161. Слово в день священного венчания и помазания на царство Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича всея России

Да разумеваем друг друга в поощрении любве и добрых дел, не оставляюще собрания своего, якоже есть неким обычай, но друг друга подвизающе. (Евр. X. 24–25).

Праздник Царского помазания и Царского венца празднуем, сынове России. Достойно и праведно празднуем. Это праздник Государя, торжествуемый верностию и любовию подданных, и вместе праздник Государства, веселящагося о своем благе. Потому что, хотя Царское помазание и венец предоставлены единому Царю, но не для Него единого. Не входя в испытание, каким образом с видимым помазанием соединено преподание даров духовных (потому что таинство должно всегда оставаться таинством, и следственно пребывать недоступным изъяснению); – можем однако позволить себе указание на ту символическую черту тайнодействия, что как от простаго помазания благовонною мастию одного человека, многим окружающим сообщается ощущение благоухания; так от таинственного миропомазания Царя животворное благоухание распространяется на все царство. Подобным образом и Царский венец не только главу Царя увенчавает, но увенчавает с тем вместе и благоустройство, и благосостояние, и благолепие царства. Так должно быть, по намерению Провидения: так и есть с нами, Россияне, по благости Провидения, и по доблести Благочестивейшаго самодержца.

Но когда празднующая мысль приступает ближе к предмету празднования, чтобы возвеселиться созерцанием Его величия; когда разсматривает, как державный ум проходит по всему огромному составу Государства, объемлет вниманием и разнообразным попечением жизнь, безопасность, довольство, нравы, просвещение, верование миллионов народа, чтобы повсюду добро насаждать, возращать, охранять, зло пресекать, отвращать, предупреждать, необразованное образовать, несовершенное усовершать, поврежденное исправлять, и для сего по временам изрекает новые, или дополняет прежние законы, непрестанно движет многочисленныя пружины управления, бдит над правосудием, зиждет и одушевляет воинство; как Он проницательные и дальновидные взоры простирает далее пределов своего, в иныя царства, дабы отвсюду ограждать и утверждать мир, приобретать и поддерживать добрых союзников, подавлять семена раздоров, браней и крамол, обезоруживать зависть, высматривать обще-полезное, и усвоять, открывать вдали крадущееся влияние какой нибудь иноземной заразы, и преграждать ему стези: при таких помышлениях о подвигах Царя, к радости о Нем присоединяется и удивление, и забота любви. Сколько бремен, к облегчению всех нас, несут одне державныя рамена! О если бы и мы взаимно могли как-нибудь споспешествовать облегчению оных!

Некоторое средство для сего преподает нам Святая Церковь. Это есть молитва за Царя. Ибо если, по слову Писания, «много может молитва одного праведнаго» (Иак. V. 16): то конечно не мало может молитва благоверного народа, в котором уповательно Господь имеет не одного праведного, потому что для праведных Он и хранит мир.

Но дабы поискать, нет ли еще способа, которым бы подданные, не прикасаясь к делам Самодержца, могли споспешествовать облегчению Царского бремени, – вообразим, что все подданные жили бы в любви между собою, и не делали ничего, кроме добрых дел. Как облегчилось бы дело Царево! Не нужно было бы умножать законы; потому что любовь исполняет закон, прежде нежели он написан. Уменьшились бы заботы о порядке и благочинии общественном; потому что «любы не безчинствует» (1Кор. 13:5). Долгий праздник был бы от дел правосудия; потому что не добрыя дела дают работу Судам. Тогда Царь был бы в полном смысле тем, чем представляет Его молящаяся Церковь, «Отцем о чадех веселящимся». Что ж? Не можем ли мы сами споспешествовать тому, чтобы в царстве все жили в любви, чтобы все подвизались в делании дел добрых? – И можем, и должны. Не я изобретаю cиë сие проповедует и завещавает Апостол. «Да разумеваем, – говорит, – друг друга в поощрении любве и добрых дел, не оставляюще своего собрания, яко же есть неким обычай, но друг друга подвизающе».

По истине, братия, если судьба, рождение, закон ввели нас в единое собрание, совокупили в единое общество: то конечно не для того, чтобы каждый знал только себя, и не заботился знать других, и споспешествовать их благу. Сие было бы противно понятию и существу общества. Союз общества связуется не иначе, как взаимностию: взаимным содействием, помощию, споспешествованием. Взаимныя обязанности членов общества частию определяются в законах, и распределяются по званиям и должностям; частию изрекаются совестию, и простираются на всех. Когда тать вламывается в дом гражданина, или в сокровищницу общественную: кто, благонамеренный, видя сие, скажет: не мое дело? Не каждый ли почувствует себя обязанным споспешествовать общественной и частной безопасности? Если таким образом на каждом лежит обязанность отвращать зло, частное или общественное: меньше ли всеобща, меньше ли сильна, не больше ли благородна обязанность распространять добро частное, и, поколику возможно, чрез частное – общественное, и особенно высшее добро нравственное и духовное, которое есть душа истинного благосостояния общественнаго?

Христианство соединяет нас, братия, союзом более тесным, нежели общество просто человеческое, – союзом не только единой власти, взаимных нужд, общей пользы, но и союзом единой жизни. По учению Апостольскому и Церковному, все мы, под главою Христом, едино тело есмы. Итак чем очевиднее сия опытная истина, что «аще страждет един уд, с ним страждут вси уди; аще ли же славится един уд, с ним радуются вси уди» (1Кор. XII. 26); тем непоколебимее сей закон, тем непреложнее сия обязанность, «да равно един о другом пекутся вси уди» (1Кор. XII. 25). И какое друг о друге попечение для Христиан нужнее, важнее, благотворнее, как поощрение друг друга к любви Христианской и к добрым делам?

Слыша сие, не ответствуют ли мне мысленно некоторые: твое дело поощрять других к любви Христианской и добрым делам; исполняй свою обязанность. – Нет у меня спора против сего; признаю мою обязанность; приемлю ваше поощрение к исполнению ея; исповедую с Апостолом, что «горе мне есть, аще не благовествую» (1Кор. IX. 16). Но и вы не должны уклоняться от исполнения обязанности, которую на меня и на вас равно возлагает Апостольское слово. В другом случае Святый Павел сказал мне, то есть, вообще поставленному Церковию служителю Христианского учения: «проповедуй слово, настой благовременне и безвременне, обличи, запрети, умоли, со всяким долготерпением и учением» (2Тим. IV. 2). Но вот, он не говорит различительно: пастыри поощряйте к добру пасомых, священники подвизайте народ; а говорит ко всем без различия, без изъятия: «да разумеваем друг друга в поощрении любве и добрых дел, – друг друга подвизающе». И ненапрасно так разширяет он сию обязанность: потому что для нея одних Церковию поставленных учителей не достало бы. Сколько людей, сколько направлений ума, склонностей, занятий, сколько разнообразных положений и случаев жизни, которые требуют наставления, совета, увещания, но которых не может преследовать Церковное наставление и Церковный наставник! И так необходимо, чтоб и сами наставляемые часто друг друга вразумляли, остерегали, поощряли к добру.

Здесь можно встретиться с новым прекословием. Разве надобно, скажут, всем быть учителями других? – Отнюдь нет. Против сей крайности мы имеем ясное запрещение Апостольское: «не мнози учители бывайте» (Иак. III. 1). Бог Церкви Своей «дал есть овы yбо Апостолы, овы же Пророки, овы же Благовестники, овы же Пастыри и Учители» (Еф. IV. 11), а не отдал каждому на произвол поставлять себя в духовные наставники. О сем именно сказано, что «никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бога» (Евр. V. 4), или непосредственно, как вначале Апостолы, или преемственно, чрез званных от Бога прежде. О множестве же не призванных учителей Дух Святый предваряет нас, как о принадлежности несчастных времен: «будет бо время, егда здравого учения не послушают, но по своих похотех изберут себе учители чешеми слухом, и от истины слух отвратят, и к баснем уклонятся» (2Тим. IV. 3–4). Против сего самодельного, и потому обманчивого и опасного учительства, поставляет преграду Богопоставленный наставник, когда, увещавая всех нас поощрять друг друга к добру, тотчас присовокупляет: «не оставляюще своего собрания, яко же есть неким обычай». «Свое» для истинных Христиан «собрание», есть Соборная Православная Церковь. Ея должно держаться, в ея послушании пребывать, чтобы ревность побуждать других к добру не перешла в самочиние, и не повела к разделениям и заблуждениям.

Когда дело идет о догматах, о таинствах, о священноначалии: берегись, чтобы не явиться делателем, котораго не посылал Господь в виноград Свой. Если Тот, Кем «все тело» Церкви, «составы и соузы подаемо и снемлемо, растит возращение Божие» (Кол. II. 19), не устроил тебя оком или устами сего тела: не присвояй себе особенных обязанностей сих членов. Не может рука или другой член сказать оку или устам: я исполню вашу должность. Но есть обязанности, которыя никакому члену тела не чужды, как то: сохранять жизнь, отвращать опасность. Жизнь тела духовного есть любовь; так как напротив «нелюбяй пребывает в смерти» (1Иоан. III. 14). Добрыя дела суть проявления жизни духовной. Итак, чтобы жизненная сила любви Христианской не угасла, чтобы плоды ея не оскудели, чтобы не подавили ея мертвыя дела суеты и порока, о сем должны заботиться все без изъятия члены Церкви. Может ли какой нибудь член тела сказать другому: я не забочусь, есть ли, и будет ли в тебе жизнь, или нет? – Надобно всем нам, братия, сочлены единого тела Церкви, друг друга охранять от смерти греховной, друг друга поощрять к Боголюбию и братолюбию, друг друга подвизать на дела благия.

Но как исполнять сие, без права учительства, и без неуместных притязаний учительства? – Сему едва ли не лучше разсуждений может научить – доброе намерение. Случаи поощрять друг друга к добру безчисленны: если усердно воспользуемся хотя некоторыми удобнейшими; то мы уже вступили в добрый путь: а кто вступил в путь, и остановиться не хочет; пред тем сам собою открывается дальнейший путь.

Примечателен особенный образ выражения в Апостольском увещании: «да разумеваем друг друга в поощрении любве и добрых дел». Сим указуется на нашу знаемость друг другу, и чрез нее пролагается путь взаимному поощрению к добродетели. В самом деле, сколько людей, которых мы знаем, с которыми знакомимся, видимся, проводим время, безотчетно предаваясь развлечению, часто не догадываясь даже спросить себя о пользе наших общений! Для чего ж бы не сделать сию знаемость более разсудительною? Для чего бы не дать знакомствам более возвышенного направления? «Да разумеваем друг друга», не по образу только видимому, но паче по невидимому в нас образу Божию, не по ласковым приветствиям, но паче по словесам истины и целомудрия, не пo родству только земному, но и по небесному родству чад Божиих, не только по связям временных нужд, выгод, удовольствий, но гораздо более по святому союзу в искании благ вечных, не по видам любочестия, но по стремлению к почести вышнего звания о Xpиcте Иисусе. Так разумевая друг друга, сколько времени и деятельности, так небережно иногда расточаемых на праздныя беседы, на увеселения, на суеты, могли бы мы сберечь, и обратить на употребление, сообразное с достоинством человека и сына Церкви и Отечества, на разсуждения о истинном благе каждаго и всех, о нашем собственном и взаимном усовершении, на чтение назидательное и душеполезное, вместо безплодного и раздражающаго страсти, наконец на самыя дела добрыя, и других к добру поощряющия!

Но это значило бы изменить направление господствующих в обществе обычаев? Кто может сие сделать? – Да, ты, и я, сделать сего не можем: потому-то мудрость Апостольская и не обращается к тебе или ко мне с повелением поощрять других к добру, но всем совокупно заповедует: «да разумеем друг друга в поощрении любве и добрых дел». О, если бы хотя не все, хотя довольно многие, возревновали о сем деятельною ревностию, постоянно имели сие в намерении, не затруднялись мелочными препятствиями в немаловажном подвиге! – Доброе соединение добрых волей, без сомнения, много возрастит их силу, и в обилии привлечет благословение и силу Божию; и тогда добро решительно превозможет; любовь воцарится; благоденствие царства и Царя будет совершенно; царство земное будет предградием града небесного. И да будет! – Аминь.