Житие святителя Иннокентия, Пензенского чудотворца

В семье причетника Воскресенской церкви Павловского Посада Богородского уезда Московской губернии Димитрия Егорова 30 мая 1784 года родился сын, которого при святом крещении нарекли Иларионом, что с греческого означает «тихий». Это имя как нельзя лучше подошло к мальчику, который с детских лет отличался тихим нравом и смирением, за что в Московской Перервинской семинарии, куда его отдали учиться, они получил свою фамилию – Смирнов. Может быть, именно здесь и запали в его душу слова Апостола Павла, писанные им к Тимофею, которые нарисовали ему образ истинного служения Иисусу Христу. До конца своих дней он помнил данный Апостолом «рецепт» праведной жизни, умещающийся в нескольких словах: «будь образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте» (1Тим. 4:12).

Свое образование Иларион Смирнов продолжил в семинарии Троице-Сергиевой Лавры, которую окончил в 1805 году и был оставлен в ней учителем, а через четыре года уже был назначен префектом (инспектором) семинарии. В том же 1809 году Иларион стал монахом, – дабы, отрешившись от обычных мирских страстей, всецело обратить себя на служение Господу Богу, свой путь духовного восхождения к Которому он постоянно выверял, вспоминая слова Апостола: «…преуспевай в правде, благочестии, вере, любви, терпении, кротости; подвизайся добрыми подвигами веры, держись вечной жизни, к которой ты и призван…» (1Тим. 6, 11–12). К этому обязывало его и полученное им при пострижении новое имя – Иннокентий (в честь Иркутского Чудотворца), что означает невинный. Чтобы быть этого имени достойным, приходилось вести непрестанную борьбу с любыми проявлениями собственного «я» – самолюбием, самомнением, самоугождением. Помогало ему в этом постоянное обращение к Господу нашему Иисусу Христу. «Имя Иисуса Христа, как пламенное оружие в руках серафимов, ограждает нас от нападения искушений. Пусть это одно неоцененное великое имя пребудет в сердце нашем. Пусть это имя будет и в уме, и в памяти, и в воображении нашем, и в глазах, и в слухе, и на дверях, и на празе, и за трапезой, и на одре. Оно укрепит ум наш на врагов и, подавая вечную жизнь, научит нас мудрости без всякого мудрования», – учил он тех, кто обращался к нему за помощью в своей борьбе со страстями. И сам всегда помнил об этом, и жил этим, «укрепляясь в благодати Христом Иисусом» (2Тим. 2:1), как заповедовал своим последователям Апостол Павел.

Ангельский образ Иларион Смирнов принял 13 октября, встав на новую ступень лестницы, приближающей его ко Господу. Ровно 10 ступеней, длиною каждая в один год, отделяли его от того мира, куда он непрестанно стремился всей своей душой. Только 10 лет, день в день, дано было его бренному телу пребывать еще на этой грешной земле.

«Вникай в себя и в учение, занимайся сим постоянно; ибо, так поступая, и себя спасешь и слушающих тебя» (1Тим. 4:16), – говорил Апостол Павел. Иннокентий неустанно следовал сему наставлению: учился сам и учил других – вначале в семинарии, а с 1810 года – будучи игуменом Угрешского Николаевского, а затем Московского Знаменского монастыря. Господь дал ему великий дар слова, позволяющий без приготовлений произносить вдохновенные проповеди и поучения. Отмеченный этим талантом, отличаясь трудолюбием и благочестивой жизнью, молодой монах скоро обратил на себя внимание столичных властей. Молва о нем дошла до Петербурга. В 1812 году его возвели в сан архимандрита, а в следующем году назначили инспектором Санкт-Петербургской духовной академии, где он в качестве бакалавра богословских наук читал церковную историю. В том же 1813 году он стал ректором Петербургской духовной семинарии, профессором богословских наук, настоятелем Сергиевой пустыни и членом Комитета духовной цензуры, большую часть работы которого Иннокентий взял на себя.

Особенно много сил и времени отдавал он занятиям по богословию и церковной истории, стремясь улучшить преподавание этих наук в семинарии. Постоянно вспоминая слова апостола Павла, говорившего: «Старайся представить себя Богу достойным, делателем неукоризненным, верно преподающим слово истины» (2Тим. 2:15), он не раз задавался вопросами: «Как лучше преподать слово истины своим семинаристам? Как сделать им понятней уроки богословия?» За этими размышлениями проводил Иннокентий бессонные ночи, готовя свои лекции стоя – чтобы не заснуть – у аналоя. Как-то, заработавшись допоздна, он решил немного отдохнуть и тут же, у аналоя, прилег на пол, рассчитывая, что такое неудобство не даст ему проспать до утра. Действительно, вскоре он проснулся, закончил свои записи, но после такого «отдыха» простудился, и с тех пор и без того ослабленное его здоровье стало все более ухудшаться. Результатами же его ночных бдений, кроме обычных лекций, явились такие работы, как «Богословие деятельное», «Опыт изъяснения первых двух псалмов», «Изъяснение Символа веры». Не удовлетворенный иностранными источниками по церковной истории, которую он преподавал ученикам, Иннокентий решил написать свои собственные лекции, в результате чего им был подготовлен капитальный труд, изданный в 1817 году под названием «Начертание Церковной Истории от Библейских времен до XVIII века». Эта книга впоследствии неоднократно переиздавалась и долго служила единственным учебным пособием по данному предмету. Однако постоянное переутомление, которое испытывал Иннокентий при подготовке лекций по церковной истории, еще более усугубило его болезнь, превратив полученную им простуду в неизлечимую чахотку.

Многотрудная деятельность Иннокентия была отмечена высокими наградами: наперсным крестом с украшениями, орденами Святой Анны 2-й степени и Святого равноапостольного князя Владимира 2-й степени. Он стал первоклассным архимандритом Новгородского Юрьева монастыря и членом Главного правления народных училищ. Но чем выше поднимался он по служебной лестнице, чем больше завоевывал общественное признание своими учеными трудами, проповедями и поучениями, тем, как это не парадоксально, все более и более преисполнялся смирения, воздержания и благочестия. Как на чистой скатерти заметным становится любое пятнышко, невольно обращающее на себя внимание, так и боголюбивая душа Иннокентия, просветляясь непрестанными молитвами и чтением богодухновенных книг, чутко воспринимала те извивы мыслей и чувств, которые не вписывались в круг истинного служителя Божия, начертанный для себя Иннокентием еще с младых лет после знакомства его с посланием Апостола Павла к Тимофею. Требовательность Иннокентия к себе лишь росла по мере того, как возрастала его слава, ум неразрывно сливался с Именем Божиим, а душа постоянно воздыхала о собственной греховности, побуждая к неустанному покаянию. Власяница одела изможденное земными и духовными подвигами тело Иннокентия, Иисусова молитва заполнила все его мысли, постоянное душеспасительное возношение которой он рекомендовал и другим, говоря обращавшимся к нему за духовной помощью, что «имя Иисуса Христа, как пламенное оружие в руках серафимов, не пустит в сердце никакой скверны, никакого земного падшего существа, кольми паче змия». «Знаю, – продолжал Иннокентий, – что сперва покажется работа сия чувствительною, но что ж делать? Она скоро будет очищать чувства, и очищаться от землянности, если не охладеет наша любовь к призываемому имени. О! пусть одно имя, одно великое, неоцененное имя лежит на сердце; пусть – одно оно, без всякой мудрости, без всяких созерцаний, без всяких глубоких, блистательных мыслей, которые суть обманчивые огни или звезды князя поднебесного; пусть, говорю, одно имя возлюбленного, и не более, будет и в уме, и в памяти, и в воображении, и в очах, и в ушах, и на праге дома, и на дверях, и на постели, и за столом, и везде! О! возлюбленное, святое, страшное, великое, вечную жизнь дающее имя укрепит ум ваш на врагов, только как можно тише, спокойнее, благоговейнее приближайтесь к нему. Оно есть огнь, поядающий все, но и угасающий в нас нашим нерадением. Оставьте на несколько часов все прежние занятия и дайте дышать сердцу одним возлюбленным именем, предварительно принесши сознание, что во всем существе – во всех делах, хотениях и мыслях наших – ничего нет, кроме греховной гнусности. Верю, что почувствуете исцеление».

Все духовные наставления Господа нашего Иисуса Христа и его учеников, изложенные в Священном Писании, Иннокентий принимал буквально и без всякого снисхождения к самому себе, вследствие чего качества души его, доведенные до совершенства, приобретали свойства, обычно недостижимые простыми смертными: привычка к неосуждению естественным образом трансформировалась у него в возношение молитв за врагов своих, в благословение клянущих его; нестяжательность, нелюбовь к деньгам возрастала до полного неприятия каких бы то ни было подношений и пожертвований, даже когда приходилось испытывать крайнюю нужду. Но вынужденный жить в миру, Иннокентий не мог ограничить обычное постничество, налагаемое церковным уставом, до размеров отшельнического воздержания, – многочисленные возложенные на него обязанности не позволяли ему этого сделать. Поэтому и другим, обремененным мирскими делами людям он не советовал излишнего изнурения своей плоти сверх установленной православным вероучением меры. «Мы можем только ограничивать и обуздовать, а не насиловать: последнее не благословляется», – говорил Иннокентий. Правда, обычное для православных в прошлом воздержание сейчас многими воспринимается чуть ли не как голодовка, и напротив, наше теперешнее ограниченное принятие пищи для умеренных постников в прошлом было бы зачастую равносильно чревоугодию. Во всяком случае, Иннокентий не одобрял такого чрезмерного рвения, когда некоторые подвижники лишали себя пищи и воды по нескольку дней кряду. Конечно, это не относилось к сознательно вставшим на путь подвига, к тем, кто избрал для себя аскетизм как средство восхождения к Богу. Что касалось объядения и в особенности пьянства, здесь Иннокентий был непримирим, отказывая юношам вообще в праве употреблять вино, напоминая, что «пьяницы царствия Божия не наследуют».

Четырнадцать лет продолжалась педагогическая деятельность Иннокентия. Но не ее считал он своей главной жизненной обязанностью, оправдывающей земное существование. Быть проповедником Слова Божия – вот та цель, ради которой стоило жить. Именно здесь со всей силой проявился данный ему от Бога талант. Красноречие, доходчивость его проповедей и сами по себе уже убеждали слушателей. Но еще большее воздействие на них оказывала та внутренняя сила, которой было пропитано каждое слово Иннокентия. Как говорил о нем архимандрит Фотий, «слово его было со властию: глас слова его был остр, жив и действен: сила некая крепкая и пламенная излетала из уст сего учителя на церковной кафедре и проницала внутрь изгибов сердечных и доходила до глубины души же и духа».

А сила эта черпалась в Православии, и направлена она была прежде всего на защиту Православия: на защиту от западных религиозно-мистических учений, которые широко распространились в начале XIX века в русском обществе, начиная от самого императора Александра I и его ближайшего окружения.

Обращаясь к религиозно-нравственному состоянию современного ему общества, Иннокентий, скорбя душой, называл его «духовной полунощью», вкладывая в это понятие не только то, что многие в обществе жили далеко не по-христиански, но и то, что их сознание далеко удалилось уже от истинного Православия, испытав влияние «модных» западных учений, что «тьма и мрак словес, заблуждений, духов лестчих и дел лукавых покрывают умы и сердца многих». «Чье сердце, чьи умы не взошли на гору надмения и гордости и не влезли на утесы тщеславия? Где ныне и в ком гордость житейская не возседает? Наряды, уборы, мебель, сервизы, кони, кареты, бульвары, обнажение грудей и сосцов, помигание очами, хитрое ступание ногами, гусли, тимпаны, балы, певцы и певицы, иллюминация, а инде неверие, секты, мудрование и вся лукавая мира, что есть как не поток гордыни, в нем же, Бог весть, кто не утопает?» – вот характеристика «духа времени», современного Иннокентию, данная им самим.

Мудрования, о которых упоминает Иннокентий, – суть религиозно-нравственные сочинения, отличавшиеся крайне мистической направленностью, издаваемые с прямого одобрения министра народного просвещения князя Александра Николаевича Голицына. «Многие из мудрых века сего, оставив свет истинный, пленилися мечтами утонченного, блистательного умствования; за сею именитою толпою любомудрых – бесчисленное множество легкомысленных с завязанными глазами стремятся не зная куда», – говорил Иннокентий о тех, кто увлекался мистическими сочинениями и посещением собраний Хвостовой, Крюднер, Татариновой и др.

Чем был страшен хлынувший в Россию с Запада массой переводных сочинений мистицизм? Прежде всего тем, что он уводил от православной веры и от Православной Церкви, подменял в человеке душеспасительное чувство собственной греховности на чувство своей исключительности, особой богоизбранности, подтверждение которой пытались найти в общении с потусторонним миром посредством спиритизма, магии, впадения в религиозный экстаз. Это экзальтированное ожидание чудес и видений уводило своих последователей от истинного вероучения, от Церкви, от покаяния за содеянные грехи. В своем крайнем выражении увлечение мистицизмом приводило к отрицанию Церкви и ее иерархии, возводило беснования членов подобных сборищ до уровня пророчеств, якобы ниспосылаемых на них самим Богом. В «лучшем» случае мистики считали Православие лишь нравственным учением, которое само по себе не требует обязательного соблюдения обрядности и церковного устава, что опять же вело к удалению от Церкви Христовой.

Другим разрушителем православной веры, расшатывающей ее основы, покушавшейся на проверенный столетиями строй русской церковной жизни, с ее догматами, иерархией и обрядностью, выступал всюду проникающий яд протестантских вероучений, который в распространявшихся в России переводных писаниях был перемешан с ядом явного мистицизма.

По поводу одного из новомодных сочинений Иннокентий в отчаянии восклицал: «Слёз не достанет у всякого любомудрого и доброго человека оплакивать раны, кои сия нечестивая и совершенно бесова философия может сделать в умах и сердцах, есть ли токмо будет чтома и преподаваема в школах». И далее он говорил, что она вся состоит «из нездравых, нечистых мудрований, дерзких, хульных, вольных против Бога, веры Христовой и Духа Святого, против Церкви, и всех святых таинств и преданий, против властей и всякой истины… В писаниях такого рода под мудростию содержится безумство, под словом спасения – пагуба, под именем духа Христова – антихристов вражий и учение ложное; там вера – неверие, благочестие – есть нечестие, свет – тьма, сладость – горечь…»

В распространении мистических идей, наряду с огромным числом переводной литературы (в основном с английского языка), особую роль играл религиозно-нравственный журнал «Сионский вестник», издаваемый известным мистиком и масоном А. Ф. Лабзиным. Этот журнал, ставший одним из самых популярных изданий среди образованной части русского общества, освобожденный от всякой цензуры, был подконтролен лишь министру духовных дел и народного просвещения князю А. Н. Голицыну, другу издателя. Склонный к мистицизму, А. Н. Голицын, благодаря своей дружбе с императором и своему служебному положению, всячески способствовал насаждению мистицизма в различных слоях русского общества – как через свои ведомства, в том числе и через учебные заведения, так и через Библейское общество, президентом которого он являлся, созданное для перевода Библии на русский и другие языки России и для ее распространения в народной среде, а на деле занявшееся и широкой пропагандой мистицизма.

Многие из высшего священноначалия вначале смотрели на появление мистицизма довольно снисходительно, считая, что распространение религиозного чувства, пусть даже в такой извращенной форме, все же лучше, чем полное неверие, поразившее образованную часть общества и выразившееся в создании тайных, беззаконных организаций.

Архимандрит Иннокентий стал одним из первых, кто поднял свой голос против мистиков, масонов и сектантов. Как член Комитета духовной цензуры он внимательно следил за всеми новинками переводных мистических сочинений, подвергая их критике с позиций православного вероучения. Ректор Петербургской академии архимандрит Филарет (Дроздов), впоследствии митрополит Московский, остерегал Иннокентия от прямого выступления в защиту чистоты православной веры, зная, с какими силами придется тому сражаться. «Нам, двум архимандритам, – говорил он, – Юрьевскому и Пустынскому, не спасти Церковь, если в чем есть погрешности, а лучше обратиться к Преосвященному Митрополиту Михаилу, которого голос имеет более силы, нежели наши оба». Но Иннокентий, под влиянием своего ученика, будущего архимандрита Фотия, все же решил начать неравную борьбу, прекрасно понимая, чем все это ему грозит.

Прежде всего он решил урезонить главного распространителя мистицизма А. Ф. Лабзина, а когда это не удалось, добился учреждения цензуры над его «Сионским вестником», а затем и запрещения его печатания. Но попытка образумить самого Лабзина ни к чему не привела. Более того, тот стал хлопотать о возобновлении выхода своего издания. Тогда Иннокентий обратился в 1815 году с письмом к А. Н. Голицыну, указав на те, пагубные для православного сознания, заблуждения, которые распространял своими статьями «Сионский вестник», призывая князя «залечить раны, которыми он сам уязвил Церковь». Такое обвинение не могло пройти для Иннокентия даром. Самолюбивый Голицын представил письмо Иннокентия на суд Санкт-Петербургского митрополита Михаила (Десницкого), который посоветовал извиниться перед князем. И хотя примирение состоялось, и князь вроде бы был удовлетворен, но, как оказалось, затаил на Иннокентия зло, решив при первом удобном случае избавить столицу от слишком ревностного служителя Церкви. И такой повод вскоре представился.

Дело в том, что Иннокентий, как член Комитета духовной цензуры, рекомендовал в 1818 году к печати книгу Е. И. Станевича «Беседа на гробе младенца о бессмертии души, тогда токмо утешительном, когда истина оного утверждается на точном учении веры и Церкви», направленную против религиозно-мистического движения, а следовательно, и против самого князя Голицына, который смог усмотреть в ней якобы превратно истолкованное понятие о Церкви. Обвинение, конечно, было надуманным, свидетельством чего явилось снятие запрета на печатание данного сочинения всего лишь спустя шесть лет. Автора книги было велено выслать из Петербурга в 24 часа, о чем Иннокентий очень сожалел, понимая свою невольную причастность к такому несправедливому решению. Эта же участь вскоре постигла и самого Иннокентия, который, предвидя такое развитие событий, говорил по этому поводу: «…я как сор петербургский, как умет духовный, должен быть выброшен из Петербурга. Если и то угодно Господу, то, верно, к пользе общей, других и моей…»

Расправа сильных мира сего с неугодными им лицами совершалась незамедлительно. Однако, учитывая положение Иннокентия и его известность в петербургских кругах, его удаление из столицы решено было облечь в форму повышения по служебной линии, – с возведением в сан епископа и назначением в какую-нибудь удаленную епархию. Но и в этом положении Иннокентий, покорно относящийся к собственным невзгодам и, как он сам говорил, «готовый претерпеть за правду всякое гонение», смог найти утешение своей душе. И не просто утешение, а восторг по поводу предстоящего назначения: «Я раб недостойный, а почтен святейшим саном!» – восклицал он со слезами на глазах и возносил благодарственные молитвы Пресвятой Богородице и Спасителю: «Чертог Твой вижду, Спасе мой!..»

Достичь святительского сана было для Иннокентия высшей наградой, но, как считал он, наградой им совершенно не заслуженной – так велики были его скромность и смирение, которым предстояло испытать теперь еще и все неудобства положенных ему архиерейских почестей. Но страх его перед предстоящим искушением славой оказался напрасным. «Мне кланяются, – писал он уже будучи в епископском сане, – а поклонение принадлежит Богу единому, меня почитают, – а честь и держава должна быть воздана Богу. Меня заставляют управлять и повелевать, а царство и власть и сила суть единого Господа Иисуса Христа». Такое восприятие своего нового положения лишь накладывало на него дополнительные обязанности, но отнюдь не добавляло ему самолюбия. Тем самым святитель всего лишь в очередной раз на деле исполнил то правило, которым он всегда руководствовался в своей жизни, – что «нужно смирять человека, когда бы вознесся или слишком скоро успокоился».

Князь Голицын, прекрасно зная физическое состояние Иннокентия, решил не просто отправить его с глаз долой подальше, но и послать на верную смерть, и в своей ненависти пошел даже на беспрецедентный шаг: с его подачи император, в нарушение церковных правил, без предварительного синодального избрания Иннокентия в качестве кандидата на архиерейскую кафедру, 25 января 1819 года самостоятельно вынес определение «быть епископом Оренбургским архимандриту Иннокентию, ректору Санкт-Петербургской семинарии, коего Св. Синоду и посвятить».

Выбранное для этой, по сути дела, почетной ссылки место в далекой Оренбургской епархии, с суровым климатом, было чревато для слабого здоровьем Иннокентия самыми серьезными последствиями. Но в это время открылась епископская вакансия в Пензе. Сторонники и друзья Иннокентия не приминули воспользоваться такой возможностью, чтобы хоть как-то облегчить участь опального борца против мистицизма. Митрополит Михаил, мотивируя свою просьбу болезненным состоянием Иннокентия, предложил переместить его на Пензенскую кафедру. Не побоялся поддержать митрополита и обер-прокурор Св. Синода князь Петр Сергеевич Мещерский, находившийся в непосредственном подчинении у министра духовных дел А. Н. Голицына. Не последнюю, если не первую роль в этом сыграло то обстоятельство, что жена его брата, майора Ивана Сергеевича Мещерского, – Софья Сергеевна (ур. Всеволожская, 1775–1848), которая пользовалась особой благосклонностью Александра I, являлась духовной дочерью Иннокентия. Свободная, надо думать, не без влияния Иннокентия, от мистических воззрений, она была известна своими сочинениями духовно-нравственного содержания, в основном переводами. Начав печататься с 1813 года, Софья Сергеевна выпустила за свою жизнь 93 книги и брошюры общим тиражом 400 тысяч экземпляров. Именно из ее переписки с Иннокентием нам и стали известны некоторые подробности его пензенского периода жизни. Иронией судьбы, ее сестра – Анна Сергеевна Голицына (1774–1838), бывшая замужем за адъютантом великого князя Константина Павловича камергером Иваном Александровичем Голицыным (четвероюродным братом министра духовных дел), напротив, была одной из главных деятельниц мистического движения в России в 20-х годах XIX века.

Удаление из Петербурга «искреннего светильника, подававшего собою надежду во благо Церкви», как называли современники архимандрита Иннокентия, не дало возможности снискать ему такую же известность, как Филарету (Дроздову), хотя задатки к тому у Иннокентия были ничуть не меньшими. Более того, если «Филарет отличался холодным рассудком и крайней сдержанностью в словах и поступках, оказавшею ему большую услугу при тогдашних запутанных обстоятельствах», то «Иннокентий, напротив, отличался замечательною искренностию и прямотою и особенно мягким, нежным сердцем; склонный от природы к тихой уединенной жизни, он вовсе не обращал внимания и мало интересовался своим внешним положением». И, думается, неслучайным был такой короткий земной путь Иннокентия: Провидец человеческих душ готовился уже принять его в Свой чертог.

Итак, вопреки первоначальной воле императора и страстному желанию князя Голицына, 22 февраля 1819 года состоялось назначение Иннокентия на Пензенскую кафедру, 27 февраля – его наречение во епископа в Святейшем Синоде, а 2 марта – посвящение в этот сан в Казанском соборе.

Но прежде чем прибыть в Пензу, епископу Иннокентию еще предстояло отправиться в первопрестольную для участия в рукоположении архимандрита Донского монастыря Феофила во епископа Оренбургского. Дальняя дорога тяжело отразилась на его здоровье. Совершенно больным приехал он в Москву, и как он сам писал: «Един Господь дал силы совершить такое великое дело. Зрители сомневались, совершу ли начатое. Я сам и трепетал, и был в полуобмороке, и надеялся, и чуть веровал милости Господа… По окончании литургии едва добрался до кареты, и чуть помню, как возвратился в квартиру, где и лечусь».

В Пензу Преосвященный смог приехать только 21 июня 1819 года и сразу же, наскоро облачившись в Николаевской церкви в архиерейские одежды, под колокольный звон направился в расположенный рядом кафедральный собор, где его с нетерпением ожидало духовенство и паства. Но радость от встречи своего архипастыря смешалась у них с грустью при виде его болезненного состояния, свидетельствующего о тяжелом недуге, снедающем последние силы у этого, совсем еще молодого человека.

К этому времени архиерейский дом, простоявший полгода без хозяина, представлял собой печальное зрелище. По словам Иннокентия, он походил на худой трактир: «у дверей нет ни замков, ни ключей – все обломано; обои в покоях инде оборваны, инде замараны, закопчены; полы так плохи, что когда пойдешь на один конец залы, на другом поднимаются, везде скрыпят; стекла закопчены и составлены из малых и битых клочков. А крыльцо! Но эта вещь не для жилья. Третий этаж с полами и с потолками провалился. От дождей теча была во второй этаж». Такого даже Иннокентий, привыкший довольствоваться малым, не ожидал увидеть. Но…» Сперва пороптал, теперь привык, теперь благословляю Господа моего, – писал он княгине Мещерской, – понемножку поправляю: в третьем этаже делают полы и потолки, а второй отделывать откажу до удобности, пока сколько-нибудь скопится домовых денег». Итак, дом требовал безотлагательного ремонта, и если без своего жилья на первых порах еще можно было обойтись, временно поселившись на частной квартире, то без молитвы – просто невозможно. Поэтому неустанный молитвенник Иннокентий начал обустройство архиерейского дома прежде всего с ремонта крестовой церкви, находившейся на третьем этаже.

Следующим шагом епископа Иннокентия было знакомство с духовенством и храмами подведомственной ему епархии. И то, что он здесь увидел, поразило его: «Самая Пенза имеет только семь приходов… Жаль очень, что здесь в церквах очень мало книг, необходимых к поучению! Скудость, достойная сожаления: многие церкви не имеют Библии, ни даже книг, которые составляют круг церковный. Риз всего три или четыре, из которых одни шелковые, прочие ситцевые или холщевые. Украшения почти нет никакого». И это в губернском центре! А что же приходилось ждать от уездов? Для обозрения отдаленных мест своей епархии епископ Иннокентий решил предпринять путешествие, заодно побывав и в Саратове. Но вскоре по приезде туда болезнь свалила его, и он, пролежав две недели в постели, совсем уже без сил и опасаясь самого худшего, возвратился в Пензу, где снова слег и больше не поднялся…

Прирожденная кротость Иннокентия, еще более усиленная его болезненным состоянием, вводила многих священнослужителей, надеявшихся получить выгодное для себя место, в заблуждение. Но, при всей своей мягкости характера, при назначении на вакантные места Иннокентий руководствовался только интересами порученной ему миссии – быть устроителем Пензенской Церкви. Поэтому, несмотря на плохое самочувствие, он лично экзаменовал всех кандидатов, поражаясь тому, что многие из них не знали даже самых элементарных вещей – «не знали, что есть Святая Троица, что такое молитва, о чем молиться, что такое Символ веры». И здесь, как когда-то в Петербурге, он продолжал радеть за чистоту православной веры, врагом которой на этот раз был не мистицизм, а самое обыкновенное человеческое невежество, тем более опасное, что исходило оно от тех, от кого в первую очередь зависело – найдут ли души их прихожан путь к Господу или же заплутаются в потемках со своими пастырями, не способными осветить их путь светом истины. Но отказывая таким священнослужителям, Иннокентий искренне скорбел по поводу того, что вынужден огорчать просителей, и всеми силами побуждал их к осознанию высокого предназначения священнического служения. Во всех его отношениях с окружающими его людьми чувствовалась большая любовь, которая только и возможна от осознания собственного недостоинства: являющий пример для других своей безупречной жизнью, Иннокентий постоянно ощущал свою греховность и постоянно приносил Богу покаяние, которое, равно как и смирение, он считал главными душеспасительными проявлениями человеческой личности.

Чем меньше становилось у Иннокентия физических сил, тем более он возвышался духовно. Особенно заметно это было во время богослужений, когда, отрешаясь от всего земного, он настолько погружался в молитву, что забывал обо всем на свете. Как-то во время службы в крестовой церкви, после Херувимской песни, случилось всеобщее смятение – загорелась сажа в трубе, отчего дым наполнил архиерейский дом, и лишь один Иннокентий ничего не заметил, словно он находился и не на земле уже, а на пороге небесного чертога.

Последние его дни добавили ему невыносимые страдания. Прикованный к постели, мучаясь от нестерпимых болей, он, однако, благодарил Господа, что Тот послал ему новые испытания, ибо, как он считал, теперь только страданиями и мог искупить свои грехи, ощущение которых не покидало его до самой смерти. «Мне нужно, – писал Иннокентий к княгине Мещерской, – очищение, коего достигнуть ничем не можно, как болезнию. Гордость сердца моего, сомнение, неверие, как тяжкие оковы, связывая дух, держат тело в болезни. Господи! Не могу и преклонить чувств к противной стороне от немощи телесной или от закоснелости греховной… Тяжесть греховная, закрывая свет истинный, держит меня во тьме и смертной сени. Не видят моей гнусности другие, а мне она ощутительна».

В Пензе святитель пытался еще работать и над своей «Церковной Историей», готовя ее ко второму изданию. Весьма показательно отношение его к собственным сочинениям. Раздавая их на память воспитанникам семинарии перед отъездом из Петербурга, Иннокентий сопровождал их такими словами: «Когда сочините лучше, сожгите сии негодные» или «Я дарю вам это в память меня и для того, чтобы по времени, сличая свои труды с моими, могли сказать: вот как слабо прежде писали». Какой назидательный пример для всех тех, кто после выхода в свет своих печатных трудов преисполняется гордости, забывая, что писавшему во славу Божию должны быть неведомы подобные чувства.

Наступил последний день его земной жизни – пятница, 10 октября. Будучи в полном рассудке, Иннокентий стал готовиться к отходу в вечность. Во время совершаемого над ним чина елеосвящения, он еще находил в себе силы повторять читаемые над ним молитвы. Затем сложил на груди крестообразно руки и на последних словах 54-го псалма Давидова «…Аз же, Господи, уповаю на Тя» испустил дух.

Жители Пензы сразу поняли, что означают удары соборного колокола в столь неурочный час – четверть седьмого пополудни остановилось сердце горячо любимого их архипастыря. 13 октября гроб с телом епископа Иннокентия перенесли из крестовой церкви в кафедральный собор, где после Божественной литургии, совершенной пребывавшим на покое предместником его епископом Афанасием, состоялось погребение почившего архипастыря.

Похоронили его в приделе святой великомученицы Екатерины, в особой усыпальнице, вход в которую был сделан снаружи, с южной стороны собора. В 1882 году перед входом в усыпальницу на средства известной пензенской благотворительницы Марии Михайловны Киселевой ссорудили небольшую церковь, освященную 19 декабря того же года во имя святых мучеников Евлампия и Евлампии, день памяти которых – 10 октября – совпадал с днем смерти Иннокентия. А над самим гробом епископа графиней Анной Алексеевной Орловой-Чесменской, которая так трогательно ухаживала за больным Иннокентием в Москве, был установлен мраморный памятник.

Прощаясь в день погребения со своим духовным наставником, никто из пензенских жителей, конечно же, и не вспомнил, да, скорее всего, никто и не знал, что Господь сподобил родиться Иннокентию в монашеском образе ровно за 10 лет до этого печального события – 13 октября 1809 года. И, может быть, только для того, чтобы дать Пензенской земле такого молитвенника, вся жизнь которого была лишь восхождением к одной вершине, имя которой – Бог. Господь показал нам тот высочайший образец совершенства человеческого духа, который можно достичь, лишь всецело посвятив себя Творцу. И, быть может, не случайным было и такое короткое служение Иннокентия на нашей земле: уж слишком резкий контраст составлял он с теми, кого должен был духовно наставлять и исправлять. Вспомним его собственные слова по отношению к пензенским жителям: «Здесь суета та же самая, что в С.-Петербурге. Гордость пензенская не уступит никакой: страсть сердца, как исполин, везде ходит и действует по-исполински». Так, может, Господь и не дал ему увидеть той черной неблагодарности, которая рано или поздно могла излиться на ссыльного и опального епископа из этих, наполненных исполинской страстью и гордыней, сердец? Но зато Он дал возможность изливать на пензенских жителей по молитвам рано ушедшего от них святителя Иннокентия, стоящего перед престолом Божиим, Свою благодать, что проявлялась множеством случаев исцелений на гробе епископа Иннокентия. И это заступничество Иннокентия перед Господом за молящихся в соборе над его прахом привело к такому неослабевающему почитанию пензенского иерарха, которое наш земляк Г. И. Мешков спустя десятилетия после смерти епископа Иннокентия выразил следующими словами «…благоговейное уважение жителей города к памяти почившего архипастыря так неизменно и так велико, что не проходит почти ни одного дня, чтобы, вследствие этого уважения, переходящего как будто наследственно, от родителей к детям, кто-либо не просил отслужить над гробом Преосвященного панихиду».

А итогом такого поклонения явилось заявление, поступившее на имя городского головы от лица сотен пензенских жителей, зачитанное в специальном заседании городской думы от 24 ноября 1915 года: «Благочестивая жизнь и молитвенные подвиги приснопамятного святителя пензенского Иннокентия, честные останки которого покоятся при кафедральном соборе, еще при жизни его вселили в жителях веру в него как молитвенника и предстателя пред Богом. А затем, чудесная помощь, получаемая многими гражданами, обращающимися к святителю с молитвенными просьбами, а также нетленные останки, почивающие в соборе, окончательно убеждают жителей г. Пензы в святости епископа Иннокентия. Вера эта живет не только в жителях Пензенской епархии, но и далеко за пределами губернии. Многие чудеса удостоверены свидетельскими показаниями, биографии святителя с описанием этих чудес печатаются во всех духовных журналах. Всё это, вместе с непрекращающимися и в настоящее время случаями чудесной помощи по молитвам святителя Иннокентия, побуждает нас, его почитателей, просить Вас, милостивый государь, как представителя городского самоуправления, возбудить надлежащее от имени последнего ходатайство пред Святейшим Синодом о причислении епископа Иннокентия к лику святых и об открытии его святых мощей для всенародного поклонения». Городская дума, присоединившись к этому заявлению, вынесла решение от своего имени обратиться в соответствующие инстанции. Но, к сожалению, начавшаяся вскоре в России смута не позволила довести этот вопрос до логического завершения. В результате Пензенская земля так и не получила своего собственного святого.

В 1930-х годах кафедральный собор, в котором почивали останки епископа Иннокентия и еще четырех епископов – Афанасия, Амвросия 2-го, Григория и Антония 2-го – был взорван. Затем его развалины сравняли с землей, разбили над прахом пензенских архипастырей сквер и проложили, прямо над их могилами, пешеходную дорожку, словно приглашая всех жителей осквернить покоящийся под ней прах святителей.

И лишь совсем недавно, в августе – сентябре 1998 года, в результате двухмесячных поисков, начатых с благословения Высокопреосвященнейшего Серафима, архиепископа Пензенского и Кузнецкого, останки всех пяти архипастырей были вновь обретены и с подобающими почестями перезахоронены у бывшего архиерейского дома, где отправлял свое недолгое святительское служение на Пензенской кафедре епископ Иннокентий.

Всего только неполных четыре месяца – с 21 июня по 10 октября 1819 года – пробыл он в Пензе, но и этого оказалось достаточно, чтобы он навсегда вошел в историю нашей епархии как самый выдающийся иерарх Пензенской Церкви. Пострадав на земле от сильных мира сего ради ограждения Святого Православия от посягательств на его чистоту, епископ Иннокентий, надеемся, после своей смерти был вознесен на небе Господом на подобающую ему высоту. Свидетельством этого как раз и являются многочисленные случаи исцелений, проистекавшие на могиле святителя Иннокентия. Все они в свое время заносились в специальную книгу, существовавшую при Пензенском Спасском кафедральном соборе, которая, к сожалению, после революции бесследно исчезла. И лишь некоторые из этих случаев остались нам в память – как свидетельства молитвенной помощи почившего епископа Иннокентия, предстателя перед Богом за пензенских жителей и за всю нашу Пензенскую землю.

29 июня 1998 года по благословению Высокопреосвященнейшего Владыки Серафима, архиепископа Пензенского и Кузнецкого, начались работы по извлечению останков пяти пензенских архиереев, похороненных в свое время в Пензенском Спасском кафедральном соборе г. Пензы, взорванном в 1934 году. Среди них предстояло найти и прах епископа Иннокентия. Два месяца продолжались поиски, и вот, наконец, 3 сентября, уже после того, как были найдены склепы с захоронениями епископов Григория (Медиоланского, †1881) и Антония II (Николаевского, †1889), была обнаружена и могила святителя Иннокентия, рядом с которым были похоронены епископы Афанасий (Корчанов, †1825) и Амвросий II (Морев, †1854). Их захоронения были сильно повреждены взрывом, так что, в отличие от первых двух находок, ни одного полного скелета не сохранилось и часть костей оказалась перемешанной. Учитывая большие земляные работы в прошлом при планировке этой части площади после взрыва собора и устройстве на месте него в 1960 году памятника Карлу Марксу, дальнейший поиск недостающих фрагментов оказался невозможным.

Теперь предстояло идентифицировать найденные останки с помощью научного анализа. Дело облегчалось тем обстоятельством, что возраст епископов значительно расходился: Иннокентию было 35 лет, Амвросию около 73-х, а Афанасий умер на 81-м году жизни. К тому же было известно, что Иннокентий скончался от скоротечной чахотки, болезни, которая видоизменяет грудную клетку. 24 сентября 1998 года специалисты отделения медицинской криминалистики лаборатории бюро судебно-медицинской экспертизы управления здравоохранения Пензенской области провели исследование найденных останков визуальным, измерительным, фотографическим и анатомоморфологическим методами с помощью источника ультрафиолетовых лучей (прибор КД-33л), в результате чего удалось вычленить три неполных скелета, принадлежащие епископам Иннокентию, Афанасию и Амвросию.

6 ноября 1998 года состоялось перезахоронение пяти пензенских архипастырей в склеп, устроенный перед зданием бывшего архиерейского дома. При этом останки епископа Иннокентия поместили в гроб, выполненный из красного дерева, с тем, чтобы в случае канонизации святителя перенести его мощи для всеобщего поклонения в другое место.

…В августе 2000 года на Юбилейном Освященном Архиерейском Соборе епископ Пензенский Иннокентий был причислен к лику святых Русской Православной Церкви для общецерковного почитания. Память ему определено праздновать 10/23 октября.

Преосвященный епископ Иннокентий с самого дня блаженной своей кончины († 10 октября 1819 года) пользовался во всем Пензенском и Саратовском крае великим уважением и благоговением за святость его жизни. В 1854 году, по случаю погребения Преосвященного епископа Пензенского Амвросия II (Морева) рядом с могилою святителя Иннокентия, распространился в народе слух о нетлении тела его. Конечно, официально никто не мог позволить себе приподнять покров, скрывающий тело святителя; но любопытные взоры, несмотря на охрану гробницы соборным причтом, могли проникнуть под этот покров во время исправления каменного свода, оказавшегося поврежденным над гробом святителя. В 1882 году, во время постройки при кафедральном соборе к стороне гробницы святителя Иннокентия часовни – малой церкви – для усыпальницы пензенских Преосвященных, оказалось необходимым снова вскрыть свод над могилою святителя Иннокентия, и тогда с новою силою распространилась молва о нетлении его тела.

Слух о чудесах при гробнице святителя Божия в народе носился издавна. Вот почему пензенские жители и жители окрестных мест, иногда очень дальних, служили панихиды при гробнице. Но с 1854 и 1882 годов, и особенно с 30 мая 1884 (100-летний юбилей со дня рождения святителя), этот слух начал распространяться с неудержимою силою. Конечно, между многочисленными сказаниями о чудесах при гробнице святителя Иннокентия не все могут быть проверены или по давности события их, или по отдаленности от г. Пензы, а иногда по неизвестности лиц, над коими они совершались, но самая многочисленность этих сказаний служит несомненным доказательством того, что в основе их лежит святая истина.

Крестьянка С. Тишина, одна из закоснелых раскольниц, в последние 8 лет страдала припадочною болезнью. Припадки с несчастной женщиной являлись каждый день. Начинались они судорогами, помрачением рассудка, лаем по-собачьи и кусанием своего языка, заканчивались же всегда значительными ушибами. За последние 5 лет у больной, по словам ее, явилось желание перейти в Православную Церковь. В этом желании она еще более укрепилась вследствие дошедших до куракинских прихожан слухов об особенных действиях, совершающихся над больными при гробе святителя Иннокентия. С этими мыслями она и отправилась в Пензу. Но так как она ни разу не была в Пензе, то и не нашла места, где почивает святитель Иннокентий. Спросить же других, говорила она, не посмела. В грустном настроении возвратилась она обратно домой. Но мысль сходить на поклонение праху святителя Иннокентия крепко запала в душу ее.

5-го числа ноября мне нужно было съездить в Пензу. Узнавши о желании больной побывать там, я предложил ей отправиться со мной; она, конечно, согласилась. По приезде нашем в Пензу, пред вечерней, мы отправились в собор, взошли в пещеру святителя Иннокентия и с диаконом М. Никольским начали служить панихиду. Припадка с больной не было, но по выражению лица ее и тяжкому дыханию видно было мучительное состояние ее. Во время службы больная сильно плакала, доходила даже до истерики. По окончании заупокойной литии она объяснила мне, что ей легче и что она желает остаться в Пензе еще на день помолиться, исповедываться и приобщиться Святых Таин в соборе. Так как мне нужно было поторопиться к службе, то я уехал домой. Чрез день возвратилась домой и крестьянка С. Тишина, но в веселом настроении духа и совершенно здоровой. На Михайлов день она, после 23-летнего пребывания в расколе, присоединена к Православию чрез таинство миропомазания, а равно и дочь ее, 15 лет, не крещенная в Святой Православной Церкви. В настоящее время обе они неопустительно ходят в церковь.

Перемена, происшедшая с крестьянкой Тишиной, болезненное состояние которой хорошо было известно раскольникам куракинским, произвело сильное впечатление на сих последних. 12 ноября я имел беседу с некоторыми из старообрядцев у себя в доме. Я рассказал им о случившемся с Тишиной у гроба святителя Иннокентия, а равно и о жизни святителя. Они слушали со вниманием. После сего один из них сказал мне: «Да, батюшка, перебегая из одного согласия в другое, мы думаем найти истину, истина же эта у нас пред глазами».

Пензенские епархиальные ведомости, 1885,

ч. неоф., № 5, с. 26–27.

На имя Его Преосвященства, Преосвященнейшего Митрофана, епископа Пензенского и Саранского, от кафедрального протоиерея Гр. Соколова и ключаря протоиерея К. Ручимского поступил рапорт следующего содержания: «Почтительнейше представляя при сем письменное удостоверение о. Михаила Фриновского о благодатном исцелении монахини Чуфаровского монастыря Платониды по молитвам приснопамятного святителя Иннокентия, во благоухании нетления и святыни почивающего в кафедральном соборе, долгом почитаем присовокупить, что это одно из множества знамений благодатной помощи, дарованной прибегавшим к молитвенному ходатайству святителя Иннокентия пред небесным престолом Господним – частию записанных (хранятся таковые записи в ризнице собора), частию не записанных, так как получившие благодатные дарования, по ходатайству святителя, не давали о сем нам сведений. Благословите, милостивейший архипастырь и отец, присоединить настоящее сообщение о чудесном знамении благодатной помощи свыше, по молитвенному пред Богом предстательству святителя Иннокентия, к прочим, хранящимся при соборе, а отцу ключарю собора поручить изложить о всех благодатных знамениях милости Божией, явленных чрез святителя Иннокентия, письменно для представления Святейшему Синоду, когда найдете сие благовременным». – На рапорте сем резолюция Его Преосвященства последовала: «Поручается о. ключарю кафедрального собора, протоиерею К. Ручимскому составить обстоятельную записку о чудесных знамениях по молитвенному предстательству пред Господом святителя Иннокентия и представить мне, а приложенное при сем удостоверение хранить при делах собора».

Письменное удостоверение о. Фриновского следующего содержания: «1908 года августа 24 дня. Духовная дочь моя, монахиня Чуфаровского Троицкого женского монастыря Саранского уезда, Платонида заявила мне, что лет 25 тому назад у нее сильно заболели глаза. Проезжая по сбору через г. Пензу, она, по совету монастырского диакона о. Василия Архангельского (ныне умершего), зашла в собор на могилку епископа Иннокентия, помолилась, как умела, взяла из неугасимой лампады елею, которым, помазав несколько раз больные глаза, совершенно исцелилась. Теперь болезнь глаз с ней повторилась, она отправилась в больницу с. Ромоданова, где врач, осмотрев ее больные глаза, сообщил ей, что болезнь ее очень серьезная, и посоветовал ей сделать операцию, на что она не согласилась. Вспомнив факт исцеления, она опять решила послать в Пензу за елеем к епископу Иннокентию и стала просить его об исцелении. Прошло три дня после этого, и глаза ее больные быстро поправляются. Лекарств она из больницы никаких не брала и глаза ничем не лечила. Вышеизложенное чудесное событие сообщено мне лично неграмотной монахиней Платонидой».

На сем резолюция Его Преосвященства: «Читано с глубоким душевным умилением. Дивен Бог во святых Своих».

Пензенские епархиальные ведомости,1908,

ч. неоф., № 18, с. 749–751.

На имя пензенского кафедрального протоиерея от крестьянина села Керенки Мокшанского уезда Федора Тимофеевича Молоканова поступило заявление следующего содержания: «В 1878 году я заболел простудою – появилась лихорадка и стали болеть ноги. Сильная ломота ног и раны на ногах не поддавались лечению – лекарства не помогали. Два месяца вылежал я в больнице и выписался из больницы, не получив облегчения, а напротив, болезнь еще больше усилилась: появился отек ног и раны увеличились. В 1882 году весною сосед мой, Михаил Петрович Бочкарев, сжалился надо мною и пригласил меня с собою идти в Валяевку, а из Валяевки в Пензу в собор к святителю Иннокентию, где я простоял на склепе панихиду, за которой усердно молился святителю, чтоб он исцелил мою болезнь. На другой день по возвращении домой из Пензы я вижу во сне, будто стою подле глубокой и широкой ямы, в которой и дна нет. На другой стороне этой пропасти я увидел человека, сидящего в кресле в том виде, как Спаситель пишется на иконах. Этот человек стал манить меня к себе, а я ему говорю, что не могу пойти к нему чрез такую пропасть. Он сказал мне, чтоб я шел по жердочкам, и я действительно увидел, что над пропастью лежат две жердочки; но как я взгляну вниз, так у меня закружится голова, и я отказываюсь пройти по жердочкам. Так я и не пошел. Потом я вижу двух мальчиков, которые и говорят мне, что меня звал к себе святитель Иннокентий, пред могилою которого я усердно молился о выздоровлении, и я действительно припомнил, что лик звавшего меня к себе очень схож с изображением святителя Иннокентия, которое я видел в соборном склепе подле его могилы. Мальчики сказали мне, что святитель Иннокентий велел передать мне, что я буду во всем здоров. После этих слов я встрепенулся и в сильном испуге проснулся. С тех пор раны на ногах быстро стали подсыхать, отек исчез, я в две недели совершенно выздоровел и до сих пор совершенно здоров, благодаря Богу и святителю Иннокентию, предстательству которого я обязан своим исцелением. Упомянутый Михаил Петрович Бочкарев и теперь жив и может свидетельствовать сам как о моей болезни, так и о моем чудесном исцелении. К сему подписуюсь крестьянин Федор Тимофеев Молоканов». – По поводу сего последовала резолюция Преосвященнейшего Митрофана, епископа Пензенского и Саранского, 11 декабря 1911 г.: «Читал. Дивен Бог во святых Своих».

Пензенские епархиальные ведомости, 1912,

ч. неоф., № 3, с. 98–99.

Жена землемера Зинаида Михайловна Лебедева, проживающая в г. Нижнем Новгороде, письменно заявила, что она была очень больна женскими болезнями, ее лечили три доктора, но ничего не помогало; она уже приготовилась к смерти. К ней была выписана из г. Пензы ее мать, которая привезла ей масла от угодника Иннокентия и сказала ей: «Молись и проси его». Она два раза в день мазала больные места маслом, а перед тем, как мазать маслом больные места, она дала обещание, что если она поправится, то сообщит об этом исцелении протоиерею. И после того, как начала она больные места мазать маслом, с каждым днем она стала чувствовать себя всё лучше и лучше, а в настоящее время и совсем выздоровела. Всё, что здесь описано, ею клятвенно подтверждено.

Пензенские епархиальные ведомости, 1913, ч. неоф., № 1, с. 33.

О некоторых чудесных знамениях и исцелениях по молитвам святителя Иннокентия было сообщено в «Пензенских епархиальных ведомостях» за разные годы. В настоящий раз сообщаются такие же сведения, которые не были помещены в «Епархиальных ведомостях».

4 января 1911 года кафедральным протоиереем В. Лентовским при рапорте Его Преосвященству было представлено заявление пензенского мещанина Степана Куницына об исцелении его от тяжкой болезни молитвенным предстательством в Бозе почивающего святителя Иннокентия. Вот содержание этого заявления: «28 марта 1908 года пензенский мещанин Степан Тимофеев Куницын заболел грудной жабой. Было приглашено несколько врачей, но несмотря на все их старания болезнь не поддавалась никакому лечению. Все надежды больного и окружающих его лиц устремились на помощь Бога и Его святых угодников. Этим семейством особенно почитается, как молитвенник пред Богом, св. Лаврентий, мощи которого находятся в монастыре близ г. Калуги. На этот раз супруга больного обратилась к архимандриту Лаврентьевского монастыря с просьбою помолиться св. Лаврентию. Архимандрит письменно дал совет родственникам больного помолиться у гроба святителя Иннокентия, бывшего епископа Пензенского, который, по его мнению, является молитвенником нашим и заступником пред Богом. Супруга больного отправилась в кафедральный собор и принесла горячие молитвы о выздоровлении больного супруга у гроба святителя Иннокентия. Затем, придя домой, она помазала больного маслом, взятым из лампады, находящейся у гроба святителя. С следующего же дня больному стало лучше, и мало-помалу он совершенно поправился и до сих пор совершенно здоров». Записано со слов исцелившегося студентом С.-Петербургского университета Борисом Мошковым. Всё написанное мною прочитано и подписью утверждаю, мещанин Степан Тимофеев Куницын. Собственноручную подпись Куницына удостоверил коллежский асессор И. Смирнов.

24 марта 1911 года за № 24 кафедральным протоиереем В. Лентовским при рапорте Его Преосвященнству было представлено заявление крестьянки г. Саранска Черноусовой о чудесном исцелении ее молитвенным предстательством в Бозе почивающего при Пензенском кафедральном соборе святителя Иннокентия и клятвенное обещание мужа Черноусовой крестьянина г. Саранска Димитрия Акимова Черноусова такого содержания: «Прошло два года с тех пор, как я избавилась от болезни кровотечения, которое продолжалось три года. Никакая медицинская помощь мне не помогала. Мне советовали сделать операцию, но я не согласилась. Моя болезнь ухудшалась, и я совсем ослабевала. 15 мая 1909 года моя дочь держала переэкзаменовку, и я пошла с нею в кафедральный собор, простояла молебен Божией Матери и пошла на могилу Преосвященного епископа Иннокентия. Во время панихиды мне пришли на мысль слова Евангелия, как женщина получила исцеление от ризы Господа Иисуса Христа, – и я приложилась плечом к портрету Преосвященного епископа Иннокентия и сейчас же почувствовала исцеление. И в этом я и мой муж можем поклясться под присягою. До сих пор я чувствую себя здоровою. Пензенской губернии г. Саранска крестьянка Параскева Иванова Черноусова». Клятвенное обещание подписано крестьянином г. Саранска Димитрием Черноусовым. При приводе к присяге присутствовали 9 марта 1911 года генерал-майор М. Н. Полтинин. К присяге приводил протоиерей О. Пучковский.

25 апреля 1911 года за № 60 кафедральным протоиереем В. Лентовским при рапорте было представлено Его Преосвященству заявление жены коллежского секретаря Ольги Студицкой об исцелении ее от болезни молитвенным ходатайством святителя Иннокентия и присяжный лист, надлежащим образом подписанный. Заявление такого содержания: «В течение 31 года я страдала кровотечением, обращалась к разным врачам г. Пензы, принимала множество лекарств, но пользы от них никакой не получала. Врачи прямо заявили, что мне необходимо произвести тяжелую операцию, но я никак не решалась согласиться на операцию. 12 января 1910 года я пришла из больницы, где мне врачи советовали прибегнуть к операции, и начала усердно просить помощи у святителя Иннокентия и обещала идти наутро в Казанскую церковь исповедаться и приобщиться св. Таин. В ночь на 13 января я вижу во сне, что святитель Иннокентий в белом облачении совершает литургию и в конце литургии все подходят к нему и целуют крест, который святитель держал в своих руках. Я хотела было идти за прочими и целовать крест, но святитель креста мне не дал, а благословил меня рукою, после чего я проснулась, пошла в церковь, исповедалась и причастилась св. Таин. Вечером 13 января пришла ко мне моя знакомая, дочь протоиерея Евдокия Степановна Адоринская, поздравить с принятием св. Таин. Я рассказала ей о сне и попросила ее сходить в собор и принести мне масла от гробницы святителя Иннокентия. Утром 14 января Адоринская принесла мне пузырек с маслом от святителя Иннокентия. Я попросила Адоринскую налить масла из пузырька в ложку и выпила его. С тех пор кровотечение прекратилось, уничтожились и боли, которыми обыкновенно сопровождалось кровотечение. Об этом считаю долгом засвидетельствовать. Апреля 25 дня 1911 года. К сему заявлению жена коллежского секретаря Ольга Павловна Студицкая подписалась». Что прописанное в сем заявлении справедливо, то удостоверяем своим подписом. Муж ее, Ольги Павловны Студицкой, коллежский секретарь Павел Димитриевич Студицкий. Дочь протоиерея Евдокия Адоринская. Клятвенное обещание принимала Ольга Студицкая и Евдокия Адоринская. К присяге приводил протоиерей С. Архонтов. При этом присутствовал о. кафедральный протоиерей В. Лентовский и отставной унтер-офицер П. Далмасов.

мая 1911 года за № 89 кафедральным протоиереем В. Лентовским при рапорте было представлено два заявления об исцелениях, полученных вдовою статского советника Мариею Георгиевною Фадеевою и крестьянкою Агафией Семеновою Лаптевою молитвенным ходатайством и заступлением в Бозе почивающего святителя Иннокентия.

Милосердием Божиим, молитвами святителя Иннокентия я получала несколько раз исцеления от моих болезней через масло из лампады, которая имеется при гробнице великого святителя, принимая внутрь каплями и намазывая больные места своего тела. Первая моя болезнь была боль глаза, который я сильно ушибла и испытывала боль нестерпимую. Помолившись святителю Иннокентию, бывшему Пензенскому епископу, я намазала глаз маслом из его лампады два раза, а получивши успокоение боли, приложила тряпочку с маслом на него с утра. К вечеру боль прошла, и я смогла смотреть в очках, а на другой день боль совсем прошла. Вторая моя болезнь – воспаление в груди, несколько нарывов внутренних в груди. Испытывая сильную боль, я намазывала грудь маслом из лампады и, прикладывая масло на тряпочке каждый день, я чрез неделю получила исцеление. Третья моя болезнь – болезнь ноги. Я испытывала сильную боль, и ходить мне было трудно и больно. Я намазала маслом из лампады великого святителя, Преосвященного епископа Иннокентия больную ногу три раза и почувствовала облегчение и стала свободно ходить и получила исцеление. Жительница г. Пензы вдова статского советника Мария Георгиевна Фадеева. 11 мая 1911 года.

Много лет я болела ногою и рукою. Обращалась многократно к докторам. Они говорили, что у меня подкостная болезнь, которую вылечить нет никакой возможности. И вот я прибегла к молитвенной помощи епископа Иннокентия и, не имея раньше сил двинуть рукою и ногою, теперь я свободно владею этими членами. При гробнице святителя Иннокентия мы дали обет – в случае получения исцеления объявить об этом в печати. 30 мая 1911 года. К сему заявлению за неграмотную Лаптеву муж ее Владимир Филиппов Лаптев подписался, и удостоверяем под присягою, что всё, прописанное в этом заявлении, сущая правда.

16 ноября 1911 года было прислано на имя кафедрального протоиерея из г. Нижнего Новгорода письмо следующего содержания: «Сын мой Виктор, 9 лет, болел два года. Все доктора говорили, что с ним туберкулез желез. Вся шея была в ранах. Я бросила докторские лечения и стала мазать раны маслом из лампады святителя Иннокентия. Теперь сын мой Виктор здоров. Я дала обещание, если пройдет болезнь, сообщить об этом в Пензенский кафедральный собор. Отара, дом Каменева, Зинаида Лебедева».

Крестьянин Афанасий Климкин и мещанка Татиана Мурзина на имя кафедрального протоиерея В. Лентовского представили заявление о чудесном исцелении по молитвам святителя Иннокентия следующего содержания:

Я, крестьянин Саратовской губернии Петровского уезда Старо-Захаркинской волости Афанасий Федоров Климкин, живу в г. Пензе на городском поселке Манчжурия в своем доме, служу на Рязано-Уральской железной дороге. Прошлого 1911 года ранней весной заболела дочь моя Мария, 14 лет, лихорадкой. Долго она страдала. Много раз мы обращались за медицинской помощию к железнодорожным врачам, но от невоздержания в пище или еще от чего болезнь не оставляла больную нашу дочь. Но вот пришла моя сестра, Васса Федоровна Климкина, и посоветовала взять больную дочь в собор к литургии, так как на днях, 30 мая, должна быть память Преосвященного епископа Иннокентия. Я согласился и отпустил свою дочь. Усердно помолившись у литургии, а после оной и на панихиде, взяли масла из лампады у гроба святителя Иннокентия, стали мазать этим маслом больную, – и больная после того стала здорова и болезнь больше не возвращалась. В чем и подписуемся Афанасий Климкин и Мария Климкина.

Считаю долгом заявить о полученном мною чудесном исцелении от глазной болезни по молитвам святителя Иннокентия у его гробницы. Это было 7 мая 1911 года. В этот день в склепе была совершаема вселенская панихида. Когда я стала молиться, на меня напало сильное забытье: я перестала сознавать. Не помню, как окончилась панихида и приложилась ли я к гробнице святителя Иннокентия и как вышла из склепа. Когда я вернулась домой, почувствовала сильную слабость во всем организме, и в таком состоянии забытья и слабости я пробыла весь день. В течение дня хотя и являлось сознание несколько раз, но на очень короткое время, потому что разум не в силах был бороться с тем настроением души, какое я испытывала. Такое состояние души не поддается описанию. Вечером я стала приходить в себя: в это время я и почувствовала полное облегчение в глазах, и с тех пор болезнь моя не повторялась. Когда я шла в склеп на панихиду, я дала обещание заявить, если получу исцеление. Исцеление я получила, о чем считаю долгом довести до сведения Вашего Высокопреподобия. Глаза мои заболели в ноябре месяце 1909 года, и лечили меня два доктора. Рецепты одного из них у меня сохранились, и они могут свидетельствовать о моей болезни. Лекарства по этим рецептам мне не помогали: от самой ничтожной простуды часто повторялось воспаление век и белков. В настоящее время мои глаза совершенно здоровы. Пензенская мещанка Татиана Ивановна Мурзина. Пенза, Лекарская улица, дом № 17. 15 января 1912 года.

21 июля 1914 года на имя о. кафедрального протоиерея В. Лентовского поступило заявление от жены священника Татианы Листовой такого содержания: «Я, Татиана Алексеевна Листова, не раз получала исцеление от угодника Божия епископа Иннокентия. Раз в детстве у меня болели глаза и я служила панихиду у гробницы епископа Иннокентия, брала масло из лампады, которым мазала себе глаза, – и получила исцеление. Потом у меня уже замужем заболела девочка 12 лет скарлатиной и вместе с тем воспалением чревовидного отростка, лежала в Чембарской больнице. Лечила ее женщина-врач Вера Ларионова. Девочка была приговорена к смерти. Два дня лежала без всякого сознания. Я молилась святителю Иннокентию и дала обет, что при первой поездке в Пензу непременно буду у гробницы св. Иннокентия и возьму масла из его лампады. Как только я дала такое обещание, моя дочь Антонина взглянула на меня и говорит: «Мама, не плачь! Мне стало лучше». И действительно, моя дочь с этого момента стала поправляться. Это было в 1913 году в сентябре месяце, приблизительно числа 16-го. Третий случай исцеления я испытала на себе. Почти пять лет я чувствовала боль у себя в груди, обращалась ко многим врачам. Первый врач, Добромыслов, лечил меня в г. Чембаре, но я не чувствовала себя лучше. Обращалась к другому врачу – Стеклову, и от него не получила облегчения. Потом свой врач, Аркадий Фадеевич Сойнов, приехал из Москвы, стал лечить меня, но нисколько не мог облегчить моей болезни. Наконец, я бросила все докторские лечения и стала лечиться маслом, взятым из лампады святителя Иннокентия, и дала обет отслужить по нем панихиду и объявить о чуде, если только у меня прекратится болезнь. И действительно, я теперь здорова и не ощущаю никакой болезни. Жена священника Татиана Листова. Июня 24 дня 1914 года». Жена священника Татиана Листова и дочь ее Антонина это заявление подтвердили под присягою, о чем сделана надпись за надлежащим подписом, на заявлении – соответствующая надпись за подписом лиц, принимающих присягу, приводящего к присяге и присутствующих при этом лиц.

9 марта 1915 года поступило на имя кафедрального протоиерея Лентовского заявление от девицы Анны Морошкиной об исцелении ее по молитвам святителя Иннокентия, каковое заявление о. протоиереем 12 марта за № 39 было представлено Его Высокопреосвященству. Заявление следующего содержания: «20 января 1887 года я, будучи еще девочкой, очень заболела. Приглашенный ко мне врач нашел у меня сильное воспаление легких и на вопрос моей матери: «Опасна ли болезнь или нет?» ответил, что болезнь очень тяжелая, но пока опасности еще нет. А если появится отек легких, то сердце не выдержит. 24 января мне заметно стало хуже, а 25 утром появилась одышка, температура сильно упала и лицо, как мне сказали после, совсем стало как у умирающей; когда пришел врач, то он нашел мое положение очень опасным, так как отек легких уже начался. Родители мои всю надежду возложили на Бога, а также обратились с молитвою об исцелении меня к святителю Иннокентию. В этот день меня причастили св. Таин и, с позволения бывшего тогда ключаря собора протоиерея К. Ф. Смирнова, взят был покров, которым покрывается гробница на могиле святителя Иннокентия, и в этот день принесен на дом. Этот покров положили на меня. Я уснула и спала довольно долго. Когда проснулась, то лицо мое стало совсем другое, а 28 числа уже был кризис, – и я быстро стала поправляться и болезнь моя не оставила во мне никаких следов. Во всем этом видна великая милость Божия ко мне по молитвам святителя Иннокентия. День 25 января я никогда не забываю и ежегодно бываю в соборе и прошу служить панихиду по святителе Иннокентии. Об этом событии моими родителями тогда же словесно было заявлено бывшему тогда ключарю собора протоиерею К. Ф. Смирнову. В настоящее же время, когда возник вопрос о прославлении святителя Иннокентия, считаю своим долгом о всем этом довести до сведения Вашего Высокопреподобия». Всё, изложенное в этом заявлении, есть истинная правда, в чем и подписалась девица Анна Морошкина, а также всё это подтверждают мать ее и сестра: вдова бывшего помощника смотрителя Тихоновского духовного училища Александра Ивановна Морошкина и девица Александра Морошкина. Что заявление это написано получившей исцеление Анной Морошкиной собственноручно и подписано собственноручно ею, ее материю и сестрою, лично мне известными, в том удостоверяю своим подписом. Пензенский кафедральный протоиерей Владимир Лентовский. 9 марта 1915 года.

6 апреля 1915 года кафедральный протоиерей В. Лентовский при рапорте за № 65 представил Его Высокопреосвященству, Высокопреосвященнейшему архиепископу Владимиру следующее заявление вдовы священника села Вороны Мокшанского уезда Анны Лентуловой: «Я гуляла с своим четырехлетним внучком. Мимо нас прошла барыня с собачкой, которая лизнула щечку внука. Я сильно испугалась и отерла щеку мокрым носовым платком. Утром у внука на том самом месте, где лизнула собачка, появились три красненьких пятнышка, которые потом разошлись по всему личику. Лечил доктор, но докторское лечение не помогало. Болезнь продолжалась полгода и образовалось гноение на том месте, где лизнула собака. Это меня страшно поразило. Я сейчас же пошла к нашему молитвеннику святителю Иннокентию, простояла панихиду по нем, взяла масла из лампады и обещала привести внучка после исцеления. На третий день уже не стало никакой красноты и гноения. Анна Лентулова». Это заявление вдова Лентулова подтвердила клятвою. Заявление принял и к присяге приводил 17 февраля 1915 года Пензенский кафедральный протоиерей В. Лентовский. В том, что заявление это собственноручно подписано вдовой священника села Вороны Мокшанского уезда Анной Лентуловой, лично мне известной, удостоверяю своим подписом. Кафедральный протоиерей В. Лентовский. При приводе к присяге и при подписании Лентуловой заявления присутствовали диакон Дмитрий Захаров и пономарь Павел Касаткин.

* * *

Все вышеизложенные сведения о благодатных знамениях милости Божией, явленных чрез святителя Божия, записаны в общую книгу, которая хранится в ризнице собора. Но можно предполагать, что есть много незаписанных исцелений по молитвам и предстательству святителя Иннокентия пред престолом Божиим, известных Единому Господу Богу, святителю Иннокентию и тем лицам, над которыми они совершались и которые об этом официально не заявляли. Такое предположение имеет свои основания. Известно, что со дня кончины Преосвященного епископа Иннокентия прошло 95 лет, а память о нем до сих пор хранится не только в нашей губернии, но и в соседних и отдаленных углах России. Служителям соборного храма очень часто приходилось и приходится видеть за время ежедневного служения панихид по святителе Иннокентии, как у многих, молящихся коленопреклоненно при гробнице святителя, льются обильные слезы, слышатся скорбные рыдания и сердечные вздохи. Несомненно, эти молящиеся люди возносят святителю и просительные, и благодарственные молитвы как угоднику Божию за его помощь и предстательство пред Господом Богом.

Ключарь Пензенского кафедрального собора

протоиерей Константин Ручимский.