Глава четырнадцатая

Заботы митрополита Иннокентия о распространении полезных книг в народе и об устройстве в епархии церковно-приходских школ. – Воспоминания о служении митрополита Иннокентия на Троицком подворье в день Рождества Христова. – Его болезнь. – Митрополит Иннокентий вторично просится у Государя Императора на покой. – Десятилетнее служение Иннокентия в сане митрополита Московского. – Болезнь митрополита Иннокентия и последние дни его земной жизни. – Кончина. – Погребение.

Немало заботило митрополита Иннокентия распространение полезных книг в народе, с целью доставить ему возможность доброго и действительно полезного чтения. Раз как-то собрались у владыки на подворье отцы протоиереи. Он умолял их заняться этим добрым делом, просил составить для детей книжки самым простым доступным языком и даже дал им следующие темы.

Бог все видит.

Бог все слышит.

Бог все знает.

Бог любит правду.

Бог не любит греха.

Вообще преосвященный Иннокентий внимательно следил за ходом воспитания и строго преследовал свою мысль, чтобы во всех училищах, не исключая и самых высших, не ограничивались просвещением только ума, но заботились и об образовании сердца. Для успешности народного образования он предлагал сельским священникам устроить при церквах, в которых они состояли настоятелями, приходские школы, и указал им легкий способ, как учить детей. Такому благому совету маститого иерарха последовали многие священники и устраивали приходские церковные школы. Владыка недоумевал, почему при всей заботливости его относительно процветания этих школ, число их не увеличивается и почему народное образование ускользает из рук духовенства.

Однажды пришел к преосвященному один священник, потерпевший неприятности по устроенной им школе, и излил перед ним свое горе, прося совета и утешения.

«Что ж тебе смущаться?» сказал ему владыка, выходя из задумчивости. «Совесть твоя спокойна: ты все делал, что от тебя зависело. А что оттерли тебя от школы, так это знамение времени. И нас, вот, архиереев, лишили прямого отношения к народным школам. Что уж поделаешь!.. И, право, не знаю, чем могу помочь тебе... То-то из ведомостей благочинных и видно, что церковно-приходские школы стали уменьшаться. Это непонятно. Всячески препятствуют их развитию, и даже вот обращают их в земские. Может быть, вот от этого и духовенство охладело к ним. Но поверь, что опять за них возьмутся: без них ничего не поделают. Я-то не доживу, а ты, вероятно, доживешь до этого.

А на счет школы ты не беспокойся. Следи только, чтобы чего нехорошего не сеяли в ней. Конечно, не ввязывайся полицейски, не поднимай ссоры, – помни: взявшие меч от меча и погибнут, – а употребляй достойное пастыря оружие – наставление, нравоучение. По делу пришел к прихожанину, – говори; требу справлять – говори; пользуйся всяким удобным случаем, чтобы наставить и научить. Устрой по воскресным дням собеседования, и чтоб все это было тихо, без всяких лишних слов. Собирай больших и малых не забывай. Особенно учеников школы склоняй, чтобы они ходили к тебе на собеседования. Не говори искусственных поучений на этих собеседованиях, а возьми Евангелие, прочитай им его по-славянски, по-русски, растолкуй, поговори еще что-нибудь по поводу прочитанного, но поговори просто, понятно, по душе, – и Господь Бог поможет тебе.

Главное дело, от таких неприятностей не опускай рук и не хладей. У хорошего пастыря много этих неприятностей должно быть в настоящее время!.. Ну, Господь благословит тебя», заключил владыка, осеняя священника крестным знамением и отпуская его домой.

Вскоре после открытия в Москве Филаретовского училища, митрополит Иннокентий отправился в С.-Петербург. В день Рождества Христова (1875 г.) он торжественно совершал литургию на своем Петербургском Троицком подворье. Это благоговейное служение владыки глубоко запечатлелось в памяти одной современной святителю писательницы, Кохановской³⁴, и вот как она описывает его в письме к гр. Л. Толстому, от 4 июля 1883 года, в ответ на его «Исповедь»:

«Лет восемь тому назад, мне довелось быть в Петербурге и соприкасаться с вашим кругом. Я пришла в ужас. «Господи, Иисусе Христе!» говорила я в тоске: – «да где же Твоя вера?» И мне начинало казаться, что ее уже нигде нет. Подходил праздник Рождества Христова, и самый канун его, – конечно, как вы знаете, ничем не являющий, кроме обнов и нарядов, что это новая эра летосчисления мира, – и что самые небожители, их ангельскими хвалами и песнопениями, сошли на землю и возвестили людям величайшую радость: – что днесь, в этот день, родился нам, всему человечеству, Спаситель Господь.

Дом, где я жила, был в Троицком переулке, не очень далеко от Троицкого подворья. Я условилась с горничной, чтобы пойти туда к ранней обедне. Помню эту торжественную, радостную полутьму, эти мелькающие тени, подобные нашим, со скрипом снежку под ногами, спешившие в одном с нами направлении. Но как ни спешили мы, а все было полно; во всех дверях и проходах стоял народ, и изнутри свет и сияние, с голосами поющих лились нам навстречу. Служил сам митрополит Иннокентий, этот наш алеутский Апостол.

Не знаю, как мне посчастливилось, что я могла одна, второпях, пробраться в средину церкви и стать на какую-то приступочку. Но когда я встала и увидела все с маленькой высоты: этот блеск и сияние в празднестве Церкви, – народ, столпившийся, слившийся в одну живую нераздельность, и постоянно стремящийся, прибывающий, и прибою этой силы и этого народа, казалось не было меры и числа! и посредине его, на возвышении, в блистающей одежде, с горящими свечами в обеих руках: в знамении света Христова, просвещающего мир, – старый митрополит, осеняющий на все четыре стороны народ...

У меня дух захватило восторгом... Вот она, Твоя вера, Господи! Прости мне, ради моей скорби, что я усомнилась в ней!...»

Между тем, зрение преосвященного Иннокентия все более и более потухало. Недоброжелатели его стали насмехаться над его слепотою и над тем, что он еще не на покое. Митрополит Иннокентий знал все это, но переносил спокойно, так как ему, при живой его природе и деятельном уме, слово покой равносильно было слову смерть. Раз, помышляя удалиться в Гефсиманский скит, он высказал преосвященному Амвросию: «Там по крайней мере, продолжительная служба: я меньше буду празден».

Наконец, убедившись, что слепота его много мешает его деятельности, он вознамерился вторично проситься у Государя на покой и тем удовлетворить своих недоброжелателей. Государь Император очень милостиво принял его и, так же, как и в первый раз, отклонил его просьбу, выразив желание, чтобы он не беспокоился своею слепотою, оставался бы до последних дней на Московской кафедре и берег свое здоровье.

Такой милостивый ответ Государя глубоко тронул владыку и вместе с тем успокоил и ободрил его. Весь этот день он был чрезвычайно весел.

Вскоре после этого как-то в разговоре, Иннокентий коснулся насмешек над его слепотою и сказал: «Всем известно что я не искал этого места, не интриговал. На то была воля царя. Также всем известно, что я дважды просился на покой, и тут не угодно было Государю Императору, – следовательно, да будет во всем воля Господня, и я терпеливо переношу эти насмешки, без всякой злобы; ибо твердо убежден, что в руце Господни власть земли и потребного воздвигнет во время на ней. Все насмешки надо мной, может быть, и справедливы. Бог им судья! – А если я сижу хмурым, так что прикажете делать? И желал бы казаться веселым, да не могу: слепота тяготит меня до нельзя, не привык я с детства сидеть сложа руки».

5 января 1878 года исполнилось десять лет с того времени, как высокопреосвященный Иннокентий, архиепископ Камчатский, Высочайшею волею назначен был Митрополитом Московским и Коломенским.

Все московское духовенство собралось по этому случаю к нему на Троицкое подворье для поздравления его и поднесло ему богато украшенную икону Иверской Божией Матери, причем протоиерей Зернов произнес прочувствованную речь, в которой, между прочим, сказал:

«Вчера минуло десять лет, как Господь внушил Помазаннику своему избрать тебя на кафедру древлепрестольной столицы. Болезни и труды, которыми ты потрудился во благовестии Христове, – эти подобно-апостольские труды сделали имя твое славным не только в отечественной церкви, но и за ее пределами, и приобрели тебе царское высокое избрание, на которое, можно сказать, вся русская церковь отозвалась сочувственно.

И вот пришел ты к нам из далекой, почти полярной страны, как запечатленник неисповедимых судеб Божиих – и принес нам теплое, жаждущее общения и единения с нами сердце, крепкий дух, горящий верою, мудрый пастырский опыт, деятельность неутомимую и глубокое смирение, свойственное выученикам не школы и теории, а жизни деятельной, труда, борьбы и благодати. Верный Богу и православию непоколебимо, при великих заслугах чуждый малейшего превозношения, богатый зрелым рассуждением и духовным опытом, доступный всегда и всем, простой в образе жизни, подобно древним Отцам церкви, ты многоценными, живыми и деятельными чертами своего духовного существа поучаешь нас истинно пастырскому богословию и всю паству – нелицемерному благочестию».

В октябре 1878 года митрополит Иннокентий чувствовал себя так хорошо, что решился 8 октября участвовать в крестном ходе вокруг исторических стен Кремля, установленном в память освобождения Москвы в 1812 году от нашествия французов. Погода была великолепная, и стечение народа было громадное. В ноябре же он вознамерился ехать в Петербург для присутствования в Св. Синоде; но вдруг, почувствовавши упадок сил, отложил поездку до декабря, и к этому сроку здоровье его все-таки не улучшилось, так что он принужден был отложить свой выезд до будущего года. Наступил, наконец, и январь 1879 года, а здоровье владыки, между тем, все более и более расстраивалось. Как бы предчувствуя близость своей кончины, он сделал распоряжение о пожертвовании в церковь родного села Ангинского 6500 рублей, проценты с которых должны были идти на ремонт храма и на вспоможение причту.

Наступил и последний месяц жизни преосвященного Иннокентия, март. Владыка стал чувствовать себя день ото дня все хуже и хуже. Но с храмом Божиим он все-таки не расставался, и посещал его, по-прежнему, ежедневно, а в воскресные дни, хотя и не служил, но приобщался Св. Таин, подходя, по обычаю, в мантии, что и исполнял до Страстной Седмицы.

Также не оставлял владыка следить и за текущими делами по епархии: к нему по-прежнему, в обычное время, приезжали с докладами епископы и он говорил, что дела отвлекают его от мысли болезни. Но затем, при последующих посещениях викарных, он уже не мог вставать с кресел, так как постоянно чувствовал кружение головы и слабость в ногах. За четыре дня до смерти, при появлении преосвященного Амвросия, владыка спросил: «Нет ли новых дел». – Не думайте, ваше высокопреосвященство, о делах, успокойтесь, – отвечал ему Амвросий. Владыка, вместо ответа, с грустью склонив голову, промолвил: «скучно!»

На Страстной седмице, в понедельник, 26 марта, была принесена, по желанию владыки, в его покои Иверская икона Божией Матери. Когда внесли икону, митрополит Иннокентий просил опустить его на колени, молился с большим благоговением и со слезами на глазах приложился к иконе; после этого он сделался как бы покойнее. К вечеру того же дня, владыка пригласил к себе своего духовника, иеромонаха Чудова монастыря Савву; а иподиакону своему приказал принести к себе требник и епитрахиль для прочтения канона на исход души.

27 марта, во вторник на Страстной неделе, владыка изъявил желание освятиться св. елеем. По совершении этого таинства, как все участвовавшие, так и сторонние лица принесли владыке поздравление. Он, сидя в кресле, благословил всех и просил умиленно у каждого прощения. Сторонних присутствовавших было до тридцати человек.

В среду вечером, 28 числа, митрополит Иннокентий отдал приказание, чтобы в четверг, 29 числа, была отслужена обедня по-рану. Он желал после обедни приобщиться св. Таин, и поэтому назначил начало обедни в 2 часа утра. А так как в этот великий день, по уставу, обедня слишком продолжительна, то решились несколько отступить от устава и служили обедню поскору о здравии болящего митрополита Иннокентия.

В 3 часа утра пошли ко владыке со Св. Дарами, при приближении которых болящий с радостью встал без помощи других с кресла. Его облачили в малое облачение, т. е. надели на него мантию, епитрахиль, поручи и малый омофор. Владыка сам громко, внятно и с большим благоговением прочитал молитву: «Верую Господи и исповедую, яко Ты еси воистинну Христос, Сын Бога Живаго». По прочтении молитвы, он приказал эконому, иеромонаху Арсению, взять на лжицу часть Тела и Крови Христовой и преподать ему.

С каким умилением, с каким глубоким чувством он возблагодарил Господа по принятии Св. Таин! «Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже!» сказал он и прибавил: «Теперь никто не скажет, что меня мертвого приобщали». Что это была за мысль у владыки, – для всех присутствующих осталось тайною.

30 марта, в великий пяток, во время вечерни, именно, при чтении канона «Плач Богородицы», владыка вдруг потребовал о. эконома к себе для чтения канона на исход души. В этот же день, в 7 часов вечера, владыка потребовал диакона для вторичного прочтения канона на исход души, но приезд преосвященного Алексия, епископа Можайского, задержал чтение, так как преосвященный Алексий изъявил желание лично прочитать канон, что чрезвычайно утешило умирающего владыку. По прочтении канона, митрополит Иннокентий приказал диакону прочитать утренние молитвы и затем пожелал снова собороваться.

После всего этого, владыка призвал всех своих служащих. Трогательно было видеть, как он стал с каждым из них прощаться и каждого благословлять.

А 31 марта, в великую субботу, в 2 часа 45 минут пополуночи, уже не стало крепкого столпа православия. В 11 часов утра Иван Великий³⁵ возвестил москвичам о кончине святителя Иннокентия.

При взгляде на спокойное лицо почившего владыки, невольно припоминались смиренные слова его, сказанные преосвященному Амвросию: «Дайте знать, чтобы при погребении моем речей не было; в них много похвал. А проповедь по мне скажите: она может иметь назидание, и вот вам текст для нее: «От Господа стопы человеку исправляются».

5 апреля 1879 года, тело в Бозе почившего митрополита Иннокентия было предано земле в обители преподобного Сергия, в церкви св. Филарета Милостивого, рядом с могилою Митрополита Филарета.

Посещающие обитель преподобного Сергия богомольцы с благоговением прикладываются к Распятию, положенному на доске гробницы в Бозе почивающего Святителя Иннокентия, и с умилением читают на ней следующие две надписи: поверх Распятия: – «Архиерейство твое да помянет Господь Бог во царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки веков», – и под Распятием: «Молитвами святителя Иннокентия, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас. Аминь³⁶.