Одиннадцатый день.
Поуч. 2-е. Преподобный Димитрий Прилуцкий.

I. Преп. Димитрий прилуцкий, память коего совершается ныне, родился в начале XIV столетия в Переяславле-Залесском от богатых и благочестивых родителей из купеческого сословия. Рано он был обучен грамоте и еще отроком полюбил чтение Св. Писания и душеспасительных книг. Это благочестивое занятие расположило его к иноческой жизни. Он оставил родительский дом и богатство и вступил в число братий Переяславского Богородского Горицкого монастыря. Здесь он ревностно предался иноческим подвигам – строго постился, усердно молился и отличался таким смирением и чистотой, что скрывал от других не только свои подвиги, но даже и наружную красоту лица своего, которою отличался. За строгость жизни он возведен был в сан священника. Скоро затем он оставил Горицкий монастырь, и, с благословения епископа, основал новый монастырь близ Переяславля, с храмом во имя св. Николая, Мирликийского чудотворца. Новая обитель скоро наполнилась иноками, которых привлекала сюда слава добродетелей ее основателя, преп. Димитрия. В 60-ти верстах от новой обители преп. Димитрия подвизался в лесах радонежских великий Сергий. Святые подвижники знали и глубоко уважали друг друга. Преп. Димитрий часто приходил к св. Сергию, чтобы видеть его и насладиться его беседою. Оба опытные в подвижничестве, они со смирением испрашивали друг у друга советов об иноческой жизни. Они вместе молились и вместе разделяли скудную трапезу.

Слава о преп. Димитрии прошла далеко. Он стал известен Великому князю московскому Димитрию Ивановичу Донскому, знаменитому победителю татар. Великий князь очень любил и почитал преподобнаго, вызывал его в Москву и упросил быть восприемником от св. купели одного из своих сыновей. – Но слава человеческая смущала смиренную душу подвижника, и он, бегая ея, удалился далее на север, вместе с любимым учеником своим Пахомием. В 3-х верстах от Вологды он основал новый монастырь, названный Прилуцким, ибо стоял при луке, образуемой изгибом реки Вологды. Обитель скоро наполнилась иноками, искавшими руководства великого подвижника. И преп. Димитрий был живым примером подвижнической жизни. Пост его был так строг, что он часто по целым неделям не вкушал пищи, а по великим праздникам в братской трапезе принимал только немного хлеба с теплой водою. В церкви у него было отгорожено досками место, и здесь он, невидимый никем, все время службы проводил в слезах и коленопреклонениях. И все-таки смирение его было необычайно. – Преподобный не думал однако, что довольно только трудиться для себя и заботиться о своем спасении. Нужно, учил он, заботиться и о ближних. И он был милосерд и благотворителен для ближних. Он принимал странников, помогал бедным, врачевал больных, утешал печальных, ходатайствовал в суде за невинных, облегчал, чем мог, участь притесняемых. За святость жизни Бог дал ему дар прозрения. Однажды занимаясь с братией монастырскими работами, он вдруг со вздохом сказал: «мы вот занимаемся земными делами, а Великий князь Димитрий уже более не заботится о суете мирской», и с этого дня стал поминать Великого князя, как усопшаго. Все дивились; но скоро пришло известие, что Вел. кн. Димитрий Иванович Донской скончался именно в тот день и час, когда о нем говорил преподобный. – Преп. Димитрий почил в глубокой старости. На вопрос братии, где его похоронить, он с смиренным самоуничижением ответил: «бросьте грешное тело мое в болото». Св. мощи его скоро прославились чудесами.

IИ. Преподобн. Димитрий, всю жизнь избегавший славы человеческой, дает нам прекрасный урок смирения. – На смирение иные смотрят даже не как на добродетель, а как на признак слабости душевной, и презрительно думают, что оно имеет значение только в обителях монашеских. А, напротив, чувство собственного достоинства в человеке, по мнению некоторых, есть двигатель просвещения в роде человеческом, условие его благоденствия. Чтобы любить ближних, быть честным, безкорыстным, надобно, говорят, прежде уважать в себе человеческое достоинство.

Не восстает в сущности против этого чувства и учение христианское. Оно позволяет каждому уважать себя, когда само напоминает, что человек немногим умален в сравнении с ангелами (Псал. 8, 6). Но так как, по самолюбию, человек сам собою, без должных оснований, стремится уважать себя: то чаще слышим мы предостережения от излишняго к себе уважения. Кто думает стоять, тот должен блюстись, как бы не упасть, – говорит апостол (1Кор. 10, 12). И Сам Спаситель, призывая всех к Себе, всем внушает смирение (Матф. 11, 29). Таким образом, по понятию христианскому, чувство собственного достоинства должно быть умеряемо в человеке сознанием своего недостоинства, смирением.

а) Рано, быстро развитое чувство своего достоинства бывает, большею частию, признаком самообольщения или неверного взгляда на себя. Приобретенный успех в чем-либо побуждает человека надеяться, что он многого и еще достигнуть может; побежденная трудность надмевает его мыслию, что и все затруднения для него преодолимы. Что приобретает человек своими дарованиями и трудом, то имеет в глазах его великую цену и заслугу, и заслоняет собою многия обстоятельства и трудности, пред которыми могут пасть его силы. Ищут два ученика первенства в царстве славы, но забывают слабость своих сил. Спаситель, желая вразумить их, предлагает им вопрос: могут ли они пить чашу Его страданий (Марк. 10, 38)? В чувстве самоуверенности они отвечали, что могут. Но когда предложена была эта чаша, когда пришло время Христовых страданий: не только эти, но и вси ученики бежаша (Матф.26, 56). Если же так обманулись в себе самих лучшие из людей, апостолы, пока еще не укрепил их Дух Святый: что мы должны думать о себе? как мы можем полагаться на свои дарования?

б) Нет, смирение не есть признак слабости: ибо оно всегда содружественно с чувством собственного достоинства, так что от самого человека зависит различать случаи и обстоятельства, когда ему держаться только в пределах терпеливого смирения, и когда в броне своей невинности выходить на защиту своего достоинства. Сам Иисус Христос, смиривший Себя до смерти крестной и претерпевший биения и заушения, не умолчал пред судиями Своими, когда дерзкий слуга ударил Его в ланиту за мнимое будто бы неуважение к сану первосвященника, и в защиту Своего человеческого достоинства сказал, что оно не иначе может быть подвергнуто унижению, как по законном и судебном изобличении (Иоан. 18, 23). По чувству своего достоинства, и апостол Павел неоднократно пользовался правом римского гражданина: однажды, чтобы поддержать честь проповедника Христова, а в другой раз, – чтобы освободиться от опасности для жизни, о конце которой еще он не был тогда свыше предызвещен и продолжение которой он посвятил своему апостольскому делу (Деян. гл. 16 и гл. 22 и 23). То же видим и в жизни христианских подвижников, которые, водясь духом смирения, знали однакож, в чем состоит истинное человеческое достоинство. К одному из них пришли его знакомые, и желая испытать его терпение, стали называть его гордецом, пустословом, ленивым. Старец смиренно на все соглашался. Но когда назвали его еретиком, он никак не принял этого упрека на себя. На вопрос: почему на первыя клеветы соглашался, а последней не принял? – он отвечал: «первые те пороки я признаю за собою, ибо это признание полезно душе моей; а быть еретиком, значит быть отлученным от Бога: но быть отлученным от Бога, я не хочу» (Дост. сказ. авв. Агаф. гл. 5).

в) Какая же польза признаваться в том, в чем определительно совесть не упрекает? – Всегда есть польза признаваться в греховности. Не забудем, что безгрешного человека нет на земле; а только безгрешный может совершенно быть чистым от упреков совести. Найдется ли такой человек, кто бы в жизни не имел мысли горделивой, не почувствовал лености, не сказал пустого слова? Поэтому всякое напоминание о наших недостатках доставляет нам повод поскорбеть о прежних и сильное побуждение избегать новых. Талантливый художник не обольщается своим искусством, не увлекается своим достоинством; но как скоро сам, или по указанию других, приметит недостатки своей работы, истребляет, или исправляет картину, уничтожает, или переделывает статую. Так и тот, кто живописует в своей жизни образ христианских добродетелей, всегда недоверчив к своим силам и подвигам, и при малейшей опасности самоуслаждения ищет на своей картине темных пятен прежней жизни, сокрушает изваяние мечты, готовое сделаться сердечным кумиром. Никто еще не потерпел вреда от того, что сам себя судил строго; но много вредят и себе и другим те, которые думают о себе слишком высоко и, быть может, не знают иной на свете веры, кроме обожания собственного достоинства.

III. Последуем же духу истинной веры, которая нам внушает, что смирение есть лучшее украшение всякого истинного достоинства. Аминь. (Сост. по Ч. М. и «Слов. и Реч.» Сергия, архиеп. херсон. и одесск., ныне митр. моск., т. I, изд. 1893 г.).