507. Слово в день Успения Пресвятой Богородицы

1831 год

Бысть же житие Саррино лет сто двадесять седмь и умре Сарра (Быт.23:1–2).

Сию малую и по-видимому бесплодную частицу Священного Писания беру ныне для размышления. Но если будете внимательны, тотчас увидите, что она не бесплодна и способна ввести нас в рассуждения немаловажные, настоящему торжественному дню Приснодевы не чуждые и нам полезные.

Сарре одной из всех жен отдано сие преимущество, что лета жизни ее записаны в Священном Писании. Что ж была за мысль – такую мелочь записать в такой важной книге, которая назначена для распространения в роде человеческом познания о Боге и о Христе Спасителе. Не из любопытства предлагаю сей вопрос, но потому, что подобные вопросы связаны с великими вопросами о Божественном достоинстве и сему достоинству сообразном совершенстве Священного Писания. Здесь дело идет о твердости нашего верования Священному Писанию и о спасительном употреблении сего Писания. Итак, что была за мысль записать лета Сарры в Священном Писании? Скажем ли, что так случилось? Чрез сие мы унизим достоинство сего Писания и поколеблем верование оному. Где дело идет как случится, там трудно признать и человеческую ограниченную мудрость. Кольми паче, где действует мудрость Божественная, бесконечная, там ничего не должно быть на случай.

Непрерывно писано в Св[ященном] Писании летосчисление Патриархов, живших прежде всемирного потопа и после оного, до начала известных народов и царств, и нетрудно усмотреть, что сие сделано не случайно. Из летосчисления Патриархов составляется общее летосчисление первых времен мира; и чрез то самым простым образом опровергаются языческие мнения о баснословной долговременности или даже вечности сего видимого мира. Таким образом, сухая и по-видимому бесплодная запись лет Адама, Сифа, имеет отношение к самому важному предмету Писания – к познанию истинного Бога, Творца мира.

Сей пример побуждает нас и в записи лет Сарры искать чего-нибудь достойного Божественной книги. Бысть же житие Саррино лет сто двадесять седмь и умре Сарра. Из сего летосчисления узнаем, что Сарра после благословенного рождения Исаака, когда ей было девяносто лет, жила еще тридцать семь лет. Почему же в столь продолжительное время не имела она еще детей? Ибо хотя то правда, что Авраам и Сарра в старости по особенному чудесному благословению Божию сделались способными родить Исаака, но сие благословение не пресеклось сим рождением и чудесно возбужденное плодородие продолжалось, как сие ясно видно из того, что Авраам имел пять сынов после Сарры, от Хеттуры. Почему же, говорю, Сарра 37 лет не рождала после того, как прежде домогалась, да чадо сотворит (Быт.16:2) хотя от рабыни? В ответ на сие не представляется иной догадки, кроме той, что то было по любви Сарры к воздержанию и целомудрию. Сею мыслею не уничижаю Отца верующих. Кийждо, как говорит Апостол именно в отношении к супружеству, свое дарование имать от Бога, ов убо сице, ов же сице (1Кор.7:7). Авраам хотел пользоваться щедростью и обилием благословения Божия и потому рождал чада и после Исаака. Сарра, получив сие благословенное чадо, обрела в нем исполнение всех своих желаний и не простирала их далее.

Теперь видите, что летосчисление Сарры есть не бесплодной счет. Оно указует в лице ее возвышенное и, особенно во времена Ветхого Завета, редкое свойство – любовь к девственному целомудрию и воздержанию от супружества.

Осмелимся простереть далее наши догадки под руководством апостольского замечания: Сия же вся, то есть все приключения отцев наших, описанные в книгах Ветхого Завета образы приключахуся о нем, писано же Быша в наказание наша (1Кор.10:11). Известно, что Исаак был образ Христа; посему прилично, чтобы матерь Исаакова была образом Христовой Матери. Образом, хотя несовершенным, как несовершенно все ветхозаветное пред новозаветным и всякий образ пред изобразуемым, кроме единого всесовершенного несозданного образа Бога невидимого, впрочем, образом примечательным, сходным, убеждающим признать и прославить Премудрость, начертавшую верный образ гораздо прежде, нежели явилось изобразуемое. Дева рождающая есть явление в строгом смысле бесподобное, но, поколику возможно, прообразует оное неплодная рождающая, престарелая рождающая. Дева по рождестве есть также состояние неподражаемое для природы дщерей Евиных, но, поколику возможно, прообразует оное Сарра, после единственного благословенного рождения чуждающаяся рождения до самой смерти своей. И как искусно нарисован сей образ присно Девы Марии в жизнеописании Сарры! Если бы написать, что Сарра не хотела иметь другого сына, ее не поняли бы, ее осудили бы ветхозаветные жены, страстные к рождению детей, впрочем, страстные извинительным образом для таких времен, когда человечество домогалось рождения Христова. Что ж делает богомудрый дееписатель? Он записывает время рождения Исаака и время смерти Сарры, читатели ветхозаветные не могут сим смутиться, а мы видим, что сие писано в наставление наше, дабы показать нам назидательный образ Приснодевы Марии, дабы подать нам мысль, как издревле те самые люди, которых особенным благословением было чадородие, предчувствовали достоинство и высоту девства христианского. Вот, братие, нередкий, но один из обыкновенных в Священном Писании примеров, как и в самой по-видимому бесплодной частице оного заключаются назидательные истины и высокие тайны. Что же сказать о превосходстве важнейших частей оного? Что должно подумать о совершенстве целого состава книг Божественных. Воистину, Господи, заповедовал еси правду свидения Твоя и истину зело (Пс.118:138). Дивна свидения Твоя, сего ради испыта я душа моя. Явление словес Твоих просвещает и вразумляет даже младенцы (129–130). Воистину блажен муж, которого воля в законе Господни, и в законе Его поучится день и нощь (Пс.1:2).

Вы слышите, что я говорю теперь о превосходстве Священного Писания теми словами, которые в устах богомудрых мужей Ветхого Завета относились к ветхозаветному Писанию, тогда как закон имел только сень грядущих благ. Сколько же более должны были открыться и спасительная поучительность, и подобная свету ясность, и всеобъемлющая полнота, и духовная глубина, и небесная возвышенность, и Божественное совершенство Священного Писания, когда взошло Солнце Евангельской истины, от которого самая тень Ветхого Завета просиять долженствовала. Посему-то Апостол Павел, утверждая Тимофея в служении тайнодействователя и учителя в церкви, особенно велит ему опираться на знание Священного Писания: Яко измлада Священная Писания умееши, могущая тя умудрити во спасение, верою яже о Христе Иисусе. Всяко писание, продолжает Апостол, богодухновенно и полезно есть ко учению истины, к обличению лжеучения, к исправлению от порока, к наказанию еже в правде, то есть к наставлению в правилах добродетели, да совершен будет Божий человек, на всякое дело благое уготован (2Тим.3:15–17). Да, это писано Тимофею епископу, скажешь ты, а не ко мне, мирянину; вслушайся лучше, что говорит Апостол: человек на всякое дело благое уготован. Следственно, Священное Писание уготовляет не только священника на святое дело священника, но и человека мирского на всякое благое дело в мире и в обыкновенной жизни человеческой. Но если хочешь, найди и еще, что к тебе сказано. Не всем ли слушавшим без различия сказал сам Христос: испытайте писания (Ин.5:38)? Посмеешь ли ты уклониться от сего повеления твоего Спасителя? Не мирян ли солунских так хвалит Апостол за упражнение в Священном Писании, когда говорит: сии бяху благороднейши живущих в Солуне, иже прияша слово со всем усердием, по вся дни разсуждающе писания, аще суть сия тако (Деян.17:1). Кому это говорит Тайновидец Иоанн в своем откровении: блажен чтый и слышащий словеса пророчествия и соблюдающий писанная в нем, время бо близ (Откр.1:3)? Не равно ли ко мне и к тебе относится сия речь? Ибо здесь дело в том, что писатель старается привлечь к Писанию читателей и слушателей и для привлечения как искусный рыбарь бросает как уду мысль о блаженстве читающих и слушающих, чтобы уловить меня, тебя, всякого, кто попадется, чем больше, тем лучше. Приметьте особенно, к какой книге привлекает нас святой Иоанн – к одной из самых таинственных в Священном Писании. Вот ответ и тем, которые свою невнимательность к Священным книгам думают извинить их таинственностью. Вы думаете, что беда вам будет, если приступите к чтению книги пророческой, исполненной дивных видений и глубоких тайн, но Апостол уверяет вас, что это совсем не беда, и даже напротив всякое благополучие: Блажен чтый и слышащий словеса пророчествия!

Когда от таковых размышлений о достоинстве и полезном для всех употреблении Священного Писания обращаюсь к рассматриванию того, как действительно употребляется между нами Священное Писание, – многие ли между нами пользуются светом сего светильника, питаются сей духовной пищей, обогащают душу сим Божественным сокровищем. Тогда представляются замечания, которыми, конечно, не будет доволен господствующий обычай, подобно как господствующим обычаем не довольна в сем случае истина. Прибегаю к посредству и помощи святого Иоанна Златоуста, который не оставил сего предмета без своих замечаний в свое время. «Скажите мне, – говорит он к своим слушателям (Иоанна беседа 32), – берет ли кто из вас дома в руки свои какую-либо христианскую книгу и читает ли с прилежанием содержащееся в ней писание? Никто не может сего рещи. Но зерни и тавлеи у премногих обрящем, книги же нигде, но разве не у многих. Да и сии такожде не имеющим подобны бывают».

Скажите и вы, которым по настоящему времени несравненно удобнее иметь у себя Священные книги, нежели то было во время святого Златоуста, скажите мне, берет ли кто из вас дома в руки свои какую-либо Священную книгу и читает ли с прилежанием содержащееся в ней писание? Зерни и тавлеи, – но для чего стыдитесь просто назвать то, о чем без загадки говорит также в церкви святой Златоуст? – карты и шашки не найдем ли в руках у премногих чаще, нежели книги? Но и те, у которых найдем книги, не бывают ли подобны неимеющим, потому что не читают книги, которые имеют, даже не бывают ли хуже неимеющих, потому что вместо священных и душеспасительных имеют и читают книги, в которых нет ни искры умного света, ни капли истины, ни крошки добра, которые не имеют цели ни мудрости, ни добродетели, в которых играют мыслями и словами как зернию и тавлеями; в которых изображают страсти, пороки и преступления совсем не для того, чтобы кого-нибудь исправить или предохранить, но только для того, чтобы в сих изображениях нашлось так называемое изящное, с удивительным беспристрастием некоторыми находимое в аде, так же как и на Небесах? Не прогневайтесь. Я только пересказал современным образом, что святой Златоуст сказал примененным к его времени образом.

Заключим его же словами о правильном употреблении душеполезных книг. «Хощу, – говорит он, – дабы вы из оных и писмена и разум в мысли вашей обносили, да тако очищается она, приемля писмен разумение. Ежели бо ко храмине той, в которой Евангелие лежит, не дерзает приступите диавол, кольми паче к душе разумение таковая обносящей не прикоснется, ниже приступит к ней диавол, ни естество греха. Освяти убо твою душу, освяти твое тело и присно сие на сердце и на языке имей».

В сих древних словах и теперь не нужно ничего переиначивать. Хощу и я от вас, братия, точно того, чего хощет святой Златоуст от всякого доброго христианина. Аминь.