К социально-психологическому анализу писем Григория Кипрского: бедность, бедствия, болезнь

Данные писем Григория Кипрского, византийского патриарха с 1283 по 1289 гг., его отношения с теми или иными из адресатов, отраженные в переписке, многочисленные высказывания и наблюдения, встречающиеся в ней, дают возможность рассматривать эпистолографическое наследие Григория Кипрского как источник для изучения историко-культурных и социо-психологических условий византийской жизни второй половины XIII в.¹ Эти письма становятся как бы зеркалом общества, в котором отразилась и жизнь двора, и мир высших государственных людей и вместе с тем проблемы, связанные с другими слоями общества, литературная жизнь, деятельность известных духовных лиц, их борьба.

Кроме того, всякое литературное наследие (а таковым является и корпус писем исследуемого автора) интересно и с других точек зрения². Обилие авторских высказываний, выражение мнений по тем или иным вопросам общественной и духовной жизни, сам выбор тех фактов, которые упоминаются в посланиях, дают богатый материал для изучения мировоззрения Григория Кипрского – его социальных взглядов, этических принципов, его интеллектуальных интересов и духовных запросов.

Письма Григория – это и отражение событий общественно-политической и экономической жизни византийского общества, и выражение вкусов и воззрений самого автора, и памятники литературного жанра, отвечающие его принципам.

Бедственное положение государства и личная бедность – темы постоянных рассуждений эпистолографа. Патриарх активно вмешивается в житейские дела своих современников. Так, Григорий Кипрский оказался посредником в ходатайстве братьев аркадца Дионисия перед василевсом. Их просьба – освободить от налогов их землю (181. 9–15). В это время Пелопоннес только-только присоединялся к владениям восстанавливающейся Византийской империи.

В письмах Григория содержатся сообщения и о спекуляциях императорской челяди. Люди, следящие за царским скотом и пасущие его на территории от Галлиполи до горы Ганос, получив большое количество хлеба, продают его на рынке по более высоким ценам, чем купили (132. 58–70). Помогают им в этих операциях служащие императорской кухни (132. 71–74). Они не ограничиваются этим. По рассказам Григория, когда василевс остановился в пути около Лампсака, они отправились на Киос, Триглею, Элегмы и там забирали у населения птицу, свиней и другой скот (132. 76–82). Это письмо, по-видимому, написано около января 1285 г. (так датируется письмо №134). Из другого письма, написанного в это время, мы узнаем о наступившем голоде в Адрамиттии (134. 8–10). Теперь становятся более понятными условия спекуляции хлебом придворной челяди ³. Григорий сообщает о том, что наступивший голод был весьма силен (134. 39–41).

В связи с многочисленными конфликтами по вопросу о владении землей, имуществом и проч. встает проблема бедности. Действительно, довольно часто в письмах Григория там, где говорится о спорах по экономическим делам или жалобах, речь идет о бедности. О жителях Бруссы, на которых был наложен штраф, Григорий пишет как о бедных и потому не могущих уплатить его в том размере, в каком требовалось его взыскать (120. 22–25). Людей, пришедших к патриарху из Пелопоннеса, он тоже называет бедными (149. 9–11). О своих соотечественниках-киприотах Григорий говорит, что их – великое множество и все они бедны, неимущи, лишены даже самого необходимого (136. 44 сл.). В другом случае бедность становится препятствием для заключения брака⁴. В одном из писем допатриаршего периода Григорий ходатайствует перед Иоанном ипертимом мистиком за некоего бедного юношу (8. 29–31). Приходится не в первый раз, как видно из текста, писателю просить великого логофета об одном архиерее. Нищим предводителем нищей церкви характеризует его Григорий (135. 1–4). О бедности упоминает он и в сообщении об иконийском митрополите: тот возвращается в свою бедную церковь (150. 5–8).

Не только о бедности отдельных людей или церквей говорится в письмах Григория Кипрского. Встречаются также замечания о бедственном положении самого патриарха. В том письме, где Григорий сообщает о бедной одинокой каристинке, он пишет, что ему бы следовало предоставить помощь этой женщине, ему бы опекать вместо отца попавших в беду и нуждающихся в помощи; но нет у него того, откуда мог бы он черпать средства для их поддержки (162. 14–17). И далее автор с горечью объясняет, что некогда патриарший дом был для несчастных людей пристанью отрады и успокоения; тогда, разумеется, когда патриарх многим владел. Сейчас же средства его скудны: то, что было, растрачено, и не хватает для бедных, наслышанных о бесчисленных богатствах патриарха. Такое положение многим кажется невероятным, и они не могут в это и поверить (162. 17–27).

Сокращение средств константинопольского патриарха, как известно⁵, повлекло за собой сокращение Афанасием I, активно вмешивавшимся в экономические вопросы ⁶, жалованья подчиненным.

Сообщая в одном из писем о своем возвращении в Константинополь с собора в Адрамиттии, Григорий рассказывает о вынужденной задержке в пути, и здесь особенно тяжело было для него стесненное материальное положение (139. 5–8). Такая беспомощность патриарха вызывала насмешки у жителей Галлиполи и у находящихся в пути других людей (139. 20–23).

Сам же Григорий много раз выражает сочувствие бедным и стремится по мере сил им помочь. Как уже говорилось, с таким участием он отнесся к болезни бедной одинокой каристинки (162. 1–4). В другом письме он представляет Феодору Музалону еще одного бедняка-просителя (161. 7–10). Заступается Григорий и за юношу, у которого родственник – Пендэкклисиот – отнял имущество, полученное от отца (184. 1–3). Помогает писатель и Ксифилину, потерявшему свой скот (165. 5–8).

Интересным представляется одно высказывание Григория в письме, где речь идет о беспорядках и дебошах в столице, учиненных Франкопулом и его компанией. Говоря о необходимости самыми решительными мерами пресечь такие действия Франкопула и тем самым успокоить жителей Константинополя, патриарх заявляет, что в противном случае даже наибеднейшему человеку, набравшему группу молодцов, не страшась наказания, можно будет поднимать мятежи (166. 74–77). Характерно, что в числе первых потенциальных смутьянов упомянуты бедные.

Неспокойна была жизнь в столице. В одном из писем содержится эмоциональный, полный сострадания к потерпевшим рассказ о бесчинствах Франкопула ⁷ в Константинополе. В ночь с субботы на воскресенье этот негодяй, пишет Григорий, собрав вокруг себя молодежь, устроил пирушку. После большой попойки, ночью, когда колокола св. Софии созвали всех на службу, Франкопул вооружился вместе с толпой собутыльников и, выбрав время, когда сакелларий Великой церкви находился в храме, этот корибант устраивает со своими спутниками налет на его дом. Проникнув во внутрь, они с обнаженными мечами врываются в спальню жены и четырех дочерей сакеллария. Три дочери успели вовремя убежать, одна же, которая, как говорили, была самой красивой из них, попалась в руки этим разбойникам (166. 18–52). А что случилось потом, устыдился бы рассказать и варвар, – заключает свой трагический рассказ Григорий Кипрский (166. 56–60). Четырех злодеев и самого Франкопула схватили, сообщает он. Четверо же остальных, которые были τζάκωνες ⁸, разбежались (166. 60–69). Григорий настаивает на поимке остальных участников этого скандала. Ведь, если оставить это безнаказанным, пишет он, то нельзя будет жителям столицы быть спокойными за своих дочерей и родственников (166. 68–74).

Темы бедности и бедствий близки друг другу в письмах Григория Кипрского. Сообщая о своем возвращении в Константинополь с собора в Адрамиттии, патриарх описывает плаванье в столицу. Надеясь застать адресата (вдову протовестиария с сестрой) в Галлиполи, он отправился в путь «в Византий» морем. По дороге его захватили ветры, в это время года (была ведь поздняя осень – канун зимы) они вытесняют ветры с юга. Из-за этого Григории пришлось отдаться ненастью и бурному – во второй день даже очень – морю и, сопротивляясь встречному ветру, плыть в Галлиполи. Никого там не застав, он настолько опечалился, что, казалось, невозможно было вновь пускаться в путь – к Проконнесу, затем в Перинф (Ираклия) и, наконец, к самому «Византию» (158. 49–60).

А в другом письме рассказывает писатель о своих злоключениях в пути. В течение многих дней погода никак не позволяла ему отправиться в путь «к Византию», и он пребывал в тщетных надеждах на обещания проводнике возможного скорого отправления. Но только пустившись в дорогу, пришлось претерпеть такое, о чем не говорилось и не предвиделось, ведь время года ненастное, к тому же и запасы всего необходимого скудны (139. 1–6). Вьючные животные, которые были сюда пригнаны, выбились из сил: они голодны, использовать их невозможно (139. 8–15). И поскольку нельзя на них положиться в пути, приходится ждать попутного ветра с тем, чтобы лодки выполни ли работу мулов (139. 23–25).

«Вот идет шестой день, – пишет Григорий в другом письме. – Вот уже 28 октября, и я кормлюсь водой и тем, что найдется поблизости от нее плодами граната, винограда, всякой зеленью. Врачи, предписывающие диету, знают и умудренные долгим изучением науки скажут, чем каждый из этих видов питания отличен друг от друга, и все вместе – от воды. Сам же предложив им питаться этим, а доводы их рассуждения оставив для самого сообразительного, предпочту молчать, не желая больше вынуждать ceбя кормиться водой и всяческой сыростью» (140. 5–15). В результате – нездоровье. «Как только добрался я до Константинополя, – начинает Григорий одно из писем к василевсу, – впал в страшное бессилие» (137. 1–3). Указывает Григорий в другом послании, что плаванье из столицы в Галлиполи заняло у него два дня ( 142. 14–17).

Во многих письмах Григория встречаются некоторые заметки о питании. Здесь прежде всего нужно указать благодарственные письма за полученные посылки. Так, в письме Феодосию, монаху из Кизика, Григорий сообщает о полученном вине – сладком и темном, но оно для него – παχύς (84. 1–6). Такое вино, не без юмора замечает автор послания, окажет прекрасное действие на кровь и даже на мозг, но тяжело будет для желудка (84. 6–10). В другом письме Григорий благодарит адресата – монаха Иасита – за присланных рыбок, радость получения которых вызвана и тем, что их прислал друг (4. 1–3). Особенно приятно было увидеть здесь голавлей (4. 17–23). Это – одно из ранних писем: Григорий говорит о себе как об «островитянине» (т. е. – киприоте) (4. 17–23).

Другое письмо будущий патриарх отсылает в качестве ответного дара за присланного барана (33. 1–1). Как выражение любви и преданности воспринимает Григорий в другом случае присланных ему рыбок (196. 1–7). В одном из писем Феодоре Раулене писатель говорит о полученном винограде, который оказался еще незрелым и поэтому несъедобном (188. 6–9). Вспоминая в более позднем письме к ней об этой неудачной посылке, Григорий в несколько шутливом тоне предвкушает получение новой посылки винограда – спелого и вкусного (189. 8–16).

Выше уже указывалось место одного из писем, в котором Григорий сообщает о своем бедственном положении в долгом пути, сетуя при этом на питание: есть приходится только то, что можно найти вблизи моря – гранат, виноград и т. п. Вообще же говоря в письме к монаху Иаситу о своем характере, Григорий отмечает, что он может жить совсем без излишеств: в питании обходиться без масла и прочего (113. 1–6).

«Любимой» темой писем Григория являются болезни и недуги. Действительно, византийцы вообще много болели. Но здесь замечательна та обстоятельность и подробность рассказа о явлениях своего заболевания, которые создают впечатление какого-то особого любования авторами подобных описаний всех деталей и проявлений болезни.

Достаточно много пишет на эту тему и Григорий Кипрский. Он рассказывает о своем «богатстве» – болезненном состоянии, слабости (74. 1–3). Какому-то знакомому Григорий сообщает о получении им письма от проэдра Смирны; болезнь и бессилие помешали тут же написать ответ (171. 1–6). Плохое самочувствие вызвано у патриарха плаваньем по морю, несколько дней он был не совсем здоров, телесные недуги – чуть ли не болезни – одолели его, и он, голодая, должен лежать в постели (146. 34–37). В другом письме (Мелитиниоту) Григорий сообщает, что он испытывает что-то среднее между болезнью и здоровьем: не то, чтобы совсем здоров, но и не настолько болен, чтобы чувствовать себя бессильным что-либо делать (97. 1–8).

Монаху Мефодию Григорий излагает обстоятельства своей болезни души и тела (73. 4–10). Душевные недуги вызывают болезни тела, – пишет он Мелитиниоту (97. 18–20). С другой стороны, и бытовые условия, плохое качество питания и жилища усугубляют болезни, – таков вывод письма к монаху Агафону Кореей (74. 22–23). Здесь же писатель указывает, что причина его явной, видимой болезни духа – в другой, скрытой и давней (74. 12–19).

Подробно описывает Григорий многочисленные симптомы болезни. Ставракию он сообщает о сильном внутреннем жаре, подобном огню геенны. Отсюда и бесконечные болезни – частые и разнообразные, не прекращающиеся, являющие ему все, как во сне (77. 8–19). А то с Григорием приключается στομάχου κατάπτυξις и расстройство желудка, вызывающие слабость (12. 1–3). Совсем замучили его невыносимые для зрелища истечения (слизи, крови и т. п.), – сообщает он Мелитиониту (88. 9–17). Приступ этих обычных истечений задержал Григория дома (11. 1–2). Такие явления заставляют его сидеть в затворничестве не только из-за боязни ухудшения состояния здоровья, но и чтобы избежать взглядов людей, которые бы увидели эту ужасную картину (88. 17–27). Особенно тягостны потоки изо рта мокроты, заволакивающей все нёбо, так что больной не в состоянии ничего произнести, вынужден голодать и воздерживаться от питья; к тому же беспокоит частый кашель и удушье (72. 27–37). Причина такого ухудшения – питье воды, вызвавшее простуду и насморк (72. 14–26).

В другом, уже одном из поздних, письме Мелитиниоту патриарх описывает приступы своей болезни: слезотечение из глаз, слабость зубов (чего не было, как замечает автор, раньше), тяжелая голова, потоки мокроты по горлу (197. 58–64). Источения жижи вызывают опухоль лица, отеки – в течение пятнадцати дней (103. 21–29). Как правило, эта большая опухоль после прекращения приступов опадала и исчезала; но иногда она не сразу уменьшалась (197. 40–49). Вместе с выделением мокроты, ощущением влаги во всем теле начинается у Григория и чесотка (72. 5–8).

Нередко Григорий начинает письма со слов: «страдаю». Речь идет о резком обострении болезни (197. 1–4). Такие ухудшения чуть ли не до смерти, изнашивают больного (72. 10–13). Григорию приходится по несколько дней голодать, – пишет он врачу Иоанну Феогносту, сообщая о своих муках (114. 1–5)· В таком состоянии Григорий жалок: он лежит – одинокий и беспомощный (197. 4–6). Он страдает один, при этом сам будучи не в состоянии что-либо сделать для облегчения своих мучений (197. 53–58). Скрылся же он от людских глаз преднамеренно: вид его, больного, просто страшен (197. 67–76).

В письме к Мелитиниоту Григорий говорит о лечебном средстве, используемом им, – баня (103. 7–12). Обращаясь к врачу, Григорий Кипрский просит: дать совет относительно лечения: не сходить ли в баню?.. (12. 5–6). При этом он пишет о том, что Иоанн Феогност из дружбы лечит его бесплатно (12. 9–13). В другом же случае, где речь идет о больной каристинке, автор укоризненно пишет, что медики, забыв о гуманности своего ремесла, бесчеловечно пренебрегают теми, кто не может им заплатить за лечение (162. 7–10).

Таковы некоторые сведения Григория Кипрского, касающиеся условий быта и жизни.

Оживление интереса в последнее время к эпистолярному наследию Григория Кипрского ⁹, думается, позволит по-новому взглянуть на многие стороны византийской раннепалеологовской культуры.