Слово 26

Я желал быть с вами, дети, и вы в равной мере желали быть со мной. Верю этому, и если слово требует подтверждения, – клянусь: «свидетельствуюсь в том похвалой вашей, братья, которую я имею во Христе Иисусе, Господе нашем» (1Кор.15:31)! Эту клятву дал Дух Святой, подвигший меня к вам, да уготовлю Господу «народ особенный» (Тит.2:14). Смотрите, какова вера: и за себя уверяю, и за вас ручаюсь. И это нимало не удивительно. Где общий дух, там и чувствования общие; а где равно чувствуют, там равно и верят. Кто сам не ощущал чего, тот не поверит и другому; а кто чувствовал, тот готов дать согласие; он – невидимый свидетель невидимого чувствования, он – собственное зеркало для чужого образа.

Поэтому-то у меня не достало терпения жить долее в разлуке с вами; хотя не мало огорчает и тяготит меня видимое здесь, – не одно то, что в городах обыкновенно: стечение народа, шум, торжища, зрелища, пресыщение, обиды, влекущие и влекомые, наносящие и претерпевающие вред, плачущие и оплакиваемые, рыдающие, радующиеся, женящиеся, погребающие, хвалимые и хулимые, все поводы к пороку, брожение мира, внезапные перемены как в Еврипе и в направлении ветров, но даже и эти почтенные и достойные уважения люди, – говорю о предстоящих в этом алтаре и при святой трапезе. Так как имею, по-видимому, над ними власть, и сам нахожусь в числе приступающих к Богу, то боюсь, что мы худо приступаем, и, как солома, приближающаяся к огню, не стерпим огня. При всем том я возвратился к вам; и хотя удалился по принуждению, однако же прихожу назад без принуждения, даже с великой охотой, и как говорится, ноги сами шли; так Дух ведет меня, подобно потоку, который вверх поднимает с усилием, а вниз сам собой течет быстро. Подлинно, один день составляет целую человеческую жизнь для тех, которые страдают любовью. Ибо, мне кажется, не идет сюда в пример, что было с Иаковом, который, четырнадцать лет работая Лавану сириянину за двух дев, не утомлялся. Для него, как сказано, «потому что любил их», все дни были как день один (Быт.29:20), может быть, потому что предмет любви находился перед глазами, или потому что легко страдать любовью, хотя замедление и огорчительно. Так, что легко поступает в обладание, то менее возбуждает пожелания, как сказал некто прежде нас. И я, когда был вместе с вами, – мало чувствовал силу любви, а когда разлучился, узнал любовь – этого услаждающего мучителя. В этом нет ничего необыкновенного. Пастух скорбит о тельце, который отстал от стада, об овце, которой не достает в десятке, и птичка горюет о гнезде, которое оставила ненадолго. Один, взяв свирель, взойдя на высокое место, наполняет унылыми звуками свирель свою, зовет заблудившихся, как разумных, и, если послушаются, радуется о них больше, нежели обо всем стаде, которое не сделало ему таких забот. А другая с криком летит к гнезду, припадает к щебечущим птенцам и обнимает их крыльями. Какая же привязанность должна быть у доброго пастыря к словесным овцам, за которых он подвергался уже опасностям, так как и это усугубляет любовь? Так и я боюсь, чтоб «лютые волки» (Деян.20:29), подметив окружающую нас тьму, не разогнали стада увлекательными и дерзкими учениями. Ибо, не имея сил действовать явно, они ожидают безвременья. Боюсь, чтоб «разбойники и воры», проходя через двор (Ин.10:1), или бесстыдно не похитили, или не поймали обманом, и потом не заклали, не убили, не погубили, «терзая добычу, души съедают», как сказал один из Пророков (Иез.22:25). Боюсь, чтобы кто-нибудь, вчера и третьего дня бывши нашим, найдя дверь не запертой и войдя в нее, как свой, не стал строить нам козней, как чужой. Ибо много различных ухищрений у того, кто действует таким образом, и никто не разнообразен настолько в изобретательности, насколько преухищренный на зло противник наш. Боюсь еще и псов²⁰², которые усиливаются стать пастырями, и, что особенно странно, ничего не приносят в пастырское звание кроме того, что остригают волосы, которые не на добро растили. Они и псами не остались и пастырями не сделались, а только расхищают, рассыпают и разрушают чужой труд. Потому что всегда легче – повредить, нежели сохранить; «и человек рождается», говорит Иов (Иов.5:7), и корабль строится, и дом созидается с трудом; но одного убить, другой разрушить, третий сжечь может всякий, кто захочет. Итак, да не думают много о себе те, которые приставили к стаду псов; они не могут сказать, что приобрели или спасли, хотя одну овцу. Ибо упражнявшиеся в худом не научились делать добра. Если же они истребляют стадо; то это делает и небольшая буря, и легкая болезнь, и один внезапно напавший зверь. Итак, да перестанут они хвалиться своим бесславием, а если могут, да перестанут делать зло, «да поклонятся, припадут и восплачут перед Господом, сотворившим их» (Пс.94:6), и да присоединятся к стаду те из них, которые еще не вовсе неисцелимы.

Это говорю вам я – пастырь робкий и осмотрительный, которого за осторожность укоряют в бездеятельности. Ибо я не из числа пастырей, которые «млеко едят, волной одеваются, тучное заколают, а стада не пасут» (Иез.34:3–4), или продают и говорят: «благословен Господь, я обогатился» (Зах.11:5), которые пасут самих себя, а не овец (если вам памятны слова Пророков, которыми они поражают злых пастырей); напротив, я более принадлежу к числу пастырей, которые могут сказать о себе с Павлом: «Кто изнемогает, с кем бы я не изнемогал? Кто соблазняется», и меня не воспламеняет забота (2Кор.11:29)? «Я ищу не вашего, а вас» (2Кор.12:14). «Я томился днем от жара, а ночью от стужи», по слову Патриарха, – пастыря (Быт.31:40), у которого овцы были «крепкие» и старались «зачинать» у тамошних «корыт» (Быт.30:41–42)²⁰³.

Так и по таким причинам пришел я к вам, которые находятся в таком положении. А поскольку пришел, то дадим друг другу отчет, что успели мы сделать в продолжение разлуки. Ибо не худо помнить, что от нас потребуют отчета не только за слова и дела, но как за целое время, так и за самую малую и краткую часть времени. Вы «возвестите» мне «деяние свое» (Ин.1:8), а я предложу вам, о чем любомудрствовал я в безмолвии, беседуя сам с собой. Какое из высоких умозрений, или заимствовав от меня, сохранили вы, или сами от себя присовокупили, относительно или Богословия, или других догматов, многие из которых и часто я предлагал вам? Требую от вас не только долга, но и роста, не только таланта, но и прибытка, дабы кто-нибудь, скрыв и закрыв вверенное, не стал еще клеветать на вверившего, что Он «жесток» и желает чужого (Мф.25:24). Итак, какое похвальное дело принесли вы в плод, так чтоб или «не узнала левая рука» (Мф.6:3), или просветился свет ваш перед людьми (Мф.5:16), чтоб по плодам было видно дерево, по ученикам мог быть узнан учитель, и чтоб всякий из наблюдающих за нами (а это делают многие, – одни по благорасположению, другие из любопытства) мог сказать, «истинно с вами Бог» (1Кор.14:25), и вы не только здраво проповедуете Его, но и служите Ему? Ибо как дело без веры не приемлется, потому что многие делают добро ради славы и по естественному расположению, так и «вера без дел мертва» (Иак.2:20). И никто «да не обольщает вас пустыми словами» (Еф.5:6) кто-либо из людей, которые охотно дозволяют все под тем одним условием, чтоб вы приложились к нечестивым учениям, и предлагают за худое дело худую награду. Итак, покажите веру от дел, покажите плодородие земли вашей, точно ли не напрасно я сеял, есть ли у вас хотя один «сноп хлеба, имеющий силу, чтобы сделать муку» (Ос.8:7), и стоящий житницы, чтоб нам впредь возделывать вас еще усерднее. Кто приносит плод во сто крат? кто в шестьдесят? кто наконец хотя в тридцать? Или наоборот, кто, от тридцатикратного восходя к шестидесятикратному (ибо и этот порядок видим в Евангелии)²⁰⁴ (Мф.13:8); а у Евангелиста Марка в обратном порядке: «и принесло иное на тридцать, иное шестьдесят, и иное сто» (Мк.4:8)., окончил сторичным плодом, чтоб, «преуспевая», подобно Исааку (Быт.26:13), стать великим, идя «от силы в силу», воспевая песни степеней и полагая «восхождения в сердце» (Пс.83:6,8)? «Ищу плода, умножающегося в пользу вашу» (Фил.4:17). Ибо прибыток ваш, а не мой. Если же и мой, то потому, что он ваш; ибо польза от вас возвращается к нам, подобно отраженным лучам. Питали ли вы нищих? Принимали ли странных? Умыли ли «ноги святым» (1Тим.5:10)? Или угождая чреву, которое «уничтожится» (1Кор.6:13),услаждались вы (положим то) и заповедями, так как нет услаждения, которое было бы лучше и прочнее этого для желающих услаждаться? Покоили ли по мере сил (позвольте сказать и об этом) кого-либо из служащих жертвеннику и прекрасно убожествующих, чтоб они, не развлекаясь, тем усерднее служили жертвеннику, и, заимствуя из вашего, привносили взамен и свое? Стыдно подлинно и нам просить об этом, и вам не удалять. Не для того заметил я «это, чтобы так было для меня, ибо для меня лучше умереть, нежели» чтоб уничтожилась похвала моя (1Кор.9:15) и благовествование мое осталось без награды, когда здесь соберу плоды, – ибо благовествовать есть дело необходимости, а благовествовать безвозмездно – дело усердия, но да научитесь вы благотворить Христу, благотворя кому-либо и из малых. Ибо Христос, как сделался для меня всем, что есть во мне, кроме греха, так приемлет на Себя и все сколько-нибудь меня касающееся, – доставишь ли ты мне кров или одежду, посетишь ли в темнице, придешь ли к больному, или, что всего маловажнее, язык томимого жаждой охладишь одной чашей студеной воды, о чем просил бедного Лазаря страждущий в пламени богач, которому за здешнюю роскошную жизнь, за презрение голодного и покрытого струпьями Лазаря, воздается тем, что просит у Лазаря и не получает просимого. Вот чего от вас требуем, и знаю, что вы не будете стыдиться, как давая отчет мне, так и в последний день, в который будут собраны все дела наши, по сказанному: «и Я приду мысли» и деяния ваши «собрать» (Ис.66:18); это человек, и дело его «и награда его с ним» (Ис.40:10).

Но вот и наше, что приносим вам из пустыни. Ибо и Илия охотно любомудрствовал на Кармиле, и Иоанн в пустыне, и сам Иисус совершал дела перед народом, а молитвы большей частью на свободе и в пустынях. Какой же преподан этим урок? Тот, думаю, что для невозмущаемого собеседования с Богом нужно погрузиться в безмолвие и хотя несколько возвести ум свой от непостоянного. Ибо сам Он не имел нужды в уединении; да и не было места, где бы мог Он укрыться, будучи Богом и все исполняющим; уединялся же, чтобы мы знали время и для дел, и для высшего упражнения. Итак, какие же плоды моей пустыни? Как добрый купец, отовсюду собирающий прибыль, хочу и из нее доставить вам нечто для купли.

Однажды, когда день уже склонялся к вечеру, ходил я один, погрузившись сам в себя, и местом прогулки был морской берег. Всегда имею обычай облегчать труды такими отдыхами. Потому что и тетива, постоянно натянутая, не выдерживает напряжения, а надобно ее спускать со стрелы, чтобы можно было снова натянуть, и чтоб она была не бесполезной для стрелка, но годилась в случае употребления. Так я ходил; ноги переносили меня с одного места на другое, а взор покоился на море. Зрелище было неприятное, хотя оно бывает всего приятнее в другое время, когда при ясном небе море покрывается пурпуром, тихо и кротко играя, плещет в берега. Но что же происходило в это время? Охотно скажу, и даже словами Писания: «дул сильный ветер» (Ин.6:18), море волновалось и завывало, а волны, как обыкновенно бывает в таких бурях, одни восстав вдали и постепенно, то достигая наибольшей высоты, то понижаясь, сокрушались о берега; а другие, ударившись о ближние скалы и отраженные ими, превращались в пенистые и высоколетящие брызги. Тут выбрасывались небольшие камни, поросты, улитки и самые легкие раковины, и некоторые опять поглощались с отливом волны. Но твердо и неподвижно стояли скалы, как будто ничто их не тревожило, кроме того, что ударялись о них волны. Из этого умел я извлечь нечто полезное для любомудрия. И как все применяю к себе, особенно если что-нибудь случившееся приводит меня в кружение, как было и теперь, то не без внимания смотрел я на видимое, и это зрелище было для меня уроком.

Я сказал себе: не море ли – жизнь наша и дела человеческие? И в ней много соленого и непостоянного. А ветры – это не постигающие ли нас покушения и всякая неожиданность? Это-то, кажется мне, примечая, досточудный Давид говорит: «Спаси меня, Господи, ибо дошли воды до души моей»; избавь меня из глубин водных, «я вошел во глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня»« (Пс.68:2–3). Что же касается искушаемых, то одни, рассуждал я, как самые легкие воздушные тела, увлекаются и нимало не противостоят напастям, потому что не имеют в себе твердости и веса, доставляемых разумом целомудренным и готовым бороться с встретившимися обстоятельствами; а другие, как камень, – достойны того Камня, на Котором мы утверждены и Которому служим. Таковы все, которые, руководствуясь умом любомудрым и стоя выше низкой черни, все переносят твердо и непоколебимо, и посмеваются над колеблющимися или жалеют о них, – посмеваются по любомудрию, жалеют по человеколюбию. Сами же для себя вменяют в стыд – отдаленные бедствия презирать и даже не считать бедствиями, но уступать над собой победу настоящим, и притом кратковременным, как будто они постоянны, – оказывать любомудрие безвременно, а в случае нужды оказываться не любомудрыми; что подобно тому, как если бы стал почитать себя отличнейшим борцом, кто никогда не выходил на поприще, или – искусным кормчим, кто высоко думает о своем искусстве в тихую погоду, а в бурю бросает из рук кормило.

Но как уже один раз остановился я на этом рассуждении; то встретил и другое подобие, весьма приличное настоящему предмету. Может быть, почтете меня стариком и баснословом, когда сообщу вам его; однако же вы должны узнать это; потому что, как известно, и Писание неоднократно употребляет такие подобия для ясности изложения. По баснословию, есть дерево, которое зеленеет, когда его рубят, и противоборствует железу, – а если о необыкновенном должно и выражаться необыкновенно, – которое смертью живет, от сечения разрастается, истребляемое умножается. Конечно, это басня и произвол вымысла, но мне представляется, что таков же точно и человек любомудрый. Он прославляется в страданиях, скорби обращает в повод к добродетели, украшается несчастьями, не превозносится «оружием правды в правой руке», не изнемогает «перед оружием в левой руке» (2Кор.6:7), но в различных обстоятельствах всегда пребывает одинаков или делается еще светлее, как золото в горниле.

Посмотрим на него так: знатного ли он происхождения? Наравне с благородством крови покажет в себе благонравие, так что заслужит уважение в двояком отношении; – станешь ли разбирать его родословие, или смотреть на него самого. Или он статуя низкой работы и из дешевой глины (если есть различие между глиной и глиной)? Заменив это духовным благородством, которое каждый запечатлевает сам в себе, к худшему или лучшему; а всякое другое благородство, которое в нас всевается, или грамотами нам сообщается, отметить ничего не стоящим и подложным. Ибо благородство бывает троякое. Одно – свыше, и по нему все мы равно благородны, потому что все созданы по образу Божию. Второе зависит от плоти, и по нему, так как оно состоит в тлении, не знаю, благороден ли кто. Третье познается по порокам и по добродетелям, и в нем участвуем мы больше или меньше в той мере, как думаю, в какой сохраняем или растлеваем в себе образ Божий. Это-то последнее благородство возлюбит истинный мудрец и истинно любомудрый. Четвертый род благородства, которое зависит от грамот и указов, тогда удостой слова, когда соглашусь признать красотой подрумяненную красоту, или уважать обезьяну, которой велено быть львом. Юноша ли он? – Мужественно восстанет против страстей и воспользуется юностью для того, чтобы не подвергнуться чему-либо свойственному юным, но в юном теле показать старческое благоразумие; и возрадуется о победе больше, нежели увенчанные в Олимпии. Ибо одержит победу на общем зрелище, – на зрелище Вселенной, и победу не продажную²⁰⁵. Преклоняется ли он к старости? – Но не состарится душой, встретит кончину, как предустановленный день необходимого освобождения, с радостью перейдет в жизнь грядущую, где нет ни не зрелого, ни старца, но все совершенны по духовному возрасту. Наделен ли он цветущей красотой? В одной красоте просияет у него другая, в телесной – душевная. Сохранился ли без повреждения цвет его красоты? Он углублен сам в себя, и не знает, смотрят ли на него другие. Безобразна ли его наружность? Зато благообразен сокровенный его человек, как цветистая и самая благовонная роза, которая еще не раскрылась из своей оболочки, не имеющей ни цвета, ни запаха. Красный добротой больше сынов человеческих, он не даст и времени посмотреть на его внешность, обращая зрителя к иному. Крепок ли он по внешнему человеку? Употребит здоровье к лучшему: подаст совет, поразит словом, будет говорить смело, станет проводить время в бдении, спать на голой земле, поститься, истощать вещественное, созерцать земное и небесное, и со всем тщанием помышлять о смерти. Сделается ли он болен? Станет бороться с болезнью. А если будет побежден; то одержит верх, достигнув того, чтоб уже не бороться. Богат ли он? – Умудрится расточить богатство и из своего имущества, как распорядитель чужого, будет уделять нуждающимся, чтоб и приемлющему послужило это во благо, и ему самому сосредоточиться в Боге, ничего не имея кроме креста и тела. Беден ли он? – Обогатится в Боге, посмеваясь над имеющими у себя многое, потому что они, как непрестанно приобретают, так непрестанно нищенствуют, имея нужду еще в большем, и пьют для того, чтобы чувствовать больше жажды. Алчет ли он? – Пропитается с птицами, которые кормятся, не сея и не возделывая земли, проживет с Илиею у сарептянки. «Масло в кувшине не убудет, и мука в кадке не истощится» (3Цар.17:14), первый непрестанно будет источать, другой приносить обильную жатву, чтоб страннолюбивая вдова сподобилась чести, и питатель имел пропитание. Жаждет ли он? – Источники и реки дадут ему питье не утоляющее и без меры подаваемое; а если и везде оскудеют воды от бездождия, то, может быть, он будет пить из потока (3Цар.18:5). Потерпит ли он холод? – Его терпел и Павел (2Кор.11:27). Притом, долго ли потерпит? – Есть одеяние и из камня, в чем да уверит тебя Иов, который говорит: «не имея убежища, жмутся скале» (Иов.24:8).

Рассмотри и большие еще совершенства. Будут ли над ним злословить? Он победит тем, что за злословие не воздаст злословием. Будут ли его гнать? – Перенесет. Будут ли хулить? – «Утешится» (1Кор.4:13). Будут ли клеветать? – Станет молиться. Ударят ли по правой щеке? – Обратит и другую; а если б у него была третья, – подставил бы и ту, чтоб ударившего скорее научить великодушию, вразумить его делом, когда не мог словом. Будут ли ругаться над ним? – Это терпел и Христос. И он почтен будет участием в Христовых страданиях. Назовут ли самарянином, скажут ли, что он имеет в себе беса? – Все примет с Богом. Сколь бы многочисленны ни были его страдания, все еще не достанет многого: уксуса, желчи, тернового венца, тростникового скипетра, багряницы, креста, гвоздей с распинаемых разбойников, мимоходящих и хулящих. Богу надлежало и в том преимуществовать, чтобы в самом посрамлении претерпеть большее! Нет ничего столь непреодолимого и непобедимого, как любомудрие! Все уступит скорее, нежели любомудрый. Это «осел дикий» в пустыне, как говорит Иов, ничем не связанный и свободный, «посмеивается городскому многолюдству стужания и не слышит криков погонщика» (Иов.39:7). Это «единорог» – животное самовольное. «Захочет ли служить тебе» и переночует ли «у яслей твоих» (Иов.39:9), подведешь ли его под ярмо? – Когда лишен он будет всего на земле, – у него готовы крылья, как у орла, он возвратится в дом настоятеля своего, воспарит к Богу. Скажу кратко: непреодолимы только Бог и Ангел, а в-третьих, – человек любомудрый, невещественный в веществе, неограниченный в теле, небесный на земле, бесстрастный в страданиях, всему уступающий победу, кроме самомнения, и тех, которые думают овладеть им, побеждающий своим низложением.

Поскольку же слово мое, начав с представленного мной подобия, изобразило любомудрого мужа, то по этому изображению рассмотрим сами себя. «Я думаю, и я Духа Божия имею» (1Кор.7:40), хотя нечто из сказанного может уязвлять и низлагать меня, чтоб мои ненавистники и враги, если найдут меня побежденным, имели извинение, ежели не намерению, то, по крайней мере, поведению своему, а если окажусь совершеннее и выше нападающих на меня, – или оставили злобу свою, или изобрели новый путь неправды (так как настоящий мной презрен), и сверх злобы своей не могли быть обличены в неразумии, как «беззаконнующие втуне» (Пс.24:3) и не имеющие сделать неправды, о чем стараются. Посмотрим же, чем оскорбят меня решающиеся на все, что только может сделать человек в обиду человеку? Назовут невеждой? – Я знаю одну мудрость – бояться Бога. Ибо «начало мудрости страх Господень» (Прит.1:1). И «выслушай сущность всего: бойся Бога» (Еккл.12:13). Так сказал премудрый Соломон. Поэтому пусть докажут, что во мне нет страха; и тогда победят. А что касается иной мудрости, то я частью сам оставил ее, а частью желаю и надеюсь приобрести, по упованию на Духа. Укорять в бедности? – Но она мое излишество. Охотно бы совлек я с себя и эти рубища, чтоб без них идти по терниям жизни! Охотно, как можно скорее, сложил бы с себя и этот тяжелый хитон²⁰⁶, чтобы получить более легкий. Назовут убежавшим из отечества? – Как низко думают о нас эти в подлинном смысле ругатели и ненавистники странных! Разве есть определенное местом отечество у меня, для которого отечество везде и нигде? А ты разве не странник и не пришелец? Не хвалю твоей обители, если так думаешь; смотри, чтоб не лишиться тебе истинного отечества, в котором должно заготовлять себе жительство. А за старость и болезненность не укоряй нас. В этом виновны не только вещество и природа, но (узнай нечто из моих тайн!) не мало истощено и рассудком (похвалюсь тем несколько). Да и ты, тучнеющий и питающий плоть свою, не составляешь для меня приятного зрелища. Хорошо, если б и у тебя видно было несколько седин и бледности, чтобы можно было увериться, что ты человек разумный и любомудрый! Что же еще? Низложат с престолов? – С каких? Разве с удовольствием вступил я теперь на престол и прежде вступал? Разве почитаю блаженными тех, которые восходят на престолы? Разве сделаешь их для меня приятными ты, восходящий недостойно? Разве случившееся недавно не обнаружило перед вами моего образа мыслей? Или и это была одна забава и испытание любви, как могут частью подозревать, а частью разглашать люди, искусные на то, чтоб собственные свои пороки видеть в других? Что же значило сокрушение? Что же значили заключения, которые всенародно произносил я сам на себя? Что значили слезы, которые во мне, едва не возненавиденному за сопротивление, возбудили в вас жалость? Лишать председательства? – Но когда и кто из благомыслящих дорожил им? А ныне избегать его, по моему мнению, есть верх благоразумия. Ибо за него все у нас приходит в замешательство и колеблется; за него пределы Вселенной²⁰⁷ мятутся подозрением и ведут какую-то невидимую и не имеющую наименования брань; за него мы, сотворенные Богом, подвергаемся опасности стать тварью людей и лишиться великого и нового имени. О, если бы не было ни председательства, ни предпочтения мест, ни мучительных преимуществ, и нас различали по одной добродетели! А нынешний порядок, – стать справа, слева, в середине, выше и ниже, идти впереди или рядом, – произвел у нас много напрасных замешательств, многих низринул в пропасть и поставил на стороне козлищ, многих не только из низших, но даже из пастырей, которые, будучи «учителями Израилевыми», этих не поняли (Ин.3:10).Не допустят к жертвенникам? – Но я знаю другой жертвенник, образом которого служат ныне видимые жертвенники, на который не восходили ни орудие, ни руки каменотеса, на котором не «слышно» железа (3Цар.6:7), которого не касались художники и хитрецы, но который весь – дело ума, и к которому восходят созерцанием. Ему буду предстоять я, на нем «пожертвую приятное» Богу (Лев.1:5), – и жертву, и приношение, и всесожжения, настолько же лучшие приносимых ныне, насколько истина лучше тени. О нем, как думаю, любомудрствует и великий Давид, говоря: «и подойду я к жертвеннику» Бога, «веселящего» духовную «юность мою» (Пс.42:4). От этого жертвенника не отвлечет меня никто, сколько бы ни желал. Изгонят из города? – Но не изгонят вместе и из того града, который горе. Если же это смогут сделать мои ненавистники, то действительно победят меня. А доколе не в силах сделать этого, дотоле брызжут только в меня водой и бьют ветром, или забавляются сновидениями. Так я смотрю на их нападения! – Отнимут имущество? – Какое? Если мое, то пусть подрезают крылья, которых я не подвязывал. А если церковное, то из-за него и вся брань, из-за него ревнует «о ковчежце вор» (Ин.12:6), и предает Бога за тридцать сребреников, что всего ужаснее; ибо такой цены стоит не предаваемый, но предатель. Запретят вход в дом? Пресекут способы к роскоши? Отдалят от друзей? Но, как видишь, обременили мы весьма многих, хотя и были ими приглашаемы (не хочу быть неблагодарным). Если же и обременили, то разве тем больше, что щадили их, а не тем, что были ими принимаемы. Причиной этому то, что меня покоил один благочестивый и боголюбивый дом, бывший для меня тем же, чем дом суманитяныни для Елиссея, – родственный мне по плоти, родственный и по духу, на все щедрый, дом, в котором возрастал единодушием и этот народ, не без страха и не без опасности скрывая гонимое еще благочестие. Да воздаст Господь дому этому в день воздаяния! А если я гоняюсь за роскошью, то пусть забавляются надо мной ненавидящие меня. Нет зла, которого бы я в большей мере не желал себе. Что касается друзей, то хорошо знаю, что одни, и потерпев что-либо худое, не убегут от меня, ибо соболезнование производится только общим терпением обид. А если буду презираем другими, то я уже приобучился сносить презрение. Ибо одни из друзей и искренних, даже явным образом, «отступили от меня»; другие, наиболее человеколюбивые, «стоят вдали» (Пс.37:12–13), и в ночь²⁰⁸ эту все соблазнились. Едва и Петр не отрекся, а может быть, и не плачет горько, чтоб уврачевать грех. И видно, что я один смел и исполнен дерзновения, я один благонадежен среди страха, один терпелив, – и выставляемый напоказ народу, и презираемый наедине, известный Востоку и Западу тем, что против меня ведут брань. Какое высокоумие! «Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня война, и тогда буду надеяться» (Пс.26:3). Не только не почитаю страшным чего-либо из настоящих событий, но даже забываю о себе, плачу об оскорбивших меня, об этих некогда членах Христовых, членах для меня драгоценных, хотя они ныне и растлены, о членах этой паствы, которую вы едва не предали, даже прежде, нежели она собрана воедино. Как вы расторглись и других расторгли, подобно волам «взыгравшим» (Мал.4:2)? Как воздвигли жертвенник против жертвенника? «Как нечаянно прийти они в разорение» (Пс.72:19)? Как сечением своим и сами себе нанесли смерть, и нас заставили болезновать? Как простоту пастырей употребили в пагубу пастве? Ибо не пасомых стану порицать за неопытность, но вас винить за вашу злобу. «В погибели твоей, Израилю, кто поможет» (Ос.13:9)? Какое найду заживляющее врачевание? Какую повязку? Как соединю разделенное? Какими слезами, какими словами, какими молитвами исцелю сокрушенное? Один остается способ. Троица Святая, поклоняемая, совершенная, истинно нами считаемая и почитаемая. Твое дело это, Тебе принадлежит слава совершения! Ты восстанови снова нам этих настолько удалившихся от нас, и пусть само отделение научит их единомыслию! Ты нам за здешние труды воздай небесным и безмятежным. А первое и величайшее из этих благ – озариться Тобой совершеннее и чище, и познать, что Тебя одну и ту же можно и представлять Единицею и находить Троицею, что Нерожденное и Рожденное и Исходящее – одно естество, три личности, «один Бог, который над всеми, и через всех, и во всех» (Еф.4:6), Бог, к Которому ничто не прилагаемо, и в Котором ничто не перелагаемо, не умаляемо, не отсекаемо, Которого отчасти уже постигаем, отчасти стараемся постигнуть, и некогда постигнут, как те, которые хорошо Его искали здесь и в жизни, и в созерцании. Ему слава, честь, держава вовеки. Аминь.