Глава 5. Милостыня и молитва

Следующая часть Нагорной проповеди посвящена делам благочестия и включает разделы о милостыне, молитве и посте. В качестве рефрена в этих трех разделах повторяется сравнение с лицемерами: трижды употребленное выражение «как лицемеры» указывает на практику фарисеев. Именно в контексте жесткой критики фарисейства Иисус разворачивает Свое учение о милостыне, молитве и посте. Трижды повторенный рефрен Истинно говорю вам подчеркивает непримиримое отношение Иисуса к фарисеям, которые (это также трижды повторяется) уже получают награду свою (Мф. 6:2, 5, 16), то есть лишаются небесной награды за свои дела.

Слово «лицемеры» (ὑποκριταί) многократно встречается в Евангелии от Матфея, нередко в связке с «книжниками и фарисеями». В одной только 23-й главе мы семь раз находим присловие: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры (Мф. 23:13–15, 23, 25, 27, 29). К этому добавляются другие эпитеты в адрес фарисеев: вожди слепые (Мф. 23:24), безумные и слепые (Мф. 23:17, 19), змии, порождения ехиднины (Мф. 23:33). Иисус обличает фарисеев за то, что они

...говорят, и не делают: связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их; все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди: расширяют хранилища свои и увеличивают воскрилия одежд своих; также любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: учитель! учитель! (Мф. 23:3–7).

Фарисеи, по словам Иисуса, лицемерно долго молятся (Мф. 23:14), дают десятину с мяты, аниса и тмина, но при этом оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру (Мф. 23:23); очищают внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды (Мф. 23:25).

Евангелие от Матфея, как и другие Евангелия, наполнено рассказами о полемике между Иисусом и фарисеями. Очевидно, что фарисеи были главными Его противниками: Он постоянно обличал и высмеивал их. Что более всего возмущало в них Иисуса? То, что их благочестие было показным, наружным, оно не сопровождалось той внутренней работой над собой, которую Он ставит в центр Своего нравственного учения. Его возмущала в фарисеях их мелочность, неспособность и нежелание отделить в законе Моисеевом главное от второстепенного. Они были зациклены на изучении закона, спорили об интерпретации тех или иных правил, навязывали людям свое толкование и требовали следования своим инструкциям. В результате вся религиозная практика сводилась к набору мелочных предписаний, выполняя которые человек, по мнению фарисеев, приближался к Богу. По учению же Иисуса, такое благочестие лишь отдаляло человека от Бога, ставя преграды на пути к Богу: фарисеи, по Его словам, затворяют Царство Небесное человекам, ибо сами не входят и хотящих войти не допускают (Мф. 23:13).

Осуждение Иисусом фарисеев не было безоговорочным. Он осуждал прежде всего их практику: они говорят, и не делают (Мф. 23:3). Именно в данном контексте следует понимать те слова из Нагорной проповеди, в которых Иисус обличает поведение и нравы фарисеев. Если в предыдущем разделе Он комментировал сам закон Моисеев и восполнял его Своей интерпретацией, то теперь Он обращается непосредственно к фарисейской интерпретации предписаний закона. Его тон становится более жестким, как происходило всегда, когда Он говорил с фарисеями или о фарисеях.

Рассматриваемая нами часть Нагорной проповеди начинается в русском синодальном переводе со слов:

Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного (Мф. 6:1).

Однако в большинстве древних рукописей текст начинается со слов: «Смотрите, не творите праведности вашей пред людьми...»²⁹⁶ Милостыня появляется лишь во втором стихе. Созвучие греческих слов «праведность» (δικαιοσύνη) и «милостыня» (ἐλεημοσύνη) могло привести к тому, что более поздние переписчики решили откорректировать начальную фразу с тем, чтобы ее смысл более соответствовал тому, что за ней следует.

Между тем, если бы речь в первой фразе шла о милостыне, она вводила бы только в раздел, посвященный этой теме. Если же в ней говорится о праведности, то она должна восприниматься как преамбула ко всей той части Нагорной проповеди, где речь идет о милостыне, молитве и посте. Не только употребление слова «праведность» в большинстве древних манускриптов, но и сама конструкция фразы свидетельствует в пользу такого толкования: выражение с тем, чтобы они видели вас равно применимо к разделам о милостыне, молитве и посте; то же относится к словам: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Эти слова предваряют троекратное они уже получают награду свою (Мф. 6:2), относящееся ко всем трем темам. Именно тема показной праведности скрепляет три раздела – о милостыне, молитве и посте – в единое целое.

Еще одним скрепляющим звеном, также относящимся к трем темам, является рефрен: И Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Мф. 6:4, 6, 18). В большинстве древних манускриптов во всех трех случаях текст звучит так: «И Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе». Выражение «явно» (ἐν τῷ φανερῷ) в них отсутствует. В более поздних рукописях оно появилось в результате смысловой корректировки, в качестве антонима слову «тайное» (ἐν τῷ κρυπτῷ в 6:4 и 6:6, ἐν τῷ κρυφαίῳ в 6:18). Оба позднейших чтения вошли в textus receptus, на основе которого был сделан русский синодальный перевод²⁹⁷.

Ранее в Нагорной проповеди Иисус говорил: Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф. 5:16). Слова не творите праведности вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас, могут показаться противоречащими сказанному ранее. В обоих случаях, однако, слова Иисуса должны пониматься ситуативно. В первом случае речь идет о призвании христианской общины к свидетельству перед лицом внешнего мира: это свидетельство должно осуществляться не столько через слова, сколько через дела и через весь тот образ жизни и поведения, раскрытием которого служит Нагорная проповедь. Во втором случае речь идет о показном благочестии, лишенном внутренней, духовной сердцевины и направленном исключительно на внешний эффект.

Отметим, что все три раздела – о праведности и милостыне (Мф. 6:1–4), о молитве (Мф. 6:5–8) и о посте (Мф. 6:16–18) – являются оригинальным материалом Евангелия от Матфея, не имеющим параллелей в других Евангелиях. У Луки мы находим в сокращенном виде только молитву «Отче наш», которую Иисус излагает по просьбе учеников научить их молиться (Лк. 11:1–4), а у Марка – слова о прощении (Мк. 11:25–26), соответствующие комментарию Матфея к этой молитве (Мф. 6:14–15). Как мы уже говорили, молитва «Отче наш» у Матфея является композиционным центром Нагорной проповеди. В отношении раздела о милостыне, молитве и посте она выполняет ту же функцию, находясь в центре этого раздела и как бы скрепляя собой то, что ей предшествует, с тем, что за ней следует.

Раздел о милостыне начинается с карикатурного описания поведения фарисеев:

Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Мф. 6:2–4).

В этом тексте Иисус не дает детальных предписаний касательно милостыни: Он не уточняет, кому, когда и сколько нужно давать. Он касается лишь одного аспекта этой добродетели: она не должна быть показной. Милостыню надо давать не для того, чтобы приобрести славу у людей, а чтобы получить небесную награду.

Идея награды от Бога за милосердие не нова: она встречается в Ветхом Завете. В книге Притчей она выражена следующим образом: Благотворящий бедному дает взаймы Господу, и Он воздаст ему за благодеяние его (Притч. 19:17). В той же книге милосердный к бедным называется блаженным (Притч. 14:21). У пророка Иезекииля милостыня входит в список добродетелей, из которых слагается человеческая праведность: Если кто праведен и творит суд и правду... должнику возвращает залог его... хлеб свой дает голодному и нагого покрывает одеждою, в рост не отдает и лихвы не берет... поступает по заповедям Моим и соблюдает постановления Мои искренно: то он праведник, он непременно будет жив, говорит Господь Бог (Иез. 18:5–9).

Детальные предписания касательно милостыни имеются в законе Моисеевом: Отверзай руку твою брату твоему, бедному твоему и нищему твоему на земле твоей (Втор. 15:11); Не обижай наемника, бедного и нищего, из братьев твоих или из пришельцев твоих (Втор. 24:14). Конкретизация этих принципов, однако, указывает на то, что речь идет не столько о дарении, сколько о займе: Если же будет у тебя нищий кто-либо из братьев твоих, в одном из жилищ твоих, на земле твоей, которую Господь, Бог твой, дает тебе, то не ожесточи сердца твоего и не сожми руки твоей пред нищим братом твоим, но открой ему руку твою и дай ему взаймы, смотря по его нужде, в чем он нуждается (Втор. 15:7–8); Давая деньги взаймы бедному, не следует налагать на него рост (Исх. 22:25). Это правило распространяется и на обедневшего пришельца и поселенца: Не бери от него роста и прибыли... серебра твоего не отдавай ему в рост и хлеба твоего не отдавай ему для получения прибыли (Лев. 25:35–37). Некоторые предписания закона касаются пришельца, сироты и вдовы: им должны доставаться остатки от жатвы, сбора маслин и винограда (Втор. 24:19–22). Им же, а также левитам, положена десятина от всего сельскохозяйственного сбора (Втор. 14:28–29).

Обычай давать десятину сохранялся в фарисейской среде времен Иисуса. На это указывает молитва, которую в притче о мытаре и фарисее Иисус вкладывает в уста последнего: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что́ приобретаю (Лк. 18:11–12).

В те времена значительная часть населения Палестины жила за чертой бедности. Нищие были повсюду. На это указывают слова Иисуса нищих всегда имеете с собою (Мф. 26:11; Мк. 14:7; Ин. 12:8), являющиеся парафразом слов из Второзакония: нищие всегда будут среди земли [твоей] (Втор. 15:11). Среди нищих было немало слепцов, парализованных и инвалидов. В Израиле инвалиды не имели никакой социальной защиты: большинство из них находилось на попечении родственников, но многие вынуждены были побираться и попрошайничать. Местом массового скопления нищих был Иерусалимский храм, где они занимали различные места²⁹⁸. Нищие собирались также возле других святых мест, возле синагог; они просили подаяние на улицах, площадях и перекрестках, у ворот богатых людей. Образы богача, одевавшегося в порфиру и виссон, и лежавшего у его ворот Лазаря, мечтавшего напитаться крошками со стола богача, вероятно, списаны с натуры (Лк. 16:19–21).

Заботу о нищих Иисус считал естественным качеством благочестивого человека. На это косвенно указывает повествование о вечере в Вифании, где женщина возлила на ноги Иисуса драгоценное миро. Увидев эту сцену, некоторые из присутствовавших – по версии Матфея, ученики Его (Мф. 16:8) – вознегодовали и говорили между собою: к чему такая трата мира? Ибо можно было бы продать его более нежели за триста динариев и раздать нищим (Мк. 14:3–5). По версии Иоанна, идею продать миро за триста динариев озвучил Иуда Искариот: сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому что был вор. Он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали (Ин. 12:4–6). Слова Иуды являются свидетельством того, что пожертвования, которые ученики Иисуса собирали и складывали в общий ящик, использовались в том числе для раздачи милостыни. Характерен ответ Иисуса в версии Марка: Ибо нищих всегда имеете с собою и, когда захотите, можете им благотворить; а Меня не всегда имеете (Мк. 14:7).

Считая благотворительность и заботу о нищих важным элементом религиозной практики, Иисус осуждал фарисеев за показную благотворительность, сочетавшуюся в них с алчностью: фарисеи, по Его словам, поедают домы вдов (Мф. 23:14), отличаются сребролюбием, служат одновременно Богу и маммоне, но при этом выказывают себя праведниками пред людьми (Лк. 16:13–15). Милостыня, которую они подают на улицах и в синагогах, имеет целью прикрыть их сребролюбие и алчность.

Описывая повадки фарисеев, Иисус употребляет метафорическое выражение трубить перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах (Мф. 6:2). Выражение могло указывать, в частности, на распространенный обычай анонсировать в синагоге имя жертвователя и пожертвованную им сумму²⁹⁹.

Говоря о том, что милостыня должна быть тайной, Иисус использовал другую метафору: правая рука не должна знать, что делает левая. Смысл этого выражения в том, что человек, сделав доброе дело, должен как можно скорее забыть о нем, не разглашая его и не гордясь им. Климент Александрийский говорит: « Когда творишь милостыню, как говорит Господь, пусть никто не знает об этом»³⁰⁰. Иоанн Златоуст так перефразирует метафору: «Если возможно, говорит, и себя самого не знать, и если возможно скрыться от самих служащих тебе рук, то позаботься об этом»³⁰¹.

Поучение о молитве в Нагорной проповеди состоит из трех частей: критики отдельных элементов фарисейской и языческой практики, текста молитвы «Отче наш» и краткого пояснения к одному из стихов этого текста. Остановимся на первой части, которая по своей структуре и словарю близка к рассмотренному отрывку о милостыне:

И, когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него (Мф. 6:5–8).

Обращает на себя внимание переход к единственному числу второго лица: говоря о молитве, от собирательного «вы» Иисус дважды переходит к более интимному «ты». Этот прием встречается в речи Иисуса и в других местах: Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми... Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою...(Мф. 6:1–2); Не суди́те, да не судимы будете... И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего?...(Мф. 7:1–3); Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда... Фарисей слепой! очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их (Мф. 23:25–26).

Переход от множественного к единственному числу в разных ситуациях преследует разные цели; однако, как кажется, везде он направлен на то, чтобы подчеркнуть мысль, сфокусировать на ней особое внимание слушателя, заставить его почувствовать, что слова Иисуса обращены к нему лично. В рассматриваемом месте Нагорной проповеди неожиданный переход на «ты», кроме того, придает речи Иисуса большую теплоту и доверительность.

Современному человеку нелегко понять пафос критики Иисуса в адрес фарисеев, поскольку обычай молиться на людях в том виде, в каком он описан в Нагорной проповеди, давно вышел из употребления. Люди предпочитают молиться наедине, многие стесняются молиться прилюдно, чувствуют себя неловко, оказавшись в группе молящихся людей. Это связано с представлением о том, что вся религиозная сфера является глубоко интимной, частной и личной, что религиозность человека никак не должна проявляться в публичном пространстве, в общественной жизни. Современный человек привык к комфорту и удобству; он привык жить в отдельной квартире или, по крайней мере, иметь отдельную комнату, дверь которой он может затворить за собой в любой момент, когда ему этого захочется.

Во времена Иисуса дело обстояло иным образом. Большинство Его слушателей относилось к тому сословию, принадлежность к которому не предполагала наличие у человека отдельной комнаты: семьи, как правило, жили вместе, не разделенные перегородками между членами семьи. Вся жизнь человека проходила на виду у других: его родственников, знакомых, друзей, посторонних. В небольших городах и селах (а именно в них или их окрестностях Иисус проповедовал) все жители знали друг друга и знали всё друг о друге: укрыться от чужих глаз было невозможно. И наоборот: если человек хотел, чтобы его заметили, у него для этого было гораздо больше возможностей, чем в наше время. Достаточно было просто выйти на улицу и сделать что-нибудь на глазах у людей, например остановиться для молитвы или подать милостыню так, чтобы это заметили другие, и другие непременно заметят.

Иисус упоминает два способа молитвы, характерные для фарисейского благочестия: на улицах и в синагогах. Молитва посреди улицы действительно могла вызывать удивление, но почему неуместна молитва в синагоге, ведь синагога специально предназначена для этого? Мы не знаем точно, какие конкретные примеры имел перед глазами Иисус, но очевидно, что некоторые фарисеи использовали молитву в синагоге в качестве способа продемонстрировать благочестие или эрудицию. Регулярно посещая синагоги, Иисус не мог не обращать внимание на то, как молятся фарисеи: возможно, и молитва фарисея из притчи о мытаре и фарисее была не сочинена, а подслушана в одной из синагог или в храме. Это тем более вероятно, что молиться про себя, одним умом, было не принято: каждый молился вслух, даже если это была его личная молитва, а вокруг находились люди.

Показной публичной молитве Иисус противопоставляет молитву в укромном месте. Для обозначения комнаты, в которой предлагается молиться, в греческом тексте Нового Завета употреблено слово ταμεΐον, указывающие на хозяйственное помещение, кладовую. Небольшая кладовая имелась в каждом доме³⁰².

Впрочем, образ комнаты имеет здесь обобщенный смысл: речь идет не о конкретном помещении, а лишь о том, что человек должен молиться вдали от людского взора и что молитва должна быть мотивирована жаждой общения с Богом, а не стремлением показать себя людям.

В последующей традиции широкое распространение получило аллегорическое толкование этого текста: под комнатой надо понимать сердце человека, его ум, а под закрытой дверью – ограждение ума от посторонних помыслов, концентрацию на словах молитвы. По словам Илария Пиктавийского (IV век), Христос «призывает нас войти не в укромное место дома, но в горницу нашего сердца и молиться в тайном уединении нашего ума»³⁰³. Блаженный Августин пишет: «Снаружи находится все временное и видимое, что вторгается через дверь, то есть через плотское чувство, в наши помышления и множеством суетных представлений мешает молящимся. Поэтому следует затворить дверь, то есть следует противостоять плотскому чувству, чтобы к Отцу была устремлена духовная молитва, которая совершается в глубине сердца»³⁰⁴.

Помимо фарисейского обычая молиться напоказ объектом критики Иисуса становится многословие, свойственное язычникам. Не вполне понятно, какая конкретно практика имеется здесь в виду и где Иисус мог с ней ознакомиться. Возможно, Он ссылается на примеры молитв язычников, приведенные в Ветхом Завете. Один такой пример был широко известен – молитва четырехсот пятидесяти жрецов Вааловых, выразительно описанная в 3-й книге Царств:

И взяли они тельца, который дан был им, и приготовили, и призывали имя Ваала от утра до полудня, говоря: Ваал, услышь нас! Но не было ни голоса, ни ответа. И скакали они у жертвенника, который сделали. В полдень Илия стал смеяться над ними и говорил: кричите громким голосом, ибо он бог; может быть, он задумался, или занят чемлибо, или в дороге, а может быть, и спит, так он проснется! И стали они кричать громким голосом, и кололи себя по своему обыкновению ножами и копьями, так что кровь лилась по ним. Прошел полдень, а они все еще бесновались до самого времени вечернего жертвоприношения; но не было ни голоса, ни ответа, ни слуха (3Цар. 18:26–29).

Глагол βατταλογέω, переведенный как «говорить лишнее», в Новом Завете больше не встречается; помимо этого места известен только один случай его употребления в греческой литературе. Значение этого глагола можно передать словами «разглагольствовать», «бормотать», «пустословить», «говорить без смысла»³⁰⁵. Отчасти значение глагола проясняется использованным в той же фразе существительным πολυλογία («многословие»).

Толкование высказываний Иисуса о молитве представляет собой определенную трудность и может породить много вопросов, особенно при сравнении того, что говорит Он, с практикой большинства христианских общин. Если Он возражает против общественной молитвы, почему Церковь так настаивает на необходимости участия в общественном богослужении? Если Бог знает все, что нам необходимо, зачем вообще что-либо у Него просить? Если Иисус критикует многословие в молитве, почему христианские богослужения (в особенности православные) такие долгие?

Прежде всего, Иисус не выступает против общественной молитвы как таковой. Тот факт, что Он ежегодно приходил в храм Иерусалимский и каждую субботу посещал синагогу, свидетельствует о Его уважительном отношении к общественной молитве. Острие Его критики направлено против конкретного аспекта поведения фарисеев в местах молитвенных собраний, а не против совместной молитвы. Если бы Он был противником такой молитвы, Он не сказал бы Своим ученикам: Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18:19–20).

Кроме того, Иисус нигде не высказывается против продолжительной молитвы – ни в Нагорной проповеди, ни где-либо еще. Совет не многословить в молитве вовсе не означает, что молитва не может быть продолжительной. Сам Иисус иногда целые ночи проводил в молитве. Об этом свидетельствует, в частности, рассказ о буре на море. Отпустив народ и учеников с вечера, то есть, надо полагать, еще до заката, Он взошел на гору для уединенной молитвы. К ученикам он вернулся лишь в четвертую стражу ночи, то есть под утро, незадолго до рассвета (Мф. 14:22–25). Перед избранием двенадцати апостолов Он также взошел на гору и пробыл всю ночь в молитве к Богу (Лк. 6:12).

Обычай удаляться от людей для уединенной молитвы был характерен для Иисуса (Мф. 14:23; Мк. 6:46; Лк. 5:16; Лк. 6:12; Ин. 6:15; Ин. 8:1). Однако, как явствует из Евангелия, Он мог молиться и в присутствии учеников (Лк. 10:21; Ин. 17:1–26), и даже в присутствии народа, прерывая для этого обращенную к народу речь (Мф. 11:25–26; Ин. 12:27–28). Молитва была для Него настолько естественной формой самовыражения, что Он мог в любой момент обратиться к Богу. Иногда люди слышали не только Его молитву, но и ответ Бога (Ин. 12:28).

Совет не многословить в молитве может относиться не только к внешним формам молитвы, но и к ее внутреннему содержанию³⁰⁶, особенно если его рассматривать в свете напоминания о том, что Бог заранее знает все, в чем человек нуждается. В молитве наибольшую ценность представляет не то или иное земное благо, которое человек может получить благодаря ей, а сама молитва, само предстояние перед Богом, чувство присутствия Бога. Датский философ-экзистенциалист С. Кьеркегор (1813– описывает опыт молящегося человека:

Было что-то, чего он так жаждал, какая-то вещь, столь важная для него; ему так было важно верно поведать о себе Богу, и он боялся забыть сказать о чем-то в молитве, ах, и он боялся, что, если он это забудет, Бог Сам не вспомнит об этом: потому он стремился собраться умом, чтобы откровенно высказать все в молитве. И что же случалось с ним дальше, если, конечно, он был откровенен в молитве? А случалось с ним нечто удивительное; по мере того, как он все откровеннее и откровеннее молился, ему все меньше и меньше приходилось говорить, пока наконец он не умолкал совершенно. Он умолкал, и, – что гораздо больше, чем просто молчание, – вместо того, чтобы говорить, он начинал слушать. Он думал, что молиться – значит говорить, он узнавал, что молиться – значит не просто молчать, но – слушать. Так и есть: молиться – не значит слушать самого себя, говорящего, но значит прийти в молчание и, умолкнув, ждать до тех пор, пока не услышишь Бога³⁰⁷.

Услышать Бога, почувствовать в Нем Отца, ощутить Его присутствие в своей жизни – вот что оказывается подлинной целью молитвы. Это красноречиво иллюстрирует молитва «Отче наш», в которой практически отсутствуют прошения, касающиеся земных нужд и потребностей человека (за исключением прошения о хлебе насущном, если под этим хлебом понимать материальную пищу), но которая всецело сосредоточена на реальностях духовной жизни: имени Божием, Царствии Божием, воле Божией, оставлении грехов и избавлении от диавола. Эта немногословная молитва является конкретным примером того, как последователь Иисуса призывается молиться, не говоря лишнего, но обращаясь мыслью к Небесному Отцу, отрешаясь от земных забот и восходя умом к высотам Божественного молчания.