Известно 45 слов свт. Григория Богослова. Они были записаны скорописцами и затем исправлены святителем. Лишь 35-е слово, «В память мучеников и против ариан», признано неподлинным.
По содержанию «Слова» можно разделить на несколько групп:
1. Догматические. «Пять слов о богословии» (Слова 27-31, 380 г.) представляют собой классическое изложение православной триадологии и написаны в защиту церковного учения о Святой Троице против евномиан и македониан. Это сочинение снискало свт. Григорию имя «Богослов». В 27-м слове святитель рассуждает о том, каким должен быть истинный богослов. В 28-м – говорится о сущности, природе и свойствах Бога. В 29-м – содержится учение о Боге Сыне, направленное против арианства. В 30-м – затрагивается вопрос о божественной и человеческой природах в воплотившемся Боге. В 31-м – доказывается божественное достоинство Святого Духа и равенство Его двум другим Ипостасям Святой Троицы.
2. Похвальные и надгробные. Непревзойденным по силе и глубине является 43-е слово, «Надгробное Василию, архиепископу Кесарии Каппадокийской» (379 г.), в котором свт. Григорий излагает мысли о своей любви к Афинам и к эллинской учености, об уединенной и безмолвной жизни, о догмате Святой Троицы.
3. На разные случаи, автобиографические и защитительные. В 3-м слове свт. Григорий излагает основы пастырства в христианской Церкви. Это классический трактат о священстве. Впоследствии свт. Иоанн Златоуст использовал его в качестве источника для своих «Шести слов о священстве». 42-е слово, «Прощальное, произнесенное во время прибытия в Константинополь ста пятидесяти епископов» (381 г.), является апологией свт. Григория, обращенной к отцам II Вселенского Собора: он отвергает возводимые на него обвинения, обращается с прощальными словами к пастве и основанному им храму св. Анастасии.
4. Обличительные. 2 трактата «Обличительные на царя Юлиана» (Слова 4-5), посвящены императору-отступнику, написанными уже после смерти Юлиана (363 г.). Свт. Григорий выступал против волны языческой реакции, вызванной недолгим правлением отступника.
5. Праздничные слова и проповеди. 37-е слово (на Мф.19:1) является единственной экзегетической проповедью свт. Григория Богослова. 38-е слово (первая рождественская проповедь на Востоке) произнесено на Богоявление (379 г.). Полагают, что оно было произнесено свт. Григорием на уже разделившиеся праздники Рождества Христова и Богоявления, считая слово 38 самым ранним константинопольским свидетельством о таком разделении в греческой традиции. Деятельность свт. Григория Богослова как проповедника завершилось словом на Пасху (Слово 45). Это важнейшее святоотеческое сочинение на тему Крестной Жертвы и Искупления (кроме того, здесь вкратце дается вся система христианского богословия).
Слово 35
В память мучеников и против ариан
Можно ли выразить словом, что представляется взору? Какая речь будет соответствовать открывающимся перед нами благам? Невероятное зрелище предлежит очам нашим! Хотя и неоднократно желали мы видеть это, однако же оно выше и того, к чему простирались наши желания.
Опять здесь чествования мучеников, которые перед этим немалое уже время оставлены были в пренебрежении, опять стечение Божиих иереев, опять ликостояние и духовные торжества, опять многолюдное собрание желающих праздновать, а не ратоборствовать! О чудо! повержено из рук оружие, рассыпались ополчения, позабыли о брани, не слышны больше голоса призывающих к битвам, а вместо них празднование, веселье, раскрытые миру сердца ликуют в целом городе, который в давние времена был матерью Мучеников, а во времена, затем последовавшие и немало продолжавшиеся, не участвовал в чествовании чад своих. Ныне же «получили» мы все и «избыточествуем», как говорит Апостол (Флп.4:18). Хвала вам, Мученики! И этот подвиг принадлежит вам: вы окончили победоносно эту великую брань; хорошо знаю, что это благие последствия единственно ваших трудов, вы воздвигли победное знамение мира, вы привлекли к себе иереев Божиих, вы собранию этому дали вождей, направляемых Духом Святым.
О, сколько потеряли те, чья жизнь не продлилась до этого зрелища, чтоб и им после того, как пресытились горестями, можно было насладиться благами мира! Еретическое обольщение, подобно туману, прошло и исчезло, рассеянное Духом Святым; воссияло же чистое благоведрие мира, и среди него явились звезды этого города, блистающие в ясном свете истины; и не ночи, и не тьме даны они в удел, но все видимы днем, воссиявшие истинным светом правды. И поскольку, по слову Апостола, «ночь прошла» (Рим.13:12), вернее же сказать, совершенно исчезла, и все просветляется светом дня, то убегают звери, ищущие себе пропитания ночью, и собираются в леса и пещеры, с шумом бегут еретические нетопыри, лишаемые зрения при свете истины, и держась друг за друга, прячут головы в каменных расселинах. Прекратились с наступлением этого дня сходбища сластолюбцев и винопийцев, сокрылись придорожные грабители, расхитители домов и воры; какие только есть дела ночи, все исчезли с воссиявшим светом мира.
А пока была эта ночь, все омрачившая мглой обмана, какие совершались тогда дела? – достойные забвения и глубокого молчания, чтобы воспоминанием ненавистного не осквернялась приятность настоящего. Да и как описать бедствия этой ночи? Как и умолчать о них? В каком горестном событии найдется столько трогательного? Какой вымысел воспроизведет столько несчастий? Какой стихотворец представлением в театре прославил такие страдания? И бедствия выше слова, и страдания выше сил повествователя! – Бойницей дьявола было место этого лика; здесь расположился он станом и в нем поставил своих оруженосцев; здесь были – воинство лжи, защитники обмана, бесовские полчища, легионы нечистых духов. А если нужно употребить языческие наименования – здесь наступало на Церковь лукавое воинство бесов – Эриний; ибо так вынужден назвать тех жен, которые оказались неестественно мужественными на зло. Одна была Иезавель во дни Илии, которая жаждала крови Пророков Господних; и боговдохновенное бытописание выставляет ее на позор для того, думаю, чтобы в памятовании необузданной жены находили урок для жизни все, живущие после Иезавели. А ныне многие Иезавели прозябли вдруг из земли, как вредное зелье, и избытком злобы своей превзошли упоминаемую в Писании. Если не веришь слову, взгляни на историю, Та изнеженному Ахааву доставила Навуфеев виноградник, чтоб сделать из него сад, место увеселения, женскую забаву; а эти старались совершенно уничтожить живой виноградник Божий, имею в виду Церковь, и сами приводили в исполнение злое дело.
Какой найду пример для слова? Какое придумаю изображение для этого злонравия? Видел я подобную картину на отбеленной стене; поддержите грудь мою, воздымающуюся при воспоминании бедствий, или, лучше сказать, сами поскорбите со мной о перенесенных несчастьях, потому что пересказываю не чужие, но собственные наши злострадания! Какая же это картина, которую уподобляю описываемому событию? – Она представляла безобразную пляску женщин, из которых каждая имела свое искривленное положение (в мифологии такие женщины называются менадами). Волосы развевались ветром, взоры изъявляли неистовство, в руках были факелы, и от движения их все тело казалось в огне, благоприличием одежды стеснялось только дыхание в грудях, ноги едва касались земли и как бы висели на воздухе, ни одно из движений не выражало благопристойной стыдливости. Среди пляшущей толпы находилось изображение мужчины, но это было вместе с тем что-то женское, по виду неопределенное в рассуждении пола, образец изнеженности, нечто среднее между мужчиной и женщиной. Представленный был в состоянии расслабления, как бы в усыплении или в упоении, лежал небрежно на роскошной колеснице, которую по хороводу менад возили звери, и на него обильно лилось из чаши вино. Это изображение окружали какие-то неумолкающие чудовища с косматыми лицами, которые скакали около него на козьих ногах.
То же надобно сказать и об этой ночи. Женщины, известные только тем, что обесславили род свой, к общему унижению пола поругали обычное благочиние жен, – торжественно ходили теперь по всему городу, в лице своем выставляя на позор обезображенную природу, вместо щитов вооруживши руки камнями, ища убийства, поражая бесстыдными своими взорами. И когда вступили в Божию ограду, они возвели на священную кафедру своего Корибанта. Потом началось пьянство, потекло вино, явились даже из пустынь и Паны. Представь при этом ночь, смешанное общество и все то, о чем Апостол запрещает даже говорить, сказав: «Ибо о там, что они делают тайно, стыдно и говорить» (Еф.5:12). Ибо кто подробно опишет огонь, камни, убийства, раны? Кто изобразит усилия, с каковыми старались искоренять служителей святых домов? Кто опишет, как среди города до смерти били палками одного ревнителя истины, и только предполагаемое совершение убийства остановило действительное убийство?
Но не знаю, как слово мое, задержавшись на земных повествованиях, удалилось от приличного обстоятельствам наслаждения. Поэтому и должны мы возвратиться к тому же, с чего начали, чтоб осолившийся слух омыть сладким, легкопьющимся словом. Ибо сказано: в дни веселья бывает «забвение о несчастье» (Сир.11:25). Итак, опять возвращаюсь к тому же слову. Исчезла эта ночь и мгла, при чистом благоведрии лучи мира озаряют светом истины. А потому из оград Божиих изринуто все зловонное и мерзкое, на место же этого в дома благочестивых вошло веселье. И для веселья ни в чем нет недостатка, ни в пирующих, ни в предлагающих пиршество, трапеза наполнена добрыми яствами.