Беседа 62

Ин.11:1–2. Был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра ее. Мария же... была та, которая помазала Господа миром...

1. Трудность вопроса о Марии, сестре Лазаря. – Иисус Христос еще раз заявляет о равенстве Своем с Богом Отцом. – 2. Смысл изречения ап. Фомы. – Иисус Христос отправляется в Вифанию для воскрешения Лазаря. – 3. Я есмь воскресение и жизнь. – Почему Иисус Христос отлагал воскрешение Лазаря, пока он не стал смердеть? – 4 и 5. Против обычая женщин чрезмерно оплакивать умерших. – Соблазн для язычников. – Скорбь об умерших должна быть умеренна. – Милостыня и молитвы за умерших. – Оплакивать умерших позволительно, но не чрезмерно.

1. Многие соблазняются, когда видят некоторых угодных Богу людей в каком-либо бедствии, когда видят, например, что они подверглись болезни, или бедности, или чему-нибудь другому подобному; а того не знают, что такие страдания свойственны тем, которые особенно любезны Богу. Так вот и Лазарь был из друзей Христовых, а был болен, как это именно говорили и пославшие: «вот, кого Ты любишь, болен» (Ин.11:3). Но рассмотрим эту часть (евангельского чтения) сначала. «Был болен, – сказано, – некто Лазарь из Вифании». Не просто и не случайно сказал, откуда был Лазарь, но по некоторой причине, которую укажет впоследствии. Но мы пока займемся предложенным местом. С пользою также упоминает нам и о сестрах его, присовокупляя к тому, что особенного имела Мария, именно: «Мария же была та, которая помазала Господа миром». Некоторые с недоумением здесь спрашивают: как Христос позволил сделать это женщине? Поэтому, прежде всего необходимо заметить, что это – не блудница, упоминаемая у Матфея, и не та, которая (упоминается) у Луки; нет, это – другая. Те действительно были блудницы и преисполнены многих пороков; а эта была честная и усердная, заботившаяся о принятии Христа. Евангелист указывает, что и сестры любили Христа, и однако же Он допустил Лазарю умереть. Но почему же они не оставили болящего брата и не пошли сами ко Христу, как поступил сотник и муж царев, но послали к Нему? Потому, что они крепко надеялись на Христа, и были очень близки к Нему. А с другой стороны, они были слабые женщины и были одержимы скорбью. А что они сделали так не по небрежению, это показали впоследствии. Итак, очевидно, что Мария была не блудница. Но для чего, скажешь, и блудницу принял Христос? Для того, чтобы разрешить от порока, чтобы показать человеколюбие, чтобы ты познал, что нет недуга, побеждающего Его благость. Итак, не на то одно смотри, что Он принял, но и на то взирай, как Он переменил ее. Для чего же евангелист упоминает нам об этом событии? Или лучше, чему он хочет научить словами: «Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря» (Ин.11:5)? Тому, чтобы мы отнюдь не негодовали и не огорчались, когда случится впасть в какую-нибудь болезнь людям добродетельным и друзьям Божиим. «Вот, кого Ты любишь, болен» (Ин.11:3). (Сестры Лазаря) хотели возбудить в Христе сострадание, потому что еще смотрели на Него, как на человека, что видно из их слов: «если бы Ты был здесь, не умер бы» (Ин.11:21), а также из того, что они не сказали: «вот Лазарь болен», но: «вот, кого Ты любишь, болен». Что же Христос?

«Эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий» (Ин.11:4). Смотри, как Он опять показывает, что слава Его и слава Отца – одна. Сказав – «к славе Божией», присовокупил: «да прославится Сын Божий». «Эта болезнь не к смерти». Так как Он намерен был пробыть там два дня, то теперь и отсылает их с этим известием. При этом следует подивиться сестрам Лазаря, как они, услышав, что «не к смерти», и между тем увидев его умершим, не соблазнились тем, что на деле вышло напротив. Но и после того приступили ко Христу, и не подумали, что Он сказал ложь. А частица «да» означает здесь не причину, но следствие. Болезнь случилась по иной причине; но Христос обратил ее к славе Божией. И, сказав это, «пробыл два дня» (Ин.11:6). Для чего же «пробыл»? Для того, чтобы скончался и был погребен, чтобы потом никто не мог сказать, что Он воскресил его тогда, как тот еще не умер, что то был только глубокий сон, или расслабление, или лишение чувств, но не смерть. По этой-то причине Он и остался на столько времени, что произошло даже тление, так что говорили: «уже смердит» (Ин.11:39). «После этого сказал ученикам: пойдем... в Иудею» (Ин.11:7). Почему Он здесь говорит наперед (куда хочет идти), тогда как в других местах нигде не предуведомлял об этом? (Ученики) сильно боялись; и так как теперь находились в таком расположении духа, то Он и предваряет их этим известием, чтобы не встревожить внезапностью. Что же ученики? «Давно ли Иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда?» (Ин.11:8). Таким образом, они боялись и за Него, но еще более – за себя, потому что еще не были совершенны. Оттого-то Фома, потрясаемый страхом, и говорит: «пойдем и мы умрем с ним» (Ин.11:16), так как он был слабее и маловернее других. Но смотри, как Иисус ободряет их тем, что говорит далее: «не двенадцать ли часов во дне» (Ин.11:9). Этим Он сказал или то, что не сознающий за собой ничего худого не потерпит никакой беды, а потерпит тот, кто поступает худо, следовательно нам не должно страшиться, потому что мы не сделали ничего достойного смерти, – или то, что видящий «свет мира сего» (Ин.11:9) находится в безопасности, и что если (безопасен) видящий «свет мира сего», то гораздо более – тот, кто находится со Мною, если не отступит от Меня. Ободрив их такими словами, Он приводит и причину, почему им необходимо туда отправиться. И показывая, что они пойдут не в Иерусалим, а в Вифанию, Он говорит: «Лазарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его» (Ин.11:11), то есть, иду не для того, чтобы беседовать опять о тех же предметах и обращаться там между иудеями, но за тем, чтобы разбудить нашего друга. «Ученики Его сказали: Господи! если уснул, то выздоровеет» (Ин.11:12). Это не просто сказали они, но с тем, чтобы воспрепятствовать Ему идти туда. Ты говоришь, возражают они, что он спит? Значит, нет особенной нужды идти туда. Между тем Он для того и сказал: «друг наш», чтобы показать необходимость идти.

2. Когда же они все еще не решались, то Он говорит: «умер» (Ин.11:14). Первое выражение Он употребил потому, что хотел научить не тщеславиться; но так как они не поняли, то Он присовокупляет: «умер, и радуюсь за вас» (Ин.11:14–15). Почему же именно «за вас»? Потому что Я предсказал (смерть его), не бывши там; и, значит, когда Я воскрешу его, не будет никакого подозрения. Видишь ли, как еще несовершенны были ученики, и не понимали, как должно, Его могущества? А это происходило от страха, который в то время волновал и смущал их души. И когда сказал: «уснул», тогда прибавил: «иду разбудить его»; а сказав: «умер», уже не присовокупил: иду, чтобы воскресить его. Он не хотел словами предрекать того, что имел подтвердить самым делом, везде научая нас не тщеславиться и не давать без разбора обещаний. А если Он сделал это, когда сотник умолял Его, – потому что сказал: «Я приду и исцелю его» (Мф.8:7), – то сказал это для того, чтобы показать его веру. Если же кто скажет: отчего ученики пришли к мысли о сне и не уразумели, что Он говорит о смерти, даже и после того, как Он сказал: «иду разбудить его», – так как безумно было предполагать, что Он отправится за пятнадцать стадий для того, чтобы разбудить, – то мы ответим, что они считали это загадкой, каких Он говорил много.

Итак, все они боялись нападения от иудеев; но более всех других – Фома, который поэтому и сказал: «пойдем и мы умрем с ним» (Ин.11:16). Некоторые говорят, что он действительно желал умереть; но это несправедливо: слова его более выражают страх. Однако же он не подвергся за то упреку, потому что (Христос) снисходил теперь к его немощи. Впоследствии же он сделался сильнее всех и был непобедим. И вот то-то и удивительно, что (апостола), столь слабого прежде креста, – после креста и после того, как он поверил воскресению, мы видим пламеннее всех прочих. Так велика сила Христова. Кто не смел пойти вместе со Христом в Вифанию, тот, не видя Христа, прошел почти всю вселенную и обращался среди народов свирепых и готовых его умертвить. Но если Вифания отстояла на пятнадцать стадий, что составляет две мили, то каким образом Лазарь мог быть «четыре дня, как во гробе» (Ин.11:39)? (Христос) пробыл на месте два дня, да накануне этих двух дней приходил посланный с известием, – в тот самый день, когда и умер, – так что Христос прибыл именно в четвертый день. Потому Он и ожидал, чтобы Его позвали, и не вошел сам собою без приглашения, чтобы кто-нибудь не заподозрил этого события. Да и приходили не сами (сестры), которых Он любил; но были посланы посторонние. «Вифания же была близ Иерусалима, стадиях в пятнадцати» (Ин.11:18). Отсюда становится очевидным, что там могли присутствовать многие из Иерусалима. И действительно, (евангелист) тотчас присовокупил, что «многие из Иудеев пришли... утешать их» (Ин.11:19). Отчего же они утешали этих (женщин), любимых Христом? Ведь они же положили: «кто признает Его за Христа, того отлучать от синагоги» (Ин.9:22)? Или по особенной тяжести этого несчастья, или по уважению к ним, как женщинам благородным, или же это были люди, не принадлежавшие к числу злых, так как многие и из них веровали. А говорит об этом евангелист для того, чтобы уверить, что Лазарь умер. Зачем же (Марфа), выходя на встречу Христу, не берет с собой сестры? Она хочет увидеться с Ним наедине, и рассказать Ему о случившемся. Когда Он возбудил в ней добрые надежды, она уходит и зовет Марию, которая и вышла ко Христу навстречу, хотя скорбь ее была еще во всей силе. Видишь ли, как горяча была любовь? Это та самая, о которой говорил: «Мария же избрала благую часть» (Лк.10:42). Но как же, скажешь, Марфа явилась теперь более усердною? Она не была более усердною; Мария (не вышла потому, что) еще не слышала (о Его прибытии). Напротив была слабее, потому что и после того, как услышала столь многое, все еще говорит: «уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе» (Ин.11:39). А эта (Мария), хотя ничего не слышала, однако же не сказала ничего подобного, но тотчас уверовала и говорит: «Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой» (Ин.11:32).

3. Видите, какое любомудрие у жен, хотя и немощен их ум? Увидев Христа, они не предаются тотчас слезам, рыданиям и стонам, что бывает с нами, когда к нам приходит кто-нибудь из знакомых во время нашей скорби; но тотчас выказывают свое удивление Учителю. Так, они обе веровали во Христа, но еще не надлежащим образом. Они не знали еще хорошо ни того, что Он Бог, ни того, что Он творил это собственною силою и властью. Теперь Он научил их и тому и другому. А что они не знали этого, видно как из слов их: «если бы Ты был здесь, не умер бы брат наш» (Ин.11:21), так и из того, что они присовокупили: «чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог» (Ин.11:22). Таким образом они говорят (о Христе), как о каком-нибудь человеке добродетельном и угодном Богу. Заметь же, что отвечает Христос: «воскреснет брат твой» (Ин.11:23). Этим опровергает пока слова: «чего Ты попросишь». Не сказал: Я буду просить, но что? «Воскреснет брат твой». Если бы Он сказал: женщина! Еще ли ты сморишь долу? Я не нуждаюсь в чужой помощи; Я все творю Сам собою, – то это было бы очень тяжело и неприятно для женщины. Но сказав: «воскреснет», Он тем естественно сделал слово Свое более умеренным, а дальнейшими словами дал разуметь и то, что я выше сказал. Так, когда сказала: «знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день» (Ин.11:24), тогда Он, яснее показывая Свое могущество, говорит: «Я есмь воскресение и жизнь» (Ин.11:25), и тем означает, что Он не нуждается в содействии другого, так как сам есть жизнь. А если бы Он нуждался в другом, то каким бы образом сам мог быть воскрешением и жизнью? Но Он не сказал так ясно, а только намекнул на это. Потом, так как она сказала: «чего Ты попросишь», то Он еще говорит: «верующий в Меня, если и умрет, оживет» (Ин.11:25), показывая тем, что Он сам есть податель благ, и у Него должно их просить.

«И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» (Ин.11:26). Смотри, как Он возвышает ее ум. Ведь не в том только было дело, чтобы воскресить Лазаря, но надобно было и ее, и присутствующих с нею научить воскресению. Поэтому Он прежде, чем воскресил, рассуждает о (воскресении). Если же Он сам есть «воскресение и жизнь», то не ограничивается местом, но может исцелять везде. И если бы (сестры Лазаря), подобно сотнику, сказали: «скажи слово, и выздоровеет слуга мой» (Мф.8:8), то Он так бы и сделал. Но так как они звали Его и просили прийти к ним, то Он снисходит, чтобы возвести их от уничиженного о Нем понятия, и приходит на место. Но и при этом снисхождении Он показывает, что может исцелять и не присутствуя на месте. С этой-то целью Он и медлит. В самом деле, благодать не сделалась бы очевидною, если бы она тотчас была дарована, если бы прежде не появился уже смрад. Но откуда знала эта женщина о будущем воскресении? Она слышала многие беседы Христа о воскресении; а теперь желала увидеть это на самом деле. Смотри однако же, как она еще вращается долу! В самом деле, уже услышавши: «Я есмь воскресение и жизнь», она даже и после того не сказала: воскреси его, – но что? «Я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир» (Ин.11:27). Что же ей Христос? Всяк «верующий в Меня, если и умрет, оживет» (Ин.11:25), разумея здесь эту (телесную) смерть; «и всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» (Ин.11:26), указывая на ту (духовную) смерть. И так как «Я есмь воскресение», то не смущайся; хотя уже и умер, но веруй, это не есть смерть. Таким образом Он пока утешил ее в случившемся и пробудил в ней надежду, и тем, что сказал: «воскреснет», и тем, что изрек: «Я есмь воскресение», и тем, что если после воскресения он и опять умрет, то не потерпит никакого вреда, а потому и не должно страшиться этой смерти. Слова Его имеют тот смысл, что ни он не умер, ни вы не умрете. «Веришь ли сему?» Марфа отвечает: «верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир» (Ин.11:26–27). Мне кажется, что женщина не поняла слов. Она сознавала, что в них есть что-то великое, но всего не уразумела. Поэтому, будучи спрошена об одном, она отвечает другое. Но по крайней мере она получила теперь ту пользу, что отложила свою скорбь. Такова-то сила слов Христовых! Поэтому-то и Марфа первая вышла навстречу Христу, и Мария последовала за нею. Любовь к Учителю не давала им сильно чувствовать настоящую (скорбь). Таким образом, с помощью благодати, и ум этих жен любомудрствовал.

4. А в настоящее время, вместе с другими пороками, между женщинами господствует и та болезнь, что они выставляются на показ в плаче и рыданиях, обнажая плечи, терзая волосы, делая рубцы на щеках. И это делают – одни от скорби, другие из желания выказаться и отличиться, а иные обнажают себе плечи, и притом в глазах мужчин – по распутству. Что ты делаешь, женщина? Как ты, скажи мне, будучи членом Христовым, без всякого приличия обнажаешь себя среди торжища, и притом тогда, как на торжище присутствуют мужчины? Ты рвешь на себе волосы, раздираешь одежду, громко рыдаешь, составляешь вокруг себя позорище, являешься в образе неистовых женщин, – и не думаешь, что оскорбляешь Бога? Как велико твое безумие! Не станут ли смеяться над этим язычники? Не подумают ли, что все у нас – басни? Так, они скажут: воскресения нет, и учение христиан – это смех, обман и выдумка. Женщины у них рыдают так, как бы после настоящей жизни ничего уже не было; они не внимают словам, начертанным в их книгах, а этим сами показывают, что все то вымысел. Если бы они веровали, что умерший не умер, но преставился к лучшей жизни, то не оплакивали бы его, как уже несуществующего, не терзались бы так и не произносили бы этих слов, исполненных неверия: уж не видеть мне тебя больше! Уж не будешь ты опять со мною! Все у них басня. Если они так не веруют высшему из благ, то тем менее всему другому, что у них считается священным.

Не так малодушны сами язычники. Многие у них любомудрствовали. Так, одна языческая женщина, услышав, что сын ее пал на войне, тотчас спросила: а в каком положении находятся дела города? И один из философов, удостоенный венка, когда услышал, что один из его сыновей пал за отечество, – снял с себя венок и спросил: который из двух? И как скоро узнал, кто именно из них пал, тотчас опять возложил на себя венок. Многие также отдавали даже сыновей и дочерей своих на жертву, – из почтения к демонам. А лакедемонские женщины даже внушали своим детям, чтобы они или принесли свой щит с войны, или сами были принесены на нем мертвыми. Потому-то стыдно мне, что язычники так любомудрствуют, а мы поступаем непристойно. Не знающие ничего о воскресении действуют так, как свойственно знающим; а знающие поступают, как не знающие. Многие даже, из-за стыда человеческого, нередко делают то, чего не делают для Бога; так богатые женщины не терзают волос и не обнажают плеч. Но и это также заслуживает крайнего осуждения – не потому, что они не обнажают себя, но потому, что делают это не по благочестию, а для того, чтобы не показаться бесстыдными. Значит, стыд обуздывает печаль, а страх Божий не обуздывает? Как же не достойно это крайнего осуждения? Следовало бы, по крайней мере, чтобы то, что богатые женщины делают вследствие своего богатства, бедные делали по страху Божию; но теперь все бывает напротив: те любомудрствуют по тщеславию, а эти поступают неблагопристойно по малодушию. Что хуже такой несообразности? Все делается для людей, все – по здешним побуждениям. И речи произносятся, полные безумия и великого смеха. Господь говорит: «блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф.5:4), – разумея плачущих о грехах, и между тем никто не плачет этим плачем, и не заботится о погибающей душе. Это (плакать об умерших) нам напротив не заповедано делать, и однако же мы делаем. Что же, скажешь, разве человеку можно не плакать? Да я и не воспрещаю этого; я воспрещаю только терзаться, плакать неумеренно. Я не зверь и не бесчеловечен. Знаю, что в этом обнаруживается природа, и что она ищет содружества и ежедневного общения. Не возможно не печалиться. Это сам Христос показал, потому что прослезился над Лазарем. Так и ты поступай: плачь, но тихо, но благопристойно, но со страхом Божиим. Если так будешь плакать, то это будет знаком не того, будто ты не веруешь воскресению, но того, что для тебя тяжела разлука.

5. Ведь мы плачем и о тех, которые отправляются в дорогу и разлучаются с нами; но – не так, как отчаивающиеся. Так и ты, плачь. Как бы провожал отходящего в чужую сторону. Это говорю я не с тем, чтобы поставить вам в закон, но – по снисхождению. В самом деле если умерший был грешник, и много оскорбил Бога, в таком случае должно плакать, или лучше – не плакать только, потому что отсюда для него нет никакой пользы, но и делать то, что может принести ему некоторое облегчение, милостыню и приношения. А впрочем и в этом случае нужно радоваться, потому что у него отнята возможность грешить. Если же – праведник, то еще более должно радоваться, потому что он находится в безопасности, и уже избавился от неизвестности будущего. Если это юноша, (должно радоваться), что он скоро освободился от окружающих нас зол. Если старец, – что он отошел, до сытости насладившись тем, что считается вожделенным. Но ты, забыв думать об этом, заставляешь рыдать служанок, как будто делаешь этим честь отошедшему. Это же – крайнее бесчестие! Честь для умершего составляют не плачь и рыдания, но священные песни и псалмопения, и добрая жизнь. Такой человек, отойдя отсюда, отойдет с ангелами, хотя бы и никого не было при его останках. А человек развратный, хотя бы целый город провожал его, не получит из того никакого плода.

Хочешь почтить умершего? Почти его иным образом, – милостынями, благотворениями, литургиями. Какая польза от многих рыданий? А я слышал еще и о другом тяжком зле; говорят, будто многие через плач привлекают к себе даже любовников, чрезмерностью своих воплей составляя себе славу жен, любящих своих мужей. Какое диавольское изобретение! Какая сатанинская выдумка! Доколе мы будем земля и пепел? Доколе – кровь и плоть? Воззрим на небеса, – подумаем о духовном! Какая будет у нас возможность укорять язычников, какая возможность утешать, когда сами поступаем таким образом? Как будем беседовать с ними о воскресении? Как о всяком другом любомудрии? Как сами будем жить без страха? Ужели не знаешь, что от печали происходит смерть? Помрачая зрение души, печаль не только не позволяет ей видеть ничего должного, но и причиняет великий вред. Подлинно, когда мы предаемся излишней скорби об умершем, тогда и Бога оскорбляем, и не доставляем пользы ни себе, ни отшедшему; а когда поступаем напротив, – и Богу благоугождаем, и приобретаем доброе мнение у людей. Если мы и сами не будем падать духом, в таком случае (Бог) скоро уничтожает и остаток скорби; а если будем сильно огорчаться, Он предоставляет нас во власть печали. Если будем благодарить, – не будем скорбеть. Но как возможно, скажешь, не печалиться тому, кто потерял сына, или дочь, или жену? Я не говорю не печалиться, но – не печалиться без меры. В самом деле, если мы помыслим, что их взял Бог, что муж и сын были у нас смертные, то скоро получим утешение. Скорбеть здесь – значит требовать чего-то вышеестественного. Если ты родился человеком и смертным, то зачем скорбишь о том, что совершилось сообразно с природой? Ты ведь не скорбишь, что поддерживаешь жизнь свою пищей? Ведь не домогаешься того, чтобы жить без пищи? Так поступай и в отношении к смерти, и не ищи до времени бессмертия, когда родился смертным. Это определено однажды навсегда. Не скорби же и не сокрушайся, но переноси благодушно то, что для всех вообще законоположено. Печалься лучше о грехах: это – хорошая печаль, это – величайшее любомудрие. Итак, будем непрестанно печалиться об этом, чтобы там сподобиться радости, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава во веки веков. Аминь.