О смирении
(разговор между старцем и учеником его)

Ученик. Что есть смирение?

Старец. Есть евангельская добродетель, совокупляющая силы человека воедино миром Христовым, превысшая человеческого постижения.

Ученик. Когда она превыше постижения, то как же мы знаем о ее существовании? тем более как можем приобрести такую добродетель, которой и постигнуть не можем?

Старец. О существовании ее узнаем, при посредстве веры, из Евангелия, а самую добродетель узнаем опытно по мере приобретения ее. Но и по приобретении, она пребывает непостижимою.

Ученик. Отчего ж это?

Старец. От того, что она Божественна. Смирение есть учение Христово, есть свойство Христово, есть действие Христово. Слова Спасителя: «Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем» (Мф.11:29), святой Иоанн Лествичник объясняет так: «Научитеся не от Ангела, не от человека, не из книги, но от «Меня», то есть, от Моего вам усвоения, в вас осияния и действия, «яко кроток есмь и смирен сердцем», и помыслом и образом мыслей»³²³. Как же постичь свойство и действия Христовы? они, и по ощущении их, непостижимы, как и Апостол сказал: «Мир Божий, превосходяй всяк ум, да соблюдет сердца ваша и разумения ваша о Христе Иисусе» (Флп.4:7). Мир Божий есть и начало, и непосредственное следствие смирения; он – действие смирения и причина этого действия. Он действует на ум и сердце всемогущею Божественною силою. И сила, и действие ее естественно непостижимы.

Ученик. Каким способом можно достичь смирения?

Старец. Исполнением евангельских заповедей, преимущественно же молитвою. Благодатное действие смирения весьма сходствует с благодатным действием молитвы; правильнее: это – одно и то же действие.

Ученик. Не откажись изложить подробно оба способа к приобретению смирения.

Старец. Они оба изложены в учении святых Отцов. Святой Иоанн Лествичник говорит, что одни, водимые Божиим Духом, могут удовлетворительно рассуждать о смирении³²⁴, а святой Исаак Сирский, что Святой Дух таинственно обучает смирению человека, приуготовившегося к такому обучению³²⁵. Мы, собирая крохи, падающие с духовной трапезы господ наших – святых Отцов³²⁶, получили о смирении скуднейшее понятие; его и сами стараемся держаться, и передавать вопрошающим, как драгоценное предание Отцов. Со всею справедливостью можно назвать полученные нами понятия о смирении крохами: самое сокровище, в неисполнимой полноте его, имеет тот, кто стяжал в себе Христа.

Преподобный авва Дорофей говорит, что «Смирение естественно образуется в душе от деятельности по евангельским заповедям... Тут делается то же, что при обучении наукам и врачебному искусству. Когда кто хорошо выучится им, и будет упражняться в них, то мало-помалу, от упражнения, ученый или врач стяжавают навык, а сказать и объяснить не могут, как они пришли в навык, потому что мало-помалу душа прияла его от упражнения. То же совершается и при приобретении смирения: от делания заповедей образуется некоторый навык смиренный, что не может быть объяснено словами»³²⁷. Из этого учения преподобного аввы Дорофея явствует с очевидностью, что желающий приобрести смирение должен с тщательностью изучать Евангелие, и с такою же тщательностью исполнять все заповедания Господа нашего Иисуса Христа. Делатель евангельских заповедей может прийти в познание своей собственной греховности и греховности всего человечества, наконец в сознание и убеждение, что он грешнейший и худший всех человеков.

Ученик. Мне представляется несообразным, как тот, кто со всею тщательностью исполняет евангельские заповеди, приходит к сознанию, что он величайший грешник? Кажется: последствием должно быть противное. Кто совершает постоянно добродетели, и совершает с особенным усердием, тот не может не видеть себя добродетельным.

Старец. Последнее относится к делающим мнимое добро «из себя»³²⁸, из своего падшего естества. Делающий такое добро по своему разумению, по влечению, и указаниям своего сердца, не может не видеть этого добра, не может не удовлетворяться, не восхищаться им; сам тщеславится им, и услаждается похвалами человеческими; ищет, требует их; прогневляется и враждует на отказывающих в похвале. Он исчисляет свои добрые дела, по множеству их составляет мнение о себе, и, по мнению о себе, мнение о ближних, как составил упоминаемый в Евангелии фарисей³²⁹. Такого рода деятельность приводит к мнению о своей праведности, образует праведников, отвергаемых Господом и отвергающих Господа, или только поверхностно и хладно исповедующих Его мертвым исповеданием (Мф.9:13). Противоположные последствия являются от исполнения евангельских заповедей. Подвижник, только что начнет исполнять их, как и увидит, что он исполняет их весьма недостаточно, нечисто, что он ежечасно увлекается страстями своими, то есть, поврежденною волею, к деятельности, воспрещаемой заповедями. Затем он с ясностью усмотрит, что падшее естество враждебно Евангелию. Усиленная деятельность по Евангелию яснее и яснее открывает ему недостаточество его добрых дел, множество его уклонений и побеждений, несчастное состояние падшего естества, отчуждившегося от Бога, стяжавшего в отношении к Богу враждебное настроение. Озираясь на протекшую жизнь свою, он видит, что она – непрерывная цепь согрешений, падений, действий, прогневляющих Бога, и от искренности сердца признает себя величайшим грешником, достойным временных и вечных казней, вполне нуждающимся в Искупителе, имеющим в Нем единственную надежду спасения. Образуется у него незаметным образом такое мнение о себе от делания заповедей. С достоверностью можно утверждать, что руководствующийся в жительстве Евангелием, не остановится принести полное удостоверение в том, что он не знает за собою ни одного доброго дела³³⁰. Исполнение им заповедей он признает искажением и осквернением их, как говорит святой Петр Дамаскин³³¹. «Научи мя творити волю Твою» (Пс.142:10), вопиет он с плачем к Богу, ту волю, которую Ты заповедал мне творить, которую я усиливаюсь творить, но не могу, потому что падшее естество мое не понимает ее, и не покоряется ей. Тщетными были и будут все мои усилия, если Ты не прострешь мне руку помощи. «Дух Твой благий», только Он один, «наставит мя на землю праву»³³². «Благое не может быть ни веруемо, ни действуемо иначе, как только о Христе Иисусе и о Святом Духе»³³³, – сказал преподобный Марк Подвижник.

Ученик. Такое воззрение на себя не приведет ли к унынию или отчаянию?

Старец. Оно приведет к христианству. Для таких-то грешников и снизошел Господь на землю, как Он Сам объявил: «Не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние» (Мф.9:13). Такие-то грешники могут от всей души принять и исповедать Искупителя.

Ученик. Положим, что деятельность по евангельским заповедям приводит к познанию и сознанию своей греховности; но как же достичь того, чтоб признать себя более грешным, нежели все человеки, между которыми имеются ужасные преступники, злодеи?

Старец. Это – опять естественное последствие подвига. Если пред взорами нашими находятся два предмета, и один из них мы рассматриваем со всевозможным вниманием и непрестанно, а на другой не обращаем никакого внимания, то о первом получаем ясное, подробное, определенное понятие, а по отношению ко второму остаемся при понятии самом поверхностном. У делателя евангельских заповедей взоры ума постоянно устремлены на свою греховность; с исповеданием ее Богу и плачем, он заботится об открытии в себе новых язв и пятен. Открывая их при помощи Божией, он стремится еще к новым открытиям, влекомый желанием Богоприятной чистоты. На согрешения ближних он не смотрит. Если по какому-либо случаю придется ему взглянуть на согрешение ближнего, то взгляд его бывает самым поверхностным и мимоходным, как обыкновенно у людей, занятых чем-либо особенным. Из самого жительства его вытекает естественно и логически признание себя грешником из грешников. Этого устроения требуют от нас святые Отцы³³⁴. Без такого самовоззрения, святые Отцы признают самый молитвенный подвиг неправильным. Брат сказал преподобному Сисою Великому: «Вижу, что во мне пребывает непрестанная память Божия». Преподобный отвечал: «Это не велико, что мысль твоя при Боге: велико увидеть себя ниже всей твари»³³⁵. Основание молитвы – глубочайшее смирение. Молитва есть вопль и плач смирения. При недостатке смирения молитвенный подвиг делается удобопреклонным к самообольщению и к бесовской прелести.

Ученик. Вопросом о том, каким образом при преуспеянии в добродетелях можно преуспевать в смирении, я отклонил тебя от порядка в поведании.

Старец. Возвращаюсь к нему. В упомянутом поучении преподобного аввы Дорофея приведено изречение некоторого святого старца, что «путь смирения – телесные труды в разуме». Это наставление очень важно для братий, занимающихся различными послушаниями монастырскими, из которых одни бывают тяжелы для тела, а другие сопряжены с подвигом душевным. Что значит «трудиться в разуме»? Значит – нести труд монастырский, как наказание за свою греховность, в надежде получения прощения от Бога. Что значит «трудиться безрассудно»? – Трудиться с плотским разгорячением, с тщеславием, с хвастовством, с уничижением других братий, не могущих нести такого труда по немощи или неспособности, даже по лености. В последнем случае труд, как бы он ни был усилен, долговремен, полезен для обители в вещественном отношении, не только бесполезен для души, но и вреден, как наполняющий ее самомнением, при котором нет места в душе ни для какой добродетели. Пример «труда в разуме», возведшего делателя на высоту христианского совершенства низведением в глубину смирения, видим в подвиге блаженного Исидора Александрийского. Он был одним из сановников Александрии. Призванный милосердием Божиим к монашеской жизни, Исидор вступил в иноческое общежитие, бывшее невдалеке от Александрии, и предал себя в безусловное повиновение игумену обители, мужу, исполненному Святого Духа. Игумен, усмотрев, что от высоты сана образовался в Исидоре нрав надменный и жесткий, вознамерился подействовать против душевного недуга возложением послушания трудного не столько для тела, сколько для больного сердца. Исидор, вступая в общежитие, объявил игумену, что он предает себя ему, как отдается железо в руки ковача. Игумен велел ему встать и постоянно стоять при вратах обители с тем, чтоб он каждому входящему и исходящему поклонялся в ноги, и говорил: «Помолись о мне: я одержим бесом». Исидор оказал повиновение игумену как бы Ангел Богу. Пробыв семь лет в этом послушании и предузнав свою кончину из Божественного откровения, Исидор скончался радостно. О состоянии души своей во время подвига он исповедал святому Иоанну Лествичнику так: «Вначале я помышлял, что продал себя для искупления грехов моих, и потому с величайшею горестью, принуждением себя, как бы с пролитием крови, я полагал поклоны. По прошествии года, сердце мое престало уже чувствовать печаль, ожидая награды за терпение от Самого Бога. По прошествии еще одного года, я, от сознания сердца, вменил себя недостойным и пребывания в обители, и лицезрения Отцов, и беседы с ними, и встречи с ними, и причащения Святых Таин, но опустив глаза вниз, а образ мыслей еще ниже, уже искренно умолял о молитве входящих и исходящих»³³⁶. Вот телесный труд и послушание, проходимые в разуме! Вот плод их! Одна смиренная мысль передавала блаженного делателя другой, более глубокой, как бы воспитывая его, доколе он не вступил в обильнейшее, таинственное ощущение смирения. Этим святым ощущением отворено святому Исидору небо, как одушевленному храму Божию. «Смирение делает человека селением Божиим», – сказал Великий Варсонофий³³⁷.

Преподобный авва Дорофей в начале своего поучения о смирении полагает, как бы краеугольный камень в основание здания, следующее изречение одного из святых старцев: «Прежде всего нужно нам смиренномудрие, и мы должны быть готовы против каждого слова, которое услышим, сказать «прости»: потому что смиренномудрием сокрушаются все стрелы врага и сопротивника»³³⁸. В отвержении оправдания, в обвинении себя и в прошении прощения при всех тех случаях, при которых в обыкновенной мирской жизни прибегают к оправданиям и умножают их, заключается великая таинственная купля святого смирения. Ее держались и ее завещавают все святые Отцы. Это делание странно при поверхностном взгляде на него; но самый опыт не замедлит доказать, что оно исполнено душевной пользы, и истекает из Само-Истины, Христа. Господь наш отверг оправдания, не употребив их пред человеками, хотя и мог явить пред ними во всем величии Свою Божественную правду, а фарисеям сказал: «Вы есте оправдающе себе пред человеки, Бог же весть сердца ваша: яко еже есть в человецех высоко, мерзость есть пред Богом» (Лк.16:15). «Се отрок Мой, – возвещает о Господе пророк Ветхого Завета, – Его же изволих; возлюбленный Мой, Нань же благоволи душа Моя; положу Дух Мой на Нем, и суд языком возвестит; не преречет, ни возопиет, ниже услышит кто на распутиих гласа Его» (Мф.12:18–19; Ис.42:1–2). «Христос пострада по нас, – свидетельствует Апостол Нового Завета о точном исполнении пророчества, – нам оставль образ, да последуем стопам Его, Иже укоряемь противу не укоряше, стражда не прещаше: предаяше же Судящему праведно» (1Пет.2:21, 23). Итак, если мы, повинные в бесчисленных грехах, пришли в монастырь, чтоб претерпеть распятие за грехи наши одесную Спасителя нашего, то признаем благовременно всякую скорбь, какая бы ни встретилась с нами, праведным воздаянием за грехи наши и справедливым наказанием за них. При таком настроении прошение прощения при всяком представившемся случае будет действием правильным, логичным. «Словооправдание не принадлежит к жительству христианскому», сказал святой Исаак Сирский³³⁹. Преподобный Пимен Великий говаривал: «Мы впадаем во многие искушения, потому что не сохраняем чина, подобающего имени нашему. Не видим ли, что жена хананейская приняла данное ей название и Спаситель утешил ее (Мф.15:27 и след.). Так же Авигея сказала Давиду: «во мне неправда моя» (1Цар.25:24), и Давид, услышав это, возлюбил ее. Авигея есть образ души, а Давид – Бога: если душа обвинит себя пред Господом, Господь возлюбит ее». Великого спросили: что значит «высокое» (Лк.16:15). Он отвечал: «Оправдания. Не оправдывай себя, и обретешь покой»³⁴⁰. Не оправдывающий себя руководствуется смиренномудрием, а оправдывающий – высокомудрием. Патриарх Александрийский Феофил посетил однажды Нитрийскую гору. Гора та была местопребыванием многочисленного иноческого общества, проводившего жительство безмолвников. Авва горы был муж великой святости. Архиепископ спросил его: «Что, отец, по твоему мнению всего важнее на пути монашества?» Авва отвечал: «Постоянное обвинение и осуждение самого себя». Архиепископ на это сказал: «Так! нет иного пути, кроме этого»³⁴¹.

Заключу мое убогое учение о смирении прекрасным учением преподобного Иоанна Пророка об этой добродетели. «Смирение состоит в том, чтоб ни в каком случае не почитать себя за нечто, во всем отсекать свою волю, повиноваться всем, без смущения переносить то, что постигнет нас отвне. Таково истинное смирение, в котором не находит места тщеславие. Смиренномудрый не должен выказывать свое смирение «смиреннословием», но довольно для него говорить «прости меня», или «помолись о мне». Не должно также самому вызываться на исполнение низких дел: это, как и первое (то есть смиреннословие), ведет к тщеславию, препятствует преуспеянию, и более делает вреда, нежели пользы; но когда повелят что, не противоречить, а исполнить с послушанием, – это приводит в преуспеяние»³⁴².

Ученик. Неужели употребление смиренных слов, называемое смиреннословием, душевредно? Кажется оно очень приличествует монаху, и очень назидает мирских людей, которые приходят в умиление, слыша смиреннословие монаха.

Старец. Господь сказал: «Кая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит» (Мф.16:26). Зло никак не может быть причиною добра. Лицемерство и человекоугодие не могут быть причиною назидания: они могут понравиться миру, потому что они всегда нравились ему; они могут вызвать похвалу мира, потому что они всегда вызывали ее; могут привлечь любовь и доверенность мира, потому что они всегда привлекали их. Мир любит свое; им восхваляются те, в которых он слышит свой дух (Ин.15:18–20). Одобрение миром смиреннословия уже служит осуждением ему. Господь заповедал совершать все добродетели втайне (Мф.6), а смиреннословие есть вынаружение смирения напоказ человекам. Оно – притворство, обман, во-первых, себя, потом других, потому что утаение своих добродетелей составляет одно из свойств смирения, а смиреннословием и смиреннообразием это-то утаение и уничтожается. «Находясь между братией твоею, – говорит святой Иоанн Лествичник, – наблюдай за собою, чтоб тебе никак не выказаться в чем-нибудь праведнее их. В противном случае сделаешь двойное зло: братий уязвишь твоим лицемерством и притворством, в себе же непременно произведешь высокомудрие. Будь тщалив в душе, никак не выказывая этого телесно, ни видом, ни словом, ни намеком»³⁴³. Сколько полезно укорять себя и обвинять в греховности пред Богом, в тайне душевной клети, столько вредно делать это пред людьми. В противном случае мы будем возбуждать в себе обольстительное мнение, что мы смиренны, и преподавать о себе такое понятие слепотствующим мирянам. Некоторый инок сказывал мне, что он, в новоначалии своем, старался упражняться в смиреннословии, полагая в нем, по неведению своему, что-то особенно важное. Однажды он смиреннословил, и так удачно, что слышавшие, вместо того, чтоб признать слова его ложью, а его смиренным – в чем и заключается всегда цель смиреннословия – согласились, что он говорит правду: тогда он огорчился и пришел в негодование. Пред людьми должно вести себя осторожно и благоговейно, но просто, молчанием отвечая на похвалы, им же на порицания, кроме тех случаев, когда прошение прощения и, при нужде, умеренное объяснение могут успокоить и примирить к нам порицающего. Преуспевшие в монашеской жизни стяжавают особенную свободу и простоту сердца, которые не могут не вынаруживаться в их обращении с ближними. Они не нравятся миру! Он признает их гордыми, как весьма справедливо замечает святой Симеон, Новый Богослов³⁴⁴. Мир ищет лести, а в них видит искренность, которая ему не нужна, встречает обличение, которое ему ненавистно. В бытность мою в одном большом городе приезжал туда по монастырским нуждам старец, весьма преуспевший в духовной жизни, с новоначальным учеником своим. Некоторые благочестивые миряне пожелали видеть старца. Он не понравился им. Им очень понравился ученик, который, входя в богатые и знатные дома, поражался земным величием, и всем воздавал низкие поклоны. «Какой он смиренный!» – говорили миряне с особенным удовольствием, порожденным в них поклонами. Старец провел жизнь свою в плаче о греховности своей; признавал величайшим счастьем человека – открытие в себе греховности, и с искреннею любовью, с состраданием к бедному человечеству, равно бедному и в палатах, и в хижинах, с простотою сердца, с необыкновенною проницательностью, доставляемою такою же чистотою ума, желал поделиться духовными сокровищами с ближними, вопрошавшими его о спасении: этим возбудил против себя неудовольствие.

Ученик. Какое различие между смиренномудрием и смирением?

Старец. «Смиренномудрие» есть образ мыслей, заимствованный всецело из Евангелия, от Христа. «Смирение» есть сердечное чувство, есть залог сердечный, соответствующий смиренномудрию. Сначала должно приобучаться к смиренномудрию; по мере упражнения в смиренномудрии, душа приобретает смирение, потому что состояние сердца всегда зависит от мыслей, усвоившихся уму. Когда же делание человека осенится Божественною благодатию, тогда смиренномудрие и смирение в изобилии начнут рождать и усугублять друг друга, при споспешестве споспешника молитвы – плача.

Ученик. Объясни опытами, каким образом от смиренномудрия рождается смирение и обратно?

Старец. У меня был коротко знакомый инок, подвергавшийся непрестанно различным скорбям, которыми, как он говорил, Богу благоугодно было для него заменить духовного старца. Несмотря на постоянные скорби, я видел инока почти всегда спокойным, часто радостным. Он занимался Словом Божиим и умною молитвою. Я просил его открыть мне для пользы души моей, в чем он почерпал для себя утешение? Он отвечал: утешением моим я обязан милости Божией и писаниям святых Отцов, к которым дана мне любовь с детства моего. При нашествии скорбей иногда я повторяю слова разбойника, исповедовавшего с креста своего праведность суда Божия в суде человеческом, и этим исповеданием вошедшего в познание Спасителя. Говорю: «Достойная по делом моим приемлю:... помяни мя, Господи во царствии Твоем» (Лк.23:41–42). С этими словами изливаются мир и спокойствие в сердце. В другое время противопоставлял я помыслам печали и смущения слова Спасителя: «Иже не приимет креста своего, и в след Мене грядет, несть Мене достоин» (Мф.10:38); тогда смущение и печаль заменялись миром и радостью. Прочие подобные изречения Священного Писания и святых Отцов производят такое же действие. Повторяемые слова «Слава Богу за все» или «да будет воля Божия» со всею удовлетворительностью действуют против очень сложной скорби. Странное дело! иногда от сильного действия скорби потеряется вся сила души; душа как бы оглохнет, утратит способность чувствовать что-либо: в это время начну вслух, насильно и машинально, одним языком, произносить «Слава Богу», и душа, услышав славословие Бога, на это славословие как бы начинает мало-помалу оживать, потом ободрится, успокоится и утешится. Тем, которым попускаются скорби, невозможно бы было устоять в них, если бы не поддерживала их тайно помощь и благодать Божия. Опять: без скорби человек не способен к тому таинственному, вместе существенному утешению, которое дается ему соразмерно его скорби, как и Псалмопевец сказал: «По множеству болезней моих в сердце моем, утешения Твоя возвеселиша душу мою» (Пс.93:19). Однажды устроен был против меня опасный ков. Узнав о нем, и не имея никаких средств к отвращению его, я ощутил печаль до изнеможения. Прихожу в свою келлию, и, едва произнес вспомнившиеся мне слова Спасителя: «Да не смущается сердце ваше: веруйте в Бога, и в Мя веруйте» (Ин.14:1), как печаль исчезла; вместо нее объяла меня неизъяснимая радость, я должен был лечь на постель, и весь день был как упоенный, а в уме повторялись слова, изливая утешение в душу: «в Бога веруйте и в Мя веруйте». Причина сердечного смущения – неверие; причина сердечного спокойствия, сердечного благодатного мира – вера. При обильном действии веры, все существо человека погружается в духовное утешительнейшее наслаждение священным миром Христовым, как бы пропитывается и переполняется этим ощущением. Упоенное им, оно делается нечувствительным к стрелам смущения. Справедливо сказали Отцы, что «вера есть смирение»³⁴⁵, что «веровать – значит пребывать в смирении и благости»³⁴⁶. Такое понятие о вере и смирении доставляется святыми опытами правильной монашеской жизни.

В иное время попускается скорби томить душу в течение продолжительного времени. Однажды от внезапной скорби я почувствовал как бы нервный удар в сердце, и три месяца пробыл безвыходно в келлии, потрясаемый нервною лихорадкою. «Бог творит присно с нами великая же и неисследованная, славная же и ужасная»³⁴⁷. Нам надо понять, что мы – создания Его, находящиеся в полной Его власти, а потому, в совершенной покорности, «сами себе, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим»³⁴⁸. Не остановлюсь поведать тебе и следующий замечательный случай, несколько объясняющий действие смирения прямо из сердца, без предварительной мысли смиренномудрия. Однажды я был подвергнут наказанию и бесчестию. Когда меня подвергли ему, внезапно ощутил я жар во всем теле моем и при нем какую-то необъяснимую словами мертвость, после чего вдруг запылало из сердца желание получить всенародное посрамление и заушение от палача на площади за грехи мои. При этом выступил румянец на лице; несказанная радость и сладость объяли всего; от них я пребывал в течение двух недель в восторге, как бы вне себя. Тогда я понял с ясностью и точностью, что святое смирение в мучениках, в соединении с Божественною любовью, не могло насытиться никакими казнями. Мученики принимали лютые казни, как дары, как прохладное питие, утолявшее возгоравшуюся в них жажду смирения³⁴⁹. Смирение есть неизъяснимая благодать Божия, непостижимо постигаемая одним духовным ощущением души.

Ученик. Ты обещал мне объяснить, каким образом израбатывается смирение молитвою?

Старец. Союз смирения с молитвою очень ясно изложен преподобным аввою Дорофеем. «Непрестанное упражнение в молитве, – говорит Святой, – противодействует гордыне. Очевидно: смиренный и благоговейный, зная, что невозможно совершить никакой добродетели без помощи и покрова Божиих, не престает неотступно молиться Богу, чтоб сотворил с ним милость. Постоянно молящийся Богу, если сподобится сделать что-либо должное, знает при посредстве Кого это сделано им, и не может превознестись или приписать своей силе, но приписывает Богу все свои исправления, Его благодарит непрестанно, и Ему молится непрестанно, трепеща, чтоб не лишиться помощи Свыше, чтоб не обнаружилась таким образом его собственная немощь. Он молится от смирения»³⁵⁰. Если кто, при молитве своей, сподобляется умиления, которое рождается от внимательной молитвы, тот опытно знает, что именно в драгоценные минуты умиления являются в нем помыслы смиренномудрия, преподающие ощущение смирения. Особливо совершается это тогда, когда умиление сопровождается слезами. Чем чаще приходят времена умиления, тем чаще делатель молитвы бывает слышателем таинственного учения о смирении, тем глубже это учение проникает в его сердце. Постоянное умиление содержит душу в постоянном смирении, в настроении непрестанных молитвы и богомыслия. Святые Отцы замечают, что в противоположность тщеславию, которое разносит помыслы человека по вселенной, смирение сосредотачивает их в душе; от бесплодного и легкомысленного созерцания всего мира переводит к многоплодному и глубокому самовоззрению, к мысленному безмолвию, к такому состоянию, какое требуется для истинной молитвы, и которое производится внимательною молитвою³⁵¹. Наконец, благодатное действие смирения и благодатное действие молитвы есть одно и то же действие, как уже сказано в начале беседы нашей. Это действие является в двух лицах: в Христоподражательном смирении и в Божественной любви, которая есть высшее действие молитвы. Действие это принадлежит Господу нашему Иисусу Христу, жительствующему и действующему при посредстве Святаго Духа, несказанно и непостижимо, в избранных Своих сосудах. Аминь.