Глава XI

Начатое еще в 1833 году устройство в белорусских униатских церквях иконостасов в 1835 и 1836 гг. подвигалось медленно. Это зависело, главным образом, от одной причины – от недостатка средств, имевшихся в распоряжении устроителей. Если не считать пособия от казны, которое было незначительно и выдавалось неаккуратно⁶⁹³, то оставались три источника, из которых наши воссоединители должны были черпать средства на устройство иконостасов. Такими источниками служили: а) суммы церквей, в которых устраивались иконостасы, б) сборы с прихожан и в) пособия от помещиков, в имениях которых находились церкви.

Но доходы белорусских униатских церквей, за редкими исключениями, были ничтожны и средства церковные поэтому слишком скудны, а прихожане и ранее бедные, теперь были разорены голодом предыдущих лет и, кроме того, находились во власти помещиков. Первые два источника поэтому немного могли дать нашим воссоединителям. Оставалось расчитывать на третий. Владельцы множества имений, разбросанных по Белорусскому краю, располагали громадными средетствами, из которых им легко было уделить нужные на переустройство униатских церквей суммы. Чувство же справедливости должно было бы подсказать им сделать это: ведь церкви принадлежали к их имениям, обслуживали нужды их же крепостных крестьян, и сами помещики считались их ктиторами. К несчастью для дела, помещики, почти все р.-католики, глубоко не сочувствовали преобразованию униатских церквей. Поэтому и последний источник не сразу послужил делу. В 1835 году помещики не оказали униатскому духовенству никакой материальной помощи на переустройство церквей, препятствий же и затруднений ему в этом деле создали очень много. И пр.Василий, и деканы, наблюдавшие за устройством иконостасов, и униатские священники, и гражданские власти в своих донесениях и сообщениях единогласно свидетельствовали, что помещики в это время не только лишали священников своей поддержки при переустройстве церквей, но и всячески тормозили дело. «Ктиторы», – писал в Коллегию пр.Василий⁶⁹⁴, – «будучи католикими, стали ненавидеть униатское духовенство за приверженность к греческим великоленным обрядам и, вместе возненавидев униатские церкви, желают падения и уничтожения их». Некоторые из помещиков не только наотрез отказывались от участия в переустройстве церквей, но и начинали притеснять священников, трудившихся над переустройством. Бывали и такие случаи, что самовольные паны отдавали униатские церкви католическим ксендзам, а униатским священникам не позволяли и показываться в деревне, принадлежащие к их имениям. Так было в Тумиловичском, Дисненского уезда, приходе, где самовольно распоряжалась помещица Гребницкая⁶⁹⁵.

Пр.Василий считал белорусских помещиков главными виновниками медленного хода переустройства униатских церквей. Когда гражданские власти стали обвинять униатское духовенство в малой заботливости об устройстве иконостасов в своих церквях, пр.Василий писал Хованскому⁶⁹⁶: «мне кажется, что господа помещики, коих крестьяне составляют приходы, виновнее в сем отношении. Поэтому я обращаюсь к вашему сиятельству с покорнейшей просьбой: приняв в свое покровительство невинное духовенство, велеть тем помещикам, в имениях коих находятся униатские церкви без иконостасов, устроить оные на собственный свой или крестьян своих счет». Также думало и все униатское духовенство.

Пр.Василий, поэтому, прежде всего приложил все усилия к тому, чтобы заставить помещиков придти на помощь духовенству. Несколько раз он в 1835 году обращался к кн.Хованскому⁶⁹⁷, к Волынскому⁶⁹⁸ и Минскому⁶⁹⁹ гражданским губернаторам, к Виленскому военному губернатору кн.Долгорукову⁷⁰⁰ с просьбой пригласить через предводителей дворянства гг.ктиторов, чтобы «сии последние сколько можно способствовали местным священникам в сооружении иконостасов зависящими от них мерами, т.е. денежным пособием, облегчением крестьян своих от пригона, отпуском леса и пр. Как же относились гражданские власти к просьбам пр.Василия? По свидетельству самого пр.Василия, в Минской губернии кн.Долгоруковым тотчас были сделаны соответствующие распоряжения, и устройство иконостасов пошло там с большой быстротой⁷⁰¹. Но в Витебской и Могилевской губерниях дело обстояло хуже. Там гражданские власти пока не принимали решительных понудительных мер в отношении помещиков и содействия священникам не оказывали. Между тем, предоставляя в таком трудном деле священников самим себе, власти не упускали случая обвинить их за малодеятельность и малоуспешность в работе.

После одного из таких обвинений, предъявленного кн.Хованским, на основании доноса пр.Ремезова и чиновника Яганова о неустройстве иконостаса в Добрыгорской, Лепельского уезда, церкви, пр.Василий в ответном к князю письме⁷⁰², живо и сильно рисующем положение униатского духовенства, излил всю горечь, накипевшую у него в сердце. «Более всех прочих», – писал он, – «трогает меня сей важный предмет и много стоит моему здоровью. Но что делать, что начать без всяких откуда- либо пособий? Души в залог никто не примет и денег на сей предмет не ссудит». Указав затем, что «фундуш церковный находится в самом беднейшем положении, все запасы хлеба и хозяйственных обзаведений до неимоверной крайности истощены, а крестьяне доведены до той степени бедности, что даже лишаются средств к дневному пропитанию», пр.Василий продолжает: «вот главный предмет, который, обращая на себя особеннейшее мое внимание, должен бы был понуждать г.чиновника Яганова и спутника его Ремезова к состраданию и соболезнованию над страждущим человечеством более, нежели наружные вещи, легко в удобнейшее время исправиться могущие. Где ужасная глада смерть пресекает косой нитью жизни человеков, там всем надо жертвовать для пощады оной. Мне весьма желательно и всего было бы приятнее и утешительнее, если бы указатели проступков настоятелей неизвестных (более года там их не было) благоволили мне указать источники, из коих бы могло епархиальное начальство заимствовать деньги на главнейшее, трогательнейшее человеколюбивое дело, на прокормление изнемогающих от глада крестьян Добрыгорского фундуша и на обсеменение их полей наступающей весной, a если возможно, то и на устройство всего по греческому обряду в Добрыгорской церкви, равно как и на починку оной. Эту милость я почел бы единственным в своей жизни одолжением. Епархиальному гр.-униатскому бедному начальству, разделяющему участь фундушевых крестьян и не имеющему никаких средств в распоряжении, одно предстояло средство: просить опытного, некорыстолюбивого иером.Тараевича принять на себя труд озаботиться прокормлением Добрыгорских крестьян»⁷⁰³.

Хованский покорно принял эти укоры пр.Василия, благодарил его от всего сердца и обещал помочь. Но обещанной помощи униатское духовенство долго после этого не получало.

В ноябре 1835 г. пр.Василий писал тому же Хованскому, что кн.Долгоруков внял его просьбе и что в Минской губернии, при дружном содействии духовенству гражданских властей, быстро устраиваются иконостасы. «В Витебской же и Могилевской губерниях», – заключал пр.Василий свое письмо, – «в которых большая часть церквей не приведена еще в устройство по правилам гр.-восточной церкви, не предвидится в предмете сооружения иконостасов столь желаемых успехов по известным уже причинам, хотя я с подобной же покорнейшей просьбой моей по сему предмету обращался от 11-го января сего года за № 39 и к вам, сиятельнешй князь»⁷⁰⁴.

Взывая таким образом к гражданским властям о помощи, в других случаях обвиняя их в недостатке внимательности к нуждам униатских церквей и несодействии униатскому духовенству, пр.Василий не оставлял в покое и униатских священников. Нам известны его предложения духовенству от 30-го апреля, 27-го июня, 30-го октября и 8-го ноября 1835 г., где он просит, умоляет, требует, чтобы священники принимали все усилия к устройству своих церквей, чтобы благочинные наблюдали за исполнением священниками этого приказания, по отношению к нерадивым грозит принять «кратчайшие меры» и пр.⁷⁰⁵. Но предоставленное самому себе духовенство не могло сделать многого, если бы даже оно было проникнуто сознанием важности порученного ему дела и любовью к нему. А оно ни тем, ни другим не могло, как нам известно, похвалиться.

По всем указанным причинам количество устроенных в 1835 г. в церквях Белорусской епархии иконостасов было очень ограниченно. 18-го декабря 1835 г. пр.Василий доносил в Коллегию, что в течение 1834–1835 гг. вновь устроены иконостасы в 77 церквах⁷⁰⁶. А так как в 1834 г. их было устроено не менее сорока⁷⁰⁷, то на 1835 г. остается меньшая половина – 77.

В ноябре 1835 года последовало Высочайшее повеление об отпуске бедным униатским, находящимся в казенных имениях, церквах на устройство иконостасов и заведение утвари пособий, по 300 руб. на церковь, из доходов тех имений⁷⁰⁸. Необходимость этой меры давно сознавалась деятелями западного края. Еще 5-го июля 1834 г. кн.Долгоруков писал Блудову, что помещики-католики неохотно отзываются на помощь преобразовывающимся униатским церквям, между прочим, потому, что находящимся в казенных и конфискованных имениях церквям также не оказывается от этих имений никакого пособия, и просил его ходатайствовать пред Императором об отпуске для 84 церквей Литовской епархии 18 200⁷⁰⁹ рублей и о распространении этой же меры и на Белорусскую епархию⁷¹⁰. Гродненский губернатор M.Н.Муравьев в донесении Блудову от 12-го октября 1834 г. также доказывал необходимость поддержать находящиеся в казенных имениях и не располагающие свободными фундушевыми средствами униатские церкви пособиями из казны на устройство в них иконостасов и всего прочего по гр.-восточному обряду, а также от имени высшего правительства вменить помещикам в непременную обязанность заботиться о своих церквях⁷¹¹. Настойчивые жалобы, просьбы о помощи и напоминания пр.Василия побудили и кн.Хованского сообщить 8-го июля 1835 г. министру внутренних дел о чрезвычайно затрудительном материальном положении белорусских униатских церквей и необходимости оказать им поддержку⁷¹². Дошедшие до министра финансов, мнения кн.Долгорукова, Муравьева и Хованского были доложены им Комитету министров, после решения которого и последовало Высочайшее повеление об отпуске пособий нуждающимся униатским церквям, находящимся в казенных имениях, до 300 руб. на каждую церковь, из средств этих имений.

Эта мера, разрешившая вопрос об устройстве находившихся в казенных имениях униатских церквей, вскоре вызвала другую меру, необходимость которой еще более сознавалась всеми и духовными, и гражданскими властями, и которая должна была разрешить вопрос о преобразовании униатских церквей, находившихся в помещичьих имениях. Мы имеем в виду Высочайшее повеление о привлечении помещиков к участию в переустройстве по гр.-восточному чину церквей, принадлежавших к их имениям⁷¹³. Собственно говоря, это Высочайшее повеление не вносило ничего, существенно нового, в порядки западного края. Общее убеждение тут было таково: находящиеся в имениях помещиков церкви – их церкви так же, как принадлежащие к этим церквям крестьяне – их крестьяне; поэтому помещики обязаны заботиться о своих церквях. Православные помещики и заботились о своих православных церквях; их обязывал к этому не только принятый взгляд, но и прямой закон. Казалось бы, – такой же закон должен был существовать и для помещиков-католиков, но его не было. Помещики воспользовались этим обстоятельством. Пока униатские церкви тяготели к Риму, они, в силу установившегося порядка, делали для них то же, что православные для своих православных церквей: когда же началось преобразование униатских церквей в духе православном, они умыли руки. Кн.Долгоруков и Муравьев находили все-таки способы заставить помещиков-католиков порадеть о находившихся в их имениях униатских церквях, но кн.Хованскому это не удавалось; кажется, он и мер к этому не предпринимал. Теперь же помещики-католики Высочайшей волей обязывались принять участие в устройстве униатских церквей «для удовлетворения надобности крестьян, приносящих им пользу своими трудами». Униатскому епархиальному начальству теперь давалось право приглашать помещиков к устройству церквей по восточному обряду, в тех же случаях, когда его приглашение не окажет успеха, «подкреплять оное со своей стороны министерству внутренних дел, поставляя в пример всемилостивейшее споспешествование сей части церковного благоустройства по имениям казенным»⁷¹⁴.

Пр.Василий после этого еще энергичнее принялся за дело.

He теряя времени, он обращается⁷¹⁵ к Виленскому военному и Волынскому гражданскому губернаторам, а также к кн.Хованскому с просьбой о содействии к отпуску денег из казенных имений и привлечению помещиков к переустройству церквей, консистории предлагает поручить благочинным лично и письменно сноситься с помещиками и всеми мерами побуждать их к помощи нуждающимся церквам; духовенство же призывает к единодушному и усердному действованию. Одновременно с этим он поручает консистории: а) собрать сведения: в каких именно казенных имениях находятся нуждающиеся в пособии церкви, какая для снабжения их иконостасами, престолами и утварью потребна сумма, одни ли казенные крестьяне составляют приходы тех церквей, или к приходам их принадлежат и помещичьи крестьяне; б) иметь неослабное наблюдение за устройством во всех белорусских церквах иконостасов, в) составить список церквям, состоящим в казенных имениях Могилевской и Витебской губерний, прихожане коих и священники по бедности своей не в силах устроить иконостасов, престолов и приличной утвари, и другой список о таких же церквях, находящихся в помещичьих имениях, с означением кто владельцы тех имений; наконец, г) употребить все меры к скорейшему устройству в униатских церквях иконостасов, а о своих распоряжениях по этому делу докладывать ему.

Усердие пр.Василия в деле переустройства в униатских церквах иконостасов было так велико, что даже грозный пр.Смарагд восторгался его ревностью и, видя, что большинство р.-католических помещиков вместо помощи ставят ему одни лишь препятствия, просил генерал-губернатора поддерживать его.

Кн.Хованский откликнулся на просьбу пр.Василия и принял рекомендованный им способ воздействия на помещиков через начальников губерний и предводителей дворянства. На имя помещиков были заготовлены печатные письма за подписью ген.-губернатора, в которых последний, указав, на меры, предпринятые Императором и Коллегией, и на ревность минских помещиков, устроивших в своих имениях церкви, высказывал убеждение, что и они, будучи осведомлены об этом и «зная, что собственные их крестьяне, для духовной надобности которых существуют в имениях их церкви, делают для них и для пользы их все, что только могут, но по скудости не в силах собственным способом устроить храм божий в должном виде», – что они, помещики, не оставят церквей своих без пособий, в которых эти церкви нуждаются для устройства в них иконостасов и снабжения утварью⁷¹⁶. Разослать эти письма Хованскому не пришлось, – это сделал его преемник, ген.-адютант Π.Н.Дьяков, прибывший в Витебск 9-го мая 1836 г. Он не замедлил разослать достаточным помещикам заготовленные письма⁷¹⁷, о находившихся в казенных имениях Могилевской губернии бедных церквах⁷¹⁸ уведомил Могилевскую казенную палату, а о воспомоществовании униатским церквям в имениях р.-католического духовенства просил р.-католического епископа Камионко.

По-видимому, дело налаживалось. Еп.Камионко извещал, что им отданы приказания начальникам монастырей: Быховского каноников регулярных, Забяльского доминиканского, Могилевскому архикафедральному капитулу и другим устроить униатские, находящиеся в их имениях, церкви. Многие помещики также обещали содействие⁷¹⁹. Оставались церкви в имениях бедных помещиков, от которых нельзя было требовать помощи. И с этими церквями дело устроилось. По совету Дьякова пр.Василий обратился в Коллегию с просьбой помочь этим церквям выдачей субсидий из известной суммы 5 тыс. руб. Коллегия согласилась на просьбу⁷²⁰.

Налаженное дело, однако, пошло вперед не быстрыми шагами. По сообщению пр.Василия, к январю 1837 года вновь устроены были иконостасы в 117 церквях Белорусской епархии⁷²¹. Значит, в течение 1836 года было устроено только 40 новых иконостасов⁷²². Слабый успех объяснялся тем, что пр.Василию вкупе с гражданскими властями удалось победить внешние препятствия – найти источник, откуда черпать средства, но внутреннее препятствие – полное несочувствие громадного большинства униатского духовенства делу преобразования церквей оставалось не побежденным, и оно-то затормозило дело.

Правда, помещикам, после обязывавшего их к заботам об униатских храмах Высочайшего повеления, небезопасно было наотрез отказываться от жертв на переустройство этих храмов. Однако, случаи такого отказа, хотя очень редко, бывали. Помещик Минской губернии, Дисненского уезда Клавдий Мирский в конце 1836 года не только отказался произвести на свой счет преобразования в находившейся в его именин Узменах униатской церкви, но и не допустил в ту церковь вновь назначенного к ней униатского священника. Свой поступок Мирский объяснил тем, что «униатское духовенство не состоит уже в соединении с св.р.-католической апостольской церковью, которая одна сохраняет истинную науку Бога Спасителя Нашего», и что он поэтому, «будучи католиком, пожертвовать св.верой не может». С Мирским расправились круто: он был сослан в Вятку, а имение его секвестировано⁷²³.

Участь Мирского многих удержала от подражания ему, но далеко не всех сделала попечительными об униатских церквях. Помещики находили разные благовидные предлоги, чтобы уклониться от неприятной для них обязанности. Беликович, например, доказывал Сенату, что он не в силах переустроить Латиголецкую церковь⁷²⁴, так как для этого потребуется непосильная для него сумма в 3 тыс.руб., хотя, как выяснилось, на переустройство требовалось не более 400 руб.⁷²⁵. Если ж помещикам не удавалось освободиться от тяжкой обязанности и они брались за переустройство церквей, то, когда сами распоряжались работами, – а это бывало очень часто, – все делалось наскоро, для виду, чтобы только сбыть с рук неприятное дело. «Где благочинные были допускаемы к непосредственному распоряжению и наблюдению, церкви устроены по возможности надлежащим образом», – писал пр.Василий в январе 1838 г. – «A там, где устройство поручено было помещикам р.-католикам, а наблюдение членам земской полиции, церкви не устроены, а обезображены. Вместо прежних алтарей сделаны не иконостасы, а просто деревянные перегородки, и это, как мне известно стороной, сделано для посмеяния над величественным устройством греческим и для омерзения его пред простолюдинами, коих старались и стараются совратить в латинство»⁷²⁶.

Еще чаше помещики старались и униатских священников отклонить от переустройства своих церквей. «Что касается до священников, в приходах коих медленно устрояются церкви», – продолжал пр.Василий, – «то это зависит, по мнению моему, на опытах основанному, преимущественно и по большей части от угроз и притеснений их от р.-католических помещиков, коим принадлежат прихожане. Священники, опасаясь лишиться пособий, коими пользуются от помещиков, и даже и места по проискам тех помещиков г.-католиков, с сим же вместе и насущного куска хлеба, по необходимости принуждены бывают действовать согласно с волей латинян. Поэтому они часто умалчивают о том, что и как устроено по гр.-восточному в их церквах»⁷²⁷. «Помещики», – писал пр.Василий в другой раз, 9-го декабря 1838 г. – «всем тем священникам, о благонадежности коих только что догадываются, отказывают во всякой помощи, необходимой для безбедного содержания, которую прежде оказывали, даже не дозволяют им нанять работников в своих имениях», наоборот, «священники фанатики, вызываемые в Полоцк для вразумления, живут здесь по два, по три месяца на собственном иждивении выгодно, да и домашнее хозяйство их, требующее ближайшего присмотра, идет своим порядком и семейство их не бедствует, что, без сомнения, быть не может без содействия и пособия помещиков»⁷²⁸. «Политика польских помещиков относительно священников униатских двоякая – одни лишают пособия священников, устроивших иконостасы, а другие слишком стали щедры, чтобы дать им почувствовать, чего они могут лишиться, и что приобретут, когда, по примеру православных священников, останутся с одними крестьянами», – писал пр.Исидор 30-го декабря 1837 г.⁷²⁹.

Если же, не смотря на все противодействия помещиков, униатские церкви устраивались согласно требованиям гр.-восточного чина, тогда помещики начинали действовать на крестьян-прихожан. «Меры сближения», – писал тот же пр.Исидор 2-го декабря 1837 г., – «еще более раздражают их (помещиков), ибо они видят цель и боятся успеха. По их внушению крестьяне не ходят в устроенные униатские церкви, а идут в католические каплицы, что особенно приметно в Дризинском и Лепельском уездах»⁷³⁰. «Относительно крестьян», – пишет он в другом письме от 30-го декабря того же года, – «знатные помещики сами уклоняются от непосредственного на них влияния, но везде действуют управляющие шляхтичи. Эти безнравственные и жестокие приставники, удовлетворяя и своей ненависти к России, стараются угодить своим помещикам противлением православию и, чем упорнее действуют против нас, тем исправнее кажутся в глазах помещиков. Сегодня сказывал униатский иеромонах, что тамошний управляющий Пляттера признавался ему, что он готов бы помочь в усмирении крестьян, но боится потерять место»⁷³¹.

Пр.Василий и Исидор достаточно ярко рисуют картину заступничества помещиков за унию. Прибавим, что лишенные мест и осужденные униатские священники всегда находили и защиту, и приют у помещиков. Так, иером.Шавровский, написавший дерзкое письмо м.Булгаку и осужденный за это на заключение в Березвечский монастырь, был принят помещиком Стан.Пиоро и спокойно в течение трех лет (с 1835 г.), под предлогом болезни, проживал у него, и консистория никак не могла вызвать его оттуда. Известный священник Давидович, по отрешении его от места, также проживал у польской помещицы Бржостовской, под предлогом болезни, хотя эта болезнь не мешала ему появляться в гостях у соседних священников⁷³². Низведенный в дьячки, священник Плавский пользовался покровительством пом.Голынского и пр.

Следующие факты показывают, что священникам, исполнявшим распоряжения своих властей относительно преобразования униатских церквей, приходилось подвергаться со стороны помещиков не только материальным лишениям и разным притеснениям, но и грубым обидам, даже насилию.

Дворянин селения Васькович, Минской губернии, Павел Ущановский при большом собрании народа ругал священника Васьковского прихода разными «поносительными» словами, грозя даже выбросить его из ллебании за то, что он устроил в своей деркви жертвенник и отправлял богослужение с запертыми царскими дверями⁷³³. Помещик Викт.Глазко, встретив Борковичского благочинного Иос.Никоновича, начал поносить его бранными словами. Никонович кротко заметил ему: «Пане сендзю, опомнись, подумай: ведь за это можешь отвечать пред правительством». Глазко после этого стал наносить Никоновичу удары палкой. Народ уже избавил священника от взбесившегося пана. Другой помещик Лакис, стоя тут же, также ругал Никоновича. Но Глазко этим не ограничился. Возвращаясь из местечка Освеи ночью, он напал со своими пьяными лакеями на дом Никоновича и избил последнего нагайками так сильно, что тот через несколько недель умер. Никонович был бы, вероятно, убит, если бы прокуратор Волынецкого монастыря Савицкий, проезжавший мимо священнического дома, не услышал рыдания семейства Никоновича и его стоны и, вбежавши в дом, на коленях не упросил помещика прекратить истязания⁷³⁴. Тот же помещик в селе Освее на улице избил другого священника Иосифа Маковецкого⁷³⁵.

Другие помещики и шляхта иногда осмеливались даже в церквях во время богослужения грубо выражать свое несочувствие преобразованию униатских церквей. 30-го мая 1837 г., в воскресный день дворянин Ксав Андрушкевич, прибыв в Гилянскую гр.-униатскую церковь в начале совершаемой свящ.Слупским литургии, в насмешку над устройством церкви по гр.-восточному обряду и, в частности, над иконостасом, повесил над местной иконой Спасителя шапку, так что закрыл ею лик Спасителя. Когда священник попросил снять шапку с иконы, Андрушкевич просьбы не исполнил, а начал громко разговаривать и смеяться. Во время херувимской песни священник сбросил шапку; Андрушкевич снова повесил ее на икону и всю службу провел в разговорах и смехе с другими помещиками, а выйдя из церкви, поносил священника⁷³⁶. Шляхтич села Недашек Мих.Дидковский 31-го октября 1837 г, находясь в Недашковской церкви и видя священника Марчаковского отправляющим литургию по гр.-восточному обряду, с запертыми царскими вратами, войдя в алтарь, отпер эти врата. 7-го ноября Дидковский, войдя в алтарь, воспрепятствовал пред причащением Св.Таин затворить царские врата и накричал на дьячка, когда тот стал увещевать его не мешать совершению богослужения. Находясь в алтаре, Дядковский позволял себе производить «шепты, надругания и смехи». Когда же священник начал усовещивать его, он и его сообщники стали осмеивать священника и ругаться над ним, a 9-го ноября ворвались в дом священника и отобрали у него церковные книги⁷³⁷. Управитель имения помещицы Пясецкой Казарин, в отсутствие Хотольского священника Довгялло, с корчмарем мещ.Кабановым, в сопровождении народа, вошли в церковь и совершили какое-то служение, пели концерты и псалмы; наконец, Казарин, взяв с престола крест и сделав обычный церковный отпуст, давал крестьянам целовать его из своих рук. В другой раз, вошедши в церковь, Казарин снял серебряную ризу с образа Богоматери, стоявшего на горнем месте⁷³⁸.

Редкие из помещиков сочувственно откликались на нужды униатских церквей. Таких ожидали неприятности от своих же собратий помещиков. «Я теперь нахожусь в весьма затруднительном положении», – писал пр.Василию помещик Дисненского уезда Ив.Лопатинский, охотно служивший нуждам своей церкви. – «Еще с 1831 года, по причине моей преданности и любви к престолу и отечеству, не следуя безрассудным мнениям родственников моих и друзей, я лишился прежнего их ко мне расположения, а живя близко, и по сие время с ними не видаюсь; a теперь число недругов моих может увеличиться»⁷³⁹. Число недругов Лопатинского действительно увеличилось, особенно после того, как он в 1839 году присоединил к православию 54 своих крестьян и сам присоединился. Он после этого подвергся сильному преследованию со стороны своих соседей помещиков и полицейских чинов, католиков. И те, и другие общими силами сумели восстановить против него даже известного ревнителя православия Минского губернатора Сушкова, который, поверив наветам, аттестовал Лопатинского, как клеветника и недостойного человека⁷⁴⁰. Подобный случай не был единичным. В 1834 г. принял православие помещ.Борисовского уезда, Минской губернии, Ляцкий со своими крестьянами. 8-го апреля этого же года дворянин Стан.Митарновский с двумя сестрами и женой бывшего заседателя Валецкого вошли в новооткрытую в с.Сельце, Минской губ., Борисовского уезда, церковь. В то время православный священник совершал литургию. Вошедшие, увидя там помещика Ляцкого с семейством и селецких крестьян приобщающимися, начали смеяться над ними, переходя с места на место, а затем раньше других вышли из церкви, и Митарновский запер дверь, так что все находившиеся в церкви должны были по окончании богослужения оставаться там до тех пор, пока случайно проходивший мимо церкви крестьянин не отпер двери⁷⁴¹.

Таково было настроение белорусских помещиков.

В 1837 г. устройство иконостасов в униатских церквях пошло успешнее. Из донесений пр.Василия в Коллегию видно, что к концу мая число вновь устроенных в белорусских униатских церквях иконостасов превышало 200; следовательно, в первые пять месяцев 1837 г. было устроено свыше 80 иконостасов. Несомненно, что причиной успеха были разосланные помещикам письма и давление, произведенное на них, по повелению Дьякова, губернаторами и предводителями дворянства⁷⁴².

Устройство в униатских церквях иконостасов и вместе с ними престолов и жертвенников по гр.-восточному чину сопровождалось упразднением р.-католических престолов, амвонов и органов. Первые составляли непременную принадлежность каждого униатского храма, в некоторых храмах, кроме главного престола, имелось несколько боковых; вторые – имелись далеко не во всех церквях; третьих было еще меньше.

В начале 1837 г. Белорусская консистория, по предложению Булгака от 11-го декабря 1836 г., предписывала духовенству позаботиться об уничтожении «амвонов и боковых алтарей», разрешая оставлять в «пространных» церквях лишь те из амвонов, которые были хорошо устроены и считались нужными, и те из боковых престолов, которые находились в связи с церковными стенами и разрушение которых могло бы грозить опасностью всему церковному зданию⁷⁴³. Это было – думаем – первое распоряжение гр.-униатского начальства об уничтожении в униатских церквах р.-католических амвонов и престолов. Униаты не спешили с выполнением митрополичьего приказа. В конце 1837 г. амвон не был еще редкостью в униатских церквах, престолы же р.-католического типа еще встречались всюду: в это время в Подисненском благочинии, например, они имелись в 16 церквях, в Микулинском – в 11, в Дриссенском – в 13 церквях, а в мае месяце 1837 г. боковые престолы еще не были упразднены в кафедральном соборе⁷⁴⁴. Обыкновенно латинские престолы уничтожались вслед за сооружением в церквях иконостасов, когда вместо них устраивались престолы и жертвенники православного типа. Надо, однако, заметить, что в некоторых униатских церквях и после устройства в них иконостасов оставались р.-католического типа престолы. Так было в нескольких церквях Могилевской и Минской губерний. Отказываясь уничтожить их, настоятели тех церквей объясняли, впрочем, свой отказ невозможностью заменить их новыми православными по причине малых размеров церквей.

Органы оставались пока в нескольких церквях: в Добрыгорской, Паульской, Ореховской – Лепельского уезда; Юховицкой – Дриссенского, Махировской – Полоцкого уезда; Толочинской – Могилевской губернии; Верхнянской и Осиногородской, Григоровицкой, Посхавской, Манковицкой – Подисненского благочиния, Божинской, Дудлицкой – Игуменского благочиния, Оссовской и Великодолецкой – Борисовского благочиния и в некоторых других. Но употребление их в 1836 году было решительно запрещено, и как духовные, так и гражданские власти строго следили, чтобы ими в униатских церквях не пользовались⁷⁴⁵.

Что касается употребления в униатских церквях колокольчиков, то Белорусская консистория 27-го мая 1836 года писала Коллегии, «что как в Полоцкой Софийской Кафедральной церкви от нескольких лет не употребляются при совершении литургии колокольчики, так и все священники новопоставленные о неупотреблении оных в занимаемых ими церквях были строго предваряемы; сверх того, призываемые ныне в кафедру приходские священники к изучению обрядов гр.-восточной церкви, в служебниках московской печати изложенных, тому же обязываются». Из дальнейшего объяснения Консистории видно, что указанные меры не прекратили употребления колокольчиков сразу во всех церквях, так что ей пришлось вновь строго запретить их. После этого, униаты могли пользоваться при богослужении колокольчиками только украдкой, так же теперь и гражданские чиновники и духовные начальствующие лица следили, чтобы они не употреблялись в униатских церквях⁷⁴⁶. Таким образом, и вопрос о колокольчиках мог в 1836 году считаться окончательно решенным.

В эти же годы производилась замена униатских цимборий, монстранций и пушек православными потирами и дарохранительницами. М.Булгак 11-го июля 1836 г. писал пр.Василию, чтобы тот, по примеру Семашки, вытребовал из униатских церквей монстранции, цимбории и пушки и одни продал, чтобы купить новые, а другие переделал в дарохранительницы⁷⁴⁷. Нужную для переделки сумму Булгак предлагал заимствовать из известных 5 тысяч рублей или, когда дело касалось церквей в казенных имениях, из средств, отпускавшихся этими имениями⁷⁴⁸. Пр.Василий предписал всем благочинным: «Монстранции и пушки, отобравши от церквей, доставить к нему, а цимбории, если, сверх ожидания, (так как много раз приказывалось уничтожить их) найдутся, собрать и хранить их у себя, для вернейшего уничтожения». Булгаку же пр.Василий отвечал, что распоряжение о неупотреблении монстранций, пушек и цимборий епархиальным начальством делалось уже неоднократно, покупать же новые дарохранительницы не приказывалось потому, что не предвиделось никаких для этого средств, а продажа существующих в церквях пушек, монстранций и цимборий, сделанных почти всегда из олова или меди и потому не имеющих никакой ценности, не помогла бы делу. Поэтому пр.Василий просил Булгака, чтобы он, по примеру еп.Семашки, заказал новые дарохранительницы, позаимствовав средства из 5 тысяч рублей⁷⁴⁹.

Таким образом, употреблявшиеся доселе в униатских церквях монстранции, цимбории и пушки приказывалось немедленно изъять из употребления, но имеющих заменить их дарохранительниц не давалось. Церквям приходилось остаться и без старого, и без нового. Возникал вопрос: где же, пока получатся новые дарохранительницы, хранить Дары? Такой вопрос и был предложен пр.Василию духовенством Островенского деканата. Разрешение его Лужинский предоставил м.Булгаку. Случилось то, что много раз случалось и ранее и после: Булгак вынужден был изменить свое распоряжение, разрешив⁷⁵⁰, до получения дарохранительниц, оставить в употреблении пушки⁷⁵¹.

Униатское духовенство осталось очень недовольно распоряжениями м.Булгака и его викария, направленными к устранению из униатских церквей монстранций, цимборий и пушек. Несколько священников отказались выдать монстранции. Таких или отдавали под суд, как напр., курата Якобштадтского монастыря Сташевского и Белевичской церкви свящ.Иоанна Морашко, или, как священников Докшицкого благочиния, запрещали в священнослужении, с угрозой отрешения от мест, в случае дальнейшего ослушания. Другие священники сообщали, что монстранций не выдают или помещики⁷⁵², или крестьяне. Третьи, как некоторые настоятели монастырей и приходские священники, а также прихожане Заболоцкие, Бешенковские, Островенского деканата и другие, просили пр.Василия разрешить им оставить монстранции и пр. для хранения в ризницах, без употребления при богослужении, обещая преосвященному – приобрести новые дарохранительницы на собственные средства. Такие просьбы пр.Василий удовлетворял. Четвертые испрашивали разрешение переделать монстранции на напрестольные кресты, пушки – на потиры, а крышки их – на дискосы. Такие просьбы также удовлетворялись. Пятые выдавали из церквей требуемые вещи с тем, чтобы на вырученные от продажи их деньги были приобретены и присланы им дарохранительницы.

В феврале 1837 года в Полоцк было прислано отобранных от униатских церквей: серебряных монстранций 91 штука (4 пуда, 11 ф., 11 л.), медных и тамбаковых монстранций и пушек 76 шт. и 28 оловянных пушек.

Снабжение униатских церквей новыми дарохранительницами шло гораздо медленнее, чем отбирание от них монстранций, пушек, цимборий. В декабре 1836 г. пр.Василий просил Булгака – это было повторением прежней просьбы – выслать в Полоцк 424 дарохранительницы (300 ценой 20–30 p., 100 – от 40–60 р. и 24 – по сто руб.), но митрополит выслал всего 100 штук. Многие церкви поэтому не получили их. Вследствие новых просьб пр. Василия, 15-го января 1838 года в Полоцк было выслано еще 200 штук дарохранительниц. Следующая просьба пр.Василия не застала митрополита в живых⁷⁵³.

Из других начальственных распоряжений, сделанных по Белорусской епархии в 1835–1837 гг., с целью устранения заимствованных от латинян богослужебных обычаев, укажем следующие: а) в июле 1835 г. было велено в праздник «Божьяго Тела» хождение от церкви со Св.Дарами заменить крестным ходом с крестом вокруг церкви, б) в ноябре 1836 г. была запрещена пальба из пушек и других орудий в день Св.Пасхи; в) в июле 1837 г. предписывалось, чтобы при причащении прихожан не священник со Св.Дарами подходил к ним, как практиковалось до того времени, а они с благоговением подходили к священнику, стоящему со Св.Тайнами в царских вратах⁷⁵⁴.

Заканчивая речь о преобразовании белорусских униатских церквей по гр.– восточному чину и о восстановлении в них православной обрядности, мы должны посвятить несколько слов заботам пр.Василия о подготовлении дьячков для униатских церквей.

Дьячковский вопрос в Белорусской униатской церкви в рассматриваемое время был вопросом больным и, не смотря на кажущуюся малозначительность, очень серьезным. Пора преобразований в униатской церкви застала институт униатских дьячков в самом печальном состоянии. При многих церквях их совсем не было, а имевшиеся были люди ничего не знающие, часто совершенно неграмотные, совсем неспособные к исполнению должности чтецов и певцов. Но при униатских церквях до этого времени они терпелись потому, что их обязанности при богослужении были сведены к нулю, к роли простых прислужников. Чтения и пения от большинства из них не требовалось, так как «шептаная мша» завоевала все права гражданства в униатских церквях, – в большинстве униатских церквей петая литургия почти не совершалась. Даже в Софийском кафедральном соборе до конца 1837 года в будние дни и в праздники утром совершались тихие, или, как их называли, «шептаные» литургии, а петых не бывало. Говорить после этого о приходских, особенно сельских, церквях едва ли нужно, разве могли они отстать от кафедры в подражении р.-католикам? Достаточно, кажется, привести такой факт. Игуменский благочинный, каноник Белинович заявлял пр.Иосифу в 1837 г., что он в течение последних пяти лет ни разу не служил петой литургии⁷⁵⁵. He решая вопроса, что привело к чему совершение ли «тихих» служб, к оскудению опытных дьячков, или оскудение знающих дьячков к широкой практике шептанных служб, мы констатируем факт, что в интересующую нас пору в униатских белорусских церквях службы совершались, по большей части, без пения, а среди дьячков совсем не было способных к прохождению настоящей дьячковской должности.

Между тем, с восстановлением в униатских церквях православного богослужебного чина, дьячок при богослужении становился лицом необходимым, которому отводилась ответственная и важная роль чтеца и певца: без него преобразованное богослужение не могло совершаться. Возникал вопрос очень серьезный: откуда взять знающих свое дело дьячков? Разрешить его было тем труднее, что в последнее время, по свидетельству пр.Василия, для замещения дьячковских мест при белорусских церквях, не смотря на минимум требований, предъявлявшихся к желающим занять их, не находилось достаточного количества кандидатов, главным образом потому, что семинаристы гнушались дьячковской должностью и даже дети умерших дьячков не хотели занимать родительских мест. Вследствие этого, число не замещенных дьячковских вакансий, в том числе даже в лучших приходах епархии, в данное время было очень значительно⁷⁵⁶. Пока же не был разрешен этот вопрос, воссоединители должны были считаться с ним, как с крупнейшим препятствием для восстановления в униатских церквах гр.-восточного богослужебного чина.

Сознавая важность дьячковского вопроса, пр.Василий еще в 1835 г. сделал попытку к разрешению его. 10-го июля этого года он писал митрополиту, что недостаток дьячков в епархии и плохой состав их служат причиной того, что гр.-восточные обряды в униатских церквях не соблюдаются, да и не могут соблюдаться, когда там ни утрени, ни вечерни, ни даже литургии петой не бывает; что все усилия и настоятельные распоряжения епархиального начальства об искоренении чуждых и введении новых обрядов остаются и долго могут оставаться безуспешными. Чтобы помочь делу, пр.Василий просил разрешения митрополита открыть с 1-го сентября 1835 г. при Полоцкой архиепископской кафедре дьячковское училище на 20 мальчиков, церковно-служительских детей и сирот, которые содержались бы на счет фундуша Белорусской гр.-униатской семинарии. «Учреждение такого училища было бы полезно и для архикафедры», – добавлял пр.Василий, – «так как эти ученики в будние дни составляли бы хор, которого нет». Митрополит отнесся к проекту пр.Василия очень сочувственно, выразив желание, чтобы подобные училища, только с меньшим числом учеников были открыты при всех других униатских духовных училищах⁷⁵⁷. Налаживавшееся таким образом дело остановилось по вине семинарии. «Семинарское правление», – сообщает пр.Исидор, – «не сказав викарию (пр.Василию), представило о затруднениях к заведению школы. Коллегия написала воздержаться»⁷⁵⁸. В своем представлении правление указывало на постоянные неурожаи и накопившиеся на фундуше недоимки до 6 тысяч руб., которые лишают семинарию возможности содержать на свой счет новых 20 пансионеров, и потому просило Коллегию ассигновать, если открытие проектируемого училища крайне необходимо, на содержание 20 учеников 3600 руб. из известных 28 тысяч р.⁷⁵⁹. Коллегия сделала выговор правлению за излишнюю притязательность на 28 тысяч, а открытие учлища отложила до улучшения семинарского фундуша.

Недостаток в опытных дьячках, однако, становился тем чувствительнее, чем дальше шло Белорусское епархиальное начальство в преобразованиях униатских церквей на гр.-восточный лад. Устраивались в церквях иконостасы, престолы, жертвенники, были разосланы по церквям православные служебники и другие богослужебные книги: все это было направлено к тому, чтобы завести в униатских церквях православное богослужение, а оно то и после всех таких преобразований оставалось католическим: мши по-прежнему продолжали совершаться и в соборе кафедральном, и в монастырях, и в приходских церквах. «При церквах гр.– униатских совсем почти нет сведущих причетников. Органы уничтожены, а петь некому. Посему священники считают для себя извинительным править мшу», – писал 2-го сент. 1837 г. пр.Исидор⁷⁶⁰. Оставалось, таким образом, недостигнутым самое главное, и причиной этому было неимение добрых дьячков.

17-го ноября 1837 г. пр.Василий строго предписывал консистории «вменить в непременную обязанность ключарю сей кафедры прот.Копецкому строго наблюсти, чтобы никто из священников наперед не служил в соборе шептаной мши, и чтобы в воскресные и праздничные дни в 6 часов утра вместо тихой совершаема была петая литугия, с соблюдением во всей точности восточных обрядов». Этого же пр.Василий потребовал от всех базилианских монастырей, где имелось достаточно монашествующих лиц, имеющих хорошие голоса и знающих церковное пение, а ответственность за неисполнение приказания возложил на настоятелей и викарных. Но совсем запретить сельскому приходскому духовенству служить тихие мши он не решился. «Священникам же приходским», – писал он тут же консистории, – «по неимению при церквях усовершенственных в знании церковного пения дьячков, дозволить временно только совершать тихую литургию, с непременной, однако, обязанностью произносить ектении и молитвы вразумительно и внятпо в услышапие всех, находящихся в храме, со Св.Евангелием и переносом Даров, словом, с соблюдением вполне обрядов, типиком указанных»⁷⁶¹. Преосвященный перед этим только что обозрел значительную часть своей епархии – 9 благочиний и убедился в неопытности и невежестве униатских дьячков. «Они», – писал он Коллегии 14-го октяб. 1837 г., после ревизии, – «вовсе не знают ни пения, ни чтения, ни устава церковного. Эта неисправность дьячков сколько препятствует водворению в униатских церквях гр.-восточных обрядов, столько же делает, невозможным совершение священником униатским богослужения сообразно с сими обрядами. Дьячок, не умеющий приискать ни дневного апостола, читаемаго во время литургии, ни прочесть в порядке часов, читаемых пред оною, основательно не знающий последования ни вечерни, ни всенощного бдения, ни молебствия, не могущий пропеть ни на один глас, ни «Господи воззвах, ня «Свят Господь Бог», ни тропарей воскресных и праздничных, – такой дьячек естественно, с одной стороны, раздражает священника и принуждает его по необходимостн служить и обедню, и утреню, и вечерню шептаные, а с другой, производит отвращение в богомольцах, приходящих в церковь».

В таком положении, однако, дальше дело не могло оставаться. И вот пр.Василий снова возбуждает вопрос об открытии дьячковского училища. Докладывая только что изложенное, он снова просит Коллегию учредить при семинарии дьячковское училище на 20 человек, a также разрешить ему учредить такие же училшца при униатских духовных училищах Белорусской епархии. «Учреждение дьячковских училищ», – заключает он свою просьбу, – «мне представляется лучшим и достаточнейшим средством ко введению в унию греческого образа богослужения». Благодаря обученным дьячкам, «повсюду в епархии может распространиться единогласное чтение и пение в честь Господа»⁷⁶². Но и на этот раз просьба пр.Василия не была уважена. Дело наладилось лишь после того, как пр.Василий в 1838 г. обратился непосредственно к обер-прокурору, представив ему проект устройства училища при семинарии и прося разрешения открыть подобные же школы при монастырях: Березвечском (Дисненского уезда), Вербиловском (Себежскаго у.) и Оршанском, при которых находились уездные училища. Обер-прокурор к просьбе пр.Василия отнесся очень сочувственно, может быть, и потому еще, что незадолго перед этим, в сент.1837 г., пр.Исидор просил его «обратить внимание Коллегии на сей недостаток (сведущих причетников), чтобы богослужение православной церкви не подвергалось посмеянию от иноверных», при чем объяснял, что пр.Василий давно уже заботится об устройстве училища и лишь по козням семинарского правления не достигает цели⁷⁶³. Дело пошло теперь успешно. Семинария, к которой обратились за мнением, оказалась сговорчивее, она согласилась дать помещение для училища, а для содержания учеников попросила у казны по 100 руб. на человека, всего 2 тысячи рублей. С этим согласилась и Коллегия, и обер-прокурор, и по их ходатайству 2 тысячи руб. были отпущены из академических 28 тысяч руб. Выбор предметов обучения и определение продолжительности курса предоставлены были усмотрению епархиального начальства. Коллегия лишь высказала желание, чтобы дьячки «совершенно» знали чтение, чистописание, церковное пение, устав и катехизис, чтобы дьячки более зрелого возраста и ограниченных способностей отпускались к приходам по изучении церковного пения и устава, а иные обучались бы и другим предметам, проходя курс в двухгодичный срок⁷⁶⁴.

5-го декабря 1838 г. дьячковское при Белорусской семинарии училище было открыто. Ученье началось при 11 учениках от 14–20 лет. Для пополнения комплекта учеников, благочинным было предписано выслать в училище еще 9 причетнических сыновей. Одновременно с этим были открыты дьячковские училища при монастырях: Березвечском (на 12 человек), Вербиловском (на 8 человек) и Оршанском (на 8 чел): эти училища должны были содержаться на монастырские средства.

Пр.Василий главное внимание уделил училищу, устроенному при семинарии. Воспитание и обучение велись в нем по плану, выработанному самим преосвященным. Предметами занятий будущих дьячков был устав и церковное пение, катехизис и св.история, арифметика и, особенно, счисление на счетах, славянское и русское чтение и письмо. Кроме занятий учебными предметами, воспитанники практически готовились к прохождению дьячковской должности и приучались к труду: они ежедневно утром и вечером посещали церковь, затем несколько времени уделяли физическому труду: летом работали в огороде, а зимой упражнялись в ручных работах, смотря по способностям и склонностям, одни занимались вязаньем сетей, другие – столярством и пр.⁷⁶⁵. Училище было закрыто в 1849 г. определением Св.Синода от 10-го июня – 15-го ноября 1848 г., по предложению, с согласия пр.Василия, семинарского начальства, изъяснившего, что взрослые дети духовенства более не поступают в дьячковские классы, а малолетние должны быть определяемы в духовные училища⁷⁶⁶. В течение своего десятилетнего существования это маленькое училище исполнило очень почтенную миссию, дав освободившейся от католического влияния епархии более 100 обученных своему делу дьячков.