Взгляд Филарета, митрополита Московского на единоверие и его отношение к нему

Сознание незаконности бегствующего священства еще в конце XVIII века побуждало многих искать соединения с православною Церковью на началах единоверия. Первыми выразителями этого направления были старообрядцы Елисаветградского уезда, куда они переселились из Молдавии и где основали селение Знаменку. Они обратились к тогдашнему Славенскому архиепископу Никифору (Феотоки). Он исполнил их просьбу и послал Елисаветградского священника присоединить их к Церкви, а также благословил их соорудить храм в Знаменке. Который сам и освятил, причем на правом клиросе пели архиерейские певчие по новым книгам и напевам, а на левом новоприсоединенные по своим старым. Тогда же преосвящ. Никифор поставил им священника и благословил совершать службу по старым книгам. Это было в 1780 году. Но то был факт, так сказать, единичный. Широкое распространение единоверие получило только с появления и утверждения его в Москве.

В 1799 году московские старообрядцы, поповщинского согласия, в количестве 75 семейств во главе с купцами: Г. Александровым, Д. Г. Ямщиковым и Ф.А. Шелапутиным, подали митрополиту Платону прошение о присоединении их к святой церкви и о дозволении иметь церковь для отправления богослужений. «Надеясь на беспримерные щедроты, – писали в этом прошении московские старообрядцы – и великие милости Его Императорского Величества Павла Петровича к старообрядцам, и на благоснисхождение пастырей Грекороссийской церкви к оным, восприняли мы непременное намерение и желание воспользоваться Монаршими щедротами, и пастырским благоснисхождением, и испрашивать об открытии себе святых церквей, и о снабжении нас правильными священниками». Изложив затем в 16 пунктах условия, на которых эти старообрядцы желали соединиться с церковью, они так заключили свое прошение: «Того ради препоручая себя в милостивое вашего высокопреосвященства благоволение, всепокорнейше просим изъявить нам архипастырскую свою милость и благоснисхождение, открыть нам святые церкви и снабдить нас правильными священниками и о сем нашем прошении милостивое решение учинить». Это прошение, по рассмотрении его в Святейшем Синоде, было представлено на благоусмотрение Государя императора Павла Петровича. Государь на этом же самом прошении начертал: «Быть посему Октября 27 дня 1800 года, Гатчино». Этот важный, исторический документ в подлиннике хранится в Троицкой церкви. Таким образом, с этого времени для московских старообрядцев явилась возможность быть в единении с православной церковью, быть православными, оставаясь при старых обрядах и совершая богослужение при помощи законных священников по старообрядческим патриаршим книгам.

Основанное митрополитом Платоном, единоверие продолжало развиваться и разрасталось, собственно, при митрополите Филарете. В этом случае единоверие можно сравнить с плодовитым древом, которое насадил Платон, а возрастил Филарет. Будучи ревностным миссионером и изыскивая всевозможные способы к возвращению старообрядцев в Церковь, Филарет много способствовал развитию единоверия, так как в нем видел одно из тех спасительных средств, благодаря которому отпадшие от святой Церкви могут скорее всего соединиться с нею.

Взгляд митрополита Филарета на единоверие заслуживает особенного внимания. «Единоверие, по Филарету, не есть начало. Начало есть православие; а единоверие – распространение, развитие; движение сего начала к стороне раскола, с тою целью, чтобы отторженных от православной Церкви возвратить к единству веры, церкви и священноначалия, с предоставлением им, по снисхождению, употреблять в богослужении книги по изданиям, предшествовавшим исправлению, и положенные в сих книгах обряды. Отсюда наименование единоверия и единоверческой церкви, то есть церкви, которая соединена с обще-православною в вере при разности некоторых обрядов.»¹ Такой же взгляд на единоверие проводит Филарет и в одном из своих писем к архиепископу тверскому Алексию. – «Единоверие не есть начало. Начало есть православие, а единоверие – отрасль, или движение сего начала к стороне раскола, для приближения отчужденных к единству церкви и иерархии».²

Этими словами святитель Филарет выяснил самую сущность и цель единоверия. – Православие есть основа, центр; единоверие – отрасль, развитие, движение православия. А так как единоверие имеет своею целью возвратить отторженных от православной церкви к единству веры», «приблизить отчужденных к единству церкви и иерархии», то, конечно, акт снисхождения святой церкви должен был проявиться именно к этим «отторженным» и «отчужденным». Почему единоверие и есть движение православия к стороне раскола. Следовательно, по существу своему единоверие есть то же православие, имеющее своею цель возвращать в церковь отторженных от нее. Всякое рассмотрение или исследование предмета, не начинающееся с начала, будет сбивчивым и неудовлетворительным. Филарет, определяя сущность единоверия, начал именно с начала, поэтому всякий, кто желал бы определить: что такое единоверие – должен или принять определение Филарета о нем. Или отказаться от мысли – понять единоверие, как нечто цельное.

Единоверческая, по Филарету, церковь это та церковь, «которая соединена с общеправославною в вере, при разности некоторых обрядов». В этих словах его должно различать две стороны: догматическую и обрядовую. Обрядовая разность не производит различия между двумя церквами. Различие между ними происходит при различии их в догматах. «Известно – писал Филарет Новгородскому митрополиту Григорию, – что единоверие от общего православия не разнствует ни в догматах, ни в заповедях, ни в таинствах, но только в некоторых неисправных выражениях старопечатных книг и в некоторых обрядах, неразборчиво принятых, но и противных существу веры»³. Следовательно, внешняя, обрядовая сторона н составляет различия между православием и единоверием и не служит препятствием к единству между православными и единоверцами. Это ясно выразил Филарет в своем слове, произнесенном в Никольской единоверческой, на Рогожском кладбище, церкви. «Никто да не мнит, – говорил он, – видеть разделение в том, что в церкви вашей слышатся некие особенные звуки слова, видится некоторые особенные подробности обрядов. Строго судили о сем, когда с сим соединено было противление священной власти: и справедлива была строгость, потому что тяжек грех противления… Но где, по предваряющей благодати Божией, и по действию благонамеренности и доброго рассуждения, нет противления, а есть сердечное расположение к миру и благодатному единству; где притом есть уже единство веры в священные догматы и таинства: там сему внутреннему единению может ли препятствовать некоторое разнообразие внешнее…⁴ Не обинуясь говорю: никто да не мнит видеть разделение в том, что в церкви слышатся некие особенные звуки слова, видятся некоторые особенные подробности обрядов».⁵ Такими словами митрополит Филарет заграждает уста всех тех, кто по злобе, недоразумению или по другим причинам называет единоверие «расколом», учреждением «беззаконным» и «бессмысленным», «противоканоническим платоновским учреждением», «обоюдоострым мечом, медом помазанным, смертнопосекающим всех принявших его», «ступенью к православию», а самих единоверцев – «раскольниками», «полураскольниками»; кто говорит, что «единоверцы – ни новообрядцы, ни старообрядцы, но что-то среднее между теми и другими; одним словом, они ни рак, ни рыба – ни то, ни се. Единоверцы представляют из себя что-то похожее на шута, ездившего в чужом царстве на своей земле…⁶ После вышеприведенных слов святителя Филарета подобным кличкам, скорее хульным – нет места. «Для чего, – говорил он в Троицкой единоверческой церкви, – я желал, или лучше, для чего должен был желать, увидеться с вами здесь, и для чего вам прилично было желать сего… чтоб и ваше предварившее приглашении, и мое к вам настоящее пришествие. Имело не иную цель, как веру общую, вашу же и мою»⁷. А что разнообразие обрядов не может служить причиною разделения церквей и, таким образом. Церковь единоверческая может существовать при этом разнообразии, Филарет подтверждает примером из истории церкви, именно разности во времени празднования Пасхи между восточными и западными христианами во 2-м столетии по Рождестве Христовом. – Разность эта и возникшие по сему случаю споры не препятствовали единению в вере между этими христианами.⁸ Не различаясь в догматах, а лишь в обрядах, единоверческая церковь, следовательно, тожественна с православием, – одно и то же православие. Поэтому-то Филарет, обращаясь к единоверцам, называл их «единоверною», «благоверною» братией. Вот что писал он московским единоверцам по поводу пожертвования ими на духовные надобности 8 000 рублей, в день 50-летия служения его. «Единоверным братиям церкви Пресвятыя Троицы, попечителям единоверческой типографии и прихожанам Божие благословение и мир»… И еще: «О имени Господа Нашего Иисуса Христа Сына Божия и Бога истинного, – благоверным братиям единоверческих московских церквей, воистину пребывающим в единении веры с единою, святою, соборно, апостольскою, православною восточною Церковью, по силе единых божественных догматов, единого от Апостолов непрерывного священноначалия и единых благодатных таинств, благодать вам и мир и благоденствие, в уповании спасения вечного».⁹ В этих кратких, но сильных словах благодарственного приветствия святителя ясно видно единство той и другой церкви, единство веры, единство в священных догматах и таинствах.

Что касается самых наименований церкви «единоверческою», или, как другие называют, «благословенною», наименований, которые многим представляются неприятными и даже оскорбительными – Филарету они совсем не представлялись таковыми. Наоборот, он этими самыми именами доказывал единство церквей – православной и единоверческой, единство веры. Так, когда Уральские казаки, будучи недовольны означенными наименованиями, высказывали по поводу сего свою обиду и желали заменить наименования – «единоверческая», «благословенная» названием «восточно-кафолической, соборной апостольской церкви греко-российского вероисповедания», то Филарет взглянул на это как на недоразумение уральцев и, вразумляя их, писал: «Что значит церковь единоверческая? Церковь, которая имеет единую веру с великороссийскою церковью, находится в соединении с ней, и сим различается от разномыслящих и чуждающихся церкви великороссийской. Что же в сем неприятного или оскорбительного?.. Братиям единоверческих церквей мы говорим: вы единоверцы нам, и мы единоверцы вам. Как же может быть оскорбительным наименование, которое мы даем и себе, наравне с другими?»¹⁰ Наименование же «благословенной», объясняет Филарет, дали сами прихожане церквей, богослужение в которых, по благословению, совершается по старопечатным книгам «в отличии от молитвенниц, не имеющих церковного благословения"… «И сам Господь, – продолжает он, – всех призываемых в вечное блаженство называет благословенными: приидите благословении Отца Моего. Как же возможно. Чтобы наименование благословенный могло быть для кого-нибудь неприятным и оскорбительным.»¹¹Таков взгляд митрополита Филарета на единоверие. Взгляд этот не определяет сущность и смысл единоверия, но и уясняет его положение, указывает ему тот путь, по которому оно должно идти. Путь этот есть путь к единству с православием. Другого пути нет, и единоверие обладает всеми возможностями и потребными средствами для того, чтобы как самому держаться на этом пути, так и других вести по нему. Всякое домогательство единоверия возможно большего себе снисхождения со стороны церкви, всякое уклонение его к стороне раскола Филарет считает невозможным. «Идти далее, – говорил он. – значило бы не приближать к церкви отчужденных, а увлекать православие с правого пути, и благоустроенный мир церкви погружать в хаос раскольнических самочиний и нестроений»¹². И, надо сказать, что единоверие по настоящее время идет именно по этому намеченному Филаретом пути; оно держится его неуклонно.

Сообразно своему взгляду на единоверие митрополит Филарет простирал и свои отношения к нему. Он относился к единоверцам крайне снисходительно, с отеческою любовию, с постоянною готовностью сделать в пределах возможного все просимое ими. Филарет был ходатаем за единоверцев, бывал и служил в их церквах, беседовал с ними, утешал их, радовался их радостями, скорбел их печалями. Снисходя к немощной совести старообрядцев и желая доказать истинность и святость старых обрядов, Филарет совершал богослужения в единоверческих церквах по старопечатным книгам, при соблюдении старых обрядов. «Поскольку, – говорил он в Никольской церкви, на Рогожском кладбище, – в церковных книгах, преимущественно вами чтимых, видим едину и ту же, как в исправленных, веру, таинства и церковь: то, по благословению святыя апостольския церкви, в мире вашей и моей совести, читаю в вашей церкви ваши церковные книги, и исполняю принадлежащие им особенности священно-служебного чина и обрядов».¹³ Относясь к единоверцам снисходительно, Филарет и другим советовал относиться к ним так же. «…Должно, – писал он епископу Калужскому Николаю, – оказывать им снисхождение и щадить их старые привычки, в надежде, что совершенное единство последует в детях их».¹⁴ Снисходительность Филарета проявлялась как во внешнем, так и внутреннем быту единоверия. Так, отчет о хозяйственном церковном управлении единоверцев Филарет предоставлял ведать не консистории, а самому себе, или вообще епархиальному преосвященному, да и вообще от дел единоверия он большею частью устранил консисторию. Замещая в единоверческих приходах вакантные священно-служебные места, он не нарушал того выборного начала, которое предоставлено прихожанам единоверческих церквей.

Так, посылая письмо епископу Пермскому Аркадию, Филарет просил сообщить раскольникам, что он самым точным образом исполняет то, что Святейший Синод обещал единоверцам. «Скажите им (раскольникам), – пишет Филарет, – что Московский (т.е. митрополит) самым точным образом исполняет то, что Святейший Синод обещал единоверцам и подтверждает это двумя примерами поставления им священников с согласия прихожан».¹⁵ «На то, что единоверцы, – писал Филарет Калужскому епископу Николаю, – берут присягу со священника, подобно как раскольники, мне возразили: зачем такой священник, который неверен своему архипастырю? В сем обличении есть правда: хотя правда и то, что архиерей не имеет удобства давать единоверцам такого священника, в верности которого совершенно был бы уверен, ибо им дана воля выбирать».¹⁶ Вследствие предписания Святейшего Синода производить единоверческие дела архиереем непосредственно. А не через консисторию, Филарет сам от себя дает единоверцам грамоту на открытие на Рогожском кладбище единоверческой церкви.¹⁷ Часто раскольники, познав свое заблуждение, желая присоединиться к святой церкви, и не имея возможности побороть страха перехода в нее шли к Филарету для собеседования. Результатом собеседований, которые большей частью оставались тайной, было то, что раскольники становились православными. В особенности любовь Филарета излилась на известных деятелей Белокриницкой иерархии – тамошних епископов: Браиловского Онуфрия, Коломенского Пафнутия, иеромонаха Иосафа и архидиакона Филарета, при их присоединении к православию. «Надобно принять их, – писал Филарет наместнику лавры Антонию, – по Апостолу, якоже доилица приет своя чада».¹⁸ «Скажу о сем деле словами Апостольскими: ей, брате, сего да получу у тебе о Господе».¹⁹ С такою любовью Филарет относился к единоверцам всегда. Даже и в то время, когда они бывали непослушными и непокорными, он побеждал их своей любовью и терпением. Он советовал и другим именно так относиться к единоверцам, и всякие репрессивные меры по отношению к ним никогда не рекомендовал. Вот что писал Филарет преосвященному Калужскому Николаю, в епархии которого единоверцы были далеко не миролюбивого характера. «В единоверцах ваших видно, что мало единства с церковью: но, к сожалению, не все сие видят. Впрочем, улучшение их может совершиться не столько силою власти, сколько молитвою за них, и убеждением от любви с терпением. Нет ли в сем роде чего-нибудь не употребленного вами? Нынешний преосвященный киевский не жаловался на них, когда был в Калуге»…²⁰ «Надобно нам великодушно перенести трудности единоверческого дела».²¹ «Единоверцы наши видно, что недовольно расположены быть чадами послушания. Что делать? Осторожностью и терпением побеждайте».²² «Правда, что ваши единоверцы – трудное для нас бремя. Умудряйтесь соглашать твердость с снисхождением, и елеем любви духовной смягчать сердца не мягкие».²³ Вышеизложенный взгляд митрополита Филарета на единоверие и его отношение к нему является знаменательным именно в настоящее время, кода единоверие вступает в другое столетие своего существования. Под влиянием взгляда Филарета на единоверие в это второе столетие его существования должны исчезнуть всякие сбивчивые и отрицательные понятия о нем и уверить всех в спасительной идее единоверия. Отношение Филарета к единоверию для всех должно служить образцом подражания.

В настоящее время всех единоверческих церквей в Российской Империи насчитывается до 500 и 20 монастырей. А всех присоединившихся к святой Церкви 270.576.