Х.М. Лопарев. Припоминания о его жизни и трудах
Нынешнее поколение ученых почти не знает скончавшегося истекшим летом Хрисанфа Мефодьевича Лопарева. Представляя его себе библиотекарем Рукописного Отделения Публичной Библиотеки, уже мало деятельным, мало чем интересующимся, вдобавок разбитым параличом, не смотря на сравнительно не старые годы, оно не думает, что этот человек с большими странностями, в свое время кипел деятельностью, был преисполнен энергии страшно увлекался работой, ради научных интересов все забывал и несомненно оказал пользу своей науке. Это была фигура оригинальная, яркая и красочная, не повторяющаяся.
Сын крестьянина, он родился в 1862 г. в старом историческом селе Самарове, Тобольской губ., на берегах Иртыша. Он любил свою родину и даже гордился ею; не даром на латинских заглавиях своих сочинений он ставил после фамилии – Samarovensis. Родине своей он посвятил целое обширное изследование, вышедшее двумя изданиями «Самарово, село Тобольской губ. и округа. Хроника, воспоминания и материалы о его прошлом», и в предисловии к 2-му изданию, уже мечтает о новых изданиях: «третье и даже четвертое издание «Самарова» явятся необходимостью (не перестану помышлять о них дóндеже есмь) и только тогда, когда собран будет весь главнейший материал, возможно будет приступить к стройной истории села…». В последние годы жизни, когда у него был уже и достаток и служебное положение, чины и ордена, он каждое лето ездил на свою родину; с свойственным ему чудачеством он являлся туда не простым обывателем – самаровцем, выходцем из села в столицу, а важным сановником; он въезжал в свое село с помпой, шел в церковь и делал визиты местной сельской знати в мундире и треуголке, щеголял своими связями и оказывал покровительство и протекцию, сыпал деньгами; и на него, бывшего крестьянского мальчугана, смотрели с подобострастием, как на всесильного человека, и преклонялись перед его могуществом.
Книга «Самарово», – ценный подбор материалов к истории и бытовой стороне Самарова, дает много припоминаний о молодости автора, о том, что он перетерпел и как выбился из той среды, в которой родился, припоминаний любопытных и не в отношении к нему одному.
Первое обучение Лопарев получил в местном училище от слепого солдата, который учил азбуке: аз, буки, веди, глаголь… «Каждый из нас, говорит Лопарев, учился до тех пор, пока мог; осенью мы поступали, весной нас распускали, за лето мы многое позабывали и с новой осенью, если родители отпускали нас в училище, мы снова принимались за прежнее, и не было предела учению». «Нас драли за все, за всякую мелочь: сломаешь ли грифель – пороть.., не приготовишь урока – порка, опоздал – заушение, неправильно сложил писчую бумагу, так что фабричное клеймо оказалось назади внизу – на колени».
«В 1870 г. купец Н. Гр. Шеймин взял из нашей среды своего сына Петра и отвез его в Тобольскую гимназию. Это был первый пример такого рода. На лето Петр Николаевич приезжал на родину в гимназической форме, с кепью на голове, весьма сходною с солдатскою. Зависть брала меня, глядя на него, и страстно хотел я носить такую же кепь. Снимая с гряд картофель или копая землю, я видел, как уезжал сын купеческий на пароходную пристань. – А он туда... учиться... в Тобольск... эх! думал я; но что мог сделать отец купец, о том не мог и подумать тятенька». Но мечты Лопарева осуществились – он попал в Тобольскую гимназию. А там мечты его понесли и далее: еще в гимназии он решил продолжать учение в Петербурге и именно в историко-филологическом институте, о чем торжественно заявляет профессору Гельсингфорского университета Альквисту, посетившему в 1879 г. Самарово во время путешествия для изучения наречий местных инородцев. По окончании в 1882 году гимназии, с трудом добившись требовавшегося тогда увольнительного свидетельства от Самаровского сельского общества и получив 20-ти рублевую стипендию от Тобольского общества вспомоществования бедным студентам Тобольской губернии, Лопарев уехал в Петербург для поступления на историко-филологический факультет университета. В последние годы жизни бывший питомец Тобольской гимназии отблагодарил родной город за старую поддержку и на трудом скопленные 7000 рублей учредил в местной гимназии стипендию имени Хрисанфа Лопарева.
В университете Лопарева более всего заинтересовала Византия. Это ясно определилось уже в 1883 г.; на втором курсе он пишет медальную работу на тему, данную В. Г. Васильевским «Хронографическое обозрение царствования Василия 1-го Македонянина»; труд его был признан достойным награждения серебряной медалью, при чем, как главная заслуга Лопарева, было указано то, что сочинение его обнаружило готовность автора к серьезным и самостоятельным занятиям и хорошее ознакомление с источниками; но в упрек ему была поставлена «наклонность пускаться в разные не совсем методические соображения и личные домыслы» и то, что ему не всегда удавалось справиться с вопросом о взаимных отношениях между источниками. Таким образом Лопарев становится в ряды учеников В. Г. Васильевского, благоговейную память о котором, как о своем учителе и первоклассном ученом, он сохранил до последних дней жизни. Под его влиянием он усердно изучает источники Византийской истории, увлекаясь главным образом теми, которые характеризуют отношения Византии к России.
Но научная сторона его работ благодаря привходящим обстоятельствам, получает особый характер: Убежденный православный церковник, с детства привыкший строго исполнять все обряды церкви и точно знавший церковные правила, он смотрл на Византию по отношению к России, как на вскормившую ее в младенческие годы «кормилицу», как на благодетельницу, наделившую ее массою добра: этими благодеяниями были, пишет он в одном своем сочинении «изобретенная Азбука (сохраняем прописные буквы автора – тоже его характеризующие), Крещение и Православие с верховным надзором за новоявившейся Церковью, Богослужебные Святыни, святоотеческая и каноническая Литература, воспитание дикого народа в духе Веры и Княжеской Власти, поощрение к развитию торговли и коммерческих связей. Византия взяла в руки варвара и воспитала его в своих понятиях в набожного христианина». Я взял эту цитату из работы Лопарева, носящей следующее длинное заглавие: «Summa rerum Romaeorrhossicarum. Άπαντα τά Ῥωμαιοῤῥωσσιχά. Греки и Русь – оглавление приготовленного к печати полного собрания историко-литературных и археологических данных для суждения о характере русско-византийских отношений в хронологическом порядке с древних времен до 1453 г.». В этой работе, напечатанной в 1898 г., он говорит, что он задумывался над своим предприятием «еще на университетской скамье и тогда же исполнился смелости посвятить свои молодые силы этой громадной работе»; беседа в 1886 г. с И. Е. Забелиным и его благословение окончательно укрепили его.
Ему рисовался широчайший план: «Для решения принципиального вопроса, какую выгоду получила Византия от Руси и Русь от Византии, и приготовляется так сказать Мраморная Книга, долженствующая представить на трибунал Истории все оправдательные документы с обеих сторон. Мало того, вызваны свидетели с Запада, с берегов Норвегии, с Востока – из Сирии, Армении, Грузии; приглашены дать показание и космополиты – Евреи; собраны сведения о вещественных доказательствах связей между двумя Государствами, словом не должно быть оставлено без внимания ни одно показание. Всесторонность и полнота должна стоять на первом месте; этого требует и важность вопроса и нравственный долг наш и достоинство Российской Империи, ибо имеющий выйти Свод есть Национальное Государственное дело».
Но этот обширный горделивый замысел с течением времени при более близком ознакомлении с предметом, при более вдумчивом и внимательном изучении памятников, с уразумением громадности труда, который под силу разве «целой коллегии ученых», а не одному человеку, значительно сузился. Лопарев «помирился на мысли об издании лишь подлинников с русским переводом». В течении всей своей жизни он занимается собиранием историко-археологических материалов и ему удается собрать громадное их количество. Но все неудовлетворенный работой, он находит ее неполной. Напечатав Ῥωμαιοῤῥωσσιχά – оглавление сборника, он обращается ко всем, работавшим в этой области, «с самою горячею просьбою» о его просмотре и дополнениях. Опубликовать самый труд к сожалению ему не пришлось. Но обработка частностей, входящих в него, в течение всей деятельности Лопарева составляла главную и любимую её долю.
Лопарев окончил курс университета в декабре 1886 г. и через некоторое время сдал соответствующие экзамены на степень магистра, но диссертации не написал, потому что в это время целиком ушел в другие работы. Только на склоне лет, в 1911 г., он начал печатать в Византийском Временнике труд, который должен был быть его магистерской диссертацией. Этот труд – «Византийские жития святых VIII – IX в.в.», представленный в 1914 г. в Юрьевский университет, и был удостоен, к несказанной радости автора, степени магистра.
Первая работа Лопарева была напечатана в бытность его еще студентом в 1885 г. в газете Восточное Обозрение – «Покорение Югорской земли»; она имела случайный характер и осталась особняком в ряду его работ. Настоящая научная деятельность Лопарева началась в 1887 г. В этих первых ученых опытах сразу тогда же определились три главных течения, троякого рода научные интересы, которые не покидали будущего деятеля во всю его жизнь: древне-русская литература, византийско-русские отношения (к области которых примкнули потом византийские истории и византийская агиография) и изучение рукописей, как таковых.
К первому ряду относятся: издание «Хождение купца Василия Позднякова по святым местам Востока», порученное Лопареву Православным Палестинским Обществом, несомненно по рекомендации его учителя В. Г. Васильевского, члена совета Общества, может быть, даже до окончания Лопаревым университета (Прав. Палест. сб. вып. XVIII), и статья «Второе хождение Трифона Коробейникова» (Журн. Мин. Нар. Пр., 1887, № 11) по поводу изданной С. О. Долговым приписанной Коробейникову переделки его произведения. В этой заметке Лопарев между прочим говорит, что уже готовит к печати, тоже по поручению Палестинского Общества, издание сочинений Коробейникова, среди которых будет впервые напечатан список подлинного Хождения Коробейникова, еще не подвергшегося переделкам (издание это вышло в 1889 г). В предисловии – изследовании к Хождению Трифона Коробейникова Лопарев с обстоятельной точностью, путем кропотливой работы выясняет темный до того времени вопрос об отношении Путника Позднякова к Хождению Коробейникова и в частности об авторстве Коробейникова, а также об отношении к его подлинному Хождению тех описаний путешествий по Святым местам, которые ему приписываются.
Ко второму ряду – к той области, которая была главным научным увлечением Лопарева, относится статья «О чине венчания русских царей», с интересными указаниями на буквальные заимствования русскими дворцовыми дьяками XVI в. при составлении слова предстоятеля церкви в день царского венчания из Κεφάλαια παραινετιχά имп. Василия Македонянина (Журн. Мин. Нар. Пр., 1887, № 10).
К третьему ряду относится «Описание Хлудовской рукописи № 147», помещенное Лопаревым в Чтениях Общества Истории и Древностей (1887, № 3).
Так открылись научные работы Лопарева.
Начав свою деятельность при содействии Палестинского Общества поручавшего ему и после ведение многих своих изданий, в том же, 1887 году Лопарев был привлечен временно исправлявшим тогда должность председателя Общества Любителей Древней Письменности Д. Ф. Кобеко к работам Общества, именно к описанию его рукописей. Дело это было точно для Лопарева предназначено – в нем он нашел полное удовлетворение своим желаниям и энергично взялся за его исполнение. В течение трех лет 1887 – 1889 он описал 624 рукописи, т. е. все рукописи, составлявшие в то время Музей Общества, которые разделил на три тома (1-й вышел в 1892, 2-ой – 1893 и 3-й в 1899). В предисловии к 1-му тому Лопарев высказывает предположение напечатать всего 6 томов, при чем в 4-й и 5-й тома поместить описание рукописей собрания кн. Вяземского, входящих в состав Музея, но особо выделенных, а в 6-й описание новых приобретений.
Труд этот не может не быть особо отмечен, как тщательное изучение рукописей, богатое библиографическими указаниями и точное по передаче текстов. Мы не ставим в вину описателю странного порядка расположения отдельных описаний рукописей по их формату и за тем в каждом формате по хронологии времени приобретения рукописей Обществом, что совершенно устраняет цельность описания, простоту справок и удобство изучения; думаем, что молодой описатель в этом случае поступил не по своей воле, а по указаниям других лиц. Дав ученому миру хорошее руководство к ознакомлению с коллекциями рукописей Общества Любителей Древней Письменности, работа эта сослужила большую службу и самому описателю. Он близко вошел в старую и древнюю русскую книжность, изучил лучшим способом – путем опыта – русскую палеографию, стал знатоком библиографии и в то же время пользовался всяким случаем, чтобы извлекать из источников материалы к задуманному на студенческой скамье труду о византийско-русских отношениях.
Начав работу над описанием рукописей Общества Любителей Древней Письменности в качестве частного лица, через год, в 1888 году, по приглашению бывшего тогда секретарем Общества И. В. Помяловского, Лопарев занял в Обществе и официальное положение – сначала помощника секретаря и библиотекаря, потом, после сложения Помяловским с себя звания секретаря, и эту последнюю должность.
Председатель Общества гр. С. Д. Шереметев из первых опытов молодого описателя убедился в его способностях, в его трудолюбии и, чтобы облегчить его труд и обеспечить его жизнь, дал ему побочную, скорее номинальную, чем действительную службу, назначив его секретарем Странноприимного дома своего имени, службу, которая давала Лопареву право на небольшую квартирку в доме графа и устраняла от него всякие заботы о необходимых мелочах жизни. Так и, конечно, только при таких условиях он мог спокойно предаваться своему делу. Зимами он работал в Обществе, лета проводил или в имениях гр. Шереметева или вместе с ним путешествовал по русским святым местам, знакомясь с их стариной и изучая памятники. Так отдых сливался у него с делом, которое его увлекало целиком, с полным захватом.
Описание рукописей интересовало Лопарева не только само по себе; работа, над рукописями, до того времени ни кем не рассмотренными и не изученными, дала возможность делать открытия, и не только новых списков уже известных памятников русской литературы, но новых дотоле неведомых её произведений, и он умел пользоваться этой возможностью. Это льстило самолюбию молодого ученого, поднимало в нем дух и давало силы более и более работать, возвышая в то же время его имя, как изследователя, в ученой среде. Он постепенно становится душою Общества Любителей Древней Письменности; деятельность его разрасталась и энергия кипела.
Особо сильную сенсацию произвела находка Лопаревым в 1892 г. в одной Псковской рукописи XV в. поэтического «Слова о погибели Руския земли», произведения, отнесенного, судя по тому, что в. к. Ярослав Всеволодович (1238 – 1247) называется в нем «нынешним» и вместе с тем упоминается его старший брат Юрий (в. к. владимирский до 1238 года), к их времени. Лопарев назвал свой отрывок «вновь найденным памятником литературы XIII в.» и имел на это полное право. Правда, отрывок этот не велик; его верно А. Н. Пыпин назвал «намеком» на какое-то любопытное произведение древности, но он заключает в себе такие яркие описания и так замечательно и в отношении языка и в отношении поэтических красот, что не может не обратить на себя величайшего внимания. По предположению Лопарева, может быть, преувеличенному, отрывок рисует «начало великолепной поэмы XIII в., оплакивающей гибель Руси с предварительным прославлением её красоты и славы». Впоследствии в 1909 г. Лопарев вернулся к этому памятнику и в докладе в Обществе Любителей Древней Письменности доказывал, что «Слово о погибели русской земли» было известно отдельным русским книжникам уже в XVI в., говорил о неотмеченной ранее ритмичности речи в Слове и сообщил о находке им в Пскове-Печерском монастыре еще одного листка, который, как ему казалось, должен был входить, в затерянное Слово.
В том же 1892 году, как и «Слово о погибели», Лопареву посчастливилось открыть в рукописи XV в. еще „неизданный памятник XII в.» – чрезвычайно любопытное Послание митрополита Климента к Смоленскому пресвитеру Фоме, одно из немногих дошедших до нас произведений знаменитого «книжника и философа» Климента Смолятича (напечатано в Памятниках Древней Письменности).
За два года перед тем Лопарев открыл и опубликовал, обставив обширным комментарием, еще неизвестное произведение русской паломнической литературы «Слово о некоем старце» (в Сборнике Отделения Русского языка и словесности, том 51) – рассказ о пленении крымцами черниговского монаха Сергия, сына атамана Михаила Черкашенина, с присоединением фантастического описания его путешествия в Константинополь, Аравию, Иерусалим и Египет.
Еще ранее в 1888 г. – это было его первое открытие – в журнале Библиограф Лопарев напечатал «новый памятник русской литературы» – «Летописец и сказание к учению и рассуждению о фонианде вкратце», произведение новгородского монаха Иосифа, относящееся к 1559 г., предназначавшееся, по мнению Лопарева, в качестве наставления для царевича Ивана Ивановича, сына царя Ивана Грозного и Анастасии Романовны. К разысканиям об этом памятнике Лопарев вернулся снова через несколько лет и в 1908 г. сделал доклад в Обществе Любителей Древней Письменности, с новыми соображениями об авторе Летописца.
В 1894 г. Лопарев печатает опять «неизданный памятник литературы ХII в.», хотя и известный ранее, «Слово похвальное на пренесение мощей св. Бориса и Глеба», любопытное живым отражением отношений современника-черниговца к переживаемой княжеской усобице и приводимою им притчей о черниговском князе Давиде Святославиче.
В том же 1894 г. Лопарев делает новое открытие – «Слово о молодце и девице», неизвестное до того времени произведение русской любовной литературы XVII в., правда, в неисправном и неполном списке.
Совсем в другую, новую для Лопарева, область толкнуло его открытие памятника, который он назвал, взяв это название из текста рукописи «Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей». Это – обширный старообрядческий трактат против самосожигателей, написанный по предположению издателя в 1691 г. старцем Евфросином, бывшим 1660-тых гг. строителем старообрядческой Курженской обители близ Повенца. Может быть, это открытие нужно признать самым замечательным из открытий Лопарева в области русской литературы. По словам Ключевского, «Отразительное писание» представляет собою «один из лучших материалов для изучения патологии старообрядчества, каким оно было во второй половине XVII в.»; по словам Пыпина, это сочинение «одна из самых страшных книг в русской литературе». Отразительное писание написано ярким, образным, оригинальным языком, напоминающим иногда язык протопопа Аввакума, с большим талантом и знанием дела, с умением резво обличать, с удивительной простотой, иронией и простодушием. Трактату предпослано Лопаревым обширное предисловие, с целым изследованием вопроса о самосожигательстве, обстоятельным разбором памятника, как исторического источника ц как литературного произведения, с перечнем всех известных случаев самосожигательства с половины 1670-ыхъ гг. до 1691 г.
Таковы были открытия Лопарева – гордость открывателя, создавшая ему имя в ученом мире. Но и помимо их ряд изданий – изследований и научных трудов дают ему право на благодарную память.
Как было уже указано раньше, труды Лопарева дробятся на три главных течения, в которым близко примыкают другие. Но если в начале деятельности Лопарева в силу, может быть, необходимости и особых привходящих обстоятельств они клонились по преимуществу к описанию рукописей и к изданию памятников древне-русской литературы, то далее описания рукописей, как таковых, отступили на задний план и постепенно первенствующее место заняла область русско-византийских отношений и византийской истории, затем византийской агиографии, которой и был, как говорилось выше, посвящен самый обширный последний труд Лопарева – его магистерская диссертация. В ряду произведений Лопарева особняком стоят – только первая работа «Покорение Югорской земли», затем «Самарово» и еще стихотворение «Пророк», напечатанное им в 1912 г. отдельным, с известной претензией, изданием, на голубой бумаге, с воспроизведением Ивановской головы Иоанна Крестителя. Не умею объяснить, что было в мыслях, у Лопарева при писании и печатании этого стихотворения, во думаю, что несомненно оно должно иметь отношение к его биографии. На это указывает во-первых предшествующая ему заметка о том, что предполагавшееся к нему предисловие, как «любопытная страничка современных литературных нравов, будет передано для хранения в одно из государственных древлехранилищ»; во-вторых даты: «Тобольск 1881 – Петербург 1885, 1912», наконец посвящение Д. Ф. Кобеко. Некрологи – воспоминания об И. В. Помяловском и об А. И. Пападопуло-Керамевсе относятся к тем же главным предметам работ Лопарева, так как все связи его с этими лицами покоились и держались почти исключительно общностью их интересов в данной области.
Из ряда статей по русско-византийским отношениям наиболее важна «Старое свидетельство о положении ризы Богородицы во Влахернах в новом истолковании применительно к нашествию русских на Византию в 860-м году» (1895). Затем назовем держась хронологического порядка, «Слово о святом «патриархе Феостирикте»» (1893), «Византийская печать с именем русской княгини» (1894), принадлежащая Феофании Музалониссе, по предположению Лопарева вполне обоснованному, жене Олега Святославича, кн. Тмутараканскаго, долгое время проведшего в византийских землях, далее – «Иерусалимский патриарх Хрисанф и его отношение к России» (1895), затем «Опыт толкования некоторых мест в памятниках древне-русской письменности» (1897), статья в которую входят любопытные замечания «О так называемом русском паломнике Леонтии» (Лев Прусин), «Св. Григорий русский «учитель» XII в.» и «Алексей Комнин на Руси и в Сицилии», затем «Повесть об императоре Феодосии II» (1898), «Повесть о смерти кн. Даниила Александровича и о начале Москвы» (1899), – работа, в которой разбирается вопрос о переводах произведений русской письменности на греческий язык вообще и в частности о переводе сказания о начале Москвы и представляется русский текст этого сказания параллельно с греческим переводом (по списку Святогробского подворья в Константинополе). Очень интересны статьи, касающиеся брака дочери Мстислава Владимировича Евпраксии с византийским царем Алексеем Иоанновичем Комнином и принадлежащего ей медицинского сочинения Αλέιμμα τῆζ χυρᾶζ Ζωῆζ τῆζ Βασιλίσσηζ: это «Брак Мстиславны (1122 г.)», «Феодор Вальсамон» и «Русская княжна Евпраксия Мстиславна (XII в.), как вероятный автор медицинского сочинения» (1902, 1903 и 1905). Далее надо отметить «Церковное слово Дорофея Митилинского» (1900), изданное Лопаревым по найденному им во Флоренции его списку; произнесенное при нашествии Магомета II на Константинополь, слово это любопытно для литературной истории Бесед патр. Фотия, сказанных по поводу нападения русских в 860-м году, в виду почти буквального сходства с ними. К этим статьям примыкают те, которые касаются греко-болгарских отношений: это во-первых издание, и изследование «памятника византийской переводной литературы», сохранившегося только в двух русских рукописях, но переведенного с греческого в Болгарии – говорим о «Чуде св. Георгия о Болгарине» (1894), интересном литературном памятнике по соприкосновению его с рядом легендарных преданий; во-вторых «Две заметки по древней болгарской истории: По поводу пересмотра Терновской надписи» (1888); и в-третьих «Византийский поэт Мануил Фил. К истории Болгарии в XII – XIV в.» (1891).
К истории Византии и её литературы относятся: Ioannis Comneni medici Vita Ioannis Cantacuzeni Romaeorum imperatoris (1888), статья «Святой Афанасий II, патриарх Александрийский (817 – 825?)» (1910), первоначально напечатанная по-гречески в александрийском журнале ʼΕχχλησιαστιχὸζ Φάροζ (1908), наконец статья «К чину царского коронования в Византии» (1913).
В области византийской агиографии главное место занимает упомянутый выше последний труд Лопарева «Византийские жития святых VIII – IX вв. – Опыт научной классификации памятников агиографии с обзором их с точки зрения исторической и историко-литературной» (1914), труд, хотя и страдающий многими дефектами, но несомненно имеющий и положительные стороны. В отношении русской истории следует отметить в нем новый пересмотр Амастридской легенды, причем Лопарев «с сожалением подавляемым самостоятельным убеждением в противности» отказывается от взгляда «своего учителя» т. е. Васильевского, и переходит на сторону Куника принимая Амастридское нашествие русских, как частный эпизод одной общей экспедиции 860-го года. Кроме этого труда назовем еще, держась хронологического порядка: «Αϑλησις τοῡ ἁγίου Μοδέστου ἀρχιεπιοχόπου ‘Lεροσολύμωυ (1892), Βιος τοῡ ἁγίου χαὶ διχαὶου Εὐδοχίμου (1893) – текст жития в трех редакциях и службы прав. Евдокиму в сопровождении изследования-предисловия, «Описание некоторых греческих житий святых» (1897), «Житие святой царицы Феофании и его позднейшие пересказы» (1899) по поводу издания этого жития, напечатанного Э. Курцом; наконец, два жития, о которых будет сказано ниже: «Supplementum ad Historiam Iustinianeam. De sancto Theodoro (504 – 595) monacho hegumenoque Chorensi, cujus vita illustrata nee non Chorae monasterii... historia congesta Βιος e cod. ms. s. X inseritur» (1903) и „Acta graeca sanctorum, tergeminorum, martyrum Speusippi Eleussippi Meleusippi...» (1904). Кроме того, к тому же вопросу относится ряд обстоятельных рецензий.
Припоминая работы Лопарева, относящиеся к древней и старинной русской литературе, в дополнение к упомянутым выше назовем: «Новый список описания Царьграда Антония Новгородского» (1888), «Хождение иеродиакона Зосимы» (1889), «Прение с греками о вере Арсения Суханова» (1889), «Повесть о Борисоглебском монастыре» (1892), «Слово в великую субботу св. Кирилла Туровского» (1893), «Древние русские сказания о птицах» (1896), «Анонимное описание Константинополя (около 1321 г.)» (1898), «Паломник в Царьград Антония Новгородского» (1898), «К литературной истории Сказания о Мамаевом побоище» (1901).
Из работ по описанию рукописей и библиографии к прежним прибавились: «Библиотека гр. С. Д. Шереметева» (два тома – 1890 и 1892) и «Описание рукописей князя П. П. Вяземскаго» (1902), – части его собрания, которое по предположениям Лопарева, как было сказано выше, должно было составить 4 и 5 т.т. Описания рукописей Общества Любителей Древней Письменности.
Из одного этого перечня главнейших работ Лопарева видно, как обильна трудами была его научная деятельность. Но в то же время этот самый перечень ясно показывает, что после большого подъема с конца 1880-х до 1890-х г.г. она постепенно начала падать. Несомненно, в этом сказалось то переутомление, которое не могло не появиться после упорных трудов первых лет деятельности Лопарева. Но еще большее влияние оказало тяжелая хроническая болезнь. В 1894 году она прервала бодрое настроение Лопарева и правильное течение его работ, заставив оставить службу в Обществе Любителей Древней Письменности и отчасти отойти от любимых занятий над рукописями.
Этим годом кончился первый самый плодотворный, самый деятельный период его жизни; позже его работы уже не имели такого интенсивного, напряженного характера; не смотря на сравнительно молодые лета, он уже стал по преимуществу только пользоваться плодами старых трудов, почти не ища новых путей. Когда он получил снова возможность работать, его привлек на службу в ведомство Государственного Контроля известный государственный деятель того времени, славянофил и покровитель всего самобытного русского Т. И. Филиппов. Лопарев занял место чиновника особых поручений при государственном контролере, и поручение, данное ему, имело действительно особый характер: на него легло подготовление к печати книги «Сборник Т. Филиппова» (1896) и ведение самого издания. Это был предпоследний этап служебной карьеры Лопарева; в 1896 г. при увеличении штатов Публичной Библиотеки он был приглашен её директором А. Ф. Бычковым в качестве помощника библиотекаря рукописного отделения, и тут и закончил свою деятельность: это было его тихой пристанью, местом успокоения.
«Когда я думаю о средневековой Греческой Империи», – говорит в своих "Ρωμαιοῤῥωσσιχὰ Лопарев, – «странное дело! меня не особенно волнуют убийства, ослепления, удушения, отравления и другие насилия над человеческою личностью, которыми в широкой степени пользовались деспотические Самодержцы Ромеев. Главною причиною этого несомненно является отдаленность времени и невозможность представления картины во всей её действительности». Эти слова, характеризуя отношение Лопарева к предмету, к которому клонились его главные интересы, ярко характеризуют и самого Лопарева. В своих работах по истории и литературе он весь уходил в данную узко очерченную область, страстно увлекаясь только той стороной, которую давал ему тот или другой памятник, рукопись жития или проповеди, и никогда не интересовался тем, чем к этой старине соприкасается живая жизнь, или теми проявлениями старины, которые дожили до нашего времени. Приезжая в чужую землю, в неизвестный город, – а он бывал и в Константинополе, и на Афоне, и в Италии, командированный для изучения рукописей то Академией Наук, то Палестинским Обществом, – Лопарев не хотел смотреть и не видал ничего, что не касалось той рукописи или того памятника, которые ему нужно было изучить. Все живое скользило по поверхности, не задевая его ни своей красотой, ни даже историческими воспоминаниями, с ним связанными.
Для характеристики Лопарева и как чудака в высшей степени, если не более, и как отличного знатока своего предмета, может быть приведен один факт, скорее похожий на анекдот, чем на действительность. Мало до ныне известный, отчасти скрывавшийся и самим Лопаревым (хотя он и должен был печатно сознаться в его совершении), и другими русскими учеными, думаем, теперь он уже может быть рассказан без недомолвок.
Работая над изследованиями по византийской» агиографии, он заинтересовался между прочим двумя житиями: св. Феодора Хореваго, дяди императрицы Феодоры, жены Юстиниана, и свв. близнецов Спевсиппа, Еласиппа и Мелесиппа; оба жития сохранились в рукописи X в. в генуэзской Biblioteca della Missione Urbana di s. Carlo. Как всегда в таких случаях, с исключительной целью изучить заинтересовавший его памятник, Лопарев отправился в Геную и, несмотря на отсутствие рекомендации, «с трогательной готовностью и несказанным гостеприимством» был допущен местным библиотекарем к драгоценной рукописи. Но гостеприимная доверчивость библиотекаря каноника Giacomo Grasso была слишком велика: с легкомыслием достойным разве неопытного юнца, Лопарев произвел над рукописью непростительную вещь – в самом конце её, на обороте последнего листа, он, как потом покаялся, «из желания читателя оставить свою отметку на книге» сделал приписку: Χρύσανθος ό Σιβηρκότης κατά μήνα αυγοοστον ςζοί.
В Петербурге он продолжал работать над так заинтересовавшими его житиями и в 1903 г. напечатал статью о житии св. Феодора, а в 1904 – о житии свв. близнецов под заглавием: «Acta graeca sanctorum tergeminorum martyrum Speusippi Eleusippi Meleusippi, primum a Ludovico Grasso anno 1846 inventa, deinde a Chrysantho Loparev anno 1902 exarata hodie divulgata». Но в том же 1904 г. на страницах Revue de l’Orient Chretien появилось начало обширного изследования, принадлежащего Henri Gregoire, посвященного тому же житию и генуэзской его рукописи. Вопрос, возбуждавший споры среди западных агиологов о родине и месте мученичества свв. близнецов, – была ли это Каппадокия или Галлия, решался Gregoire’oм, как и Лопаревым в его предисловии к житию, в пользу их каппадокийского происхождения. Но к ужасу и изумлению Лопарева главным основанием к такому выводу для Gregoire’а была именно приписка Лопарева, ускользнувшая, по словам Gregoire’а, от составителя каталога рукописей Эргарда (про издание Лопарева он не знал), из которой французский ученый заключил, что рукописью этой в 902 г. владел некий Хрисанф, уроженец каппадокийского города Severias или Seberias (древний Siberon), в списке епископов, присутствовавших на соборе 692 г., названного Tiberias, очевидно, вместо Siberias. Дата 902=7410=,ζυί вь которой Gregoire принимает ζ за ς, относит написание рукописи или к концу IX или к самому началу Х-го века.
Лопарев был в ужасе и, не смотря на советы друзей не открывать преступления, не выдержал и написал письмо отцу Aurelio Palmieri, который и напечатал в генуэзской газете Il Cittadino правду о том, кто был Хрисанф, житель г. Сиверии в Каппадокии; в 1906 г. в заметке об изследовании Gregoire’a покаялся в этом печатно и сам Лопарев. Результатом этого открытия на страницах Revue de l’Orient Chretien появилась жестокая отповедь х’а по адресу русского ученого, после которой многие книгохранилища стали для него недоступны.
Мне вспомнился здесь этот печальный случай не в суд и не в осуждение покойного Лопарева. Раскаяние и открытое покаяние и тяжелое наказание в виде упомянутой заметки х’а, и за ней последовавшее «отлучение» от заграничных библиотек, в значительной мере послужили искуплением невозможно легкомысленного его поступка. Но с другой стороны поступок этот характеризует Лопарева – ученого, конечно, как хорошего знатока палеографии и обычаев византийских книжников, если злополучная приписка могла обмануть специалистов; Лопарева же, как человека, он рисует далеким от жизни, от её самых простых, всеми усвоенных правил, плохо разбирающимся в том, что хорошо, что худо, что допустимо и что недопустимо для ученого.
Позволив себе в этом очерке коснуться не одной научной стороны деятельности покойного изследователя русской и византийской древности, я хотел дать облик его не только как ученого, но и как оригинального русского деятеля, человека огромной энергии, – жаждою науки, исканием знания, правда, под особым углом зрения, но все-таки исканием знания и просвещения, вырвавшегося из глухого угла Сибири, из крестьянской среды. Талантом своим он не открыл новых горизонтов в той области, которой отдался, не создал новых теорий, не поразил ученый мир новыми оригинальными гипотезами, но он подготовил путь для будущих научных изследователей своим кропотливым трудом, своими тщательными, скрупулезными и вдумчивыми изследованиями памятников. Как явление далеко незаурядное, он не может не обратить на себя пристального внимания. Пока он был жив, мы, его сверстники, как-то не задумывались о нем, и только теперь, припоминая разные его черты, слагая и сочетая их одни с другими, чувствуем, что внешность, не редко вызывавшая улыбку, скрывала нечто глубокое черноземное, самобытное. Фигура, не укладывающаяся в наши привычные рамки, человек, преисполненный странностями, для нас необъяснимыми, чудак по натуре, иногда оригинальничающий своим чудачеством, он был полон противоречий, несогласимых на наш взгляд. Культура коснулась его точно одним крылом, развила в нем только одну сторону, оставив в тени все остальное. Знаток древней письменности, с увлечением копавшийся в рукописях, превосходно знавший многие языки, на греческом изъяснявшийся так же легко, как на русском, он был совершенно чужд всему другому, был далек от тех знаний, которые не соприкасаются с предметам его изучений, не понимал искусства, не только мог обходиться без произведений писателей – Тургенева, Толстого и др., но и не знал современной литературы. До конца дней своих он остался дитятию, не научился разбираться в самых простых обыденных вещах, не мог усвоить общепринятых житейских правил, приспособиться к жизни, не мог научиться заботиться о себе, просто и бессознательно предоставляя это делать другим. Выросший в среде далеко не культурной, сравнительно в зрелые только годы очутившийся в совершенно новой для себя обстановке большого города, в центре образованности, сблизившийся с научным миром с одной стороны и светским кругом с другой, он так и остался каким-то полуверцем, не осилив смысла и значения для себя этой перемены, и не сумел ни примкнуть к новому, ни отстать от прежнего, ни разумно сочетать то и другое.