9-е

Добрый плод доброго дерева – Кесарий, младший сын Григория, епископа Назианзского, и благочестивой Нонны, с детства обнаруживал разнообразные блистательные дарования и глубокую любознательность. Будучи достаточно подготовлен домашним образованием, он поступил в Александрийскую школу, где в большем чем где-нибудь совершенстве в то время преподавались те науки, к которым он имел особенное расположение, а именно: медицина, геометрия, математика, астрономия и астрология.

Кесарий окончил блистательно своё образование, и замечательно в нём было то, что «не превозносился он своими знаниями над другими, понимая, что созерцание высочайшей мудрости, святости и блаженства Бога усвояется чистоте сердца, а не проницательности ума или высокой учёности, и особенно же замечательно было в нём то, что он, изучая естественные науки, не исключая и астрологии, извлекал из них только то, что напоминало и влекло к премудрому и всеблагому Творцу мира»¹⁰⁶.

Кончив своё научное образование, Кесарий, на возвратном пути в свой отечественный город встретился в Константинополе с братом своим Григорием. Оба они оставались некоторое время в этой столице Восточной империи, которая не могла не привлечь их внимания своим богатством, великолепием и другими предметами, достойными внимания просвещённого человека. Вскоре и сами они обратили на себя внимание своей высокой учёностью. Особенно же Кесарий получил вскоре такую славную известность, что ему предложены были отличия в обществе, знатное супружество и место в сенате. Даже отправлено было к отсутствующему тогда императору Констанцию прошение о том, чтобы он почтил и украсил свою столицу первым из учёных, отличным в знании философии и других наук, имея Кесария у себя врачом и гражданином. «Но я, – говорит Григорий, – во всём уважаемый и высоко ценимый Кесарием, превозмог; я убедил его исполнить мольбу родителей, свой долг к отечеству, а также и моё желание; убедил продолжать путь, и притом, вместе со мной, предпочесть меня не только городам и народам, почестям и выгодам, которые отовсюду уже обильно лились к нему или льстили надеждой, но едва и не самому государю и его приказаниям»¹⁰⁷.

Таким образом, после многолетнего отсутствия Григорий и Кесарий возвратились домой. – Здесь, конечно, первой заботой для родителей их и главным собственным желанием их было немедленно принять св. крещение, «чтобы теснее соединиться с Христом, Которому они готовились принести в дар все чувства сердца и все богатства ума». Это святое желание их было немедленно исполнено. –Затем братья, превосходно подготовленные к общественной деятельности, пошёл каждый по своему пути, сообразному с умственным и душевным расположением. Кесарий призван был ко двору императора Констанция и состоял при нём в звании первого врача.

В ноябре 361 г. Констанций умер. После него вступил на престол Юлиан и, как только захватил в свои руки власть императорскую, немедленно отрёкся от христианской веры, которой держался до сих пор по крайней мере по наружности, открыто объявил себя врагом христианства и начал употреблять свою власть на то, чтобы восстановить идолопоклонство и привести в запустение христианские храмы. – Чтобы расположить в пользу язычества и придать ему больше авторитета, Юлиан старался привлечь на его сторону знаменитейших из христиан и ради достижения этой цели не пренебрегал никакими средствами. В это время, следовательно, было столько же опасно для чистоты веры, сколько и неприятно христианину оставаться при императорском дворе, в какой бы должности он ни стоял. Несмотря на это, Кесарий оставался при Юлиане, потому что, увлечённый сначала привязанностью к нему, он ещё не распознал его хитрости и лукавства. Но брат его Григорий, который ещё в бытность свою в Афинах, одновременно с Юлианом, проницательным своим умом разгадал личность его и тогда же предсказывал, чего должна ожидать от него святая Церковь, был огорчён пребыванием Кесария при дворе Юлиана и потому убеждал его скорее оставить двор нечестивого царя и тем прекратить соблазн, который он подавал своим примером другим христианам, одних располагая снисходительно смотреть на действия Юлиана, а другим подавая повод к осуждению его самого. «Довольно нам было стыда за тебя, – писал он Кесарию, – не говоря уже о себе и о том, каким беспокойством и, позволь даже сказать, страхом преисполнил нас слух о тебе; желал бы я, чтобы ты, если бы это было возможно, сам послушал, что говорят о тебе и о нас другие, сколько ни есть нам знакомые, если только они – христиане: «и епископский сын ныне уже в службе, домогается мирских чинов и славы, уступает над собой победу корыстолюбию, потому что ныне всё воспламенено страстью к деньгам, и для них люди не щадят души своей, а ни мало не поставляют для себя и единственной славы и безопасности и обогащения в том, чтобы мужественно противоборствовать времени и поставить себя как можно дальше от всякой нечистоты и скверны! Как теперь епископы уговорят другого не увлекаться временем, не оскверняться общением с идолами; как теперь наказывать проступившихся в чём ином, когда сам епископ не смеет сказать слова, по причине случившегося у него в доме». С каким же, ты думаешь, расположением принимаем эти слухи мы, решившиеся служить Богу и признавшие единственным благом устремлять взор к будущим надеждам? Отца нашего, который очень огорчён слухами и которому от этого сама жизнь в тягость, утешаю ещё я и ободряю несколько, ручаясь за твой образ мыслей... А мать наша, если услышит о тебе что-нибудь такое (а до сих пор ещё удаётся скрывать это от неё), будь уверен, что впадёт в скорбь безутешную... Поэтому, если сколько-нибудь уважаешь себя и нас, придумай для себя что-нибудь лучше и более надёжное. Притом не вижу, какого ещё времени ждать нам, чтобы ты устроил жизнь свою, если пропустил настоящее. А если держишься прежнего образа мыслей и, чтобы удовлетворить своему стремлению, всего для тебя мало, то не намерен я говорить что либо неприятное, а предскажу только и засвидетельствую, что необходимо одно из двух, или, оставаясь искренним христианином, принять на себя самую униженную долю христианина и действовать несоответственно своим достоинствам и надеждам, или, желая чести, потерпеть вред в главнейшем, и участвовать если не в огне, то в дыме»...¹⁰⁸.

Кесарий, действительно, не избежал испытаний со стороны Юлиана, ухищрявшегося всеми мерами привлечь на свою сторону такого талантливого и высокообразованного человека, но каким образом послужили эти испытания только во свидетельство твёрдости и непоколебимости его христианских убеждений, можно видеть из следующих слов святого Григория, сказанных в похвалу своему брату: «какое тупоумие, – восклицает Григорий, – и даже безумие – надеяться, что можно уловить Кесария, моего брата и сына таких родителей! Да позволено будет продлить слово и насладиться повествованием, как услаждались присутствовавшие при этом чудном деле! Доблественный муж, оградившись знамением Христовым и вместо щита прикрывшись великим словом, предстоит перед сильным по оружию и великим по дару слова, не теряет твёрдости, слыша льстивые речи, а является как борец, готовый подвизаться словом и делом против сильного в том и другом. И так поприще открыто; вот и подвижник благочестия! С одной его стороны Подвигоположник Христос, вооружающий борца Своими страданиями, с другой – жестокий властелин, то обольщающий приветливыми очами, то устрашающий обширностью власти. И зрителей также два рода: одни остаются ещё в благочестии, другие увлечены уже властелином; но и те, и другие внимательно наблюдают, какой оборот примет дело; и мысль, кто победит, приводит их в большее смущение, нежели самих ратоборцев. Не убоялся ли ты за Кесария, не подумал-ли, что успех не будет соответствовать ревности? Но не сомневайтесь, победа со Христом, победившим мир... Кесарий решил все словоухищрения его, отверг скрытые и явные обольщения, как детские игрушки, и громко возвестил, что он – христианин и будет христианином; однако же, царь не удалил его от себя совершенно. Ему сильно хотелось пользоваться и хвалиться Кесариевой учёностью» ...¹⁰⁹.

Однако же, Кесарий, вскоре после этого столкновения с Юлианом, оставил его двор и возвратился на родину; здесь оставался он до смерти царя-богоотступника. Но, как только взошёл на престол Иовиниан, он снова был приглашён ко двору и восстановлен в прежнем звании и должностях с особенными почестями. Смерть Иовиниана не изменила его положения. Валент также ценил его достоинства и заслуги и, чтобы поставить Кесария на путь высших почестей, он дал ему звание квестора или хранителя царских сокровищ в Вифинии. Во время его пребывания в Никее, главном городе этой области, было в 368 г. страшное землетрясение; почти все жители погибли под развалинами своих жилищ. Один из немногих спасся Кесарий, выйдя невредимым из-под развалин своего дома. По этому поводу брат его Григорий написал ему следующее письмо: «для людей благомыслящих и страх не бесполезен... даже скажу – прекрасен и спасителен. Хотя и не желаем себе, чтобы случилось с нами что-нибудь страшное, однако же вразумляемся случившимся, потому что душа страждущая близка к Богу, и у всякого избегнувшего опасности сильнее привязанность к Спасителю. Поэтому, не станем огорчаться тем, что участвовали в бедствии, а напротив того, возблагодарим, что избежали бедствия, и не будем перед Богом инаковы во время опасностей, а инаковы после опасностей... Но живём ли на чужой стороне, ведём ли жизнь частную, отправляем ли общественную службу, – одного будем желать: последовать Тому, Кем мы спасены, и принадлежать к Его достоянию, немного заботясь о том, что малоценно и пресмыкается на земле. И тем, кто будет жить после нас, оставим такое после нас повествование, которое бы много служило к славе нашей, а много и к пользе душевной. Но это и есть урок самый полезный для многих, что опасность лучше безопасности и бедствия предпочтительнее благоденствия. Если до страха принадлежали миру, то после страха стали принадлежать Богу... Обо мне будь уверен, что усердно желаю и всего более молюсь – устроить нужное к твоему спасению и поговорить о том окончательно»¹¹⁰.

Святым словам Григория соответствовало такое же настроение души брата его Кесария, и вскоре, отвратясь от всего, что мир считает привлекательным, он посвятил себя служению единому Богу. Но земная жизнь его была непродолжительна. Вскоре после землетрясения он тяжко заболел и скончался. Останки его были перенесены и погребены в Назианзе. Брат его Григорий почтил его надгробным словом¹¹¹.

Изложив его прежде, можно дополнить его подробностями, характеризующими в особенности личность Кесария: – «рассмотрим ещё и то, – говорит Григорий, – Кесарий не будет начальствовать, но и у других не будет под начальством; не станет вселять в иных страха, но и сам не убоится жестокого властелина, иногда недостойного, чтобы ему начальствовать, не станет собирать богатства, но не устрашится и зависти, или не повредит души несправедливым стяжанием и усилием присовокупить ещё столько же, сколько приобрёл. Ибо таков недуг богатолюбия, что не имеет предела в потребности большего и врачует себя от жажды тем, что непрестанно пьёт... Кесарий не сложит новых речей; но за речи не будет в удивлении; не будет рассуждать об учении Гиппократа, Галлена и их противников, но не станет страдать и от болезней, из чужих бед собирая себе скорби; не будет доказывать положений Евклида, Птоломея и Герона, но не станет и сетовать о надмевающихся без меры невеждах; не станет показывать своих сведений в учении Платона, Аристотеля, Пиррона, Демокритов, Гераклитов, Анаксагоров, Клеаноов, Епикуров и ещё не знаю кого из почтенных стоиков или академиков, но не будет и заботиться о. том, как решить их правдоподобия. Нужно ли мне упоминать и о чём-либо другом? Но что, конечно, всякому дорого и желательно: у него не будет ни жены, ни детей. Зато и сам не станет их оплакивать, ни ими не будет оплакиваем; не останется после других и для других памятником несчастия. Он не наследует имения, зато будет иметь наследников, каких иметь всегда полезнее и каких сам желал, чтобы переселиться отсюда обогащённым и взять с собой всё своё. И какая щедрость! Какое новое утешение! какое великодушие в исполнителях! Услышана весть, достойная общего слышания, и горесть матери истощается, прекрасным и святым обетом – всё, что было у сына, всё его богатство отдать за него в погребальный дар и ничего не оставлять ожидавшим наследства. Уже ли и сего недостаточно к утешению?»¹¹².

Сам св. Григорий имел однако же очень много причин сильно скорбеть о смерти Кесария, так как сверх боли утраты любимого брата на нём одном остались все заботы по управлению имениями своих родителей и Кесария, наследство после которого было назначено на дела благотворительные. Кесарий умирая говорил: хочу, чтобы всё моё досталось нищим. – «Как скоро умер он, – говорит св. Григорий о Кесарии, – один я терплю скорби и горести. Из имения, каким владел брат, иное поглотила разверзшаяся земля, когда и сам он был покрыт развалинами Никеи, а иное демон предал расхищению руками негодных людей... О Кесарий мой! И досточтимое имя! – прибавляет он, – как утренняя звезда блистал ты при царском дворе, занимая первое место по мудрости и кроткому нраву, имея у себя многих сильных друзей и товарищей; для многих изобретал ты врачевства от тяжких телесных недугов; многих своими благодеяниями избавлял от нищеты; но теперь ты умер и насытил многих псов, которые отовсюду обступили меня и лают»...¹¹³.

Это были люди, которые, по выражению св. Василия Великого, принявшего и в этом случае дружеское участие в положении св. Григория, «не боялись Бога, а может быть и вынужденные великостью бедствия, напали на него под предлогом, что Кесарий брал у них деньги. Убыток ему не тяжёл, – продолжает говорить Василий о друге своём Григории¹¹⁴, – потому что издавна научился он ни во что ставить богатство», – но так как окружавшие Кесария перед его смертью недобросовестно воспользовались большей частью его имущества, то Григорию пришлось иметь много «оскорбительных и несносных беспокойств» при исполнении завещания его брата со стороны ложных заимодавцев Кесария, от каковых и просил св. Василий магистра Софрония защитить его кротчайшего и смиреннейшего друга...

Воины, за исповедание Христа пострадали при Ликинии в Севастии Армянской, в 320 году. Василий Великий в похвальном им слове говорит, что они осуждены были пробыть ночь под открытым небом около города в озере, покрывшемся льдом по причине зимнего времени и северного ветра, что страж видел небесные силы, раздававшие венцы и оставившие не награждённым одного, который оставил свой подвиг, и что страж заменил его, что мать одного юноши, едва дышащего мученика, сама положила его на колесницу, на которой везли прочих на сожжение, что святые кости их брошены были в воду, что в его время (т. е. лет через тридцать после кончины их) все прибегали в молитвах ко святым и что они действительно подавали просимое, являясь все вместе, и что мощи их находятся во многих местах. Григорий Нисский написал многие слова на 40 мучеников, говоря, что хотя сожжены тела их, но оставшееся от огня разделено по всей земле, чтобы каждая область получала от них благословение, что он сам имеет частицу святых мощей их и положил тела своих родителей около мощей сих войнов. В Константинополе Бог прославил их особенно при царице Пульхерии, которой во сне явился св. мученик Фирс (14-го декабря) с 40 мучениками. Первый говорил о скрытых в Константинополе мощах св. мучеников, и они действительно открыты были при гробе диакониссы Евсевии в двух серебряных ковчегах, которые, по её завещанию, положены были в возглавии гроба её. Созомен историк и очевидец пишет: «возданы мученикам приличные почести и совершён в честь их крестный ход с псалмопением, при котором и я присутствовал». Это было около 438 года.

Благоговея к памяти св. 40 великомучеников, совершаемой всегда в Четыредесятницу, православная Церковь постановила совершать в день преставления их литургию, облегчать пост и тем день этот делать торжественнее.

В Паремиях при Богослужении в день четыредесяти великомучеников Церковь произносит – в первой о тех, которые засвидетельствуют, говорит Господь, яко. Аз есмь: прежде Мене не бысть ин Бог, и по Мне не будет (Ис.43:9–14). Таковыми свидетелями были все мученики, которые на Греческом языке действительно называются свидетелями (μαρτυρες). Во второй – о блаженной кончине праведных. Праведных души в руце Божией, и не прикоснется их мука. Ибо пред лицем человеческим аще и муку приимут, упование их безсмертия исполнено. Вмале наказами бывше, великими благодетельствовани будут. Яко злато в горниле искуси их, и яко всеплодие жертвенное прият я (Прем.3:1–9). В третьей также говорит о духовном блаженстве праведников по смерти, причастниками которого будут и все святые мученики. В утреннем Евангелии Церковь благовествует о благодати Божией, которая будет наставлять и укреплять проповедников и исповедников Христовой веры. Прилучится вам во свидетельство. Положите убо на сердцах ваших, не прежде поучатися отвещавати: Аз бо дам вам уста и премудрость, ейже не возмогут противитися или отвещати вси противляющиися вам (Лк.21:12–19). Чтение Апостола вещает, что страдания, посылаемые и попускаемые от Бога, суть знамения любви Божией, да причастимся святыни Его (Евр.12:1–10). Евангелие литургийное благовествует о звании ко спасению и о награде подвизающимся, по милости Божией (Мф.20:1–20).