466. Слово по освящении храма во имя Святителя Димитрия Ростовского Чудотворца в Борисоглебском общежительном Монастыре

Какого слова ожидают теперь от пришедших из города живущие в пустыне сей? Не желают ли, может быть, по обыкновению слышать, что происходит в городе? Жаль, если те, которые в уединении могут вкушать сладость безмолвия, и в невозмущенном воздухе зреть чистый свет Божий, добровольно попускают своим желаниям и помышлениям бродит в многолюдстве, где сквозь шум и пыль слышат и видят суету!

Кто чувствует жажду любопытства, или, вернее сказать, кто страждет болезнию пристрастия (ибо как не бывает излишней жажды без жара, так не бывает любопытства без пристрастия): тому, как врачевство, предлагаем городское известие, которое хотя слишком за две тысячи лет написано, и пришло не из наших городов, однако еще и теперь, и у нас, представляет к сожалению довольно сходное изображение города: «видех беззаконие и пререкание во граде. Днем и нощию обыдет и по стенам его: беззаконие и труд посреде его, и не правда: и не оскуде от стогн его лихва и лесть» (Псал. LIV, 10–12). Не требуйте, чтобы к сему свидетельству очевидца присовокупили мы, что и мы видели во граде. Мы пришли сюда от беспокойств города искать приятностей пустыни, и хотим лучше говорить что-нибудь о пустыне между живущими в пустыне.

Новым обитателям сей пустыни полезно, думаю, было бы услышать и увидеть какого-нибудь древнего любителя пустыни, который бы своим примером утвердил их в любви к пустыне и наставил в образе пустынножительства. Пусть же слышат они такового и видят, как он сам себя изображает: «и рех: кто даст ми криле яко голубине? и полещу и почию. Се удалихся бегая и водворихся в пустыни. Чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури» (Пс. 54:7–9).

Правда, тот, кто сказал сие в Псалме, был только времянный пришелец пустыни по нужде, а не постоянный житель ее по обету: но сие не препятствует нам усматривать в словах его черты доброго пустынножителя; и даже тем более привлекательна любовь его к пустыне и правильное изображение пустынножительства. Дух Божий, Который носился над Давидом от дня помазания его Самуилом, – вел его чрез разные внешние состояния так и для того именно, чтобы в них показать нам поучительные образы духовных состояний.

Итак, первая черта доброго пустынножителя есть желание пустыни, или усердие к пустынножительству. «Кто даст ми криле яко голубине и полещу и почию?» Желание есть семя или зародыш всякого свободного дела, когда ему должно начаться, и душа его, когда оно продолжается. Как от души зависит жизнь, сила и достоинство тела: так жизнь, сила и достоинство всякого дела зависит от желания. Если желание не чисто: дело не достойно. Если желание слабо: и дело не сильно достигнуть своего совершенства. Если желания нет, дело есть мертвое. Дела, которые мы делаем без искреннего желания, не утешают нас самих, и не приносят удовольствия другим. Если так судят и чувствуют люди, которые дела только видят, а о желаниях только догадываются: что сказать о суде Бога всевидящего, испытующего сердца и утробы? «Даст ти Господь по сердцу твоему» (Пс. XIX, 5), а не по наружному твоему делу.

Посему кто желает пустынножительствовать с утешением для себя и с благоугождением Богу: тот должен как начать сие дело с искренним желанием, так и продолжить оное с неослабным усердием. Надобно, чтобы еще в мире сказал он: «кто даст ми криле яко голубине и полещу и почию». И когда чистое и пламенное желание, действительно, как на крилах голубиных, принесет его в пустыню: он должен часто вновь побуждать себя, расширять и приводить в движение сии крила, чтобы они имели довольно легкости и крепости нести его из пустыни на небо.

Другая черта доброго пустынножителя есть решительное и совершенное удаление от мира. «Се удалихся бегая». Если бы не было нужды удаляться от мира: то для чего бы и водворяться в пустыне, предпочтительно пред обыкновенным образом жизни гражданским и семейственным? Не Бог ли, сотворивый пустыню, созидает и хранит грады, и самую пустыню не для того ли сотворил Он, чтобы населить ее? Не живут ли и в городах рабы Его, которых пустыня не достойна иметь, подобно как напротив того другие, которых «недостоин весь мир, в пустынях скитаются, и в горах, и в вертепах, и в пропастях земных» (Евр. XI, 38)? Не обитал ли Сам Он во граде, также как и в пустыне, и не дал ли Иерусалиму храма Своего, подобно как пустыне дал скинию Свою? Не на всяком ли месте можно поставлять Ему обитель в душе, и покланяться Ему духом и истиною? «На всяком месте владычествия Его благослови душа моя Господа» (Пс. CII, 22)!

Но что делать, если сие благословенное приглашение всюду и всегда благословлять Господа без успеха я повторяю душе моей от того, что мир в то же время оглашает и оглушает ее своими разнообразными гласами требований, прещений, прельщений, смущения, развлечения, нужд, забот, похотей, и она не находит довольно силы противоборствовать им, или утомленная сим противоборством жаждет приближиться к Богу без препятствий со стороны тварей, и служить Ему без развлечения? В cем случае не остается иного, как расторгнуть всякие узы, привязывающие к миру, бежать из него как из Египта, как из Содома, и учредить для себя в пустыне новое жительство добровольного изгнанничества, в котором бы все окружающее говорило нам, «яко не имамы... зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем» (Евр. XIII, 14).

Таким образом истинное пустынножительство есть также истинное удаление и совершенное отречение от мира, по заповеди Апостола: «не любите мира, ни яже в мире» (1Иоан. II, 15). Кто приходит в пустыню как преселенец, желающий перенести сюда выгоды прежнего жительства или заменить их другими, а не как беглец, бросивший все, чтобы только избавиться от того, что было причиною его бегства: тот не есть истинный пустынножитель. Кто в пустыне ропщет на скудость, и, пользуясь необходимым, требует не нужного под благовидным именем утешения; тот еще не удалился от роскоши мира; он подобен израильтянам, которые в пустыне воздыхали о мясах Египетских, и должен вспомнить, что были некоторые, которые, спасшись из погибающего Египта, погибли в спасительной пустыне, во гробех похотения. Кто в пустынножительстве более желает повелевать, нежели покоряться, тот еще не удалился от гордости и честолюбия мира, и ему нужно воспоминать мятежный сонм Корея, которого конец показал, что чистая пустынная земля не хочет носить на себе властолюбивых мятежников. Кто в пустынном общежитии желает иметь что нибудь собственное, отдельно и, что всего хуже, тайно от общества: тот еще не удалился от корыстолюбия мира, и таковый найдет образ свой в ученике Елиссея, который, восхотев тайно присвоить золото Неемана, явно наследовал его проказу. Кто, вышед из мира в пустыню, пристрастным оком озирается на него под предлогом невинной любви к родным и знаемым, тому полезно взглянуть на жену Лотову, которая озрелась на Содом, из коего вышла, и, как говорит Премудрость, «стоит столп слан, неверныя души образ» (Прем. Сол. X, 7).

Третия черта доброго пустынножителя есть упование на Бога. «Чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури». Образ пустынножительства был бы очень страшен, если столь суровая черта его, какою представляется совершенное отречение от мира, не смягчалась и не покрывалась приятною и светлою чертою совершенного упования на Бога Спасителя. Случается даже, что удалившиеся от мира, чтобы избежать трудностей и опасностей для души, сверх ожидания встречают для нее новые трудности и самые опасности в пустыне. Сему не должно удивляться. Израильтяне в пустыне более перенесли разнообразных трудностей и более видели опасностей, нежели в семействе. Сам Начальник нашего спасения и совершеннейший для нас образ оного, где испытал сильнейшую брань против врага душ, как не в пустыне? Где более перенес духовных страданий, как не в уединении сада Гефсиманского? Для чего же, скажут, и удаляться от мира в пустыню, от трудностей к трудностям, от опасностей еще к большим опасностям? Для того же, для чего израильтяне вышли из Египта в пустыню: ибо в пустыне испытали они трудности и опасности, но очистились, научились и спаслись, а в Египте погибли бы в рабстве и в мерзостях язычества; если бы они не вышли в пустыню, то не пришли бы в землю, текущую медом и молоком. Для того же, повторяю, для чего и Спаситель Духом Святым возведен был в пустыню, и для чего удалялся Он в Гефсиманию, ибо в пустыне победил Он непобежденного дотоле врага душ наших, а в Гефсимании принес Он за преслушание человеков духовную жертву послушания Богу Отцу, и крепкую о спасении нашем молитву, в которой «и услышан... от благоговеинства» (Евр. V, 7). Так и для нас, если трудна и даже опасна пустыня: но есть причина убегать в нее от мира погибельного. А дабы и трудности преодолеть и опасности невредимо пройти, для сего не более требуется как не быть нетерпеливу, не унывать, не отчаиваться, но как бы состояние наше ни казалось тяжким и ненадежным, непрестанно «чаять Бога спасающаго нас от малодушия и от бури». Если собственным непостоянством или нетерпеливостию не прервем сего чаяния, «упование... не посрамит» (Рим. V, 5), и помощь свыше приидет непременно тогда, и в такой мере, как сие нужно для искренно желающих спасения и для славы Спасителя.

Живущие в сей пустыне, если встречают еще особенные трудности по новости своего жительства, то по благости Божией имеют и особенные очевидные побуждения к упованию на Бога Спасителя, Который в краткое время при малых, по видимому, средствах и способах человеческих, место сие устроил, и утвердил, и освятил, и распространяет, и украшает.

Внимайте себе и званию вашему, сестры о Господе, и ходите достойно сего благого на вас призрения Отца небесного. Возлюбите пустыню, которую Он благословляет, забывайте мир, от которого Он со дня на день вас ограждает и обеспечивает, возбуждайте себя к неослабным подвигам для спасения душ ваших надеждою на Бога Спасителя.

А нам, которые, после кратковременной беседы в пустыне о пустыне, должны возвратиться, в молву города, «кто» и когда «даст... криле яко голубине, да полетим и почием?» Когда облегчимся от чужих бремен, чтобы обратить все попечение к облегчению собственного бремени греховного? О, Дающий одним криле голубине, чтобы лететь в пустыню, а другим клокчущий глас кокоши, чтобы в городе и пустыне собирать птенцов Твоих под криле Твои! Собирай Сам и храни всех нас под крилами благости Твоея, и стогнами ли града, тропинками ли пустыни, приведи наконец всех в вечно безопасный град, из которого не нужно будет бежать ни в какую пустыню. Аминь.