Форма заключения брака у европейских народов в ее историческом развитии

РЕЧЬ, произнесенная в торжественном годичном собрании Императорского Казанского Университета, 5 ноября 1887 года.

Мм, Гг!

Исполняя поручение ученой корпорации почтить речью вашу ученую любознательность в настоящий знаменательный для университета день, я просил бы у вас позволенья обратить ваше благосклонное внимание на вопрос, который столько же важен в науке, сколько близок нам в нашей жизни, – который в последнее время возбудил к себе живой интерес в западноевропейской и отчасти нашей отечественной литературе, – вопрос о форме заключения брака.

Просвещенному собранию не безызвестно, как разнообразна форма заключения брака в различных странах, у разных народов. Мы русские православные вступаем в брак по благословению Божию, сообщаемому нам в молитвах и обрядах Православной Церкви, положенных в чине браковенчания. Наши сограждане и соотечественники из иноверцев заключают брак тоже каждый по обряду своей веры. Наши западные братья христиане, с недавнего впрочем времени, предпочитают или лучше вынуждаются законом являться для заключения брачного союза к государственному чиновнику. Есть общества и племена, у которых брак совершается по благословению родительскому или под авторитетом главы общины. У диких народов формы заключения брачного сожития гораздо проще. У них (у Навахосов) достаточно напр. мужчине и женщине посидеть у одного костра, закусить хлеба из одной корзины, чтобы затем стать мужем и женой. Австралийцы, когда придет надобность обзавестись женой, охотятся за женщинами как за дичью; поимка женщины па охоте равносильна заключению с ней брака. Есть племена, дошедшие до такой степени дикости, что они не имеют брака в смысле постоянного сожития, а отправляют брачные отношения посредством временных и случайных сближений мужчин с женщинами. К этому нужно присовокупить, что и у одного и того же народа форма заключения брака обыкновенно претерпевает более или менее важные изменения в разные периоды его исторической жизни. Чем же объясняется подобное разнообразие форм заключения брака? От чего зависит, что такой общечеловеческий институт, как брак, установляется столь разнообразно? Зависит сит это от различия во взглядах на брак, обусловливаемого степенью общественного развития, состоянием образования того или другого народа, национальными обычаями, религиозными верованиями и т. д. Ближайшим же образом форма заключения брака определяется тем, какой из факторов заключения брака имеет преобладающее значение в том или другом народе в то или другое время.

Заключение брачного союза касается не одних вступающих в брак; в нем в известной мере принимают участие все сферы общежития – семья, род, община, государство, религия. Брачный союз тем и отличается от внебрачных сношений мужчины и женщины, что он есть союз постоянный, заключенный для основания семьи, сведома ис участием заинтересованных в этом деле сфер. Степенью участия в заключении брака указанных факторов и определяется форма его заключения. В настоящем случае, нам нет надобности излагать подробно различные комбинации этих факторов заключения брака, какие нам представляет история и этнография народов. Наша задача в том, чтобы указать главные моменты в развитии формы заключения брака в европейском брачном институте, с приведением, где нужно, аналогичных явлений из брачного быта современных диких народов.

Заключение брака касается прежде и более всего тех лиц, которые в него вступают. Брак без добровольного согласия в него вступающих по нашим понятиям не естественен, не мыслим. Между тем свобода заключения брака брачующимися лицами есть принадлежность только новой семьи, явление сравнительно недавнее. В древние же и средние века этой свободы не было. В древней семье жена занимала подневольное, полурабское положение по отношении к мужу. Бракосочетание в такой семье было для мужа приобретением себе помощницы-рабы, а для жены вступлением в подданство мужу. Приобретение жены происходило теми же способами, какими совершалось приобретение всякой другой собственности. В эпоху первобытного варварства и господства грубой силы жены приобретались обыкновенно посредством войны, грабежа, охоты, вооруженного поединка и т. п. Подобный порядок устроения браков практикуется и теперь во многих местах земного шара; и теперь есть много племен во всех частях света, у которых жены приобретаются путем насильственной умычки. И образованные европейские народы в древнейшую эпоху своего существования тоже придерживались обычая приобретать жен похищением. Сохранились исторические свидетельства о существовании этого обычая у Греков, Римлян, Германцев, Кельтов, Славян. Обычай похищения девиц для вступления с ними в брак существует у некоторых славянских племен и до настоящего времени напр. Черногорцев и Болгар. У Сербов такой же обычай имел силу еще пятьдесят лет тому назад. «Молодые парни, говорит Вука Караджич, очень охотно идут на похищение девушек и часто один подстрекает другого: пойдем отнимем себе ту или другую невесту. На отмицу (так называется этот обычай) выходят с оружием, как на войну. Иногда похитители поджидают девушку у стада или колодца, и тут хватают ее и уводят, а иногда нападают на дом ночью, как разбойники, связывают отца и братьев и уводят девушку в лес и там венчают в какой-нибудь хижине или около деревца, принуждая силой священника совершить обряд. Родственники и знакомые похищенной обыкновенно устрояют погоню с целью отбить похищенную. В случае неуспеха в этом, они приступают к селу, из которого похитители. Навстречу им выходят односельчане похитителей и вступают в переговоры. В случае неудачи переговоров, дело переходит в суд и решается согласно тому, заявит ли похищенная свое согласие оставаться в браке со своим похитителем или нет.

С развитием у известного народа и племени мирного порядка общежития умычка невест получает более мирную форму, производится с прямого или косвенного согласия невест и родственников. Этого рода умычка имеется в виду уже в свидетельстве нашей начальной летописи о заключении браков у Радимичей, Вятичей и Северян. Она есть скорее обряд, чем самое дело. С характером обряда умычка невест сохранялась долгое время среди славян; она существует и доселе в Боснии, Герцоговине Болгарии и в некоторых местностях нашей России. В некоторых уездах Витебской губернии еще недавно было в обычае собираться на масленицу на кирмаш, т. е. на гулянье. Во время гулянья молодые парни, условившись с девушками, уходили с ними, отправлялись в лес к заветному дубу и объезжали его три раза. Все это делалось с ведома родственников. В еписейском крае родители сами желают и ждут, чтобы кто-нибудь украл у них дочь, считая неблаговидным делом выдавать ее мужу своими руками; после похищения начинается сватовство и конечно оканчивается к общему удовольствию. И в тех местностях, где обычай похищения невест вышел из употребления, воспоминание о нем живо сохраняется в народных свадебных песнях и обрядах. В народных песнях наших жених изображается «ворогом» по отношению к невесте, отправление невесты к жениху «взятием в полон». Многие свадебные обряды также напоминают вооруженное столкновение между родственниками жениха и невесты. Получить невесту жениху не легко; для этого, говорит народная песня, нужно ему выбить стену каменную, пустить стрелу перловую, надо замки сломать. Поэтому когда поезжане жениха собираются ехать за невестой, они дают клятву стоять друг за друга до последней капли крови, как на войне (в тверской губ.), садятся на коней верхом и берут с собой оружие. Завидев поезд жениха, родственники невесты принимают меры к обороне дома и невесты от нашествия неприятельского, запирают ворота, устраивают искусственные преграды, препятствующие въезду во двор, и сами вооружаются палками или оружием (в малороссии). Поезд жениха вступает в примерную атаку запертых ворот, а из-за ворот или из окон невестина дома отвечают иногда холостыми выстрелами (пермск. и архангельск. губ). Столкновение оканчивается победой нападающих.

Ворвавшись во двор невесты, жених и его поезжане входят в дом как победители, ни с кем не здороваются, не снимают шапок и прямо без всякого приглашения садятся за стол, а старшей дружка хлещет плетью по лавкам и по стенам и гонит вон гостей невесты

Похищение женщин для вступления в брак не могло быть терпимо с тех пор, как государство взяло на себя защиту граждан от постороннего произвола и насилия. Оно было причислено к разряду тяжких уголовных преступлений в римском уголовном кодексе, а брак, заключаемый посредством насильственного похищения, признан не действительным. Эти постановления римского права были усвоены всеми европейскими законодательствам, в том числе и русскими, и действуют в настоящее время.

С развитием мирного общежития у известного народа, насильственное похищение женщин для брака уступает место приему, более сообразному с нравами мирных жителей – купле. В древности женщина, жила ли она в доме мужа или отца, рассматривалась преимущественно как рабочая сила. Взять в дом жену значило, по таким понятиям, приобрести верную, неустанную и безответную работницу, обязанную исполнять большую часть домашних занятий наоборот выдать замуж дочь значило потерпеть значительный материальный ущерб. Поэтому при выдаче замуж дочерей отцы старались хоть отчасти вознаградить себя за этот ущерб, требовали от женихов, чтобы они сослужили им какую-нибудь службу, взнесли известную сумму деньгами или имуществом, сделали известные подарки родственникам и пр. Имущественное вознаграждение за невесту со стороны жениха было необходимым условием согласия на брак со стороны ее отца. Купля жен есть обычай общенародный. Он господствует в настоящее время у диких народов Америки, Африки и Азии. У наших Сибирских инородцев – Калмыков, ясачных Татар, Тунгузов и Якутов существование купли невест было констатировано официальною комиссией, назначенною при Императоре Николае Павловиче для собирания и конфискации их обычаев. У Бурят калым заменяется меной; семейство жениха получает невесту под условием доставить безвозмездно семейству последней жениха для одной из сестер или ближайших родственниц ее. Далее, купля невесты женихом до сих пор признается законным способом вступления в брак у китайцев, евреев, арабов, персов, османских турок, и мусульман, живущих в России. Купля жен употреблялась также у всех европейских народов в патриархальный период их истории. Относительно Римлян нет надобности много распространяться в этом отношении; ясным историческим свидетельством существования у них этого обычая служит одна из форм заключения брака, которая так и называлась – купля-продажа (coёmptio) и состояла в обряде взвешивания денег на весах и передачи их женихом отцу невесты взамен руки последней. О купле жен у Германцев встречаются упоминания даже в шестом христианском веке. С течением времени Германцы стали понимать плату со стороны жениха отцу невесты как выкуп права опеки над ней, принадлежавшего ее отцу (mundium). Потом и этот выкуп мундиума потерял свое жизненное значение и преобразовался в обычай, обязывавший жениха дать приданое своей невесте в качестве обеспечения на случай вдовства. Независимо от этого процесса преобразования значения платы за невесту, в некоторых местах северной Германии продолжал существовать обычай давать плату за невесту в его первоначальном значении – до самого XV в. А в тех местах, где он преобразовался в указанном выше направлении, он все-таки продолжал напоминать о себе символическим обрядом, употреблявшимся при бракосочетании и состоявшим в передаче женихом отцу невесты солида и депария.

Славянское вено, которое платил жених родственникам невесты, по первоначальному, коренному значению (вениться=цениться), значило плату за невесту. Впоследствии, с возвышением уважения в личности женщины, вместо платы отцу невесты жених стал назначать известную часть из своего имущества самой невесте в качестве обеспечения на случаи вдовства, – явление однородное с тем, какое замечено было в истории германского мундиума. И это приданое жениха невесте тоже называлось веном. Но следы прежнего понимания платы за невесту живы доселе в русском народе, в его воззрениях и нравах, а также у западных и южных Славян. Исследователь быта русского народа Терещенко свидетельствует о действительной продаже невест в России. «В некоторых местах», говорит он, особенно в г. Hepexве покупают невесту за деньги. Не только бедные, но и богатые поселяне почитают себе за бесчестие отдать дочь безденежно. Чем выше цена, тем более чести для невесты. Продажная цена называется калымом». Пахман в своем исследовании об обычном гражданском праве в России тоже удостоверяет что в некоторых местностях с понятием о кладке, т.е. платеже, производимом женихом, соединяется представление о плате за невесту. Крестьяне сами заявляли ему, что «у них принято, чтобы жених платил за невесту отцу ее деньги, – что жених покупает невесту платя за нее вывод», – что «у них даром невест не дают» и проч. По удостоверению г-жи Ефименко, в глухих уездах архангельской губернии радятся о цене невесты самым без церемонным образом. В некоторых юго-восточных степных губерниях плата за невесту определяется простою конкуренцией; кто больше даст кладки, за тем и остается девушка. И замечательно, что обычай покупки невест иногда возникает и в настоящее время, на наших глазах. Так в Казанской губернии, по свидетельству одного мирового судьи, возник обычай купли-продажи невест между бывшими крепостными после их освобождения.

«Теперь пошло заведение на кладку, говорят сами крестьяне, это как лошадь продают, торгуются, раз – другой из избы-то выдуть, да по маленьку, по гривенке сбавляют, а жених-то зачастую и не видит невесты. А кладки менее 25 или 50 рублей и не думай дать». У западных Славян купля невест еще недавно была обычным явлением. В Чехии, в начале прошлого столетия, было в обычае ходить за невестой на базары. В Красном Броде девичьи базары были два раза в год. Сюда приходили девицы и вдовы со своими родными, а молодые люди – со своими. Мужчина, нашедши женщину по своему вкусу, подходил к ней и говорил: если тебе нужен хлопец, то иди до попа. Девушка, в случае согласия на предложение, подавала хлопцу свою руку. Затем жених уговаривался с родными невесты о плате за нее, и в заключение следовало свадебное пиршество. В Сербии, говорит Вука Караджичь, так много просили за девушек, что бедный человек не имел возможности жениться. Поэтому Георгий Черный издал указ, чтобы не просить и не брать за девушку более одного дуката. После этого покупка невест в Сербии стала редким явлением; в большинстве случаев она превратилась в символический обряд.

Символический обряд платы за невесту служил бытовым остатком древней купли невест. В качестве символического свадебного обряда плата за невесту встречается у всех славянских народов. Следы совершения брака путем купли невесты удержались и в народных славянских песнях. Напр. у Болгар в одной песне невеста просит брата спрятать ее от жениха, а брат отвечает ей: как же мне тебя спрятать? С этих пор (т. е. с окончания – сватовства) ты уже продана, продана и заложена, пред кумами, пред сватами ты продана юнаку». У Черногорцев по свадебному обряду родные невесты требуют от сватов большого выкупа за нее, так как, по их словам, они дают им девушку, которая стоит царяграда. Чешская свадебная песня от лица дружки говорит: выдайте мне невесту, я хорошо заплачу вам полновесными талерами.

В русском свадебном обряде тоже сохранилось много обычаев, напоминающих о древней купле невест. На эту куплю указывает прежде всего ходячая формула, которою начинается сватовство: «у вас товар, у нас купец». На это же намекает далее подробный осмотр невесты сватами с внешней стороны с целью убедиться в ее физических качествах и самая форма рукобитья, оканчивающая сватовство, – совпадающая с обрядом рукобитья при продаже и покупке других ценных предметов. Не смотря на то, что торг о невесте кончен при самом заключении сватовства, жених все-таки должен, по русскому свадебному обряду, заплатит по мелочам за каждый шаг, приближающий его к обладанию невестой; он должен выкупить невестину косу – символ ее девственности, заплатить брату невесты за место подле нее, когда им нужно отправляться к венцу, оплатить позволение перевезти постель невесты и прочее ее имущество в свой дом. В Малороссии и после венчания требуют от жениха, чтобы он, если хочет владеть женой, уплатил ее воспитателям за воспитание. В свадебных песнях русских крестьян также сватовство изображается под видом купли-продажи невесты. «Бояре ворота облегли, поют саратовские крестьяне, торгуют, торгуют Дуняшу». «Бояре ворота облегли, посыпали золота по земли», говорит белорусская песня. В олонецкой песне невеста жалуется, что «сват предложил ее родителям много серебра и жемчуга, города с пригородами, села с приселками, отцу сулил пуховую шляпу и одинцовый тулуп, матери кунью шубу». Родители не согласились. Тогда сват пообещал им «бадью меду, сорок ведер пива и шестьдесят ведер водки». Родители не устояли и «променяли дорогую девичью волюшку на вековечную злую неволюшку».

При покупке жен, конечно, не может быть речи об их равноправности с мужьями и о свободном вступлении в брак. Купленное и проданное существо очевидно должно занять подневольное положение; состояние в браке для него есть «злая неволюшка», по выражению русской народной песни. Такой порядок заключения брака в его грубой форме господствует только там, где женщина рассматривается по преимуществу как рабочая сила, и где в силе патриархальная власть отца, по которой он полноправно распоряжается личности своих детей и их трудом и занятиями. В римском государстве, откуда заимствовали гражданственность европейские народы, история уже не запомнит купли-продажи невест в ее грубом виде, она знает только символический обряд купли, как одну из форм заключения брака. Распространение христианского учения о браке как таком теснейшем союзе, по которому муж и жена составляют одну плоть, должно было облагородить понятия и нравы народные и изгладить те следы прежней грубости, какие еще сохранились до того времени. И вот в четвертом христианском веке выводится из употребления в римском государстве купля невест и в смысле символического обряда при заключении брака. Затем тот же процесс облагорожения народных языческих обычаев совершался и у других народов западных и восточных, где было насаждено христианство и куда была пересажена вместе с ним и греко-римская образованность. Под двойным влиянием христианства и римского права, у германских и славянских народов купля-продажа невест превратилась в символический обряд, употреблявшийся при бракосочетании, а потом был исключен из свадебного ритуала и самый символический обряд купли, как не соответствующий новым понятиям о заключении брака. Он остался только в народных обычаях сватовства и доселе почти повсеместно соблюдается как наследие седой старины, без всякого юридического значения в глазах закона по отношению к заключению брака.

Далее, заключение брака должно происходить с ведома и с согласия родителей жениха и невесты. В патриархальной семье браки заключаются не столько домочадцами, сколько домовладыками. В патриархальной семье домочадцы находятся в полном распоряжении домовладыки. Глава семьи владеет личностью домочадцев, может отдать в наем, продать, может наказать за проступок по своему усмотрению, даже казнить смертью. Имущественное положение домочадцев соответствует их личному положению. Вообще по складу патриархальной семьи лицо подвластное домовладыке не имеет гражданской правоспособности, не может от своего имени заключить никакой гражданской сделки, не может поэтому заключить и брака. Как все гражданские сделки, так и брак заключает за своих домочадцев их домовладыка. При этом конечно он справляется о чувстве своих домочадцев и их согласии на предполагаемый брак. Но понятно, насколько свободно может быть согласие, выраженное при подобных обстоятельствах. Да в большинстве случаев устраняется возможность выражать и такое несвободное согласие, так как в патриархальный период брачные условия обыкновенно делаются в то время, когда жених и невеста находятся в детском возрасте. Согласие матери в патриархальной семье формально не требуется; мать сама находится по отношению к домовладыке в таком же подчиненном положении, как и ее дочь или сын. Таков был, между прочим, склад римской семьи в патриархальный ее период. В конце республики римской и во время империи положение домочадцев стало значительно свободнее в имущественном и личном отношении, тем не менее и в Юстиниановом своде законов помещены постановления древнего римского права о том, что законный брак не может состояться без согласия отца, если вступающие в брак находятся под отеческою властью. В экологе императора Льва Исаврянина сделан был законодательный шаг к уравнению прав матери с правами отца при вступлении детей в брак. Но при македонской династии было отменено законодательство царей иконоборцев и восстановлено Юстинианово право. Право это действовало до падения византийской империи и действует доселе у греков и христиан, находящихся в пределах турецкой империи. В обычае впрочем применялся и закон Льва Исаврянина. В XI в. обычай предоставлял матери, по смерти отца, тоже право руководить детей при вступлении их в брак, какое принадлежало отцу. По памятникам XV и XVI в. у греков брачные условия заключались вместе отцом и матерью, И по нынешним обычаям греков матери усвояется право принимать участие в устроении судьбы своих детей. В королевстве греческом требуется письменное удостоверение о согласии на брак со стороны родителей ила ближайших родственников; без этого удостоверения епископ не должен давать позволения на вступление в брак.

В германской семье, в патриархальный ее период, заключение брака не могло состояться без воли главы семьи. Оно и совершалось посредством передачи опекунской власти над женщиной от отца к мужу. Без передачи этой власти брак был незаконный; дети, рожденные в таком браке, принадлежали не тем, кто их родил, а отцу женщины родившей, которому она была подвластна по праву мундиума. По мере того, как плата со стороны жениха отцу невесты за право передачи мундиума с течением времени теряла значение уплаты за невесту, умалялось и значение мундиума для законности брака. Заключение брака без согласия отца-опекуна влекло за собой штраф за нарушение опекунского права в пользу опекуна, брак же оставался в силе. Кроме того в памятниках времени Меровингов право устроять браки сыновей и дочерей, не достигших гражданского совершеннолетия, усвояетея не одним отцам, но и матерям. То и другое воззрение вошло и в практику католической церкви. С ХШ в. в практике католической церкви принято за правило, что недостача согласия на брак со стороны родителей не лишает брак законной силы. На Тридентском соборе также постановлено, что хотя на детях и лежит нравственный долг испрашивать согласия своих родителей на предполагаемый их брак, но, в случае заключения брака без согласия родителей, последние не могут требовать уничтожения раз совершаемого таинства. Реформаторы католической церкви XVI в. высказывались против законности браков тайных, заключенных без ведома и согласия родителей. Ныне действующие гражданские законы западно-европейских государств (Франции, Италии, Австрии, Пруссии) приближаются более ко взгляду католиков, чем протестантов. Они обязывают детей; особенно не достигших гражданского совершеннолетия, испрашивать согласие на вступление в брак у отца и матери, или у одного отца, и называют браки заключенные без такого согласия незаконными, но не причисляют подобных браков к таким, которые бы подлежали немедленному уничтожению, как не имеющие права на существование, а предоставляют самим заинтересованным лицам обращаться в суд с возражением против законности таких браков и с просьбой об их уничтожении. При этом возражатель конечно должен указать суду уважительные причины, по которым он считает заключенный самовольно брак нецелесообразным; причины, по которым можно с успехом представлять возражение, по большей части прямо указаны в законе. В случае, если возражение против самовольного брака будет отклонено судом, брак получает законную силу. Тот же самый результат достигается и в том случае, если от заинтересованных лиц не последует возражения против самовольного брака в течении определенного срока, который тоже указывается в законе большей части западноевропейских государств.

Вместе с византийскою гражданственностью перешел на Русь закон, по которому для законности брака требуется согласие отца или опекуна. Обычай же русской жизни истолковал и дополнил этот закон в духе патриархальной семьи. Хотя славянская семья гораздо менее проникнута юридическим началом, чем римская и германская; тем не менее и у славян в патриархальный период глава семьи полноправно распоряжался личностью и судьбой своих домочадцев, между прочим и при заключении браков. Обычаи патриархальной семьи господствовали па Руси до XVI и XVII в. И в это еще время отцы и матери обыкновенно сами приискивали женихов для своих дочерей, и невест для своих сыновей, и сами же заключали брачные условия. Часто случалось, что нареченные жених и невеста не видели друг друга до венчания. Церковная власть, которая ведала в древней Руси брачные дела старалась сгладить, своим влиянием крайности этого обычая. Она осуждала и судила своим судом тех отцов и матерей, которые не обращали внимания на расположение своих сыновей и дочерей при вступлении их в брак и доводили их своим принуждением до отчаянных поступков. С XVII в. она внесла в самый чин браковенчания обряд вопрошения жениха и невесты о том, волею ли они вступают между собою в брак. Но нужна была железная воля Петра I-го чтобы пошатнуть вековой обычай русской жизни. Петр I был против самовластного распоряжения родителей судьбою своих детей при заключении браков или при поступлении в монастырь. «Хотя чада воле родительской подлежат, но не как скоты бессловесные, в том наипаче, что требует самих их рассуждения воли, каковое есть избрание жития». Поэтому Петр I издал несколько указов, в которых последовательно проводилось начало свободного согласия жениха и невесты на брак. Указом 1702 г. он запретил давать заряд, чтобы впредь денежные расчеты не побуждали неволею заключать нежеланный брак. В том же указе он приказал совершать обручение за шесть недель до свадьбы для того, чтобы за это время жених и невеста могли поближе познакомиться друг с другом и имели возможность отказаться от данного обещания в случае обнаружения взаимного нерасположения. В 1724 г. января 5 он постановил, чтобы при бракосочетании приводились к присяге родители иди заступающие их место в том, что «они не волею ль сына женят, а другие не неволею ль замуж дочь дают, также и господа с рабами не так ли поступают». Энергические меры Петра I к ограничению власти родителей в устроении браков детей, вместе с распространением образования, не остались без действия. В конце XVIII в. в высших и отчасти в средних слоях общества браки устраивались уже с предварительного согласия детей, а иногда женихи обращались с своими предложениями прямо к невестам, а потом испрашивали согласие родителей. Заметив такую перемену в общественных нравах правительство освободило родителей, от обязанности давать присягу пред браком детей. С тех пор гарантиями против принуждения со стороны родителей к нежеланному браку служат чин браковенчания, где положено гласно спрашивать жениха и невесту об их свободном согласии на брак, а также предбрачный обыск, производимый священнослужителями. Эти гарантии достигают цели, когда их знают те, кого дело касается, и умеют ими пользоваться. В противном же случае они остаются без действия. При самой отмене упомянутой присяги правительство свидетельствовало, что по прежнему многие «родители своих детей, а господа рабов ко вступлению в брак принуждают, без собственного их произволения и согласия». Татищев свидетельствует, что в его время еще нередко «продавали» девушек в брак. Если мы спустимся в крестьянское население, то в нем и в настоящее время найдем еще много остатков старого времени при устроении браков. Собиратели и исследователи народных юридических обычаев свидетельствуют, что и в настоящее время по воззрениям крестьян некоторых местностей женитьба сына или выход замуж дочери зависят вполне от усмотрения родителей, которые, в случай несогласия детей с их выбором, считают себя в праве силой принудить их к заключению предположенного брачного союза. Такие обычаи замечены в архангельской губернии, пензенской, курской, в области войска донского, в восточной Сибири. Из множества решений волостных судов, относящихся к самым различным местностям, очевидно, что лицами устроящими браки являются не сами вступающие в брак, а их родители или те старшие члены семьи, к которым, по смерти родителей или по другим причинам, перешло главенство в семье. Несмотря однако на столь широкое участие воли родителей в заключении браков детей, встречается не мало указаний и в пользу того вывода, что и по понятиям крестьян согласие брачущихся признается необходимым условием для вступления в брак так что и в тех случаях, когда в соглашение о браке вступают сами родители жениха и невесты, согласие последних предполагается. Обыкновенно, прежде чем начать сватовство, родители жениха спрашивают его, нравится ли ему предлагаемая невеста, и самое сватовство начинается только по получении утвердительного ответа. Нередко родители жениха сватают невесту, выбранную им самим. Точно также родители невесты спрашивают, нравится ли ей жених, который за нее сватается и согласна ли она выйти замуж, и в случае утвердительного ответа дают согласие и с

своей стороны. В силу этого воззрения, волостные суды вменяют родителям в вину, если они напр, просватают дочь, не испросив ее согласия (Пахман).

Что касается самовольного вступления в брак без согласия со стороны родителей, то в обычаях народа не замечено ничего особенного сравнительно с положениями действующего закона. По действующему же закону, отсутствие родительского согласия на брак детей не делает брака подлежащим уничтожению, а наказывается только самое своеволие детей, и при том не иначе, как по формальной жалобе родителей, и бывает временное разлучение супругов от сожития, пока они несут уголовное наказание, да кроме того виновные лишаются права наследования по закону в имуществе родителей.

Семья в древнее время находилась под покровительством рода. Необходимость взаимной поддержки заставляла родственников сплочиваться между собою под водительством главы рода. Вследствие тесной связи между родом и отдельной семьей, интересы последней поддерживались всем родом. Так велось между прочим и при заключении браков членами семей, входивших в род. Случилось ли кому-нибудь из членов рода украсть девицу из чужого рода, он находил вооруженную поддержку у всех своих сородичей, так же как отец украденной девицы устроял погоню за похитителями обыкновенно при помощи своих сородичей. В случае покупки невесты, дело не ограничивалось платой одному отцу невесты, а выговаривались и подарки родственникам ее. Кроме того родственные союзы за недостатком государственной защиты личности, ограничивали автономную власть главы семьи по отношению к его жене и детям. Без согласия родственного совета, он не мог распорядиться личностью своих домочадцев, наказать свою жену или прогнать ее от себя. Так было у Римлян. Об участии рода в заключении браков его членов у Германцев свидетельствуют Тацит и Салический закон. По их показанию, жених просил, руки невесты и представлял подарки в присутствии родных своих и невесты. По англосаксонской формуле сговора, родственники жениха представляются поручителями в том, что жених будет держать будущую жену свою по закону. Средневековые германские статуты ограничивают волю отца и матери при устроении ими браков своих детей контролем со стороны их родственников. По Литовскому статуту, дочь может выйти замуж с согласия родственников, если отец или мать ее не позволяют ей этого из корыстных видов, желая при себе удержать доставшееся ей имущество. В некоторых западных законодательствах (напр. французском, и итальянском) и в настоящее время признаются семейные советы; они дают разрешение на вступление в брак несовершеннолетних, не достигших 21 года, в случае, если у жениха и невесты нет в живых ни отца, ни матери, ни деда, ни бабки, или если эти восходящие не в состоянии выразить своей воли. Семейный совет также пользуется правом возражения против браков, заключенных несовершеннолетними своевольно.

По русскому народному воззрению, брак есть веселье рода, честь невесты – честь рода. Поэтому в заключении браков представляются у нас действующими целые роды. По свидетельству Кошихина, встарину у нас отец невесты на предложение выдать ее замуж отвечал: «выдать свою девицу замуж он рад, только подумает о том с женою своею и с родичами». Тот же обычай соблюдается у крестьян и в настоящее время. Терещенко, описывая свадьбу в Псковской губернии, говорить, что родители невесты, сколько бы ни желали объявить свое согласие с первого раза, но по заведённому исстари обыкновению откладывают дело на несколько дней, чтобы спросить совета своих родственников, хотя из приличия. В нижегородской губернии такое совещание отца невесты с родственниками и хорошими знакомыми называется совестливым сговором. В Малороссии также отец, выслушав просьбу сына о дозволении ему жениться па известной ему девице, советуется со всеми свойственниками и соседями. По словам Кавелина, семейные советы еще очень недавно играли важную роль в частном быту высших образованных классов русского общества и полновластно распоряжались семейными делами. Участие родичей в заключении браков у нас в настоящее время не имеет юридического значения. Семейные советы не признаются нашим законом.

Кроме похищения и купли жен, к формам брака, исключающим свободное согласие сторон, относятся браки заключенные в интересах продолжения рода и но праву наследства.

К первого рода браками относится левират. Он состоит в том, что в случае, если один из двух братьев совместно живущих умрет, не оставив после себя сына, то другой брат обязательно должен взять себе в жены вдову умершего брата, чтобы предотвратить прекращение рода брата; первый ребенок мужеского пола, рожденный в этом браке, называется именем умершего брата и служит представителем его рода. Левират существовал у древних евреев и индийцев. У евреев он сохранился и доселе. Он встречается также в настоящее время у некоторых кавказских горцев, у кафров и других племен восточной африки, у некоторых племен полинезии и новой голландии и наконец у американских краснокожих. К однородным с левиратом явлениям относится обычай древних афинян, по которому дочь, единственная наследница в роду (эпиклера), обязана была выйти замуж непременно за родственника с отцовой стороны, чтобы своим потомством предотвратить прекращение захудалого рода и не дать угаснуть огню родового алтаря.

Из взгляда на женщину, как на рабочую силу и как на предмет ценности, вытекает обычай многих современных диких племен (Зулусов, Гайдахов, Дамаров, жителей Ладака, Конго, Самоа, у Чиппеуозов, и у наших Остяков), по которому вдова обыкновенно переходит по наследству вместе с прочею движимостью к ближайшему родственнику, и чаще всего к брату умершего. Есть и такие племена (Новозеландцы, Эгбасы, Дагомейцы, жители некоторых областей Мексики и др.), у которых и сын наследует от отца его жен и наложниц, кроме только той, которая родила его самого. История помнит наконец и такого рода явления в брачном институте, что отец пользовался правом завещать кому угодно свою дочь и жену. Так было, говорят, в древней Греции.

С развитием государственного начала исчезают роды как замкнутые общественные единицы и сменяются общинами, соединяемыми частью родственными отношениями, частью сельско-хозяйственными интересами. Эти общины, так же как и роды, встарину принимали деятельное участие в устроении браков их членов. Наглядный пример тому можно видеть и в настоящее время в родовых общинах наших кавказских и закавказских инородцев – Осетинцев и Курдов, а также Южных Славян. По обычаям инославянской задруги, «как только юноша достигнет совершеннолетия, спешат его женить, хотя бы он не имел ни малейшего желания жениться. Выбор невесты зависит от задруги, которая не соображается со вкусами жениха, а прежде всего принимает в расчет, достаточно ли богата и почтенна та задруга, где намечена невеста, а потом обращает внимание на достоинства невесты, т. е. на ее трудолюбие и поведение» (Ефименко). Следы участия общины в заключении браков ее членов можно видеть в свадебных обрядах и нашего простого народа. Они сказываются в тожественном оповещении о состоявшемся брачном сговоре окольных жителей того села или улицы, где живет невеста, в обряде приглашения на свадьбу всей деревни, в поклонах невесты всем встречным, в угощении вином всех проходящих мимо дома невесты, в загораживании дороги свадебному поезду со стороны молодых людей ее деревни и в выкупе права свободного проезда по деревне со стороны жениха. Вообще брак, по воззрению наших крестьян, есть дело общественное. Каждый из односельчан жениха и невесты считает себя не только в праве, а как бы обязанным вмешиваться в дело устроения брака своими советами, указаниями, сообщениями сведений м проч. Потом, празднование свадьбы составляет одну из наиболее выдающихся обрядностей в народном быту; в свадебном пиру считают себя в праве участвовать все близ живущие, званный и незваный. Таким образом, в народном быту при заключении каждого брачного союза является девствующим лицом в той или другой форме все окружающее общество. Обряд свадебный имеет в крестьянском быту то значение, что посредством его факт бракосочетания освящается общественным признанием. Важное общественное значение свадебного пиршества выступает очень рельефно у малороссов. «У них нередко свадебное пиршество откладывается на несколько недель после венчания по хозяйственным соображениям. И что же? До совершения этого пиршества обвенчанные новобрачные не пользуются правами мужа и жены. Общество не допускает, чтобы новобрачная до веселия перешла в дом новобрачного и была его супругой фактически. II если бы тот или другой из повенчанных супругов умер до брачного веселия, то он погребается как не женатый или как не замужняя. С другой стороны в Малороссии бывали такие случаи, что молодые люди жили по супружески до венчания, после совершения брачного веселея, и считались супругами в общественном сознании». (Ефименко).

Право общины контролировать своих членов в заключении браков сказывалось у нас в древнее время еще более формальным образом, чем участие в свадебному торжестве. В древности у нас вступающий в брак был обязан заявить о своем намерении городскому или сельскому начальству, просить у него дозволения на вступление в брак и при ЭТОМ взнести известную пошлину, которая называлась новоженным убрусом и выводной куницей, и была различна по своей ценности смотря по тому, заключался ли брак между лицами одной и той же общины, или же невеста выходила замуж в другую общину. Такой порядок продолжался до времени императрицы Екатерины II, которая дозволила всем и каждому заключать брак свободно, не испрашивая на cиe ни особого дозволения от правительства, ни увольнения от сословий и обществ. Так значится это и в действующем нашем законе.

В патриархальный период семьи заключение брака находилось в полном распоряжении семьи и рода. С развитием государственного начала роды теряют свою замкнутость и поступаются своею автономией в пользу государства. Государство находит не сообразным с общественным порядком сохранение за родами права родовой самозащиты, родовой мести и принимает на себя охрану общественной безопасности и наказание ее нарушителей. Вместе с этим государство обращает свое внимание и на семейный институт и старается сгладить своим влиянием крайние проявления его автономии. Оно находит неудобным для себя иметь дело только с главами семей, оно старается поставить себя в непосредственные отношения и к тем лицам семьи, которые находятся во власти домовладыки. Оно взяло под свою защиту личность и свободу домочадцев, с тем чтобы гарантировать исполнение их законных стремлений, между прочим и при заключении браков, от излишнего стеснения домовладыки. Процесс ограничения автономии семейной власти в пользу относительной свободы домочадцев начался в римском государстве (мы имеем в виду только европейский брачный институт), продолжался в течении всех средних веков и закончился заметными результатами только в новейшем законодательстве, начиная с конца XVIII в. Результаты эти следующие. Патриархальная семья вместе с родом была вполне автономна в устроении браков. В новой семье браки устрояются под санкцией государства. В патриархальной семье браки заключались не теми лицами, которые вступали в брак, хотя требовалось и их coглacиe, а домовладыками, в подчинении которых они состояли. В новое время отцы и матери не имеют права заключать браков от имени своих детей, а только руководят их в этом деле. В прежнее время брак заключенный детьми, подвластными отцу, без согласия последнего, был недействителен. Ныне существенное значение для действительности брака принадлежит выбору и воле брачующихся, а воля родителей отошла па второй план; ныне родители могут только возражать против браков двоих детей, заключённых вопреки их воле, но их возражение имеет пред судом силу только в уважительных случаях, большею частию точно указанных в законе. В патриархальной семье домочадцы волей неволей должны были исполнять распоряжения домовладыки при заключении браков, так как им негде было искать себе помощи и опоры для исполнения своих желаний; семейные советы могли помочь разве в редких исключительных случаях. Ныне, в случае разногласия между волею родителей и желанием их детей в деле заключения брака, дети могут обратится за помощью к представителям государственной власти. Совершеннолетние дети сами могут принести жалобу в суд на отказ отца дать согласие на их брак. а за малолетних могут ходатайствовать пред судом их родственники; может вступиться в это дело и сама государственная власть. В случае, если бы несовершеннолетние дети вступили в брак без согласия родителей то и тогда их бракосочетание может быть оправдано и утверждено судом, если отказ родителей не имеет серьёзных оснований. В некоторых случаях право родителей наблюдать за вступлением в брак их детей принимает на себя само правительство. Так напр. (по австрийскому закону) в случае смерти отца для действительности брака требуется, кроме изъявления воли представителя семьи, и дозволение суда. Таков ныне действующий закон западноевропейских государств о сравнительном значении в заключении браков согласия брачующихся, воли представителей семьи и контроля государственной власти. Наш закон сходен с законом западных государств в главном пункте, в том именно, что он не усвояет отказу родителей благословить брак детей значения препятствия непреодолимого, делающего брак недействительным. Но наш закон не дозволяет детям жаловаться в суде на родителей за их отказ благословить брак, конечно потому, что считает такой порядок не совместным с чувством почтения, каким обязаны дети к родителям во всех случаях и обстоятельствах жизни, и разрушительным для прочности семейного союза, он даже наказывает за ослушание детей, вступивших в брак без ведома или вопреки воле родителей. Впрочем в некоторых местных наших законах допускается и у нас судебное разбирательство в случае столкновения воли родителей и детей в деле заключения брака напр. в губерниях черниговской, полтавской, в губерниях прибалтийских. В местных законах наших есть также отличие от общих государственных законов и относительно значения власти родителей для заключения брака; так в Бессарабии действуют византийские законы, по которым признается недействительным брак, заклиненный детьми, находящимися во власти родителей, без согласия сих последних.

Взявши под свою опеку брачный институт, государство старается обеспечить не одни интересы домочадцев, но и общественную пользу. В последнем случае дело идет уже не о расширении, а об ограничении свободы частных лиц в заключении брака установлением разного рода требований, обязательных при заключении всякого законного брака. Государство считает своим долгом установить условия правильного и целесообразного брака, вытекающие из условий естественных, общежительных и религиозных, санкцировать порядок совершения брака, указать законные причины его уничтожения и расторжения, определить подсудность и порядок суда по делам брачным. Весьма важную услугу в деле законодательства по делам брачным оказала государству церковь. Она много помогла государству провести в жизнь идею свободного, непринуждённого вступления в брак, идею равенства семейных прав и обязанностей у обоих супругов. Но кроме помощи государству в достижении тех целей, которые оно само преследовало в брачном законодательстве, церковь выступила с новым взглядом на брак как на школу воздержания, – взглядом прямо вытекающим из основных начал христианской нравственности. Брак, по христианскому учению, должен быть заключаем не по страсти, а о Господе т. е. во всем согласно воле Божией. Это начало должно проникать все стороны христианского брачного института. На основании этого начала, при вступлении в брак не нужно приносить в жертву страсти религиозные интересы, напр. не нужно вступать в брак с нехристианами, с еретиками и раскольниками, не нужно менять на брачную жизнь обета безбрачия, священного сана, не нужно повторять брака много раз, не нужно вступать в брак в престарелых летах, не нужно поддаваться капризам страсти и во время брачной жизни, не нужно тяготиться узами брака, если они окажутся в чем-либо неудобны с точки зрения страсти, не нужно искать расторжения брака без крайней необходимости (католическая церковь даже совсем не допускает разводов), не нужно вообще при вступлении в брак нарушать норм установленных законом или церковными правилами. Когда церковное учение проникло в общее сознание, тогда и государство должно было сообразоваться в своих законах с этим учением. На западе впрочем, вследствие низкого состояния гражданственности и слабого развития государственного начала в средние века, церковь сама проводила христианские начала в брачный институт, при молчаливом согласии государства. С ХVII в. западноевропейское государство вступило в свои права относительно регулирования брачных дел. Сначала оно издавало законы по брачным делам совместно с церковною властью; но с конца XVIII в. провозглашен принцип, что только одному государству принадлежит право законодательства о браке, как гражданском акте, влекущем за собой юридические последствия. Этот принцип принят теперь и проведен в законодательствах всех важнейших европейских государств. В восточной половине византийской империи государство не отказывалось от своих полномочий в устроении брачных дел, но за то оно никогда не лишало церковь права участия в законодательстве по делам брачным, а уважало ее указания и постановления и проводило их в своих законах. Этим принципом руководствуются в законодательстве по церковным делам и в современных православных государствах за исключением тех, где водворилась иноземная интрига или торжествует антинациональное и антирелигиозное направление. – На Руси в древний период ее истории бурачные дела находились в ведении церкви, которая руководствовалась практикой греко-восточной церкви и законами византийских императоров, перешедшими к нам с Номоканоном. Со времени Петра I началось местнорусское государственное законодательство по делам брачным. Результатом его была передача многих брачных дел из ведения церкви в заведование гражданской власти, а вместе с тем пересмотр норм заключения и расторжения брака, заимствованных из Византии. Но и после того, как русское государство таким образом приняло на себя инициативу и верховенство в законодательстве по делам брачным, оно вело и ведет пересмотр законов по делам брачным при участии и с согласия церковной власти. А относительно некоторых пунктов брачного права напр. относительно родства как препятствия к браку, относительно брачного совершеннолетия, относительно совершения брака наш закон ссылается прямо на церковные правила и велит ими руководствоваться. И не одной православной церкви наш закон оказывает уважение в том случае; он равномерно принимает во внимание и вероисповедные особенности других терпимых христианских исповеданий и дозволяет соответственные изменения в брачных нормах; напр. соответственно практике заграничных протестантских общин он дозволяет и русским протестантам (кроме живущих в царстве польском) вступление в брак с евреями и магометанами, а также развод по многим другим причинам кроме тем, которые признаются у православных; согласно учению католической церкви он узаконивает для католиков привислянских губерний вместо брачного развода отлучение от стола и ложа и пр.

Приняв под свою защиту младших членов семьи против бесконтрольной власти старших, взяв на себя право регулирования условий правильного и целесообразного брака, европейское государство долгое время не вступалось в самое совершение брака. II после уничтожения автономии семьи в деле брачном заключение брака было делом частноправового характера. В законе римско-византийском не была определена даже самая форма совершения брака, которая была бы обязательна для всех. Можно было совершать брак различными способами, только бы было выражено при этом ясно и понятно для всех, а также достаточно публично, что дело идет о заключении союза с целью основания семьи. С распространением христианства вошла в нравы народные христианская религиозная форма заключения брака. Государство охотно предоставило ей приобретенное ею господственное положение и соединило с ней значение законной формы совершения брака. В конце ХVIII в., под влиянием идей естественного права, западноевропейское человечество пришло к мысли очистить гражданскую жизнь от влияния религии. Согласно такому направлению, западноевропейское государство отделило брак как гражданский акт, влекущий за собой юридические последствия, от брака как таинства церковного, и стало обязательно требовать от всякого желающего заключить законный в гражданском смысле брак совершать его по обряду гражданскому, пред государственным чиновником, предоставив на волю каждого дополнять этот обряд церковным браковенчанием. Во время владычества Наполеона I, этот закон вместе с его гражданским кодексом распространился во многих странах западной Европы. Господство французского брачного закона было посевом, из которого впоследствии выросли обильные плоды. Мало по малу, особенно в последнее время гражданская форма брака принята почти во всех западноевропейских, государствах. Узаконение обязательного заключения брака пред государственным чиновником на подобие гражданской сделки есть высшее торжество государственного начала в заключении брака, окончательное уничтожение автономии семьи в устроении браков своих членов нов, есть перенесение бракозаключения из компетенции семьи и рода, как это было в патриархальный период, из компетенции церковно-общественной сферы, как было в средние века,– в распоряжение государства. – Но это одна сторона дела. С другой стороны узаконивание обязательного гражданского брака возбуждает вопрос о значении в заключении брака религиозного фактора.

Последователи справедливо замечают, что все культурные народы древности заключали брак с религиозным освящением. Древним казалось немыслимым, чтобы такой важный шаг в жизни человека, как сочетание браком, можно было сделать без воли и благословения Божьего. Этого мало. По самому устройству древней семьи, бракосочетание не могло состояться без участия религии. Древняя семья была всецело проникнута религиозным началом. Во всякой семье тогда был свой бог покровитель, с особым ему свойственным культом. Члены семьи были связаны между собой не только узами родства, но и единством культа. Никто из посторонних не мог участвовать в чествовании бога чужой семьи. Чтобы поступить в чужую семью, нужно было приобщиться к культу этой семьи. Значит, выйти замуж для невесты значило переменить свою веру, а для жениха взять жену значило приобщить к своему домашнему очагу инобожницу. То и другое могло совершиться не иначе как посредством религиозного обряда, и этим обрядом был именно свадебный ритуал. Так было в Греции и Риме в патрицианский период истории последнего. С распространением в римской жизни норм общенародного права религиозный брачный обряд потерял значение необходимого условия законности брака, хотя и теперь обращение к покровительству богов при бракосочетании считали залогом супружеского счастья. Христианство, сменившее язычество, снова возвысило значение религии в деле заключения брака. По христианскому учению, брак есть такое теснейшее всестороннее соединение мужчины и женщины для общей совокупной жизни, что в браке они делаются одною плотию. Брачный союз, по христианскому учению, похож на таинственное общение Христа с Церковью, и так же как последнее есть таинство. Сочетать мужчину и женщину таким таинственным союзом может только Бог, который и в начале мира сотворил человеку помощницу, сочетал ее с сим и благословил раститься и множиться. При таком возвышенном понимании брачного союза, христиане естественно не могут самонадеянно восхищать себе дело Божие; желая вступит в брак, они приходят к служителю церкви и просят его сотворить молитву чтобы Бог ниспослал на предположенный ими союз свою благодатнотворческую силу и Сам своею десницею, чрез посредство своего служителя, сочетал их в плоть едину. Бракосочетание при посредстве Церкви вошло в обычай между христианами с самого распространения христианства, как свидетельствуют христианские письменные памятники второго и последующих веков, и стало навсегда нравственно-религиозною обязанностью каждого христианина. Религиозное освящение бракосочетания в христианстве носит совсем другой характер, чем языческое. В язычестве религиозное освящение бракосочетания было посвящением новобрачной в домашний культ ее мужа. В христианстве вступающие в брак получают в браковенчании благодатную силу вести супружескую жизнь чисто, свято, неразрывно, принимая за образец духовный союз Христа с Церковью. В язычестве религия, освящая бракосочетание, служила пользам семьи. Церковь Христова, призывая благодать Божию на вступающих в брак и принимая на себя нравственное руководство ими при заключении браков имеет в виду устроить супружескую жизнь согласно началам христианской нравственности, с тем чтобы семья – этот зародыш общежития, этот питомник, в котором дастся первоначальное воспитание человеку и где совершается морфология его нравственно-духовной личности, – чтобы семья служила целям церкви, полагала основание нравственно религиозному направлению ребенка. В язычестве акт посвящения новобрачной в домашний культ ее мужа свидетельствовал о крайней обособленности патриархальной семьи и в свою очередь ограждал эту обособленность. В христианстве посредством церковного венчания бракосочетание переходит из частной среды в сферу общественных отношений, становится делом церковно-общественным. Церковь, как общая духовная мать всех верующих, вместе с своим небесным Женихом, благословляет на брачную жизнь своих духовных чад, внушая им при этом, как они должны жить в браке, чтобы он был о Господе, а не по страсти. Таким образом действий церкви конечно не парализуется законное влияние на бракосочетание семейной власти, а только отходит на второй план; заботы и попечения родителей подготовляют брачные союзы; церковным благословением дается им церковно-общественная санкция. Что касается до отношения к церковному благословению браковенчания со стороны римско-византийского государства, то последнее не могло иметь ничего против него. Во время распространения христианства римское государство не предписывало, как мы уже говорили, определенной формы заключения брака, предоставляя на волю каждого выбрать тот пли другой способ заявления своей решимости вступить в брак с избранной особой. Церковная форма заключения брака отличалась правда от домашнего бракосочетания большею торжественностью, большею публичностью, но от этого она должна была только выиграть в глазах государства. С распространением христианства в массах народных, когда общество стало сплошь христианским, христианская форма бракосочетания естественно вытеснила из употребления прежние формы бракосочетания частного характера и стала общепринятой формой. Обычай получил затем санкцию со стороны государственного закона. В восточной половине византийской империи церковное браковенчание было признано единственно законною формою мою совершения брака при императоре Льве Философе в конце IX в., а для рабов при Алексее Комнине в конце XI века. В западной империи подобный же закон, хотя и не в таких категорических выражениях, был издан при Карле Великом. И в позднейших законодательствах средневековых западноевропейских государств церковное браковенчание всегда считалось, согласно учению церкви, формой бракосочетания, всего более отвечавшей условиям законного брака. Неудобство церковного браковенчания как единственно законной формы совершения брака, сказалось в первый раз в XVI в. в Нидерландах по случаю разделения населения этой страны на равные секты. Чтобы не лишать сектантов возможности заключения законного брака из-за различия в вероисповедании, было дозволено желающим заключать брак пред государственным чиновником. Затем в следующем веке (XVII) был издан закон о гражданском браке в Англии во время бывшей там революции по революционным мотивам. Тоже явление повторилось и во время французской революции с тем только различием, что здесь введение гражданского брака уже не было явлением мимолетным, как в Англии, а обратилось в постоянный закон действующий и ныне, а кроме того вызвало подражание и в других западных государствах. Из государств с православным населением гражданский брак введен в Румынии (1864) по воле князя Кузы, усердного поклонника французских обычаев. – В нашем отечестве вместе с насаждением христианства введена церковная форма заключения брака. По вашему закону, она и доселе признается единственно законною формою заключения брака. С появлением в нашем отечестве подданных иноверцев начало религиозной формы брака было распространено и на этих последних, так что по нашему закону и православные и иноверцы вступают в брак каждый по правилам и обрядам своей веры. Только одни раскольнические браки до последнего времени не признавались нашим законом, потому что и сами раскольнические общества не имели юридического права на существование в качестве особых вероисповедных корпораций. В 1874 году и раскольникам дана возможность узаконить свои браки посредством записи их в метрических книгах, особо для них учрежденных при полиции. Закон о метрической записи раскольнических браков есть опыт применения у нас гражданского брака, вызванный действительною потребностью жизни. Как на замечательную особенность этого закона сравнительно с постановлениями о гражданском браке к западноевропейских государств, можно указать на то, что наше государство не вмешивается прямо в обряд заключения брака, не берет на себя право прямо и явственно объявлять записывающихся в метрическую книгу супругами, а только удостоверяется в заключении брака, заносит его в свой документ и этим сообщает ему законную силу. И здесь, в законе о браке раскольническом, наше правительство, к чести его, все еще не отвергло прямо, хотя бы для известной части населения, общее начало действующее в нашем законодательстве, что бракосочетание должно совершаться по религиозным обрядам.

Из представленного нами краткого обозрения главных моментов развития европейского брачного института по вопросу о заключении брака видно, что в разные моменты этого развития преобладали разные факторы. В патриархальной семье все делалось, в том числе и вступление в брак ее членов, по воле и от имени домовладыки, воля домочадцев сливалась с решением главы семьи; религиозный фактор хотя и считался существенным в заключении брака, но не был самостоятельным, а подчинялся семейному режиму, так как домашним жрецом был тот же домовладыка. Затем под влиянием государства, власть домовладыки потерпела известное ограничение в пользу автономии домочадцев; дело заключения брака стало считаться делом как родителей, так и детей. Вместе с этим, под влиянием христианства, заключение брака перешло из сферы частных отношений в область общественных отношений. Это переходный период в европейском брачном институте. В новой семье власть родителей и воля детей выходят из состояния равновесия, воля последних выступает па первый план, родители же заняли место попечителей и радетелей о благе; своих детей, без права распоряжаться их судьбой. Вместе с этим усилилось значение государства на счет влияния церкви, и до такой степени, что в большей части западноевропейских государств государственная власть взяла па себя и самое дело заключения браков в каждом отдельном случае. – Соответственно указанному соотношению факторов заключения брака в то или другое время, претерпевала изменения и форма заключения брака. В патриархальной семье формой заключения брака был договор между домовладыками о сочетании браков их домочадцев и исполнение этого договора посредством выдачи невесты семье жениха. В древнейшее время патриархального периода этот договор носил религиозную форму (у Римлян – конфарреаци), в позднейшее гражданскую купли-продажи (коемпции). Если мы переступим за пределы самого патриархального периода и заглянем в глубь седой старины того или другого народа, пли же обратим внимание на быт современных дикарей, то мы заметим там еще более первобытную форму заключения брака; там формой заключения брака служит самый факт приобретения женщины, будет ли то путем войны, грабежа, охоты или торговой сделки. В переходный период европейской семьи формой заключения брака было церковное браковенчание, соглашение же жениха и невесты, а также их родителей получило значение акта подготовительного. В новой семье, особенно в последнее время, распространилась гражданская форма заключения брака, состоящая в изъявлении женихом и невестой согласия на вступление в брак пред государственным чиновником и в признании этого заявления со стороны последнего. Церковная форма заключения брака соблюдается по-прежнему на востоке Европы, – в государствах с православным населением.

Что же? Как нам отнестись к историческому процессу изменений в форме заключения брака, с которым мы только что вкоротке познакомились? Все ли в нем совершилось к лучшему? Все ли в настоящем состоянии европейского законодательства по этому предмету обещает благотворное действие в будущем на социальный быт народа и благосостояние государства? Едва ли можно отвечать на этот вопрос утвердительно с полной справедливостью. Что патриархальная семья отжила свой век у образованных народов, это естественно. Патриархальная власть домовладыки была явлением историческим, условливалась слабым развитием государственного начала. С переменою исторических обстоятельств прекратилось разумное основание ее существования и она была ограничена государством – в пользу свободы личности домочадцев. Стремление государства обеспечить личную свободу каждого, способного располагать собой, есть явление также естественное и полезное не только с частной, но и общественной точки зрения. Но некоторые подробности европейского законодательства об отношении родителей и детей при вступлении последних в брак возбуждают сомнение в их уместности. Таково напр. позволение детям жаловаться суду на родителей в случае отказа последних в согласии на их брак. Подобное позволение вовсе не составляет необходимости, так как и без того закон даст детям возможность обойтись без согласия родителей при вступлении в брак. А между тем это позволение чувствительно затрагивает авторитет родительской власти, который должен быть священным для детей во всех случаях их жизни. Благовоспитанному сыну или дочери всегда нравственно тяжело поступить вопреки воле родителей, хотя бы не особенно разумно мотивированной. Идти же жаловаться на них в суд – это составляет нравственное затруднение, граничащее с нравственною невозможностью. Как же судить о законе, который оставляет в стороне чувство деликатности, которым обязаны дети по отношению к своим родителям, и свободно отворяет двери суда первым в случае столкновений их с последними? Не колеблет ли он этим авторитетом семьи ради некоторых исключительных случаев, составляющих аномалию в благоустроенной семье? Не гораздо ли большую заботу для государства должно составлять попечение об охранении авторитета семьи, чем ограждение личных интересов в немногих отдельных случаях? Не настоятельнее ли эта забота особенно в настоящее время, столь склонное к крайним учениям о семейных и социальных отношениях? Нам кажется, в этом случае гораздо лучше поступает наш отечественный закон. Он не принимает жалоб от детей на родителей в случае несогласия последних на их брак, наоборот наказывает самовольное вступление детей в брак, не иначе впрочем как по жалобе родителей; но в тоже время он не расторгает браков заключенных вопреки воли родителей или тайно от них. При таком порядке вещей и самовольные дети имеют возможность достигнуть исполнения своих желаний при вступлении в брак, хотя и с риском подвергнуться временным неприятностям, и авторитет власти родительской сохраняется неприкосновенным.

Другой гораздо более важный пункт действующего европейского законодательства о заключении брака, возбуждающий серьезные сомнения в его целесообразности, это постановление об обязательном гражданском браке. Мы заметили уже, что узаконивание обязательного заключения брака пред государственным чиновником есть высшее торжество государственного начала над семейной автономией в деле заключения брака. Но с другой стороны обязательный гражданский брак есть торжественное фактическое заявление со стороны государства, что оно прерывает свои отношения к религии, установившиеся веками, отклоняет ее услуги в регулировании гражданской жизни, хочет жить без опеки со стороны нравственно религиозного начала. Что же, нормальное ли это явление? Да, говорят, совершенно нормальное. Установляя обязательный гражданский брак, государство только воспользовалось своим правом определять основания гражданской правоспособности. Никто другой, кроме государства, не может распоряжаться в этом деле. С другой стороны государство сознает за собой обязанность обеспечить за всеми своими поданными возможность вступления в законный брак. Оно не может быть равнодушно к тому, что существуют такие религиозные секты, за духовенством которых не признается право венчания с гражданскими последствиями. Оно не может видеть без прискорбия, что, при церковной форме брака, христианин не может вступить в брак с нарушением церковных правил напр. не может обручиться с евреем (католик), не может вступить в новый брак после развода, дозволенного гражданским законом, потому что духовенство нередко отказывается венчать такие браки по религиозно-нравственным мотивам. Наконец, в случае столкновений с римско-католическою церковью, государство, при церковной форме брака, находится в зависимости от духовенства в деле заключения законных браков. Все эти и подобные неудобства устраняются со введением обязательного гражданского брака. – Конечно не может быть никакого сомнения в том, что государство имеет юридическое право по своему усмотрению определять основания гражданской правоспособности своих подданных и, в том числе, установлять условия и порядок заключения законного в гражданском отношении брака. Правда и то, что церковное браковенчание получило значение законного брака с юридическими последствиями в гражданском отношении от государства, и что государство может и лишить церковное венчание того гражданского значения, какое оно ему усвоило.

Но не все то хорошо и полезно, что мне позволено. Есть ли государству настоятельная надобность делать то, что оно может сделать? Есть ли разумное основание к изданию закона, о котором речь? Одним из главных свойств хорошего и целесообразного закона считается то, чтобы он удовлетворял потребностям по крайней мере большинства граждан. Можно ли сказать это о законе, установившем обязательный гражданский брак? Конечно нет. Его не желали и не могли желать ни католики, ни протестанты, потому что он противоречит их верованиям и церковной практике. Он может быть приятен только таким религиозным диссидентам, которые доселе не пользовались правом заключать законные браки по своими религиозным обрядам, – плохим христианам, которые пожелали бы вступить в брак вопреки требованиям церковной дисциплины, – и наконец совсем неверующими, значит, может быть приятен ничтожному по свой численности проценту населения. И вот ради удобств небольшого числа граждан государство решается оскорблять религиозную совесть огромного большинства населения, ломает порядок установившийся веками, вошедший в плоть и кровь населения, и полагает начало новому порядку, где нет места влиянию религии, где совсем игнорируются церковные правила. Может ли подобный закон быть назван разумным и благотворным в социальном отношении?

Несправедливо, говорят защитники гражданского брака, обвинять обязательный гражданский брак в противу религиозной тенденции. „Обязательный гражданский брак (будто бы) не становится ни в малейшую оппозицию с церковным браком, нисколько не умаляет и не ослабляет потребности в церковном венчании». На первый взгляд это пожалуй выходит и так. В самом деле, закон об обязательном гражданском браке не запрещает, дополнять его и церковным освящением бракосочетания, с тем только, чтобы браковенчание совершалось не прежде обряда бракозаключения у государственного чиновника. В некоторых законодательствах (германском) это позволение выражено прямо, в других (итальянском) оно должно быть подразумеваемо. При введении закона о гражданском браке в отдельных германских государствах было разъяснено государственным чиновникам, приставленным к ведению брачных дел, чтобы они не позволяли себе ничего ни говорить, ни делать при совершении обряда бракозаключения, что могло бы подать повод брачующимся думать, будто они не имеют надобности обращаться за религиозным освящением брака. Итак по видимости все обстоит благополучно. Явился новый гражданский брак, „стал подле церковной формы брака“, как добрый и мирный сосед, не замышляющий ничего враждебного против своего соседа. Но если немножко вдуматься в существо дела, то мы сейчас заметим, что это за сосед явился у церковного брака. Нельзя сказать, что гражданск1й брак занял место подле церковного брака, ничем не затронувши его; нет, он занял то именно место, которое по прежнему порядку принадлежало церковному браку, предоставив последнему устроягься как он знает, существовать насчет свободных симпатий его почитателей. Что же? Разве лишение церковного браковенчания юридического значения не составляет потери для него? Разве это обстоятельство не должно служить к подрыву его авторитета? Разве не найдется людей которым покажется обременительным совершать два обряда для одного и того же акта? Разве простой народ, у которого все держится главным образом на обычае, поймет различие между гражданской и церковной формой заключения брака и необходимость той и другой? Не проще ли, не удобнее ли ему заключить только тот обряд, который признается необходимым в глазах закона? Наконец, разве мало найдется в протестантских странах не только в рядах интеллигенции, но и в среде низшего, особенно городского и фабричного населения людей колеблющихся в вере, равнодушных к ней или совсем неверующих, которые конечно с спокойною совестию, или же с удовольствием откажутся от церковного венчания брака? Но зачем вероятные предположения, когда есть на лицо уже факты. Как только введен был в Германии обязательный гражданский брак, так явилось в протестантском населении много браков, не освященных религиозным обрядом; Дети рождающиеся от этих браков конечно остаются без крещения, и т. обр. постепенно нарождается поколение язычников нового покроя. Что же? Скажем ли и после этого, будто гражданский брак не имеет ничего враждебного по отношению к церковному браковенчанию? Нет, не напрасно социал-демократы поставили одним из главных положений своей программы, что религия должна быть частным делом каждого индивидуума, и должна быть изгнана из всех сфер гражданского общежития. Они очень хорошо знают, что этим путем всего легче распространить неверное в обществе и народе. Установление обязательного гражданского брака есть очевидно явление очень благоприятное для достижения конечных целей этой программы, как справедливо замечают серьезные критики закона об обязательном гражданском браке (Дикгоф, Зом).

Но каково отношение гражданского брака к церковному в том случае, когда они совершаются оба один после другого? Оптимисты утверждают, что „гражданский брак служит не к подрыву, а к поддержанию интересов церкви. Церковное венчание желается но для того только, чтобы придать легальный характер супружескому coжитию, а ради самого благословения. Церковное священнодействие выигрывает в чистоте и святости, как свободно исполненная обязанность совести“. На это нужно заметить, что обряда браковенчания нельзя ставить на одну линию с другими церковными обрядами и священнодействиями, относящимися к внутренней жизни церкви и не имеющими прямой и тесной связи с гражданским общежитием. Посредством браковенчания устанавливается в каждом отдельном случае союз мужчины и женщины, полагающий основание и начало семье. Отнимите у обряда браковенчания значение бракозаключительного акта; ужели же от этого не изменится его смысл и с религиозной точки зрения? Христиане, все без различия исповеданий, веруют, что бракосочетание совершается благословением Божиим, сообщаемым рукою священника, или актом браковенчания. Но вот государство говорить, что для заключения брака нет надобности в церковном благословении, что для этого достаточно, если жениха и невесту объявит супругами государственный чиновник. Разве провозглашение такого порядка вещей не затрагивает религиозных верований христианина? Кому же должен верить христианин в этом случае – церкви или государству? Если он примет доктрину государства, то он должен оставить учение церковное; при усвоении этой доктрины он не может совершать религиозного обряда с тем значением, какое усвояется ему церковью. Если же христианин останется верен учению церковному, то он должен отвергнуть доктрину государственную, как новшество не согласное с христианским учением. Так и поступают католики; они объявили, что брак, заключенный гражданским порядком, есть не более, как конкубинат, что брак христианский начинается только с того момента, как брачующиеся получат религиозное освящение своего союза по церковному обряду.

А что же протестанты? Протестанты почувствовали себя после издания закона о гражданском браке еще в более двусмысленном и затруднительном положении, чем католики. Они не могли, подобно последним, объявить гражданский брак конкубинатом; их стесняет в этом случае зависимое положение их религиозного общества от государственной власти, которая у них считается законодательницей и в религиозных делах. Протестанты должны были признать государственную точку зрения на гражданский брак. А затем им необходимо представился вопрос, что же делать с религиозным верованием, в силу которого бракосочетание совершается Божиим благословением, а главное, как быт с церковным обрядом браковенчания, который вовсе не предполагает гражданского брака, а представляет приходящих к браковенчанию женихом и невестой, которые тут только в первый раз изъявляют свое желание вступить между собою в брак и дают обет супружеской верности, и поэтому называет их в молитвах не мужем и женой, как объявил их у себя государственный чиновник, а только желающими заключить супружество. IIpyccкий верховный церковный совет, на долю которого всего прежде выпало высказаться об этом вопросе, нисколько не затрудняясь, стал прямо на точку зрения государственного закона и сделал вытекающие из нее выводы. Он признал, что после того, как государство взяло на себя право заключать законный брак, церковное венчание должно потерять значение бракозаключительного акта, что отселе содержанием его должно служить произнесение пред Богом и обществом обета вести брачную жизнь согласно с словом Божиим т. е. неразрывно до самой смерти; произнесение этого обета должно обязательно предшествовать началу фактических супружеских отношений. Соответственно изменению внутреннего значения церковного венчания должна потерпеть перемену и самая форма его; из обряда браковенчания должно быть вычеркнуто все, что напоминает о его прежнем значении как бракозаключительного акта и заменено формулами, отвечающими новому закону о гражданском браке. Наконец высший орган протестантской церковной власти в Пруссии дошел в своих уступках министерству исповеданий до того, что признал в принципе законными и с церковной точки зрения вторичные браки лиц, разведшихся с дозволения государственного закона, но вопреки слову Божию. Та же точка зрения была принята органами протестантского церковного управления и в некоторых других местах, кроме Ilpyccии (напр. в Касле, Киле). Но такая уступчивость высших органов протестантского церковного управления, стоящих близко к высшим государственным административным сферам и находящихся под их влиянием, вызвала настоящую бурю возражений и протестов в среде провинциального и приходского духовенства, стоящего ближе к народу, во всех областях Германии. И в печати и на официальных провинциальных синодах духовенство заявило, что для священников, которые суть служители слова Божия, нравственно не возможно считать законными браки, заключенные вопреки прямому учению слова Божия, такие изменять значение и форму браковенчания. Оно желало, чтобы, наряду с гражданским актом заключение брака, и церковное венчание считалось тоже заключением брака, только в церковном смысле и в церковной сфере. Чтобы эта двойственность формы одного и того же акта не бросалась в глаза и не казалась аномалией, оно предлагало сделать в форме браковенчания маленькую прибавку, именно в формуле изъявления женихом и невестой согласия считать друг друга мужем и женой предлагало прибавить: христианским мужем и христианской женой; этот оттенок церковного бракозаключения должен, по их мнению, примирить его с актом гражданского бракозаключения, по крайней мере объяснить его параллельное существование. Эти возражения и предложения не были уважены прусским верховным церковным советом, но они все таки остановили на время применение указа этого совета 21 Сентября 1874 г. Волнение, вызванное в протестантском духовенстве и народе узаконением о гражданском браке, а особенно планом его применения в церковной среде, намеченным в прусском высшем совете, с течением времени усилилось и выразилось в петициях об отмене закона, как насилующего христианскую совесть; в 1880 году было подано в германский рейхстаг 1643 петиции этого рода с 150,000 подписей. Петиции не имели успеха в рейхстаге, потому что не нашли себе поддержки у католиков, которые, из видов прозелитизма среди протестантов, не желали своею помощью вывести их из затруднительного положения, в которое они поставлены единоверным им правительством. Но они все-таки произвели сильное впечатление в высших правительственных сферах Германии. Для успокоения возмущенного религиозного чувства протестантов, в том же 1880 г. был издан королем прусским, с согласия генерального синода и министерства, указ для евангелической церкви восьми древних, провинций Пpyccии. В нем заявляется, что церковная обязанность требует от всякого протестанта, чтобы он, не смотря на заключение брака гражданским порядком, старался дополнить его церковным венчанием, – чтобы он избегал заключения такого брака, который не может быть освящен церковным молитвословием по причинам церковным и чтобы не вступал в брачное сожитие прежде совершения церковного венчания. В дополнение, приложенном к этому указу, сказано, что если браковенчание совершается тотчас после заключения гражданского брачного акта или по крайней мере до вступления новобрачных в супружеское сожитие, то при браковенчании невеста называется родовым именем, а не фамильным именем мужа и именуется девицей. Этот указ вместе с дополнением к нему очевидно служит коррективом к закону о гражданском браке. Он имеет для протестантов такое же значение, какое для католиков заявление папского правительства, что гражданский брак до церковного венчания просто конкубинат. Но любопытно то, что королевский указ об обязательности браковенчания для протестантов с церковной точки зрения издан тою же государственною властью, которая ввела в Пpyccии и закон об обязательном гражданском браке. По ведомству гражданских дел прусский король узаконивает, что брак совершается единственно пред гражданским чиновником и церковное венчание не имеет для законности брака никакого значения. По ведомству церковных дел тот же король заявляет, что лица, вступившие в законный брак посредством гражданского акта, до венчания еще не муж и жена в полном значении слова, а муж и жена разве наполовину. Нужно ли нам еще более наглядного доказательства на то, что обязательный гражданский брак вовсе не такой мирный и безобидный сосуд для церковного венчания, каким его желают представить его защитники? Нет, нечего скрывать правду! Нужно признать, что введение обязательного гражданского брака есть вызов по адресу церковного браковенчания, рассчитанный на то, чтобы низвести церковное венчание по значению на степень прочих домашних обрядов, которые совершаются теперь при свадебном торжестве. Церковное венчание, при обязательном гражданском браке, может сохранять значение публичного акта или в качестве протеста против гражданского закона, как это у католиков, или в смысле корректива к закону о гражданском браке, как это у протестантов, но в обоих случаях в качестве конкурента гражданскому браку, желающего сохранить то положение, которое принадлежало ему прежде и по закону, а ныне принадлежит только по религиозным верованиям народа. Введение гражданского брака составляет один из крупных шагов к достижению отделения государства от церкви и к очищению гражданской жизни от влияния религиозного начала. Оно есть одна из мер т. н. культурной борьбы, которую ведет современное западноевропейское государство против общественного значения религии.

Наше отечество доселе Бог хранил от открытого проявления этой борьбы. Наше государство искони, с самого возникновения своего, живет в мире и единомыслии с православною церковью. Оно знает по опыту, в течении целого ряда веков, какая благодетельная в социальном и государственном отношении сила православная церковь. Оно помнит, что брачный институт у нас развился под непосредственным наблюдением и руководством церкви. Оно совершенно справедливо полагает, что для нравственности народной весьма важно, чтобы супружеская жизнь регулировалась законом Божиим и правилами церкви; оно находит необходимым для прочности семейного союза, чтобы при самом заключении он освящался религией и скреплялся благодатною силой. В силу закона веротерпимости, наше государство относится с доверием и к прочим религиям и вероисповеданиям, предоставляя им право заведования и устроения брачных союзов у их последователей. И ему нет надобности менять свое доверие на недоверие по крайней мере по отношению к акту заключения брака; значение религиозного начала в деле заключения брака должно стоять выше тех неудобств, какие иногда встречаются при настоящем порядке заключения браков у иноверцев. Под общий закон о религиозной форме бракосочетания не подходят только наши диссиденты-раскольники. В недавнее время им дана возможность заключать законные браки под ведением и при участии полиции. Это есть своего рода опыт применения к быту нашего народа гражданской формы брака, вызванный действительною жизненною потребностью. Этим правилом может руководствоваться наше государство и по отношению к другим диссидентам, не имеющим прочной организации вероисповеданной общины, признанной государством. И оно склонно им руководствоваться, как показывает закон 27 мая 1879 года о предоставлении местным гражданским властям вести метрические записи браков у баптистов.

При таких обстоятельствах у нас совсем нет почвы для возбуждения вопроса об обязательном гражданском браке. „Гражданский брак, скажем словами известного ученого нашего и вместе государственного мужа высокой государственной мудрости (Е. П. Победоносцева), может оправдываться единственно враждебностью отношений между государством и церковью. И потому невозможно согласиться с мнением тех, кои почитают учреждение гражданского брака желательным и полезным и для такого народа, коего история, к счастью, не представляет печального раздвоения между церковью и государством. Было бы неблагоразумно, без всякой необходимости, прививать к простому быту столь искусственное учреждение, может быть и безнравственно било бы прививать к сознанию народному чуждую ему мысль о раздвоении, которого он не понимает. Где масса народная принадлежит к единому вероисповеданию, глубоко слившемуся с национальностью, где народ и не слыхивал о политической борьбе между церковью и государством, где нет никакой причины желать и никакого повода возбуждать разделение той и другого, там нельзя и придумать ничего лучше и соответственнее святости брака и практическим потребностям быта народного, как существующая церковная форма брака».