Слово в день Нового года
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Когда признательнее изъявим долг благодарного сердца пред лицом Вышнего, ежели не в сие наипаче время, которое едино подает силу и возможность к приношению благословенной сея жертвы.
Бытие есть начало всех наших действий и вина существования. Человек протяжением оного соучаствует всей той благостыни, каковую изливает на нас щедротная Божия десница; входит в союз всех тех должностей, какими обязана тварь к творцу, произведение к началу.
Бог не для того ли нас сотворил и содержит, дабы нами свое величество, силу и премудрость предъявить вселенной. Мы дело рук его, а дело превозносит Творца: следовательно, кого он достойным находит быть или существовать на чреде важнейшего сего действия; тот и достопочтенен в царстве мира.
Известно, что все твари в равном отношении к Богу в рассуждении их бытия и сохранности состоят: но что о всех тварях может быть сказано, то преимущественно о человеке должно сказать.
Какое отношение может сравняться с тем, в котором человек находится как человек к Богу; как избранное создание к создателю; как сын к Высочайшему Отцу?
Какое преимущество выше того, что он почтен средоточием всего мира, что есть тот важной предмет для которого Солнце сияет, звезды блистают, земля плодоносит, и вся тварь расположена ему доставить или пользу или удовольствие, и тем уверить его о непременной к нему небесной любви?
Познай человек свое достоинство, которым ты в сем отношении, в сем преимуществе почтен; познай и тем более исполнением сего царственного звания уподобляйся виновнику своему.
Для истинного человека недовольно иметь бытие и за то благословлять божественную руку, но надобно исполнить намерение превознесенного сего бытия.
Зиждитель продолжая бытие наше не продолжает ли и возможности к умножению наших совершенств и следовательно нашего блаженства? Жизнь наша, не тогда ли токмо существенна, когда она преподобна, и когда благоустрояется по святым началам порядка?
В общежитии чем важнее и почтеннее сан; тем более особа облеченная в оный возвышается отличием: и мы ли малым чем умаленные от Ангел не будем отличать своего бытия благородным упражнением?
Но се есть достойный предмет нашего разума, воли, труда и самолюбия.
Врожденно всякому себя и свою жизнь любить; но сия любовь из исполнения токмо Творческих намерений все существование приемлет.
Мы по приличию времени взойдем в исследование начала и основания всеобщие сея страсти.
Самолюбие корень свой имеет глубоко насажденный во всей человеческой природе; от сего корени разные отрасли оказываются во всех летах нашего века.
С самого первого возраста в обоем роде естество в сем чувствовании очевидно действует; ибо не при самом ли первом открытии смысла и пришедших в силу чувствах и обращает человек все внимание к своей части, пользе и совершенству; к своему, например, здравию и целости, к своему избытку и чести, к своему просвещению и счастью?
И нет, кажется, никого, кто бы не чувствителен был к самому себе; нет толь совершенного отвержения, которое бы совсем возненавидело плоть свою; не всяк ли, напротив, по писанию, питает ю и грееет.
Но как умеренность везде спасительна, так и в человеческих склонностях, а наипаче в самолюбии мира и справедливость наипаче благопотребны.
Собственная любовь ежели благоразумием управляема будет, тогда производит важные и полезные дела; тогда из человека холодного и косного сердцем делает благоохотным и ревностным исполнителем всякой должности. Но ежели сей огонь сверх меры возгорится; ежели страсть сия преступит праведные границы; то делается одно странное и нелепое мечтание; тогда бывает и несмысленна и законопреступна. И следовательно кто таким образом себя любит, тот любя себя тем больше ненавидит.
Разум с тем нам возниспослан, чтобы управлял всякою страстью в сходственность вечныя истинны и правды
Но чтож есть началом нашей любви к себе? Не иное, точию одно добро, одно совершенство; ибо любовь по общему определенно есть душевное желание какого либо известного добра.
Человек поскольку есть сам добро, потому он себя и любит. Нельзя унижать человеческую природу; она достопочтенна. В ней беспрекословно много находится такого, что привлекает искренность любви. Бессмертный дух, его разумная душа, избавляющая образ Высочайшего; его различные силы и способности суть такие дарования, которые весьма важны, превосходны, любезны так, что всяк за ничто сия почитает, не может достойно почитать и виновника всего дара совершенна.
Истинное смиренномудрие не в том состоит, чтобы себя презренно унижать. Оно отметает токмо высокомерную гордыню, кичащуюся тем, что совсем не происходит из человеческого свойства. Впрочем человек, кажется, ни делать, ни мыслить ничего благородно не может, ежели не будет почитать себя отличною частью творения и взирать на себя как на существо в царственном достоинстве поставленное.
Будем ли мы много распространяться в превосходстве своей природы? Но довольно для сего рассудить только то, что она от самого совершенства истекает, от него сохраняется, и что сам Бог через оную во всем великолепии себя открывает.
Богу возможно было сотворить бесчисленные и от нас совсем отменные люди; для сего требовалось одно его всесильное мановение, один глагол: Но ежели он нас лучшими предъизбрал в царстве веществ и одушевить удостоил; то сие не составляет ли почтения и любви к нам самим?
Монарх из множества особ возлагая на единого важную какую-либо должность безотрицательно отличную тем делает ему честь: но сколь таковое избрание мало в сравнении избрания премудрого Творца, сколь слаб сей благодетельный промысл пред промыслом Вседержителя
Каким мы возвышением духа исполниться должны обращая радостное внимание на то Владычне провидение, что его бдящее око непрестанно обращено на нас и дела наши; что он в нас ежеминутно силою своею действует, сохраняет, благотворит?
Радуются хвалящиеся служащее земному Царю слыша уверения его о их благоденствии: и сия ли мысль, что Царь Царей яко Всеведующий всегда о нас помышляет; яко Всемогущий о всем печется; яко сущая любовь и милость изливает благодеяния избраннейшему своему творению даже и тогда, когда мы оных не заслуживаем, сия ли мысль не долженствует вперять в нас почтительной любви к себе?
Но не все сие есть действие благостей Божьих Вечного поклонения достойное таинство искупления, Богочеловек кровь за нас истощивший не паче ли всего уверяет что судия есть Отец наш, а правосудие его благость.
С прискорбием взирать должно на то несчастие, когда грех низвел человека с достоинства. Раздражался Творец, что любезное его творение себя обесчестило, что намерения его превращены, порядок нарушен, и вечные скрижали законов человеком повреждены; раздражился Но не во век возвраждовал. Не так малы были в очах его бессмертные души, чтобы он для обращения ниспадших не употребил всего того, что премудрость и всемогущество его возмогли.
Мы ему так драгоценны, что он единородным Сыном своим оправдал за нас святость своих законов; кровью его омыл бесчестное греха пятно: смертью его воскресил во всей первобытной славе, во всех преимуществах.
И так человек помилован и паки сделался почтенным и сам по себе любви достойным, яко в совершенстве уже часть его.
Мы когда говорим здесь о самолюбии; то любви сей предполагаем почтение к себе, которое тогда только существенно, когда оно утверждается на основании совершенства.
Но что приводит нас во всевожделенное сие совершенство, что? как не единое наблюдение вечных законов.
Бог с тем нам благотворит, чтобы мы исполняли его намерения, любили свои должности, и дабы самая зависимость от него составляла наше блаженство.
Я сам, мое бытие, моя жизнь, разум, воля, все сие не имеет ни малейшего истинного достоинства, как токмо в отношении к обязательству сему; в противном случае несовершенство поглощает всякое наше благо.
Что повелевает нам Творец? Что значат те начертанные в сердце каждого законы, которых никто не преступает не быв предан строжайшему истязанию внутреннего судьи? Что оное благодатное откровение, которое наипаче вводит в жизнь истинную? Не то ли, чтобы мы споспешествуя своему совершенству споспшествовали и совершенству всего мира; чтобы испытуя при каждом дыхании благость Божию и сами были благи; чтобы немогущее ни единой минуты без его милосердия стоять, и сами были милосерды; кратко: чтобы мы устранялись всего того, что делает беспорядок, умерщвляет удовольствие, раздражает святость Божию, позорствует душе и уничтожает то наше преимущество, какое мы имеем быть в едином отделении с небесными духами. Кто премудр и худог в вас, гласит Апостол, да покажет от доброго жития дела свои в премудрости.
И так не уже ли мы будучи к себе чувствительны не чувствительны пребудем к тому, что едино достойно привлекать разумное существо?
Думает ли кто освятить самолюбие свое, жертвуя всеми силами богатству, славе, чести? Но сие не точно принадлежит к человеческой природе; или и составляет, но самую малейшую часть совершенства. Бессмертного существа достоинство рассматривать должно совсем в другом виде.
Никто, никто не может рассуждать о своем счастье по одному своему состоянию, но по общему концу всех тварей. Бог как всех нас равно любит; так и все мы по природе равны; и по сему честь, знатность рода, избыток не суть общим добром, не суть, ибо не все оным обладают, а составляет всякого человека блаженство едина добродетель, потому, что всяк ключами ея может отверсти блаженный чертог.
Мы для сего обязательства сотворены, для сего возвышены, откуплены. Се есть природа наша. Таковыми то произошли от всесильной руки первородные Когда благодатная земля под ногами их яко рай процветала.
В противном несчастном случае если мы перестанем быть добродетельными, перестанем существовать человечеством; ежели душу порабощаем телу, ежели остроумие разуму, а вид истине предпочитаем; ежели все благородные склонности совокупляем во едино токмо постыдное вожделение, и из твари долженствующей быть кроткою, благою, невинною, делаемся злосердыми и неблагоприменительными; в таком положены хотя бы мы водворены были в раю всех сладостей исполненном; то и тогда бы пребыли несчастными; и тогда бы свирепствовал ад в сердцах наших и все предметы окружающие нас навлекали бы единое несносное мучение.
И так скажем ли мы, что себя любят; богач, например, ненасытствуя во многостяжании; сладострастный утопая в постыдных распутствах; честолюбец неправдою предвосхищая место чести; безвер, ежели меньше всего имеет веры провидению и вечности претворяя весь дух свой, так сказать, в плоть, скажем ли? Когда первый в прах поставляет свое блаженство; другой в погибели все небо вмещает; тот в волнении находит пристанище; а сей в поношении Августейшия святыни славу заключает.
Не возбраняет закон пещись и о телесных выгодах, но чтобы попечение сие не преимуществовало над попечением о душе. Какая бо польза человеку аще и весь мир приобрящет, душу же свою отщетит? Большее добро всегда предпочитается меньшему, и сие пред тем есть несовершенство.
Мы довольно удовлетворим душевному и телесному совершенству, когда будем тем, чем Творец, честность и общество быть желают.
Не на том ли только основании можно и себя любить; чтобы почитать нерушимым законом работать Господу со страхом и служить обществу святостью верности? Сие есть самое высочайшее человеческое достояние
Вышний требует сообразности, а общество возможных услуг; то и учреждаем все душевные и телесные качества, все достоинства и возможности на намерениях Божьих и пользе ближних.
Мы всем способностям имеем согласное назначение, мы все поставлены в известных должностях, следовательно, и предмет нашего самолюбия есть тот, чтобы себя и других делать совершеннейшими; чтобы благоупотреблением небесных даров, и верным исправлением возложенного звания приводить себя в состояние спокойствия.
Не к сему ли обязывает нас Бог яко разумное создание? Не сего ли требует природа как от человек должных ей повиновением Не то ли предписывают вера и благодать яко чадам Евангелия? Не к тому ли располагают Отечество и власть, как истинных сограждан?
Обрати слушатель внимание свое на добродетели и неусыпные труды МОНАРXИНИ, какие ОНА подъемлет о всеобщем благосостоянии; обрати и не правом ли собственныя к тебе любви одолжаешся исполнить благословенныя ЕЯ намерения?
К чему относятся все ЕЯ подвиги; к чему повеления, слова, писания, советы, наказы, законы, учреждения, милости?
К тому к тому: чтобы утвердить нашу пользу, возвысить счастье, сохранить порядок, истребить страсть, освятить всякого должность, устроить совершенство; О какое убо сильное побуждение для нашего самолюбия, с подобострастием соответствовать промыслу ЕЯ согласием, трудам ревностно, желанию совершением, примеру подражанием, закону исполнением; какое побуждение Когда истое сие соответствие поставляет нас в высочайшем совершенстве и делает любезнейшим предметом очей Отца щедрот и собрании нашей.
Да усугубит Вышний в каждом каждого состояния то спасительное самолюбие, чтобы исполнять закон Бога, и законы МОНАРXИНИ; да наставляет ходити всех в путях правды и мира; да благословляй венец лет наших благословит и начало сего нового года венцем добродетели, венцем совершенства: в сем слушатель состоит человеческое блаженство; сие убо и сотвори, да живот вечный наследуешь.
ТЕБЕ ж ВСЕАВГУСТЕЙШАЯ МОНАРXИНЯ Яко всеми возможностями содействующей к сему нашему блаженству мы не имея не токмо сил, но ниже слов за то достойно возблагодарить, едино имамы точию воздаяние. Сии всеобщая Отечества о ТВОЕМ и ТВОЕГО Любезнейшего НАСЛЕДИЯ здравии и благопоспешении взывания да будут ТЕБЕ всесожжением тучным. Сии гласы радования и исповедания добродетелей ТВОИХ да будут священным залогом нашей преискренней благодарности. Сия приносимая жертва, да будет сердцу ТВОЕМУ яко кадило благовонное. Впрочем милость того, иже более весть и дела ТВОИ и любовь, и службу, и веру, и терпение, да поженет ТЯ во вся дни живота ТВОЕГО, и да вселит после в дому своем в долготу вечности. Аминь.
Сказыванное в Зимнем Дворце в присутствии ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Синодальным Членом Сергиевой пустыни Архимандритом Иоасафом.