Подвиг
В библейском рассказе о том, как силач Самсон разорвал на дороге льва, находишь меньше удовлетворения, чем в повести о юноше Давиде, который с одной пастушеской пращей вышел на увешенного доспехами, похвалявшегося Голиафа, и, призвав силу Божию, свалил гордого великана. И победа Самсона над тысячью филистимлян – не волнует. Замечательный подвиг, но бесподражательный. Удивление пред ним «блокирует» сознание, не вводит в жизнь. Подвиг Самсона выше человечности. Словно вся сила его была действительно не в сердце, внутри, а во вне, в волосах. И когда коварная женщина Далила остригла волосы Самсона, вся его сила исчезла. Библия – глубочайшая книга. И ребенок понимает, что у Давида не в волосах сила, а в сердце, в большом, великодушном и мужественном сердце.
Подвиги, несомненно, разделяются на два рода: Самсоновы и Давидовы. Самсоновы подвиги – «волосяные», а Давидовы – подвиги сердца… «Волосяной» – это случайный герой, не онтологический. «Однобокий». Его геройство эпизодично и лишено этического смысла. В «человечестве волосяных героев» нет сияния человечности. Ими могли быть и фанатики-чеченцы, и удалые казаки-Крючковы, и гордо стоявшие пред расстрелом матросы революции, и такие герои белой армии, как Слащев, Скоблин. «Волосяной» герой может показать необычайную храбрость, хладнокровие, выдержку, презрение к смерти, забвение себя в минуту геройства; но сейчас же после этого, или немного позже, может стать зверем в человеческом образе, человеком, лишенным всякой нравственной устойчивости. У всякого Самсона есть не только своя Далила, но и свои волосы, лишающие его геройства, – геройства, сосредоточенного лишь в нравственной периферии «волос». Это героизм – лишенный третьего измерения – глубины. Героизм же Давидов – подвиг, идущий из глубины человечности. Давид тоже подвергается соблазнам и нередко уступает им, но быстро пробуждается в своей человечности.
Есть героизм, носящий человека, а также есть героизм, который человек в себе носит. Подвиг, зависящий «от волос» (иначе сказать, от случайного настроения, от стакана вина, от понюшки кокаина или просто от железных нервов), – низший род подвига. Подвиг, зависящий от внутреннего содержания человеческого сeрдца, – высший его род. И Пугачев, и Стенька Разин были храбрецами и удальцами. Но подвиг Суворова – иной тональности, иного духа. Подвиг Суворова проникнут служением верой и настроенностью души. Это результат всежизненных убеждений.
Мы привели пример известного Давидова подвига: победы над Голиафом. Но вот менее известный, но, может быть, еще более яркий пример истинного подвига. Давид скрывается от Саула, врага своего, желающего из зависти его убить. Утомленный Саул засыпает в палатке своего лагеря. Давид с Авессою тайно пробирается к нему в лагерь и достигает его палатки. Вот что говорит об этом Библия:
«Пришли Зифеи к Саулу в Гиву и сказали: вот, Давид скрывается у нас на холме Гахила, что направо от Иесимона. И встал Саул, и спустился в пустыню Зиф, и с ним три тысячи отборных мужей Израильских, чтобы искать Давида в пустыне Зиф. И расположился Саул на холме Гахила, что направо от Иесимона, при дороге; Давид же находился в пустыне и видел, что Саул шел за ним в пустыню; и послал Давид соглядатаев и узнал, что Саул действительно пришел. И встал Давид, и пошел к месту, на котором Саул расположился станом, и увидел Давид место, где спал Саул и Авенир, сын Киров, военачальник его. Саул же спал в шатре; и народ расположился вокруг него. И обратился Давид, и сказал Ахимелеху Хеттеянииу и Авессе, сыну Саруину, брату Исава, говоря: кто пойдет со мною к Саулу в стан? И отвечал Авесса: я пойду с тобою. И пришел Давид с Авессою к людям Сауловым ночью; и вот Саул лежит, спит в шатре, и копье его воткнуто у изголовья его; Авенир же и народ лежат вокруг него. Авесса сказал Давиду: предал Бог ныне врага твоего в руки твои; итак, позволь я пригвожду его копьем к земле одним ударом, и не повторю удара. Но Давид сказал Авессе: не убивай его; ибо кто, подняв руку на помазанника Господня, останется ненаказанным? И сказал Давид: жив Господь! пусть поразит его Господь, или придет день его, и он умрет, или пойдет на войну и погибнет; меня же да не попустит Господь поднять руку мою на помазанника Господня. А возьми его копье, которое у изголовья его, и сосуд с водою и пойдем к себе. И взял Давид копье и сосуд с водою, и пошли они к себе; и никто не видел, и никто не знал, и никто не проснулся, но все спали; ибо сон от Господа напал на них. И перешел Давид на другую сторону, и стал на вершине горы вдали; большое расстояние было между ними. И воззвал Давид к народу и Авениру, сыну Кирову, говоря: отвечай, Авенир. И отвечая Авенир и сказал: кто ты, что кричишь и беспокоишь царя? И сказал Давид Авениру: не муж ли ты, и кто равен тебе в Израиле? Для чего же ты не бережешь господина своего, царя? Ибо приходил некто из народа, чтобы погубить царя, господина твоего. Не хорошо это ты делаешь; жив Господь! вы достойны смерти за то, что не бережете господина вашего, помазанника Господня. Посмотри, где копье царя и сосуд с мздою, что были у изголовья его?» 1Цар. 26:12–16.
Героизм сердца. Его много бывает во всякой войне. Может быть, единственный смысл войны: явление героического самоотречения. Но бывает его еще больше в мирное время, когда подвиг великодушия благородства и бескорыстия еще нужнее, чем во время войны. Тайный подвиг, подвиг сердца никому не несет земного отличия. И главная война, духовная, идет в человеке всю его жизнь, до последней его земной минуты: война добра против зла и зла против добра; война истины с ложью, лжи с истиной. Война чистоты с грязью и грязи против чистоты. Наконец, война любви против злобы и злобы против любви. Достоевский выразил это: «В мире диавол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей».
Мы не могли бы сейчас говорить о подвиге, если бы ради нас не было проявлено ряда (может быть, даже длинного ряда) подвигов со стороны многих наших близких и вообще встречавшихся с нами в жизни людей. Мы все живем благодаря другим людям и подвигам других людей.
Прежде всего, мы обязаны подвигу матери. Сколько бессонных ночей у нее было в ожидании нашего рождения. И таких же ночей над беспомощным, беззащитным тельцем. Кто сочтет, взвесит все ее самопожертвование, все забвение себя, сострадание души и болезнь тела, чтобы мы только жили – чтобы мы выжили. А труд самозабвенный наших отцов. Счастлив тот, чьи родители не убоялись подвига деторождения и воспитания своего ребенка, работы над его характером, преодоления скверных его склонностей, когда они были еще в зачатке.
Разве не подвиг, например, для матери, – вразумить, наказать ребенка за его скверный поступок и не убояться услышать его плач? Разве не подвигом была работа наших воспитателей и учителей, таких часто терпеливых и внимательных к неблагодарным и злым детям? Но перешагнем через подвиг людей, окружающих наше детство и нашу юность. Вот мы взрослые, и окружены миром, «лежащим во зле». Сколько в нем для нас опасностей, соблазнов, падений и смертей! Куда ни оглянемся – всюду, как в кошмаре Достоевского, подстерегает нас «темная баня, а в углу ее паук». Что бы с нами было, если бы жизнь определялась только одними инстинктами людей-пауков, ткущих свою паутину во всех углах жизни? Если бы не было вокруг нас подвига человеческого! Подвига не как чего-нибудь только «особенного», эффектного, могущего быть описанным в увлекательной книге; но подвига ежедневного, тихого – людей, прошедших мимо нас, и скромно, может быть, даже тайно (сами того не замечая), оставивших в нашей жизни благоухание своей человечности. Посадивших в мире белый цветок подвига.
Подвиг, как говорит само слово, есть подвигание, стремление куда-то. Движение к какой-то цели, к какому-то смыслу. Это движение самой той высшей Жизни, той вечной Жизни, к которой должен приобщиться человек за его краткое-краткое пребывание на земле. Подвинуться надо человеку ввысь, вот его назначение. Различно «подвигается» человек. Оттого различны и подвиги его, без которых в жизни не было бы ничего прекрасного, кроме Творца и Его бессловесного творения. Но чрез подвиг делается прекрасным и человек, творение разумное, созданное для подвига на земле, и возвышения к вечной радости неба.
Подвиг, как и всякое движение, может быть горизонтальным – количественным, – совершаться в плоскости дурной математической и пространственной бесконечности, гегелевской «schlechte Unendlichkeit». И подвиг может быть вертикальным – «вниз» и «вверх». Совершающие человеческое жертвоприношение Ваалу или приносящие обет индусской богине оспы или холеры, подвигаются по вертикали (и конечно, вниз). Преп. Сергий Радонежский, Серафим Саровский и другие праведные, очищающие и очистившие свое сердце, – «подвижники вверх».
Бесчисленные усилия, тренировки, самоограничения атлетов, бегунов, боксеров, а также всяческих воздержников от пищи ради похудения, все это, несомненно, «подвиги горизонтальные», не возвышающие человека и не углубляющие его человечности. Во многих случаях катящие его по наклонности. «Кто не собирает со Мной, тот расточает» (Мф. 12:30; Лк. 11:23).
Подвижники, сделавшие подвигание вверх и вглубь Бытия главным импульсом своей жизни, – истинные люди.
Различны формы «подвижнической» человеческой жизни, но сущность ее одна: отдача себя последней. Божьей правде. Служение Богу чрез служение человеку; служение человеку в Боге. В более узком смысле слова, подвижниками именуются истинные монахи, пустынники, посвятившие жизнь ежемгновенному укоренению своего духа и своей воли в Боге, очищению своего сердца от самых глубинных в нем проявлений зла и темных эмоций.
Физические войны и всякая в мире борьба есть лишь отражение в физическом плане реальности духовной борьбы, предлежащей каждому человеку в этом мире.
Борьба имеет свои сроки. Времени принадлежит и связанный с борьбой, внутренней и внешней, вытекающий из этой борьбы подвиг веры в Бога, надежды на Бога, любви к Богу и человеку. Хотим или не хотим, нам предлежит в этом мире борьба. Но дух и характер этой борьбы мы можем выбрать сами. Мы можем бороться ложью, обманом, клеветой, грызться, пожирать, как шакалы и гиены, друг друга из-за куска мяса. А можем своей любовью к Богу и Его правде вырвать, убить свой грех. И обессилить и изменить убийственный дух в другом человеке.
Человек стреляет в другого из-за одного бессмысленного и неосторожного слова; и такой же человек бросается в бурное море спасать неизвестного ему человека. Люди употребляют совершенно такое же усилие мускулов, чтобы подтолкнуть падающего и чтобы поддержать его. Гангстер отдает весь свой разум, все свое время, волю и энергию, чтобы перевести деньги ближних в свой карман; и люди, такие же, как он, проводят дни и ночи в делах истинно человеческих, в трудах, милосердии и молитве, не только за друзей своих, но и за врагов… Какой диапазон волевых возможностей в человеке.
Один старец поучал подвигу такими словами: «Братья, что вы делаете, чего бы не делал злой демон? Вы скромно едите. Он совсем не ест! Вы мало спите, он совсем не спит. Вы отказались от лишних одежд, но у него совсем их нет… Во всем том, от чего вы отказались, вы еще не возвысились над ним. Но, братья, есть одно, от чего он не может отказаться, – это от злобы. Есть одно, чего он не может достичь, – это любви. Здесь начало и совершение истинного подвига». А. Хомяков верно сказал:
Подвиг есть и в сраженьи,
Подвиг есть и в борьбе,
Высший подвиг в терпеньи,
Любви и мольбе.
Если сердце заныло
Перед злобой людской,
Иль насильно схватило
Тебя цепью стальной;
Если скорби земные
Жалом в душу впились, –
С верой бодрой и смелой
Ты за подвиг берись.
Высший подвиг любви совершается незаметно. Слава этого состояния по-настоящему открывается только в итоге жизни.
«Один монах, – говорит древнее повествование, – не обладал добродетелями, которыми часто сияют иноки, и не прилежал особенно ни к постничеству, ни к молитве. Наконец, ударил час его смерти, – и собравшиеся вокруг него братия крайне удивлялись, видя, что этот беспечный, по их мнению, инок оставляет временную жизнь не только без трепета, но спокойно и благодарит Бога.
– Почему ты так беспечален, хотя предстанешь скоро великому Суду Божию? – спросили они. – Мы знаем твою жизнь и не постигаем твоего равнодушия.
Тогда умирающий сказал им:
– Отцы и братья, я жил беспечно. И ныне все дела мои представлены мне и прочтены ангелами Божиими. С сокрушением сердца моего я признался в них и ожидал приговора. Но ангелы сказали мне: «При всем небрежении, ты не осуждал ближних, и не было в тебе злобы!» При этих словах они разорвали рукопись грехов моих… Вот источник моей радости…
Сказав это, инок с миром отошел ко Господу».
Подвиг настоящий себя не осознает. В этом его красота. Когда все удивлялись нестяжательности и милосердию епископа ноланского Павлина, он думал, что ничего не сделал ни для кого. «Я подобен, – говорил он, – только бойцу, приготовляющемуся к сражению, и человеку, желающему переплыть через реку; оба они ничего еще не сделали, скинув с себя одежду…»
У колыбели младенца и у смертного одра, среди сильных, здоровых и среди прокаженных, расслабленных проходит подвиг человеческий. Сколько открытой красоты и еще больше незримой есть в самоотверженном человеке. И ко всем явлениям этой красоты можно приложить белое имя подвига.