Поездка в Суру и возвращение оттуда с Отцом Иоанном Кронштадтским

Не думала я, что мне Господь приведет и в нынешнем 1894 году увидеть благословенную Суру! В бытность нашу в прошлом году в Суре меня очень беспокоило и интересовало, как О. Иоанн был озабочен (как мне тогда говорили) относительно обсеменения лугов. Всякий знает, кто бывал на севере, как он беден растительностью: кроме дремучих лесов из сосны и елей, да всевозможных видов мха, ничего почти нет, – и я нигде в России не видывала такой жалкой и редкой травы, какая растет в Пинежском уезде. И там говорят, что от недостатка корма нередко бывает падеж скота. О. Иоанн все заботится, как бы оплодотворить песчаную почву, на которой так плохо все растет. В сентябре прошлого года мне случайно в газетах попалась статья о новом кормовом растении для скота, которое, как гласила газета, отлично растет на всякой почве и во всяком климате. Я обрадовалась и показала эту статью О. Иоанну. Он вполне одобрил ее, и эту-то траву он благословил мне свезти в Суру на пробу, и если она действительно полезна, развести ее и в других местах. Бог помог мне найти в Петербурге эти корни, и, получив 26 апреля из Вологды телеграмму, что первый пароход в Пинегу пойдет 3 мая, я с благословением О. Иоанна полетела в дальнюю дорогу, везя с собой и корни. Правду сказать, жутко было мне ехать одной, потому что несколько раз приходилось пересаживаться па пароходах, а в Архангельске и Пинеге по нескольку дней ждать их. Но Бог, видимо, благословил мне эту дорогу: в Вологде, Архангельске, Пинеге и в других местах добрые знакомые, узнав, с какой я целью еду, всячески содействовали моему путешествию, а в Усть-Пинеге на пароходе Володиных предложили даже бесплатный проезд в I классе до Веркольского монастыря (4 суток). Наконец, 16 мая я добралась до дорогой мне Суры и здесь была радушно встречена старыми приятелями и сурянами. Не могу выразить словами, что я чувствовала, опять увидя самый дорогой для меня уголок на земле: дорого мне было дышать там воздухом, ходить по той земле и видеть те места, где родился и провел детство наш великий молитвенник пред Богом.

С первых минут приезда я ушла в самые разнообразные хлопоты. Сейчас же посадили корни, которые к приезду О. Иоанна (через 2 недели) успели отрасти. Стали совещаться с священником и учительницей, как-бы лучше и торжественнее встретить дорогого Батюшку, с которым, как носились слухи, может быть, приедет и Архангельский Владыка Никанор. Убирались в церкви, приводили в порядок ризницу; в школе, – в этом любимом детище О. Иоанна и составляющем, главную его заботу, – приготовлялись к экзаменам. Надо отдать полную справедливость и искреннюю признательность священнику с дьяконом и учительнице с учителем за их безукоризненно добросовестное отношение к своему долгу, а равно и питомцам школы: с 1 октября минувшего 1893 года началось ученье, и дети, поступившие в школу совершенными дикарями, едва умевшие говорить, теперь, к концу мая 1894 года, отлично читали, знали много молитв, учили закон Божий, русский язык, арифметику, а писали так правильно и красиво по-русски и славянски, что я, по совести признаюсь, и во 2 классе гимназии не видывала у учащихся такого правильного и красивого почерка. Все мальчики и девочки хорошо шьют и вяжут, и сами себе сшили рубашки; все учащиеся в школе, 60 человек, говорят, прекрасно поют по нотам. И не верилось, что все это было достигнуто в 8 месяцев учения; видно, что и учащие, и учащиеся положили в ученье всю душу, – и дай Бог, чтоб эта школа на родине О. Иоанна, в самом глухом и отдаленном уголке России, так же, как и сам основатель ее, была образцом для всей России… Везде в Суре шла кипучая работа; все точно к светлому праздничку готовились... В свободное время я каждый почти день ходила гулять в два самые заветные для меня места: на место рождения О. Иоанна и на Поклонную гору. Первое – на противоположном от храмов конце села, совсем в поле, вблизи чуть живой старинной деревянной часовни, среди сыпучего песка; еще в прошлом году были видны только обломки (их я тщательно собрала тогда и храню, как вещественных свидетелей рождения О. Иоанна) полусгнивших бревен от той избушки, в которой в благодатную ночь на 19 октября 1829 года родился дивный избранник Божий... Боже мой! какими думами у меня тогда на этом месте бывала переполнена голова и сердце: вот тут, почти среди поля, в полуразвалившейся избушке, засветилась современная нам звезда земли русской и с годами все выше и выше, ярче и ярче стала подниматься и светить, и теперь далеко за пределами Руси ее видно, – и всем она светить живой крепкой верой в Бога, и всех она греет искренней горячей любовью к людям… Вот больной, приговоренный докторами к смерти; горький ли пьяница, или распутный, но желающий исправиться; супруги ли, измученные семейными разладами; неудачник ли в жизни, или невинно-опороченный и приведенный в отчаяние и тем подобные несчастные, – к кому им обратиться? Кто их поддержит и утешит? И они, слыша о теплом молитвеннике О. Иоанне, стремятся к нему как ближайшей звезде спасения их.... И он всех их с любовью принимает, о всех горячо молится, и по вере их Господь многим из них дает просимое. Искренно признаюсь, меня не так удивляют многочисленные исцеления, бываемые по молитве О. Иоанна (и искусный доктор может вылечить больного), как поражает тот благодатный нравственный подъем духа, совершающийся при содействии молитвы О. Иоанна над несчастными, заживо умершими душей (всякий испытавший знает, что нравственная болезнь гораздо опаснее телесной). Сколько приходится слышать и видеть нам примеров, как совсем нравственно погибшие люди, попавшие на общую исповедь и слышавшие горячую, проникающую в душу каждого, боговдохновенную речь О. Иоанна, или имевшие счастье беседовать с ним, как-бы отрезвляясь, приходили в себя, бросали прежний образ жизни и делались добрыми семьянинами, честными и полезными тружениками. Удивительно ли после этого, что с каждым годом народная масса все растет и плотнее окружает О. Иоанна! Его всех объемлющая любовь, как лучи солнца, всех греет и всех привлекает к себе... И на этом-то с виду убогом месте, где явился на свет этот великий светильник Божий, мне Бог приводил целые часы проводить в глубоких думах. И невольно иногда и телом, и душей поклонишься на этом месте и крепко прильнешь головой к камню... Теперь тут строят каменную часовню, и уже выведешь фундамент.

Другое место для моих дум была гора Поклонная, любимое место прогулок О. Иоанна, в двух верстах от Суры, за речкой Сурой. Пройдя луг, потом, по краю леса в гору, маленькую деревеньку, местность все выше и выше поднимается в гору, покрытую лесом. Отклоняясь по горе немного влево, очутишься прямо у обрыва горы и невольно перекрестишься: вся Сура со своими храмами сразу открывается перед глазами. Лес тут несколько редеет и идет под гору; прямо внизу речка «Сура» вьется среди луга широкой лентой; влево река «Пинега»; прямо село Сура, а дальше и в ширь тянутся лес и холмы, насколько только может охватить глаз.

О. Иоанн, говорят, в свободное время любит целые часы проводить тут в молитве. Действительно, глядя на окружающую живописную природу, среди зелени которой возвышается белый чудный храм Божий, невольно приходишь в молитвенное и благодарное настроение к Творцу всего, видимого чудного творения – Богу. В подобных прогулках и хлопотах я и не заметила, как две недели прожила в Суре, у своей дорогой подруги, учительницы школы, А. А. Сосиной, с которой большею частью и делила свои прогулки.

21 мая, в субботу, было получено разрешение, за ветхостью разобрав старую деревянную церковь теплую, во имя Св. Николая Чудотворца, перенести на кладбище, и там вновь поставить ее. В этот же день была совершена в ней всенощная, а 22 мая – литургия. Еще в первый раз я была в этом убогом, бревенчатом, закоптелом храме на Богослужении, и благоговейное умиление охватило мою душу: живо я себе представила, как в былое время в эту низенькую дверь храма с высоким порогом, через который, вероятно, еще перелезал маленький тогда, но в настоящее время великий – Иоанн, как он, стоя таким же, может быть, босоногим, как и все его сверстники, с благоговением и вниманием слушал, что поют и читают на клиросе; и как благотворно действовали на его чуткую впечатлительную детскую душу все наши дивные церковные песнопения; на какую благодатную почву они пали и какой богатый и обильный плод принесли! Невольно пожелалось, чтобы и наши современные дети учились стоять в церкви с благоговением и вниманием, беря в ней уроки благочестивой жизни.

23 мая, утром, духовенство и вся школа отправились в названную церковь. Священник с дьяконом в полном облачении, раздав нам иконы, какие находились в церкви, последний раз помолившись перед Св. престолом, подняв Св. антиминс и мощи на дискосе на голову, при пении сначала тропаря: «правило веры и образ кротости...», а потом пасхальных стихир, при торжественном колокольном звоне, с крестным ходом направились в старый холодный храм, в котором положив Св. антиминс и иконы, вернулись обратно, сняли Св. престол (столбы которого глубоко были вделаны в пол, так что пришлось вырубать пол, дабы вынуть их в целости), оставшиеся иконы и царские двери и тем же порядком перенесли туда же. Сейчас начали ломать изящный старинный чешуйчатый пятиглавый купол, причем громадные глыбы чешуи, наподобие лодок, говорят, со свистом слетели по блоку на землю; но кресты с глав сохранили в целости (что вполне удалось, благодаря благоразумной распорядительности священника). Крест на главной главе обвязали веревкой и осторожно потянули блок: крест двинулся с места.... В эту минуту раздался пасхальный колокольный звон. Крест тихо, торжественно стал опускаться в вертикальном положении и прямо встал на землю. Невозможно было видеть без слез это зрелище: высоко сверху, точно с неба, спускался на наши головы крест животворящий простой, деревянный, от времени весь потемневший и покрытый белым мхом. Также осторожно были сняты и остальные 4 креста. Занумеровавши все бревна, живо стали разбирать всю церковь. Труднее всего было разобрать громадную старинную печь, которая занимала чуть не треть церковной трапезы. В неделю все разобрали, землю выровняли, и на место, где помещался Св. престол, поставили тумбу. 29 мая получилось известие, что О. Иоанн уже едет в Суру. Все встрепенулись.... Я наняла почтовых лошадей (удивительная порода северных лошадок: они с виду неказисты, лохматые, на коротких ногах; но, почуяв упряжь, дружно подхватывают тарантас и ровной рысью, вихрем мчатся, так что дух захватывает... (отлично на них ездить!) и марш в Веркольский монастырь, встречать батюшку. Там мне сказали, что О. Иоанн с Архангельским владыкой приедут вечером 1 июня, и что архимандрит едет их встречать в Карпову гору (в 40 верстах от монастыря).

1 июня, часа в два, я случайно вышла на берег. Вдруг показался пароход, все ближе и ближе подходит к пристани: смотрю, на рубке стоят Архиерей и О. Иоанн. Архимандрит сошел на пристань, а пароход стал отчаливать. От удивления, что Владыка и О. Иоанн не сошли на берег (мне говорили, что они будут ночевать в монастыре), я руками развела и спрашиваю О. Иоанна: «а мне как же быть?» Он наклонился ко мне и махнул к себе рукой, а матросам велел трап спустить. Живо они это сделали, внизу меня архимандрит поддержал, а сверху – матросы подхватили, и я в одну минуту очутилась подле О. Иоанна: вот радость-то мне была! Пароход был казенный, военный, так что кроме жены командира с родственницей, да спутников О. Иоанна пассажиров никого не было. После обеда мы все с О. Иоанном находились на рубке, с нетерпением дожидаясь, когда покажется Сура; наконец, в 9½ часов вечера, при последнем повороте парохода налево, Сура сразу открылась перед нами, и в тоже время там раздался торжественный звон. О. Иоанн радостно снял шляпу и со словами: «слава в вышних Богу и на земли мир» перекрестился Владыка, как мне сказали, обратился к О. Иоанну и сказал: «поздравляю Вас, дорогой батюшка, с приездом на родину». «А Вас, Владыка, – с прибытием ко мне в Суру», весело ответил ему О. Иоанн, и оба сердечно обнялись.

Все ближе подходил пароход. О. Иоанн, Владыка да и все, находившиеся на пароходе, были приятно удивлены открывшейся картиной: по случаю мелководья мостки шли чуть не на треть реки; на конце их была устроена триумфальная арка, вся убранная красной материей, флагами и венками из живых цветов. На мостках в порядке стояли питомцы школы: девочки – в форме, мальчики – в красных ими самими сшитых рубашках. Под аркой помещался хор певчих, с духовенством, учителем и учительницей во главе, и все стройно пели: «слава в вышних Богу и на земле мир!»... Весь берег был покрыт народом, иные забрались по колени в воду. Нужно было видеть, с какой радостью и удовольствием смотрел на все это О. Иоанн. Эта радость так и светилась в его глазах.

Когда пение кончилось, он всем поклонился, сказав: «здравствуйте суряне, сестра и племянники!», а они отвечали ему низкими поклонами, утирая глаза рукавами, и все побежали за пролеткой, в которой он с Владыкой поехал в церковь. Туда еще ранее духовенство и певчие приехали и встретили их на паперти: духовенство в полном облачении со Св. Крестом и Св. водой, а певчие – пением: «Вознесся еси во славе Христе Боже наш!». Архиерей с О. Иоанном вошли в храм и видимо залюбовались им, да и было чем: вся церковь была устлана великолепными коврами (главный из них вышит по канве нами, ярославскими женщинами), все царские двери трех алтарей были открыты, и весь храм был залит огнями и лучами заходящего солнца, от которого богато вызолоченный иконостас ослепительно горел и казался каким-то неземным чертогом. Невольно, идя за О. Иоанном, приходили на мысль чудные слова молитвы: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам...».

После вечерни Владыка произнес горячую, но простую речь сурянам, как мне передали, указав на О. Иоанна, что Господь из среды их воздвиг им такого чудного покровителя и благодетеля, и доказал, как необходимо учить детей страху Божию и благочестию. Кончив речь, Владыка стал всех благословлять. Потом он с О. Иоанном пошел планировать новую каменную школу, которую хотят поставить между теперешней школой (она далеко не вмещает в себя всех нуждающихся в ученье детей) и церковью. Все это место было загромождено грудами камней, приготовленных для закладки. Распланировав место, О. Иоанн обратился к рабочим с просьбой убрать к утру с этого места камни и окопать его, обещая щедро наградить их за это. И тут то началась кипучая работа (я всю ночь не спала, любуясь всем, да в эту яркую, как день, ночь в Суре, кажется, никто не спал). К 9 часам утра 2 июня все было готово к закладке. После обедни, совершенной Архиереем с О. Иоанном и другими священниками, крестным ходом с колокольным звоном все направились на место закладки. Там был совершен водосвятный молебен, после которого Архиерей вложил в приготовленное место жестяную доску с выбитой на ней надписью: когда, кем и какое здание закладывается. На эту доску тотчас посыпались серебряные монетки, и она закрыта была плитой и заделана. На остальных углах первые камни закладывали просто Владыка, О. Иоанн и другие, и потом тем же порядком вернулись в церковь. Я в первый раз в жизни присутствовала на закладке здания, и эта церемония меня очень заинтересовала.

После чаю все пошли на экзамен в церковно-приходскую школу. Владыка первых начал экзаменовать девочек; но вызванные им девочки, в первый раз в жизни, после серой всегдашней обстановки, увидав перед собой, по их выражению «набольших» в крестах и орденах, перетрусили и переконфузились (в Суре я заметила, что девочки удивительно застенчивы и этим резко отличаются от мальчиков). Но чисто-отеческая ласка О. Иоанна скоро их ободрила, и они отвечали толково и вполне удовлетворительно. Мальчики выглядывали и отвечали бойко. Архиерей всем раздавал привезенные им своего сочинения брошюры. После экзаменов общеобразовательных перешли в рукодельный класс, в котором лежала целая гора белья, сшитого детьми. Здесь две маленькие девочки поднесли Владыке и О. Иоанну ими самими вязанные салфетки. Кончились экзамены певческим классом, образованным старанием нового священника – О. Ф. Цветкова. В Суре с осени прошлого года составился небольшой, но, говорят, прекрасный хор, впрочем теперь уже вся школа отлично поет. После экзаменов осматривали старинную холодную церковь. День был красный, солнце так и жгло чисто по южному. Пока бегали отыскивать сторожа с ключами, О. Иоанн с Владыкой, видимо утомившиеся от жары, сели на одном полене, случайно попавшемся тут. Дорого было видеть, как два светильника церкви Божией, проповедующие слово Божие с церковной кафедры, скромно сидели на одном поленце, на крылечке убогого деревянного храма! Наконец, ключи принесли, и все вошли в церковь. Все в ней дышит глубокой стариной, хотя ее немного и подновили. Вся напрестольная утварь оловянная, но украшена старинной изящной резной работой; в ризнице особенно замечателен китайчатый стихарь с нарисованными на оплечьи цветами и китайцами; ему, говорят, около 400 лет.

О. Иоанн показывал нам еще большой образ Св. Прав. Артемия Веркольского, древнего письма; да и других немало там старинных вещей. Так меня этот храм заинтересовал, что не хотелось и выходить из него. После церкви прошли в часовню над могилой родителя О. Иоанна и затем на могилу деда его. Как тут, так и там Владыка и О. Иоанн при участии почти всех присутствующих хором пели литию и «Вечную память». Наконец, усталые они вернулись в приготовленный для них дом. Батюшка всех гостей радушно пригласил к себе на обед.

Нужно сказать, что за казенным пароходом, на котором мы ехали, шел из Архангельска пассажирский пароход, полный богомольцев; поэтому не удивительно, что у батюшки набралось гостей полон дом. За обедом первый тост был за Государя; все встали и хором пропели «Боже, Царя храни!» Дорого было пить за здоровье искренно всеми любимого Государя и где-же? – на далеком севере, в беспросветной глуши, в гостях у самого О. Иоанна. Во время пения О. Иоанн несколько раз перекрестился, точно молился, чтобы Господь хранил своего Помазанника на всех путях его жизни. Все были радостные, счастливые от переживаемых часов под кровом Батюшки; время шло весело и незаметно.

После обеда Владыка стал собираться ехать в Веркольский монастырь. Еще раньше своей добротой и искренней простотой Владыка всех нас расположил к себе; и тут я, как сидела за столом, в одном платье и накидке пошла его провожать на пароход. О. Иоанн пожелал проводить Владыку до Веркольска, чтобы тотчас же вернуться назад, причем захватил и меня с собой. К ночи приехали в Веркольский монастырь и прямо направились в собор, где собором иеромонахов был отслужен молебен, и за поздним временем все разошлись на отдых.

3 июня, утром, мы вместе с учительницей из Суры, пошли было в собор, но узнав, что в кельях у Архиерея идет заутреня, направились туда. Вдруг кто-то приходит с парохода и докладывает О. Иоанну. Он озабоченно покачал головой и что-то стал говорить. Я спрашиваю учительницу, что это значит, а она мне отвечает: «сейчас донесли Батюшке, что вода в реке совсем упала: пароход не может вернуться назад, и Батюшка решил после обедни немедленно ехать в Архангельск». Как кипятком обварило меня это известие.

Когда кончилась заутреня, я и спрашиваю Батюшку: как мне быть? «Поедем со мной!» был мне от него ответ. Господи! не могу выразить, как меня обрадовали эти слова, – точно камень свалился с души. Я ни на минуту не смутилась, что придется проехать почти две тысячи верст в одном платье; у меня одна была мысль: «пусть у меня все пропадет, лишь бы не потерять О. Иоанна, который для меня дороже всего земного».

После обедни, которую служил Архиерей с О. Иоанном, архимандритом и многими иеромонахами, был совершен торжественный молебен св. праведному Артемию, во время которого О. Иоанн, взглядывая на раку, горячо и со слезами молился.... и действительно, много мне Бог привел на Руси объехать и поклониться мощам св. угодников Божиих, просиявших подвигами и святостью своей жизни, но нигде я такого глубоко-благоговейного чувства не испытываю, как тут, при взгляде на небольшую раку с мощами св. отрока Артемия: не отличался он особенными подвигами, работал в поле и дома с отцом; но святым и праведным его сделала постоянная память о Боге и страх Божий, руководившее с младенчества каждым его шагом, посеянные в сердце его родителями, хотя простыми, неучеными земледельцами, но глубоко мудрыми своим благочестием, и у которых многому могли бы поучиться нынешние просвещенные, образованные родители, дающие своим детям блестящее образование, но не умеющее посеять в их душах самого главного – благочестия, которое, по словам св. апостола, «на все полезно». После молебна Архимандрит всех нас радушно пригласил к обеду. Гостей и здесь было пропасть. Первый тост тоже был за Государя и опять, как у Батюшки в Суре, все пели хором: «Боже, Царя храни!» Потом был тост за Владыку. Когда стали пить за здоровье О. Иоанна, добрый Владыка сказал прекрасную речь, видимо вылившуюся прямо из сердца, которая всех до слез тронула. О. Иоанн горячо его благодарил. Тут одно обстоятельство всех удивило и порадовало: когда я подошла к О. Иоанну с бокалом обыкновенной величины чокнуться, то он, долив его красным вином из своего бокала, показал, чтобы я всех им напоила; я обошла весь стол, все из него отпили, и

всем гостям, которых было до 50 человек, хватило вина. Наконец, был тост за^; всех истинных почитателей О. Иоанна (и я от души попросила Бога, чтобы Он вложил в сердца людей, его окружающих, почитать Батюшку не языком, а душой, беря с него на деле живой пример любви ко всем, кротости и полного бескорыстия). Тут принесли из ризницы большой старинный ковш-братину серебряный, весь украшенный орлами и надписями, который, как гласит надпись, в 1692 году пожертвован Веркольскому монастырю жителем Верколы Никитой Пестовым «на помин душ своих родителев» и полученный им от царского воеводы. Владыка налил в него красного вина, и ковш из рук в руки обошел весь стол, все из него пили и всем достало. Этот обед также прошел очень оживленно, говорили про старину, которой в Верколе много. Потом мы с доброй Е.С. Рининой (из Архангельска) успели еще съездить за две версты на место, где праведный Артемий был убит молнией; там стоит крошечная деревянная церковь, без всяких украшений, но для верующих это место особенно дорого.

В 4 часа вечера при колокольном звоне Архиерей и О. Иоанн оставили монастырь. Народу набралось множество неведомо откуда в одну ночь и заполонило собой весь монастырь. На пароходе мне было отлично: добрый командир парохода И. И. Зеленкович, с женой, душой преданные О. Иоанну, тепло и спокойно меня устроили в каюте I класса. В 11 часов утра 4 июня остановились в Пинеге, – это самый маленький (но для нас, почитателей О. Иоанна, и дорогой) городок. В нем одна церковь, собор белый каменный в два этажа. В нижнем помещается теплая церковь; в верхнем – холодная, – обе очень благолепны и безукоризненно чисто содержатся. Владыка и О. Иоанн ненадолго ездили в город и вскоре вернулись. Все пинежане высыпали на берег и с колокольным звоном проводили дорогих гостей. В 5 часов вечера приехали в Усть-Пинегу. Там купили восковых свечей, с пассажирского парохода перевели архиерейских певчих; в передней части рубки устроили подобие престола, расставили на нем образа, какие только нашлись на пароходе; наставили свечей и началась всенощная....

Господи, что это была за чудная всенощная, едва ли не единственная во всей моей жизни!

Пароход, как птица, летел по могучим волнам Северной Двины, а с него неслись чудные прославления Троицы Святой... Я раз спрашиваю: «что поют?» и мне отвечают: «Царю небесный, Утешителю, Душе истинный, иже везде сый и вся исполняяй!...» И, действительно, вода, небо и видневшиеся по сторонам леса и горы были наполнены этим дивным песнопением! Казалось, все славило вместе с нами в Троице Бога единого!... Никогда еще, кажется, не производила на меня служба такого благотворного впечатления, как эта всенощная среди Двинских волн. О. Иоанн стоял передо мной и, видимо, всем существом своим молился, что я инстинктивно чувствовала.

В 10 часу кончилась всенощная, и все мы, точно после Светлой заутрени, радостно поздравляли друг друга, и еще долго все, начиная от Владыки до последнего матроса, находились в каком-то торжественном настроении и, видимо, были под влиянием кончившейся службы. Все точно чувствовали и сознавали, что последние минуты мы находимся в таком близком, тесном молитвенном общении с О. Иоанном, и всем были дороги эти минуты и едва ли у кого из нас они изгладятся из памяти. Потом в каюте подан был чай и ужин. Все мы дружно, как бы одна родная семья, поместились около Владыки и О. Иоанна. Это была по истине, как во времена Апостолов, «вечеря любви». Все были веселы и счастливы. О. Иоанн тоже был весел и разговорчив.

Вскоре показался и Архангельск. Когда в 1 часу ночи остановились, не смотря на то, что даже и свистка не было, народу на пристани было много. Для О. Иоанна квартира была приготовлена у пароходовладельца Булычева, но по просьбе Батюшка переночевал у Владыки. Тут мне пришлось проститься с добрым Архангельским Архиереем, который всю дорогу всех нас более и более удивлял своими душевными качествами; и, прощаясь, я ему искренно сказала; «право же, Владыка, Вы не только саном, но и душой настоящий Архиерей Божий!» И, действительно, он, кажется, с дерзновением может сказать вместе с Апостолом своей Архангельской пастве: «подражайте мне, как я Христу». А в чем подражать? на это архангельцы, а главное духовенство Архангельской епархии (которое мне о нем рассказывало и искренно его любит) сами ответят: «в сердечной доброте, терпении и любви ко всем».

5 июня, в день Св. Троицы, в Архангельском соборе был храмовой праздник. Архиерей, в сослужении О. Иоанна и целого собора священников, совершил торжественное Богослужение. После обедни, когда прикладывались ко кресту, Владыка многим давал цветы. Весь этот день О. Иоанн провел в визитах; но ночевать приехал к Булычевым. На другой день, 6 июня, Батюшка служил заутреню в семинарии, мы с ним туда приехали рано: на дворе никого не было и церковь была еще заперта. Батюшка там оживился, быстро, как свой человек, вбежал по лестнице, повернул направо и позвонил у дверей ректора. Пока отпирали церковь, собрались семинаристы, да приводили все в порядок, прошло добрых полчаса. Наконец, все было готово. О. Иоанн с ректором, радостный вошел в церковь, помолился иконам (которым, вероятно, он молился будучи еще семинаристом) и весело поздоровался с учениками. Те ему ответили поклоном и началась заутреня. Певчие пели на оба клироса. О. Иоанн почти все время стоял на клиросе, читал и пел с ними. В церкви по левую сторону стройными рядами стояли остальные семинаристы; все они и певчие всю почти службу не сводили с него глаз. Какие мысли родились в их молодых головах? Думаю, что ни один из них искренно пожелал в душе быть хотя немного похожим на своего великого предшественника; ведь одна и та же семинария, как в его былое время, так и их теперь учит и воспитывает. Дай-то, Господи, молилась я тогда, чтобы эта благословенная семинария дала нам еще хотя одного подобного светильника Божия. После заутрени О. Иоанн обратился к семинаристам с речью. К сожалению, около меня не было никого, кто бы мог, хотя вкратце, передать мне его слова, а сама я ничего не слышу; но заметила, что он говорил горячо, и с каким вниманием слушали его ученики: все точно замерли, у многих были слезы на глазах. После речи все они спешили поцеловать его руку и он, благословив их всех, удалился из церкви. Позднюю обедню О. Иоанн служил с Владыкой в Архангельском монастыре. Высокий светлый большой храм произвел на меня радостное впечатление. На левом клиросе пели архиерейские певчие, а на правом – воспитанницы епархиального училища. Перед обедней Батюшка подошел к ним, ласково поздоровался и поговорил с ними; их, почти детские, розовые личики так и сияли радостью.

С прошлого года храм этот все ремонтировался; в этот день было торжественное поднятие креста на главный купол. После обедни Владыка, О. Иоанн и многочисленное духовенство вышли из церкви и перед западными дверями Владыкой был отслужен водосвятный молебен. Приготовленный громадный крест, весь обвязанный веревками, троекратно был окроплен св. водой и с колокольным звоном при пении: «спаси, Господи, люди Твоя...» тихо стал подниматься все выше и выше. Вспомнила я тут, как две недели назад также тихо, торжественно в Суре спускался на нас св. крест, и невольно пришли на память слова из канона св. кресту: «крест воздвижется, и падут духов воздушных чинове, крест снисходить, и нечестивые вси ужасаются, яко молнию видяще крестную силу». В этот день О. Иоанн в 4 часа дня выехал в Мати-гору к своей сестре А. И. Со всех сторон архангельцы слетелись проводить своего дорогого земляка. О. Иоанн приехал на пароход с Архиереем, и тут мы совсем простились с добрым Владыкой, который оста- вил во мне самое доброе воспоминание. Когда отъехали от пристани, Батюшка с видимым удовольствием перекрестился и полюбовался на только что поднятый сегодня крест, который, весь резной и вызолоченный, как жар блестел высоко в воздухе под яркими лучами солнца, и еще долго он, точно звезда, провожал нас. Пароход опять был Макаровых, который так дорог мне по воспоминаниям прошлогоднего на нем путешествия.

Кроме сына и дочери Макарова с Батюшкой еще поехало несколько архангельцев до Холмогор; всю почти дорогу О. Иоанн с ними беседовал, и сколько радости и душевного здоровья принес им своей беседой! К полночи, которая была также ярко светла, как полдень, мы стали подъезжать к Холмогорам, и нас первые приветствовали знаменитые и коренные обитатели этого уезда – холмогорские коровы, которые, точно желая показаться, преважно выступили к берегу реки. Батюшка весело любовался на эту крупную красивую породу, какой у нас, внутри России, кажется, редко очень встретить можно. Более 2 часов пароход в виду Мати-горы ходил взад и вперед, стараясь пристать к берегу, и все безуспешно: чуть не до половины реки вода была почти по пояс. Наконец, спустили лодку, и мы с Батюшкой, оставив всех сопутствующих на пароходе, благополучно подплыли к берегу, где О. Иоанна давно ждала лошадь. В 3 часа утра добрались до Мати-горы. Нечего и говорить, с какой сердечной радостью добрая старушка с мужем встретила своего дорогого великого «Братца». Свое радушие они выражали так незатейливо, патриархально и вместе искренно, что я три дня, проведенные у них, чувствовала себя, как дома, под родной кровлей. В 6 часов утра О. Иоанн поднялся служить заутреню и обедню, за которой удостоил меня причаститься Св. Таин, за что я от всей души благодарила Бога.

Храм в Мати-горе, в честь Воскресения Христова, очень интересен: 10 июля в минувшем 1894 году ему исполнилось двести (200) лет. Он высокий, светлый; иконостас пятиярусный; иконы в нем гораздо древнее храма; и перенесены сюда из старой церкви села Шильцева, отличаются древностью письма. Особенно замечательно живописи местный образ Божией Матери «Неопалимой купины». Колокола тоже перенесены из той же церкви; главней из них в 50 пудов с греческой надписью, другой в 17 пудов – разбитый и от старости совсем почерневший. В прошлом году О. Иоанн взбирался на колокольню и в каждый колокол ударял сам, пробуя звон. После обеда, к которому собралось немало родных О. Иоанна, он куда-то ездил и, отдохнув, опять уехал кататься. Подивилась я, увидав дорогого своего Батюшку на какой-то непонятной для меня двухколесной колымаге, в которой приходится сидеть держа колени почти у груди, потому что вместо сиденья наложена груда сена и подушка, и подумала, что бы сказали петербургские почитатели, катающие Батюшку в тысячных каретах, увидавши его в такой библейской колеснице, смахивающей немного, судя по картинам, на колесницу Илии пророка, в которой он взят был на небо; только та колесница была огненная, а эта самая заурядная, деревянная. Но правду надо сказать: Батюшка садился в этот экипаж заметно с большим удовольствием, чем в петербургскую карету. Там он находится вечно под конвоем целой толпы народа, которая его с утра до ночи теснит и жмет; тут же он был вполне на просторе и, видимо, наслаждался этой свободой. Нигде я его не вижу таким веселым и спокойным, как в Архангельских палестинах: там ему все свое.

Накатавшись, он еще долго гулял около дома; никто его не беспокоил. Отправилась и я гулять на погост и живо вспомнила нашу прошлогоднюю с О. Иоанном на этом месте прогулку. Тогда среди могил особенное внимание его было обращено на плиту, надпись которой гласить следующее: «под камнем сим лежит прах священника, Алексея Поромова, скончавшегося в 1826 году июля 27 числа; священствовал в Мати-горе 16 лет; совершил два похода на кораблях из Архангельска в Кронштадт; за 1812 год получил наперсный крест». Теперь, подумала я, Бог воздвиг другого священника, который ежегодно совершает походы из Кронштадта в Архангельск, и как благотворны и благодетельны бывают эти походы для Архангельской губернии!

На другой день, 8 июня, игуменья Холмогорского монастыря, Серафима, прислала за Батюшкой лошадей, и мы отправились туда (пять верст от М.-горы). О. Иоанн служил^; в монастыре во вновь отделанном храме заутреню и обедню. К концу обедни я вспомнила, что у нас в Ярославле сегодня происходить светлое празднование Ярославской Божией Матери и память Св. Благоверных князей Василия и Константина Ярославских чудотворцев, мощи которых покоятся в соборе. О. Иоанн точно угадал мои мысли, вышел из алтаря и с ласковым видом подать мне большую просфору, точно ради праздника подарил меня ею. Потом старушка игуменья пригласила Батюшку к себе в келью; у нее он обедал и отдохнул. Матушка просила было меня у нее переночевать, говоря, что О. Иоанн завтра в соборе будет служить; но у меня духу не хватило расстаться с ним, и и следом за ним укатила в Мати-Гору. И отлично сделала: все домашние там уехали в гости, и мы весь вечер почти одни просидели. Батюшка был в таком спокойном настроении духа; собрал около себя маленьких ребяток, рассадил на диване и принялся из своих рук их чаем поить, любуясь, с каким они удовольствием пили сладкий чай.

В 6 часов утра за Батюшкой опять из Холмогор лошади приехали, на этот раз он отправился к заутрене и обедне в собор. В прошлогоднем описании я говорила, что в этом соборе хоронят Архангельских Архиереев; теперь, по окончании литургии, О. Иоанн, в сослужении других священников, торжественно отслужил по ним панихиду, среди которой он сам обошел кругом внутри храм и все гробницы окадил. Трогательно было видеть эту панихиду: О. Иоанн с каким-то особенными благоговейным чувством служил, и, казалось, точно его душа вместе с пением возносилась к небу. Я, ничего не слыша, только смотрела на его уста и совсем не чувствовала, что нахожусь на земле; точно и мою душу он унес куда-то, выше всего земного. После обедни Батюшка сделал несколько визитов, а обедать опять приехал к игуменье. Тут явились из Суры на карбасе с вещами остальные спутники О. Иоанна, и мы, сердечно простившись с доброй старушкой игуменьей и ее монахинями, в 3 часа дня отправились на пароход. Через несколько часов нас встретил пароход Булычева «Вычегда». Когда О. Иоанн и мы перебрались на него, сопровождавшие его на Макаровском пароходе архангельцы плакали, расставаясь с дорогим Батюшкой. Много он влил в их души утешения и спокойствия в эти короткие дни! Тут же у Усть-Пинеги простились мы с рекой «Пинегой», которая, вливаясь своими небесно голубыми струями в Северную Двину с левой ее стороны, скромно пробирается около берега, точно боясь помешать величественным, но мутным Двинским волнам. Булычев предоставил О. Иоанну весь первый класс; и тут почти шесть дней мы были вместе с О. Иоанном. Дороги и незаменимы были эти дни! Говорят, на земле нет полного счастья, но, находясь вблизи О. Иоанна, можно с уверенностью сказать: «есть!» Он своею близостью, через молитву к Богу, всех может приблизить к Нему и влить в их души глубокую веру в Господа, надежду на Его милосердие, и любовь к Богу и ближнему; а в этом-то, по моему, и заключается истинное счастье на земле!

Всю почти дорогу О. Иоанн просматривал и приводил в порядок свои сочинения. Я, глядя на солидные тома его произведений, не утерпела и простосердечно раз ему заметила: «и как Вы, Батюшка, могли придумать столько книг, полных глубокого назидания!» На это он улыбнулся и также просто ответил (как мне передали): «помаленьку, да понемножку, – вот и набралось столько!»

Господи, подумала я, как велики, святы и вместе трудны обязанности священников. Им Самим Богом дано повеление: «проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием», и они, по мере сил и возможности, от лица Церкви, учат и просят нас, для нашего же спасения, жить по христиански. А мы как их слушаем? Пока учат нас – слушаем, а кончат – и из головы вон, оправдывая себя тем, что мало ли, дескать, что они (т. е. священники) там говорят или пишут, всего не переделаешь и не переслушаешь; и обращаемся, по выражению Св. Апостола Петра: «как пес на блевотину и вымытая свинья в грязь», к своим бессердечию, лицемерию и другим страстям и порокам. Чего же нам ждать за наше равнодушие? На это Сам Господь в Св. Евангелии отвечает: «всякий, знающий волю Божию и не исполняющей ее, бить будет много». Избавь нас Бог от этого приговора! Будем крепче помнить слова Апостола, что «не слушатели, но исполнители закона будут оправданы пред Богом».

Пока я так раздумывала, О. Иоанн весь был сосредоточен в своем занятии. В полночь приблизились к Красноборску; там поселяне опять встретили Батюшку пением: «Достойно есть яко во истину...». О. Иоанн слушал их с благоговейным видом, поклонился им и сказал: «благодарю вас, братия и сестры, за ваше ко мю внимание и усердие!» Они ему отвечали поклонами и проводили стройным пением: «ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко“. Тут повторились опять те чудные минуты, которые меня 3 года тому назад так поразили: заря была яркая, светлая, и вся наружность О. Иоанна (который видимо весь был сосредоточен в молитве) была озарена ею. 12 июня, в полдень, стали подъезжать к Устюгу-Великому, и у меня радостно сердце забилось, увидя этот чудный древний город с многочисленными храмами старинной изящной архитектуры, которые как-то все сгруппированы на набережной, точно кремль Москвы. Там О. Иоанна встретила масса народа, слетевшегося, точно птицы, к пристани, и сейчас-же его увезли в город. Мы же с его племянницей, и с его позволения, отправились в церковь, где под спудом покоятся мощи Св. Прокопия, Христа ради юродивого, Устюжского чудотворца. Церковь старинная, но ее только что возобновили; высокая, светлая, с ярко-вызолоченным иконостасом. Особенно оригинальна сень над гробницей. Она вызолоченная, на ней по всем углам сидят ангелы в натуральную величину, свесив ноги, так и ждешь, что они слетят на наши головы. Отслужив молебен и помолившись у св. мощей, мы вышли из церкви. Тут я невольно обратила внимание на серый в пять пудов камень, лежащий на тумбе перед входом в церковь. Он, говорит предание, один из тех камней, которые упали из грозовой тучи, которая в один день, еще при жизни Св. Прокопия, собралась было над Устюгом, но по его молитве прошла мимо и за 20 верст разразилась страшным каменным градом, который поломан был громадный лес. С искренним удовольствием я проехалась по улицам города. Там все так и дышит дорогой стариной.

В 4 часа приехал О. Иоанн на пароход. Устюжане сердечно проводили его. К ночи мы любовались дивной панорамой гор, так называемого местечка «Опоки». С одной стороны реки скала поднимается отвесно над водой сажень (говорят) на 50 верх ее покрыт густым лесом; а с другой стороны, на вершине почти такой-же вышины горы расположено село с белой красивой церковью. Тут горы идут то бесконечно удаляющимися вглубь грядами, покрытыми лесами, то какими-то причудливыми утесами, разрисованными руками природы под мрамор разных колеров, точь-в-точь как раскрашенная картинка «Китайской пагоды». О. Иоанн не мог налюбоваться на эти дивные виды и сказала: «как Господь все прекрасно создал! Какой архитектор построить что-либо подобное!» Действительно, дивно творчество Божие! Очень жаль, что многие русские с пренебрежением относятся к природе на Руси и ездят любоваться ею заграницу, тогда как в России есть множество местностей чудной, невыразимой красоты. Такие русские, действительно, по пословице ездят за семь верст киселя есть, когда этот кисель дома у нас гораздо лучше и вкусней заграничного, чему доказательством может служить хоть дорога от Вологды до Суры. В Устюге на пароход поступило много новых пассажиров; многие из них, видимо, ехали только для того, чтобы иметь возможность поговорить с О. Иоанном, и он со всеми, обращающимися к нему, внимательно и подолгу говорил. Немало ехало бедняков; он их всю дорогу кормил и деньгами оделил; над больными молился, и с какой любовью и заботливостью он все это делал, – точно они все были его родные. Особенно одна «порченная» всех тронула: ее привели на пароход и положили на палубу; но едва О. Иоанн прошел мимо нее, её начало сильно ломать и она стала страшно кричать. О Иоанн, выйдя из каюты, сильно охватил ее руками. Она еще сильней начала биться и кричать: «боюсь, боюсь!» «Не ты боишься, а бес в тебе боится, говорил О. Иоанн. Кто испортил тебя?» Женщина стала выкликать имя. «Тебя Господь исцелит, а ее накажет», сказал Батюшка и, взяв обеими руками ее голову, начал без слов, но горячо молиться, подняв глаза к небу. По мере его молитвы женщина делалась все тише и только изредка судорожно цеплялась за него руками. По окончании молитвы О. Иоанн, как мне передавали, каким-то особенно сильным, полновластным тоном произнес: «О, выходи дух злобы! Именем Господа приказываю тебе, выходи!»...

Женщина, как мертвая, упала на пол... а О. Иоанн ушел на рубку и стал читать Евангелие. Эта, душу потрясающая, сцена произвела на пассажиров сильное впечатление; многие плакали... В эту минуту мое внимание было отвлечено другой больной; но на следующий день и дальше я видела ту женщину, хотя слабой, но здоровой и спокойной.

13 июня к вечеру остановились в Тотьме; Батюшка только на полчаса выходил на пристань. Опять приехал на пароход повидаться с О. Иоанном маститый старец, Преосвященный Нафанаил, бывший, говорят, два раза епископом Архангельским. Но на пароходе и на пристани произошла такая давка в народе, горячо желавшем если не получить благословения, то хотя взглянуть на О. Иоанна, что Владыке и пяти минуть не удалось поговорить с Батюшкой.

14 июня было последним днем нашего путешествия на пароходе. Каждый удар пароходных колес об воду (которых я хотя ушами не слышу, но ясно чувствую телом) больно отзывался у меня в сердце, потому что приближал меня к минуте разлуки с О. Иоанном, что и высказала ему. Батюшка взял карандаш и написал мне: «в вере в Господа, в молитве, в богослужении, в добродетельной жизни все благо нагие». В 9 часов вечера приехали в Вологду. Здесь О. Иоанна встретила несметная масса народа. Кажется вся Вологда была на лицо. Батюшка с рубки со всеми здоровался, махая шляпой. На пароход явился губернатор и городской голова, которые сейчас же увезли его в город. Все спутники Батюшки разбежались к знакомым в гости. У меня тоже хотя и есть там хорошие знакомые, но мне с горя, что лишилась своего солнышка, и на свет-то белый глядеть было больно, – уткнулась в уголок, где раньше помещался О. Иоанн, и всю ночь проплакала. 15 июня, утром, перебрались на вокзал. Для О. Иоанна были отдельные два вагона и мы до его приезда все там устроили. В 12 часов О. Иоанн приехал среди моря голов, и вскоре поезд тронулся. Долго добрые, сердечные волжане следили за тихо удаляющимся поездом, в окне вагона которого они видели благословляющего их О. Иоанна. На всех станциях стояли толпы народа; но Батюшка первое время отдыхал, а потом при остановках всех благословлял из окна вагона. Особенно меня заинтересовала сцена на одной станции: два мальчика лет 7 или 8, босоногие, оборванные, не могли пробраться к окну О. Иоанна, отбежали подальше и, вскарабкавшись на какие-то доски, стали по очереди поднимать в охапке друг друга. До слез меня тронуло, с каким вниманием и благоговением смотрели их черномазые рожицы на заветное для них окно: видно, что их детские сердечки чувствовали, что они видят его, дорогого для всех О. Иоанна, о котором они, видимо, уже наслышались. Подъезжая к Данилову, Батюшка простился с нами, и, видя мое горе, сказал: «у Господа много милости, Он утешит тебя!» Это было последнее его ко мне слово: вскоре поезд остановился. В Данилове он, вышел из вагона среди массы народа, уехал куда-то на лошадях, а я вернулась в Ярославль.

18 июня в нашем Ярославском епархиальном Ионафановском училище был годичный акт. Наш Владыка еще раньше пригласил на это торжество О. Иоанна. В 9 часов утра в училище разнеслась радостная весть: О.

Иоанн приехал! И действительно, с другого конца двора, так как парадное крыльцо осаждала толпа народа, явился О. Иоанн и вошел в квартиру законоучителя, священника О. М. Т. (Он приехал с Толги на пароходе, а толпы народа и карета ждали его на вокзале за Волгой). Чрез несколько минут, вышел оттуда, прошел в домовую церковь училища. Увидя его, все воспитанницы радостно встретили его словами (искреннее спасибо доброй начальнице, М. А. Станиславовой: я хотя все время была подле О. Иоанна, но по своей глухоте ничего не слыхала; она очень любезно мне потом записала все слова О. Иоанна, которыми имею возможность поделиться с читателями): «Здравствуйте, Батюшка! благодарим Вас за посещение!» «Здравствуйте, милые барышни! рад вас видеть!» – услыхали они в ответ от него на свое сердечное приветствие; «вы рассадник цветов духовных, – живые цветы вертограда Христова», – лаская их говорил О. Иоанн, – «вот у вас сегодня, милые барышни, праздник, торжество, и я прибыл сюда, чтобы разделить его с вами, пойдемте; помолимся вместе Господу».

Все ученицы без исключения плакали от радости, получая благословение от него. «А вот и храм Господень!» – как-то торжественно произнес он. Действительно, эта церковь во имя Покрова Божией Матери поражает своей красотой: высокая, светлая; иконостас из американского кедра изящной резьбы; все иконы живописные. Тут присутствующие в церкви бросились к нему, и он благословляя их прошел на амвон и, приложившись к иконам, ушел в алтарь. Все кончившие курс воспитанницы, уже в светлых неформенных платьях, стали на правом клиросе. Вдруг из южных дверей вышел к ним на клирос О. Иоанн. «Вы будете петь?» – ласково спросил он их. «Мы, Батюшка», – ответили они. «Вот вы уподобляетесь теперь ангелам, служащим у престола Всевышнего», – сказал он, благословляя их. До слез меня тронуло, с какой сердечной радостью ловили воспитанницы благословляющую их руку. Решительно и все плакали. Вскоре приехал Преосвященный Ионафан. Его встретили пением: «Достойно есть...» и началась литургия. Как-то особенно торжественно шла эта служба. Вместе с Владыкой и Отцом Иоанном служили архимандрит и целый собор священников... После обедни и молебна все направились в актовый зал, где по пропетии «Царю небесный...» воспитанницы исполнили чудный гимн святым Кириллу и Мефодию: «Славяне, песнью высокой почтим Апостолов-славян...», а затем начался и самый акт чтением отчетов. На столе, за которым сидели основатель училища Высокопреосвященный Ионафан, О. Иоанн и Губернатор, были разложены Евангелие, аттестаты и иконы, заранее выписанные Владыкой из Троице-Сергиевой Лавры. После чтения Владыка встал и, обращаясь к воспитанницам, сказал: «Ну, возлюбленные питомицы, вы вступаете теперь в новую жизнь, руководствуйтесь же примером той святой, имя которой каждая из вас носит!» и стал по очереди благословлять их, и каждая получила из его рук икону – Ангела своего имени. Тронула меня заботливая любовь доброго нашего Владыки к своим питомицам: иконы небольшие, но прекрасной работы, все в серебряно-вызолоченной ризе. Вместе с Архиереем О. Иоанн раздавал Евангелия в отличном переплете, а Губернатор – аттестаты. Когда все было роздано, воспитанницы пропели актовую песнь: «Светлой радостью горя, день торжественный встречайте!...» и акт закончился гимном «Боже, Царя храни!...» Владыка с гостями направился в комнаты начальницы, где им был предложен чай и завтрак. После чего мы все прошли в сад; народу было сравнительно немного, и Владыка с О. Иоанном свободно гуляли и сидели в беседке; все время воспитанницы, как пчелки, окружали их и пели. Между разговорами Владыка спросил О. Иоанна: «почему народ к Вам так стремится; я думаю, не легко Вам достается?» На это О. Иоанн серьезно и с глубоким вздохом ответил: «что делать, я человек грешный, но это есть благодать Божия»; сказавши это, он задумался... Вскоре был подан обед и все пошли в столовую. Проходя мимо залы, где находились воспитанницы, О. Иоанн спросил их: «О чем сегодня читали Евангелие?». «О Марфе и Марии», – ответили они. «Что делала Мария?» – «слушала слово Божие и старалась исполнять Его!». «А что делала Марфа?» – снова спросил он; «тоже слушала слово Божие и занималась хозяйством» – отвечали они ему. «Так вот и вы подражайте им», – сказал Батюшка. По заведенному в училище порядку в этот день все кончившие курс ученицы обедали вместе с Архиереем, начальницей и их гостями, так было и в этот раз. Обед был сервирован на 4 столах; первую ученицу посадили напротив Архиерея, вблизи О. Иоанна, и он, заметя, что она ничего не ест, сказал: «что же вы, милая барышня, ничего не кушаете?» «Она готовится сказать стихи Преосвященному, вот и волнуется», – ответила за нее начальница, сидевшая рядом с ним. О. Иоанн обратился к Архиерею и говорит: «Владыко, вот барышня озабочена, готовится вам стихи сказать и потому ничего не кушает»! На это Владыка ответил: «Ну пусть она избавится от своей заботы и говорит теперь же!» Воспитанница С. встала и с чувством произнесла действительно прекрасное стихотворение:

Преосвященнейший Владыко,

Наш пастырь добрый и отец!

Прими от нас привет прощальный,

Привет признательных сердец!

Настал последний день разлуки

С тобой, наш пастырь дорогой,

И близок час, когда предстанем

В последний раз мы пред тобой!

Тебе приносим благодарность

За все, что сделал ты для нас.

Ты дал нам всем образованье,

От тьмы неведения спас!

Ты нас хранил под добрым кровом,

Сам часто лично посещал,

За нас молился пред престолом,

Чтоб Бог нам блага ниспослал!

Но если были и несчастья, –

Ты нас и в них не оставлял,

И в них ты принимал участье,

И нам советы подавал!

Учитесь, дети, и трудитесь,

Не раз ты здесь нам говорил,

И слово правды в наши души,

Ты с кроткой лаской проводил.

Любовь святую к нам питая,

Ты нас и в вере наставлял,

Чтоб жили так, как Бог любви

Своим избранным завещал.

Вся наша жизнь в твоем приюте

Текла, как тихая волна,

Наш ум стремился здесь к науке,

А сердце – к знанию добра.

Любовь и кротость нам внушали

Порядки добрые во всем,

Ученьем ум наш озаряли,

Как светлым солнечным лучем!

Дай Бог, чтоб все, что здесь внушалось,

У нас осталось навсегда,

И в нашей жизни сохранялось

С обильной жатвою плода.

Промчалось время безвозвратно…

Минули мирные шесть лет.

Теперь все мы должны обратно

Идти, где ждет родных привет!

И в новой жизни, в новом мере,

Бог нам все разное пошлет;

И каждая из нас по силе

Свой крест в сей жизни понесет.

Но мы без страха, а с надеждой

Взойдем в безбрежный сей простор:

Твоим, Отец, благословеньем

Наш вход здесь будет осенен!

Нам вера в Бога и ученье

Здесь будет верный проводник,

А труд, молитва и смиренье

Все могут в жизни усладить!

И так должны мы удалиться,

В иную жизнь должны вступить;

С тобой, Отец, должны проститься;

Но нам тебя не позабыть!

Благодарим тебя, Владыко,

За все о нас твои заботы,

Да ниспошлет за них Творец

И на тебя Свои щедроты!

А светлый ангел, ангел Божий,

Да соблюдет тебя всегда,

И жизнь твоя для блага ближних

Пусть длится многие года!

Нужно было видеть, с каким вниманием, наклонив голову, слушал О. Иоанн; он как будто боялся проронить хотя одно слово. По окончании чтения, он обратился к говорившей и спросил: «Ну, милая барышня, вы сами сочинили эти стихи?» «Сама», – ответила она; «мне они очень понравились, – храните в вашей душе те чувства, только что выраженные вами!»

При первом тосте за Государя все почти присутствующие хором пропели «Боже, Царя храни!...». Во время тоста за О. Иоанна одна из воспитанниц от лица их всех искренно благодарила его, что он осчастливил их праздник своим присутствием, и желала ему многие лета. «И вам всем желаю многая лета и счастья в новой жизни!» – ответил он. После обеда Батюшка стал прощаться со всеми, тут и мне пришлось окончательно с ним проститься. Все ученицы окружили О. Иоанна, стараясь в последний раз получить его благословение, и усердно просили его помолиться за их родителей и любимого ими учителя пения, регента архиерейского хора, священника М. В., который уже две недели лежал в постели, тяжело больной. О. Иоанн обещал им сам навестить больного, что сейчас же и исполнил; из училища он проехал в соборный дом к больному; служа молебен, он молился о его выздоровлении словами: «Господи! возставь служителя Твоего, священника, усердно поющего славу Твою!» После этого Батюшка сильно потрепал его больную грудь и, ободрив его, пожелал еще много лет петь славу Божью. При громадном стечении народа О. Иоанн уехал на пароходе, как мне говорили, сначала к Угличу, а потом в Саратов. 20 июня я навестила больного регента и нашла его хотя слабого, но на ногах уже; 25 июня случайно встретила я его на улице идущего пешком из архиерейского дома домой (расстояние около версты) бодрого и здорового; он мне раньше сам сказал: «я искренне верил, что по молитве О. Иоанна, Господь даст мне здоровья»; вот на нем и исполнились слова Спасителя: «по вере вашей и будет вам!»