архимандрит Игнатий (Малышев)

В миру Иван Васильевич Малышев родился в Ярославской губернии, в деревне Шишкино. Трое сыновей из этой крестьянской семьи стали монахами, насельниками обители преподобного Сергия Радонежского в Петербурге.

С 1824 г. Иван работал в С.-Петербурге при доме купца 1-й гильдии П. В. Лесникова вместе со старшим братом Макарием. В 19 лет стал приказчиком. Регулярно посещал богослужения, особенно в Казанском, Преображенском соборах, Пантелеимоновской церкви, много читал, пробовал писать духовные стихи. В декабре 1833 г., узнав от Лесниковых о прибытии на столичное Троице-Сергиевское подворье архимандрита св.Игнатия (Брянчанинова), встретился с ним и решил поступить в январе 1834 г. в Троице-Сергиеву пустынь. Прибыл в обитель 5 января того же года вместе со свт. Игнатием и его духовным другом схим. Михаилом (Чихачёвым), принял постриг с именем Игнатий и стал келейником настоятеля, его ближайшим учеником, поддержкой и опорой.

В пустыни было несколько Игнатиев, настоятель называл своего келейника Игнатием маленьким. Под руководством Святителя отец Игнатий прошел бесценную для инока школу послушания и смирения. Сурова была эта школа, некоторые братия даже жалели Игнатия за те «гонения», которым подвергал его Святитель. Но даже в первые годы жизни в монастыре молодой послушник понимал смысл этих испытаний. В воспоминаниях он писал, что Святитель «душу свою полагал за учеников своих», и до конца жизни сохранил горячую привязанность и благодарность к наставнику.

«Ванюшка Шишкинский», как называл его свт. Игнатий, принимал со смирением достаточно суровое обхождение архимандрита, нес послушания свечника, кружечного, просфорника. Поддерживал дружеские отношения с будущим архимандритом Соловецкого в честь Преображения Господня монастыря Феофаном (Комаровским). В связи с ремонтом настоятельского корпуса Иван долгое время проживал вместе со свт. Игнатием в инвалидном доме памяти гр. В. А. Зубова.

Архимандрит Игнатий обратил внимание на художественный талант Малышева и направил его в Академию художеств. За время обучения Малышев занимался в классах у К. П. Брюллова, А. Г. Варнека, А. Е. Егорова, М. И. Скотти, общался и дискутировал о монашестве с гравером А. Г. Ухтомским.О его таланте свидетельствует забавный случай в мастерской Карла Брюллова: знаменитый художник, показывая гостям свои картины, посчитал копии, выполненные послушником Игнатием, за свои работы.

Проживал он в монастырской квартире на Лиговской улице. За недостатком средств Малышев в 1840 г. оставил Академию художеств и возвратился в пустынь, где поселился в келье. Продолжал заниматься иконописанием, во время ремонта Троицкого собора создал около 70 образов для нового 3-ярусного иконостаса. В 1881 г. был удостоен звания почетного вольного общника Академии художеств.

Малышев был пострижен в рясофор с именем Игнатий и получил прозвание Игнатий Маленький; в 1842 г. пострижен в мантию с тем же именем, 1 апреля 1844 г. рукоположен во диакона, на следующий день – во иерея. Игнатия неоднократно посещала императрица Александра Феодоровна, интересовавшаяся его успехами в живописи. Он подарил ей икону собственного письма. Духовной дочерью о. Игнатия стала статс-дама П. И. Мятлева (впоследствии была похоронена в семейной усыпальнице в Троице-Сергиевой пустыни). В 1848 г., во время эпидемии холеры, Игнатий был командирован в Скорбященскую церковь С.-Петербурга для исполнения треб. В том же году в столице скончалась отличавшаяся благочестием мать Игнатия. В это время в Троице-Сергиевой пустыни жили его братья – Макарий, впоследствии схимонах с тем же именем (исполнял послушание наставника молодых иноков, в т. ч. будущего афонского подвижника схим. Парфения (Гвоздева)), и, младший, Петр (впоследствии иеромонах Платон; † 1863). Третий брат, Степан, успешно занимался торговлей и на свои средства построил новую келью Игнатия.

В связи с небольшими размерами теплой церкви Игнатию удалось убедить настоятеля построить новый храм во имя прп. Сергия Радонежского и получить обещание княгини З. И. Юсуповой пожертвовать на него 40 тыс. р. Став главным распорядителем работ на строительстве Сергиевской церкви, пользовался доверием настоятеля и архитектора А. М.Горностаева. Однажды Игнатий нашел в лесу гранитный валун, который был использован для отделки всех колонн храма. Он настоял на том, чтобы иконостас для церкви был не резным дубовым, как предлагал свт. Игнатий, а мраморным. Для получения средств на убранство храма Игнатий продал имевшийся у него эскиз Брюллова, сам выполнил на колоннах медальоны с изображениями святых, спроектировал гранитный мозаичный пол (частично сохранившийся), плафон на балках, витражи. Принципы устройства и символику постройки Игнатий впоследствии изложил в брошюре «Храм преподобного Сергия».

15 апреля 1857 г. о. Игнатий был назначен наместником Троице-Сергиевой пустыни. Через полгода готовившийся к епископской хиротонии свт. Игнатий рекомендовал митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому Григорию (Постникову) назначить «неученого» батюшку Игнатия настоятелем. Указом Святейшего Синода от 30 октября 1857 г. он был определен настоятелем Троице-Сергиевой пустыни. 17 ноября 1858 г. в Казанском соборе состоялось возведение его в сан архимандрита. Отслужив литургию в пустыни, о. Игнатий попрощался с учителем; в дальнейшем он состоял с ним в переписке и получал от него написанные святителем сочинения.

Архимандрит Игнатий невероятно много успел за сорок лет своего настоятельства (1857 – 1897). Помимо административной работы, требующей и времени, и сил, он, продолжая дело своего великого предшественника, до высочайшего уровня довел духовное устроение жизни обители, сам старался не упускать частое церковное служение. Он составил жизнеописания русских святых за тысячу лет, удивительно ясным, живым и красивым русским языком писал статьи и письма.

При нем обитель выплатила долг в 4 тыс. р. Число братии увеличилось с 35 в 1867 г. до 61 человек в 1877 г. Монастырь был идиоритмическим, о. Игнатий возражал против намерения Синода в 1870 г. ввести в нем общежитие, считал, что обитель и без того благоустроена. Среди братии были: архимандрит Израиль (Андреев; впоследствии настоятельКоневского в честь Рождества Пресвятой Богородицы монастыря), историк, собиратель архива Павел Петрович Яковлев, келейник свт. Игнатия Иван Татаринов (впоследствии архим. Иустин, настоятель Бабаевского во имя свт. Николая Чудотворца монастыря). При Игнатии в пустынь поступили ее будущие настоятели архимандриты Варлаам (Никифоров; с 1867; келейник Игнатия), Иоасаф (Меркулов; с 1871), Михаил (Горелышев; с 1873), сщмч. Сергий (Дружинин; с 1887). На покое жили ранее состоявшие в братии настоятели: староладожского во имя свт. Николая Чудотворца монастыряархимандрит Аполлос (Попов; с 1863), Введено-Островского монастыря игумен Аполлинарий (с 1865), строитель Ниловой Сорской пустыни иеромонах Нектарий (Токарев; с 1867). Богослужения в пустыни посещали литераторы А. Н. Муравьёв и В. И. Аскоченский. Последний, отличаясь неуравновешенным характером, не раз конфликтовал с батюшкой Игнатием. После кончины Аскоченского (†18 мая 1879) батюшка отпел и похоронил его в пустыни.

В последние годы жизни о. Игнатия особое внимание уделял благотворительности вне монастырских стен. Пустынь материально помогала духовным школам. Батюшка стал одним из учредителей Православного благотворительного общества ревнителей веры и милосердия, созданного в «благодарное воспоминание милости Божией о сохранении жизни государя Александра III и его семейства 17 октября 1888 г. при крушении поезда у станции Борки». В 1894 г. он основал приют для больных детей во имя Божией Матери на месте Ее явления в 1890 г. больному 13-летнему Н. Грачёву. Предварительно о. Игнатий убедился в подлинности обстоятельств чудесного исцеления Николая перед иконой Божией Матери «Всех скорбящих Радость». 3 декабря 1894 г. он с братией пустыни освятил 1-ю квартиру для умственно отсталых детей, с марта 1891 по 1894 г. выкупил весь дом, где произошло явление Богородицы (Б. Белозерская ул., д. 1). По его духовному завещанию (10 октября 1897) дом передали «под устройство приюта для малолетних хроников, паралитиков и... припадочных и увечных». В год кончины батюшки при доме была устроена церковь в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость». В 1901 г. Грачёв принял монашеский постриг и священный сан в Троице-Сергиевой пустыни. С 1906 г. иеромонах Николай (Грачёв; † 1919) служил в церкви приюта, которым управляла его сестра Е. К. Грачёва, ставшая основоположницей отечественной олигофренопедагогики.

Архимандрит Игнатий и в монастыре не забывал о больных и сирых – построил больницу и инвалидный дом. Батюшка – один из учредителей Православного благотворительного Общества ревнителей веры и милосердия, созданного в «благодарное воспоминание милости Божией о сохранении жизни государя Александра Ш и его семейства 17 октября 1888 г. при крушении поезда у станции Борки».

Наряду с этими трудами и обязанностями настоятель находил время для занятий иконописью и строил, строил, строил…

Советские десятилетия практически полностью уничтожили Троице-Сергиеву пустынь, одну из архитектурных жемчужин пригородов Петербурга, погибло практически все, созданное архимандритом Игнатием. А наследие было огромным – более пятидесяти построек в обители, в том числе церкви Шишмаревская (мученика Саввы Стратилата) и Кушелевская (святителя Григория Богослова), часовни во имя Тихвинской и Рудненской икон Божьей Матери и, главное его детище, – соборный храм Воскресения Христова. Архимандрит Игнатий и архитектор А. А. Парланд создали его в византийском стиле, сам о. Игнатий написал для храма семьдесят икон. Трудно сейчас представить все великолепие собора – все иконы иконостаса были написаны на золотом фоне, а иконы на Царских вратах – на перламутре.

Усыпальница Воскресенского собора стала в 1897 г. местом упокоения архимандрита Игнатия. В шестидесятых годах XX века дивный храм разрушили, вместе с ним на пятьдесят лет была утрачена могила архимандрита. Но пришло время собирать камни, и явил Господь Свою милость – преодолена была мерзость запустения. В 1993 г. началось возрождение монастыря, а в 1998 г. обретены мощи о. Игнатия. Сейчас они хранятся в уцелевшем храме преп. Сергия, и это промыслительно: в обители Преподобного, под его благословением и водительством всю жизнь подвизался батюшка, а храм Преподобного – первый из им построенных.

Промыслительно и то, что в городе уцелело самое прославленное творение инока-зодчего. Это другой многострадальный Воскресенский собор, больше известный всем как храм Спаса-на-крови. Известно, что архитектурный облик храма архимандрит Игнатий увидел во сне и постарался воплотить в реальности необычайную его красоту.

О. Игнатия связывали тесные отношения с Царской семьей, Романовы очень ценили его, считали близким человеком. Как-то раз министр А. С. Норов, пораженный простотой и, как ему представлялось, «бесцеремонностью» обращения о. Игнатия с императрицей Марией Александровной, заметил, что царствующим особам противоречить не принято. Батюшка рассмеялся и объяснил, что «помазанникам Божиим, как Самому Богу, обязан говорить правду по совести». Это убеждение батюшки всегда поддерживалось искренним уважением и любовью к нему царской фамилии.

Члены Царствующего дома довольно часто бывали в обители и беседовали с батюшкой. Его обаяние, такт, ум, находчивость привлекали человека любого сословия. Нигде и никогда не учившийся человек удивлял ученых своими познаниями. Пример – география: о. Игнатий мог безошибочно начертить любую карту. Невольно вспоминаешь святых Оптинских старцев: «простецы», как их называли, разрешали не только духовные проблемы, с которыми к ним шли выдающиеся умы XIX века, – философы, писатели, инженеры получали ответы и на чисто профессиональные вопросы.

С благодарностью были приняты Государем и Царской фамилией изданные о. Игнатием «Жития русских святых». И снова нельзя не отметить, что этот труд создан не ученым-богословом, а человеком, который всю жизнь называл себя безграмотным. «Простите меня, я не разумен, не учился, не умею говорить умом – говорю сердцем», – из письма к великой княгине Ольге Николаевне.

Летом особенно часто наведывались в Сергиеву пустынь великие княгини Александра Иосифовна и Александра Петровна. О. Игнатий, если встречал их в старой выношенной одежде, обычно говорил: «Простите, Ваше Высочество, я человек рабочий. Вы застали меня врасплох». Случалось, что посетители, лично с ним не знакомые, не ожидая, что настоятель одной из богатейших обителей может работать как простой инок, просили его указать келью архимандрита. Он вел их к себе, переодевался и вновь являлся присутствующим, к полному их изумлению. Как тут не вспомнить «худые ризы» преп. Александра Свирского или Варлаама Хутынского. А великого Сергия, игумена Радонежского, неразумный его посетитель даже высмеял за бедность одежды, несоответствующую, с его точки зрения, игуменскому сану.

В 1861 г. архимандрит сопровождал императора Александра II с супругой и цесаревичем на Валаам и Коневец (это была его первая встреча с императором). Впоследствии о. Игнатий получил возможность неофициального общения с царской семьей, в частности с императрицей Марией Александровной, которая в разговоре с государем Александром II назвала батюшку смиренным. Это высокая оценка для монаха: стяжание смирения – одна из главных и наиболее трудно достижимых целей духовного делания. С великой княгией Ольгой Николаевной настоятель состоял в переписке, она подарила ему свое платье из бархата, шитое золотом, для пошивки ризы. 22 июня 1867 г. пустынь посетил греческий кор. Георг I.

Архимандрит был участником многих событий, связанных с великокняжеской семьей. По просьбе принца Николая Петровича Ольденбургского благословил его брата Александра на участие в русско-турецкой войне 1877-1878 гг., провожал на фронт войска, дислоцированные в Петергофе и Стрельне. При помощи великой княгини Александры Иосифовны в пустыни был устроен госпиталь с церковью, 29 января 1879 г. освященной во имя Всех святых. За 25 лет настоятельства о. Игнатий возвел в пустыни около 50 построек, в которые вложил от трети до половины личных средств.

Архимандриту Игнатию приходилось нелегко – он шел к духовным высотам, будучи настоятелем обители, которая, как он сам однажды сказал, «расположена на бойком месте… Многие приезжают собственно для молитвы, иные из любопытства, а иные и для того, чтобы посмеяться над монахами». Случались ситуации, когда только истинно монашеское устроение души удерживало его от возмущения или негодования.

Свое восхождение «от силы в силу» архимандрит скрывал так же, как скрывали его все истинные подвижники. «Какая моя молитва – повторяю Господу: «Ты мой Бог, я Твой раб», с тем и засыпаю». Но, вероятно, многих больших молитвословий стоили эти несколько слов. И говорилось это в келье настолько холодной, что в стакане замерзала вода. Но, хотя неизвестным остался истинный молитвенный подвиг батюшки, известны его плоды: полное предание себя воле Божьей, любовь к ближним, евангельское прощение обид и клеветы, абсолютное нестяжание (как правило, во все свои многочисленные обительские постройки «вкладывал собственные средства если не наполовину, то на треть», как писал он в отчете Синоду). Для многих он стал духовным отцом и истинным старцем-утешителем. Батюшка признался как-то, что ему «сразу сообщается дух человека, с нескольких слов узнаешь его и о чем можно говорить с ним». Способность видеть душу человека – показатель высоты старческого служения, на которое Господь призывает немногих.

Совершенно особую любовь архимандрит питал к императору Александру II. Впервые они встретились в 1861 г. О. Игнатий, в качестве благочинного всех монастырей, сопровождал Царскую семью в поездке на острова Валаам и Коневец. Батюшка вспоминал потом, как благодушно и даже кротко воспринимал Государь неувязки и неудачи, случавшиеся в пути. А Александр II с этого времени всегда был очень расположен к о. Игнатию.

В 1877 г. началась русско-турецкая война. По просьбе военачальников батюшка приезжал в Петербург благословить образом преп. Сергия полки, уходившие на войну. А конные полки, шедшие из Стрельны, батюшка провожал у ворот монастыря в полном облачении. Подойдя к обители, все спешивались и подходили к кресту. Каждого батюшка кропил святой водой и благословлял. На глазах его были слезы – он предвидел и подвиги, и будущую славу, и страдания, и гибель «за други своя».

В словах о предвидении архимандрита нет никакого преувеличения. Он с тонкостью и точностью профессионала обсуждал с дипломатами политические, а с генералами – военные события. Безошибочно предсказывал результаты сражений. Однажды, утром 28 ноября (10 декабря) 1877 г., о. Игнатий сказал братиям: «Сегодня у нас будет торжественное молебствие – Плевна взята!» В столице о победе узнали только через несколько часов, когда была получена депеша.

Возможно, это было подобно прозрению преп. Сергия, пославшего князя Димитрия Донского на битву с Мамаем со словами: «Победиши враги твоя». В часы Куликовской битвы, молясь с братией в монастырском храме, Преподобный рассказывал о ее ходе, называл имена павших и в конце сказал: «Мы победили».

Как только в Россию стали прибывать первые транспорты с ранеными, о. Игнатий устроил в одном из корпусов обители госпиталь. Помогала ему великая княгиня Александра Иосифовна, принявшая госпиталь под свое покровительство.

Летом 1879 г., после заключения долгожданного мира, герои возвращались в Петербург. Батюшка с радостью исполнил волю наследника-цесаревича Александра Александровича, поручившего ему торжественно встречать полки. Государь Александр II с благодарностью отметил патриотическое служение архимандрита.

Но пришел день 1 марта 1881 г. О. Игнатий глубоко переживал гибель Императора и был убежден, что теперь царь-мученик молится и предстательствует за Россию перед Престолом Господним.

Идея создания храма-памятника возникла очень скоро. Денег, выделенных по смете, оказалось недостаточно. Комиссия по строительству объявила сбор пожертвований. Написать воззвание к народу России поручили архимандриту Игнатию. «Вы у нас писатель, и никто теплее вас не напишет», – сказал великий князь Владимир Александрович.

Вот несколько выдержек:

«Храм Воскресения Христова на месте страшного события 1-го марта 1881 года. Вопиет неповинная кровь Помазанника Божия, Царя-Освободителя: «Людие мои, что сотворих вам?» Я всю жизнь заботился о благосостоянии вашем, а вы осудили меня на смерть. Помышления мои, сердце мое, все было посвящено вам, а вы убили меня.

Я со Христом. Он, один безгрешный, на кресте пригвожденный произнес: «Отче, отпусти им, не ведят бо что творят» (Лк., 23, 34). И я дерзаю повторить то же: «отпусти им, не ведят бо что творят».

Принесем наши дары на жертвенник св. Храма на месте пролития крови нового мученика, Царя-Освободителя… св. иконы, неугасимые лампады на вечные времена, во свидетельство любви и теплоты сердечной к Царю-Освободителю и Престолу. Пусть эти светильники горят и не угасают! Пусть они просвещают и отгоняют всякую тьму от земли русской. Сюда будут приходить скорбящие и оскорбленные. Пусть соразмеряют они свои скорби со скорбью Помазанника Царя-Освободителя. Пусть возводят очи свои горе: там они увидят изображение Царя царствующих, одетого в багряницу, и изречение от лица Его: «Людие мои, что сотворих вам?»

Удивительно, как подходят слова архимандрита Игнатия к мученичеству последнего нашего Императора, святого страстотерпца Николая П. Полное тому подтверждение – слова из письма царевны Ольги, что «отец всех простил и за всех молится».

Уже в октябре 1881 г. в комиссию по строительству стали поступать проекты. Однако Император отверг все академические проекты, представленные на утверждение.

О. Игнатий предлагал также поставить вокруг храма некую постройку – «кремль» с музеем императора Александра II. По преданию, идея храма была явлена архимандриту в тонком сне Пресвятой Богородицей. О своем видении он рассказал великой княгине Александре Иосифовне, а великая княгиня Екатерина Михайловна посоветовала архимандриту принять участие в конкурсе на постройку.Но он отвечал, что не ему, неученому, тягаться с профессорами.

И все-таки принял архимандрит участие в конкурсе. Первый чертеж храма появился почти случайно. В праздник Благовещения, 25 марта (по ст. ст.) 1882 г., готовясь к Литургии, он присел к столу и машинально начал рисовать. Посмотрел – выходит церковь. Продолжил работу уже внимательнее. А закончив рисунок, понял, что сумел отразить в нем чаяния русского народа, стремившегося увековечить память о своем Государе. Довести отделку до конца сам о. Игнатий не имел возможности, поэтому в качестве соавтора он пригласил А. А. Парланда. Архитектор только улыбнулся, увидев чертеж, и сказал, что более чем странно строителю-самоучке конкурировать со знаменитостями, что сам он уже напрасно истратил на собственный проект шестьсот рублей и что вся эта затея бесплодна… Но за приличное вознаграждение все же взялся за работу.

Рисунки представили на конкурс, результата пришлось ждать достаточно долго. Архитектор беспокоился, а архимандрит пребывал в абсолютно безмятежном состоянии души и говорил, что он свое дело сделал, а все остальное в руках Божьих и Государя Императора.

Наконец в ноябре 1882 г. стало известно, что проект удостоился высочайшего одобрения и утвержден. И тут начались сюрпризы: проект, переданный на рассмотрение в Академию, попал к профессору Гриму, который внес в него так много изменений, что совершенно исказил замысел.

Батюшка, успокоив павшего духом Парланда, вновь принялся за работу. Его предупреждали, что Государь будет недоволен, но батюшка стоял на своем. Ему не раз приходилось отстаивать свою правоту, и как-то он сказал: «Я стал очень смел. Прежде немыслимо мне было высказывать то, что теперь говорю, несмотря на мою безграмотность и сознание своего недостоинства. Видно, это потому, что стар стал, Господь отнял от меня страх даже к царским особам…»

Творческие возможности архимандрита были неисчерпаемы. Второй вариант оказался еще лучше, и о. Игнатий снова привлек А. А. Парланда к доработке плана. Одновременно в письме к великому князю Владимиру Александровичу он изложил причины, вызвавшие необходимость создания нового проекта, и очень подробно обрисовал свое видение принципов строительства в целом. В конце архимандрит Игнатий писал: «Ваше Высочество! Не хотелось бы в этом храме видеть одни холодные, хотя и красивые, формы архитектурные, желалось бы видеть более духовные и назидательные значения».

Возможно, здесь кроется основная причина неприятия Александром III академических проектов и главное противоречие между архимандритом Игнатием и профессором Гримом. Государь именно в работе о. Игнатия нашел то, чего недоставало профессорским: внешняя красота здания стала не самоцелью, а отражением того, что наполняло душу батюшки – любви и печали о покойном царе.

Второй вариант очень понравился Государю и также был принят. Начались подготовительные работы. Прежде всего, предполагалось снести часовню, поставленную на месте покушения. Архимандрит, понимая, как она дорога народу, воспротивился. По его настоянию часовню перенесли к ближайшей церкви, а священные предметы из нее перенес он сам крестным ходом с собором священнослужителей, при огромном стечении народа.

Собор Воскресения Христова был торжественно заложен 6 сентября 1883 г. О. Игнатий даже составил специальный церемониал, он же спроектировал металлическую доску с обозначением даты закладки, положенную в основание храма.

Строительство шло двадцать четыре года, и 19 августа 1907 г. храм был освящен. Иконы для него писали лучшие художники России, драгоценную утварь поставляли лучшие русские и зарубежные мастерские, колокола изготовили в Финляндии. Главный колокол весил тысячу сто пудов. Над сохраненным фрагментом булыжной мостовой, на которую пролилась кровь царя, установили сень на колоннах из яшмы, увенчанную крестом из топаза, повесили на ней разноцветные неугасимые лампады, окружили ажурной кованой решеткой и каждый год в день убийства служили панихиду, а ежедневно – литию.

Так продолжалось до революции, а затем, как и всем русским православным святыням, собору довелось пережить много поруганий. Но он выжил, выстоял. И, поразмыслив над его судьбой, приходишь к интересному выводу: в соборе Спаса-на-крови воплотилась важнейшая для России триада – Православие, Самодержавие и Народность. Православный храм создавал архитектор-священноинок в память о самодержце-освободителе и при живом участии всего народа. А венчает и объединяет эту идею самое главное – Воскресение Христово. Нет ничего случайного в жизни, и конечно неслучайно храм посвящен именно этому, главному событию вселенской истории, дающему надежду на наше общее воскресение и возрождение России.

Архимандрит Игнатий прекратил работу в комиссии по строительству в 1884 г. Многочисленные обязанности в обители и собственная немощь не позволяли ему часто ездить в Петербург. Но деятельность архимандрита по-прежнему была обширна, его трогало многое: «Хотя я и безграмотный, а все же нет-нет да и напишу что-нибудь, сердце не терпит». Действительно, его сердце вмещало все: и жизнь отдельного человека, и события мирового масштаба. При этом недостижимым навсегда идеалом оставались уединение и тишина монашеской кельи. Проведя жизнь в Сергиевой пустыни, он мечтал о пустыне.

Будучи благочинным монастырей С.-Петербургской епархии, архимандрит за короткое время добился устранения 3 настоятелей Зеленецкого во имя Святой Троицы монастыря, но отстоял перед митрополитом игуменью староладожского в честь Успения Пресвятой Богородицы монастыря. Много лет о. Игнатий был попечителем санкт-петербургского Воскресенского Новодевичьего монастыря, постриг в монахини большинство сестер обители. По инициативе и при участии его была устроена дочерняя по отношению к Новодевичьему монастырю обитель во имя святой равноапостольной Марии Магдалины близ мызы Вохоново Царскосельского уезда. В связи с трудностью исполнения послушания благочинного в ведении архимандрита С.-Петербургский митрополит Исидор оставил только Череменецкий во имя апостола Иоанна Богослова монастырь.

Почти не покидал Троицкую пустынь, только в сентябре-октябре 1881 г. совершил поездку в Москву, в Троице-Сергиеву лавру, на свою родину и в Николо-Бабаевский монастырь, где был похоронен свт. Игнатий (Брянчанинов). В том же году в С.-Петербурге было опубликовано «Жизнеописание еп. Игнатия Брянчанинова», основной вклад в подготовку которого внес о. Игнатий.

При архимандрите Игнатии Троицкая пустынь стала одним из центров связи РПЦ с южными славянами. Здесь принимали изгнанников-сербов, в т. ч. архимандрита Савву (Косановича; впоследствии митрополит Дабро-Босанский), митрополита Сербского Михаила, архимандрита Дутича. О. Игнатий пожертвовал в храм г. Босна-Сарай (ныне Сараево, Босния и Герцеговина, 1876) иконостас, написанный проживавшим при монастыре художником Колчиным, 73 иконы, образ прп. Сергия Радонежского, запрестольный крест и хоругви. Архимандрит Игнатий получил от князя черногорского Николы I орден св. Даниила I. В письме сербскому митрополиту Игнатий отмечал: «Не много мы ждем к облегчению участи наших братьев от пресловутой европейской цивилизации, так велегласно проповедующей о гуманности и равнодушно допускающей в недрах своих открытое разбойничество мусульманских фанатиков и душегубство христиан» («Ты мой Бог». 2000. С. 88). В 1885 г. батюшка отслужил соборную панихиду по павшим в братоубийственной войне болгарам и сербам.

В июне 1884 г. настоятель принял в обители делегацию японцев, в беседе с которыми объяснял отличие Православия от католичества. Состоял в переписке с абиссинцами и принимал их в монастыре. Иногда о. Игнатия упрекали в излишней строгости. Так, он отказался посетить праздник в честь дня рождения в семье духовных чад, когда узнал, что они в Великий пост пригласили в дом фокусника. В 1859 г. не допустил в церковь имама Шамиля. Известен отзыв архимандрита о лютеранах: «Лютер плохой садовник. Очищая дерева, обрезывая ветви, не приносящие плодов, подрезал и корни дерева. Если он соблазнился на католическую церковь, то следовало ему поискать Церковь, установленную Самим Спасителем нашим». Батюшка, не вынимая за протестантов частиц на проскомидии, однако, служил заупокойные богослужения по инославным, хоронил в обители представителей некоторых лютеранских семей (герцогов Ольденбургских, Штакеншнейдеров, гр. Баранова). Был известен выступлениями против учения Л. Н. Толстого и пашковцев, против спиритизма как «бесовского наваждения».

Чего батюшка совершенно не выносил – мирская слава, – его все же настигло: горящий светильник не укроешь под спудом. В 1883 г. весь Петербург отмечал двадцатипятилетие настоятельства архимандрита.

Все газеты напечатали поздравления, шли телеграммы и письма, Государь наградил его орденом св. Анны первой степени. Император Александр III почитал о. Игнатия так же, как его отец. Радовались признанию заслуг своего настоятеля братия монастыря, а батюшка сокрушался: «Вот так-то и всегда в жизни, начни искать славы человеческой, она уйдет от человека, беги от славы – сама найдет тебя».

В эти дни духовные чада услышали: «Вот если бы кто имел драгоценные бриллианты и растерял их, а вместо их дали бы ему детские игрушки, мог ли бы он радоваться им? Вот так-то я принимаю все награды и почести». Он совершенно искренно не понимал, «что такое юбилей монаха! Радоваться тому, что худо прожил двадцать пять лет, что растерял даже то немногое, что приобрел монашеского, осуетился».

В ответ на просьбу издательства «Всемирной Иллюстрации» прислать краткий очерк своей жизни архимандрит ответил: «Я затрудняюсь исполнить ваше желание. О чем я буду говорить? О своих грехах – не могу, стыдно, да и никому они не интересны, у каждого свои есть. О добрых делах? Они все не чисты пред Богом. Они оказались воришками; кругом обворовывали меня: украли слезы, украли покаяние. Неужели я буду звонить о своей деятельности и о каких-то добрых делах? Нет, этого не будет! Я подлежу суду, а меня увенчали наградами. Пусть они будут укоризной мне и, может быть, пробудят во мне покаяние, чего бы я больше всего желал». Здесь – обычное отношение идущего тесным и тяжким путем подвижника ко всему внешнему, что не имеет никакой цены в очах Божьих.

Истинная награда для батюшки заключалась в другом. В 1884 г., после освящения храма Воскресения Христова в Сергиевой пустыни, он говорил самым близким: «Слава Богу! Господь помог окончить начатое и удостоил меня грешного быть десятником при таком деле. Велика Его милость! В этом и награда. Всякая похвала будет для меня обидой, потому что отымет то чувство, которое Господь дал; это не мое дело, а Божие. Я доволен, в этом и награда». Нет сомнения, что архимандрит Игнатий получил воздаяние от Господа.

Еще в молодости, учась в Академии, он, скромный, молчаливый, полуголодный, в ответ на замечание смотрителя Академии А. Г. Ухтомского, что с таким талантом можно государству быть полезным, а не в монастыре сидеть, ответил: «Почему же находясь в монастыре, я не могу быть полезен? Вот в обители будет перестраиваться храм. Я пишу иконостас, около семидесяти образов, бесплатно, за святое послушание. Мне за это ничего не дадут, да я бы и не взял ничего. А не дай-ка вам жалованья, чин или награду, будете ли вы служить государству?.. Монашеский путь не многими избирается, не есть ли это доказательство, что этот путь труднее мирского? На чужой счет мы не живем, мы служим человечеству в самых необходимых духовно-нравственных потребностях. Закройте монастыри, пожалуй, забудут Бога, веру, благочестие. Если бы благочестие сохранялось в должной силе, не было бы преступлений, не было бы огромного административного расхода, было бы блаженство на земле. Человечество страдает от отступлений от веры…»

Тут добавить нечего. Двадцатитрехлетний послушник еще в тридцатых годах XIX века разъяснил взрослым, высокоумным и образованным деятелям, в чем благо государства и в чем гибель человечества.

А много лет спустя в письме к В. И. Аскоченскому, издателю журнала «Домашняя беседа», прозвучали слова, словно написанные сегодня, а не больше века назад: «Современные просветители народа на бегу все вперед да вперед кричат: все старое прочь! Не нужно нам старинных черт характера русского народа! Не нужно славянщины! А то начитается русский народ Священного Писания, с ним не справишься!» Это нам с вами батюшка подсказал, где искать источник силы и спасения.

Последние годы жизни архимандрита Игнатия – время наивысшего расцвета Троице-Сергиевой пустыни. Она считалась лучшим и самым красивым монастырем севера России. Батюшка продолжал трудиться, не обращая внимания на убывающие силы. Впрочем, всю жизнь он скрывал свои физические недуги. Апофеозом стойкости и терпения (а ведь батюшке было уже восемьдесят шесть) стала его предсмертная болезнь. Гангреной была поражена половина тела о. Игнатия, но только со слов докторов окружающие узнали, что страдания его непереносимы. До конца сохранил он аскетическую непритязательность и воздержанность быта.

Этот талантливейший человек, жизнью своей подтвердивший слова святителя Игнатия (Брянчанинова), что «Игнатий – муж разумный, добрый и благочестивый», избран Богом для исповедничества православия и монашества, всегда чувствовал себя «маленьким Игнатием». Он не находил нужным говорить о себе, но те немногие слова, которые дошли до нас, чудесны: «Я не воин и не политик: мое оружие – сердце; моя политика – любовь. Да будет любовь наша во Христе во веки веков. Аминь!»

Он подготовил и опубликовал пользовавшиеся популярностью краткие жизнеописания русских. святых, материалы о современном состоянии монашества в сравнении с белым духовенством, писал о театре. Хорошо знал географию, военное дело, музыку, предпочитая более строгое антифонное, или столбовое, пение. В сочинениях архимандрит предстает человеком твердых консервативных, монархических и патриотических убеждений, опытным духовником.

Признавая «оскудение подвижничества», он считал, что монастыри остаются «достоянием народа и государства». «Закройте монастыри, пожалуй, забудут Бога, веру, благочестие… Если бы благочестие сохранялось в должной мере, не было бы преступлений… огромного административного расхода на полицию и тюрьмы, было бы блаженство на земле. Человечество страдает за отступление» (РС. 1883. Т. 40. № 10. С. 266).

В 1869 г. о. Игнатий, член специально созданной комиссии, выступил едва ли не единственным противником составленного игуменией Митрофанией (Розен) проекта устройства Псковской епархиальной общины сестер милосердия для распространения его по русским монастырям («Слово о монашеском делании» (СПб., 1887) – записка, адресованная императрице Марии Александровне). Проект не был принят. Батюшка вел длительную полемику со сторонниками (начиная с С.-Петербургского митрополита Исидора) запрета на прием в монастыри не прошедших воинскую службу (соответствующую записку 6 февраля 1884 он подал обер-прокурору Синода К. П. Победоносцеву), протестовал против положения, согласно которому поступавшие в монастырь лишались пенсии. Резкое неприятие вызывали у него любые проекты преобразования монастырей, в т. ч. проект размещения при них благотворительных учреждений. В них он видел пробы «несбыточного и зловредного социализма западных проектистов». Такие преобразования, по его мнению, нарушали один из принципов монашества – невмешательства в дела земного мира (Слово в защиту русских монастырей. СПб., 1874. С. 38, 39, 72).

Батюшка Игнатий отличался аскетизмом, нестяжанием, приветливостью, терпел недостатки ближних. Он был награжден несколькими орденами, в т. ч. орденом св. Анны 1-й степени к 25-летию настоятельства (1883).

После Пасхи 1897 г. архимандрит участвовал в работах по ремонту придела во имя архангела Михаила и заболел. Его духовник иеромонах Варлаам (Никифоров) исповедал, причастил и соборовал умирающего; о. Игнатий благословил братию и духовных чад. 15 мая его посетил протоиерей праведный Иоанн Кронштадтский, прочел разрешительную молитву из канона на исход души. Скончался архимандрит Игнатий 16 мая 1897 года. Отпевание совершили архиепископ Финляндский и Выборгский Антоний (Вадковский) и епископ Гдовский Назарий (Кириллов).

Архимандрит Игнаий был похоронен в нижнем храме Воскресенского собора, на солее перед левым клиросом. Над захоронением была поставлена мраморная гробница с надписью: «Твой есмь аз, спаси мя». Во время разрушения собора в кон. 40-х – нач. 50-х гг. XX в. останки батюшки Игнатия, вероятно, не были потревожены. Осенью 1996 г. в ходе археологических работ их обнаружили, перенесли для поклонения в церковь во имя прп. Сергия Радонежского возрождаемой Троице-Сергиевой пустыни.