Должно ли пред девятым членом Символа веры подразумевать слово «верую»?

Библиографические заметки

Книга, заглавие которой мы выписали, в свое время произвела много толков между православными греками и вызвала не мало замечаний и опровержений. Один из ученых греков в Вене, г. Ливада, написал против нее в прошлом году длинный ряд статей, печатавшихся в триестской газете Κλειω. До сих пор мы воздерживались говорить о ней, не имея ее под руками и зная о ней только по критическим разборам. Наконец недавно мы получили ее, и теперь охотно сообщим о ней наши замечания.

Мысль автора видна из самого заглавия. По его мнению, перед девятым членом Символа веры, именно перед словами: во едину святую, соборную и апостольскую церковь, не нужно подразумевать слова «верую» и не должно ставить точки перед этими словами, а надобно восьмой и девятый члены соединять в один пункт и читать их таким образом: и в Духа Святаго, Господа, животворящего и т. д. глаголавшого пророки во едину, святую, соборную и апостольскую церковь. Прежде, чем излагать аргументацию автора, следует указать на те обстоятельства, который послужили поводом к написанию этой книги. Автор излагает их сам весьма обстоятельно, в предисловии, и они действительно интересны.

В 1870 г. был в Лондоне архиепископ о. Сиры и Тиноса, преосвящ. Александр Ликург. 15 Февраля он служил обедню в греческой церкви. Во время чтения Символа веры чтец обратился к г. Валетте, подле него стоявшему, и предложил ему прочитать Символ. Известно, что у греков и во всех восточных церквях Символ веры не поется, как у нас, а читается. Г. Валетта прочел в Символе девятый член так, как выше изложили, т. е. не останавливаясь после слов глаголавшаго пророки. Чтец сделал ему строгое замечание в церкви; «но я, говорит Валетта, не обратил на то внимания, тем более, что в это время диакон провозгласил: станем добре, станем со страхом»... После литургии пошли разные толки между прихожанами относительно чтения Валетты. Спустя три пли четыре дня, лондонские греки давали великолепный обед в честь apxиеп. Ликурга, на котором присутствовало до 30 человек, в томе числе и г. Валетта. К концу обеда, после первого и второго угощения нектаром, один из присутствовавших стал разговаривать с Валеттою об этом чтении; но я, говорит автор, сказал только несколько слов, и то шутя, так как серьезно рассуждать об этом предмете за столом было неуместно. Вдруг, вопреки всякому ожиданию, сидевший вдали от нас архиепископ, не вовремя и не к месту, сказал: «остаетесь ли вы, г. Валетта, при этом чтении и объяснении Символа»? – «Да, остаюсь», ответил г. Валетта, «потому что это – единственно правильное чтение и объяснение Символа, – чтение же с точкою после слова «пророки» неверно и противно чтению отцов церкви». Тогда архиепископ, посмотрев на собрание, сказал: «вот, господа, от такого-то упорства и рождаются в церкви ереси!» Валетта был изумлен этим замечанием, тем более, что одни начали смеяться, а другие стали серьезнее смотреть на архиепископа и на него. «Но я, – продолжал г. Валетта, – отстаиваю не свою мысль, а принимаю то объяснение, какое нахожу у великих отцов церкви, и в особенности у Фотия, который ясно говорит, что по священнейшему определению веры мы исповедуем, что Дух Святый чрез пророческие трубы глаголал во едину святую, соборную и апостольскую церковь. Итак, если я погрешаю, то погрешность не моя, а отцов, у которых я учился так читать и так понимать Символ веры». – Архиепископ, улыбаясь, иронически спросил меня: «а скажите, пожалуйста, где это говорит Фотий?» – «В своем рассуждении о первенстве римского епископа, сказал я», и так как в том доме были и «Письма Фотия», изданные Валеттою, где это рассуждение помещалось, то Валетта, по просьбе присутствовавших и самого архиепископа, признававшегося, что ничего такого он не читал, показал вышеприведенное место Фотия. Прочитав это место, архиепископ сказал: «вы неверно понимаете Фотия, милостивый государь». «Это второе замечание архиепископа вызвало в одних усиленный смех, а в других тяжелое чувство; мне же оно напомнило замечание ап. Павла: должны суще быти учители лет ради, паки требуете учитися, кая письмена начала славес Божьих (Евр.5:12). Я отстаивал свое мнение и заметил архиепископу, что Символ веры один, что передавший его первый вселенский собор учил, как известно, о св. Троице, а не о церкви, и что второй вселенский собор к содержанию Символа ничего нового не прибавил. Но, когда архиепископ мне сказал, что слова о церкви внесены в Символ первым вселенским собором, тогда я еще более убедился в том, продолжает Валетта, что после угощения нектаром неудобно рассуждать о богословских предметах».

В следующее затем воскресенье преосв. Александр Дикург также служил, но чтение Символа не было уже предложено Валетте, и на обеде в одном доме после обедни, куда были приглашены архиепископ и сам Валетта, преосвященный сказал: «от чего вы, господин Валетта, сегодня не читали Символа веры»? «Оттого, отвечал Валетта, что чтец счел своею обязанности не дозволить во второй раз читать Символ еретику». «Как, разве вы остаетесь при том мнении, что не нужно перед девятым членом подразумевать слова «верую»? Получив от Валетты прежний ответ, архиепископ вновь заметил: «вот от такого-то упорства и родились все ереси», прибавив к этому, говорит Валетта, и еще нисколько поучительных замечаний. «Когда я учился богословию в Германии, говорил преосвященный, то неоднократно слышал от профессора, что подлинность послания ап. Павла к евреям сомнительна; однако же этот же профессор, когда преподавал в церкви слово Божие, всегда говорил: так учит ап. Павел в послании к евреям». «Преосвященный советовал и мне, говорит Валетта, подражать примеру профессора, т. е. держаться учения Фотия и прочих отцов относительно Символа, но читать Символ не так, как они учат, а как это принято. Другими словами, преосвященный советовал мне у себя – дома читать Символ веры, как его объясняют богоносные отцы, а в церкви читать ложь и возлюбить славу людей паче славы Божией. Впрочем на эти советы я не обратил ни малейшего внимания». Спустя несколько времени, именно в третье воскресенье великого поста, в которое преосвященный обещал произнести проповедь, Валетта пошел в церковь. «Из произнесенного преосвященным слова я нового ничего не вынес, продолжает автор, потому что оно было помещено еще за 8 лет перед тем в духовном журнале «Ευαγγελικὸς Κήρυξ» зато вынес пользу от чтения Символа веры самим преосвященным архиепископом, который с особенною интонацией произнес слова «глаголавшего пророки», как бы осмеивая мое чтение». Этим дело не ограничилось. В газете «Клио» появилась корреспонденция из Лондона, в которой было сказано, что Валетта едва не поднял раскола между лондонскими греками и были еще кое какие оскорбительный выходки против него. Тогда Валетта отправился к архиепископу с номером газеты, где была помещена эта корреспонденция, и заявил ему, что, в виду таких оскорблений, он должен защищаться и представить верное описание всей этой несчастной истории. Преосвященный высказал негодование против автора корреспонденции, но посоветовал Валетте ничего не писать и представить суждение об этом предмете синоду эллинской церкви, предложив при этом свое посредничество. «Хотя я с вами и не согласен, говорил преосвященный Валетте, тем не менее мы должны предстать на суд высшей церковной власти». Валетта послушал совета и в тот же день написал преосвященному длинное послание, в котором, изложив свои доказательства, просил архиепископa, как члена синода греческого королевства, повергнуть их на суд синода и заключение синода сообщить ему, Валетте. По приезде преосвященного Александра в Афины, Валетта, долго ждавши и не дождавшись ответа, написал другое письмо его преосвященству, в котором осведомлялся о судьбе своей просьбы, и на это получил ответ, что, хотя дело еще не представлено в синоде, тем не менее скоро будет доложено о нем. «Впрочем и теперь, любезнейший мой, могу сказать вам, писал архиепископ Валетте, что решение будет не в вашу пользу – не потому только, что церковь никогда не дозволит никакого нововведения в Символе, уступая авторитету одного только отца Фотия, но и потому, что известное место в означенных поучениях Кирилла Иерусалимского идет прямо против вашего чтения. В этом месте слова: во едину святую, соборную и апостольскую церковь, приводятся после слов: исповедую едино крещение во оставление грехов и чаю воскресения мертвых». Была ли Валеттова просьба доложена эллинскому синоду, или нет, – об этом Валетта не знает; но ему дано было знать, что если он будет писать что-нибудь против общепринятого чтения, то ему докажут, что он сам не понимает, что говорит. И вот, оскорбленный названием еретика и другого рода резкостями против своей личности, Валетта преступил к написанию этой книги в форме письма к своему сыну Николаю, который, живя вдали от него – в Афинах, будто бы сильно беспокоился об участи своего отца, опасаясь бури, которую поднял против него преосвященный Александр Ликург.

Приступая к изложению своей аргументами, Валетта говорит, что долго недоумевал относительно этого вопроса. Ему представлялось, во-первых, странным веровать в церковь, так как один Бог служить предметом веры; во – вторых, он не понимает, почему в начала 9-го члена Символа нет союза и; так как если бы перед словом во едину и пр. нужно было разуметь верую, то составителям Символа непременно следовало бы поставить союз и, как он и поставлен в начала второго члена: и во единаго Господа и восьмого: и в Духа Святаго. Валетта обращался к разным Символическим сочинениям и нигде не мог найти разрешения своего недоумения. Правда, Валетта нашел, что в катехизисе покойного преосвященного Филарета, переведенном на греческий язык, на вопрос: «каким образом церковь, будучи видима, может быть предметом веры, когда вера, по апостолу, вещей обличение невидимых» – дается следующий ответ: «во-первых, хотя церковь видима, но благодать Божия, живущая в ней и в освященных членах ее, пребывает невидима, и так эта благодать есть главный предмет веры» и т. д. Но этот ответ почему-то показался ему неудовлетворительным.

Когда наконец Валетта приступил к изданию посланий Фотия, с двумя рассуждениями в конце их, то в одном из этих двух рассуждений, именно в первом, он нашел; как ему показалось, решение своего вопроса. На десятый вопрос этого рассуждения – относительно утверждающих, будто Рим – первый престол, между прочим говорится: «Если ты мне приведешь слова: ты еси Петр и на сем камени созижду церковь Moю: то я тебе скажу, что это говорится вовсе не о римской церкви, – Боже упаси! Ограничивать благодать и божественность церкви некоторыми странами и местами значило бы иметь о ней иудейские и унизительные понятия. Да и какой дерзкий и бесстыдный осмелится прилагать к римской церкви слова: на семь камени? Очевидно, здесь разумеется камень исповедания Христа – Богом и через него – церковь, распространенная по всем концам земли и основанная на учении апостолов, которой, как мы исповедуем, и Дух Снятый через пророческие трубы, по смыслу священнейшего и досточтимейшего определения, глаголал. Мы говорим: глаголавшаго пророки во едину святую, соборную и апостольскую церковь, а не петрову или римскую, как того хочет новшествующее римское невежество». Это место из Фотия рассеяло, как казалось Валетте, все его недоумения, упрочив в нем убеждение, что так, называемый девятый член веры не есть самостоятельный член, относящийся к учению о Церкви, а есть только дополнение к восьмому члену, в котором излагается учение о Св. Духе, как о глаголавшем через пророков во едину святую церковь. Твердости этого убеждения способствовало еще то, что Фотий, в общительном своем послании, как к папе Николаю, так и к восточным патриархам, представляя свое исповедание веры во св. Троицу, в заключении писал: «таково исповедание моей веры», между тем как о вере в церковь он не сказал в нем ни слова. Таким образом Валетта окончательно пришел к убеждению, что общепринятое ныне в православной церкви чтение девятого члена Символы веры неправильно. Чтобы не обвинили его в том, что он расходится с общепринятым чтением, следуя мнению одного только Фотия, он посвящает первую главу своего сочинения доказательствам неправильности общепринятого чтения, во-первых, по началам грамматического словосочетания, во-вторых – по общему понятию о церкви, и в-третьих – на основании свидетельств истории.

Что грамматически неправильно подразумевать в настоящем месте Символа слово «верую», это для Валетты не подлежит никакому сомнению, так как здесь нет союза и. Никто не говорит: «я – ел хлеб и сыр, и винные ягоды, персики». Поэтому, если бы составители Символа подразумевали в этом месте слово «верую»; то они, по крайней мере, поставили бы в начале девятого члена союз и. Кроме этого, в новом завете глагол πιστεύω, верую, по отношению к твари, никогда не соединяется с винительным падежом при предлоге ἐις, в, но всегда с дательным, или с союзом «что»; в таком случай этот глагол означает: «уверен, принимаю за истинное» и тому подобное. По отношению же к Богу, самое обыкновенное сочетание этого глагола бывает с предлогом и винительным падежом и только в редких случаях с дательным без предлога. Такое различие в употреблении слова πιστεύω отцы церкви всегда отмечали. Так Григорий Богослов, в 37 беседе своей, говорит о Св. Духе: «если Он – тварь, то как же мы в Него веруем, или в Нем совершаемся, потому что не одно и тоже веровать во что и веровать относительно чего. Первое относится к божеству, второе – ко всякой вещи». Уже поэтому самому, думает г. Валетта, не следует прилагать глагола πιστεύω в первом смысле к церкви, так как она есть собрание верующих и, следовательно, есть создание, что видно между прочим и из наших песнопений, как например: утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, церковь, юже стяжал еси честною Твоею кровию. Таким образом, и по началам грамматики и по общему понятию о церкви, заключает Валетта, нельзя говорить, что мы веруем в церковь.

После этого Валетта обратился к постановлениям соборным и творениям отеческим, от Афанасия Великого до Георгия Схолария, и нигде, как уверяет, не нашел оснований общепринятому в наших катехизисах чтению. Только в Символах ариан и несториан, говорит он, встречаются выражения: «веруем во единого Бога... и в Духа Святого... и в воскресение тела... и в жизнь будущего века... и во едину соборную церковь Божию, которая от конец до конец». В Символе Hecтopиa также говорится: «верую и в Духа истины, Утешителя, единосущного Отцу и Сыну, и в святую соборную церковь, в воскресение мертвых, в жизнь вечную». Из отцов же церкви автор находить только одно место в Символе Кирилла Иерусалимского, в котором выражается вера в церковь: «и во единаго Духа Святаго, Утешителя, глаголавшаго в пророках, и во едино крещение покаяния во оставление грехов и во единую святую соборную церковь». Но простое сравнение этого места, говорит Валетта, с никейским Символом и арианским показывает, что, так называемый, Символ Кирилла Иерусалимского существенно сходится с Символом арианским. А так как не только в этом Символе, но и во всех огласительных поучениях Кирилла Иерусалимского не встречается слова единосущный, то Валетта находит не только Символ св. Кирилла, но и все его сочинения – арианскими. Кроме того, ясным доказательством, что автор огласительных поучений был арианин, служит для него то, что в шестом огласительном поучении перечисляются и осуждаются все ереси, между тем как, об Apие и его ереси не говорится ни слова. У меня, говорит Валетта, нет ни времени, ни охоты решать вопрос, принадлежат ли действительно св. Кириллу Иерусалимскому сохранившийся до нас его поучения, или же они искажены арианскою рукой. Мне думается только, что тот отрывок из 2-го поучения, который был прочитан в пятом заседании VII вселенского собора, значительно разнится от нынешнего текста этих поучений.

Покончив со свидетельствами соборов и отцов церкви, автор останавливается на некоторых древних рукописях Символа веры. Он уверяет, что в четырех или пяти экземплярах, хранящихся в библиотеке Британского музея и написанных в XIII и XIV веках, он нашел исследуемое место Символа веры изложенным следующим образом: «и в Духа Снятаго глаголавшаго пророки во едину, святую, соборную и апостольскую церковь». Кроме того в одном кодексе XIII столетия, называемом Codex Eumerianus и находящемся в библиотеке Оксфордского университета, Валетта нашел Символ веры , написанный золотыми буквами следующим образом:

Верую во единаго Бога......

в во единаго Господа Иисуса Христа...

Нас ради человек....

и в Духа Святаго, Господа, животворящего, иже от Отца исходящаго, иже со Отцем и Сыном спекланяема и славима, глаголавшаго пророки во едину, святую, соборную и апостольскую церковь....

Исповедую едино крещение.... и пр.

Здесь Символ разделяется на пять частей и, после слов: «глаголавшаго пророки», нет точки. Таким образом и рассмотренные Валеттою рукописи, по его мнению, доказывают неправильность общепринятого в православной церкви чтения. Но если так, то для Валетты рождается вопрос: когда, откуда и каким образом вошло в греческую церковь предубеждение подразумевать перед девятым членом Символа глагол «верую» и таким образом считать истину за ересь, а ересь (?!) за истину? В ответ на этот вопрос он предлагает вторую, весьма слабую впрочем, часть своего сочинения. Все, что говорит Валетта в решение этого вопроса, можно сократить в следующем: до никейского собора, в разных местных церквях, были свои Символы, которые, представляя некоторые варианты в отдельных выражениях, в общем были вполне согласны между собой. Но уже довольно рано на Западе появлялись в Символах фразы, в роде: «credo sanctam ecclisiam», или – «credo remissionem peccatorum et vitam aeternam per sanctam ecclesiam». В подобных фразах, по мнению Валетты, и кроется ближайшая причина развившегося впоследствии на Востоке мнения, будто в 9 член никейского Символа говорится о вере в церковь. После составления никейского Символа переводчики его на латинский язык, поставив точку после слова «пророки», или же найдя ее еще раньше поставленною для разграничена членов, перевели дальнейшие слова, как самостоятельное предложение, прибавив союз и (et) в знак того, что тут подразумевается глагол верую (credo), и выбросив предлог in, чтобы в предложении не выражалось верование в церковь. Таким образом, по их переводу выходило: «верую, что церковь едина, свята», и проч. Такой перевод, продолжает Валетта, представляет уже искажение Символа, хотя это искажение было неумышленно. Такого рода понимание этого места Валетта доказывает целыми выдержками из Руфина и других западных писателей. Восточные же, вместо того, чтобы сказать западным: «напрасно вы искажаете Символ, прибавляя союз и в знак того, что тут подразумевается глагол верую, и выбрасывая предлог в», – сами впали в заблуждение (?) еще худшее и стали подразумевать глагол «верую, вследствие чего у них и выходит, будто они веруют в церковь на ряду с верою в Бога. На основании, вероятно, французского перевода русского Символа веры, Валетта находит, что в русской церкви существует такое же чтение Символа, как в латинской, – т. е. в начале девятого члена прибавлен союз и и выпущен предлог в. Ошибка Валетты в этом случае очевидна каждому русскому. Впрочем Валетта думает, что до самого последнего времени восточная церковь читала Символ веры так, как он сам его понимает; превратное же будто бы понимание его введено уже с запада не раньше того времени, когда византийское государство совершенно пало и когда римские папы всячески старались подчинить себе церковь восточную. Дело представляется Валетте так: западные миссионеры, и, конечно, прежде всего миссионеры-эллины, подкупленные западом, в виду внешних бедствий восточной церкви, проповедовали своим собратьям, что истинная церковь непоколебима, что врата адовы не одолеют ее, что ей нужно подчиняться и в нее нужно веровать. Говоря о церкви таким языком, западные миссионеры, конечно, разумели римскую церковь, тогда как положение восточной церкви давало им повод часто даже издеваться над этой церковью. В это – то врёмя, по всей вероятности думает Валетта, и развилось на востоке убеждение, что должно веровать в церковь. Восточные в принципе соглашались с западными; только за истинную церковь они признавали свою восточную. Итак, вот откуда, по его мнению, вышло мнимое заблуждение веровать в церковь. Наконец Валетта позволяет себе весьма резкие выходки против архиепископа сирского, объявившего его чтение Символа еретическим. Клеймящих его именем еретика он называет учениками Флёри и Деместра и жалкою жертвою иезуитской пропаганды. Свое чтение он называет чтением всех отцов церкви (!), и его советует принять всем. «Если кому-нибудь, вместо него, угодно принимать чтение Aрия, Нестория, Георгия трапезундца, Флёри и Деместра, на то их добрая воля; но меня, говорит Валетта в заключение, такого рода люди не убедят, да и не могут убедить в своей правоте».

Таково в общих чертах содержание этой странной книги, которая в свое время наделала много шума между православными греками. Не знаем кого больше жалеть, – ученого ли издателя Фотиевых посланий, так много потрудившегося на поприще греческой филологии, человека искренно благочестивого и вполне преданного св. церкви, который, между тем, так опрометчиво и так дерзко осуждает учение, издревле в церкви существующее, или греческого архиепископа, слывшего за ученого богослова, который безрассудно клеймит именем еретика человека искренно верующего и во всяком случай вовсе не думавшего быть еретиком, вместо того, чтобы хладнокровно выслушать его доводы и представить на них основательное и научное опровержение! Что архиепископ острова Сиры не показал себя в этом случай искусным в учении, это очевидно всякому. Но и Валетта поступил не лучше, исказив, ни с того ни с сего, правильное чтение Символа. Если у него возникло недоразумение относительно принятого в церкви чтения Символа веры, то он должен был раньше исследовать вопрос обстоятельно и обратиться к кому следует для разрешения своего недоумения, но никак не решать его произвольно и не позволять себе торжественно, в храме, от имени так сказать всех верующих, читать Символ веры так, как никто из этих верующих не читал доселе и не понимал. Лавада был совершенно прав, назвав поступок г. Валетты дерзким, а поведение сирского архиепископа – бестактным.

Автор изложенного нами сочинения совсем не отличился на этот раз основательностью в суждениях, или состоятельностью в научных приемах. Его понятие о церкви односторонне и потому неверно; знакомство же его с древними Символами и вероизложениями, а равно и с сочинениями отцов и учителей церкви, очень ограниченно. Его грамматические замечания относительно рассматриваемого им предмета также не выдерживают строгой критики. «Не должно веровать в церковь» потому, по мнению Валетты, что она есть только «собрание верующих». Так ли понимали церковь св. отцы? И так ли о церкви учил апостол Павел, называя се телом Христа? Если бы автор потрудился ознакомиться с той громадной литературой, которую оставили о церкви св. отцы, начиная с мужей апостольских, то он не выступил бы на арену с таким односторонним понятием о ней. Эту слабую сторону в сочинении Валетты указал и г. Ливада, который в опровержение его приводит целый ряд святоотеческих изречений, вполне доказывающих, что вера в церковь всегда была присуща ее сыновьям. «Церковь, говорит блаженный Августин, есть вершина, последний конец благодеяний Божьих, довершение Божеского домостроения и воплощения, Божий град и Божий храм; посему правильно с древнейших времен прибавлена в местных Символах, после веры во Св. Троицу, вера во единую, святую, соборную и апостольскую Церковь». Валетта, конечно, вполне признает, что глава церкви есть Христос, что церковью управляет Дух Святый, что изливаемая на нее благодать от главы ее вечно в ней пребывает; каким же образом после того церковь может не быть предметом веры? Напрасно Валетта исключительно Aрию и Несторию приписывает честь «верования в церковь». Во едину, святую, соборную и апостольскую Церковь верили все православные, с самых первых дней ее основания. Apий же, Hecторий и другие еретики, относительно этого пункта, были так же православны, как и прочие; оттого-то никто, ни из современников, ни из православных писателей последующих времен, не указал на их «веру в церковь», как на заблуждение или как на пункт разногласия их с общим убеждением церкви. «Веруем во едину и единственную, святую и соборную Церковь» говорили самые строгие обличители арианской ереси – св. Афанасий Великий и св. Епифаний. Валетта справедливо говорит, что еще до вселенских соборов были местные Символы, которые, отличаясь друг от друга в выражениях, в общем были вполне сходны; но не потрудился изучить их. Стоило ему прочитать только древнюю формулу Символа Иерусалимской церкви, чтобы убедиться, что вера во едину, святую, соборную и апостольскую Церковь присуща была всем верующим этой церкви. Слова Кирилла Иерусалимскаго: во едину, святую, соборную и апостольскую Церковь, суть слова Символа всей иepyсалимской церкви. Вот что гласит этот Символ: и во, единого (веруем) Св. Духа, Утешителя, глаголавщаго в пророцех, и во едино крещенье покаяния во оставление грехов. И во едину, святую, соборную Церковь». Валетта утверждает, будто ни в каком древнем вероизложении и вероопределении не нашел ничего такого, что оправдывало бы общепринятое ныне понимание девятого члена Символа веры, – другими словами, – не нашел исповедания веры в церковь. Это странное уверение автора доказывает только его незнание древних вероизложений и вероопределений. Стоило ему взять в руки любое собрание актов соборов, чтобы убедиться в том, что церковь всегда служила для православных предметом веры. Утверждать противное значит произвольно отрицать общеизвестный церковно – исторический факт. Не менее странны и рассуждения Валетты о значении глагола πιστεύω. Он утверждает, будто глагол верую, в соединении с винительным падежом через предлог употребляется только тогда, когда речь идет о Боге. Нельзя конечно думать, что Валетта не принимает учение апостола Павла, что вера есть обличение вещей невидимых: а в силу этого мы веруем не только в Бога, но во все божественное, т. е. в свойства и действия Божии. На вопрос: веруешь ли в силу таинств, в действия благодати, в вечную жизнь и тому подобное, Валетта ответил бы, конечно, утвердительно. Далее, на вопрос: веруешь ли, что Церковь едина, свята, соборная и апостольская, он также ответил бы утвердительно, потому что в своей книге говорит, что этой истины никто не отрицает. Но кто верует, что Церковь едина и свята, тот по необходимости убежден, что есть эта единая и святая Церковь, и, следовательно, верует во едину, святую, соборную и апостольскую церковь. Выходит, что Валетта спорит не относительно сущности предмета, но относительно словоупотребления. Валетта не прав и относительно грамматического словосочетания. «Если бы нужно было подразумевать глаголь «верую», говорит автор, то непременно отцы II-го вселенского собора прибавили бы союз и; ибо того требовала бы грамматика». На это нужно сказать, во-первых, что греческий язык, и особенно язык священных книг, вполне допускает то, что в грамматике называется ἀσύνδετον, т. е. бессоюзною речью, а во- вторых отцы собора не прибавили союза «и» потому, что он, в данном случае, по контексту, совершенно излишен. Союз необходим был для соединения первого члена: «верую во единого Бога Отца», со вторым членом: «и во единого Господа» и с восьмым, « в Духа, Святаго», где речь идет о Св. Троице; но он не необходим для девятого члена, где речь идет о предмете другом – о Церкви. Если бы прибавлен был союз и, то отцы, может быть, подали бы кому-нибудь повод думать, что они веровали не в Троицу, а в четверицу. Смысл Символа: «верую в Бога: Отца и Сына и Св. Духа; (верую) во единую Церковь, (верую) или исповедую единое крещение, (верую) в воскресение мертвых и жизнь будущего века, или чаю воскресение мертвых и жизни будущего века». Грамматическую несообразность представляет скорее чтение Валетты; потому что в греческом языке глагол: λαλῶ, глаголю, и особенно причастие этого глагола, когда речь идет о предметах одушевленных, не употребляется в соединении с винительным падежом через предлог ἐις – в, но всегда с дательным без предлога, с родительным через предлог μεος – о, с винительным без предлога и с винительным с предлогом πρὸς – к.

Валетта опирается на рукописи XIII-го века в библиотеке Оксфордского университета, где в Символе, после слова "пророки», нет никакого знака препинания; но у Манси, в собрании актов соборов (Sacrorum Conciliorum nova amplissima collectio), Символ веры разделяется не на 12 членов, но на семь, следующим образом:

1) Верую.... невидимым,

2) И во единаго Господа, .. им же вся быша.

3) Нас ради человек.... Его же царствию не будет конца.

4) И в Духа Святаго.... пророки.

5) Во едину, святую... Церковь.

6) Исповедую...

7) Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века.

Ливада со своей стороны уверяет, что в одном кодексе также XIII-го века, находящемся в Венской библиотеке, он нашел списки Символов: так называемого апостольского, никейского и константинопольского, где после слова «пророки», поставлена точка. В этом же кодексе Ливада нашел «Афанасия архиепископа александрийского толкование на Символа», где между прочим, говорится: «веруем и в Духа Святого, не чуждого Отцу и Сыну, но единосущного Отцу и Сыну, несотворенного, совершенного, Утешителя, глаголавшего в законе и в пророках и в евангелии, сошедшего на Иордан, проповедовавшего в апостолах, обитающего во святых. И веруем во едину и единственную, соборную и апостольскую Церковь, во едино крещение покаяния и оставления грехов, в воскресение мертвых, в суд вечный душ и телес, в царство небесное и в жизнь вечную».

Единственно прочным аргументом для Валетты остается вышеприведенное нами место из Фотия, и попытки Ливады дать этому месту другой смысл через перестановку знаков препинания остаются тщетными. Не говоря о том, что вышеназванное сочинение Фотия относится к спорным сочинениям его, так как многие приписывают это сочинение другому автору, – следует заметить, что если в одном полемическом сочинении слова: «глаголавшаго пророки» приурочены к словам «во едину, святую, соборную и апостольскую Церковь»; то из этого вовсе еще не следует, будто вся христианская древность непременно понимала девятый член Символа в этом именно смысл. Это значит, что автор сочинения, в полемических видах высказал ту мысль, что Дух Святой глаголал церкви не римской, не Петровой, а Церкви соборной. Мысль сама по себе верна и не заслуживает конечно того, чтобы архиепископ сирский решился, из- за нее, назвать Валетту, повторившего ее, еретиком.

Что же касается соображений Валетты о том, когда и откуда перешло в греческую церковь неправильное будто бы чтение Символа, то они, откровенно говоря, не выдерживают ни малейшей критики. Что значат в самом деле его рассуждения в виду яснейших свидетельств отцов церкви и древнейших Символов, прямо говорящих: и веруем во едину Церковь? Не Георгий Трапезунтский и не латинская пропаганда научили, хотя бы Иоанна Дамаскина сказать в своем «Обличительном слове» против иконоборцев: «Символ святых и вселенских древних соборов глаголет: верую во едину, святую, соборную и апостольскую Церковь», и далее: «веруя в Церковь, мы в нее веруем не так, как в Бога, и не так, как бы она все может, но только так, что она во всем истинна (ώς ἀληθεύουσαν κατὰ πὰντα), – так как она, будучи управляема Богом уклониться от правильного пути не может». Таким образом книга Валетты, по содержанию своему, не представляет ничего важного, ничего солидного в отношении научно-богословском, и возражения его, против правильности общепринятая с древности чтения девятого члена Символа веры, вполне несостоятельны.

Мы решились сказать несколько слов об этой книге потому, что обстоятельства, вызвавшие ее, весьма назидательны. Книга Валетты не вышла бы в свет, если бы архиепископ сирский вел себя сообразно со своим пастырским саном и с своею ученою репутацию. Валетта дурно поступил, позволив себе читать Символ веры в храме по-своему; но хорошо ли вел себя и ученый архиепископ? Прежде всего он начал спор не вовремя и не к месту, забывая, что Валетта и старше его летами и опытнее, и что он владеет познаниями если не больше, то, по крайней мере, не менее его самого; он клеймит его, – издателя Фотиевых посланий, – позорным названием еретика и обвиняет в перетолковании Фотиевых слов, тогда как в тоже время сам изобличен был в незнании их; далее архиепископ высказывает невежественное предположение, будто бы девятый член Символа веры был составлен 1-м вселенским собором. Уклоняясь, наконец, от более основательных богословских изысканий, он предлагает Валетте обратиться к суду синода греческого королевства, между тем сам не решается, согласно своему обещанию, докладывать в синода о недоумении Валетты, хотя, по уверению Валетты, он поднимал в синоде вопросы о том, кому первенствовать в богослужении: архимандриту ли и протосинкеллу, или эконому. Таким образом архиепископ, слывущей за корифея греческих

богословов, показал себя незнающим элементарных вещей в богословской науке и своею неосмотрительностью поднял пыль, которую пришлось разогнать не ему, конечно, а другим – светскому ученому г. Ливаде.