Филарет, митрополит Московский и Иннокентий, архиепископ Херсонский

Восемнадцать лет тому назад автор, тогда только что сошедший со школьной академической скамьи и только что принявший сан священства, получил предложение от Совета Общества (незадолго пред тем возникшего) распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви сказать что-либо в Общем собрании членов Общества по поводу столетнего юбилея дня рождения Московского митрополита Филарета.

Предложение было принято и чтение, программа которого была заранее отпечатана (см. отч. Сов. Общ. за второй (1882–83) год его существования), предложенное автором, заслужило добрые отзывы как со стороны владыки Митрополита Московского Иоанникия (только что сделавшегося преемником скончавшегося митрополита Макария), удостоившего посетить собрание Общества и благоволившего благосклонно выслушать чтение, так и со стороны членов Общества, посетивших означенное собрание, и со стороны нескольких органов тогдашней прессы.

Несмотря на это, некоторые обстоятельства (постигшая вскоре автора продолжительная болезнь (тиф) и почему-то залежавшаяся у лиц, желавших почитать, рукопись автора, так что он, уже спустя долгое время, случайно нашел ее у одного из таких любителей чтения) попрепятствовавали автору своевременно напечатать предложенное им чтение, которое и оставалось до сего времени в рукописи.

Ныне автор получил предложение от Совета названного выше Общества предложить чтение в память херсонского Архиепископа Иннокентия, по поводу столетнего юбилея дня рождения его.

Чтение в день юбилея архиепископа Иннокентия было предложено автором. Члены Общества, бывшие на чтении, пожелали видеть его напечатанным.

При этом некоторые лица, бывшие назад тому восемнадцать лет на чтении автора о приснопамятном Митрополите Филарете, вспомнили об этом чтении и пожелали видеть и его напечатанным к сто восемнадцатой годовщине, 1900 года 26 декабря, со дня рождения покойного иерарха.

Исполняя это желание, автор отыскал среди многих других своих бумаг рукопись чтения о митрополите Филарете и решился напечатать это чтение без всяких изменений, в том именно самом виде, как оно было написано и произнесено ровно восемнадцать лет тому назад. И к 118-й годовщине со дня рождения Филарета оно, надеется автор, не потеряло своего интереса и значения.

Чтения о двух великих иерархах нашей русской Православной Церкви соединены в одну брошюру по одинаковости значения этих иерархов для нашей Церкви и по одновременности их жизни и действования, ибо в продолжение почти полувека истекшего столетия, «Филарет и Иннокентий», по словам одного профессора, были «два колосса нашей Церкви, – Моисей и Аарон нашей Церкви».

СПБ. 17 декабря 1900 года.

Содержание, – Побуждения к общенародному празднованию столетнего юбилея дня рождения Митрополита Филарета. – Замечание о данных для характеристики Филарета. – Филарет как великий иерарх Православной вселенской и русской Церкви. – то действия в пользу Православия. – Филарет как духовный администратор. – Замечание об устройстве им храмов и монастырей и о силе его молитв. – Филарет как проповедник: характеристика его проповедей с внутренней и внешней сто- оны. – Филарет как государственный муж, истинный патриот великий филантроп. – Филарет как член разных обществ : учреждений. – Выдержки из его наставлений врачам и посвятившим себя уходу за больными. – Побуждение для наших университетов воспомянуть Филарета. – Отношение его к поэзии, литературе, искусству и художеству. – Филарет как неустанный труженик. – Библиографические замечания о нем. – Замечание о предметах, на которые обращен был ум Филарета. – Нравственный характер Филарета как человека. – Отзывы о его письмах к родным и к Архимандриту Антонию. – Замечание о Филарете как аристократе по своему духу. – Общий вывод о Филарете. – Филарет – идеал русского православного человека. – Он есть выражение силы русского народа. – Замечание – по какому пути нужно направлять эту силу, – Заключение.

Ваше Высокопреосвященство!

Достопочтенное Собрание!

Чрез несколько дней, – именно 26-го декабря настоящего года ², исполнится ровно сто лет со дня рождения приснопамятного Московского Митрополита Филарета.

Имя столь великое требует и внимания к себе немалого. Почему я заранее прошу извинения в том, если я своим предметом сегодня займу ваше, достоуважаемые слушатели, внимание на более долгое время, чем это принято на настоящих наших собраниях.

Сто лет тому назад у нас, на Руси, родился человек, о котором, спустя восемьдесят пять лет после его рождения, отзывались: это – «сила, великая, нравственная, общественная сила, в которой весь Русский мир слышал и ощущал свою собственную силу»; родился человек, которого называют «лучшим украшением истории Русского народа, – лучшим выражением громадного богатства и разнообразия его духовных сил, его ума, воли, терпения»; – родился «лучший хранитель отечественной славы, истинный гражданин и истинный пастырь церкви», – духовный деятель, прошедший длинное поприще служения Церкви и службы государству, – родился Митрополит Филарет!

Пятнадцать лет тому назад почил он телесно; но и теперь живет духом, как образец веры, чистоты, святости.

Настоящее столетие жизни митрополита Филарета среди народа Русского без сомнения еще более оживит, никогда неугасавшую память о нем.

Сердце России – Москва, 26-го декабря, готовится торжественно праздновать столетний юбилей дня рождения покойного своего митрополита. Но в» этом праздновании должен принять участие и весь русский народ, все его классы и сословия. Воспоминание, и именно общенародное, о великом иерархе необходимо именно в настоящее тяжелое время, – и вот почему.

Недавно, с этой же кафедры, провозглашалось, что «наше общество находится в некотором страхе от смуты, проникшей в социальную, политическую и главным образом религиозную жизнь». Да! Русским обществом в последнее время обуял мрак смуты, мрак полуученого невежества и легкомыслия, мрак какого-то одурелого, или даже ожесточенного стремления к разрушению всего того, на чем возникла и окрепла наша история. С повседневным сгущением душевного мрака удвояются, утрояются в числе и степени ужасные дела. Проповедники свободы, равенства, братства волнуют народ, позорят его историю, оскорбляют его до глубины души зверским умерщвлением благороднейшего Монарха. Везде чего-то хотят, ищут, добиваются; везде недовольны старым порядком жизни народной; везде ломка, переиначение, нововведения – и редко где уживается новое с старым; чаще же нетерпимость и нетерпеливость со стороны новых людей, а ропот и упорство со стороны старых разделяют общество на два враждебных стана. Глубокий эгоизм получил в обществе не только право гражданства, но и считается даже добродетелию. Все, что не носит с нами одного знамени клеймится презрением, оскорбляется насмешками. Мы не хотим дать места противоположным мнениям, считая самих себя неизмеримо выше и непогрешительнее всех остальных. А из этого выходит, что истина все более и более затемняется, отношения между людьми ухудшаются до ужасающих размеров. Ежедневно мы слышим и видим: убийства, самоубийства, татьбы, хищения лжесвидетельства, хулы друг на друга, взаимные самотерзания, «лютую алчбу пожрать друг друга: человек для человека становится зверем». Вместе с усиливающимся помрачением и избранные светила мира уходят гореть и светить в иной мир. Так в самые почти последние дни Русский народ был нежданно и сильно поражена внезапною, почти одновременною, кончиною двух лучших русских людей: ученого иерарха³ и доблестного витязя ⁴. Еще не обсохли те слезы скорби, которыми русский народ оплакивал безвременно почивших, – те слезы горя, что Бог поспешаете отнимать у нашего отечества лучших его сынов, наших отцев и братий, конечно за наши частные и общенародные грехи. Словом, наше время переживает явления нередко чудные и поражающие. И все мы, – скажем словами одного нашего отечественного архипастыря, – «все мы ждем пришествия чего-то нерадостного, а чего-то грозного, чего-то страшного, и, как бы, толкаемые роком, идем волею-неволею этому грядущему ужасу навстречу».

И вот, объятому и отуманенному мраком смуты, опозоренному, оскорбленному, убитому горем, находящемуся в некотором страхе, русскому народу необходимо показать самому себе, что не все еще потеряно, что «померкший венок народной славы все еще ярко горит блестящими перлами и бриллиантами». Скажем словами одного церковного публициста: «Не для самохвальства нужно это делать, а для того, чтобы поднять народное самосознание; для того, чтобы дать народу понять, что может он еще выйти из своего невыносимо тяжкого положения, что в истории его есть образцы, следуя которым он может смыть то клеймо позора, которое жжет его страдальческое чело», – осушить те слезы горя, которые он еще так недавно проливал, – рассеять объявший его мрак смуты. «Противодействие тому сплошному надругательству и глумлению над русским народом, его церковию и историей, которое, в конце концов, привело к известному позорнейшему действию ⁵, «поднятие упадшего от горя духа, рассеяние глубокого мрака должно начаться с того, чтобы выставить на поучение людям, на особенно высоком пьедестале, тех личностей его истории, которые составляют его славу. Нужно доказать народу, что есть сила у него, и сила великая, и указать, как и куда нужно ее направлять.

Почивший Московский Митрополит Филарет и был, как мы уже сказали в начале, этим лучшим образцом Русской Истории, составлял эту славу Русского народа, воплощал в себе эту силу его. И поэтому и помянуть его, в день его столетнего юбилея, должен весь русский народ, каждый сын Русского народа, каждая дщерь его.

Умственный и нравственный облик покойного Святителя, во всей его духовной широте, целости и правде, во всех его разнообразных жизненных проявлениях его существа, пока еще нет возможности воспроизвести вполне, потому что не пришло еще время, когда можно было бы узнать о нем все. Пока возможно лишь представить отдельные, отрывочные и неполные страницы из книги его жизни. По сему, да не осудят нас за отрывочность и иногда неясность, а, может быть, и неполную умелость нашей характеристики.

После этих предварительных замечаний перейдем же к самой характеристике почившего архипастыря.

Вот пред нами Святитель Православной вселенской Церкви: воспомяните его все истинные сыны Православной Церкви! Воспомяните великого иерарха, который служил органом Православия для всей вселенской Церкви, который, не занимая какого либо главенствующего места в Церкви вселенской, руководил вселенскими патриархами и управляемыми ими единоверными нам церквами, имя которого по справедливости величалось от одного конца вселенной до другого. Обширная неутомимая деятельность этого иерарха давала себя чувствовать от крайних пределов севера до Иордана и Мертвого моря: всюду обращал он взор свой и повсюду было заметно его архипастырское участие. Он как светило блистал на тверди церковной подобно великим и богоподобным мужам, которые великими евангельскими добродетелями и полезными для всего мира творениями заслуживают имя общих благодетелей человечества. Этот архипастырь в продолжении 60-ти лет направлял все наше верование или, вернее сказать, глубокое уверование в таинства веры, которое составляет самую сущность религии. Его глубокомысленные творения, подобно писаниям отцов древних, всегда служили и будут служить всей Церкви руководством к уразумению и изъяснению слова Божия, к ясному пониманию и точному изложению догматов веры и христианских обязанностей; а высокий пример его жизни и его строгий взгляд на наши обязанности были и будут нам охраною от нравственного расслабления.      .

Сыны Российской Церкви! Воспомяните пастыря, какого давно у вас не было, – пастыря, который имел такую народность вследствие своей жизни и трудов на общую пользу, пастыря, который был одним из величайших действователей на пользу Православия. Вспомяните богомудрого своего учителя веры и благочестия, многочисленные пастырские писания которого заключают в себе неисчерпаемый источник назидания и поучения для православных, служат лучшим руководством при изучении предметов веры для многих уже поколений православного юношества. Вспомяните своего иерарха, пастырская попечительность которого о высших интересах Православия и живое внимание к судьбам православного мира простирались далеко за пределы отечества нашего до отдаленнейших пределов церкви восточной. С единоверными церквами на далеком востоке, и с тою церковию, которая была колыбелью христианства, и с тою, от которой мы приняли католическое учение, он постоянно поддерживал общение, неустанно заботясь об их процветании.

Наш архипастырь неутомимо заботился о распространении православного учения и в странах нехристианских. Он содействовал и давал пособия трудящимся в евангельской проповеди среди отдаленных языческих племен. И вот, благодаря ему, мы видим наших миссионеров, бесстрашно проходящих по бесплодным снеговым пустыням Сибири. Мы видим чукчей и камчадалов уже просвещенных светом Христова учения; мы встречаем Божии храмы на самом далеком севере нашего необъятного отечества.

Но, заботясь о распространении христианства между дикими племенами, приснопамятный иерарх не оставлял без внимания и тех, которые вследствие печальных заблуждений были отторгнуты от Православной Церкви. Он кротко увещевал их возвратиться в лоно Церкви истинной – и успел в своем увещании: так называемые старообрядцы оставили свое лжемудрование и познали истинный свет. Да и от остальных домашних противников Церкви почивший архипастырь приобрел себе уважение, пролагающее путь им к возвращению в лоно Церкви.

Вы, мнящие себя последователями древней веры, древнего богослужения, а также и все вы, православные любители истинно-древнего церковного Богослужения! Воспомяните установителя некоторых чинов церковного служения и слагателя некоторых молитв по поводу знаменательных событий нашего отечества, – воспомяните и умилитесь: сложенные им молитвы дышат благодатным духом писаний апостольских; читая их, душа переносится в первые времена христианства. И «склад, и движение, и торжественность речи напоминают читающему не только речь вдохновенных богословов и учителей Церкви, но и прикровенные слова пророчеств и таинственное откровение».

Содействуя распространению и утверждению истинной веры, наш Святитель отстранял и навеваемые временем учения неправомыслия. Его бдительный взор следил за всем совершавшимся в Церкви и скоро обличал уклонения от истины Православия. Он всегда бодро стоял на страже Православия и иноверцам отдаленных стран сделал свое имя известным, как имя прозорливого и мужественного защитника Православия. И мы знаем, что страны чужеземные, страны иноверческие обращались к нему с вопросами об истинах Православия. Мы знаем, что при нем многие стремились к соединению с Православною Восточною Церковию, и быть может соединение это когда-нибудь совершится, быть может, оно уже близко, ибо оно должно совершиться, ибо истина одна для всех. Но если совершится оно, то заслуги нашего архипастыря явятся еще в большем блеске, ибо он не мало потрудился для этого соединения. Это его неотъемлемая заслуга. Он был доступен для каждого, искренно ищущего истины; каждого принимал он и врачевал духовно с истинно отеческой любовью. Он чувствовал свой долг заботиться не о тех только, которые находились в ограде паствы его, и следствием этих забот было приобретение новых членов Церкви, членов, похищенных в более печальные времена у Церкви Православной коварством или заблуждением.

Иноверцы – подданные нашего государства! Как сынов России приглашаем Вас воспомянуть вместе с нами нашего отечественного иерарха, простиравшего и к Вам свои любовные взоры. Воспомяните учителя, пастырские писания которого перелагаются на чужеземные языки для научного и общественного употребления в других странах, даже иноверческих, и в них принимаются с уважением.

Будучи великим иерархом Церкви Православной, покойный Митрополит Филарет был и замечательным духовным администратором. Высшее наше правительство духовное – Святейший Синод поминает его всегда – как одного из деятельнейших, просвещеннейших и мудрейших своих членов, глубокая опытность которого в делах высшего церковного управления сделала необходимым и драгоценным его слово, совет и постоянное – личное или письменное – участие в обсуждении всех важнейших церковных вопросов и мер по духовному ведомству. – Каждый епархиальный архиерей помянет в митрополите Филарете мудрого наставника в тяжелом деле управления духовною паствою, – в его бесчисленном множестве резолюций найдет прекрасное руководство на всякий почти случай в епархиальной практике. – Управляемая им Московская епархия воспоминает своего владыку, которого почти полувековое служение в ней ознаменовано непрерывным рядом забот о преуспеянии паствы, о развитии и преумножении благотворительных и воспитательных учреждений, о насаждении и утверждении в ней единоверия, о благоустройстве духовно-учебных заведений епархии, которые не переставали получать обильные от его щедрости средства к возвышению своего быта и воспитали под его бдительным руководством многих достойных пастырей и иерархов св. нашей Церкви. А сколько иерархов и пастырей вышло вообще из духовно-учебных заведений, благоустроителем которых был почивший иерарх, как член комиссии духовных училищ, как начертавший проекты уставов для многих из них. Духовные Академии – Петербургская и Московская забыть его не могут: первую при самом ее рождении он принял на свои могучие руки, и в начале им она жила, а вторая и родилась и жила им более полувека; Киевская и Казанская основались по написанному им уставу Академий; только в этих двух он не действовал лично. Училища средние учат те книги, кои он написал; низшие духовные по Закону Божию едва ли могут найти что-либо лучшее его сочинений.

Неусыпно заботившийся об устройстве образования духовного, митрополит Филарет заботился и об изыскании способов к улучшению быта духовенства, – просил гражданское правительство отыскать надежные средства к выходу духовенства из бедственного положения. – В этих же именно видах он так ревностно защищал целость церковного хозяйства, чтобы само духовенство имело необходимые средства для содержания училищ и призреваемых в них детей бедного духовенства.

Но забота нашего иерарха касалась не только служителей Церкви. Любители благолепия церковных храмов и монашеской жизни вспомнят нашего иерарха. Его душе – так сказать – присуща была страсть созидать домы Божии. Не одну сотню освятил он, в течение своей жизни, алтарей в приходских, домашних, монастырских церквах. – Скорбя об упадке той строгости, нестяжательности, того непрерывно-работного Богу духа, каким отличалась жизнь древних отшельников, и назидая иноков и инокинь в своих проповедях, тем не менее он усильно содействовал учреждению многих обителей. И эти обители никогда не забудут архипастыря – строгого подвижника, – аскета. В Троицкой лавре знаменитейший ее священно – архимандрит, умевший возродить ее, чрез избранных им людей, из жалкого состояния в то, в коем она теперь находится, там не забудется. Монастыри Московской епархии, мужские, женские, церкви, им лично и при нем построенные и освященные, не будут равнодушны.

А посетители и богомольцы этих церквей разве забудут своего молитвенника? Спросите в Москве, сколько матерей прибегало к Архипастырю – молитвеннику с изнемогающими от болезни младенцами на руках, за духовным пособием, сколько жен и дочерей просили его молитв об исцелении мужа или отца и сколько из страдавших разными недугами выздоравливало по его молитве. И теперь, кто из его паствы и из всей русской страны, посещающий обитель великого чудотворца всея России, не преклоняется молитвенно и с глубокою верою пред много поучительным гробом нашего архипастыря – молитвенника, с этою краткою надписью: «Архиерейство твое да помянет Господь Бог во царствии своем всегда, ныне, и присно и во веки веков».

Но этот великий церковный молитвенник был великим и церковным учителем, которого с умилением слушала вся Москва, все ее жители, несметными толпами стекаясь всюду, где надеялись услышать его тихое, но проникавшее до самого сердца слово. В продолжение сорока шести лет так часто оглашавшее святые храмы Московские, слово его было проповедью тех Божественных правил, которые преподаны нам первоучителями христианства; оно раскрывало самые основания и дух учения Закона Христова. Чуждое отвлеченных изысканий чуждых духу жизни христианской, его слово, так умилявшее и возвышавшее слушателей, было проникнуто глубокими богословскими созерцаниями. Отличительною чертою его проповедей было глубокое проникновение в смысл учения Евангельского. Его душа любила погружаться в тайны Креста Христова, в те тайны, пред которыми невольно смиряется гордый ум человеческий, и которые доступны только душам облагодатствованным. Он глубоко и всесторонне раскрывал Христианское учение. Нет, кажется, богословского вопроса, нет предания от древних времен, нет истины Евангельской, которых бы не коснулся он с применением к жизни христианина всякого состояния и положения, всякого звания, класса, сословия, пола и возраста. Нет урока в деяниях и посланиях апостольских, в писаниях Св. Отцев, в житиях угодников Божиих и чудотворцев, которого бы не развивал он для мало читающих подобные книги и при том мало приготовленных к их пониманию самым воспитанием и нехристианскою жизнию. И действительно, его проповеди и беседы восполняют духовный пробел в воспитании русского народа и особенно так называемой образованной и просвещенной его части. Даже прикровенные сказания Апокалипсиса, когда он приводит их, так изложены, применены, объяснены, что и мало изучавшие Откровение Иоанна Богослова отчасти проникают в тайный смысл таинственных видений. Любители духовного просвещения, помяните нашего иерарха!

Но помяните его и вы, зараженные неверием и коснеющие в нем! Этот иерарх может наставить и вас на путь истины. Сколько вопросов неверие и невежество предлагало его вере и ведению! вопросы о мощах и образах, вопросы о чудесах, вопросы о посте и т. д., и на все найдутся у него неопровержимые ответы. – А как он действовал своими проповедями против болезненных явлений нашего времени, против умственной сухости, против сердечной холодности, против вялости чувства, себялюбивой изнеженности, против нашей надменной самомнительности, против страшного развития эгоизма! Он наблюдал за всеми происшествиями своего века, как блюститель веры, как неусыпный страж добродетели и нравственности христианской, – отвлекая нас с ложного пути на путь истинный и правый! Много глубокого смысла и разностороннего значения и применения заключают в себе «Слова и Речи» владыки Московского; о них со всею правдою можно повторить слово Премудрого: это – хлеб всякое услаждение в себе имеющий (Премудр. XVI, 20). Мы не пытаемся не только изъяснить, но даже исчислить всю их многосторонность.

Каково, по своему достоинству, внутреннее содержание проповедей Филарета, такова же и их внешняя сторона. Глубокая сосредоточенность мысли, строжайшая последовательность в развитии темы, сила выражения составляют неотъемлемую принадлежность каждого слова этого архипастыря. Никто из наших проповедников не обладает таким великим искусством проникнуть в самую глубину содержания текста, избранного для проповеди, осмотреть его со всех сторон, раскрыть весь его смысл. Сжатость и совершенная чистота, сила и точность, строжайшая правильность, простота, нисходящая до языка простой беседы, и вместе необыкновенное изящество – суть отличительные свойства его образцового слова. Как по внутреннему содержанию, так и по языку, по форме, по тщательной отделке, речи его представляют верх совершенства ораторского искусства. От них веет творениями древних великих учителей Церкви, теми творениями, которые он так любил изучать.

И в тоже время этот великий иерарх Церкви, великий оратор и проповедник, был вместе с тем иерархом – гражданином, которому был дорог порядок, желательно благоустроение России. Это был искушенный в государственных делах муж правды и закона, муж труда и совета. Мужи государственные! Воспомяните пастыря стада Христова, который нередко был призываем к рассмотрению вопросов, в которых нужды Церкви соприкасаются с делами государства, – вопросов глубокой важности, затрагивавших существенные стороны нашего законодательства, требовавших уразумения внутреннего духа его. Воспомяните преемника апостолов, который давал нередко ответы на вопросы и вовсе не церковные, не религиозные, не догматические, а именно государственные, и разрешал их не как архиерей, а как государственный муж (напр. вопрос о телесном наказании). Следя за всем, что делается в государстве, он нередко обращал внимание «предержащих властей» на разные недоразумения, недосмотры и т. п. по тому или другому ведомству. И при этом указания его были так верны и точны, что некоторые предсказания его (напр. в вопросе о народном образовании) в настоящее время исполнились с буквальною точностию. Следовательно, и в настоящее время многие государственные деятели найдут для себя прекрасное руководство в этом, искушенном в государственных делах, иерархе. Этому государственному мужу – иерарху доверием Самодержцев были поручаемы особенно важные дела, – дела иногда составлявшие весьма важную государственную тайну: вспомните семейный в тайне вопрос о престолонаследии, окончательную редакцию манифеста об освобождении крестьян.

Да воспомянут же и простолюдины, вместе с памятью Незабвенного – Освободителя-Монарха, – иерарха, объяснявшего им истинный дух и точный разум новых, при деле освобождения, законоположений: в манифесте, обнародованном 19-го февраля 1861 г., основная мысль, исходная точка, цель и обоюдные права и обязанности помещиков и поселян истолкованы нашим великим Экклезиастом!

Этот иерарх, – государственный муж, – был и горячим патриотом – в истинном смысле этого слова. Устраняясь, как духовный деятель, от политических, литературных и иных при разных случаях заявлений, тем не менее он постоянно следил за современными стремлениями в России и одобрял их, когда они были направлены на общее благо, негодовал, когда они клонились ко вреду народа, и обличал их ложь и зло путями, ему доступными, т. е. указывал на них, напр., в своем годовом отчете Св. Синоду, в служебной и частной переписке своей, в проповедях и личных беседах с людьми всех слоев общества. Его любовь к отечеству, просвещенная и искренняя, видна, в творениях и делах всей жизни его. Радовался он и возносил молитвы благодарения при всяком благом подвиге правительства, при всяком успехе государства; печалился и смирялся – за весь народ – перед Богом в тяжкие годины России: при заразе, голоде, мятеже и т. д. И вот наступали для отечества нашего тяжелые времена: он первый подавал пример служения отечественным интересам, первый приносил жертвы от сбереженных даяний. И во всех радостях и скорбях Царского дома он постоянно принимал глубочайшее сердечное участие, с молитвой в сердце, со словом духовным.

Об этом слове духовном не можем не привести отзыва известного нашего библиографа, г. Пономарева: «Преосвященный Филарет чутко отзывался на всякие крупные события общественной и государственной жизни; сжатые очерки былого, немногие черты, схватывающие существенный смысл явлений, меткие, сильные намеки, а порой даже картины событий и рисующие характеристические отзывы встречаются очень часто в его проповедническом слове; самые тексты Священного писания, выбираемые им темы для своего слова, являлись иногда чрезвычайно знаменательными и близкими по отношению к данному времени; встречая государей, он в слове своем порой как бы подводил итоги их минувшей деятельности и изрекал свой освящающий приговор».

Великий патриот – был и великим Филантропом, и Императорское человеколюбивое Общество всегда будет помнить своего бывшего члена. Иерарх-бессребреник был благотворителем в разных видах и проявлениях, – каковы: постоянные раздачи нищим и бедным, пособия пришельцам из православных обителей, Греки ли они или Славяне, разные, по его примеру и приглашению, сборы на страдальцев целого мира, на своих и чужих, на христиан, истребляемых мусульманами в Сирии, в Крите, в Славянских странах, на погорельцев, разоренных пожарами в Невской столице, в Симбирске и чуть не во всей России, на наши ветшающие церкви среди латышей – немецкого и польско-литовского населения, и на храмы, воздвигаемые для православных путешественников за границею. – И это еще не все дела великого Филантропа.

Не могут также не вспомнить нашего иерарха многие наши ученые и другие учреждения и общества, где он был членом и где оставил по себе никогда не умирающую память. Императорская Академия наук всегда будет вспоминать ординарного своего Академика, совершеннейшие образцы духовного витийства которого, представляющие собою мощный, русский, богатейший язык, по отзыву самой же Академии, «требуют отдельной истории, которая, в составе русской литературы нашего времени, займет по всей справедливости первое место» (Учен. Зап. Кн. II, вып. I, 1856 г., стр. VII).

Как историк и член Общества истории и древностей Российских, – митрополит Филарет будет всегда вспоминаться в этом обществе, как глубокий знаток истории и как примерный повествователь, повествования которого, отличаясь строго стройной речью, точностью слова, не лишены порой и тонкой иронии, написаны не без юмора.

Археологическое общество будет воспоминать о бывшем своем члене, – незаурядном археологе.

Общество географическое также будет помнить бывшего своего почетного члена, разрабатывавшего библейскую географию.

Удивительный врач важнейший части человеческого существа – духа, сила коего в особенности необходима воинам, как член Императорской, теперь военной, медико-хирургической академии будет помянут и там.

Все наши врачи телесные помянут врача духовного, учившего их тому что «врач не слишком должен полагаться на одну свою проницательность и знание, и что взор ума его не должен погрязать в веществе.» «Если бы врач, – говорил почивший святитель, – видел больного насквозь: то, конечно, вернее направлял бы с цель врачебные средства. Но он не редко стоит пред телом больного, как пред затворенным домом, и сквозь некоторые скважины не столько видит, сколько угадывает, что происходит внутри. Телорассечение отворяет двери в пустой дом и потому не может показать иного, что происходит в присутствии хозяина с. е. души, одушевляющей тело. Душу же кто может преследовать по ее сокровенным входам и исходам в глубинах вещества грубого, в высотах вещества тонкого?» «Чтоб врачевать больного, – говорит он далее, – врач должен прозревать внутрь его, прорекать сокровенное с нем: сие требует чистоты сердца и возвышения духа. Скажем, не обинуясь: сие требует возвышения духа к горнему Духу премудрости и разума. Как всякую истинную, так и врачебную – Господь дает премудрость и от лица его познание и разум (Причт. 8: 6).

Этот же врач духа учил: «исцелять есть дело Божественное: посему и посещать болящих, утешать, облегчать, подкреплять в духе, есть такое благотворение человеческое, которое идет следом за Божественным.»

Итак, вместе с врачами, помяните приснопамятного иерарха и все вы, посвятившие себя уходу за больными; у этого иерарха, в назидательных его словах, говоренных им сердобольным вдовам, вы найдете ясные указания на то, с какими расположениями вам должно исполнять свое человеколюбивое и христианское дело.

В речи же, сказанной покойным иерархом, при открытии Московского Общества любителей Духовного просвещения, которого он был попечителем, находятся ясные указания на то, как и в каком духе нужно вести дело помощи больным не телом, а духом.

Все вы, искренно желающие оказать духовную помощь своим ближним, удаленным от света истины, возьмите себе в руководители приснопамятного иерарха!

Все университеты наши, начиная с старейшего своего брата, Московского, и кончая юнейшем, Новороссийским, будут воспоминать почетного члена этих двух университетов, давшего, в лице старшего брата их, всем им, в слове «о истине», а также и в некоторых других словах, глубоко назидательные указания и наставления о том, как должны исследовать истину и естествоведы, и Философы, и историки, и астрономы, и представители словесных наук. Все они в этих наставлениях найдут недюжинного знатока своих специальностей.

Любители словесности почтут бывшего члена Общества любителей русской словесности и любителей русского слова, которому не был чужд и талант поэтический, как это доказывается и оригинальными (заметим при этом: не только на русском языке, но и на греческом и латинском) и переводными его стихотворениями. Почивший иерарх был далеко неравнодушен к поэзии. Глубоко-классическое образование, достигнутое им, при дарах необыкновенно щедрой к нему природы, собственными усилиями и трудами всей жизни, естественно развило в нем чувство изящного и живое сочувствие к истинной поэзии. Кто не припомнит Филарета, этого поэта-Философа, разбивающего »серафимской арфой» (по выражению Пушкина) изнеженные звуки безумства, неги и страстей – шаловливой лиры Пушкина; здесь, строжайший монах-аскет является одним из первых ценителей поэзии «гения-повесы».

А самые Слова и Речи Филарета (на письме и в разговоре) не поэзия ли в прозе? Сколько в них, при движении пламенного чувства любви к Богу, при глубине вероисповедных мыслей, сколько высокой, достойной бессмертного псалмопевца поэзии, какая в них стройность, ясность, сила, сжатость, благозвучность, величавость!

Представители литературы вспомнят иерарха, который постоянно следил за успехами нашей литературы, по всем ее отраслям, никогда не пренебрегал ни журналами, ни сборниками, замечая в них все замечательное, и был лично знаком с очень многими из наших писателей, от старейшего в его время Державина до юнейшего в литературной иерархии Гоголя. Он зорко следил за направлением нашей литературы. Наш митрополит-критик был особенно строг к не классическим комедиям, к безнравственным операм, к неисторическим романам, к кровожадным драмам. Повести, водевили, эротические, мифологические и всякие стихи, без внутреннего содержания, без мысли, без чувства, подвергались беспощадной критике его. Но он не пренебрегал сатирой и эпиграммой, лишь бы они были написаны благородно, благопристойно, а не грубо и не ругательно. Словом, как классик, он любил аттическую соль, употребляя и сам иногда тонкое орудие иронии: выражения, не буквой, а духом, слегка укорительно-наставительные.

Любя литературу, наш иерарх весьма сожалел о не надлежащем направлении ее, о том, что она действует гибельно на общественную нравственность.

Нынешние представители нашей газетной и журнальной литературы могут получить от него весьма хороший урок.

«Чрезмерно размноженные повременные издания, – писал митрополит Филарет в отчете Св. Синоду в 1863 году, – усильно распространяемые в народе, неблагоприятно действуют даже тем, что возбуждают и питают не столько истинную любознательность, сколько бесплодное любопытство; дают много чтения приятного и занимательного, но мало назидательного, доставляют познания отрывочные, смешанные, сбивчивые, но с тем вместе поглощают внимание и время, отвлекают от чтения книг основательных, делают умы поверхностными и ленивыми для глубоких размышлений о важнейших предметах знания. Такое направление литературы вредно для религиозной, нравственной и гражданской жизни общества; но зло, происходящее от современной литературы, на этом не останавливается. В литературных произведениях и легкого и серьезного содержания, даже представляемых в учебное руководство юношеству, Божественное Откровение подвергается сомнению, священные предания унижаются до сравнения с баснями, правила христианской нравственности и установления церковные не уважаются, усилие дать основание неверию в чудеса доходит до того, что проповедуются баснословные ученые нелепости». Так наш иерарх следил за направлением литературы.

Так же строго он следил за направлением сценического искусства, как это видно из того же отчета его Св. Синоду за 1863 г.

Помяните же иерарха и вы, представители искусства и художества!

Этот строгий порицатель неправильного направления сценического искусства, этот, как говорили о нем, противник художества (что выводили из его отказа освятить триумфальные ворота, украшенные изваяниями) в тоже время был художником в душе и почитателем искусства, глубоким знатоком и ценителем народной и духовной музыки и богослужебного церковного пения; сам был музыкантом и принимал участие в пении, и прилагал не мало усилий к восстановлению древнего церковного пения во всей его простоте и чистоте.

Уже из этой его разносторонности (при которой однако – заметим. – все стремления и помышления его были посвящены исключительно делу его высокого служения Христовой церкви), – из этой разносторонности можно видеть, как много должен был трудиться Митрополит Филарет.

И, действительно, вся жизнь его была трудом непрестанным; его отдых состоял в перемене одного труда на другой.

Он был неустанным тружеником и на литературном поприще. Библиофилы и библиографы, конечно, будут всегда помнить великого иерарха труженика, после которого осталась масса сочинений и произведений, притом переведенных на многие чужеземные языки.

Как именно велико число его сочинений – мы теперь сказать еще не можем. Но приблизительное понятие о числе их можно составить по вычислению московской синодальной типографии, сделанному еще в 1867 г.: из нее одной только, по 1867 год, творений Преосв. Филарета вытребовано было православною русскою паствою более трех сот шестидесяти изданий, в числе более двух миллионов двух сот тысяч книг ⁶. Да! Действительно бывают числа красноречивее слов!

Но еще красноречивее и трогательнее и слов и чисел то свидетельство, что богомудрый писатель всех этих, книг за труд свой не взял себе никакой мзды, но туне пожертвовал все свои писания для большего удобства всех православных христиан русских. Труд писателя принесен в жертву всей Православной Церкви.

А что за масса предметов, которых касался покойный иерарх в своих литературных трудах и на которые был обращен его ум! Богословие догматическое, нравственное, аскетика, еврейский язык, Священное Писание (текст и толкование), греческий библейский и отеческий язык, славянский библейский язык, русский библейский язык, патрология греческая и латинская, славянская и русская переводная, библейская история Ветхого и Нового Завета, библейская археология, география, церковное право, обще-вселенское, русское; русская история, археология, сравнительное богословие, русский раскол в научном и практическом отношении, литургика, наука о проповедничестве... И каких, каких предметов не коснулся всеобъемлющий ум Филарета?!... Религия и Философия, науки и художества, политика и законодательство, магнетизм и столокружение, апокалипсис и спириты, литература и искусство, история и анекдоты, мистицизм и квакеры, вопрос о судьбе братьев наших славян и вопрос об участии женщин в общественных делах вопрос бракоразводный, вопрос о веротерпимости и свободе совести... Все, все занимало ум великого человека и обо всем почти он оставил свои замечания, если не заключенные в письмени – в его творениях, – то сохраненные преданием. Можно только изумляться и чувствовать всю громадность задачи, которую дает Филарет ученой России, и духовной, и светской, – а также приблизительно реально представить себе, что это за великий человек.

      Так, почивший иерарх, должен быть памятен всему ученому сословию нашего отечества, всех отраслей и направлений.

      Но этот глубокомысленный ученый был также смиренным подвижником веры Христовой и истинны человеком, в полном смысле этого слова. Это бы; человек с любящим сердцем, нежный и почтительный сын, глубоколюбящий своих кровных родных, – с нежною любовью относившийся к месту своего окончательного воспитания. При всей твердости и строгости убеждений, при необычной строгости к самому себе, этот человек отличался в то же время необыкновенной терпимостью и снисходительностью к другим (если только это не противоречило строгой справедливости), доступностью, внимательностью и любовью ко всем. Лица, познакомившиеся с только что изданными письмами его «к родным», отзываются о нем так: «в них, как в зеркал отражается нежная и высокоблагородная душа святителя, его скромность, христианское смирение, строгость и прямота требований в отношениях и себе и к другим, ясность и широта взгляда, выше всего – неослабное, но просвещенное и строг христианское «несение» им одной из священнейших обязанностей, налагаемых на человека узах родства и кровных связей».

А вот и другой отзыв о письмах его к бывшему наместнику Троице-Сергиевой Лавры Архимандриту Антонию: «В них покойный владыка является прежде всего мужем духовна делания, созерцателем тайн Божиих в проявлениях духовного мира, приемлемых им со синенною верою древних Св. Отцев, которые столь остро удостаивались непосредственного проявления благодати Божией. Верный последователь их примерам, он внимательно следит за иноческими подвигами подчиненной ему братии, указует ей прямые пути к духовному преуспеянию, радуется спехам и глубоко скорбит при встречающемся иногда уклонении от иноческих обетов. Всегда строгий к самому себе, он и от подчиненных требует неуклонного исполнения их обязанностей; – но строгость начальственных взысканий смягчает отеческою любовию и старается скорее врачевать греховные язвы, нежели наказать согрешившего». «Кроме духовного руководительства, владыка является в них заботливым хозяином, неусыпно пекущимся как о нуждах братии, так о внешнем благоустройстве обители, и не оставляет без внимания самых малейших ее потребностей. По отношению к своему наместнику владыка является нежнейшим другом». «Общественное мнение о митрополите, говорит издатель писем, сложившись исключительно по его необыкновенному уму и по богословским и ораторским его произведениям, конечно, и не подозревало, что в груди его билось сердце, способное столь нежной дружбе!»

«А между тем, продолжает издатель, сердце его билось любовию не только к избранному им ругу, но вообще к человечеству и более всего России. Читатель увидит сколько забот, сколько попечений посвящено владыкой к уврачеванию всякого рода скорбей. Постигнет ли кого какое-либо несчастие, владыка спешит к нем; со словом утешения, проникнутым теплою верою и смиренною покорностию воле Божией, и старается, помогая в скорби, извлечь из самого источника ее урок для направления скорбящего на стезю покаяния и нравственного исправления, Нуждается ли кто в материальной помощи, ему нет отказа в пособии. Дело благотворения владыка ставил выше заботливости об украшении е благолепии священнослужения» ⁷.

Итак – приснопамятный иерарх наш был и нежнейшим сыном и другом, и заботливым! хозяином, и утешителем и помощником в скорбях и несчастиях, обладал сердцем, способным откликаться на всякую нужду и горе ближних.

Помяните же его дети, любящие своих родителей и кровных родных, помяните его все вы, принадлежащие к нашему земскому, земледельческому и владельческому сословию, и все вы, обладающие сердцем, способным откликаться на всякую нужду и горе ближних.

«В тоже время усопший святитель поражает! нас (говорит далее тот же издатель) своею памятью, глубиною мыслей и силою выражений, из коих многие могут по справедливости быть признаны апофегмами».

Но при всем том этот, обладавший любомудрым духом, человек отличался глубоким апостольским смирением. Он, составивший славу и радость России, сам никогда не помышлял о земной славе, не искал земных почестей. В нем не было ни надменной гордости, ни холодно себялюбия.

Помяните же приснопамятного иерарха все вы, истинно-христианские души, в смирении и простоте сердца и жизни содевающие свое спасение!

Но да не будет чужд наш иерарх и вашей памяти, избранники земного счастия, вознесенные над простою толпою отменным рождением и (...)⁸ воспитанием. Да будет известно Вам, что наш, и во смирении великий, и в величии смиренный, иерарх, – этот монах-аскет, и в тоже время тончайшим дипломатом до самой высокой степени, аристократом в самом высочайшем смысле этого слова, аристократом духа, подлинного изящества. Он умел держать себя так спокойно и величаво и с такой неподражаемой изящностью в движениях, что иностранцы, бывшие на коронации покойного Императора Александра II-го, приписали нашему иерарху – этому сыну (...) Коломенского диакона – высшее аристократическое происхождение. Он, проповедовавший проз роскоши в одежде и убранстве, он, пред дом царей земных обличавший, можно сказать, жестокостью, достойною древних аскетов- (...), – любовь к миру и ко всему мирскому, всех ее видах и проявлениях, – он, – этот строгий обличитель и порицатель, – в тоже время из самоотвержения, из любви к другим, из нежелания обидеть, огорчит ближнего, из глубокого сознания достоинства не своей личности, а сана облекался в драгоценные одежды, – являлся в известных случаях во всем блеске и величии.       Присоединитесь же ко всем нам и вы, наши русские аристократические роды и фамилии, и помяните иерарха – аристократа духа...

Мы выяснили, насколько могли, личность и покойного митрополита Филарета и можем не обмануясь сказать, что он был идеально-высоким представителем и совершителем дела Христова на земле.

Мы невольно готовы упасть ниц пред его величавым образом. Невольно спросишь: да что же это такое? Где родятся такие люди, какой счастливый, какой даровитый народ производит такие феноменальные существа? И чем более изучает жизнь и деятельность Филарета, тем яснее представляется, что как будто найден в действительности тот идеал русского православного человека, который составляет заветную, сердечную мечту лучших истинно – русских людей, и который и всеми силами стремились разбить.

И не должны ли мы удивляться ему, не должны ли благоговеть пред ним, не должны ли мы ставить такое народное сокровище на самом высоком свещнике, да светит всем?

Не должны ли мы также удивляться и считать счастливым и тот народ, посреди которого являются подобные личности? Не из него ли самого выходят они? Если мы, – каждый решительно из нас русских, кто бы он ни был, – если не находим (каждый в той или другой мере) личностях, подобно Филарету, отражение лучших сторон самих себя: то не в праве ли мы сказать, что эти личности, эти великие силы есть высшее выражение собственных сил народа? Не видит ли в них он как бы отражение самого себя? Да! он гордится ими, они составляют его славу, его значение в среде других народов!

Итак, у русского народа недаром остается (...) великого иерарха приснопамятным: неугасающая память о Филарете показывает, что у русского народа есть сила и сила великая.

Куда же и как нужно ее направлять? Ответ очевиден: туда же и так, куда и как направлялось это воплощение силы русского народа: Филарет был – «сила, созданная не из вне, а порожденная мощью личного духа, возрастшая на церковной народной почве». Только путь, указываемый нашею русскою Православною Церковию, путь христианского просвещения, истинно-народно-церковного воспитания, и есть путь, которым должна направляться сила, заключаются в русском народе.

Этот путь указывает нам и сам воспоминаемый нами святитель и учитель нашей Церкви, в предсмертных словах к своей Московской пастве: «Вечный источник истины и мудрости продолжает изливать свой благотворный и спасительный свет в умы и сердца избранных деятелей в областях нощи, и от наставляющих до наставляемых, от высших до низших степеней учения, да простирается на убеждения и правила, на мысль и жизнь, чистый свет истины и добра!»

И если мы, все русские, и старые и малые усвоим себе это завещание Святителя нашего пойдем указанным им путем, – путем истинно христианского просвещения; то пусть судьба лишит нас наших лучших деятелей: мы глубоко верим и надеемся, что земля русская, по милосердию Божию, не оскудеет: богата русская земля, силен и могуч русский народ! И у всего нашего русского народа крепка вера в милосердие Божие, – та вера, которая вела и ведет нас тем трудных испытаний, к великой, (...) и блистательной будущности. Что ожидает впереди, – мы не знаем: быть может еще не одно испытание готовится нам, быть может мы живем не одну еще трудную минуту, но мы верим в звезду нашу, мы верим, что рано поздно, подобно солнцу, засияет эта звезда; ослепит своим ярким блеском весь мир, эта то вера дает нам силу при перенесении всех наших невзгод, всех наших неудач и тяжелых бедствий.

Свети же ярким светом благодатная вера!

А Ты (заключим словами одного оратора, сказанными при гробе почившего святителя), почивший виновник наших речей и наших молитв о тебе! Привлекаемый в наш мир этими (...) привязанности и усердия к Тебе, не прерывай твоего общения с нами. Соделавшись гражданином небесного мира, как уповаем мы, (...) новой жизни воспоминай пред Господом православного, которого ты чтил и любил, наилучший гражданин земли Русской, (...) пред Господом Церковь Православную и Отечество Твое. Твое же священное имя, Твоя святая душа и жизнь, Твое святительство никогда, никогда не забудется в земле Русской. Соединяя (...) с Тобой и оживляя в душах наших (...) образ Твоего духа, да возбуждает в (...) сие воспоминание подражать Твоему вниманию к душе и ко всем ее обнаружениям, Твоему помыслию, Твоей неизменной верности апостольскому преданию и установлениям Святой Церкви, (...) непреклонной твердости в исполнении обязанностей Христианина и Гражданина». Аминь.

Священник⁹ церкви больницы Св. Марии Магдалины Александр Дернов.

17-го декабря 1882 г. 4 часа вечера.

Содержание. – Почему в России, при обилии даровитых людей, мало людей ученых и еще меньше людей образованных? – От чего зависит истинно-христианское развитие и образование? – Только в недрах Церкви и возможно явление таких, великих людей, каковыми были Филарет и Иннокентий. – Высота и глубина их мысли и противоположные взгляды на них. – Значительная известность имени Иннокентия при его жизни. – Молитвенная память о нем. – Характеристика Иннокентия. – Задача жизни его. – Постоянная мысль его о Спасителе. – В каком направлении действовал Иннокентий на пользу науки? – Постоянная мысль Иннокентия о Святой Земле. – Черты благочестивого настроения и поведения Иннокентия. -Черты его как ученого. – Особенная склонность к занятию естественными науками и любовь к, природе; стремление всегда найти в ней поучительные для христианина уроки. – Книжное созерцание природы. – Свежесть мыслей и восприимчивость чувств. – Особенное трудолюбие. – Учено-литературная деятельность, – «Последние дни земной жизни Г. I. Христа». – Другие предметы. – «Догматический сборник». – Проповеднический талант Иннокентия. – Следствия этого. – Черты Иннокентия как профессора и характер его богословствования. Отзыв митрополита Макария. – Иннокентий – администратор: а) ректор академии; б) епархиальный архиерей; в) член Синода. – Кончина его. – Общий отзыв о нем и об акафистах, составленных им.

Ваше Преосвященство!

Достопочтенное Собрание!

За все время своего свыше тысячелетнего существования Россия может указать в числе cынов своих много, очень много даровитых людей; но не так много она может указать людей ученых и еще меньше людей вполне и всесторонне-образованных, – образованных в истинно христианском смысле этого слова.

Ведь ученость требует труда целой жизни; она также требует серьезной предварительной школы. Конечно, для таланта главное средство развития есть самообразование; но верно и то, что всякий талант нуждается в уходе со стороны, в одобрении поддержке дома, в школе, в обществе; тогда облегчается его труд, его правильное раскрыта без напрасной потери сил и времени. К сожалению у нас талантливые люди часто идут и своею дорогою, либо тратятся на мелочи, либо дремлют невозделанные, неработающие. Люди ученые и хорошо образованные у нас доселе суть редкие самоучки. А люди образованные в христианском смысле этого слова, т. е. всесторонне развившие себя, и ум, и сердце, и волю, – люди, дл которых ничто: – не только человеческое, но мировое и премирное, т. е. и природа и Бог ничто им не чуждо, все объемлется их умом, все внедряется в их сердце, как им любезное дорогое, и все это усвояется ими ради славы Божией, а не ради только пустого любопытства, – все приводится в единую гармонию: таковые люди нас встречаются и еще реже. Почему? А потому, что для такого истинно-христианского развития и образования потребны не только уход со (...) (Текст неразборчив – примечание электронной редакции), одобрение и поддержка дома, в школе, в обществе, – не только потребно самообразование; но и потребно еще нечто высшее: нужен свет, исходящий от Отца светов, нужна благодать Божия, нужна сила Божия и в немощи совершающаяся, нужно все то, что служит «к животу и благочестию».

А как все это достижимо только в Церкви Божией, то, необинуясь скажем, что только в недрах Церкви и под ее благодатным осенением и возможно явление таких светил, каковые были, жили и действовали в нашем русском обществе в первые три четверти настоящего, но уже уходящего в вечность, века. Разумеем величайших наших мыслителей, ораторов-богословов: Филарета и Иннокентия, Московского митрополита и Херсонского Архиепископа, представлявших собою именно образцы людей и ученых и истинно-образованных.

Но, будучи от природы не только талантами, но и гениями, они, – скажем словами также замечательного иерарха, по кафедре епископской одного из преемников знаменитого Иннокентия, – именно архиепископа Никанора Одесского и Херсонского, – «как орлы, цари пернатых, то свободно и легко устремляются к солнцу для созерцания истины, то порывисто низвергаются до последних самых темных глубин человеческого мышления, почему не все могут, а некоторые даже и опасались следовать за гениальным полетом, в высь и глубь, их гениальной мысли» (Собрание слов и речей Никан. т. 3, стр. 182).

Вот чем объясняются различные, до полной противоположности, взгляды на этих святителей, особенно же на святителя Московского Филарета.

Имя святителя Херсонского Иннокентия, подобно имени Филарета Московского, достаточно было известно, еще и при жизни его, и образованной части русского общества, и за границей России, в землях нам единоверных, восточных и славянских, и некоторых иноверных, и вообще европейских.

Еще более память того и другого святителя укреплялась и укрепляется, после их кончины, в молитвенной памяти чад Церкви Православной Русской.

Вот и сегодня, едва ли не во всех местах, где только известно имя приснопамятного Иннокентия, совершается молитвенная память о нем, по случаю исполнившегося столетия со дня рождения его, – является у всех желание воспомянуть и добрым словом все стороны его необыкновенной личности.

«Славный вития, великий мыслитель, благородное, благожелательное сердце и высокий дух, – святитель, признанный красою пашей Церкви и славою нашей русской иерархии» (Проп. Никан. п. Хер. и Од. т. 1, стр. 203), – святитель Иннокентий был и великий богослов, и пастырь добрый, право правивший слово истины, и истинно-образованный, – в полном, христианском смысле этого слова, – человек.

Высказанный им обет, при наречении его во епископа: «возноситься желанием над всем дольним и парить непрестанно чистою мыслию к Солнцу правды, осенять светом Христовым Церковь Христову; заботиться особенно о том, чтобы свет сей, осеняя многих, отражался в нем самом и озарял собою лепоты тех благих дел, за кои, видя их, все прославляют Отца Небесного» (Соч. Иннок. т. IV, стр. 114 и 115), – обет этот был задачею всей не только последующей, епископской, но еще и предыдущей жизни Иннокентия, – можно сказать, от младенческих лет до последнего дня его жизни.

По свидетельству личного друга Иннокентия, преосвященного Иеремии (см. Церк. Вед. 1500 г. № 50, стр. 2073), «святитель Иннокентий от юности и до конца дней своих всегда имел в своем уме и мыслях божественное лице Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа. Пред судом Господним и пред материю своею – Церковию он с упованием на милость Господа, мог сказать: не судах ведети что в вас, пиша и устно беседуя, точию Иисуса Христа, и сего распята».

Он желал и всею силою ума своего стремился разуметь преспеющую разум любовь Христову и силу креста и воскресения.

По мере своих сил Иннокентий заботился «быть полезным и тому вертограду наук, от которого возникли все вертограды отечественные, и в коем возрастал он сам» (ibid.), и всей отечественной науке, особенно духовной, богословской, именно в этом направлении.

Везде, где ни жил святитель Иннокентий, дух его неисходно находился в Иерусалиме и во всей Палестине. «Живя в XIX веке но Рождестве Христове, он был как бы современным, постоянным зрителем дела, исполненного Господом, нашего ради спасения. Поэтому никогда не бывал он так словоохотлив и оживлен во взоре и просветлен в лице, как при воспоминании о Фаворе и Сионе, об Иордане и особенно о Голгофе».

Не имея возможности, вследствие назначения епископом, удовлетворить своему задушевному желанию посетить Святую Землю и своими очами видеть все места, освященные земною жизнию Господа, Иннокентий старался утешить себя мыслию о том, что «путь всякого христианского пастыря, где бы ни пролегал он, если идет верно, то ведет прямо к Иерусалиму Небесному» (соч. IV, 116).

Но и за несколько часов до кончины своей Иннокентий, намеревавшийся оставить управление вверенной ему епархиею, хотел прожить последние дни своей земной жизни в Иерусалиме и просил приготовить там для него помещение: так вожделенна для него была Святая Земля!

Во всю свою жизнь Иннокентий стремился только к тому, чтобы во всем творить волю Божию.

В собеседовании, с кем бы то ни было, святитель Иннокентий никогда не позволял себе пересудов и слов пустых.

До глубины души он был проникнут смирением. В прощальное воскресение у некоторых он испрашивал прощение – как? Не просто поклоном, но – это до слез умилительно – став на колена и многократно кланяясь до земли.

Иннокентий был чувствителен и мог огорчиться на кого-либо и сам огорчить: в таких случаях он гасил неудовольствие то тем, то другим подарком.

Всегда поучаясь в слове Божием и молясь всегда о том, чтобы глагол Божий не возвращался от него тощим, он, при помощи Благодати Божией, был верным провозвестником и нельстивым истолкователем святого слова Божия, непостыдным совершителем и нелицеприятным раздаятелем святейших седьми таинств Божиих.

Иннокентий во всю свою деятельную жизнь был и пребыл неуклонным последователем веры и духа мужей апостольских, твердым хранителем живоносных заповедей и преданий святой Православной Восточной Церкви.

В первую и последнюю седмицы Великого поста святитель Иннокентий освобождал себя от всяких посторонних дел, даже должностных, и всего себя посвящал молитве, размышлениям богословским и сочинению. В Петербургской Академии, на инспекторстве, в эти седмицы занимался он «Последними днями Господа»; в Киеве на первой и последней седмицах поста занимали его ум и сердце «Страстная седмица», «Первая» и «Светлая».

Как ученый, он был сведущ не только в богословской науке, но и в различных областях светских наук, в коих везде он, как это свидетельствовали специалисты, чувствовал себя хозяином. Особенно его привлекали к себе естественные науки, при изучении которых, как и вообще природы, он всегда старался отыскать поучительные для христианина уроки.      

Созерцание природы и ее явлений Иннокентий крайне любил. Во время грома, молнии прогулка под открытым небом была его высшим удовольствием. Его особенно привлекали к себе: темная и густая зелень кипарисов, могучие сосны, ели, пихты, кедры, – волновало его сердце бурное дыхание ветра в сосновом бору. Самое слово «буревой», столько выразительное, мог создать, по словам Иннокентия, только могучий русский язык, который Иннокентий, заметим, знал в таком совершенстве. Иннокентий любил прислушиваться к тому пению, которое проносится через хвою при тихом токе ветра, и искренно сожалел, что, вследствие неумения нашего населения сохранять и беречь леса, в средних широтах России хвойный лес перейдет в область преданий. – Иннокентий любил прислушиваться к тихому плеску волн морских или к грохоту их о скалы и нередко говорил: «если у моря такие дивные песни, то каковы они у неба или на небе!..» Он любил всходить на высокие горы и на вершине их «сладко молиться» в самую полночь. – Иннокентий чувствовал особенное наслаждение видеть волнующиеся нивы и верить, что то дар Божий, плод нашей молитвы. Он высказывал убеждение, что наши пахари, в простоте сердца верующие в Творца и Промыслителя, несравненно счастливее людей, умудряющихся разными премудростями. – Иннокентия восхищала ширь и даль безграничных степей.

Его невольно приводили в восхищение стройные животные, газели и др.

Геология, отдаленные времена обитаемой нами планеты, минералы и вообще все ископаемое: все привлекало ум и сердце Иннокентия и все было ведомо ему. Месмеризм или животный магнетизм, загробный мир, общение с умершими: все это занимало ум Иннокентия. Физика, астрономия, небесная механика также были предметом постоянного изучения его и наблюдения.

Сильно углублялся Иннокентий и в книжное созерцание природы. Раз, читая одного из французских астрономов, он до того был поражен величием и устройством миров, что пал ниц.

Свежесть мыслей, восприимчивость чувств Иннокентий сохранил до последних дней своей земной жизни.

Конечно, такая масса сведений невозможна без собственного трудолюбия. И наш приснопамятный владыка был поразительно трудолюбив: нередко целые ночи проводил он за книгою; обедал он всегда также с книгою, если один. По любознательности своей святитель Иннокентий едва ли оставил какую книгу без прочтения.

Но больше, чем на собственное трудолюбие, Иннокентий надеялся на помощь Божию и испрашивал ее в горячей, усердной молитве, в которой нередко он проводил также целые ночи. Молитва вообще была любимым делом Иннокентия. А ученым занятиям Иннокентий посвящал часть своего времени до конца своей жизни.

Учено-литературная деятельность Иннокентия посвящена была исключительно богословской науке в различных ее отраслях. Богословские его творения всегда будут источником назидания и поучения для православных христиан. Его академические чтения представляют собою замечательное явление в нашей богословской литературе по своей ясности, живости, по гармоническому сочетанию веры с научным знанием и обаятельному изложению.

Особенно его творение: «Последние дни земной жизни Господа нашего И. Христа», было тем исключительным сочинением, которым он занимался и которое исправлял в продолжение всей своей жизни; им он занимался даже незадолго до своей кончины. «Сочинение это имело ту цель, чтобы при благословении Божием, возбудить в боголюбивых читателях веру и любовь к Господу нашему Иисусу Христу, Который и во всей земной жизни Своей есть высочайший образец совершенств для всего рода человеческого, а в последних днях своего земного служения человечеству и среди страданий своих – особенно является яко Единородный от Отца, исполнь благодати и истины».

Во всех печатных трудах Иннокентия слышится голос одного из просвещеннейших наших архипастырей, который с неподражаемою простотою и силою слова соединил ясность и возвышенность мысли.

И сколько предметов рассмотрено Иннокентием! Религия, Бог вообще, религия откровенная, Св. Троица, учение о мире, о человеке, о последней судьбе человека и мира, нравственность человеческая, учение о Промысле, о духах; особенно учение, любимое для души Иннокентия, об Искупителе, о земной жизни И. Христа, о воскресении Его; евангельская, апостольская и церковная история: вот главные, кроме массы проповедей, труды Иннокентия. И Иннокентий по справедливости может быть назван любимейшим из духовных писателей русской Церкви.

А его заботы, от начала профессорства до последних дней жизни, об издании «Догматического сборника», в который имели войти все исповедания Православной веры, чтобы самым очевидным образом, через приведение самых текстов, показать православным и не православным, то, как православная вера в течение всех столетий сохранилась со всею неизменностью и чистотою именно в нашей Православной церкви, – эти заботы показывают в нем особенного ревнителя Православия.

Главную славу Архиепископа Иннокентия составляет необыкновенный проповеднический талант.

Образцовые; с величайшим тщанием и искусством – составленные им проповеди, по мере появления их в свет, с нетерпением и восторгом читались и перечитывались людьми всех сословий, и имя Иннокентия огласилось во всех концах неизмеримой России.

А те, кто слушали непосредственно произносимые Иннокентием проповеди, положительно увлекались его вдохновенным словом. Этому содействовал необыкновенный импровизаторский дар Иннокентия, говорившего всегда без тетрадки, действование его по преимуществу на сердца слушателей, ясность и простота слова, художественная картинность представлений и образов, тонкие и остроумные сближения предметов, искусство открывать в них новые и занимательные стороны и уменье Иннокентия применять, как можно ближе, свои поучения к различным случаям и обстоятельствам. – Сердце Иннокентия, полное высокой искренней любви ко Христу и ближним, к истине, ко всему доброму и прекрасному, было постоянным и обильным источником ораторского вдохновения. – Столь любимая Иннокентием внешняя природа давала ему обильный материал для назидательных проповедей. В кипящем волнами море или в туче, рассекаемой молниями и громами, он указывал образ всемогущества Божия; в усеянном звездами своде небесном, в восходящем и заходящем солнце – образ премудрости Божией; в украшенной цветами весне, ведущей за собой хоры пернатых, – образ благости Божией. При всех этих картинах Иннокентий побуждал слушателей восходить мыслию к совершенствам Творца.

Приспособленность проповеди Иннокентия к жизни и. пониманию слушателей и изложение ее самым чистым, образцовым, русским языком, – послужили причиною того, что Императорская Академия Наук и разные ученые общества почтили литературные заслуги витии принятием его в свои члены.

А разнесшаяся об искусном витии, прозванном Российским Златоустом, молва в иноземных землях была причиною того, что проповеди Иннокентия были переведены на греческий, немецкий, французский и польский языки.

Как профессор, Иннокентий был профессором по призванию, по всем чувствам и влечениям, которые в нем рано сказались, по всей складке, которая у него окончательно сложилась. В первые курсы свои в Академии Иннокентий, в сане иеромонаха и архимандрита, преподавал Богословие основное, догматическое и нравственное.

Внутренний характер богословствования его состоял в искреннем стремлении к разумному и целостному усвоению каждой откровенной истины в ее небесной чистоте, божественном величии и благодатной силе. Об этом замечательном профессоре-богослове до нас дошел отзыв замечательного также ученика его, – впоследствии Митрополита Московского, Макария: «Это был человек в собственном смысле гениальный: высокий, светлый, проницательный ум, богатое, неистощимое воображение, живая и обширнейшая память, легкая и быстрая сообразительность, тонкий, правильный вкус, дар творчества, изобретательности и оригинальности, совершеннейший дар слова – все это в чудной гармонии совмещено было в покойном иерархе. При таких необыкновенных талантах он имел и необыкновенное образование: знал ни одни духовные науки, которые ему известны были в совершенстве, но и весьма многие светские науки, так что мог рассуждать о них с специалистами и нередко своими меткими вопросами или ответами поражал специалистов. Это был образцовый профессор: своими вдохновенными импровизациями он пробуждал, увлекал, восторгал слушателей!..

Администратор в лице Иннокентия – также был выдающийся. На должности ректора академии Иннокентий вносил всюду жизнь и успокоение, так что при нем академическая корпорация представляла из себя одну родственную семью, во главе с любимым всеми членами ее ректором, – с одними целями, стремлениями, заботами, радостями, желаниями.

Студенты академии видели со стороны о. ректора всегда ласковое и благородное обращение, при каком-либо постигавшем их горе, серьезной болезни и пр., переходившее в особенную доброту и внимательность к ним, выражавшиеся в жертвовании со стороны о. ректора не только материальными средствами, но иногда даже и своими жизненными удобствами.

Академию Иннокентий поставил на степень возможного совершенства: оживил и поднял на особенную высоту преподавание наук богословских, исторических и Философских, придавши им новое направление и новый характер. Сам он, по истине, был и Философом, и психологом, и физиологом, и богословом, и историком. – Предприняты были учено литературные издания, как напр. «Воскресное чтение», и исследования исторических памятников. Иннокентий всему давал нравственный стимул.

В экономическом отношении академия также была улучшена.

Как епархиальный архиерей в трех – последовательно – епархиях: Вологодской, Харьковской и Таврической, Иннокентий был неленостным приставником в порученном ему вертограде Господнем, – был самым деятельным епархиальным начальником, действовавшим по строго обдуманной наперед программе.

Искренние, непритворные слезы при расставании с ним каждой, порученной ему, епархии, как пастырей, так и пасомых, указывали на его значение для епархий.

Заботы о благоговейном и торжественном, отправлении богослужения церковного, о вполне осмысленном чтении и пении в церквах вверенных ему епархий; о возвышении духовенства в умственном и нравственном отношении; заботы об улучшении материального быта духовенства; особенные меры к возбуждению в народе религиозности: возобновление и открытие старых монастырей, устройство новых, поновление соборов и церквей, установление торжественных крестных ходов, составление и издание акафистов, проникнутых истинным христианским чувством и как нельзя лучше приспособленных к потребностям и духу народа; восстановление древних христианских памятников; устройство «вечеров духовной литературы», имевших целию сблизить служителей духовной науки с благонамеренными светскими деятелями и действовавших весьма образовательно на всех участников этих вечеров; заботы об улучшении духовно-учебных заведений, вверенных ему епархий, в материальном и учебно-воспитательном отношении; меры к улучшению органов епархиального управления; историческое изучение вверенных ему епархий, и многое, многое другое: вот черты епархиального управления Иннокентия, предметы его забот.

В последние годы святительства Иннокентия проявилось особенное живое архипастырское участие его в бедствиях Крымской войны и в высшей степени благотворное влияние его на воинов, причем проявилось и особенное величие христианского мужества Иннокентия и его самоотвержения.

По окончании войны у Иннокентия явилось множество забот о восстановлении и исправлении разрушенного войной.

Наряду с епархиальными заботами, архиепископу Иннокентию приходилось нести еще заботы и по управлению всею русскою Церковию: он несколько лет под ряд был вызываем в С.-Петербург для присутствования в Св. Синоде, где он был все время присутствования одним из деятельнейших членов.

В коронацию Императора Александра II архиепископ Иннокентий пожалован был званием члена Св. Синода.

Усиленные труды и тревоги надломили здоровье славного архипастыря и 26-го Мая 1857 года он в светлый праздник Живоначальной Троицы тихо скончался.

Во время предсмертной болезни, продолжавшейся ровно месяц, святитель Иннокентий услаждал и поддерживал себя молитвою, принятием Св. Таин, слушанием пения (исполнявшегося его певчими) церковных песнопений и слушанием чтения глубокомысленных и глубоко-назидательных проповедей Митрополита Филарета...

Херсонская епархия скорбела о кончине ее любимого архипастыря. Скорбели об утрате его и все сыны России, коим только ведомо было имя Иннокентия.

И нельзя было не скорбеть об утрате его.

По свидетельству лиц, близко знавших Иннокентия, он был человек «всесторонний, и можно сказать, всеобъемлющий»: он был и великий гражданин русский, которого душа отзывалась на все вопиющие вопросы отечества, которого сердце болело всеми его ранами; он был и друг человечества, который горячо желал ему везде законного преуспеяния, в духе веры Христовой; он был и государственный человек, который в затруднительных обстоятельствах всегда мог подать благой совет, и указать на новые стороны вопроса; он был и просвещенный человек, стоявший с веком наравне, для которого в области познаний не было ничего незнакомого.

Если у Иннокентия и были, по свойственной всякому человеку немощи, какие-либо пятна на душе, то они смыты «народными слезами». Составленные и изданные им акафисты: Живоначальной Троице, Страстям Господним, Живоносному гробу, Пред причащением Св. Таин, Покрову Пресвятые Богородицы и Архистратигу Михаилу, производили в свое время (да и в настоящее время – производят совершенно такое же действие) такое впечатление, что ради этих акафистов масса молящегося народа, в простой будничный день, оставляла работы и шла в церковь и со слезами на глазах слушала эти акафисты.

«Когда я вижу, говорит по этому поводу один из православных иерархов, – вижу слезы на глазах многих, я всегда думаю, что если у Иннокентия и были какие – либо пятна, то смыты уже этими народными слезами».

Протоиерей А. Дернов

С.-Петербург.

15 Декабря 1900 года.