась форменным скандалом, который был довольно грубо инициирован патриархом, целенаправленно унизившим латинян в своей резиденции. Не обошлось и без протокольных претензий.

Незадолго до приезда легатов патриарх получил послание от Иоанна Транийского, в котором тот уверял Керуллария, будто папа, как мудрый и выдержанный человек, настроен весьма дружески к Константинополю и жаждет мира. Но официальное послание, полученное им от понтифика, было написано в совсем ином тоне. Тогда Михаил Керулларий заподозрил, что легаты подменили письмо во время остановки у Аргира, его извечного противника, – конечно, это было безосновательное подозрение. Затем патриарх развил свою мысль: как известно, сам папа находится в плену у норманнов, следовательно, если рассуждать логично, он никак не мог направить легатов в Константинополь. А если это так, то Гумберт «со товарищи» – самозванцы (!). В довершение всего 15 апреля 1054 г. папа Лев IX скончался, о чем вскоре стало известно в византийской столице. Новый папа, Виктор II (1055–1057), назначенный Генрихом III, о посольстве своего предшественника ничего не знал, а потому физически не мог подтвердить полномочия легатов. И Керулларий внутренне похвалил себя за осторожность и неторопливость⁸⁶⁸.

В результате вместо мирных переговоров легаты были вынуждены занять настоящую оборону против в той почти военной кампании, которую открыл на Римскую Церковь Керулларий. И тут категоричный Гумберт, совсем не дипломат по своему характеру, написал в Константинополе ответное послание Льву Охридскому, в котором сам обвинял греков во многих отступлениях от вселенских канонов, в частности, разрешении священнику сожительствовать с женой, и угрожал им анафемой.

Практически сразу же после этого Михаил Керулларий ввел в бой свой «резерв» – уже упоминавшийся выше полемический трактат Никиты Стифата, на который Гумберту пришлось отвечать экспромтом. Следует признать, ответ кардинала поразил всех своей грубостью и несдержанностью. Без всякого смущения он назвал монаха «глупейшим ослом, дерзнувшим сокрушить чело льва», «столетним мальчишкой, скорее, Эпикуром, чем иноком, которому уместнее жить в театре или в лупанаре, чем в монастыре», «вероломным навозником», а затем предал анафеме.

Видимо, Гумберт поставил в известность о своем ответе самого Константина IX Мономаха, поскольку уже 24 июня 1054 г. император со свитой и с легатами посетил Студийский монастырь, где подвизался Никита Стифат. Тот был настолько сломлен и раздавлен авторитетом римских послов и приездом василевса, что сжег свою книгу, предал анафеме изложенные в ней взгляды и вообще всех недоброжелателей Римской Церкви. После чего был принят легатами в церковное общение. На следующий день Никита явился во дворец, где остановились легаты, и возобновил свои анафемы на хулителей Римской Церкви⁸⁶⁹.

И тогда Керулларий попытался подключить к ситуации патриарха Петра Антиохийского, убедив того стать врагом Западной Церкви. Он направил Петру срочное послание, в котором говорится буквально следующее. «До меня дошел слух, что как ты, так и Александрийский и Иерусалимский патриархи возносят имя папы в церковных диптихах. Странно видеть такое неведение, особенно в тебе. Известно, что со времен Святого Вселенского VI Собора и на все будущее время имя папы в наших церквах было вычеркнуто из диптихов по той причине, что тогдашний Римский папа Вигилий не желал придти на тот Собор и провозгласить анафему на сочинения Феодорита и Ивы. С того времени и доныне (поразительно! – А.В.) папа был отлучен от Кафолической Церкви. Вот почему нам показался невероятным слух о поминовении папы». Невероятно – то ли по незнанию, то ли по умыслу, но Керулларий совершенно переврал события, «приписав» папу Вигилия (537–555), жившего во времена императора св. Юстиниана Великого, к VI Вселенскому Собору (680–681 гг.) и «открыв» факт его анафематствования.

Затем в послании Константинопольский патриарх «объяснил» Петру Антиохийскому свою версию размолвки с Римом. Якобы он, желая мира, направил папе письмо, которое перехватил Аргир и от имени Льва IX подготовил подложный ответ, какой и был вручен в Константинополе императору и лично ему надменными римскими легатами. «Пришедши к нашей мирности, – продолжает Керулларий, – легаты проявляли всяческую спесь и заносчивость, и никакого приветствия не оказали нам, никакого поклонения головы и обычного поклонения (? – А.В.) от них не было. Они не хотели и слышать о том, чтобы сидеть с нами в официальном заседании ниже митрополитов, как бы это следовало согласно с изначальным обычаем, считая это величайшей для себя обидой. Даже и императору они никакого почтения не оказали»⁸⁷⁰.

Между тем патриарху нужно было бы помнить, если уж он заговорил о «древнем обычае», что во все времена Вселенских Соборов и позднее легаты Римского епископа традиционно сидели выше всех остальных епископов, и, конечно, сочли великим бесчестием, что их, послов Апостольского престола, попытались посадить ниже восточных митрополитов. Чтобы лучше понять возмущение легатов, вспомним об одном событии, которое произошло в Константинополе за 35 лет до этого. В день Пятидесятницы на одном из заседаний Константинопольского синода синкеллы Константинопольского патриарха категорически не пожелали садиться ниже митрополитов. С учетом того, что обыкновенно синкеллы патриарха являлись всего лишь диаконами, можно себе представить, что должны были чувствовать римские легаты в аналогичной ситуации!

Теперь о «неуважении императора». Нет сомнения, пассаж о якобы имевшем место случае неуважения к василевсу Керулларий вставил «для красного слова», чтобы усилить негативное впечатление о римских легатах. Но, как раз наоборот, император Константин IX Мономах неоднократно выказывал легатам свое благоволение и покровительство, и, вне всякого сомнения, никакого непочтения по отношению к нему послы папы проявить не могли.

Вскрыв послание, продолжает патриарх, он сразу же убедился, что письмо подложное, поскольку в нем приведены те же аргументы, которые ранее ему высказывал о практике Римской Церкви Аргир. Наконец, перейдя к основным вопросам, Константинопольский архиерей раскрыл перед Петром Антиохийским «римские соблазны», опять пропуская вопрос о Filioque. Его искренне возмутило, что легаты пришли не дискутировать и не быть наученными Православию, а учить (в этом, конечно, патриарх был совершенно прав). В завершение Керулларий дает поручение Петру Антиохийскому изучить, действительно ли в восточных патриархатах имя папы упоминается в диптихах.

Но что же так расстроило Михаила Керуллария, и можно ли было ожидать от легатов иной реакции на провокации патриарха? Послы прибыли не к нему, а к императору Константину Мономаху, и притом с присущим Риму чувством превосходства его главы над всеми остальными патриархами. Почему вдруг они должны были изменить свою позицию и убеждения? Впечатляет и приказ Керуллария собрату по патриаршей кафедре, особенно режущий глаза на фоне рассуждений самого Петра Антиохийского о пентархии и братстве всех «Вселенских» архиереев, которые Константинопольский архиерей раздраженно пропустил мимо глаз.

Ответное письмо очень не понравилось Константинопольскому патриарху. Конечно, Петр Антиохийский выразил свое недовольство якобы имевшим место вмешательством Аргира, светского лица, в дела Константинополя и Рима. Но затем антиохиец с откровенной издевкой начал исправлять грубые исторические ошибки Керуллария о папе Вигилии и времени VI Вселенского Собора. Петр отметил заблуждения самого патриарха, говоря для смягчения «выговора» о том, что по неведению своего хартофилакса Керулларий не знает, что имя папы никогда не вычеркивалось из диптихов. И что он сам видел его в диптихах Константинопольской Церкви лет 40–45 назад, когда приезжал в столицу. Действуя в духе икономии («домостроительства»), Петр очень осторожно и доброжелательно объяснил Керулларию различия церковных практик, не видя в римских обрядах ничего еретического. В конце послания Петр воззвал к братским чувствам Михаила и просил того простить ошибки Рима, если они и существуют в действительности, ради чести его предстоятеля⁸⁷¹.

Подытожив результаты, Михаил Керулларий с горечью констатировал, что бит по всем направлениям. В довершение всех бед приказом императора были вновь открыты все латинские церкви в столице. Это событие явно продемонстрировало различие в отношении василевса к собственному патриарху и папе. Но тут римские легаты, до сих пор старавшиеся вести себя довольно осторожно, поспешили упиться собственной победой. Чувствуя покровительство императора, полагая себя абсолютно безнаказанными, они решились на публичную акцию, рассчитывая таким способом окончательно сломать патриарха и всенародно унизить его.

16 июля 1054 г. легаты явились в храм Святой Софии, когда там шла Литургия, выступили перед народом с гневными обвинениями на упорство и коварство патриарха, а затем положили на Алтарь грамоту об отлучении Керуллария и всех его сторонников от Церкви. Выходя из храма, они отрясли пыль на пороге и произнесли: «Пусть видит Бог и судит!»

Наступило длительное молчание. Наконец пришедший в себя от шока патриарх велел диаконам принести грамоту и перевести ее на греческий язык. В ней значилось, что Римская Церковь, имеющая попечение обо всех Церквах, нашла в лице папских легатов Константинополь православнейшим и христианнейшим, равно как и императора – благочестивейшим царем. Другое дело – Константинопольский патриарх, ежедневно распространяющий по всему миру плевелы ересей. Легаты назвали его в своем письме «симонианином», «арианином», «манихеем» и еще добавили с десяток определений. Примечательно, что многие вины, вменяемые Керулларию и грекам, либо были изначально вымышленными, либо принадлежали самой Римской Церкви. Например, Гумберт упрекал византийцев в симонии, но не мог не знать, что этой болезнью в куда большей степени болеет Римская Церковь. К тому времени прекратилось и обязательное перекрещивание латинян, совершенно не применялась практика принудительного оскопления священников, а неприятие греками «закона Моисея» являлось выдумкой самого Гумберта⁸⁷².

Перечислив все вины Михаила перед Римской Церковью и Православием, действительные и мнимые, легаты отказали ему в титуле Константинопольского патриарха (!) и анафематствовали его. Заключительная часть грамоты звучит следующим образом: «Михаилу, новообращенному и ложному патриарху, которого только смертельный страх заставил усвоить монашеские обычаи, прославленному своими ужасными преступлениями; Льву, так называемому епископу Охридскому; Константину, секретарю вышеназванного Михаила, который публично топтал латинскую литургию ногами; и всем, кто следует им в их заблуждениях и гордыне, если только они не раскаются, всем им анафема, как симонитам, северианам, пневматомахам, манихеям, валезианам, николаитам, арианам, донатистам, назареянам, как всем еретикам и, наконец, как дьяволу и всем его слугам. Аминь, аминь, аминь!»

Конечно, эта грамота – верх высокомерия, грубости и алогизма. Если вся Византия православная, то как может быть признан еретиком патриарх, отстаивавший восточную практику, столь нелюбимую Римом?⁸⁷³ И можно ли назвать благочестивейшим императора, спокойно взирающего на «еретика"-патриарха?

Но, не удосуживаясь данными вопросами, считая теперь свою миссию оконченной, празднуя тяжело доставшуюся «победу», легаты получили подарки от Мономаха и двинулись в обратный путь, в Рим. Тем временем Михаил Керулларий, обладавший громадным политическим и жизненным опытом, уже просчитавший в уме комбинацию в свою пользу, упросил царя вернуть послов якобы для того, чтобы устроить с ними совещание и разрешить конфликт. Царь исполнил его просьбу, и легаты были возвращены и поселены в том же дворце, откуда они только что выехали. Как позднее отмечали сами легаты в своем отчете папе, император запретил патриарху проводить заседания без его присутствия, но Керулларий все же поступил по-своему. Однако уже ничто не могло остановить цепь событий. Весь Константинополь шумел, негодуя по поводу узколобых легатов, позволивших оскорбить и патриарха, и Восточную Церковь. Император попытался успокоить граждан, но в результате был вынужден пойти на компромисс, приказав арестовать семью и родственников Аргира, проживавших в столице, – сам катепан находился в Италии и ни о чем не ведал.

20 июля 1054 г. патриарх созвал синод, формально пригласив на него римских послов. Те, конечно, не явились, что Керулларий заранее и предполагал. Тогда в присутствии 12 митрополитов, 2 архиепископов и 7 епископов, бывших в те дни в Константинополе, Керулларий огласил эдикт, в котором провозгласил ответную анафему на Римского папу, обильно обосновывая ее всеми римскими отличиями и отдельно осуждая Filioque, хотя речь ранее об этом вообще не шла. В целом грамота была составлена в куда более осторожных выражениях, чем римская анафема. В ней не анафематствуется папа, а лишь конкретные лица, легаты, и перечисляются «ереси» Римской Церкви. Но в сознании того времени эта была настоящая анафема апостолику, что и закрепилось в церковной практике в последующие времена⁸⁷⁴.

Не теряя затем времени, патриарх направил письмо Петру Антиохийскому, в котором по-своему изложил обстоятельства дела – будто бы легаты анафематствовали не его, а всю Восточную Церковь. В самом Константинополе Керулларий организовал широкие волнения – дошло до того, что жизни легатов угрожала серьезная опасность, и император с трудом смог их защитить, быстро выпроводив из столицы. Вследствие дерзких и высокомерных поступков римских послов патриарх поставил вопрос в такой редакции, что только он один является истинным защитником Константинопольской Церкви и Православия в целом при пассивной позиции василевса. В довершение всего Керулларий дал разрешение на издание памфлета «Против франков», в котором были приведены 28 канонических отступлений латинян – по большей части совершенно абсурдных. В частности, им вменялось, будто они крестят младенцев слюной (!) и едят мясо волков. Без сомнения, памфлет был направлен на то, чтобы укрепить политическую победу патриарха над императором, который, как получалось, сквозь пальцы смотрит на попрание веры со стороны латинян⁸⁷⁵.

Император Константин IX, авторитет которого в глазах народа в ту минуту упал ниже низшего предела, вынужден был спасать уже самого себя. Он дважды направлял своих посланников к Керулларию, выдал на его суд в виде «козлов отпущения» двух переводчиков, служивших при легатах во время их пребывания в столице, и издал императорский рескрипт, позднее включенный в состав синодальной грамоты об анафематствовании Рима⁸⁷⁶. Как и ожидалось, Константин IX Мономах подписал соборную анафему Риму и согласился с патриархом по всем пунктам обвинения. Примечательно, что патриарх Петр Антиохийский попытался уговорить Керуллария восстановить единство с Западной Церковью, но тот, разумеется, даже слышать об этом не желал⁸⁷⁷.

Тем временем легаты вернулись в Рим и написали новому папе Виктору II подробный, хотя и малообъективный отчет. Оставалась последняя надежда, что понтифик не утвердит акт легатов своего предшественника, но тот, верный продолжатель дела Льва IX, анафематствовал Константинопольского патриарха и всех его сторонников. Поскольку же под эту категорию подходил и Византийский император, и восточные патриархи, и все греки, то всколыхнулась вся Восточная Церковь. Так произошел Великий раскол Кафолической Церкви, не изжитый до сих пор. Тем более удивительный, что современники в первые столетия мало придавали значения данному событию, полагая его одним из примеров ставшей привычной вражды Римской и Константинопольской кафедр. Увы, они глубоко ошибались...

Конечно, трудно обвинить одного Михаила Керуллария в этом расколе, поведение папы Льва IX также выглядит далеко не безупречным. Но в действительности он лишь повторял слова Римских епископов времен Вселенских Соборов. А те нисколько не сомневались в своем примате над всеми остальными патриархами, напоминая о заслугах Римской Церкви в деле защиты Православия. Но, как справедливо отмечают, объективно папа, живущий в XI веке, не имел никакого морального права говорить языком св. Льва Великого, св. Григория Великого, Целестина, Адриана и Агафона. «Типовой» папа тех времен, о котором говорили, что в Риме властвует не апостол Петр, а Симон Волхв, игрушка, мятущаяся в течение двух столетий в руках различных политических партий. Вечно озабоченный поисками союзников и покровителей, морально падший и совершивший множество преступлений, такой понтифик не мог быть в глазах константинопольцев главой Кафолической Церкви и высшим авторитетом, каким являлись его великие предшественники.

Однако и позиция Константинопольского патриарха, ничуть не отличающаяся от римских «нот», полагавшего себя первым патриархом, управляющим всеми остальными епископами Востока, ничем не лучше. Небезынтересно отметить, что в течение всей переписки с Римом и июльских событий 1054 г. Керулларий даже не счел нужным снестись с Иерусалимским и Александрийским патриархами и узнать их мнение. Да и Петру Антиохийскому он давал лишь поручения, мало задумываясь над его словами и позицией⁸⁷⁸.

Теперь, освободившись, как казалось Керулларию, путем войны от Рима, он мог с полным основанием говорить о себе, как церковном главе Востока – чего, собственно говоря, и добивался все эти годы. Вслед за этим, как мы вскоре увидим, началась борьба с собственным императором, приведшая Византию к глубочайшему политическому и духовному кризису.

Раскол произошел, и каждый из противников думал, что победил. Правда, в последующие годы еще встречались сильные и мудрые фигуры, пытавшиеся возобновить отношения между Западом и Востоком. Хотя папа Виктор II и согласился с легатами своего предшественника, но он, тем не менее, направил в 1055 г. Барийского архиепископа Николая в Константинополь вместе с Аргиром. Вслед за тем папа Стефан X (1057–1058) также посылал своих легатов в византийскую столицу, но понтифик умер, и посольство рассыпалось. В 1071 и 1073 гг. папа Александр II (1061–1073) дважды пытался возобновить переговоры с императором, но также безуспешно⁸⁷⁹.

Объективно говоря, восстановление церковного единства было крайне важно для обеих сторон. Византийские границы уже горели в огне турецких набегов (об этом речь чуть впереди), и императорам не было никакой выгоды приумножать ряды врагов, тем более на Западе. К тому же только понтифик мог хотя бы немного смягчить экспансию норманнов на греческие территории Италии. Апостольская кафедра также полагала, что союз с византийцами небезвыгоден для них среди германского и норманнского окружения. К несчастью, в Константинополе в то время также торжествовал «византийский папизм», и нужно было быть слишком наивным идеалистом, чтобы рассчитывать на успех миссий. А в самом Риме, где только-только удалось восстановить престиж папского престола, никто не собирался уступать «схизматикам». В результате каждая из сторон стремилась только к тому, чтобы насолить другой. Когда в 1073 г. папа Григорий VII исполнил просьбу императора Запада и обязал вождя норманнов Роберта Гвискара заключить мирный договор с греками, в Константинополе ответили понтифику черной неблагодарностью. Во-первых, византийцы не выполнили обещания воссоединиться с Римом на оговоренных условиях. А, во-вторых, когда папа торжественно заявил, будто готов сам явиться с армией в Константинополь, дабы отразить нападение турок, это настолько испугало восточный клир, что вопрос «замяли»⁸⁸⁰.

Со временем иссякли и эти попытки, окончательно разделившие два христианских мира. Но напрасно «победители» торжествовали. Папство уже ждал новый кризис, который не смогла предотвратить (или, что вернее, породила) «Клюнийская реформа». И вскоре вместо Римского епископа Запад получит настоящего политического деспота, составившего конкуренцию самым сильным европейским монархам. Керулларий также мог торжествовать, но не знал, что чуть не закончит жизнь с клеймом государственного преступника. Что же касается великого христианского государства, то через 400 лет Византийской империи не станет...