Глава двенадцатая

Назначение архиепископа Иннокентия митрополитом Московским. – Переписка по этому поводу Иннокентия с обер-прокурором Св. Синода. – Шествие вновь назначенного митрополита Московского Иннокентия из Благовещенска в Москву. – Вступление преосв. Иннокентия на Московскую кафедру и первая речь, сказанная им в Успенском соборе. – Поездка в Троицкую Сергиеву лавру. – Наружность Иннокентия.

Восемнадцатого Января 1868 года в Благовещенске преосвященный Иннокентий совершал литургию в своей домовой церкви. По возвращении его из церкви домой, ему подали депешу от обер-прокурора Св. Синода, графа Д. А. Толстого, в которой тот извещал его о том, что Государь император Всемилостивейше назначает его митрополитом Московским.

Прочитавши депешу, владыка был поражен, изменился в лице и несколько минут был в раздумье, не замечая окружающих, и, как бы не веря содержанию ее, перечитывал несколько раз; затем целый день был в задумчивости и в возбужденном состоянии, и никого не допускал к себе; а вечером, на ночь, более обыкновенного молился, стоя долго на коленях.

Послав на другой день ответную депешу обер-прокурору, преосвященный Иннокентий, вслед за ней, писал к нему следующее письмо.

«С изумлением и трепетом вчера я получил телеграмму от вашего сиятельства. С полною преданностью Царю Небесному и благоговейным послушанием царю земному приемлю новое Его назначение меня на служение Церкви, – без всякого рассуждения о моих силах и трудностях предстоящего мне поприща. Да будет воля Господня во всем и всегда! Преемником своим я полагал бы преосвященного Вениамина Селенгинского, как знакомого с краем, миссионерством, управлением, привыкшего и готового ко всяким путешествиям».

В конце письма он прибавляет: «Здоровье мое, слава Богу, удовлетворительно, но зрение мое более и более слабеет, так что уже с большим трудом я могу читать бумаги.

Итак, Провидению угодно было, чтобы преосвященный Иннокентий не одной Сибири, но и России принес пользу, и теперь, наконец, Оно указало ему высшее служение Церкви.

15 февраля 1868 года жители Благовещенска со слезами провожали любимого архипастыря, с которым расставались теперь навсегда. В последний раз предпринимал преосвященный Иннокентий далекое путешествие и проезжал через города и селения дорогой его сердцу страны, в которой он родился, воспитывался, учился и которой посвятил свои лучшие годы и силы. В последний раз посетил он обитель того Святителя, предстательство молитв которого постоянно помогало ему во всех путях его жизни, и имя которого он носил; в последний раз заехал в родное село Ангинское и поклонился праху близких своему сердцу...

В каждом городе, лежащем на пути, его ожидала торжественная встреча, теплое прочувствованное слово. Таким образом, напутствуемый благословениями и добрыми пожеланиями, преосвященный Иннокентий благополучно совершил далекое и трудное путешествие, и 25 мая 1868 года прибыл в Москву.

В прекрасный майский день, при колокольном звоне и большом стечении столичного духовенства и народа, Москва радостно встречала своего маститого митрополита, который пленил всех своею приветливостью; он казался как бы патриархом среди своей многочисленной семьи московских священнослужителей, начиная с высших и кончая низшими.

26 мая высокопреосвященный Иннокентий, митрополит Московский и Коломенский, совершал свое вступление в большой Успенский собор. Торжественное шествие началось из Казанского собора, при вступлении в который, владыка был приветствован речами. По выслушании этих речей, он облачился и, предшествуемый крестным ходом, направился по Красной площади, чрез Спасские ворота в Успенский собор, куда вступил западными вратами. Приложившись к Св. мощам и иконам, он взошел на амвон и, восприяв посох, произнес:

«Благодать вам и мир от Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа! Так обыкновенно апостолы, по заповеди Господней, приветствовали церкви, а по примеру их – пастыри церквей приветствовали свои паствы, вступая с ними в духовное общение. По тому же закону и я, недостойнейший преемник их, дерзаю тем же словом приветствовать вас, братие, а отныне возлюбленные о Господе братие, и чада, вступая в общение с вами. Благодать вам и мир от Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа!

Но кто я, дерзающий восприять и слово, и власть моих предшественников? Ученик отдаленнейшего времени, отдаленнейшего края, и в еще более отдаленной стране проведший более половины своей жизни; не более, как смиренный деятель малой нивы Христовой, учитель младенцев и младенствующих в вере. И такому ли, наименьшему из делателей, быть делателем вертограда Христова великого, славного и древнего? И такому ли учителю поучать паству, из среды которой исходят во все концы России учители и наставники, и даже учители учителей?

Правда, почти все это я мог бы сказать на всяком другом месте, куда бы я ни был переставлен; но здесь та особенность: после кого становлюсь я здесь? Кто мой предшественник и кто я? Тут не может быть никакого сравнения. Или, всякое сравнение будет далеко не в мою пользу, а некоторые даже против меня.

Я понимал всю тяжесть и горечь таких сравнений, сравнений, совершенно естественных, неизбежных и справедливых; это не то, что пересуды. Я понимал также всю высокость и трудность служения здесь, и потому мне надлежало бы, – по крайней мере, я мог бы уклониться, имея, притом, и видимую к тому причину.

Но кто я, чтобы мне противиться Богу-Царю Небесному, без воли Коего и влас с главы нашей не падает? Кто я, чтобы мне противорещи Царю земному, сердце коего в руце Божией? – Нет, сказал я себе, пусть будет со мною, что угодно Господу; иду, куда повелено! – И вот, я пришел. Итак, благослови, Господи, меня приняться за дело! Господи! Твой есмь аз, Твой и хочу быть всегда и везде; твори со мною, что Тебе угодно и в сей жизни, и в будущей! Да буду я и здесь простое орудие в руках Твоих!

Пресвятая Владычица Богородица, Споручница моя! не оставляй меня и здесь Твоею помощью, заступлением, ходатайством и молитвами Твоими! Святители Христовы! Петре, Алексие, Ионо и Филиппе! и все, почиющие здесь! восприимите меня в свои молитвы, недостойнейшего вашего преемника! Братие и отцы! особенно вы, просвещенные наставники и отцы! Не таков вам подобаше архиерей, как я, бескнижный. Но терпите меня любовию Христовой, восприимите меня и в ваши домашние молитвы, паче же молитесь о том, дабы лжеучение и плотское мудрование, пользуясь моим бескнижием, не вкралось в среду Православия. Прошу вас, братие и чада, молитесь о мне грешном.

Благодать вам и мир от Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа!»

Затем, митрополит Иннокентий приступил к совершению литургии, за которою повелел возгласить ектению об упокоении усопшего святителя Филарета, своего предместника. Народу была такая масса, что нельзя было перекреститься; но, не взирая на это, никто не выходил из собора. Благоговейное смирение владыки как бы приковало всех к месту; многие плакали.

«Если бы кто нарисовал картину, – говорит о. протоиерей Громов, – на одной стороне изобразил бы иерарха, в скромном служении священнодействующего в глухом уголке на северной оконечности Камчатки, в смиренном деревянном храме, не имеющем никаких других украшений, кроме необходимых местных икон на полотне, священнодействующего в со служении двух священников, одного диакона, при пении четверых мальчиков на клиросе, – а на другой стороне представил бы этого же самого иерарха, совершающего служение в большом Московском Успенском соборе, при той великолепной обстановке, где одних митр не пересчитаешь на сослужащих, где от гласов поющих потрясаются своды храма; где, вместо обрюзглых, в оленьих куклянках и торбазах камчадалов и камчадалок, предстоят вельможи, сенаторы, министры, в блестящих золотом одеяниях, и дщери первопрестольной столицы в украшениях из дорогих камней, где, наконец, присутствует по временам один из величайших монархов земли: – какую бы выбрать для такой картины надпись? – «Неисповедимы судьбы Твои, Господи!» приличнее не найти».

По окончании литургии, совершенной в сослужении двух викариев, шести архимандритов, ректора Московской Академии, протопресвитера Успенского собора, кафедрального протоиерея и чередного пресвитера, митрополит шествовал в кафедральный Архангельский собор и кафедральный Чудов монастырь, для поклонения святыне, и затем вступил в митрополичьи кельи, где протодиаконом Успенского собора было возглашено его высокопреосвященству многолетие, а прибывшими принесены поздравления, и тем торжество это кончилось, и владыка возвратился в свое Троицкое подворье.

Вскоре после того преосвященный Иннокентий посетил Троицкую Сергиеву Лавру, Николо-Перервинский монастырь и Угрешский монастырь.

Когда митрополит Иннокентий прибыл в Москву, ему было далеко за семьдесят лет. Ростом он был высок, довольно полный, но, вследствие долгой привычки к деятельной жизни, живой и легкий в своих движениях. Лицо его, нося отпечаток жителей севера, было приятное, благообразное, спокойно-величественное.

Как все движения, так и разговор его отличались безыскусственною, совершенно простотою, приветливостью и добродушием, он смеялся громко и искренно, нисколько ни кем не стесняясь, и вообще про него можно сказать, что он остался до конца своей жизни таким, каким был прежде, каким привык быть, нимало не ставя себя в зависимость от своего нового высокого положения, и не стараясь казаться важнее, сдержаннее и суровее. Может быть, в этом-то и выразилось сознание и чувство собственного своего достоинства.

«Хорош ли я, дурен ли, каков бы я ни был, но изменяться и перевоспитывать себя я не намерен; чем был прежде, тем останусь и теперь».

Москва, с самого приезда нового владыки, пораженная его неподдельною, патриархальною простотою, приняла его с соответственным простосердечием и искренним сочувствием, и эти чувства взаимной любви и доверия с каждым годом упрочивались более и более.