Несколько слов о современном религиозном состоянии протестантской Германии на основании свидетельств об этом самих протестантов

Произносить суд о каком бы то ни было предмете, на основании лишь поверхностных наблюдений его, неразумно; судить и осуждать нравственно-религиозное состояние целой страны, без призвания, а тем более без достаточных данных для суждения, преступно. Наставление Спасителя: не судите, да не судимы будете, ближе всего относится к легкомысленному суждению именно о том, что составляет дело собственной совести каждого. Что в самом, по-видимому, набожном фарисее нередко кроется закоренелый безбожник, и что в отъявленном злодее живет иногда будущий сосуд божественной благодати и святило Христовой Церкви, – это известно из первых страниц истории Христианства, и должно было бы каждого, желающего бросить камень на ближнего, заставить наперед строго обдумать то, за что он берется.

По счастью, русский человек, так много отличающийся от других европейцев в своих сношениях с иностранцами, обладает и этой великодушной наклонностью, которая часто ставится ему в упрек, которая однако ж, отнюдь не унижает ни христианского, ни вообще человеческого достоинства, – это именно наклонностью замечает в иностранной жизни скорее хорошие, чем дурные и неприятные стороны, и легко увлекается первыми, не взвесив достаточно последних: наклонность, правда, простирающаяся нередко до крайности и в таком случае, как всякая крайность, конечно вредная и достойная сожаления.

Путешествовавшие по протестанской Германии любят рассказывать о солидном течении жизни немцев во всех отношениях, об их разумном участии в делах общественных, об их успехах по части наук, искусств, промышленности, об идеальности их семейного быта, об отсутствии между ними нищих и бродяг, и т. д. А так как русские заграницей из любопытства заходят между прочим и в протестанские храмы, любят иногда послушать хорошего проповедника и бывают не прочь потолковать о делах Веры: то из этих рассказов не малая доля выпадает и на счет религиозных впечатлений. Готический, полуосвещенный храм; отсутствие в нем всяких следов земного блеска и всяких украшений; чинные собрания верующих, с молитвенниками в руках задумчиво расположившихся на голых скамьях храма; их общее пение под медленные звуки хорошего органа; появление на кафедре, одетой в черном, обыкновенно скромной фигуры пастора, его благоговейная молитва от имени собрания, при этом обыкновенно встающего со скамей и смолкающего так, что кажется слышно биение сердца молящегося; его образованная речь, одушевленная нередко неподдельной любовью ко благу паствы – вот впечатления, иногда так сильно действующие на доброе и с детства набожное сердце русского, что он умиляется до слез и от души готов с протестантами молиться Богу. А тут, вне храма, – в самом городе, то встречается протестанская сестра милосердия, торопливо идущая в сиротскую школу или к постели умирающего бедняка, то разносчик библий и других назидательных книг, за ничтожную цену кротко предлагающий сокровище Слова Божия; а там – за городом, как нарочно попадается на глаза учитель народного училища, или же и сам пастор, окруженный толпою веселых мальчиков и в дружеской беседе с ними поучающий их единому на потребу: и во все эти и другие подобные явления протестанского мира, тем неотразимее действующие на воображение, чем они новее и неожиданнее, так поражают восприимчивый ум и подвижный темперамент русского человека, что он не знает, что наконец ему и думать о своем древнем Православии и чужом, опасном протестантизме, и потом, возвратившись к себе в отечество, действительно долго думает и часто рассказывает о благочестивых, удивительных немцах!

Добрая черта русского характера, так способного к беспристрастному исполнению апостольского совета: все испытывайте, хорошо держись! Если уже Промысл приводит кого-либо в сношения с иностранцами и иноверами, кто бы они ни были, то с христианским настроением согласные, благороднее и во всех отношениях благотворнее, хотя и не зная их хорошо и с этой стороны понимать их жизнь, нежели, зная их еще меньше или же вовсе не зная, намеренно или ненамеренно видеть в них только дурное и отзываться об них только с этой стороны. Этой последней мерой чаще всего отмеривают нам православным немецкие богословные пасторы. При всем их углублении в Слово Божие и при всей энергии их пасторской деятельности, чувства чести и совести нисколько им не мешает, при всяком удобном случае, продолжать публично и печатно называть нашу православную Церковь отжившей, засохшей в своих обрядовых форматах, омертвевшей Церковью. Даже наиболее либеральные богословы, и в этом качестве пользующиеся большой известностью и авторитетом в ученом протестанском мире, подробнее характеризуют религиозное состояние вообще всех православных славян, например, буквально в таких чертах:

«Религия для славян есть не более, как внешняя дисциплина, в самом благоприятном случае имеющая значение только для приготовления к Христианству. Внутренняя религиозная сосредоточенность и научное углубление в них мало встречаются; очень чувственная, основная черта характера славянской национальности особенно обнаруживается в религиозной области, греческое богослужение имеет оттенок почти материалистический: образа, церемонии, драматической сцены, символические изображения сменяются в нем в самых различных видах. Слова, живого и прямо идущего от сердца и совести у них почти нет. Об религиозном обучении народа и речи быть не может. Глухой застой в учении, в богослужении, в управлении, духовенство лишено всех условий умственной возбужденности и духовного достоинства. Можно сказать, что у славянских народов Христианство по большей части окристаллизовалось, ist crystallisirt.» (Allgemeine Kirshlische Zeitachris von Prof. Dr. Schenkel. Erstes Helf S. 10. Elfberfeld, 1860.)

В ораторских произведениях протестанских проповедников особенно нравится изображать нас под видом дикой пелены, к которой рука цивилизации должна привить благородно росток с цветущего дерева германской (т.е. протестанской) жизни¹. Впрочем, слыша такие нелестные отзывы о себе, православный мог бы, если бы только это было по-христиански, несколько утешиться тем, что в устах протестанских богословов такие отзывы составляют чуть не половину сравнительно с теми выражениями, какие они, можно сказать прямо в глаза в ученых трудах своих преследуют римскую церковь. Для этой церкви они в будущем не могут представить себе ничего сколько-нибудь христианского: гнилая яма, тлеющий труп, зараза всех сторон общественной и частной жизни – вот их энергическая терминология на счет темы, тезуитов и всех ультрамонтанов, к которым для них по необходимости относятся все паписты, добросовестно исполняющие постановления своей церкви.

При всем этом, однако ж, что немецкий протестантизм так категорически судит и осуждает другие христианские вероисповедания и в таком благоприятном свете представляется иногда великодушному наблюдению иностранного путешественника, состояние его в Германии отнюдь не так вожделенно, как кажется, и едва ли так серьезно озабочивало церковные протестанские правительства, как оно озабочивает их в настоящее время.

Мы не думаем погрешить против христианской любви к иноверным братьям нашим, указывая на существующее у них нравственно-религиозное зло, не по личным наблюдениям и соображениям, а по тому, как они сами испытывают и изображают его. Для русского это указание есть долг пред отечественной церковью, особенно в такое время, когда умственное движение и личная свобода – эти два существенных элемента нравственно-религиозной жизни, возбужденные отчасти под влиянием веяния из Европы, выступают на первый план и в новом виде готовы сложиться в основание народной русской жизни: если когда, то в такое время для Церкви особенно важно напоминание о том, что может ожидать ее в последствие времени, если это основание будет выработано и положено без влияния того Духа, которым в православной народной жизни еще больше, чем в физической, все живет, движется и существует.

Протестанские правительства, сказали мы, в последнее время особенно озабочены нравственно-религиозным состоянием Германии, – и есть почему озаботиться. Зло, лежащее в основном начале самого протестантизма, то есть, в личном, совершенно свободном исследовании Слова Божия, другими словами: в отвержении всякого на земле Божественного авторитета, следовательно всякого положительного Откровения, – со всеми последствиями своими начинает выступать наружу только в последнее время; последний плод этого независимого исследования – решительное неверие, семена которого с церковных кафедр так обильно сеялись в прошлом и первой четверти нынешнего столетия, только теперь начинают созревать собственно в народных массах; опустошение, произведенное в умах и сердцах некогда действительно простодушных и набожных немев, только теперь с ужасающей последовательностью проникает во все слои протестанского общества. Все, что в первоначально протестантизме, в первых реформаторах оставалось истинно-христианского, в настоящее время большинством без всяких околичностей признает остатком католических суеверий, данью слабостям человеческой природы, – и отвергается, как явное противоречие более мудрому будто бы современному, господствующему повсюду духу времени. А это и есть именно тот дух отрицания, для которого не существует ни души человеческой, как чего-то независимого от тела, ни греха, ни, следовательно, спасения и Спасителя мира, для которого вся система общественной нравственности; весь порядок гражданского и семейного быта, вся цель ежедневных предприятий и трудов – определяется наибольшей долей материального блага, наилучшим удовлетворением естественных потребностей целых обществ и каждого человека в частности. Все, что возвышает человека над этой животной сферой, что напоминает о долге совести, о Боге, о будущей жизни, что делает мир души и внутреннее счастье среди всех превратностей жизни, что связывает общество самыми крепкими и вечными узами любви и единоверия в Боге – все это для большей части народных масс есть вредный признак воображения, развращенного Библией и духовенством, есть злонамеренная ложь, отрава истинного счастья человеческого рода.

Протестанские церковные правительства давно предвидели приближение этой опасности, и с 30-х годов текущего столетия, именно со времени благотворного толчка, данного всему немецкому протестантизму Шлейермахером и его школой, истощали и истощают все усилия к возрождению в Германии тех христианских убеждений, какими будто бы дышал период реформации. Но ни библейски-церковное, более и более усиливающееся направление и ревностная деятельность современного протестанского духовенства; ни множество замечательных богословских факультетов при немецких университетах, защищающих достоинство и права богословия против материализма; ни повсюдное существование народных школ, широко открытых влиянию местных пасторов; ни общество Густава Адольфа, при недавности своего существования (с 1833 г.), влиянием своим успевшее оцепить весь протестанский мир в самых отдаленных его пределах; ни ежегодные сеймы протестанских представителей всех наций для совещания о делах веры и церкви, ни так называемых Kirchentag (с 1848 г.), ни усилия внутренней миссии, с учреждения этого сейма и под его влиянием стремящейся учеными средствами и благотворительными учреждениями возбудить в Германии сочувствие к интересам Христианства; словом – ничто не в силах более защитить массы народа от опустошения, первая искра которого лежит в самом зародыше протестантизма и со всех сторон более и более раздувается современным движением во всех сферах европейской жизни, и в политической, и в учено-литературной, и в промышленной.

В какой степени это суждение справедливо, можно видеть из двух нижеследующих свидетельств. Одно из них принадлежит Церковно-Евангелической² Конференции, которая лишь несколько лет тому назад организована их высших духовных сановников всех протестанских стран Германии – и ежегодно имеет свои собрания в Эйзенахе. Это свидетельство, как церковно-политический документ, относящийся к современной Германии, в нашем вопросе имеет особенную важность. Оно напечатано в Protokolle der deutschen evangelischen Kirchen-Conferenz in Eusenach, ahgelhalten von 30 Juni bis 7 Julis 1859, S. 80–142. Другое свидетельство заимствовано совсем из противоположной стороны протестанского общества, из частных заметок Colporteur’a – разносчика библий, сообщенных им в редакцию самого древнего журнала: Allgemeine Kirchenzeitung состоит под главным надзором дармштадтского Предата, доктора Циммерманна и совершенно вопреки своему обыкновению дает гласность статье, крайне нелестной для протестантизма, но и особенно потому, что пред автором, как человеком неученым и неофициальным, протестанское общество открывает себя у себя в доме совсем в другом свете, чем пред пастором в храме или при других особенных случаях. Оно помещено в 85 и 86 номерах указанного журнала за 1860 год.

Мы передадим по возможности буквальный перевод этих свидетельств с некоторыми сокращениями.

1.

Поводом для евангелистической церковной конференции, в последнем заседании ее (в 1860 году эта конференция не собиралась), к рассуждению о современном состоянии протестантизма послужило сделанное ей предложение Королевско-Саксонского Министерства Народного Просвещения и Духовных Дел – обсудить степень христианского просвещения в немецкой евангелистической церкви и указать долю церковных правительств в этом отношении. Референтами по этому важному вопросу назначены были пользующиеся справедливо авторитетом в евангелистических обществах главный придворный проповедник в Дрездене доктор Liebner и по своим ученым и литературным духовным трудам весьма популярный в Германии прелат великого герцогства Баденского доктор Ullmann. Оба они составили и прочитали в Конференции весьма подробно доклады, сполна напечатанные в помянутом нами протоколе.

И тот и другой доклад, в существе решения вопроса вполне согласные между собою, разделяются на две части: одну преимущественно теоретическую, излагающую факты, относящиеся к данной теме, – другую, преимущественно практическую, из этих фактов выводящую практические задачи для церковного правительства. Вот главные из этих фактов по докладу доктора Либнера, имеющие отношение к нашему предмету:

«Первый факт есть – поистине изумительное невежество как образованного, так и необразованного класса в том, что существенно относится к Христианству и Церкви и вообще к религии, – невежество не только отрицательное, то есть отсутствие христианских понятий, но и положительное, то есть господство понятий чуждых Христианству, понятий языческих и иудейских. Это невежество исходит от ложного понимания Лица Христа Спасителя, которое совпадает или с евионистким учением о Нем, как о простом человеке, или в наилучшем случае с арианским лжемудроствованием о Нем, как о человеке необыкновенно одаренном свыше. А это ложное понимание Лица Христа Спасителя в свою очередь находится в теснейшей связи с понятием о Боге, о мире и об отношении мира к Богу: здесь – с одной стороны господствует популярный деизм, с другой столько же популярный пантеизм, соединение которых в полупантеистических системах так называемые образованные люди считают последней мудростью богословия и, хотя они настаивают на учение о Боге, как об абсолютной личности, в существе дела однако ж не верят ни в деизм, ни в пантеизм. Отсюда же с необходимостью вытекает и также господствует ложное понятие о грехе, который состоит будто бы в неизбежной недостаточности ограниченного существа, в естественной борьбе различных потребностей организма его, их которых будто бы только и может слагаться и развиваться его жизнь, – и который не имеет в себе ничего собственно греховного, виновного и нечистого, что́ нуждалось бы в искуплении, примирении и обновлении; далее – ложное понятие об искуплении, оправдании и вообще обо всех моментах истинного Христианства: вот в каких антихристианских убеждениях отражается превосходство ложного христианского общества! Эти-то убеждения в народном состоянии успели сложиться в своего рода систему, которая, выбрав из христианского учения, что ей казалось подходящим, и отбросив все остальное, стоит обособленно, вне основного Христианства и со своей точки зрения судит и рядит о Церкви и Христианстве.

Все это ученый богослов сокращенно выражает в таком результате: «немецкое протестанское христианство в большей части своих членов не понимает более своего отечества – реформации. Все, что Лютер и его сподвижники имели здравого в понятиях о Боге, грехе, Спасителе и спасении, что вызвало в них борьбу с злоупотреблениями папства, все это ныне считается их слабой стороной, остатками суеверия. Как велико бедствие церкви стало от такого положительного невежества, видно бывает всякий раз, когда, например, какое-нибудь живое, выходящее из глубины Евангелия движение успевает показаться на свет и затронуть народную среду: в обществе тотчас обнаруживаются недоверие, тотчас оно видит посягательство на просвещение, свободу народа и т. п.

Между причинами такого жалкого состояния христианского просвещения между протестантами доктором Либнер считает долгом указать преимущественно на другой важный факт – на распространение популярных изложений философских систем позднейшего времени и – стоящего в тесной связи с философским мировоззрением так называемых героев немецкой национальной литературы. «Как ни велико уважение, какого заслуживают мировая и преимущественно немецкая философия, однако нельзя не согласиться, что она сделалась популярной не столько в ее глубине и в том положительно содержании, которое отчасти соприкасается с Христианством, сколько во второстепенных отрицательных комментариях, – сделалась умственным достоянием нашего как образованного, так и необразованного класса, которое он называет своим умом и которое, говорит он, не позволяет ему верить в Христианство так, как оно дано в Слове Божьем, между тем как этот ум его не есть ум человека, созданного по образу Божьему, но ум впечатленный извне, частица или лучше помрачненное предание вольфовского, квантового, гегелевского и т. п. ума, наилучшим образом приспособленного к естественным потребностям человека. Тысячи думают формами этого ума и не могут иначе думать, хотя сами того не сознают, и вовсе не догадываются, откуда им премудрость сия. Тоже должно сказать о мировоззрениях героев немецкой литературы. И их этого сокровища народ усвоил себе в плоть и кровь не столько великое и лучшее, сколько малое и дурное. И этим-то силам пасторы, богословы, церковные правители так долго предоставляли вырабатывать духовную народную субстанцию, и с своей стороны не только не сделали ничего равносильного и равно важного, что могло бы противодействовать этим силам, но отчасти и сами увлечены были ими во многом…»

Доктор Либнер, в дальнейшем продолжении своего отчета, утешает себя и Конференцию лучшим направлением современного протестанского духовенства особенно же богатым средствами новейшего богословия вообще, говоря, строго основано на глубоком изучении Слова Божия церковных символических современных потребностях общества, и всю остальную часть своего отчета заключает так: «короче сказать: великий недостаток христианского просвещения в обществе очевиден; но с другой стороны уже готово и богословие, дающее возможность восполнить этот недостаток. Поскольку же между богословием и обществом – пропасть непроходимая; то задача состоит в том: как осуществить их соединение, как это богословие ввести в народное сознание?

Краткое указание средств этого соединения, весьма подробно рассмотренных Референтами, евангелистическая церковная конференция выразила в следующем, единогласно принятом всеми ее членами (около 25 высших протестанских духовных сановников Германии), общем заключении по изложенному предмету:

«Конференция, по выслушании богатых содержанием отчетов гг. Референтов, проникнутая важностью обсужденного ими предмета, объявляет свое согласие с этим содержанием в том смысле, что если всегда и везде существенную обязанность и задачу церковного правительства составляло поощрение всеми зависящими от него средствами распространения основательного и живого, библейски-церковного познания в церкви и школе; то в настоящем времени и в современных отношениях христианского общества лежит особенное, всегда возобновляемое побуждение к исполнению этой обязанности. Выражая свою почтительнейшую благодарность Королевско-Саксонскому Церковному Правительству за это, из уст союзного церковного правительства особенно важно напоминание, Конференция объявляет свое согласие и с тем, чтобы не только верно пользоваться существующими с общими средствами к распространению Слова Божия, каковы: проповедь, толкование Библии, катехизация, христианское наставление юношества в низших и особенно высших школах, – но чтобы поощрять и те средства, которые имеют целью – постоянное продолжение научного углубления духовенства (der Lehrstandes) в богатство Слова Божия, особенно же поощрять регулярные собрания богословских конференций и кандидатов на пасторство». (Protocolle der deutchen evangelishen Kirchen-Conferenz in Eisenach, ahgehalten vom 30 juni bis 7 juli 1859, s. 21. 22).

2. Черты из жизни колпортера (разнощика библий) в одном из второстепенных городов Германии³

В прекрасное летнее утро, оставив свой родной очаг, с тяжелой ношей, составленной из христианских назидательных книг и картинок, приближался я к одному богатому фабричному городу, имеющему около 8000 жителей, чтобы, как заповедал мой Господь, раскинуть мою мрежу и чрез распространение христианских назидательных сочинений действовать во славу Его царства. Победивши первые затруднения из-за полицейского позволения для своих занятий в городе и нашедши для себя пристанище, которое милосердый Спас и Господь мой указал мне в одном христолюбивом семействе, я в полдень отправился на сей подвиг.

Разносчик стучится в дверь (для краткости Allgemeine Kirchen-Zeitung передает рассказ разносчика в 3-м лице). Ему отвечают войдите.

Он входит с кипой картин в руках и с мешком книг на спине, и предлагает библии, новые заветы и целый выбор наилучших христианских молитвословов и других назидательных книг, начиная с целых собраний проповедей до самых небольших статей ценой в один пфенниг (около полушки). Разносчику с удивлением смотрят в лицо и отвечают коротко и ясно: нам не нужно Слово Божие, оно уже есть у нас.

Разносчик вежливо спрашивает: не нужен ли им может быть молитвослов, чтобы утром и вечером всем иметь по нему молиться Богу, просить Его о своих нуждах и благодарить за все благодеяния, которые Он ежедневно и так щедро изливает на нас?

Хозяин дома отвечает: нам некогда молиться, утром рано принимаются за свою работу и работают, пока опять не лягут в постель, на другой день повторяется то же.

Разносчик: «Но разве у вас нет времени для принятия пищи? Разве вы не завтракайте, не обедайте и не ужинайте? Отчего же вы о теле заботитесь, а о бессмертной душе вашей готовы совсем забыть?

Несколько смущенный и по-видимому обличаемый своей совестью хозяин отвечает: да, вы правы; но утренняя и вечерняя молитва совсем вышли из употребления; о ней никто не думает; по окончании работ все спешат или веселиться, или прямо спать.

Разносчик: разве не безрассудно с нашей стороны так беспечно жить для одного земного, день и ночь мучиться из-за того, что достанется в пищу червям, и не думать о спасении нашей души?

Домохозяин остается при том, что у них вовсе нет времени для молитвы и чтения библии. Разносчик отправляется дальше и стучится у дверей другого дома.

После обычного приветствия, он, как и в первом доме, предлагает свой товар, и снова ему отвечают: мы не нуждаемся в Слове Божием и молитвословах; у нас наверху целые ящики и корзины с книгами, и никто их не читает. Разносчик просит из большого собрания их назидательных книг показать ему хоть одну. На это охотно соглашаются, но не находят в комнате ни одной книги. Наконец хозяйка дома приносит пачку журналов – политических, исторических, и между ними один религиозного содержания; выражение довольного лица ее показывает, что она высоко ценит свои книги; это, говорит она, дорогие для нее книги, – особенно в религиозном журнале видит она большое сокровище и ни в чем более не нуждается. Но, увы – не знает она, что ее обманули самым жадным образом. В ее назидательных книгах проповедуется самый сухой рационализм, учение о добродетели без веры, без возрождения, без оправдания, – а во многих книгах самое дерзкое неверие; и все это в таком виде, что евангельская истина, как необходимое основание спасения, отвергается самым тонким образом, и содержание книги для естественного человека представляется столь привлекательным, что он думает видеть в ней одни ангельские воображения. Все усилия убедить бедную женщину, что она обманута, разочаровать ее в ложных надеждах, остаются напрасными. Наконец она сознается, что и этих книг не читает, да и вообще вовсе не имеет для этого времени.

Отправившись дальше, разносчик входит в жилье одного ткача и находит отца, мать и детей в работе. Наконец-то, думает он, нашел он везение, и ласково предлагает Слово Божие и другие христианские книги. Но тот же дух неверия отвечает ему и здесь: не нужно нам Слово Божие, и без того у нас довольно книг; а для молитв – совсем нет времени; работай с утра до вечера – вот наше дело! Как машина, мы привязаны к работе; в самый воскресный день хозяин фабрики заставляет работать; а не захочешь работать, так без хлеба останемся.

Разносчик: разве мы не обязаны Бога слушаться больше, чем людей? Разве не положено проклятье на праздничную работу? И человек, созданный для вечности, разве не имеет нужды в успокоении себя от труда? Ведь он не зверь, созданный только для чувственной, земной жизни, а имеет высшие потребности.

Работник в ответ рассказал, как фабрикант за пять талеров достает позволение на продолжение работ и в воскресные дни, и потом силой заставляет людей работать. «Если он и даже приобщался в воскресенье, и тогда, возвратившись домой, он всем семейством тотчас должен взяться за работу; а не успею приготовить данную работу к понедельнику или вторнику, то хозяин не даст больше никакой работы.»

С прискорбным сердцем оставил я, пишет разносчик, это жилье, так как дальнейшие старания навести семейство на лучшие мысли не обещали никакого успеха. Что особенно до крайности огорчало мое сердце, это то, что христианское начальство письменно дозволяет нарушать святость воскресного дня. Такого рода сопротивления событий напоминают то прошлое время, когда Тетцель приходил во Саксонию и за деньги арендовал совершение и отпущение будущих грехов! Горе, горе…

Разносчик странствует дальше. Входит в дом, в комнату, которые по человеческому соображению свидетельствует о благосостоянии хозяев, и самым вежливым образом предлагает свои книги. Хозяин дома сухо отвечает: не нужно нам Слово Божие, лучше бы повести о разбойника. Несколько озадаченный таким ответом, разносчик отвечает, что эти повести ведут к гибели, а Слово Божие приводит к жизни. Но хозяин дома остается при своем, что он вовсе не нуждается в молитве и еще меньше в молитвослове. С глубоким чувством сокрушения вышел разносчик из этого дома: ему казалось, будто он странствует по мертвому полю, где ему повелено возвещать евангелие мертвецам…

Входит в следующий дом, где снова находит бедных людей и думает, авось либо здесь примут Слово Божие. Но – и здесь то же неверие: не ходите вы больше с христианскими книгами, говорит разносчику отец семейства, – Христианству скоро конец; несите рассказы о разбойниках и убийцах, скоро найдете сбыть. О молитве в наше время никто не думает: работать и работать, есть и пить – вот дело человека! Помолюсь я целый день – ничего не упадет для меня с неба; а буду работать, – с хлебом буду; молитва ровно ни к чему не ведет.

Разносчик: Христос сказал: небо и земля прейдут, но слова мои не прейдут; человек и всякая похоть мира прейдут, но прейдет Христианство; не хлебом одним живет человек, но и всяким словом, исходящим из уст Божиих. Велико нынешнее неверие и отпадение от Христа: но Господь знает своих и еще любит их. Господь удержит за Собою победу над всеми своими врагами.

Отец семейства: еще пятьдесят лет тому назад этот город был христианским, благочестивым городом; когда, бывало, вечером ударят в колокол, молитва и пение еще раздавались в семейных собраниях; теперь же все это, кажется, совсем исчезло: духовные песни замолкли, а срамные народные каждый вечер слышны на улицах.

Разносчик продолжает свое странствие. Входит опять в большой дом, занимаемый знатными людьми. В комнате, в которую он вошел, находится одна дама.

Разносчик: я продаю Слово Божие: библии, новые заветы и другие христианские и молитвенные книги.

Дама: я не молюсь.

Разносчик: отчего же вы не молитесь?

Дама: оттого, что это бесполезно.

Разносчик: нет, молитва не только не бесполезна, а необходима. Что дыхание для естественной жизни и пища для тела, то же молитва и Слово Божие для внутреннего человека. Если мы не будем ежедневно питать свое тело необходимой пищей, – оно зачахнет и должно наконец совсем погибнуть от голода, и если прекратится дыхание, то с ним вместе прекратится и жизнь. Так точно и в духовном отношении. Если мы не питаем себя ежедневно Словом Божиим, то внутренний человек наш чахнет, и если прекратилась наша молитва, то мы омертвели духом и, как мертвые духом, мы не наследуем царства небесного.

Дама: я и не желаю царства небесного.

Разносчик: отчего же вы не желаете?

Дама: в царстве небесном все нищие; я не хотела бы между нищими находиться…

Разносчик отправляется дальше, на противоположную сторону улицы, к небольшому дому; вошедши в комнату, в которой стоят четыре ткацких станка, он снова вежливо предлагает свои книги. Никто не отвечает. Тогда он берет из кармана небольшой молитвослов Иоанна Габерманна, подходит к одному из молодых людей, работающих за станками, и предлагает ему молитвослов, как такую книгу, в которой он утром и вечером и во всякое время может найти для себя назидание.

Молодой человек, нагло глядя разносчику в глаза, отвечает: я вовсе не христианин – я язычник.

Разносчик: не думаю; язычники бывают черные или смуглые, вы же с виду скорее христианин. Впрочем, может быть вы правы: и между христианами завелось много язычества.

Молодой человек: теперь никто не молится; принесите-ка лучше хлеба да мешок с деньгами – вот наш бог! О книгах же ваших мы и знать ничего не хочем: деньги и деньги – вот в чем нужда!

При этих словах все находившееся в комнате работники нагло засмеялись.

Разносчик, посмотрев серьезно молодому человеку в глаза, отвечал: когда вы предстанете на судище Христово и услышите вечный приговор Бога, и когда по всему небесному пространству раздастся: он погиб, на веки осужден, – слышите – на веки осужден! Тогда вы не будете так дерзко, как сегодня, смеяться.

Молодой человек как будто с некоторым страхом смотрит на разносчика.

Разносчик: подумайте о состоянии вашей бессмертной души. Если бы вам пришлось только десять, двадцать или пятнадцать лет прожить в подземной темнице, без дневного света: какое бы это было мучение! Но это мучение было бы блаженством сравнительно с последним приговором: на веки погиб! Вечность в муках, в аду! Если не обратитесь, и вас то же настигнет.

Молодой человек с прежней наглостью: все, что вы говорите вздор; в библии тоже – ложь. Моя душа благословляет хлеб и мешок с деньгами – вот мой бог!

С этими словами в комнате снова раздался общий смех.

С тяжко-богобоязненным сердцем оставляет разносчик это жилье и вздыхает о крайнем развращении рода сего. Продолжая свое странствие, он заходит в типографию, ближе всего лежащую на его пути, и снова предлагает свои книги.

Домохозяин: у нас молитва не в моде; были бы только деньги…

Затем домохозяин наговорил множество оскорбительных для религии предложений, смеялся над божественными и человеческими учреждениями, над духовными и мирскими людьми, сохраняющими хоть тень Христианства, над миссиями и библиями.

Разносчик: что касается до миссии, то учредил ее сам Господь, сказавший, Идите в мир весь и учите вся народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа. И если бы тысячу лет тому назад англичане не пришли к нам, то и доселе мы были бы язычниками и не моли бы пользоваться благословениями Христианства.

Домохозяин: гораздо бы лучше было оставаться в язычестве. При этом он сжал свой кулак и, с угрозой показывая его разносчику, прибавил: кажется и вы тоже из иезуитской компании? Это слышно в вашей речи…

Разносчик вышел и спокойно направился к дому, находившемуся на дворе за предыдущим. Входит в небольшую, низенькую комнату, где по-видимому приютилась бедность. Мужчина работают у наковальни. Когда разносчик показал и предложил ему свои книги, бедный слесарь совершенно спокойно отвечает ему: я ничему не верю; что человек – что зверь – все равно; то не мертво, но не имеет никакой жизни, – то же с человеком. Природа – все! Рождаемся, известное время живем и умираем: смерть оканчивает все!

Разносчик: нет, добрый человек, это не так. Видите вы солнце? Как верно то, что оно на небе, как несомненно, что мы теперь оба стоим, един против другого; также верно и несомненно то, что есть Бог, есть вечность, есть воздаяние, и что никаким другим путем мы не можем оправдаться и достигнуть спасения, как только через Иисуса Христа, Распятого. Верите ли вы или не верите, тем не менее все это остается вечной, непреложной, божественной истиной.

Слесарь: с несомненностью вы, однако ж, не можете этого сказать?

Разносчик: о, да; вот Слово Божие (у него в руках новый завет), которое пребывает вечно; оно вместе с нашим собственным опытом подтверждает, что Иисус Христос есть истинный Бог, есть наш преблагословенный Искупитель и Спаситель. И если бы явился с неба ангел и стал бы иначе возвещать о Нем, то я вместе с Павлом сказал бы ему: анафема!

Слесарь, помолчав, потрепал разносчика по плечу и сказал: желал бы я иметь возможность верить и был бы может бать также счастлив, как вы; ах, вы счастливый человек! В юности я много читал, но все такие сочинения, из которых пил лишь яд неверия. Через знакомство же с одним евреем погиб!!! Последние впечатления моего детства, и вот доселе ничему не могу верить.

С участием указал ему разносчик на библейские обетования, что если бы он пожелала верить и стал просить веры в молитве, и если бы его сердце действительно болело о грехах и неверии, то Господь Бог без сомнения умилосердился бы над ним и даровал бы ему веру и блаженство.

Слесарь еще раз вздохнул: ах, если бы я мог верить! – и разносчик оставил это жилище с убеждением, что милостивый Спас без сомнения умилосердится и над этим жалким человеком.

Новый пример безбожия представляет случай, когда разносчик, рано утром вошедши в одно жилье и предложивши хозяину христианские книги, получил от него в ответ: мне вовсе не желательно быть на небе; лучше хотел бы я разводить огонь в аду.

Один пожилой мужчина, когда ему предложены были молитвы ко Святому Причащению, отозвался: они не ходят ко Святому Причащению, а если захотят есть и пить, то могут это делать и дома.

Это и многие подобные случаи продолжает в своих записках разносчик, могут самым разнородным образом доказать, как глубоко корениться неверие нашего времени и как явно выступает наружу внутреннее отпадение от Христа.

Это уже не то почитание Слова Божия, которое удерживает человека на известной степени честности, когда он, хотя и не верует, по крайней мере с уважением говорит о Боге и божественных предметах, – не тот даже фарисейский дух, который любит украшаться собственной праздностью и добродетелями, но – полное отпадение. Это есть безбожие, которое отвергает все божественное и нагло издевается над самым святым. Пройдите вы целые города и деревни, исходите все улицы от одного конца до другого, побывайте в каждом доме, в каждом жилье, всегда найдете этот дух лаодикийской Церкви: «разбогатели и сыты; а не знают, что жалки, нищи, слепы и наги». Библия для многих есть не что иное, как школьная книга; когда им предлагает ее разносчик, они спешат ответить, что их дети еще не ходят в школу, сами же они – родители, вовсе не имеют в ней нужды. Молитва и домашнее богослужение для очень, очень многих есть дело совершенно стороннее; в воскресный день работают, а в понедельник отуманивают себя напитками и предаются плотским удовольствиям. При все том недовольство – главная болезнь работающего класса людей. В наглых разговорах между собой они часто издеваются над хозяевами, от которых зависит их хлеб, и – как бы им хотелось сбросить с себя их тяжкое иго! Хозяева с другой стороны и вообще высший образованный класс общества стали в самые холодные, эгоистические отношения к работающему классу: ядовитое дыхание неверия заразило и эту часть общества; удовольствия света составляют наивысший предмет их стремлений; увлеченные силой духа времени, спешат и они к своей гибели. Целые общины с головы до ног – в неизлечимой болезни.

Конечно, и в Содоме Господь имел своего Лота, и в Вавилоне – верных своих, еще поклоняющихся Ему; то там, то здесь встречается душа, которая любит Слово Божие и крепко держится евангельской истины, и молитвами которой держаться основания вселенной: но это – едва заметные оазисы среди необозримой пустыни; разъединенные между собою, они со всех сторон открыты давлению и презрению света; где этот последний торжествует, там они вздыхают; где он ликует громко в своих безбожных песнях, там те едва, едва отваживаются в своих утренних и вечерних собраниях возгласить свои благодарственные и молебные гимны, и то с опасностью подвергнуться осмеянию со стороны уличных мальчиков.

Протоиерей Иоанн Янышев

14/26 Ноября, 1860 г.

Нисбаден.