Восьмая глава. Христианское государство – Феодосий

Трагическая смерть Грациана в 383-м году не имела влияния на религиозную политику, которая была начата этим императором. Феодосий, принятый с 379-го года в число соправителей (Грациан избрал его в помощники себе на Востоке), будет достойным образом продолжать ее, и эта политика принесет при нем все свои плоды.

В течение четырех лет, до низложения Максима в 383-м году, римский мир имел трех государей: самозванца Максима – в Галлии, Испании и Британии, Валентиниана II – в Италии, Африке и дунайских провинциях, и Феодосия – на Востоке. Хотя и обагренный кровью Грациана, Максим исповедывал христианство; но он не дал этому никакого иного доказательства, кроме того, что осудил на смерть раскольника Прискиллиана – к великому негодованію св. Мартина и св. Амвросия⁵⁸¹. Напротив того, молодой Валентиниан II оказывался послушным советам Амвросия во всех тех случаях, когда арианская ярость матери его Иустины не заставляла его вступать в борьбу с православными. Когда в 384-м году все религиозное законодательство Грациана, по-видимому, колебалось, благодаря наступательному движению языческой партии, – пятнадцатилетний государь благосклонно слушает защитительные речи миланскаго епископа и остается нечувствителен к красноречивым доказательствам префекта Симмаха в пользу жертвенника Победы и прав и преимуществ идолослужительского клира⁵⁸². В 392-м году, за две недели до того, как его убили, Валентиниан отвергает еще одну попытку сенаторов-язычников, которые явились в Галлию защищать свое дело⁵⁸³. Положение язычества было тогда почти безнадежно. Феодосий уже нанес ему на Востоке смертельные удары. И его крепкая рука доводит до конца политику Грациана и св. Амвросия на Западе. Провозглашенное недавно разделение между государством и языческою религией означало первый шаг; уничтожение этой религии посредством тесной связи между империей и Церковью – является логическим завершением предыдущей меры.

Испанец Феодосий – один из немногих императоров, которые были крещены в начале своего царствования. Кажется – вследствие этого обстоятельства, его политика приняла более открыто христианский характер. Законы, изданные им в пользу Церкви, превосходят числом законы всех его предшественников, взятых вместе: их насчитывается по нескольку ежегодно. После воцарения на Востоке, первою его заботою было уничтожить арианство. В 380-м году он издает повеление, чтобы все народы, подчиненные ему, по вопросу о Троице следовали «вере, которую Римская церковь получила от апостола Петра», в том виде, как ее исповедуют «папа Дамас и Петр, епископ александрийский, человек апостольской святости»⁵⁸⁴. В 381, 382, 384, 388, 389, 394 годах следуют законы против еретиков: евномиан, ариан, аполлинаристов, македониан, манихеев, при чем отбираются их церкви с тем, чтобы передать их православным; запрещаются их (еретиков) собрания; изгоняются их епископы и священники; передаются в казну все места, где совершались их богослужения; уничтожаются их завещания, и объявляются неимеющими силы передачи и получения⁵⁸⁵. Большое количество этих законов, из которых многие повторяются, указывает на то, что они далеко не везде были исполняемы, но свидетельствует в то же время об энергических усилиях православного государя, направленных к восстановлению православного единения в тех областях, которые были разорены любезными Констанцию и Валенту ересями.

Утверждают с похвалою, что он не давал Церкви денежных преимуществ, и не расточал в ее пользу материальных милостей. Он ограничивается тем, что или возвышает служителей Церкви, или оказывает почтение к ее учению и богослужению, или покровительствует христианским обычаям. Так, он запрещает вызывать епископов в качестве свидетелей⁵⁸⁶; запрещает все уголовные дела в течение поста⁵⁸⁷; не дозволяет телесных наказаний «в течение этого святого времени, назначенного для очищения душ»⁵⁸⁸; запрещает торговать мощами мучеников⁵⁸⁹; помещает Пасху и воскресение в число дней, празднуемых по распоряжению закона⁵⁹⁰; запрещает по воскресениям зрелища в амфитеатрах и цирках⁵⁹¹; в день Пасхи объявляет прощение преступникам⁵⁹²; не дозволяет браков между христианами и иудеями⁵⁹³; возбраняет этим последним иметь рабов-христиан⁵⁹⁴; запрещает комедианткам и женщинам дурного поведения появляться публично в одежде дев, посвященных Богу⁵⁹⁵; не дозволяет брать в труппы танцоров женщин и детей, исповедующих христианство⁵⁹⁶; запрещает частным лицам держать и показывать рабынь- музыкантш⁵⁹⁷; преследует постыдные пороки в городах, делая в то же время более нравственными сами наказания⁵⁹⁸.

Эти законы, личные мнения и чувства Феодосия, высказываемые им во многих случаях, его постоянное участие в церковных таинствах⁵⁹⁹, покорное покаяние, принесенное им по требованию св. Амвросия после жестокого подавления возмущения в Фессалониках⁶⁰⁰, – являют образ императора, который решил во всем сообразовать свое общественное и частное поведение с христианским идеалом. В то же время его энергический характер, легко увлекающийся, мало склонный к полумерам, расположенный к быстрым решениям, показывает в нем человека, который менее всего был в состоянии продолжать и даже понимать политику равновесия, начатую Константином, политику, которой вовсе не противоречили распоряжения Грациана, не смотря на неблагоприятное отношение его к язычеству. В своем законодательном творении, равно как и в правительственных действиях, Феодосий является неспособным терпеть оттенки и различия в самом христианстве. С небывалою еще точностью языка, в котором обнаруживается вся сила латинскаго духа, он требует от своих подданных, чтобы они были верны православию в самой чистой его форме, указывая им подражать и повиноваться людям, которые – на Востоке так же, как и на Западе – представляются ему самыми лучшими выразителями римского православия. Этот повелительный тон тем более замечателен, что мы находим его у государя, который, будучи далек от стремления господствовать над Церковью, обнаруживает себя во всех обстоятельствах самым покорным ее сыном. В нем нет никакого желания принимать на себя (как бывало у Константина) роль внешнего епископа; императорская власть без всякой задней мысли обращается им на служение православной вере. Но она обращается на это всецело, и никакое соображение осторожности или умеренности не сдерживает его руки. Феодосий чувствует себя достаточно сильным, чтобы уничтожить в одно и то же время и ересь и язычество. Имея власть, он считает своею обязанностью поступить так, и идет к этой цели особенно прямо и твердо.

Это не значит, чтобы он стремился прекратить зараз всякое разномыслие. Его поведение по отношению к еретикам и язычникам было сначала не одинаково. Мы видели, что он сразу же относится к еретикам, как бы к мятежникам, которых он, вопреки их желанию, хочет заставить возвратиться к тому единству, против коего они возмутились. Отсюда происходят те законы, которые, начиная с первого года царствования Феодосия и до последнего, поражают их постоянно повторяющимися ударами. Ряд этих законов не представляет собою последовательного возрастания мер преследования; с самого начала воля государя обнаруживается без всякого ограничения: ересь должна прекратить свое существование, ее собрания должны быть распущены, ее пастыри должны потерять свой сан и власть, а ее приверженцы – удалены из городов, лишены права располагать своим имуществом и быть в некотором роде – по выражению одного из этих законов – исключены из сообщества людей. Относительно язычников Феодосий обнаруживает менее строгости. Цель его та же: уничтожить язычество с тем, чтобы христианская религия, восстановленная во всем блеске своего православия, царствовала одна на развалинах ложных» религий. Но средства к этому кажутся менее грубы и резки: вместо того, чтобы ниспровергнуть язычество одним ударом, оно будет разрушено постепенно и по частям. Хотя в первой половине своей борьбы против язычества Феодосий имел в виду преимущественно провинции Востока, где христианство было уже господствующим, однако в некоторых областях были еще очень сильные языческие партии, так что было бы неблагоразумно доводить их вдруг до отчаяния. Впрочем, эти партии не представляли собою (как ариане или манихеи) возмутителей православнаго единения: они принимали только косвенное и очень незаметное участие в религиозных смутах и беспорядках, которые раздирали Восток при Констанции и Валенте; эти люди заслуживали внимания и благосклонного отношения, какое должно принадлежать мирным подданным и искренно верующим.

Однако, с самого начала царствования Феодосия можно видеть, что эти две религии не пользовались равным его расположением. Законы 381-го и 383-го годов лишают права распоряжаться своим имуществом и получать собственность по завещаниям – тех крещенных христиан, которые через отступничество возвратятся в язычество; и просто оглашенные, виновные в оставлении Церкви ради (языческого) храма, также преследуются законом, хотя и в меньшей степени⁶⁰¹. Это значит, что если язычнику дозволительно делаться христианином, и если, как говорит Симмах, отказываться от веры в богов, значит угодничать⁶⁰², то, наоборот, христианину не дозволяется делаться язычником. Таким образом, одна из соперничающих религий признаётся отныне по закону низшею, нежели другая.

Однако языческая религия еще не запрещена законом. Но область ее с каждым днем все больше и больше стесняется: Константин запретил тайное занятие гаданиями, но объявил свободу официального гадания в том виде, как оно совершалось в храмах гаруспексами⁶⁰³. Констанций запретил в самых строгих выражениях всякие вопросы и совещания о будущем, но допустил различие, установленное Константином⁶⁰⁴. Валентиниан I запретил магические заклинания и ночные жертвоприношения, но сделал самые выразительные исключения в пользу гаруспиций⁶⁰⁵. Феодосий запрещает в 381-м году какие бы то ни было жертвы, приносимые днем или ночью в храм, с целью узнать будущее⁶⁰⁶. Этот закон мог быть понимаем в применении только к тем жертвоприношениям, которые совершались с особою целью гадания. Он почти совершенно отменял разрешения, предоставленные в этом отношении Константином, Констанцием и Валентинианом. Но он, по-видимому, не касался тех обрядов гадания, которые составляли дополнительную часть обычных жертвоприношений. Один из законов 385-го года имеет в виду эти последние обычаи. Рассматривание жрецом или гаруспексом печени и внутренностей жертвенных животных было запрещено во всех случаях, под угрозою самых строгих наказаний⁶⁰⁷. Это не значило – возбранять совершенно самые жертвоприношения, или запрещать закалать жертвенных животных, но это была отмена одной из главных частей обряда, той именно, которая более всего занимала и привлекала языческое суеверие. И в самом деле, благодаря этому запрещению, во многих местах прекратились кровавые жертвы. От этого гнусного и дорого стоющего обряда многие начали воздерживаться с тех пор, как сделалось невозможным безнаказанно читать будущее по внутренностям жертвенных животных. Самые упорные иногда скрывали этот обряд под видом пиршества⁶⁰⁸. Многие заменяли его курением в честь богов фимиама. Это выражение благоговения было терпимо до тех пор, пока храмы оставались открытыми⁶⁰⁹: туда продолжали входить овободно и курить фимиам на жертвенниках; но один из существенных обрядов язычества здесь более не совершался.

В промежутке между изданием этих двух законов, или после второго, состоялась командировка в Египет Цинегия, префекта претории Востока. Кроме политической цели, имелось при этом в виду и религиозное дело. Если верить язычнику Зосиме, этот сановник имел поручение закрыть все египетские храмы⁶¹⁰. Сократ говорит то же⁶¹¹. Это не правдоподобно. Если речь Ливания в защиту храмов написана позже путешествия Цинегия в Египет, как думают многие⁶¹², то несомненно, что в то время храмы были еще повсеместно открыты, и что, за исключением кровавых обрядов жертвоприношения, курение фимиама на жертвенниках было терпимо. Ни закон 381-го года, ни закон 385-го не запрещают входить в храмы и не повелевают их закрыть. И никакое особенное событие в Египте не делало еще там необходимою подобной исключительной меры. Если бы в одной части Востока храмы были закрыты Цинегием, то закон, который будет издан Феодосием в 391-м году, не имел бы никакого основания для своего происхождения. Поэтому здесь, как и в других местах, нужно исправить крайние и преувеличенные выражения язычника Зосимы и христианина Сократа. Вероятно, Цинегий получил приказание затворить те храмы, где не повиновались законам 381-го и 385-го годов и нарушали их, производя гадание, или вопрошая о предзнаменованиях по жертвенным животным.

Только несколько лет спустя Феодосий почувствовал себя вправе принять более решительную меру. Он только что подверг себя покаянию, наложенному на него св. Амвросием после несчастных фессалоникийских событий. Имея пребывание в Милане, откуда он на самом деле управлял всею империей, он всячески старался достаточным образом выказать свое раскаяние и ревность к вере. Все его акты 391-го года носят на себе печать этой мысли. Два закона снова поражают отступников-христиан, лишая их достоинства, если они высокого звания, и объявляя, что даже в случае раскаяния они не могут вновь приобрести те права, какие потеряли⁶¹³. Другой закон запрещает всякое собрание еретиков⁶¹⁴. Когда Симмах, бывший тогда консулом, стал просить еще раз о восстановлении жертвенника Победы, рассерженный этим Феодосий ссылает его за сто миль от императорской резиденции⁶¹⁵. К этому же году относятся два закона, запрещающие не только приносить в жертву животных, но даже входить в храмы и (буквально) возводить взоры на статуи, которые были там почитаемы⁶¹⁶. Всякий правитель, всякое лицо высокого звания, которое осмелится не повиноваться этому приказанию, будет наказано денежною пенею, сообразно со своим званием⁶¹⁷. На этот раз, запрещение – безусловно. Созомен не ошибается, рассказывая, что Феодосий запретил приближаться к местам, посвященным языческому культу⁶¹⁸, и Зосима передает сами выражения закона, когда говорит, что было опасно верить в богов и возводить взоры на молитву богам⁶¹⁹.

После того как всякое общественное богослужение язычников было, таким образом, отменено, император не усомнился передать имущество храмов (в руки христиан). Так, он жалует в дар александрийскому епископу Феофилу древнее святилище Митры. При производстве работ для обращения его в церковь, рабочие открыли странные вещи, употреблявшиеся при посвящениях в таинства. Епископ выставил их на всенародное осмеяние. Язычники Александрии возмутились. Они заперлись в обширном и великолепном храме Сераписа, который господствовал над городом. Обративши его в укрепление, они делали оттуда вылазки, захватывали христиан и умертвили многих. Городское начальство не могло восстановить мир. Возмущение было усмирено только вмешательством Феодосия.

Императорский рескрипт даровал прощение мятежникам, но предписал разрушение всех храмов Александрии. Тогда погиб храм Сераписа – гордость города и средоточие египетской религии; с ним были уничтожены и святилища Канопы – недавнее место собрания и свиданий бесстыдных богомольцев⁶²⁰. Вероятно, и многие другие храмы Египта, даже вне Александрии или ее округа, были захвачены этим истреблением⁶²¹.

Прославляя религиозную политику Феодосия, св. Амвросий ставит ему в заслугу отмену всех языческих религиозных обрядов⁶²²; Созомен прибавляет, что не было дозволено поклоняться богам даже тайно⁶²³. Действительно, один закон 392-го года наносит язычеству этот последний удар. Он возобновляет запрещение совершать жертвоприношения в храмах; но присоединяет к этому запрещение делать возлияния, зажигать огонь и подносить цветы гениям, ларам и пенатам, и объявляет, что всякое поле, всякое жилище, где будет куриться фимиам, будет отобрано в казну⁶²⁴. Домашние святилища были многочисленны в четвертом веке: идолопоклонство укрылось сюда, как в последнее убежище и укрепление. В собственных садах воздвигались часовни Фортун дома или семейства⁶²⁵. В усадьбах домов вырывали пещеру в честь Митры, и этот грот скоро становился центром тайного богопочтения⁶²⁶. Феодосий закрывал эти святилища так же, как затворил храмы. Но вероятно, что большое число их, под прикрытием частной жизни, ускользало от его поисков, и домашние молельни продолжали существовать, не смотря на запрещения.

Так прекратилось законное существование языческого богослужения. Оно продолжалось еще во многих местах, но уже бесправно и вне закона. После законов 391-го и 392-го годов всякий акт язычества, не только всенародный, но и частный, становится преступным действием. Однако св. Иоанн Златоуст имел основание противополагать поведение Феодосия действиям древних гонителей Церкви⁶²⁷. Действительно, нетерпимость к религии (языческой) соединялась в его царствование с величайшею терпимостью по отношению к лицам. В этом деле Феодосий шел по пути, намеченному его предшественниками-христианами, начиная с Константина. Он не только не беспокоил никого по поводу религии, но и в распределении почестей или должностей не делал никогда различия между язычниками и христианами. На Востоке – самый пламенный приверженец идолопоклонства Ливаний получает от него многочисленные милости⁶²⁸ и свободно пишет сочинения, исполненные языческих чувств. Фемистий, осыпанный милостями еще в предыдущие царствования, назначается префектом Константинополя⁶²⁹. На Западе – политический вождь языческой партии Симмах был префектом Рима в 384-м году⁶³⁰, и консулом – в 391-м⁶³¹. Тот, кого можно назвать религиозным предводителем той же партии, Претекстат, делается префектом претории в 384-м году⁶³², и предназначается в консулы – в 385-м г.⁶³³. Не менее знаменитый язычник Никомах Флавиан пользовался значительною милостью у Феодосия, так что был назначен префектом претории в 389-м году⁶³⁴. В том же году префектом Рима был Альбин, быть может – тот самый, о котором мы знаем от блаж. Иеронима, что он был понтифексом, и который, как показывает нам Макробий, был согласен во всех мнениях и обычаях с Симмахом⁶³⁵.

Последующие события дают право спрашивать, благоразумно ли было доверие, оказанное христианским императором язычникам? На Востоке, где религия богов потеряла почти всякое влияние, можно было безопасно возвышать Фемистия, или благосклонно слушать льстивые речи и жалобы Ливания. Но на Западе было опасно доверять самые важные должности членам языческой аристократии. Что это было действительно так, – скоро показало возмущение Евгения, или, точнее сказать, восстание всей языческой партии, к чему дал повод Евгений.

После убийства Валентиниана II Арбогастом в 392-м году, этот полководец, которому варварское происхождение мешало захватить власть самому, передал императорский пурпур ритору Евгению⁶³⁶. Евгений был христианин, но обстоятельства сделали из него послушное орудие языческой реакции. Никомах Флавиан исполнял обязанности префекта претории, а в действительности сделался главою и настоящим распорядителем мятежа. Последний тотчас принял религиозный оттенок. Прежде всего Флавиан возобновил перед Евгением просьбу (много раз отвергавшуюся Грацианом и Валентинианом), и добился от этого призрака императорской власти восстановления жертвенника Победы, возвращения имущества храмов, свободы жертвоприношений и даже гаданий⁶³⁷. Общественные или частные здания, построенные в Риме на местах упраздненных храмов, были разрушены⁶³⁸. Обещанием судебных и правительственных должностей, христиан увлекали к отступлению от веры. Язычники Рима приготовились к неизбежной борьбе с Феодосием, как к священной борьбе. По городу тянулись процессии, в которых принимала участие некоторая часть знати. Последовательно было принесено поклонение народным и чужеземным божествам. Флавиан вступил в число посвященных в культ Митры и принес гекатомбу⁶³⁹. Эта языческая оргия продолжалась до 394-го года. Победа Феодосия над Евгением, при чем погибли Флавиан и Арбогаст, положила конец беспорядкам. Это был решительный удар: языческая аристократия дала и проиграла последнее сражение. Феодосий вошел в вечный город, созвал сенат, увещавал сенаторов оставить религию богов и получил от большинства собрания определение об официальном уничтожении в Риме язычества⁶⁴⁰. С этих пор обращения в христианство в среде аристократии стали увеличиваться⁶⁴¹. Те, кого удерживали в язычестве только честолюбие или материальный интерес, не имели более основания держаться этой религии. Но ни против кого не было совершено никакого насилия. Сенаторы-язычники остались на своих местах, сохранили свои богатства, почести и отличия. Феодосий всенародно оплакал смерть Флавиана. Дети Флавиана и Арбогаста остались во владении своим имуществом⁶⁴². Не было ни отнятия в казну имений, ни насильственных мер, ни пролития крови. Прощение мятежникам, о котором просил Амвросий⁶⁴³, было даровано без ограничений. Одни боги поплатились за людей.

Этою истинно христианскою победой закончилась жизнь Феодосия. Он умер 17-го января 395-го года, разделив империю между своими двумя сыновьями, при чем Восток отдал Аркадию, а Запад – Гонорию.

Дети великого императора не напоминают его ни по уму, ни по характеру. Аркадий проводит жизнь среди интриг двора, подчиняясь своей властолюбивой жене, или недостойным любимцам. Находясь в безопасности в стенах Равенны, Гонорий хладнокровно смотрит на взятие Рима Готами и, кажется, едва ли сознаёт те бедствия, какие обрушились на римский мир с тех пор, как меч Феодосия перестал держать варваров в страхе. Однако тот и другой с твердостью продолжают религиозную политику своего отца. Не смотря на противоположность интересов, которая разделяла в течение почти всего их одновременного правления обе империи и не раз угрожала братоубийственною войною, – в этом деле, кажется, было между ними постоянное согласие. Нужно удивляться их законодательной деятельности. Эти два государя, одинаково неспособные и изнеженные, не перестают издавать распоряжения в пользу Церкви и против идолослужения. Из Константинополя или из Равенны ежегодно выходят законы, подтверждающие права и преимущества клира, подавляющие ереси, или угрожающие язычеству.

Некоторые оттенки делают различие между деятельностью того и другого государя. Тот и другой часто поражают еретиков: аполлинаристов, евномиан, монтанистов – на Востоке⁶⁴⁴, донатистов и даже манихеев – на Западе⁶⁴⁵. Но Аркадий, кажется, менее склонен, нежели его брат, расширять права епископов и клира⁶⁴⁶, и в то же время обнаруживает совершенно неожиданную благосклонность по отношению к Иудеям⁶⁴⁷. Гонорий, напротив того, подтверждает или увеличивает в несколько приемов преимущества Церкви⁶⁴⁸ и подавляет притязания или проповедь Иудеев⁶⁴⁹. В их поведении по отношению к язычникам (тождественном по существу) также есть различие по форме. На Востоке, где язычество было более потрясено, Аркадий наносит ему более многочисленные и быстрые удары. Желая дать понять, что с переменою правителя не связано изменение политики, он возобновляет в 395-м году законы, изданные его отцом касательно жертвоприношений и идолов⁶⁵⁰. В 396-м году он отменяет те исключения, какими могли еще пользоваться языческие жрецы⁶⁵¹. В 399-м году, для того, чтобы поразить язычество в его последнем убежище, он повелевает разрушить храмы в селениях везде, где это может быть сделано без шума и тревоги⁶⁵². Усмотрев на Западе религиозный (языческий) культ, который (не смотря на неудачу восстания 394-го года) имел еще многочисленных сторонников как в среде знати, так и среди простого народа, Гонорий выказывает снисхождение. Он возобновляет в 399-м году только запрещение приносить жертвы; но в том же законе предписывает не трогать статуи богов, которыми украшены общественные здания⁶⁵³. Он разрешает также соблюдать – в установленные дни – праздники и торжественные обеды с тем, чтобы с этим не соединялось никаких действий идолослужения⁶⁵⁴. Приходится дожидаться 408-го года, пока он наконец принял меры против храмов. Эти последние решительны: отобрание в казну всех доходов, какими могут еще владеть храмы; передача всех языческих святилищ для употребления их на общественную пользу; вынос статуй, находящихся в них; запрещение пиршеств и празднеств в их оградах или на усадьбах (храмов)⁶⁵⁵. Однако, по причине общественных волнений, а также, быть может, вследствие потворства некоторых должностных лиц, эти строгие распоряжения, кажется, не везде были исполняемы. В начале 409-го года Гонорий вынужден был напомнить зараз еретикам, Иудеям, язычникам, а в особенности правителям и начальникам, что религиозные законы Феодосия не отменены⁶⁵⁶. Если верить Зосиме, то сам Гонорий тотчас же отверг эти законы, предоставив всем, в течение этого же самого года, полную свободу вероисповедания⁶⁵⁷. Но этот поворот, если он имел место) продолжался недолго, так как в 415-м году Гонорий обнародовал против язычества новый закон, которым изгоняет из разных мест Африки провинциальных жрецов, присоединяет к императорским владениям все земли, посвященные культу идолов, отбирает в казну все доходы и все недвижимые имущества, назначенные на празднества и другие расходы, имеющие языческий характер, и наконец, позабыв исключения, которые сам недавно сделал для предметов искусства, приказывает, чтобы унесли из бань и других общественных зданий статуи, которым некогда воздавалось поклонение посредством жертвоприношений, – для того, чтобы они не давали народу повода грешить⁶⁵⁸.

Обозревая всю совокупность этих законов, мы убеждаемся, что их одних, не смотря на их повелительные и безусловные выражения, не было бы достаточно для прекращения язычества. Императорам, как показывает неоднократное повторение одних и тех же законов, жители повиновались часто только наполовину. Их повеления не всегда доходили до крайних пределов обширных империй. Древняя религия имела слишком много сторонников – явных или тайных – в мире должностных лиц, так что не все удары, направляемые против богов, достигали своей цели. Одной силы тупого сопротивления было достаточно для того, чтобы ослабить многие удары. Без сомнения, законы, запрещавшие идолопоклонство, были исполняемы во многих местах. «Юпитер», пишет блаженный Иероним, «плачет, запертый в своем храме в Газе»⁶⁵⁹. Писания того времени и даже надписи показывают, что язычники прячут своих идолов, которым угрожает истребление⁶⁶⁰. Блаженный Августин говорит о статуях, храмах, священных лесах, которые были разрушаемы и уничтожаемы по приказанию или с позволения правителей и начальников⁶⁶¹. Однако он показывает, что подобные действия часто оставались неполными и незаконченными. Сам он советует не доводить язычников до отчаяния. Должно, говорит он, ниспровергать идолов, принадлежащих частным лицам, когда эти последние, сделавшись христианами, дозволяют убирать их прочь; но следует воздерживаться налагать руки на идолов, находящихся на землях, хозяева которых остались язычниками⁶⁶². Строгость закона смягчается здесь перед правами частной собственности так же, как в других местах она останавливается в бездействии перед проявлениями благочестия и благоговения слишком преданного древней религии населения, перед художественным достоинством зданий или предметов, которые служат представителями этого культа⁶⁶³, или даже перед интересом казны: иногда происходит колебание по поводу закрытия какого-либо знаменитого храма – из боязни, что язычники оставят город, и последний не будет в состоянии уплачивать налогов⁶⁶⁴.

Язычники ловко пользовались бедствиями империи для того, чтобы вновь обратить к богам народные чувства. Они указывали в несчастиях войны и нашествий карающую руку бессмертных, раздраженных на Рим за то, что он оказался неверным древней религии, во время процветания которой возрасло его могущество, которая была нераздельна с его судьбами и увлекала в своем падении всю империю. Это положение будет опровергать блаженный Августин в книге «De Civitate Dei». Если это положение не могло устоять перед здравым размышлением и внимательным изучением истории, то бывали минуты скорби, когда подобное мнение (язычников) само, казалось, навязывалось – не смотря ни на что – обезумевшему от бедствий населению. Рассказывают, что в 408-м году, когда Аларих в первый раз появился перед воротами Рима, префект города и весь сенат принесли жертву⁶⁶⁵. Однако, судя по всем данным, варвары были на стороне законов, изгонявших идолопоклонство. Римские храмы продолжали владеть своими сокровищами, когда в этом самом 408-м году пришлось по необходимости расплавить самые драгоценные статуи для того, чтобы уплатить Готам выкуп за город⁶⁶⁶. Греции также удалось сохранить свои храмы, в которых не прекращалось языческое богослужение, и только Готы разграбили эти храмы, разбили идолов, уничтожили жертвоприношения и положили конец элевзинским таинствам, которые до тех пор ускользали от действия всех эдиктов⁶⁶⁷.

Но главным деятелем в разрушении идолопоклонства была ревность епископов и христианских проповедников. Эта ревность у некоторых, без сомнения, была крайнею: в жалобах Ливания, вероятно, не все несправедливо⁶⁶⁸. Даже у святых мы видим иногда наклонность употреблять силу в тех случаях, когда население противится уничтожению идолов или разрушению храмов⁶⁶⁹. Но большая часть из тех, имена коих сохранены историей, не заслуживают этого упрека. Чаще всего они совершают сами с опасностью жизни и без поддержки власти то, что считают делом общественного блага. Если бы св. Мартин и его соревнователи не рисковали смертью сотни раз и не разрушали сельских капищ или священных деревьев, то селения Востока оставались бы еще в течение веков притоном самого грубого суеверия⁶⁷⁰; если бы св. Иоанн Златоуст не высылал своих монахов ополчаться на храмы Финикии и Ливана, то непристойные культы Востока, быть может, не прекратились бы⁶⁷¹.

Валентинианом III, племянником Гонория, издателем последнего закона против язычников⁶⁷², заканчивается действительное существование западной империи. Его преемники суть только призраки императоров: варвары то облекают их в пурпур, то срывают его с них, по своему произволу. Не стоит уже излагать законодательство этого времени, так как, собственно говоря, теперь уже не было законодателя. Но древняя религия не была в состоянии воспользоваться этою слабостью императорской власти. Прошло то время, когда язычество, посредством лукавых и низких соблазнов, легко овладевало нехитрыми душами опустошителей-варваров. Когда эти последние разделили между собою западные области, водворились в Африке, Италии, Испании, Галлии и Британии, – язычество не имеет уже ни храмов, ни жрецов, ни жертвоприношений, и никакого устройства. Язычники встречаются еще – редкие в городах, более многочисленные – в селениях, но язычества уже не существует.

Ничто не препятствует Церкви (которая остается одна в силе, среди всеобщего изнеможения) привлекать к себе новых властителей Европы и отливать в христианскую форму общество, возникавшее из соприкосновения варваров с остатками римских учреждений.

Ha Востоке императорская власть продлится еще на многие века. Мы видим, что она продолжает борьбу с язычеством, но эта борьба угасает сама собою, вследствие недостатка материала. В одном законе 423-го года Феодосий II говорит об «язычниках, которые еще существуют, хотя мы воображали, что их уже нет»⁶⁷³. В другом законе, 435-го года, он повелевает разрушить или преобразовать в церкви «все святилища, храмы и здания идолопоклонства, если остаются какие-либо из них неприкосновенными»⁶⁷⁴. В течение пятого и даже шестого веков на Востоке мы находим несколько законов, направленных против язычников⁶⁷⁵; но и здесь также язычество уже не существует. Если оно и переживает само себя, то только в виде народного суеверия – для некоторых, или в форме философской – для небольшого числа. Империя не признает иной религии, кроме христианства, и общество, взятое в целом, по своим учреждениям, законам и нравам – общество христианское.