Доколе! После финляндской «победы» Сталина

В Финляндии траур. Флаги приспущены. Газеты вышли в траурных рамках. Почему в одной лишь Финляндии, а не в Париже, не в Лондоне, не по всему миру? Это наш общий траур, наше поражение – хотел было написать по привычке: «демократии», но нет. Мы ведь читали, что в Финляндию шли добровольцы из фашистской Испании, пошли бы и из Италии, если бы пустил Муссолини. В Финляндии нанесен удар не тому или иному режиму, партии, идеологии, а тому, что есть в каждом из нас просто человеческого: простейшей, ясной, как Божий день, всякому дикарю и ребенку понятной справедливости. Лишний раз, – в который раз! – Голиаф торжествует над Давидом; ведь мы же понимаем, что библейские чудеса совершаются не каждый день, и сила ломит не только солому, а и более благородное вещество: мускулы, нервы и мозг человека. Тот, кому ничего не говорит трагедия Финляндии или даже кому она доставляет политическое или национальное удовлетворение (есть и такие), уже близок к тому, чтобы утратить образ человеческий. Он уже созрел до воспетой Некрасовым «ликантропии»¹, которая в современном мире носит разные имена; среди русских, и не одних только русских, она называется сталинизмом.

Но поражение Финляндии – не только моральная катастрофа. Оно является, в первую голову, политическим поражением демократической коалиции, которая давно уже фактом своей помощи превратила дело Финляндии в свое дело. Не будем скрывать горькой правды. Еще одна битва проиграна – на отдаленном, может быть, второстепенном театре – но одной и той же войны. Еще одно торжество наших врагов – Сталина и Гитлера. Сталин выпутывается из волчьей ямы, в которую он неосмотрительно попал в Финляндии. Гитлер надеется теперь на более активную помощь своего союзника. Естественно поставить вопрос – и он ставится всеми: кто виноват?

Безумно было бы обвинять Финляндию. Она сделала все, что могла, – и больше, чем могла. Никто не надеялся на столь долгое сопротивление подавляющим силам врага. Странно было бы думать, что одна материальная помощь Англии и Франции, как бы велика она ни была, могла возместить потери в живой силе и нечеловеческое утомление лишенных смены бойцов. Почему же Финляндия не обратилась за той активной военной помощью, которую ей предлагали в последние дни союзники? Весь мир с тревогой ждал ее решения, ее зова. Она не позвала. Было бы не только моральной, но и политической тупостью ее винить. Мы многого не знаем из того, что происходило за кулисами событий. Не знаем, могла ли прийти вовремя столь поздняя подмога и была ли она достаточной, чтобы уравновесить натиск двух врагов: Гитлера и Сталина. Финляндия могла стать театром не частной, а мировой войны лишь при одном условии: если бы этот театр рассматривался не как второстепенный, а как серьезный, быть может, решающий, подобно линии Зигфрид-Мажино. Другими словами, если бы союзники не только помогали Финляндии, но защищали себя и свое дело на территории Финляндии. Были ли они к этому готовы? Имелись ли для этого стратегические предпосылки?

В поисках козла отпущения, общественное мнение обрушилось на скандинавских соседей, особенно на Швецию. Действительно, все реакции Скандинавии диктуются страхом, спору нет, естественным, но ослепляющим даже здравый смысл. Все же нельзя перелагать всю ответственность на Швецию, на нейтральных. Они запуганы, они живут в настоящем терроре, но кто виноват в этом? Не развращались ли они систематически, целое десятилетие, зрелищем безнаказанного торжества насилия? Япония в Китае, Италия в Эфиопии и Албании, Германия в Австрии и Чехословакии делали что хотели. Франция и Англия очнулись. Но одного факта объявления ими войны недостаточно. Нужны другие убедительные доказательства воли и силы демократий. Вместе с первыми победами произойдет и поворот в настроении нейтральных. А пока приходится терпеть, что в Швеции, в Голландии, в Швейцарии запрещается книга Раушнинга, а в Берне на стенах расклеиваются германские агитационные плакаты.

Повторяем: неясность стратегической обстановки мешает сейчас поиску виновных в финляндской катастрофе. Может быть, виновных и вовсе нет, а есть роковая неизбежность. Может быть, виновны все. Но гораздо важнее, чем отыскивать виновника, как можно скорее изгладить моральные и политические последствия поражения. Финляндия не погибнет. Народ, давший такие доказательства своей жизненности, займет почетное место в семье свободных наций. Новые границы ее не вечны. Вообще все границы определяются только на конференции победителей, в конце мировой войны. И что бы ни говорили теперь в припадке раздражения политические деятели, поражение Финляндии не будет ей вменено в вину. Сейчас же нужно другое: нужны действия, которые убедили бы мир в том, что демократия и слабость не одно и то же. Эти действия должны быть достаточно быстры и энергичны, чтобы парализовать психологический эффект финляндского поражения. Силы демократий, действительные и потенциальные, огромны. Но бездействие, но затяжное ожидание не способствуют напряжению духа, той героической воле, без которой нет победы...

Мы можем только угадывать, где будет нанесен ближайший удар. Из совокупности сведений, просачивающихся в печать, как будто вытекает, что ближайшим театром войны может оказаться ближний, скорее всего, русский восток. Как ни далек он от северных кровавых полей, но между ними чувствуется внутренняя связь. Почему Сталин торопится с заключением мира, беря на себя, через Майского, почин переговоров, почему он отказывается от Куусинена², от завоевания всей Финляндии, – конечно, возможного? Не потому ли, что он почуял удар, угрожающий ему с юга, и бросает на время свою жертву, чтобы повернуться к пока еще невидимому врагу? Если это так, то финляндское преступление не замедлит получить свое возмездие. Еще недавно, в дни финского героического сопротивления, можно было говорить об отсрочке, которую история дает Сталину и России. Действительно, если бы Сталин отступил тогда, дав Финляндии почетный мир и отказавшись от дальнейшей поддержки Гитлера, он отвел бы опасность от своих границ и мог бы оставаться зрителем мировой трагедии. Конечно, при условии, что русский народ позволил бы ему долго наслаждаться плодами его «побед». Но Сталин торжествующий Сталин-победитель сразу наклоняет против себя всю чашку весов. Он сам создает весьма эффектную психологическую подготовку для стратегического наступления – против себя. После Финляндии – чей голос, кроме продажных и безумных, поднимется на его защиту? Это в Москве, в стране молчания и рабства, видимость общественного мнения делается и переделывается с необычайной легкостью – одной передовицей «Правды». В демократиях разбудить и организовать массы – дело серьезное. Оно не проводится диктаторскими окриками, и радиовещаний здесь недостаточно. Нужно ждать, когда проснется совесть и разум народов. Ну, что же, они просыпаются – и Сталин, кажется, будет их первой жертвой.