12-е

Иоанн, родом из Кипра, сын благочестивых, богатых и знатных родителей, доставивших ему хорошее образование и главным образом воспитавших его в христианской любви к Богу и людям, проявил в своей жизни блистательнейшие плоды такого воспитания, так как всю жизнь свою посвятил делам самой драгоценной в глазах Божиих добродетели – милосердия, почему св. Церковь, причислив его к лику святых, чествует его при этом особенным наименованием «Милостивого».

С детства предрасположенный к добру, в молодых годах Иоанн удостоился особенного откровения во сне, направившего его окончательно на тот путь, на котором, просияв на земле, он созрел и для небесной славы. Однажды среди ночного сна явилась ему девица, сияющая красотою, в светлой одежде и с венком из масличных листьев на голове: «я – старшая дочь Великого Царя и приятнейшая Ему между всеми, – сказала она, улыбаясь, Иоанну; – если ты будешь служить мне, то я испрошу у Него для тебя великие милости и введу тебя в дом Его, потому что никто не имеет к Нему больше дерзновения, чем я: ради меня Бог сошел на землю и облекся в плоть человеческую»... И после этих слов стала невидима.

Размышляя о дивном видении, Иоанн понял, что под этим образом ему представилась и призывала его к подражанию ей любимая Божия добродетель – милосердие, то милосердие, ради которого Он сошел с небес, чтобы спасти погибающий человеческий род... и проникся он навсегда сознанием этого Божественного призвания и пламенным желанием следовать ему; поэтому во всю свою жизнь он не пропускал случая делать добро и совершал его с полною любовию! Вся жизнь его представляет ряд свидетельств необычайного и неистощимого милосердия, которым он был воодушевлен.

В молодости своей, по воле родителей своих, Иоанн был женат, но недолго продолжалась его семейная жизнь, он вскоре лишился жены и детей и тогда, отрешившись от мира, предался строгому подвижничеству и, вместо детей своих, сделался милостивым отцом всех нуждающихся, так как оказывал им щедрую благотворительность. Сделавшись также известным и по своему благочестию, Иоанн, по желанию жителей Александрии, в правление Ираклия (610–641) был, хотя и против воли своей, избран патриархом Александрийским. Достойно святительствовал он, служа твердым оплотом православия и защищая Церковь от различных еретических учений; об отношениях же его к возлюбленной им своей пастве предание удержало в вечном воспоминании, что «был Иоанн милосерд и милостив ко всем в нищете бедствующим».

В начале своего вступления на кафедру Александрийскую Иоанн, призвав к себе настоятелей церквей, сказал им: «пройдите весь город и перепишите мне господ моих». – «Кто же эти господа твои, владыко?» – спросили церковнослужители. – «Господа мои, это те, которых вы называете нищими и убогими, – отвечал патриарх, – потому что они могут принять меня в вечныя кровы и подать мне помощь ко спасению».

Воля святителя была исполнена и число убогих и не имеющих крова оказалось до 7,500, и всем им было назначено постоянное пособие.

Не ограничивался ближайшею паствою своею жалостливый святитель; душа его болела и о дальних бедствующих, и когда Персы, в то время овладев Сириею и предав огню Иерусалим, забрали в плен множество христиан, святитель Александрийский выслал корабли с пшеницею и золотом для выкупа пленных и для пособия разоренным.

Строго заботясь о том, чтобы служащие при нем не отстраняли от него никого из нуждающихся, и будучи слишком занят, чтобы постоянно иметь досуг принимать всех приходящих просителей, Иоанн два раза в неделю, по средам и по пятницам, сам сидел у церковных ворот, чтобы и не пропустить никого из приходящих к нему по нужде. Когда же некоторые из окружающих его удивлялись такому его труду и терпению, то он говорил: «если я сам никогда не лишен доступа к Господу Богу моему Иисусу Христу, и в молитвах беседую с Ним и прошу Его о всех моих нуждах, то как же могу возбранить доступ и к себе моему ближнему, чтобы и он мог сказать мне и о своей обиде и нужде и попросить меня о том, чего желает»... И никогда, ни ради какого спешного дела не откладывал святитель дела милосердия. Таким образом однажды, когда одна бедная вдова подошла к нему в то время, как он шел совершать служение в храме, и бывшие при нем хотели отстранить ее, советуя святителю принять ее после службы, то он не допустил этого и выслушал ее немедленно, и распорядился удовлетворением ее, сказав провожавшим его: «послушает ли и меня Бог, если я откажусь послушать бедного?»...

Если случалось, что в какой-нибудь день Иоанну не пришлось оказать никому помощи, то он скорбел об этом, считая тот день потерянным.

Однажды предупредили Иоанна, что среди нищих, приходящих за подаянием, являются и не бедные, по-видимому, так как одежда на них хорошая, и потому не следует ли таким в подаянии отказать? – «Если вы рабы Христовы, – возразил святитель, – то подавайте, как Христос повелел, не взирая на лица, потому что мы не свое даем, а Христово»...

Когда же представляли ему, что ни перед чем не останавливающаяся его щедрость может истощить средства его, то Иоанн отвечал: «не хочу быть причастником в вашем маловерии, так как я уверен, что если бы даже бедные со всего мира пришли к нам в Александрию, то и тогда Божиим промышлением не оскудело бы церковное и патриаршее достояние»...

Но будучи беспредельно милостивым и щедрым для других, патриарх был в такой же степени строг к самому себе и воздержен относительно своих собственных удобств, Однажды посетил его богатый вельможа и, заметив, каким старым и негодным одеялом покрыта постель его, прислал ему в подарок новое, довольно ценное, одеяло. Чтобы постичь усердие подарившего, святитель принял его приношение, но, покрывшись теплым, дорогим одеялом, не мог заснуть во всю ночь: «горе мне, роскошествующему, – смущался он мысленно, – вот, я покрыт шелковым, мягким одеялом, а братия Христовы – нищие цепенеют от стужи, не имея иные и ничего, чем покрыться», – и на другой же день послал продать дорогое покрывало, чтобы на вырученные деньги прикрыть нескольких бедных. Вельможа, между тем, узнав свое одеяло на рынке, купил его и снова отослал Иоанну, а тот снова продал его в пользу бедных, и это повторилось несколько раз, и на просьбу вельможи, чтобы Иоанн не отказывался пользоваться его приношением, святитель, продав его снова, сказал ему: посмотрим, кто из нас скорее устанет: ты ли – покупать покрывало, я ли – его продавать? – И таким образом усердие к себе богатого человека обратил в средство для благотворительности бедным...

Блаженный Иоанн старался и скупых привлекать к подаянию милостыни и исправлять их от недуга сребролюбия. Узнав, что один епископ, по имени Троил, никогда не помогал бедным, хотя и располагает значительными средствами, святитель пригласил его вместе с ним обойти больницы, где много было больных и убогих.

– Вот удобный случай помочь беднякам, – сказал он сопровождавшему его Троилу, и тот, стесняясь обнаружить скупость свою перед святителем, раздал убогим довольно много денег, но, возвратясь домой, стал сокрушаться об этой издержке до такой степени, что даже захворал... Поняв причину расстройства Троила, Иоанн, скорбя о нем, пожелал излечить его от еще худшего – нравственного недуга. И вот, придя к больному, возвратил он ему издержанные им деньги в больнице и сказал: «я принес тебе те деньги, которые ты по моей просьбе издержал в больнице, – получи их, но только напиши своею рукою, что ты предоставляешь мне получить от Господа то воздаяние, которое следовало тебе»... – Сребролюбец, обрадованный возвращением своих денег, не вразумился внушением, которое заключалось в предложении Иоанна, и поспешил написать требуемое Иоанном, не вникнув в смысл того лишения, которому сам он подвергал себя, и так успокоился, что вскоре почувствовал себя здоровым.

Но любящий святитель со скорбию ушел от душевнобольного и молил Бога об его душевном исцелении. И Бог не оставил Троила спасительным вразумлением. В ту же ночь немилостивый епископ имел знаменательное сновидение: ему представился великолепный дом, над дверями которого золотыми буквами было начертано: «здесь – обитель и вечное успокоение для епископа Троила». Приятно ему было видеть такое загробное свое воздаяние... Но вдруг является величественный и грозный муж, который объявляет Троилу, что Царь всего мира повелел ему изгладить имя его, а вместо него начертать имя Иоанна, который приобрел этот дом ценою тридцати литр золота... – Это и была та сумма, которую истратил епископ в больнице и которую возвратил ему Иоанн...

Вразумился тогда сребролюбец и в скорби своей пошел к Иоанну и рассказал ему о своем сновидении. Отозвался на его скорбь любвеобильный святитель и успокоил, вразумив окончательно наставительными беседами, которые наконец смягчили сердце немилостивого.

Полная любви душа Иоанна не могла вмещать в себе никакого чувства, нарушающего мир с ближним. Таким образом всегда спешил он примирением с теми, кто по какому-нибудь поводу был возбужден против него. Однажды, когда в праздничный день он был в церкви и готовился совершать Богослужение, вспомнил он, что один из клириков, на которого наложил он, впрочем, заслуженное наказание, был огорчен и сохранял неудовольствие против него. Руководясь буквально словами Христа: «если принесешь дар твой к алтарю и тут вспомнишь, что брат твой имеет нечто на тя, оставь дар твой и поди прежде всего помирись с братом твоим», святитель действительно вышел из алтаря, подозвал к себе гневающегося на него клирика и в присутствии всех поклонился ему в ноги и попросил у него прощения, – и таким смирением возбудил раскаяние в самом виновном и совершенно обезоружил его.

Тем более скорбел и старался искупить свою вину Иоанн, если, по человеческой немощи, впадал в заблуждение и сознавал себя неправым. Так, поверив однажды клевете на одного инока, обвиненного в тяжком преступлении, он осудил его на заключение в темницу, но, успев разузнать, что тот был невинен, с великим смущением и огорчением умолял его о прощении и, желая вознаградить, предлагал ему значительное денежное пособие, однако же при этом случае только окончательно мог убедиться в чистоте и правоте невинно пострадавшего инока, когда тот отказался от денежного вознаграждения, говоря, что «если инок верует, что Господь о нем заботится, то ему не нужно золота; если же он имеет потребность в золоте, то это значит, что он не верует, что Сам Бог промышляет о нуждах его»...

Еще осмотрительнее стал относиться с этих пор к осуждению святитель и часто предупреждал в этом и других: «дети, не будем осуждать никого! – говорил он, – потому что, во 1-х, осуждая ближнего, мы Божию заповедь нарушаем, – во 2-х, может быть даже и клевещем на брата, потому что, если и были мы свидетелями его согрешения, то кто может знать, не совершил ли он внутреннего покаяния перед Богом»?

Но и к виноватым был Иоанн крайне милостив, часто воздавая им за зло одним только благодеянием; напр., выслушав жалобу своего племянника на сильно оскорбившего его одного человека, Иоанн сказал своему родственнику, что он накажет оскорбившего его так, что удавятся вся Александрия... Вместе с тем стал убеждать обиженного, что если он хочет именоваться его племянником, то чтобы был готов переносить без досады всякие оскорбления – ради Господа и прощать обидчикам своим... Между тем, призвав эконома церковного, распорядился, чтобы он отныне не брал ни копейки церковной подати от того человека, который нанес оскорбление его племяннику... Действительно, удивилась тогда вся Александрия такому наказанию...

Вникая в положение человека сообразно и с внешними его обстоятельствами и внутренними достоинствами, Иоанн Милостивый не ограничивался иногда временным пособием ему в затруднительном положении, но вполне устраивал всю дальнейшую судьбу отесненного, но заслуживающего участие человека. Так, узнав об одном юноше, находившемся в крайней нищете, потому что благочестивые родители его раздали почти что все имение свое бедным, оставив ему в наследство только икону Богородицы и незначительную сумму денег, которую он и сам пожертвовал бедным, – святитель принял в нем истинно-отеческое участие и пожелал облегчить его участь. Чтобы сделать это под благовидным предлогом – так, чтобы юноша не мог отказаться от пособия, Иоанн решился назвать себя родственником отца его и по праву родства пригласил к себе юношу, приласкал его, содействовал его женитьбе на хорошей девушке и обеспечил их средствами, достаточными для скромной жизни.

Проявляя в течение всей своей жизни во всех видах любовь Евангельскую, одушевлявшую его, Иоанн не только помогал, но и сам лично ухаживал за больными, присутствовал при умирающих, напутствуя их молитвами своими, молился и за умерших, сам часто совершая Божественную литургию, убежденный и сам убеждая других, что много содействует облегчению душ усопших литургия, совершаемая за них.

Св. Иоанн Милостивый скончался в 619 году на родине, куда заставили его удалиться Персы, овладевшие Египтом. Умирая, он молился: «благодарю Тебя, Господи, что Ты сподобил меня все Твое принести Тебе?»

Впоследствии мощи святителя были перенесены в Константинополь; в 1200 г. видел их здесь паломник Антоний: «св. Иоанн Милостивый в теле у Испигаса (стр. 143 и 159); после того перенесены в Буду, оттуда – в Пресбург в Венгрии, где и ныне»²¹¹.

Нил, происходивший из знатного и богатого рода, по образованию своему и по личным достоинствам возведенный на степень префекта столицы Греческой империи, не дорожил однако же преимуществами своего блистательного положения. Пороки, господствовавшие среди столичной жизни вообще и в особенности при дворе императора, смущали страхом за свое спасение его душу, полную стремления к высшим предметам и любви к Богу, развившихся в нем особенно под влиянием наставлений и бесед св. Иоанна Златоустого, которого он имел случай слушать, когда еще он был проповедником в Антиохии. И вот, среди разгара мирских и даже семейных удовольствий, в Ниле созрело и воспламенилось иное стремление... стремление послужить единому Богу в тишине уединения; и в особенности привлекал его к себе священный Синай.

«Какое-то сильное, неудержимое желание влекло меня к священным Синайским местам, – вспоминает впоследствии сам преп. Нил об этом перевороте жизни его, – весь окрылен я был помыслом о безмолвии, кроме этого ни о чем не мог думать, ни на что и смотреть, – ибо когда любовь к чему-нибудь овладевает душою, тогда с великою силою отвлекает ее от всего, даже достойного ее внимания, и уносит к тому, что возлюбила она... Эта-то любовь и предписывала мне собраться в путь, и не мог я противоречить ей, повелевавшей мною так самоуправно. И вот беру детей (а они были еще очень малы), привожу к матери, и одного отдаю ей, другого удерживаю при себе; сказываю ей, на что я решился, и строго подтверждаю, что не переменю намерения... Она же, и прежде не приучившись противоречить, и тогда по лицу моему увидя, что не послушаю просьбы, но – и принуждения не вынося и слез не удерживая, соглашается на путешествие, уступая более необходимости, чем в сущности одобряя меня. Ибо видя, что решение мое безусловно, и представляя себе скорбь разлуки, не позаботилась о печали своей, но поставила для себя целию угодное мне, и пожелала уступить победу в том, в чем не могла бы одержать победы, если бы и захотела...

«Но знаете ли, какова разлука для тех, которые однажды навсегда по закону соединены союзом брака, по таинственному смотрению Сочетавшего соделались единым телом? Какую боль причиняет меч, рассекающий тело, такую же причиняет и разлука для ставших единою плотию. Дивился я тогда силе духовного вожделения, когда видел, что преодолевало оно и природу и долговременную привязанность. Об этой силе заключил я по тому, что разрешала она неразрешимые узы, которые может расторгать одна только смерть, делая расторжение это неболезненным, потому что приводит в бесчувствие. А в живых чувство делает болезнь эту еще невыносимее, напоминая и о привычке, и о расположении друг к другу, если только вожделение высшего блага не притупит вдруг жала прежнего пожелания.

«Такое вожделение соделало меня любителем безмолвия и было нутеводителем до вожделенной пустыни»...

Здесь поселился Нил в пещере, выкопанной собственными руками, и в продолжение 40 лет предаваясь самому строгому подвижничеству, по примеру других Синайских отшельников, проводивших истинно высокую жизнь, и сам достиг высокаго совершенства в духовной жизни, в особенности же, после трудной борьбы, развил в себе глубокое смирение. Молва о нем распространилась, и в тот век, когда люди не равнодушно, но с чуткою впечатлительностию относились к христианским истинам; многие лица всякого звания и состояния стали обращаться за наставлениями и молитвою к прославившемуся, умудренному пустынею, подвижнику. И всем отзывался он: из глубины своего уединения беседовал с государственными лицами и простыми ремесленниками, возвышал голос в защиту православия и в опровержение язычников и еретиков. Когда он услышал о ссылке в заточение Иоанна Златоустого (в 405 г.), то немедленно обличил императора Аркадия, смело написав ему: «ты изгнал Иоанна, епископа Византийского, великое светило вселенной, и изгнал без вины, неосмотрительно послушал некоторых епископов, которые не имели приличных своему сану мыслей. Сознайся, что ты сделал худое дело, лишив Церковь учителя, предлагавшего такое чистое и православное учение». И в другой раз, когда Аркадий, устрашенный бедствиями, постигшими Константинополь, просил Нила умилостивить Бога своими молитвами, подвижник отвечал ему: «как хочешь ты, чтобы Константинополь не страдал от землетрясений и огня небесного, когда он полон преступлений, когда неправда усилилась в нем до того, что изгнан блаженный епископ Иоанн, столп Церкви, светильник истины, труба Христова? Как просишь ты меня молиться о городе, караемом Самим Богом, тогда как сердце мое горит огнем скорби, и душа моя возмущается от тех пороков, которым предан теперь Константинополь».

Кроме тягостей внутренней борьбы, с которою в особенности нераздельно сопряжена подвижническая жизнь в пустыне, Бог посетил Нила и еще великим сердечным испытанием, которое перенес он достойно человека, достигшего полной преданности воле Божией.

Дикие варвары Сарацины, часто опустошавшие восточные части империи, напали однажды и на Синайскую гору, убили множество иноков, а других увели в плен, в том числе и возлюбленного сына преп. Нила – Феодула. В молитве о спасении сына, соединенной с несокрушимым упованием на Бога, изливал старец великую скорбь свою, – и не было посрамлено его упование. После долгих исканий он наконец встретил своего сына, купленного в Емесе епископом; нашел его, чудно спасенного Богом от участи, предстоявшей ему: быть принесенным варварами в жертву звезде Венере... После того и отец и сын, посвященные в пресвитеры благочестивым Емесским епископом, полные благодарности Богу, в усиленных иноческих подвигах до самой кончины изливали радость своего соединения.

Кончина преп. Нила в преклонной старости последовала около 450 г.

Мощи его с Синая перенесены были в Константинополь и положены в храме св. Апостолов при Юстине Младшем; потом они хранились на Афоне.

По смерти преп. Нила остались многие его сочинения, написанные в назидание христиан, и которые пользовались большим уважением последующих отцов Церкви.

O молитве говорит преп. Нил, что «она есть беседа ума с Богом; а потому в какое состояние должен придти ум, чтобы он мог быть неуклонно обращен к Богу и беседовать с Ним без всякого посредника»! «Молитвенное состояние есть состояние, свободное от страстей, посредством высшей любви восхищающее мудрый и чистый ум на высоту духовную». «Молись сперва о приобретении слез, чтобы плачем смягчить жестокость души твоей»...

«Прекрасная баня для души – слезы во время молитвы; но после молитвы помни, о чем ты плакал».

«С великою радостию приемлет Бог молитву, принесенную в слезах». «Если во время молитвы ты проливаешь потоки слез, то ни мало не превозносись сам в себе, будто бы ты выше многих. Молитва твоя привлекла тебе помощь в том, чтобы мог ты усердно исповедовать грехи свои и умилостивлять Бога слезами».

«Стой неутомимо, молись усиленно, избегай всякой мысли о заботах и житейских расчетах: они смущают и тревожат тебя, чтобы ослабить напряжение сил»...

«Молись не о том, чтобы исполнились твои желания, потому что они не во всяком случае согласны с волею Божиею, но молись так, как ты научен, говоря: да будет воля Твоя во мне (Мф.6:10)! Да и во всяком деле проси доброго и полезного душе; сам же ты не во всяком случае этого домогаешься».

«Молясь, часто я просил себе того, что мне казалось хорошим, и упорствовал в прошении, неразумно принуждая Божию волю и не предоставляя Богу устроить, как лучше и что Сам Он признает полезным; во, получив просимое, впоследствии крайне скорбел, зачем просил, чтобы исполнилась моя воля, потому что дело оказывалось для меня не таким, как я думал».

«Не домогайся немедленно получить просимое, как бы приобретая это силою; Богу угодно – если долго пребудешь в молитве, оказать тебе большее благодеяние. А что выше того, чтобы беседовать с Богом и быть привлекаемым к общению с Ним?»

«Молись, во-первых, об очищении от страстей, во-вторых – об избавлении от неведения, и в-третьих – о спасении от всякого искушения и оставления».

«Если не восприял еще ты дара молитвы, то жди неутомимо, и восприемлешь»...

«Когда, стоя на молитве, ощущаешь радость, которая выше всякой другой радости, тогда действительно обрел ты молитву!»

О гибельном действии гнева говорит преп. Нил: «лисицы живут в душе злопамятной и логовищем зверей служит сердце смятенное»...

«Как дым от тлеющей соломы беспокоит глаза, так и памятозлобие – ум во время молитвы. Помыслы раздраженного – ехиднины порождения, пожирают породившее их сердце. Молитва раздраженного – мерзостное курение, псалмопение гневного – неприятный звук; дар злопамятного – червивая жертва, и да не приблизится к очистительным алтарям».

Об унынии пишет подвижник: «уныние есть изнеможение души, а в изнеможении душа не имеет того, что ей свойственно, и не выдерживает мужественно искушений. Что – пища для здорового тела, то – искушение для мужественной души. Северный ветер питает произрастение, а искушения подкрепляют душевную твердость. Безводное облако уносится ветром, а не имеющий терпения ум – духом уныния»…

«Молись разумно и усиленно, и дух уныния отойдет от тебя».

Против гордости предостерегает преп. Нил, что «как ставший на паутину падает и уносится вниз, так падает и полагающийся на свои собственные силы»...

«Гордость низвергла ангела с небес, а смиренномудрие возводит человека на небо и уготовляет к ликостоянию с ангелами».

Говоря о борьбе с искушениями, опытный подвижник внушает не смущаться ими и сохранять благодушие: «злой дух, – говорит он, – оскорбляя искушениями, через это самое заставляет тебя прибегать под защиту и покров Божий, потому что всякий, видя врага, бежит к могущему избавить от него. Так малые дети, увидев что-нибудь страшное, бегут к матери и так крепко хватаются за одежду ее, что только силою можно оторвать их; но когда не видят ничего страшного, то часто не идут к ней даже и когда она зовет их... Под именем матери разумей благопопечительный образ Божий. Как разбойники подкапывают не те храмины, где лежит трава, или мякина, или солома, но те, где находится золото или серебро: так и враги истины и правды нападают более всего на людей добродетельных и старающихся просиять делами Богоугодными. Не желай скоро освободиться и от искушений и бедствий; но терпи до тех пор, пока Богопромышляющий о тебе Христос не освободит тебя. Он пришел к Своим ученикам, бывшим в великом страхе от волнения морского, не в первую, не во вторую или третью, но в четвертую стражу»... (Мф.14:25).

Между многочисленными мыслями, выраженными умудренным духовною опытностию, заметим хотя немногие: «памятуй всегда о Боге, и ум твой сделается небом». «Веруй, что при каждом твоем деле присутствует Сам Бог». «Если простираешь руку к работе, то пусть язык поет, а ум молится, потому что Бог требует, чтобы мы всегда памятовали о Нем».

«Терпи скорби, потому что в них, как розы в терниях, растут и воспитываются добродетели». «Наследникам Евы необходимо страдать; но когда перенесем скорби с благодарением, то клятва обращается для нас в благословение»...

Две из трех икон Богородицы, написанных св. Евангелистом Лукою и удостоившихся благословения Самой Владычицы, именуются милостивыми, потому что Богоматерь изображена на них умоляющею Сына Своего Иисуса Христа о помиловании нас грешных. Одна из них, на которой Пресвятая Дева изображена держащею Единородного с правой стороны, для отличия от другой иконы, на которой Божия Матерь представлена без Сына Своего, называется Милостивая Еиккская (η Ελεουσα του Κυκκου), от горы на Северо-западной стороне Кипра, называемой Коккос или Киккос. Поэтому, вероятно, и надписано на серебряной ризе сей иконы, устроенной В 1576 году: Κυκκιοτισσα (Киккиотянка).

Первоначально, как свидетельствует предание, сии три иконы посланы были божественным Лукою в Египет, может быть к Назареям, благочестивым христианам, жившим там и научившимся прежде всех образу ангельского жития у Евангелиста Марка, как упоминает о том церковный историк Евсевий. Икона Милостивая, после названная Киккскою, долго оставалась в Египте; но впоследствии, по причине возникших там смятений, некоторые христиане вознамерились препроводить ее для сохранения на какой-либо остров и, благоговейно взяв на корабль, отплыли в Константинополь. Здесь св. икона поставлена была в царских чертогах и пребывала до времен императора Алексия Комнина (1082–1118). По чудесном исцелении дочери его, он, исполняя обет свой – возвратить чудотворную икону на остров Кипр, если дочь его исцелится от болезни, с честию препроводил св. икону в Кипр. Здесь на горе Киккской устроены в честь Богоматери храм от щедрот императора Алексия и при церкви монастырь. Св. икона прославилась многими чудесами. В ее чудодейственную силу веруют не только христиане, но и иноверцы, и притекают к ней отовсюду в болезнях и скорбях.

Икона сия, неизвестно – с какого времени, закрыта пеленою до половины, – с верхнего левого угла до правого нижнего, так что лика Богоматери и лика Божественного Младенца никто никогда не может и не дерзает видеть. Не осмелились на это ни патриарх Антиохийский Сильвестр, ни патриарх Александрийский Косьма, ни архиепископ Кипрский Филофей, жившие в ΧVΙΙΙ в. За дерзновенное приподнимание пелены многие подвергались тяжкому наказанию.