Книга против Иоанна Иерусалимского, к Паммахию^*

Если, по апостолу Павлу, мы не можем молиться о том, что чувствуем, и слово не выражает мысли собственного ума, то не тем ли более трудно судить об уме другого и следить и уяснять основание слов и выражений? Природа человеческая склонна к снисхождению и в чужом грехе каждый снисходит к своему (греху). И так если упрекнёшь в погрешностях языка, то он назовёт это простотою, если будешь обличать в хитрости, будет признаваться в неискусстве, чтобы избегнуть подозрения в злонамеренности. И таким образом ты, обличающий, окажешься клеветником, а он, обличаемый, будет признан не еретиком, а невеждою. Ты знаешь, Паммахий, знаешь, что я приступил к этому труду не из-за вражды, не из-за желания славы, а вызван твоим письмом по ревности к вере, что я хочу, если возможно, чтобы все тоже самое мудрствовали, и что меня нельзя упрекнуть в нетерпеливости и раздражительности, если я говорю спустя три года. Наконец я решился бы оставаться в прежнем молчании, если бы ты не сказал, что Апологиею, о которой я теперь вознамерился писать, возмущены умы многих и мнение колеблется на ту и на другую сторону.

Итак да удалится Новат, не подающий руки согрешающим, да будет поражен Монтан с безумными женщинами, низвергающий в пропасть падших, чтобы они не возставали. Всякий день согрешаем все, и в чём-нибудь падаем. Так, снисходительные к себе, мы не сдерживаем жестокости к другим: даже более, просим, добиваемся, умоляем, чтобы другой или искренно извинял наши проступки или открыто защищал чужие. Не хочу я двусмысленности в словах, не хочу, чтобы мне говорили то, что может быть понято и иначе. С откровенным лицем будем созерцать славу Божию (2Кор. 3:18). Когда-то и Израильский народ хромал на обе ноги. Но Илия, что значит: «сильный Господа», сказал: доколе вы храмлете на обе плесне ваши; аще есть Господь Бог, идите вслед его: аще же Ваал есть, то идите за ним(3Цар. 18:20). И сам Господь об иудеях: сынове чуждии солгаша ми, сынове чуждии обетшаша, и охрамоша от стезь своих (Пс. 17:45–46). Конечно, если на него не может падать никакого подозрения в ереси (чего желаю и чему верю), то зачем не моими словами передаёт он мысль мою? Что он называет простотою, то я толкую злонамеренностию. Он хочет убедить меня, что он чисто верует; пусть же и говорит чисто. И если бы было двусмысленно одно слово, или одна мысль, если бы две, если бы три,– я простил бы неведению и не трактовал бы как верное и несомненное то, что или темно или сомнительно. А теперь какая это простота, как бы ходить по театральному, в висячем положении по яйцам и иглам,– когда всюду сомнительное, всюду подозрительное? Думаешь, он пишет не изложение веры, а фигуральное возражение. Чего он теперь доискивается, это мы давно учили в школах. Он сражается против нас нашим оружием. Даже если он и хорошо верует и осмотрительно и осторожно говорит, то меня наводит на подозрение излишняя осторожность. Иже ходит просто, ходит надеяся (Притч. 10:9). Глупо напрасно терпеть безчестие. На него возводится вина, которой он не сознаёт за собою. Пусть же он твёрдо отвергнет обвинение, которое всё держится на слове, и не стесняясь уличит врага своего (св. Епифания). Пусть он защищается с такою же смелостию, с какою тот обвиняет его. И когда выскажет всё, что захочет, что предположит, что свободно от подозрений, тогда, если клевета продолжается, властною рукою пусть привлечёт к суду. Я не хочу, чтобы кто бы то ни было терпеливо сносил подозрение в ереси, дабы незнающие его невинности, если он будет молчать, скромность его не сочли за сознание, хотя излишне требовать личного присутствия и насиловать молчание того, чьи письма имеешь у себя.

Знаем всё, что он писал тебе, в чём тебя обличал, в чём (как ты желаешь) клеветал на тебя. Отвечай на всё, проследи всё его послание, не опуская ни одного пункта, ни иоты клеветы. Ибо если поведёшь дело небрежно и (как я верю твоей клятве) случайно опустишь что-нибудь, он тотчас закричит и скажет: здесь, здесь ты в моих руках, здесь сущность всего дела. Не одинаково слушают враги и друзья. Враг ищет узла и в тростнике, друг и кривое считает прямым. Светская литература, которую ты совершенно пренебрег, занятый священными книгами, говорит, что суждения любовников слепы. Никогда не хвались суждением друзей. Истинно то свидетельство, которое произносится враждебным голосом. Иначе, если скажет за тебя друг, то его сочтут не свидетелем или судьею, а пристрастным к тебе. Так или подобным образом скажут враги твои, которые тебе, пожалуй, и не поверят и захотят посмеяться над тобою. Впрочем я, которого ты никогда намеренно не оскорбил, или которого ты всегда вынужденно пускал на ветер в своих посланиях, я даю совет или открыто исповедать веру церкви или сказать, как ты веруешь. Ибо то мудрое различение и взвешивание слов может ввести в заблуждение неученых. Осторожный слушатель и читатель скоро заметит ковы, и ясно обнаружит подкопы, которыми подрывается истина. И ариане, которых ты очень хорошо знаешь, из-за скандализирующего имени долгое время притворялись, что они осуждают ὁμοιούσιον, и яд заблуждения подмазывали мёдом слов. Но наконец извивающийся змей обнаружил себя и вредоносная глава, прикрывавшаяся кольцами тела, поражена мечем духовным. Церковь, как ты знаешь, принимает кающихся, и подавляемая многочисленностию согрешающих, заботясь о заблудших паствах, прощает раны пастырей. В старой и в новой ереси теперь соблюдается тот же обычай, что иное слышит народ, иное проповедуют пастыри.

И во-первых, прежде чем в этой книге излагать с толкованиями письмо твоё, которое ты писал к епископу Феофилу, мне нужно посудиться с тобою. Что это за гордость такая – не отвечать о вере вопрошающим, такое множество братий и лики монахов, не сообщающихся с тобою в Палестине, считать как бы открытыми врагами? Сын Божий за одну заблудшую овцу, оставив в горах девяносто девять, претерпел заушения, крест, бичевания, и, снисходя слабой грешнице, взял её на рамена свои и принёс на небо. А ты, блаженнейший папа и гордый предстоятель, то единственно богатый, единственно мудрый, единственно благородный и образованный, – как ты с нахмуренным челом и косыми глазами презираешь своих сослужителей и искупленных кровию Господа? То ли это, чему ты научился от апостола заповедующего: готов присно к ответу всякому вопрошающему вы словесе о вашем уповании (1Пет. 3:15)? Выдумывай, будто мы ищем повода и под предлогом веры сеем раздоры, производим раскол, возбуждаем распри. Отними повод у ищущих повод, чтобы, удовлетворив касательно веры и развязав все узлы, какие сплетаются против тебя, всем ясно показать, что спор не о догматах, а о посвящении. Разве, быть может, ты с благоразумною целью молчишь на вопросы о вере – для того, чтобы не показаться еретиком, ответив на вопросы. Люди не должны отрекаться от всех проступков, в коих обвиняют их, чтобы после отречения не оказаться виновными. Также презираешь и мирян, диаконов и пресвитеров, потому что можешь (как хвалишься и гордишься) в один час сделать тысячу клириков. У тебя есть папа Епифаний, который тебя явно в посланном тебе письме называет еретиком. Конечно, ты не больше его ни по летам, ни по уму, ни по заслугам жизни, ни по общему уважению. Если спрашиваешь о летах, то ты, юноша, пишешь к старцу; если об уме, то – не так образованный к учёному, хотя твои друзья доказывают, что ты красноречивее Демосфена, остроумнее Хризиппа, мудрее Платона, и тебя самого, быть может, убедили в этом. А о жизни и вере ничего больше не скажу, чтобы не показалось, что я оскорбляю тебя. В то время, когда всем востоком (исключая папы Афанасия и Павлина), владела ересь ариан и евномиан, когда ты не сообщался с западными, изгнанными в ссылку между востоком и западом, исповедниками, его, ещё пресвитера монастыря, и Евтихий выслушивал и впоследствии, когда он был епископом Кипрским, не безпокоил и Валент. Ибо он всегда пользовался таким уважением, что царившие еретики считали для себя безчестием, если бы они стали преследовать такого мужа. Итак пиши к нему. Отвечай на его послание; пусть и другие знают твои стремления, красноречие, ум, чтобы не казаться себе самому единственно умным. Зачем, вызванный одним, ты обращаешь оружие в другую сторону? Тебя спрашивали в Палестине, а ты отвечаешь Египту. Когда другие болят глазами, ты мажешь глаза неболящим. Если ты другому говоришь с целию угодить нам, то это довольно гордо, если говоришь иное, а не то, чего мы требуем, то это довольно излишне.

Но ты говоришь: моё послание одобрил Александрийский епископ. Что одобрил? Хорошо сказанное против Ария, против Фотина, против Манихея? Ибо кто тебя в то время обличал в арианстве? кто тебя теперь обвиняет в заблуждении Фотина и Манихея? Все это давно обличено и опровергнуто. Ты не был так глуп, чтобы защищать ересь, о которой знал, что она не одобряется церковию. Ты знал, что если ты это сделаешь, то тотчас тебя сдвинут с места, и тебе жаль было бы удобств своего престола. Ты так смягчил своё мнение, чтобы и простецам не быть неугодну и своих не оскорбить. Хорошо написал ты, но – ничего относящегося к делу. Откуда знал первосвященник Александрийской церкви, в чём тебя обвиняли, в чём требовали от тебя исповедания веры? Ты должен был изложить заявленное тебе и таким образом отвечать на всё порознь. Старинная история разсказывает: когда некто красноречиво говорил и уносился в потоке высокопарных фраз, а дела совсем не касался, то умный слушатель и судья сказал: «хорошо, хорошо, но к чему это столь хорошее»? Неопытные врачи для всех глазных болезней употребляют одну примочку. Кто обвиняется во многом и, оправдываясь в обвинениях, что-нибудь опускает, тот сознаётся в том, о чём умалчивает. Почему ты не отвечал на послание Епифания и сам предложил пункты для разрешения? Конечно, ты ответил в том убеждении, что никто сам себя сильно не бьёт. Выбирай из двух, что хочешь. Тебе дан будет выбор: ты или ответил на послание Епифания, или нет. Если ответил, то почему опустил самое важное и большую часть из того, что против тебя говорено было? Если не ответил, то где та Апология твоя, в которой ты хвалишься перед простецами и как будто они не знают дела, распространяешь её там и здесь?

Против тебя (как сейчас покажу) выставлено восемь глав вопросов относительно чаяния веры христианской. Трех только ты касаешься, и тем заканчиваешь. Относительно прочих – великое молчание. Если бы ты безусловно ответил на семь, то я всё-таки прицепился бы к тебе по одному обвинению и держался бы за то, о чём ты умолчал. А теперь ты как бы волка поймал за уши: и удержать не можешь, и выпустить боишься. Даже об этих трех обвинениях говоришь мимоходом и кратко, как будто с пренебрежением и безпечностию, как бы делая что-нибудь другое, и говоришь только о том, в чём или нет никакого, или есть небольшое недоумение. И таким образом ты выступаешь прикрываясь и прячась, так что больше сознаёшься молчанием, чем оправдываешься изложением мыслей. Кто сейчас же не может тебе сказать: аще свет, иже в тебе тма есть, то тма кольми (Мф. 6:23)? Если три возражения, о которых оказалось для тебя возможным сказать что-нибудь, не свободны от подозрения и обвинения, и обличаются как написанные лживо и изворотливо: то что сказать о пяти прочих, относительно которых, так как в них не давалось никакого повода к двусмысленным речам, и ты не мог обмануть слушателей – ты предпочёл совершенно умолчать, чем прямо, как справедливо было, сознаваться?

И во-первых, о книге περὶ ἀρχῶν, где говорит: ибо как несообразно говорить, что Сын может видеть Отца, так несообразно думать, что Дух Святой может видеть Сына. Во-вторых, что души заключены в этом теле как бы в темнице, и прежде чем человек был в раю, они пребывали с разумными тварями на небесах. Отсюда, впоследствии, в утешение своё душа говорит в псалмах: прежде даже не смиритимися, аз прегреших (Пс. 118:67) и: обратися душе моя в покой твой (Пс. 114:7) и ещё: изведи из темницы душу мою (Пс. 141:8), и прочее подобное этому. В-третьих, что говорит, что и диавол и демоны некогда принесут покаяние и в последнее время будут царствовать со святыми. В-четвертых, что ризы кожаные по его толкованию суть тела человеческие, которыми Адам и Ева облечены были по грехопадении и изгнании из рая, и нет сомнения, что прежде в раю они были без плоти, жил и костей. В-пятых, весьма ясно отрицает воскресение плоти с возсоединением членов и с полом, которым мы мужчины отличаемся от женщин,– отрицает как в объяснении первого псалма, так и во многих других трактатах. В-шестых, что рай так аллегоризирует, что уничтожает историческую истину, вместо деревьев разумея ангелов, вместо рек небесные добродетели, и тропологическим объяснением уничтожает всё содержание рая. В-седьмых, что воды, о которых в Писании говорится как о превыше-небесных, он считает святыми и высшими силами, а воды, которые над землёю и под землёю,– противными и демонскими. В-восьмых, что в заключение выставляет против него,– то, что говорит, будто образ и подобие Божие, по которому создан был человек, потерян им и после рая не существовал в человеке.

Вот стрелы, которыми тебя пронзают, вот копья, которыми уязвляют тебя во всей церкви, исключая того, который, припав к ногам твоим, представляя тебе святую седину и отложив на время преимущество священства, умоляет тебя о твоём спасении и говорит тебе такими словами: «Возлюбленнейший! дай мне и себе радость твоего спасения, как написано, от рода развращенного и отступи от ереси Оригена и всех ересей». И ниже: «Из-за защиты ереси возбуждая против меня ненависть, вы разрываете любовь, которую я имел к вам, настолько, что заставили нас раскаиваться, зачем мы имели общие с вами, которые так защищаете заблуждения и мнения Оригена». Скажи мне, изрядный совопросник, на какие из восьми глав ты ответил? Пока умалчиваю о прочих. Первое оное богохульство, что ни Сын Отца, ни Сына Дух Святой не может видеть – какими ты поразил стрелами? «Веруем, говорит, что Святая и покланяемая Троица есть одного и того же существа и совечна, одной и той же славы и божества, анафематствуя тех, кои говорят о чём-нибудь великом или малом, или неравном, или видимом в божестве Троицы. Но как Отца называем безтелесным, невидимым и вечным, так безтелесным, невидимым и вечным называем Сына и Духа Святого». Если бы ты этого не говорил, то не держался бы церкви; и однако я не жалуюсь, если ты не сказал этого прежде, не буду разсказывать, любил ли ты тех, кои проповедывали это, с кем ты был, когда говорящие это терпели ссылку, кто, в то время когда пресвитер Феона проповедывал в церкви, что Дух Святой есть Бог, зажал уши и с своими сообщниками бежал вон из церкви, чтобы только не слышать этой очистительной жертвы. Не медля, говорит, хочу быть верным, хотя поздно обратившись. Презренный Претекстат, который, быв назначен консулом, умер, человек богохульный и почитатель идолов, имел обыкновение в шутку говорить папе Дамасу: сделайте меня епископом города Рима, и я сейчас сделаюсь христианином. Зачем длинною речью и изворотливыми периодами доказываешь мне, что ты не арианин? Или скажи, что тот, кто обличается, не говорил этого, или если сказал это, то осуди за то, что сказал. Хочешь знать, какова должна быть ревность право верующих?– послушай апостола: и аще мы, или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет (Гал. 1:8). Чтобы ослабить вину, и скрывая имя виновного, как будто всё благополучно, и никто не обвиняется в богохульстве, ты искусною речью излагаешь мне безукоризненную веру. Скажи тотчас же, пусть так и начинается послание твоё, анафема тому, кто дерзнул сказать это. Чистая вера не терпит медлительности. Как только появится скорпион, его тотчас же должно растоптать. Давид, бывший по сердцу Господа, говорит: не ненавидящия ли тя, Господи, возненавидех, и о вразех твоих истаях; совершенною ненавистию возненавидех я (Пс. 138:21–22). Если бы я услышал такие слова от отца, если бы от матери, если бы от брата, то растерзал бы богохульные уста как у бешенной собаки и прежде всех была бы моя рука на них. Те, кои сказали отцу и матери: не знаем вас, те исполнили волю Господа. Кто любит отца или матерь больше Христа, тот не достоин Его (Мф. 10:37).

Против тебя говорят, что учитель твой, которого ты называешь православным, которого всеми силами защищаешь, сказал: «Сын не видит Отца, и Сына не видит Дух Святый»: и ты мне говоришь «невидимый Отец, невидимый Сын, невидимый Дух Святый», как будто и ангелы и херувимы и серафимы по природе своей не невидимы для глаз наших. Вот Давид сомневаясь и в том, видит ли он небеса, говорит: узрю небеса, дела перст твоих (Пс. 8:4), увижу, а не вижу. Увижу, когда откровенным лицом буду созерцать славу Господа, а теперь отчасти видим и отчасти разумеем (1Кор. 13:9). Спрашивают, видит ли Сын Отца,– а ты говоришь: «Отец невидим». Разсуждают, видит ли Сына Дух Святой,– а ты отвечаешь: «Сын невидим». Вопрос идет о том, Троица видит ли себя взаимно; уши человеческие не могут выносить такого богохульства, а ты говоришь: «Троица невидима». Пускаешься в другие песни, разглагольствуешь о том, о чём никто не спрашивает. Слушателя увлекаешь в другую сторону, чтобы не говорить о том, о чём спрашивают. Но это говорится излишне. Уступаем тебе, что ты не арианин, даже более, – что ты никогда не был им. Соглашаемся, что в изложении первой главы против тебя нет никакого подозрения и что ты говорил всё чисто, всё искренно; с такою же искренностию и мы говорим с тобою. Разве папа Епифаний обвинял тебя в том, что ты был арианином? Разве он укорил тебя в ереси Евномия ἀθέον (безбожного) или Ария? Чрез всё послание проходит жалоба на то, что ты следуешь заблуждениям Оригеновских мнений и имеешь некоторых сообщников этой ереси. Зачем, когда тебя спрашивают об одном, отвечаешь другое, и говоришь как будто с дураками,– умалчивая об обвинениях, содержащихся в послании, разсказываешь, что ты говорил в церкви в присутствии Епифания? От тебя требуют исповедания веры, а ты, вопреки желанию, предлагаешь свои красноречивейшие трактаты? Прошу тебя, читатель,– помятуя суд Господень и зная, что ты будешь судим по твоему суду, не потворствуй ни мне, ни моему противнику и смотри не на лица состязающихся, но на дело. Итак будем говорить, что начали.

Ты пишешь в послании своём, что прежде чем Павлиниан сделался пресвитером, папа Епифаний никогда не сносился с тобою относительно заблуждения Оригена. Первый сомнительный пункт, и я спорю о лицах. Он говорит, что он упрекал, ты отрицаешь; он представляет свидетелей, ты не хочешь слышать представленных. Он упоминает, что было и другое сношение; ты отрицаешь и то и другое; он посылает тебе письмо чрез своего клирика, требует ответа: ты молчишь, пикнуть не смеешь, и вызываемый на суд в Палестине, говоришь Александрии. Между им и тобою, которому хотел бы я верить, не моё дело быть адвокатом. Думаю, что против такого и столь знаменитого мужа и ты сам не осмеливаешься приписывать себе правоту, а ему ложь. Но может быть, каждый из вас говорит сам за себя. Тебя самого вызову свидетелем против тебя. Ибо, если не было никакого спора о догматах, если ты не возмущал спокойствия старца, если он тебе ничего не отвечал, то какая была надобность тебе, человеку не слишком красноречивому, в одном церковном трактате разсуждать о всех догматах: о Троице, о принятии тела Господня, о кресте, об аде, о природе ангелов, о состоянии душ, о воскресении Спасителя и нашем – писать о том, что может быть ты забыл, безстрашно говорить в присутствии всех и такого и столь великого мужа, и всё сеять вместе на одном поле, без промежутков? Где древние учители церкви, которые во многих книгах едва могли развивать по одному вопросу? Где сосуд избранный, труба Евангелия, рыкание льва нашего, река красноречия христианского, который более удивляется тайне, прежде неведомой родам, и глубине богатства премудрости и разума Божия, чем высказывает её (Рим.11:33; Кол. 1:26)? Где Исаия, указующий Деву, который, изнемогая в одном вопросе, говорит: род же Его кто исповесть? (Ис. 53:8). В наши времена нашелся невеликий человечек, который одним поворотом языка яснее солнца объясняет все вопросы церкви. Если прежде никто не спрашивал и всё было спокойно, то неразумно захотел ты подъять столько трудов препирательства. Если уже тогда говорил ты для удовлетворения запросов касательно веры, то причина раздора не в рукоположении пресвитера, который, как известно, посвящен гораздо позже. Ты обманул отсутствующих, и послание твое льстит чужим ушам.

Мы были здесь, все знаем, когда против Оригена в твоей церкви говорил папа Епифаний, когда под его именем бросались стрелы в вас. Ты и хор твой, гримасничая собачьею пастью и ноздрями, почесывая головы, минами говорили, что старик-де сумасбродствует. Не приказал ли ты, послав архидиакона ко гробу Господню,– чтобы разсуждающий об этом замолчал? Какой епископ когда-нибудь давал такое приказание своему пресвитеру пред народом? Когда от места воскресения вы шли к месту креста и к нему собралось множество народа всякого возраста и пола, принося детей, целуя ноги, хватаясь за одежды его, и когда он не мог идти, но в одном месте едва выдерживал волны налегающей на него толпы, ты, мучимый завистью, не кричал ли тогда на славного старца? Ты не постыдился в глаза сказать ему, что он по собственному желанию и нарочито медлил. Припомни, пожалуйста, тот день, когда собравшийся народ до седьмого часа удерживала одна надежда слушать потом Епифания:- что ты тогда проповедывал? Конечно, с гневом и негодованием говорил ты против антропоморфитов, которые в невежественной простоте думают, что Бог имеет члены, о которых говорится в божественных книгах; но глаза и руки и всё тело ты обращал к старцу, желая бросить на него подозрение в глупейшей ереси. После того как утомлённый, с засохшими устами, откинув назад голову и с дрожащими губами ты замолчал и наконец исполнилось желание всего народа, что сделал тебе помешанный и глупый старик? Он встал, чтобы показать, что он будет говорить немного, и, сделав церкви приветствие словом и рукою¹, сказал: «Всё, что сказал собранию брат, по возрасту сын мой, против ереси антропоморфитов, сказал хорошо и православно, и всё это осуждается и моим голосом. Но требуется, чтобы, как мы осуждаем эту ересь, так осуждали и превратные мнения Оригена». Думаю, что ты помнишь, какой последовал общий смех, какие восклицания. Об этом-то ты в послании своём говоришь, что он проповедывал народу, что хотел и как хотел, иначе: сумасбродствовал говоривший в твоем царстве против твоего мнения. Что хотел и как хотел. Или хвали или брани. Зачем и здесь поступаешь двусмысленно? Если было хорошо проповедуемое им, зачем не заявляешь прямо? Если худо, почему не упрекаешь решительно? Но посмотрим, как столп истины и веры, осмеливающийся говорить о столь великом муже, будто он говорил народу, что хотел,– посмотрим, как он, благоразумно и скромно, как смиренно говорит о себе самом. «Когда, говорит, и мы однажды прежде его, в слух его и всей церкви проповедывали и вызывало к этому рядовое чтение (Евангелия), то о вере и всех церковных догматах мы сказали то, чему и всегда, благодатию Божиею, непрестанно учили в церкви и при оглашениях».

Скажи мне, что это за самоуверенность, что за надменность? Все философы и ораторы порицают Горгиаса Леонтинского за то, что он, поставивши публично кафедру, осмелился обещать, что он будет отвечать, о каком бы кто ни спросил его предмете. С какою силою и негодованием я упрекал бы тебя за твое показание, если бы меня не обуздывало почтение к священству и уважение к имени и если бы я не знал оного апостольского изречения: не ведах, братие, яко архиерей есть: писано бо есть: князю людей твоих да не речеши зла (Деян. 23:5; Исх. 22),– хотя ты сам умаляешь достоинства твоего имени, когда делом и словом унижаешь отца почти всех епископов и памятник древней святости. Ты говоришь, что однажды, когда вызывало рядовое чтение, в слух его и всей церкви ты разсуждал о вере и всех церковных догматах. Теперь можно подивиться Демосфену, который превосходную речь против Эсхина обработывал, говорят, в течение долгого времени. Напрасно подозреваем Туллия: потому что Корнелий Непот говорит, что в его присутствии, в тех же почти выражениях, как она (речь Демосфена против Эсхина) издана, она была сказала (Цицероном) в защиту Корнелия, трибуна злоумышленника. Вот наш Лизий, вот Гракх, и – чтобы что-нибудь прибавить из новейших – Квинт Атерий, который всегда готов был говорить, так что без суфлера не мог молчать, и о котором цезарь Август прекрасно сказал: «Квинта нашего нужно затормозить».

Кто из умных и здоровых головою будет уверять, что в одном церковном трактате он сказал о цели проповеди и о всех церковных догматах? Прошу тебя указать мне, какое это такое чтение, соединяющее в себе всю сущность Писаний, которое дало тебе повод вдруг низойти до опасности умопомешательства? И если бы тебя не одолевал поток красноречия, тебе можно было бы доказать, что ты не мог зараз говорить о всех догматах. Но что это? ты одно обещаешь, а другое делаешь. У нас таков обычай, что имеющим креститься мы в течении сорока дней публично сообщаем святую и поклоняемую Троицу². Если рядовое чтение вызвало тебя сказать о всех догматах в один час, то какая надобность раскрывать учение в продолжение сорока дней? А если ты высказывал то, что говорил в течение всей четыредесятницы, то каким образом тебя одно чтение побудило говорить в один день о всех догматах? Но и здесь он говорит двусмысленно: потому что может быть, что то, что он обыкновенно передавал в церкви имеющим креститься в течении сорока дней,– всё это он обнял по поводу одного чтения. Ибо одно и тоже красноречие может выражать как немногое во многих словах, так и многое в немногих. Но и то даётся понимать, что после того как его вызвало одно чтение, возгоревшись ревностию учительства, он никогда не умолкал в течение сорока дней, и праздный старик, зависевший от его уст, желая узнать неслыханные вещи, пал почти сонный. Как бы то ни было, всё нужно терпеть; может быть, и это наивно высказал он по своему обычаю.

Изложим остальное, где он, после лабиринтов извивистого препирательства, представляет не сомнительную, а ясную мысль, и удивительные разсуждения свои заключает таким окончанием: «Когда мы в присутствии его высказали это, и ради чести, которую мы ему оказали выше всякой меры, он сам вызван был говорить: то он одобрил нашу проповедь и подивился ей и объявил всем, что это вера кафолическая». Насколько почтения ты оказал ему выше всякой меры, это доказывают оказанные ему выше всякой меры оскорбления,– когда чрез архидиакона ты приказал ему молчать и упрекал в честолюбии, когда он замедлил в толпе народа. Настоящее говорит о прошедшем. Он с того времени в течение трех лет держит про себя свои обиды, и, оставляя в стороне личные неприятности, требует только исправления в вере. А ты, богатый средствами и которому доставляет доходы благочестие всего мира, туда и сюда разсылаешь тех весьма важных послов своих, и покоющегося старца вынуждаешь к ответу. И поистине тому, которого ты так обезчестил, было справедливо похвалить твои слова, особенно то, что было сказано без приготовления. А так как люди обыкновенно иногда хвалят то, чему не сочувствуют, и чужой глупости удовлетворяют не заслуженными похвалами, то он не только похвалил твои слова, но и подивился им, и, чтобы чудо было не малое, всему народу объявил, что эти слова православны. Как справедливо это сказал он,– тому и мы свидетели, которые слышали, к которым он, смущенный твоими словами, пришёл, в отчаянии говоря, что он напрасно вошел в общение с тобою; и когда весь монастырь просил его возвратиться к тебе из Вифлеема, то, уступив просьбам столь многих, так возвратился к тебе вечером, что в полночь убежал. Это доказывает и письмо к папе Сирицию, которое если ты прочитаешь, то увидишь, как он удивлялся словам твоим и объявлял их кафолическими. Но мы занимаемся пустяками и в длинной речи плетём бабьи сказки.

Перейдем ко второму вопросу, в котором, как будто его ни в чём не упрекали, он притворяется безпечным и спокойно спящим, чтобы заставить спать читателей. «Но и о прочем, относящемся к вере, была у нас речь, то есть, что творец всего видимаго и невидимаго, небесных сил и земных тварей, есть один и тот же Бог, то есть св. Троица, как говорит блаженный Давид: словом Господним небеса утвердишася и духом уст Его вся сила их (Пс. 32:6), что, в частности, показывает и творение человека. Ибо Он же самый есть Тот, Который, взяв персть от земли, образовал человека, и по благодати собственнаго вдуновения, даровал душу разумную и свободного произволения,– не часть некую своей природы (по мнению некоторых, нечестиво проповедующих это), но собственное свойство. И о святых ангелах так же веруют, по слову божественнаго Писания, которое говорит о Боге: творяй ангелы своя духи и слуги своя пламень огненный (Пс. 103:4), относительно которых веровать, что они по природе неизменяемы, не позволяет нам Писание, говоря: ангелы же, несоблюдшыя своего начальства, но оставльшыя свое жилище, на суд великаго дне, узами вечными под мраком соблюде (Иуд. 1:6), поскольку они изменились, и мы знаем, что из собственнаго достоинства и славы они более перешли в разряд демонов. А что души людей происходят из падения ангелов или из обращения – этому мы никогда и не веровали и не учили (ибо да не будет сего!) и исповедуем, что это чуждо церковнаго проповедания».

Мы спрашиваем: прежде чем человек был в раю и Адам образован был из земли, души были ли в числе разумных тварей, имели ли собственное состояние, жили ли, действовали ли, и разделялись ли на разряды, и справедливо ли учение Оригена, который сказал, что все разумные твари, безтелесные и невидимые, если будут нерадивы, мало по малу ниспадают на низшее, и сообразно с качествами мест, в которые ниспадают, принимают себе тела, например, сначала эфирные, потом воздушные; и когда они достигли ближайших в земле областей, то облечены были более грубыми телами, наконец соединены с человеческою плотью, и что самые демоны, которые по собственному произволу с князем своим диаволом отступили от служения Богу, если мало по малу начнут исправляться, облекаются человеческою плотию, так что наконец покаявшись, после воскресения, тем же круговращением, каким они перешли в плоть, возвращаются в области близкие к Богу, освободившись даже от воздушных и эфирных тел, и тогда преклонит колена Богу всё, из небесных и земных и преисподних, и будет Бог всяческая во всех? – Итак, когда вопрос идет об этом, зачем ты, опустив то, из-за чего препираются, выходя из арены и места борьбы, останавливаешься на сторонних и очень отдаленных вопросах?

Ты веруешь, что все видимые твари создал один Бог: это исповедует и Арий, который говорит, что всё сотворено чрез Сына. Если бы тебя обличали в ереси Маркиона, которая, внося одного Бога благого, а другого правосудного, учит, что первый есть творец невидимого, а последний видимого, то ты прямо удовлетворил бы меня по вопросу подобного рода. Ты веруешь, что творческое начало всего есть Троица. Это отрицают ариане и полуариане, богохульствуя, что Дух Св. есть не творец, а сотворенное. Но кто тебя в это время признаёт арианином? Ты говоришь, что души человеческие не суть часть природы Божией, как будто теперь Епифаний назвал тебя манихеем. Ты гнушаешься тех, кои учат, что души делаются из ангелов, и говорят, что их падение есть наша природа. Не извращай того, что знаешь, и не выдумывай с простотою, которой ты не имеешь: Ориген никогда не говорил, что души делаются из ангелов, когда он учит, что сами ангелы – имя должности, а не природы. Ибо в книгах περί ἀρχῶν он говорит, что и ангелы и престолы, и господства, и силы, и владыки мира и тьмы, и всякое имя, именуемое не только в настоящем веке, но и в будущем,– суть души тех тел, которые приняли или по воле или по служению. Даже самое солнце и луна, и хор всех звёзд суть души разумных некогда и безтелесных тварей, которые, ныне подчинённые суете, т.е. огненным телам, которые мы, неразумные и невежды, называем светилами мира, освободятся от рабства тлению в свободу славы чад Божиих. Поэтому и вся тварь совоздыхает и болезнует. И апостол скорбит, говоря: окаянен аз человек, кто мя избавит от тела смерти сея? (Рим. 7:24). Не время теперь писать против мнения язычников, и в частности Платона. Думаю, что мысль ума моего для мудрых изложена за десять почти лет пред сим в комментариях на Екклесиаст и в объяснении послания к Ефесеям.

Я прошу теперь о том, чтобы ты, говорящий столь многое и в одном трактате решающий все вопросы, отвечал требующим краткого и решительного мнения. Когда Бог образовал человека из земли и благодатию собственного дуновения дал ему душу: то была ли и существовала ли прежде, и где находилась эта душа, которая впоследствии дарована божественным дуновением,– или она силою Божиею начала существовать и жить в шестой день, когда тело было образовано из земли? Об этом ты умалчиваешь, и, прикидываясь незнающим, о чём спрашивают, занимаешься сторонними вопросами. Оставляешь нетронутым Оригена, и разражаешься против Маркиона, Аполлинария, Манеса, Ария и нелепостей прочих еретиков. У тебя просят руки, а ты протягиваешь ногу; и однако скрытно проводишь мнение, которого ты держишься. Нас, простаков, удовлетворяешь в такой степени, чтобы не обидеть совершенно и своих.

Ты говоришь, что из ангелов делаются более демоны, чем души, как будто и сами демоны по Оригену не суть души воздушного тела, и из демонов не могут сделаться впоследствии душами человеческими, если будут исправляться. Ты пишешь, что ангелы изменяемы, и под тем, что благочестиво, вводишь и то, что нечестиво; так что чрез многие периоды души делаются не из ангелов, а из тех названий, в какие превратились бывшие прежде ангелами. Хочу уяснить то, что говорю. Представь, что кто-нибудь, лишенный за свой проступок трибунского достоинства, чрез все должности придворной военной службы низведён до звания рядового;– неужели из трибуна он прямо делается рядовым? Нет, но сначала примицерием, потом сенатором³, двусотником, сотником, биархом⁴, цирцитором⁵, всадником, наконец рядовым, и хотя бывший некогда трибуном оказывается рядовым, однако из трибуна он сделался не рядовым, а примицерием. Ориген учит, что разумные твари по лестнице Иакова нисходят мало по малу до низшей ступени, то есть до плоти и крови, и что не может быть, чтобы кто-нибудь от ста вдруг ниспал к единице, как только если чрез все числа, как чрез ступени лестницы, он пройдет даже до последнего, и столько переменит тел, сколько переменит жилищ от неба до земли. Таковы-то ваши хитрости и фокусы, с которыми вы называете нас Пелусиотами и безсловесными и душевными людьми, ибо мы не принимаем, яже суть духа. Вы, иерусалимляне, даже ангелов осмеиваете. Ваши мистерии выставляются на показ, и христианским ушам проповедуется догмат, составленный из басней язычников. То, чему ты удивляешься, мы давно отвергли у Платона. А отвергли потому, что приняли неразумие Христово. Приняли неразумие Христово потому, что неразумное Божие мудрее человек есть. Христиане и священники Божии не стыдятся, как будто дело идет о предметах шуточных, прикрываться двусмысленными словами и колебаться в неопределённых мыслях, которыми вводится в заблуждение более говорящий, чем слушающий (1Кор. 1:25).

Один из вашего хора, когда я допытывался, чтобы он сказал мне – как он думает о душе, существовала ли она прежде тела или не существовала,– отвечал, что существовали вместе и тело и душа. Знал я, что человек еретик прибегает в своих словах к уловкам. Наконец я нашёл, что он говорит, что душа с того времени названа душою, как она одушевила тело, а прежде называлась или демоном, или ангелом сатаны, или духом любодеяния, или напротив – господством, властию, духом правителем или вестником. Если душа была в каком-нибудь звании и чине и прежде чем был образован Адам в раю, и жила, и в чём-либо проявляла свою деятельность (ибо безтелесную и вечную душу мы не можем мыслить бездеятельною и оцепенелою на подобие соней), то необходимо, чтобы предшествовала какая-либо причина, по которой она, быв прежде без тела, потом облечена была телом. И если душе свойственно быть без тела, то следует, что быть в теле противно её природе. Если быть в теле противоестественно, то следовательно, воскресение тела будет противоестественно. Но воскресение не будет противоестественно; следовательно, по вашему мнению, тело, которому воскресать противоестественно, не будет иметь души.

Ты говоришь, что душа не есть от существа Божия. Хорошо. Ибо ты осуждаешь нечестивейшего Манеса, которого и называть есть осквернение. Ты говоришь, что души не делаются из ангелов. Несколько успокоились, хотя знаю, в каком смысле ты сказал это. Итак, узнавши, что ты отрицаешь, хотим знать, чему ты веруешь. «Взяв,– говоришь ты,– персть из земли, Бог образовал человека и благодатию собственного дуновения даровал ему душу разумную и свободной воли,– не часть некую своей природы (по мнению некоторых, которые нечестиво проповедуют это), но своё свойство». Смотрите, каким обходом он высказывает не тο, о чём мы спрашиваем. Мы знаем, что Бог образовал человека из земли, знаем, что Он вдохнул в лице его, и стал человек в душу живу, не безызвестно нам и то, что душа разумна, имеет свободную волю, знаем так же, что это свойство Божие. Никто не сомневается, что Манес заблуждается, говоря, что она есть существо Божие. Я теперь спрашиваю о том – эта душа, свойство Божие, душа с свободною волею и разумная, и не от существа Творца,– эта душа, когда сотворена,– в то ли время, когда из персти создан человек и вдунуто в лице его дыхание жизни, или существовавшая прежде и бывшая и действовавшая среди разумных и безтелесных тварей, она потом была дарована дуновением Божиим? Тут ты молчишь, тут прикидываешься простецом, и под словом Писания скрываешь то, чего нет в мысли Писания. В том месте, где ты говоришь о том, о чём никто не спрашивает,– что она не есть некая часть божественного существа (по мнению некоторых, нечестиво проповедующих это), ты скорее должен был сказать тο, о чём все спрашиваем – что она не есть та, которая была прежде, не та, которую Бог создал прежде, которая долго уже жила между разумными и безтелесными и невидимыми тварями. Ничего такого ты не говоришь, выставляешь нам Манеса и скрываешь Оригена, и как малым детям, когда они просят есть, няньки дают какие-нибудь игрушки, чтобы отвлечь их мысли, так и ты нас, простаков, отклоняешь к другим предметам, чтобы, увлекшись новостию другого лица, мы не просили, чего хотим.

Положим, ты не говоришь этого, и твоя простота не имеет в себе ничего, о чём бы ты умалчивал с хитростию. Так зачем же, начав однажды говорить о душе и о столь важном предмете трактовать от начала создания человеческого,– зачем ты, не решив вопроса, вдруг переходишь к ангелам и раздаянию тела Господня и, оставив на виду столь важный спорный пункт, позволяешь нам в сомнении подозревать в тебе нечистые мысли? Если дуновение Божие (чего ты не хочешь, и что теперь оставляешь под сомнением) есть начало человеческой души: то откуда получила душу Ева, в лице которой Бог не вдыхал? Оставлю Еву, которая, в образ церкви быв создана из ребра мужа, не должна чрез столько веков терпеть укоризны от своих потомков. Каин и Авель, первые из первых людей, откуда получили души? Наконец весь род человеческий какому началу обязан происхождением душ? Неужели по передаче, подобно безсловесным животным, так что как тело от тела, так и душа раждается от души? или разумные твари, в следствие желания тел мало по малу ниспавшие до земли, наконец были соединены и с человеческим телом? Или действительно (что согласно с учением церкви) по словам Спасителя: Отец мой доселе делает, и Аз делаю (Ин. 5:17) и как говорит Исаия: творяй дух человека в нем, и как говорится в псалмах: создавши на едине сердца их (Пс. 32:15) – Бог постоянно творит души, и Тот, для Которого захотеть значит сотворить, не перестает быть и творцом? Знаю, что обыкновенно говорите вы против этого, и выставляете против нас прелюбодеяния и кровосмешения: спорить об этом слишком долго и не позволяет краткость времени. То же самое возражение может быть обращено и против вас, и всё, что кажется недостойным в отношении к Творцу настоящего времени, то же самое не недостойно и когда Он дарует душу (Адаму). Рождение от прелюбодеяния вина не того, кто родится, но того, кто раждает. Как на поле грешит не земля, которая согревает, не семя, которое бросается в борозды, не влага и теплота, под влиянием которых семя даёт из себя растение (а напрмер, вор и разбойник, который обманом или силою похищает посеянное), так и при рождении людей земля, то есть матка, берёт то, что дается ей, и принятое согревает, согретое облекает плотию, облеченное плотию разделяет на члены. И среди оных тайных узких проходов чрева всегда действует рука Божия: и один и тот же есть Творец и тела и души. Не унижай благости скудельника твоего, который слепил тебя и сделал, как захотел. Он – Божия сила и Божия премудрость, которая во чреве Девы создала себе дом (Евр. 19). Иеффай, поставленный апостолом в числе святых мужей, есть сын блудницы. Но внимай, от Ревеки и Исаака родился Исав, косматый как духом, так и телом,– как будто добрая пшеница вырождается в куколь и плевелы, ибо причина пороков и добродетелей заключается не в семенах, а в воле рождающегося. Если унизительно родиться в телах человеческих: то каким образом Исаак (Быт. 18) Самсон (Суд. 13), Иоанн Креститель родятся по обетованию? Понимаешь, что значит смело и свободно исповедывать свою веру? Считай меня неправым, я открыто говорю, что думаю. Так и ты или свободно признай наше, или твёрдо говори своё. Не ставь себя в моём строю, чтобы, прикидываясь простаком, иметь возможность, если захочешь, поразить противника твоего с тыла. Не время теперь писать против мнений Оригена: это мы посвятим, если Христос даст жизнь, другому труду. Теперь вопрос в том, ответил ли обвиняемый на вопросы, и искренен ли и прям ли его ответ.

Отсюда перейдём к пресловутому вопросу о воскресении плоти и тела, причём я опять прошу тебя, читатель, быть уверенным, что я говорю, а ты должен слушать со страхом и судом Божиим. Ибо я не настолько глуп, чтобы искать повода к обвинению, если в его изложении вера чистая и нет никакого подозрения в неправомыслии,– не настолько глуп, чтобы, желая другого уличить в неправде, самому быть уличённым в клевете. Итак прочитай о воскресении тела нижеследующее, и, прочитав и одобрив (потому что я знаю, оно понравится несведущим) воздержись от суждения, обожди несколько, и отложи приговор до конца нашего ответа, и если тебе и после того это будет нравиться, тогда укоряй нас в клевете. «Исповедуем и страдание Его на кресте и смерть, и погребение, которое всё сохранило, и воскресение – истинно, а не мнимо; Он, первенец из мертвых, положенные во гробе и воскрешенные начатки состава тел наших возвел на небо, в воскресении собственнаго тела подавая надежду воскресения нам, почему и все мы уповаем воскреснуть из мертвых так же, как Он воскрес,– не в других каких-либо сторонних и чуждых телах, которые являются в привидении, но как Он сам воскрес в том теле, которое было у нас сокрыто во святом гробе, так и мы уповаем воскреснуть в тех самых телах, которыми мы теперь облечены и в которых теперь погребаемся, в том же разуме и в такой же видимой форме. Ибо, по апостолу, сеемое в тлении возстает в нетлении и сеемое в безчестии, возстанет в славе. Сеется тело душевное, возстанет тело духовное (1Кор. 15:42–44); уча об этом, и Спаситель сказал: сподобльшиися век он улучити и воскресение еже от мертвых, ни женятся, ни посягают: ни умрети бо к тому могут; «но будут как ангелы Божии, так как они сыны воскресения» (Лк. 20:35–36).

Опять в другой части послания, то есть в конце своих разсуждений, чтобы обольстить уши несведущих, славу и величие воскресения не ясно изображает в таких двусмысленных выражениях: «Но не опустили мы и о втором славном пришествии Господа нашего Иисуса Христа, который приидет во славе своей судить живых и мертвых: ибо Он сам возбудит всех мертвых и поставит пред свое судилище, и каждому воздаст сообразно с тем, что он сделал чрез тело или доброе или злое, то есть или получит награду в теле за то, что жил свято и праведно, или будет осужден за то, что работал похотям и неправдам». В этом отделении мы видим доказательство того, что читаем в Евангелии, – что при конце мира, аще возможно (Мф. 24) соблазнятся и избранные. Неучёный народ слышит о мертвых и погребенных, слышит о воскресении мертвых истинно, а не мнимо, слышит, что начатки состава наших тел в теле Господа возведены на небо, слышит, что воскреснут не в сторонних и чуждых телах, которые являются в призраке, но как Господь воскрес в теле, которое у нас лежало во святом гробе, так и мы в день суда воскреснем в тех же самых телах, которыми облечены и в которых погребаемся. И чтобы кто не счёл этого недостаточным, в последней главе прибавляет: «И каждому воздаст сообразно с тем, что сделал чрез тело или доброе или злое, то есть или получит награду в теле за то, что жил целомудренно и праведно, или будет осужден за то, что работал похотям и неправдам». Слушая это, необразованный народ в этом треске выражений: мертвые, погребенное тело, воскресение – не подозревает никакой хитрости, никаких ков. Он верит, что так и есть, как говорится, потому что уши народа святее, чем душа священника.

Опять и опять прошу тебя, читатель, потерпеть и поучиться тому, чему и я научился терпением; и однако прежде чем я раскрою драконов облик, и вкратце изложу мнение Оригена о воскресении (потому что, если ты не увидишь яда, то не будешь в состоянии узнать сильного противоядия), тщательно заметь и внимательно посчитай вот что: девять раз называя воскресение тела, он ни разу не сказал плоти: у тебя должно возникнуть подозрение, что он нарочито обходил это выражение. Ориген в очень многих местах, и преимущественно в четвертой книге о воскресении, и в изложении первого псалма и в Строматах говорит, что в церкви держится заблуждение двоякого рода – наше и еретическое,– «что мы, простецы и плотолюбцы (pliilosarcas), говорим, что в последний день воскреснут те же кости и кровь и плоть, то есть лицо и члены и остов всего тела, для того, то есть, чтобы ногами ходить, работать руками, видеть глазами, ушами слышать, носить ненасытное чрево и желудок, переваривающий пищу; а из этого следует, что мы, верующие этому, говорим, что нам нужно будет и есть, и пить, и извергать испражнения, испускать влагу, жениться, родить детей. Ибо зачем родотворные члены, если не будет брака? зачем зубы, если не нужно будет жевать пищу? зачем чрево и пища, если, по апостолу, и то и эта упразднятся, как и еще взывает он: плоть и кровь царствия Божия не наследуют, ниже тление нетления?» (1Кор. 15:50) Это, утверждает он, говорим мы, наивные и простаки. «А еретики, в числе которых находятся Маркион, Апеллес, Валентин, Манес – имя безумия⁶ – совершенно отрицают воскресение и плоти и тела и спасение усвояют только душе и (утверждают, что) напрасно мы говорим, что мы воскреснем по подобию Господа, когда и сам Господь воскрес в призраке, и не только воскресение Его, но и самое рождение τῷ δοκεῖν, т.е. более мысленно казалось, чем было⁷. А ему (говорит он) не нравится ни то, ни другое мнение и он бежит как от наших плотей, так и от призраков еретиков, потому что то и другое – противоположные крайности, когда одни хотят быть тем же, чем были, а другие совершенно отрицают воскресение тел. Есть, говорит он, четыре стихии, известные и философам и врачам, из которых составлены все вещи и человеческие тела,– земля, вода, воздух и огонь. Земля признается в твердых частях тела, воздух в дыхании, вода во влаге, огонь в теплоте. Итак, когда душа, по определению Божию, оставит сие бренное и холодное тело, то мало по малу все возвращается к начальным субстанциям: твердые части тела разлагаются в землю, дыхание смешивается с воздухом, влага возвращается в вместилища воды, теплота улетает в воздух. И как, если бы секстарий⁸ молока или вина ты вылил в море и захотел опять отделить смешанное с водою, то хотя вылитое вино и молоко не погибло, однако же нельзя отделить от воды вылитого: так и субстанция плоти и крови, хотя не погибает в первичных элементах, однако не возвращается в прежний состав и не может быть совершенно такою же, какова была». А когда говорится это, то твёрдые мускулы, жидкая кровь, грубые нервы, переплетённые жилы, твёрдые кости (в воскресении) отрицаются.

«Мы в ином смысле исповедуем воскресение тех тел, которые положены были в гробах и разложились в прах: что тело Павла и будет Павловым и Петра Петровым и каждаго будет телом каждаго, ибо несообразно, чтобы души грешили в одних телах, а мучились в других, и не свойственно праведному Судии, чтобы проливали кровь за Христа одни тела, а увенчивались другия». Кто, слыша это, подумает, что он отрицает воскресение плоти? «При том, говорит он, в каждое семя Создателем Богом вложена некая основа, которая в элементах сердцевины содержит будущие составы растения. И как в семени хотя такая громадность дерева, ствол, сучья, плоды, листья не заметны, но тем не менее существуют в первооснове семени, которую греки называют σπερματικόν λόγον, И как в хлебном зерне внутри есть сердцевина или жилка, которая, разложившись в земле, притягивает к себе окружающие элементы и выростает в солому, листья, колосья, и умирает одно, а воскресает другое, потому что в зерне пшеничном разлагаются не корни, ствол, листья, колосья, плева:- так и в первооснове человеческих тел существуют некие изначальные зададки (antiqua principia) воскресения, и в лоне земли согревается как бы ἐντεριώνη, то есть семя мертвых. А когда настанет день суда и во гласе Архангела и последней трубе потрясется земля, то семена тотчас придут в движение и в мгновение ока оживотворят умерших, но однако же они воскресят не те же тела и не в тех формах, какия были. Ты хочешь убедиться в истине моих слов – послушай апостола: но речет некто: како востанут мертвии, коим же телом приидут; безумне, ты еже сееши не тело будущее сееши, но голо зерно, аще случится, пшеницы, «виноградника и дерева» (1Кор. 15:36–37). И так как о зерне пшеничном и семени древесном мы отчасти уже сказали, то теперь поговорим о зерне виноградном. Зерно это мало, так что едва можно держать его двумя пальцами. Где корни? где ветвистое переплетение корней, ствола и ветвей? где тенистая листва, где красивые грозды, производящие будущия вина? Сухо то, что мы держим и едва заметно глазу; но от этого сухаго зерна, силою Божиею и действием сокрытаго в семени начала, польется пенистое вино. Признаешь ты это за деревом, а не признаешь за человеком: имеющее погибнуть украшается в такой степени; имеющее пребывать не получит снова прежняго уничижения. А ты хочешь опять плоти, костей, крови, членов, чтобы с растущими волосами нуждаться в цирюльнике, чтобы нос производил мокроты, чтобы нужно было обрезывать наросты ногтей, чтобы чрез нижния части извергались или испражнения или похоти? Если ты представляешь такия нелепости, то забываешь и о враждебной как бы плоти, в которой Богу угождать не можем, и о воскресении мертвых. Сеется в тление, востает в нетлении: сеется не в честь, востает в славе, сеется в немощи, востает в силе. Сеется тело душевное, востает тело духовное (1Кор. 15:42–44). Ныне мы глазами видим, ушами слышим, руками действуем, ногами ходим. А в оном духовном теле всецело будем видеть, всецело будем слышать, всецело будем действовать, всецело будем ходить: и преобразит Господь тело смирения нашего в сообразное телу славы Его. Когда сказал: преобразит, т.е. μετασχηματίσει, то этим отрицается разнообразие членов, которыми пользуемся теперь. Иное обещается нам духовное и эфирное тело, которое ни осязанию не подлежит, ни глазами не усматривается, ни тяжестию не обременяется, и не будет изменяться по различию мест, в каких оно будет находиться. Иначе, если будет та же плоть и тело, какия были, то опять (будут) мужщины и женщины, опять браки, у мужчин густыя брови, длинная борода; у женщин миловидныя щеки, узкая грудь, для зачатия и рождения детей – широкие живот и чресла. Воскреснут даже дети, воскреснут и старики: одни должны будут кормиться грудью, другие опираться на палки. И пусть не вводит в обман вас, о простецы, воскресение Господа,– что Он показал бок и руки, стоял на берегу, путешествовал с Клеопою и сказал, что Он имеет плоть и кости. То тело, не рожденное от семени мужескаго и похоти плоти, обладает иными преимуществами. После воскресения своего Он вкусил пищу и пил, и явился в одежде, дал себя осязать, чтобы сомневающимся апостолам внушить веру в воскресение. Однакож Он не скрывает природы воздушнаго и духовнаго тела. Ибо входит чрез запертыя двери и в преломлении хлеба изчезает из глаз. Следовательно и нам после воскресения можно будет есть и пить и после пищи извергать испражнения? И где же будет оное обетование: подобает смертному сему облещися в безсмертие? (1Кор. 15:53).

Вот вся причина, почему в изложении своей веры, для того, чтобы обмануть слух несведущих, ты девять раз называешь тело, и ни разу не называешь плоти; потому что люди думают, что ты в теле признаёшь и плоть, и что тело и плоть одно и тоже. Если одно и тоже, то не означают различнаго. Ибо я знаю, что ты скажешь: я думал, что тело тоже, что и плоть: я сказал спроста. Отчего же ты скорее не говоришь плоть, чтобы обозначить тело и безразлично не употребляешь то плоть, то тело, чтобы обозначалось тело в плоти и плоть в теле? Но поверь мне, не спроста твоё умолчание. Потому что иное значит плоть, и иное – тело. Плоть собственно та, которая обтянута кровью, жилами, костями, нервами. Телом хотя называется и плоть, но иногда обозначается эфирное или воздушное тело, которое не подлежит осязанию и зрению, хотя большею частию тело видимо и осязаемо. Стена есть тело, но не плоть; камень есть тело, но не называется плотию. Поэтому и апостол называет тела небесные и тела земные. Небесное тело – солнца, луны и звёзд. Земное – огня, воздуха, воды, земли и прочего, что без души, определяется этими элементами. Видишь ли, что мы понимаем ваши тонкости и выводим наружу тайны, которые высказываете вы на ложах и между совершенными, и которых вне стоящий народ не удостаивается слышать? Это то, что вы, приложив руку к уху и пощёлкивая пальцами, осмеивая говорите: вся слава дщери царевы внутрь (Пс. 44:14), и: введе мя царь в ложницу свою (Песн. 1:3). Ясно, для чего ты сказал о воскресении тела, а не плоти: для того, чтобы мы, простаки, думали, что ты под телом говорил о плоти, а те, кои совершенны, разумели, что под телом отрицается плоть. Наконец апостол в послании своём к Колоссаям, желая показать, что тело Христово плотяное, а не духовное, воздушное, легкое,– выразительно сказал, говоря: и вас иногда сущих отчужденных и врагов помышленьми в делех лукавых примири в теле плоти его смертию его (Кол. 1:21–22). И опять в том же послании: о немже и обрезаны бысте обрезанием нерукотворенным в совлечении тела греховнаго плоти (Кол. 2:11). Если тело означает только плоть и не есть понятие двусмысленное и не может быть притягиваемо к различным смыслам, то он совершенно излишне называет телесное и плотяное, как будто плоть не разумеется в теле.

В символе веры и надежды нашей, который, быв передан от апостолов, не написан на бумаге и чернилами, но на скрижалях сердца плотяных, после исповедания Троицы и единства церкви, всё таинство христианского догмата заключается воскресением плоти. А ты так упорствуешь на слове и повторении тела и опять тела и в третий раз тела и даже до девяти раз тела, и ни разу не называешь плотию того, что они (апостолы) всегда называют плотию, а не называют телом. Но знай, что мы понимаем и то, что тонко привносишь ты и что с благоразумною предусмотрительностию скрываешь. Ибо ты доказываешь истину воскресения теми свидетельствами, которыми Ориген отрицает, и, утверждая неверное относительно предметов сомнительных, внезапною бурею разрушаешь верный дом веры. «Сеется, – говорит, – тело душевное, возстанет тело духовное. Ибо ни женятся, ни посягают, но будут как ангелы на небесах». Какие другие свидетельства взял бы ты, если бы отрицал воскресение? Ты хочешь, как говоришь ты, исповедывать воскресение истинно, а не мнимо. Пощекотав уши несведущих, что мы воскреснем в тех же самых телах, в которых умерли и погребены – прибавь лучше и скажи вот что: как Господь после воскресения показал язвы от гвоздей на руках, показал рану от копия в боку и, когда апостолы сомневались, так как думали, что они видят призрак, сказал: осяжите мя и видите, яко дух плоти и кости не имать, якоже мене видите имуща (Лк. 24:39) и собственно Фоме: «вложи перст твой в руки мои и руку твою в бок мой и не буди неверен, но верен (Ин. 20:27), так и мы после воскресения будем иметь те же члены, которыми пользуемся теперь, те же плоть и кровь и кости, коих дела осуждаются священными Писаниями, а не природа. Наконец в книге Бытия написано: не имать Дух мой пребывати в человецех сих, зане суть плоть (Быт. 6:3). И апостол Павел о злом учении и делах иудеев сказал: не приложихся плоти и крови (Гал. 1:16). И святым, которые без сомнения были во плоти, говорит: вы же несте во плоти, но в дусе, «если однако Дух Божий живет в вас» (Рим. 8:9). Ибо говоря, что не во плоти те, которые без сомнения были во плоти, он осуждал не естество плоти, а грехи.

Истинное исповедание воскресения то, которое настолько усвояет плоти прославление, что не уничтожает её истинности. А что апостол называет тленное сие и смертное (1Кор. 15), то этим он указывает на то самое тело, то есть плоть, которая тогда была пред глазами. А что присоединяет: облещися в нетление и безсмертие, то этим говорит не то, что это облечение, т.е. одежда, уничтожает тело, которое оно украшает славою, а то, что бывшее прежде безславным делает славным, так что, сложив худую одежду смертности и нетвердости, мы облекаемся в золото безсмертия и, так сказать, в блаженство твёрдости и силы, желая не увлечься плоти, но переоблечься в славе, и стремясь переменить жилище наше, которое на небесах есть, чтобы смертное потреблено было жизнию. Конечно, переоблекается только тот, кто прежде был облечён. И Господь наш на горе преобразился во славе (Мф. 17; Мк. 9) не так, что потерял руки и ноги и прочие члены и внезапно стал вращаться в круглой форме солнца или шара, но те же члены, блистающие солнечным светом, ослепили глаза апостолов; поэтому и одежды Его изменились в белый цвет, а не в воздух, чтобы как-нибудь ты не стал утверждать, что и одежды Его были духовные. И просветися, говорит, лице Его яко солнце (Мф. 17:2). А если называется лице, то думаю, что были видимы и прочие члены. Енох преложен во плоти. Илия взят на небо плотским (Быт. 5:24; 3Цар. 2): не умершие, но уже жители рая, они имеют члены, с которыми взяты и преложены. Чему мы подражаем постом, тем они обладают в общении с Богом. Питаются хлебом небесным и насыщаются всяким словом Божиим, имея того же Господом, кого и пищею. Послушай Спасителя говорящего: «и плоть моя покоится в уповании» (Пс. 15:9) и в другом месте: плоть Его не виде истления (Деян. 2:31) и опять: узрит всяка плоть спасение Божие (Ис. 40:5). А ты постоянно унижаешь плоть? Припомни лучше Иезекииля, который, соединяя кости с костями и выводя их из гробов их и ставая на ноги, облекает их плотию и жилами и сверху покрывает кожею (Иез. 37).

Да возгремит Иов, победитель испытаний, и, оскабливая черепком гной загнившейся плоти, пусть утешается в своих несчастиях надеждою и истиною воскресения. «Кто, – говорит он, – даст мне, да напишутся речи мои и напечатаются в книге стилем железным и на доске свинцовой, или вырежутся резцом на камне? Ибо я знаю, что Искупитель мой жив и в последний день я воскресну от земли и опять облекусь кожею моею и во плоти моей увижу Бога: котораго увижу я сам, и глаза мои будут видеть, а не другой. Вложена эта надежда моя в недре моем» (Иов. 19:23 и след.). Что яснее этого пророчества? Никто так ясно не говорит о воскресении после Христа, как он прежде Христа. Он хочет, чтобы слова его оставались навсегда и для того, чтобы они не были истреблены ни от какой давности, хочет, чтобы они были вырезаны на свинцовой доске, или резцом на камне. Он надеется на воскресение, даже знает и видит, что жив Христос Искупитель его, и что в последний день он воскреснет. Ещё не умирал Господь, а ратоборец церкви видел своего Искупителя, воскресающего от преисподних. А то, что присоединяет: «и опять облекусь кожею моею и в плоти моей увижу Бога», – думаю, что говорит не как любитель плоти, которую видел гнойною и смердящею, но по вере в воскресение он презирает настоящее, утешаясь будущим. Говорит опять: «облекусь кожею моею». Где здесь земное тело? где воздушное и подобное духу и ветру? Без сомнения, где кожа и плоть, где кости и нервы, и кровь и жилы, там организм плоти, там особенность пола. «И в плоти, – говорит, – увижу Бога». Когда всякая плоть узрит спасение Божие и Иисуса Бога, тогда и я увижу Искупителя и Спасителя и Бога моего. А увижу в этой самой плоти, которая теперь мучит меня, которая теперь истаевает от болезни. Я потому увижу Бога в плоти, что все болезни мои Он исцелил своим воскресением. Не кажется ли тебе, что уже тогда Иов писал против Оригена, и за истинность плоти, в которой терпел мучения, имел другое препирательство – против еретиков? Ибо он скорбит, если он напрасно претерпел столь много, и тогда как иная плоть воскреснет духовно, эта телесно мучится. Поэтому-то он с усилием и распространением говорит, и замыкает все тайные извороты открытым голосом, говоря: «и котораго увижу я сам, и глаза мои будут видеть, а не иной». Если он воскреснет не в своем поле, если не с теми же членами, которые лежали на гноище, если откроет для лицезрения Бога не те же глаза, которыми тогда видел червей, то где же будет Иов? Отвергаешь то, в чём жил Иов, и даёшь мне пустое слово воскресающего: если хочешь возобновления корабля после кораблекрушения, то каким образом отрицаешь всё, из чего строится корабль?

Я смело буду говорить, и хотя бы вы терзали мне уста, вырывали волосы, топтали ногами, искали камней иудеев, я самым открытым образом буду исповедывать веру церкви. Без плоти и костей, без крови и членов нельзя разуметь истины воскресения. Где плоть и кости, и кровь, и члены, там необходимо должно быть и различие пола. Где различие пола, там Иоанн – Иоанн, Мария – Мария. Не бойся брака тех, кои и до смерти в поле своём жили без полового отправления. Когда говорится: «в тот день ни женятся, ни замуж не выходят» (Мф. 22:30), то говорится о тех, которые могут жениться, но не женятся. Ибо никто не говорит об ангелах: «они ни женятся, ни замуж не выходят». Я никогда не слыхал, что на небе совершаются браки духовных сил; но где есть пол, там мужчина и женщина. Поэтому и ты, хотя невольно, быв вынужден истиною, сознался и сказал: «или получит награду в теле за то, что жил целомудренно и праведно, или будет осужден в теле за то, что служил похотям и нечестию». Отбрось тело и поставь плоть,– и ты не отверг мужчины и женщины. Ибо кто живёт со славою целомудрия, не имея пола, чрез который могло быть совершено нецеломудрие? Ибо кто когда-нибудь награждал камень за то, что он пребыл девственником? Нам обещается уподобление ангелам, то есть в плоти и поле нашем нам дано будет то блаженство, в котором находятся не имеющие плоти и пола ангелы. Моё невежество так верует и так разумеет признание пола без отправлений пола, воскресение людей и уподобление их ангелам. И не покажется при этом излишним воскресение членов, которые не будут иметь своих отправлений,– когда и в этой жизни мы стремимся не исполнять отправлений членов. А уподобление ангелам не есть превращение людей в ангелов, а есть совершенство безсмертия и славы.

А те доказательства от детей и младенцев, и стариков, и пищи, и испражнений,– которыми ты пользуешься против церквей,– не твои: они получили начало из языческого источника. Ибо то же самое говорят против нас язычники. Ты, называющий себя христианином, оставь оружие язычников. Пусть лучше они научатся у тебя веровать в воскресение плоти, чем ты у них – отвергать. Или, если и ты из числа врагов, то смело объяви себя противником, чтобы принять удары язычников. Уступаю тебе твоих кормилиц, лишь бы не плакали дети, уступаю престарелых стариков, лишь бы они не корчились от зимнего холода. И цирюльники напрасно учились своему ремеслу, зная, что народ Израильский в продолжение сорока лет не испытывал приращения ни ногтей, ни волос, и, что больше этого, не изнашивалась одежда их и не ветшала обувь их. Енох и Илия, о которых мы прежде сказали, в течение столь долгого времени остаются в том же возрасте, в каком были взяты. Имеют они зубы, чрево, родотворные члены, и однако не нуждаются ни в пище, ни в женах. Зачем унижаешь могущество Божие? Он, Который может из сердцевины оной и из первоосновы вашей, ἐντεριώνη, не плоть только производит от плоти, но тело, и творит из одного другое, и воду, т.е. презренную плоть, превращат в дорогие вина воздушного тела,– Он без сомнения может тою же силою, которою из ничего сотворил всё, возстановить существовавшее, потому что возстановить существовавшее малозначительнее, чем создать несуществовавшее. Неужели ты удивляешься, если из детей и стариков воскресение бывает в возрасте мужа совершенного, когда из персти земной без всяких переходов возраста был создан совершенный человек? Ребро превращается в женщину; а в третьем виде человеческого состояния презренные и студные элементы нашего рождения превращаются в плоть, связываются в члены, расходятся в жилы, отвердевают в кости. Хочешь ли послушать и о четвертом роде человеческого рождения? Дух Святый найдет на тя и сила Вышняго осенит тя. Сего ради и рождаемое свято наречется Сын Божий (Лк. 1:35). Иначе Адам, иначе Ева, иначе Авель, иначе человек Иисус Христос. И во всех различных началах одна человеческая природа не различна.

Если бы я хотел доказывать воскресение плоти и всех членов и к каждому свидетельству присоединять изъяснения, то потребовалось бы написать много книг; но настоящее сочинение этого не требует. Ибо я предположил не Оригену отвечать на всё, а раскрыть мистерии лживого ответа. Однако, поскольку я пространно изложил противное мнение, и опасаюсь, чтобы, заботясь о разсеянии лжи, не оставить читателю соблазнительнаго пункта, я представлю свидетельства массою и кратко пробегу их, чтобы ратовать против ядовитого изложения доказательств всею тяжестию Писаний. Кто не имеет брачной одежды и не сохранил заповеди: «да будут белы ризы твои всегда»,– тот связывается по рукам и по ногам, чтобы не возлежал на пиршестве, не сидел на престоле, не стоял одесную Бога; он посылается в геенну, где плач очей и скрежет зубов (Мф. 22). Власы главы вашей изочтены суть (Лк. 12:7). Если волосы, то думаю легче – зубы. А напрасно изочтены, если некогда погибнут. Грядет час, в оньже вси сущии во гробех услышат глас Сына Божия, и изыдут (Ин. 5:28). Услышат ушами, выйдут ногами. Это и Лазарь уже прежде сделал. А выйдут из гробов, то есть, мёртвые, положенные прежде во гробы, выйдут и воскреснут из могил своих. «Ибо роса, которая от Бога, есть врачевство костям их». Тогда исполнится то, что Господь говорит чрез пророка: люди мои, выйдите в храмины ваша мало елико елико, дóндеже мимоидет гнев Мой (Ис. 26:20). Храмины означают гробы, из которых без сомнения изводится то, что было сокрыто в них. И выйдут из гробов своих, как молодые кони, освобожденные от пут. Возрадуется сердце их, и кости их как солнце заблестят: всякая плоть придёт пред лице Божие, и повелит Он рыбам морским и изрыгнут они кости, которые пожрали, и сотворит состав к составу, кость к кости, и почившие в персти земной возстанут: одни в живот вечный, другие в укоризну и стыдение вечное (Дан. 12:2). Тогда праведные увидят наказания и муки нечестивых: потому что червь их не умрет и огнь их не угаснет и будут в виду всякой плоти (Ис. 66:24). Итак, поколику имеем это упование, потолику, насколько обратили мы уды свои в служение нечистоте и неправде к неправде, настолько обратим их на служение правде к освящению, чтобы, воскресши из мертвых, ходить во обновлении жизни (Рим. 6:19). Как и жизнь Господа Иисуса является в нашем смертном теле, так Тот, Который воскресил Иисуса Христа от мертвых, оживит и смертные тела наши ради живущего в нас духа Его (2Кор. 4:14). Ибо праведно есть, чтобы в нас, которые всегда носили мертвость Христа в теле нашем, и жизнь Иисуса явилась в смертном теле нашем, то есть в плоти смертной по природе и вечной по благодати. И Стефан видел Иисуса, стоящего одесную Отца (Деян. 8), и рука Моисея превратилась в белизну снега и потом снова обращена в прежний цвет (Исх. 4). При том и другом превращении рука оставалась. Оный скудельник Иеремии, у которого сделанный им сосуд разбился от твердости камней, из той же массы и из той же глины возстановил разбитое (Иер. 18). Но и самое слово возстание показывает, что не иное падает и не иное возстает; а присовокупляемое: мертвых указывает на ту самую плоть: ибо что в человеке умирает, то же самое и оживотворяется. Оный изъязвленный путник Иерихонский всецело отводится в гостинницу и раны грехов исцеляются безсмертием (Лк. 19).

Отверзлись гробы и в страдании Господа, когда солнце скрылось, земля потряслась и многие тела святых воскресли и явились в святом граде (Мф. 27). Кто сей, говорит Исаия, пришедый от Едома: червлены ризы его от Восора: «так красив он в одежде белой» (Ис. 63:1). Едом значит или «земной», или «кровавый»; Восор – или «плоть», или «в печали». В немногих словах изображает всю тайну воскресения, то есть истинность плоти и возвышение славы. И смысл этого такой: кто этот восшедший от земли, восшедший от крови (Быт. 49; Ис. 63)? Одежды Его, Который привязал к виноградной лозе жребя свое и топтал точило один, красны от вина Восора, то есть от плоти или печали мира (Ин. 16), ибо Он победил мир. Поэтому красны и блестящи одежды Его; поскольку Он красен добротою паче сынов человеческих (Пс. 44) и по причине славы торжествующего одежды Его переменены на белую ризу; и тогда истинно исполнилось сказанное о плоти Христовой: кто сия восходящая убелена и утверждаема о брате своем, и написанное в той же книге: «брат мой красен и бел» (Песн. 8:5). Ему подражают те, кои одежд своих не осквернили с женами (Апок. 3), ибо пребыли девственниками, оскопив себя царствия ради небесного. Итак они будут в белых одеждах. В то время окажется осуществленным на деле слово Господа: да все, еже даде ми Отец, не погублю от него, но воскрешу в последний день (Ин. 6:39), то есть всего человека, коего всецело принял в рождении. Тогда овца погибшая и блуждавшая в преисподней всецело будет принесена на раменах Господа и бывшая греховно недужною милосердием Судии получит исцеление (Лк. 15). Тогда увидят Его те, кои били, кои кричали: распни, распни Его (Ин. 19:6). Трижды и трижды будут ударять себя в грудь, они и жены их,– те жены, которым Господь, неся крест, сказал: дщери иерусалимски, не плачитеся о Мне, обаче себе плачите и чад ваших (Лк. 23:28). Тогда исполнится пророчество ангелов, которые сказали изумленным апостолам:мужи Галилейстии, что стоите зряще на небо? Сей Иисус, вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо (Деян. 1:11). А каково говорить, что Господь по воскресении в течении сорока дней вкушал пищу с апостолами для того, чтобы Его не считали призраком, и утверждать, что то самое, что Он вкушал пищу и казался с членами,– было призраком? Или истинно то, что было видимо, или ложно. Если истинно, то следовательно Он истинно вкушал пищу и истинно имел члены. А если ложно, то каким образом Он хотел показать ложные вещи, чтобы доказать истину воскресения? Ибо никто не доказывает истинного ложным. Итак, скажешь ты, и мы после воскресения будем есть? Не знаю. Ибо этого не написано; если же однако спрашивается об этом, то думаю, что не будем есть. Ибо я читал, что царствие Божие не есть брашно и питие и обещает нам их же око не виде и ухо не слыша и на сердце человеку не взыдоша (1Кор. 2:9). Моисей и Илия постились сорок дней и ночей. Природа человеческая этого не выносит, но что для человека невозможно, то не невозможно для Бога. Как для того, кто предрекает будущее, безразлично, предвозвещает ли он будущее за десять или за сто лет, потому что одинаково знание будущего: так и тот, кто может поститься и жить сорок дней, или, лучше, не может поститься, а живёт силою Божиею, – будет в состоянии и во веки жить без пищи и пития. Для чего Господь вкушает сот? Чтобы доказать воскресение, а не для того, чтобы и твоему рту обещать медовые снеди. Он попросил рыбы, испеченной на огне, чтобы утвердить сомневающихся апостолов, которые не смели подойти к Нему, думая, что они видят дух, а не тело (Ин. 20). Воскрешается дочь архисинагога и принимает пищу, воскресает четверодневный мертвец Лазарь и его ведут есть (Мк. 5; Ин. 11), – не потому, что он проголодался в аде, а потому, что необычайность события требовала полного удостоверения. Как показал истинные руки и истинное ребро, так истинно вкусил пищу с учениками, истинно шёл с Клеопою, истинно говорил языком с людьми, истинно возлежал за трапезою, истинными руками взял хлеб, преломил и дал им. А что внезапно исчез из глаз, то это – сила Божия, а не признак привидения или призрака. Некогда и до воскресения, когда Его вывели из Назарета, чтобы низвергнуть с вершины горы, Он пропал посреди народа, то есть пропал из рук их. Неужели мы можем говорить согласно с Маркионом, что рождение Его потому было в призраке, что Он противоестественно исчез из рук, когда Его держали? Разве Господу невозможно того, что возможно волхвам? Об Аполлонии Тианском написано, что, когда он стоял в суде пред Домицианом, то вдруг стал невидим. Не приравнивай силы Божией к чарам волхвов, чтобы казалось только существовавшим то, чего на самом деле не было и чтобы признавать, что Господь ел без зубов, ходил без ног, преломлял хлеб без рук, говорил без языка и показывал бок без ребер.

А как, скажешь ты, не узнали Его на пути, если Он имел то самое тело, какое имел прежде? Послушай Писание, которое говорит: очи ею держастеся, да его не познаета (Лк. 24:16) и опять: онема отверзостеся очи и познаша его (ст. 31). Неужели Он был одним, когда был неузнаваем, и другим, когда был узнан? Конечно, Он был один и тот же. Следовательно и узнание и неузнавание Его зависило от глаз, а не от Того, Который был видим, хотя и было Его делом. Ибо Он удерживал глаза их, чтобы не узнавали Его. Наконец, чтобы ты знал, что заблуждение, оказавшееся здесь, происходило не от тела Господа, а от заключенных глаз, сказал: онема отверзостеся очи и познаша Его (Лк. 24:31). Поэтому и Мария Магдалина, пока не узнавала Иисуса, и живого искала между мертвыми, считала Его садовником. Узнаёт – и называет Господом. После воскресения Иисус стоял на берегу, ученики были на корабле. Тогда как другие не узнавали Его, ученик, которого любил Иисус, сказал Петру: Господь есть (Ин. 21:7). Ибо девство первое узнаёт девственное тело. Он был один и тот же, но не одинаковым казался для всех. И тотчас присовокупляется: ни един же смеяше от ученик истязати его, Ты кто еси, ведяще, яко Господь есть (Ин. 21:12). Никто не смел, потому что знали, что Он Бог. Ели с обедающим, потому что видели, что Он человек и плоть, – не так, чтобы иной был Бог, иной человек, но один и тот же Сын Божий познавался как человек, почитался как Бог. Конечно, теперь мне нужно философствовать, что чувства наши обманчивы, и особенно зрение. Нужно вызвать из ада какого-нибудь Карнеада, чтобы он сказал истину. Весло в воде кажется-де преломленным, портики издали – очень малыми, углы башень вдали – круглыми, шеи голубей – изменяющимися в цвете при каждом повороте. Когда Рода объявила о Петре и сказала апостолам, что он освободился от великой опасности, то они не верят, думают, что это призрак (Деян. 12). Далее, что Он вошел в запертые двери, то это было делом силы Того же, Кто мог и исчезнуть из глаз. Линцей (как разсказывают басни) видел чрез стену: а Господь не мог войти чрез запертые двери, как только призраком? Орлы и коршуны чуют трупы из-за моря. А Спаситель апостолов своих не увидит иначе, как отворивши дверь? Скажи мне, остроумнейший совопросник, что более для Бога: повесить ли на ничем такую громаду земли и утвердить на зыби вод, или пройти чрез запертую дверь, и твари уступить Творцу? То, что больше, ты признаёшь, а что меньше, отрицаешь. Петр с тяжелым и твёрдым телом ходит по водам: зыбкая волна не уступает; чуть-чуть сомневается вера,– и тотчас тело уразумевает свою природу, чтобы мы знали, что не тело ходило по водам, а вера.

Прошу тебя, употребляющего такие аргументы против воскресения, говорить со мною искренно. Веруешь ли, что Господь истинно воскрес в том же теле, в котором умер, или не веруешь? Если веруешь, то зачем представляешь то, чем воскресение отрицается? Если не веруешь, зачем так обольщаешь души неопытных, и воскресение бросаешь на ветер как пустое слово. Послушай. Недавно некто из школы Маркиона сказал: горе тому, кто воскреснет в этой плоти и в этих костях. Сочувствующий ум тотчас прибавил: «ибо мы спогреблись и совоскресли со Христом чрез крещение» (Рим. 6:4). Говоришь о воскресении души, или – плоти? Я отвечал: не одной души, но плоти, которая с душею возраждается в крещении. И как погибнет та, которая во Христе возрождена? Ибо написано: плоть и кровь царствия Божия не наследуют (1Кор. 15:50). Прошу тебя, внимай тому, что говорится: плоть и кровь царствия Божия не наследуют. Разве не воскреснут? Нет, но не наследуют. Почему не наследуют? Потому что следует: ниже тление нетления наследствует. Итак до тех пор царства Божия не наследуют, пока будут только плотию и кровию. А когда тленное облечется в нетление и смертное облечется в безсмертие (1Кор. 15:53) и персть плоти, пережжённая в глиняный сосуд, сначала от сильной тяжести вдавливавшийся в землю, воприняв крылья духа, изменённые, но не уничтоженные, в новой славе воспарит на небо; то тогда исполнится написанное: пожерта бысть смерть победою: где пря твоя смерте; где остен твой, смерть (Ос. 13:14; 1Кор. 15:55).

В обратном порядке ответили мы о состоянии душ и воскресении, и, оставивши начало послания, спорили исключительно против выдающихся из ряда трактатов его. Ибо мы сочли за лучшее говорить о предметах божественных, чем о своих дрязгах. Аще согрешит муж к мужеви, помолятся о нем ко Господу: аще же Господеви согрешит, кто помолится о нем? (1Цар. 2:25). Теперь наоборот больше всего неумирающею ненавистию преследуем наших противников: богохульникам протягиваем милостивую руку. Пишет он к епископу Феофилу апологию, начало которой такое: «Ты, как человек Божий и украшенный апостольскою благодатию, подъемлешь попечение о всех церквах, в особенности о той, которая в Иерусалиме, хотя сам обременен весьма многими заботами о церкви, которая под твоим управлением». Хвалит лицо, к лицу приурочивает начало. Ты, требующий правил церковных и пользующийся канонами Никейского собора и старающийся употреблять в свою пользу чужих клириков, живущих с своими епископами, отвечай мне, каким образом Палестина принадлежит Александрийскому епископу? Если не ошибаюсь, там (в канонах) определяется то, чтобы митрополиею Палестины была Кесария, а всего Востока – Антиохия. Следовательно, ты должен был относиться или к Кесарийскому епископу, с которым, независимо от твоего общения, как знал ты, мы имеем общение, или, если нужно было искать суда вдали, послание скорее должно быть отправлено в Антиохию. Но я знаю, почему ты не захотел послать в Кесарию, почему – в Антиохию. Ты знал, чего тебе нужно удаляться, чего избегать. Ты предпочёл обезпокоить занятые уши, чем отдать должную честь своему митрополиту. Говорю не то, чтобы кроме дружественных отношений, возбуждающих подозрение, я что-нибудь упрекал в посольстве, а то, что ты должен бы был очистить себя преимущественно пред спрашивающими и присутствующими. «Ты послал благочестивейшаго человека Божия, пресвитера Исидора, мужа сильнаго как по самой наружности и достоинству внешности, так и по божественному разуму, послал уврачевать даже тех, которые сильно болеют духом, если только они чувствуют свою болезнь. Человек Божий послал человека Божия». Нет никакого различия между пресвитером и епископом; одинаковое достоинство посылающего и посланного: это довольно неумело: – в пристани, как говорится, кораблекрушение. Этот Исидор, твоими похвалами возносимый на небо, в том же самом обвиняется в Александрии, в чём – ты в Иерусалиме; поэтому представляется, что он явился не легатом, а сообщником. И письмо, написанное его рукою, присланное нам за три месяца до посольства, заключающее заблуждение, отдано пресвитеру Викентию, и доселе у него хранится,– письмо, в котором убеждает предводителя своего воинства, чтобы он твердою ногою стоял на камне веры и не страшился наших бредней. Обещает, прежде чем возникнет какое-либо подозрение в посольстве, придти в Иерусалим и по прибытии сокрушить там все подкопы противников. И между прочим употребляет такие выражения: «как дым разсеевается в воздухе, и воск тает вблизи огня: так разсеются те, которые, всегда противясь церковной вере, теперь усиливаются чрез людей простых поколебать эту веру».

Спрашиваю тебя, читатель: пишущий это прежде прибытия, кем тебе кажется,– противником или легатом? Это тот, которого мы можем назвать благочестивейшим или религиознейшим и, выражаясь слово в слово, богочтецом (θεοσεβέστατον). Это человек божественного разума, столь сильный, с таким достоинством наружности и благоповедения, что как духовный Иппократ, своим присутствием может изцелить болезнь душ наших, если только мы захотим принять его врачевство. Пусть сам исцелит себя таким врачевством привыкший врачевать и других. Для нас тот божественный разум есть безумие пред Христом. С радостию мы болеем своим невежеством, лишь бы от вашей глазной примочки не научиться смотреть нечестиво. «А твоей святыне за прекрасное намерение, как бы оно уже было осуществлено, молим Господа во святых местах ночью и днем, да даст ей совершенную мзду и дарует венец жизни». Справедливо благодаришь, потому что если бы не явился Исидор, ты во всей Палестине не нашёл бы столь верного союзника. Если бы он не принёс тебе обещанной помощи, ты погрязал бы в толпе невежд, которая не могла понимать твоей мудрости. Эта самая апология, о которой теперь речь, написана в присутствии и при сильном содействии Исидора, так что один и тот же был и автор и доставитель письма.

Итак, когда он пришёл сюда и три раза являлся к нам и излагал врачующие словеса как божественной мудрости, так и своего ума; то ни сам никому не принес пользы, ни ему никто. Он, о котором говорится, что три раза приходил к нам, – чтобы в посещении сохранить мистическое число, – который передавал нам приказание епископа Феофила, не хотел передать письмо, присланное нам от него. И когда мы говорили: если ты легат, то дай послание о твоём легатстве, а если не имеешь послания, то как докажешь свое посольство? – отвечал, что хотя он и имеет послание к нам, но он клятвою обязан от Иерусалимского епископа не передавать его нам. Вот опытность легата, который, чтобы устроить примирение и отстранить подозрение в сочувствии одной стороне, показывает себя безпристрастным к обеим сторонам. И так как он явился без пластыря и не имел медицинских инструментов, то поэтому и лечение его не оказало пользы. Иероним и те, кои с ним «и тайно и пред всеми очень часто и под клятвенным свидетельством заверяли его, что они никогда не имели относительно нас никакого подозрения в вере, говоря: как в то время, когда мы имели общение с ним, так точно и теперь мы имеем ту же любовь в отношении веры». Смотрите, что делает согласие в догматах. Чтобы выразить это, Исидор является его сообщником и называется человеком Божиим и пресвитером θεοσεβέστατος (благочестивейшим) и мужем сильным и священной и почтенной наружности и божественного разума и Иппократом христиан. А я, бедненький, укрываясь в пустыне, внезапно подрубленный столь великим первосвященником, потерял имя пресвитера. И однако этот Иероним с толпою лохмотников и грязною массою, что осмелился ответить оному молниеносному Исидору? И чтобы как-нибудь он не заупрямился и не подавил их своим присутствием и массою своего тела, не однажды, не трижды, а весьма часто они клялись-де, что они относительно вопросного пункта знают его православным и никогда не подозревали в ереси. О явная и безстыдная ложь! О свидетельство за себя и не порученное Катону! Ибо устами двух или трех свидетелей подтверждается всякое слово (Втор. 27:6; Матф. 18:16; 2Кор. 16:1). Разве когда-нибудь было сказано или было тебе когда-нибудь сообщено, что мы входили в общение с тобою без испытания веры? Когда чрез учёнейшего и христианнейшего мужа комеса Архелая, бывшего посредником мира, было назначено место примирения, разве прежде всего не было потребовано, чтобы вера положила основу будущего согласия? Он обещал прибыть. Наступал день Пасхи: собралась большая толпа монахов: тебя ждали на том месте; ты не знал, что делать. Вдруг ты уведомил, что больна, не знаю какая-то женщина, что в тот день ты не можешь явиться. Епископ не говорит ли это, как актёр? Представь, что ты говоришь правду: из-за удовольствия одной женщины, чтобы без тебя не разболелась у ней голова, чтобы она не скучала, чтобы не охолодел у ней желудок,– ты пренебрегаешь делом церкви, не обращаешь внимания на собрание стольких людей, и христиан и монахов? Мы не хотели давать повода, ибо видели тайную причину твоей отсрочки, и оскорбление победили терпением. Архелай снова пишет, убеждает побыть другой и третий день, не захочет ли он явиться. Но он занят: потому что у женщины не прекращалась рвота, и пока была рвота, он совсем забыл о нас. Итак чрез два месяца является наконец ожидавшийся Исидор, который услышал не свидетельство за тебя, как ты измышляешь, а причину, почему требовали от него ответа. Ибо, когда он возразил нам: зачем вы сообщались с ним, если он был еретиком?– он услышал от всех, что сообщались, не подозревая ничего касательно ереси: а после того как обличенный блаженным папою Епифанием как словесно, так и письменно, он не соизволил отвечать, то от того же Епифания всем монахам пришли предписания, чтобы без разследования относительно его веры никто неосторожно не сообщался с ним. Послание налицо, и касательно этого сомневаться нельзя. Вот что ответило собрание братий, а не то, как ты доказываешь, что потому ты не еретик, что никогда не назывался еретиком. Ибо по такому разсуждению не должен впредь болеть тот, кто прежде болезни был здоров.

«А когда стали разглагольствовать о рукоположении Павлиниана и других бывших с ним, то увидели, что их дело худо, когда ради любви и согласия уступалось им во всем, а требовалось только то, чтобы они, хотя и были рукоположены другими вопреки правилам, однако чтобы подчинялись церкви Божией, чтобы не разрывали ее и не учреждали у себя своего собственнаго начальства; поэтому недовольные этим, они начали предлагать вопросы о вере и возвещать всем, что, если бы не были обличаемы бывшие с пресвитером Иеронимом, то они ни в чем не обвиняли бы нас. А когда их стали обвинять в заблуждении и преступлении, тогда, будучи совершенно не в состоянии защититься от таких обвинений, прибегли к этому, – не потому, что надеялись убедить нас, а для того, чтобы постараться обезчестить наше доброе имя».

Пусть никто не думает, что речь нескладна по вине переводчика. Такова она и на греческом. Между тем я радуюсь, что, тогда как я слышал себя обезглавленным, вдруг вижу, что мне опять возвращается голова пресвитерства. Говорит он, что нас совсем нельзя убедить и боится вступить в прение. Если причина раздора заключается не в разногласии относительно веры, и происходит, как говоришь, из-за посвящения Павлиниана, то какая великая глупость не хотеть отвечать желающим дать к этому повод! Исповедуй веру; но однако отвечай на то, в чём тебя обвиняют, чтобы для всех было ясно, что спор идёт не о вере, а о рукоположении. Ибо если, будучи спрошен о вере, ты будешь молчать, то противник может сказать тебе: дело не в рукоположении, а в вере. Если дело в рукоположении, то неразумно делаешь, что молчишь, когда спрашивают о вере. Если о вере, то неразумно наперёд выставляешь рукоположение. Далее, что говоришь ты о том, что ты требовал, чтобы подчинялись церкви Божией, а не разделяли её и не делали себе своего собственного начальства,– о ком ты говоришь это, не совсем понимаю. Если о мне и о пресвитере Викентие, то довольно долго ты спал, если, проснувшись теперь, чрез тридцать лет, говоришь это. Ибо не за тем мы оставили славные города – я Антиохию, а он Константинополь, чтобы не восхвалять твоих проповедей народу, но для того, чтобы, в полях и пустыне оплакивая грехи юности, преклонить к себе милосердие Христово. А если у тебя речь о Павлиниане, то ты видишь, что он состоит в подчинении своему епископу, живет в Кипре, иногда приходит навестить нас,– не как твой, а как чужой, то есть того, кем рукоположен. И если он захочет быть здесь, и довольный нашею ссылкою жить в пустыне, то чем он тебе обязан, кроме почитания, которым мы обязаны всем епископам? Будь он рукоположен тобою: ты услышишь от него то же, что от меня, ничтожного человека, слышал святой памяти епископ Павлин: «Разве я просил тебя, чтобы ты рукоположил меня? Если ты даешь пресвитерство так, что не отнимаешь у нас монаха, то ты действуешь по праву. А если под именем пресвитера ты отнимаешь у меня то, ради чего я оставил мир: то я имею, что всегда имел: ты не потерпел никакого ущерба в рукоположении».

«Чтобы не разделяли, говорит, ея (церкви) и не делали себе собственнаго начальства». Кто разделяет церковь? Мы ли, всякий дом которых в Вифлееме пребывает в общении с церковию,– или ты, который или хорошо веруешь, но гордо молчишь о вере, или худо, и истинно разделяешь церковь? Мы разделяем церковь,– мы, которые за несколько месяцев около дней Пятидесятницы, когда по затмении солнца, все трепетали, что вот-вот придёт Судья, представили твоим пресвитерам для крещения сорок человек различного возраста и пола? И действительно было пять пресвитеров в монастыре, которые могли крестить по своему праву, но они не хотели ничего делать против твоей воли, чтобы не дать тебе и этого повода к молчанию о вере. Не ты ли скорее разделяешь церковь, приказавший своим пресвитерам в Вифлееме, чтобы они в Пасху не сообщали крещения нашим просившим его, которых мы послали для крещения в Диосполь (Лидду) к исповеднику и епископу Дионисию? Нас называют разделяющими церковь, – нас, которые вне келлиек наших не имеем места для церкви? Не ты ли разделяешь церковь, который приказываешь клирикам своим, что, если кто Павлиниана, посвященного Епифанием епископом, назовёт пресвитером, то тому должен быть воспрещен вход в церковь? С какого времени и до настоящего дня мы видим только вертеп Господа и, стоя поодаль, вздыхаем, когда входят сюда еретики!

Мы ли разделяем церковь, или он, который живым отказывает в жилище, мёртвым во гробе, который требует изгнания братий? Кто в особенности против наших вый возбудил оного могущественнейшего зверя, угрожающаго выям всего мира⁹? Кто до сих пор оставляет под дождём кости святых и невинные останки? Такими ласками побуждает нас к миру добрый пастырь и обвиняет нас, будто мы учреждаем собственное начальство, – мы, которые соединяемся и общением и любовию со всеми епископами, держащимися, конечно, правой веры. Неужели ты один составляешь церковь, и кто тебя оскорбит, тот отлучается от Христа? Если мы защищаем собственное начальство, то покажи, что мы в твоём округе имеем епископа. Что мы не сообщались с тобою, – это из-за веры; ответь, и тогда будет – из-за рукоположения.

«Придумывают для себя опору в других письмах, которые, говорят, писал им Епифаний. Хотя он даст отчет во всем случившемся пред судилищем Христовым, где больший и меньший будет судим без всякаго лицеприятия; однако как могут они опираться на его письмо, которое он, обличенный нами, написал о недозволенном рукоположении Павлиниана и бывших с ним, как показывает и самое письмо его в своем начале»? Спрашиваю: что это за слепота такая, нанесённая, как говорится, Киммерийским мраком? Говорит, что мы выдумываем опоры, и что он не имеет посланий Епифания против себя, и тотчас присовокупляет: «как могут они опираться на его послание, которое он, обличенный нами, написал о недозволенном рукоположении Павлиниана и бывших с ним»? Мы не имеем послания. И какое это послание, которое в начале своём говорит о Павлиниане? После начала есть нечто, о чём ты боишься упоминать. Тобою он обличён был относительно возраста, в каком был Павлиниан. Ты рукополагаешь во пресвитера и посылаешь легата и сообщника: ты настолько добросовестен, что туда, где ты солгал об отрочестве Павлиниана, туда ты посылаешь пресвитера отрока. Также Феосеву, диакона Фирийской церкви ты делаешь пресвитером и вооружаешь против нас и злоупотребляешь против нас его красноречием. Тебе одному дозволительно попирать законы церкви; ты что ни сделаешь – всё норма учения, и не стыдишься вызывать с собою на суд Епифания пред судилище Христово! После этого отделения следует вот что: он представляет Епифания своим сотрапезником, стоявшим с ним в близких сношениях, и говорит, что он никогда не говорил с ним о мнениях Оригена и под клятвенным заверением утверждает, говоря: «Бог свидетель, – он показал, что и подозрения относительно нас он не имеет в неправоверии». Не хочу отвечать и резко обличать, чтобы не обвинить епископа в ложной клятве. На лицо очень много посланий Епифания: одно к нему, другое к епископам Палестины и недавно к первосвященнику города Рима; в них он (Епифаний) говорит, что, когда он пред многими обличал его (Иоанна) в мнениях Оригена, он не удостоил его ответом, и свидетель весь монастырь нашей малости.