К новому столетию

Вступаем в новое столетие нашей академической ученой и учебной жизни; вступаем в труд целых поколений и не только в труд, но и в славу их. На нас теперь по-преимуществу сбывается как бы слово Христово: «иные трудящиеся, а Вы в труд их вносите». Да, быль труд многих поколений, есть и слава многих трудившихся в нашей школе, надеемся и труд этот, и слава имен трудившихся всем известны хорошо; об этом говорит уже история нашей школы, надеемся и еще будет говорить об этом, какой-нибудь ученый историк нашей школы¹.

Нам же, входящим теперь в столетний труд и славу нашей школы, нужно и самим приложить труд и умножить оставленный нам капитал и, если Бог даст, умножить или уже во всяком случае не затемнить славу тех, кои украсили своими славными деяниями чело своей и нашей общей духовной матери.

В таких учреждениях, какою является всякая школа, слава и величие их в коллективном труде, в собирательной работе и насколько в этой работе руководятся началами, положенными в основе самой школы, в задачу её жизни, настолько самая смена поколений трудящихся в школе только умножает её богатство, созидает её дух, не нарушая общей печати жизни; постольку, далее, должна производиться и оценка деятельности поколений и отдельных лиц в их созидательной или разрушительной работе. Позволим себе сравнить всякую школу, не нашу только академию, как бы с неугасаемой лампадой, в которую периодически вливают елей для поддержания горения и которая сама обычно бывает источником света, возжигающим новые светильники. Так, именно, начале бытия, а потом поддерживаемый влиянием новой энергии новыми поколениями людей, входящих в школу и в свою очередь возжигающие иные меньшие светильники по тому же роду в лице уходящих поколений. От характера деятельности самих уже входящих поколений зависит, добрый ли елей они вливают в лампаду или настолько нечистый, что лампада начинаем меркнуть и пускает копоть. Вот почему теперь нам, входящим в труд столетних поколений нашей школы, обязанных влить в эту лампаду духовной энергии от себя, вместе с благоговейным поколением памяти усопших тружеников, вместе с любовным вниманием к труду настоящих, необходимо постараться внести свой чистый елей юношеского идеализма, свежие силы духа и святое одушевление, чтобы и в новом столетии наша школа, как светлая лампада, не угасала, а горела все ярче и ярче, умножая величие и славу прошлого. Глубокий духовный смысл труда нашей духовной школы и её вечные задачи понятен и ясен достаточно: они, эти задачи и смысл труда, те же и теперь, что и сто лет назад при самом возникновении школы. То было время общего обновления жизни; оно повеяло новыми запросами и от духовного образования. То, что хотелось иметь от преобразованных духовных школ, хорошо выражено в указе Государя Императора Александра 1-го, от 30 августа 1814 г., в котором им самим изъяснены Высочайшие намерения о воспитании духовного юношества и в котором сделано указание на открытие Московского Учебного Округа. Вот, что говорится в этом указе: «утвердив все, что комиссия духовных училищ мне представила докладом своим 27-го числа, сего месяца, я нужным считаю изъяснить мои намерения о воспитании духовного юношества. Первый учебный курс Александро-Невской Академии окончен, образовавшие учителей для второго курса С.-Петербургского округа и открытия вновь Московского; но я желаю, чтобы комиссия обратила свое внимание, как на сих новообразованных учителей, так и на самые училища, чтобы устроить их в прямом смысле училищами истины. Просвещение, по своему значению, распространение света и, конечно, должно быть того (т. е. света), который «во тьме свети и тьма его не объят». Сего-то света держась во всех случаях, вести учащихся к истинным источникам и теми способами, коими Евангелие очень просто, не премудро учить; там сказано, что Христос есть путь, истина и живот, следовательно, внутреннее образование юношей деятельному христианству да будет единственной целью сих училищ. На сем основании можно будет созидать то учение, кое нужно им по их состоянию, не опасаясь злоупотребления разума, который будет подчинен освящению Вышнему. Я удостоверен, что комиссия духовных училищ, призвав Спасителя в помощь, употребит все свои усилия к достижению цели, без которой истинной пользы ожидать нельзя». Вот, что хотелось иметь от преобразованных духовных училищ; хотелось, чтобы через них и в них познавалась истина Христова и они служили этой истине. Поистине, высокая задача служить Христовой истине! Кто не старался служить ей, кто не лобызал эту истину, кто не страдал за нее!? Ее благовестили Апостолы, ее свидетельствовали своею кровью мученики, ее выстрадали святые духоносные отцы Церкви, ее воплощали в жизни подвижники, ее наследуем и мы и ей призываемся служить. Конечно, нам быть – может не нужно будет проливать за нее кровь, нести гонения и скорби, но все- же она и от нас требует жертв, хотя и в другом роде. Что такое Христова Истина? Она есть прежде всего Сам Христос, единая истина, путь и живот. Для нас эта истина есть, далее, Слово Божие, а Слово Божие по глаголу Самого Слова Воплощенного «есть дух и живот». Итак, кажется, что Христова Истина заключает в себе требование какого-то особого отношения к ней и служение ей особым каким-то путем. Ведь и Апостол Павел говорит, что «духовное востязуется духовно» и душевный человек не может принимать и понимать духовного. Итак, кажется, что служение Христовой Истине требует от нас духовности, какого-то духовного, благодатного (от Святого Духа) настроения, какого-то особого духовного восприятия и духовного видения. Этот метод духовного видения христианину должен быть хорошо известен: он кратко, но ясно выражен в словах Спасителя: «блажении чистым сердцем, яко ты Бога узрятъ». Вот почему оскудение духа благодати, оскудение духовной жизни, её святости и нравственного опыта, как метода для познания Христовой Истины, сочетающей в себе одновременно и неразрывно начала онтологии и гносеологии, всегда сопровождалось упадком духовного творчества; упадком истинного богословия. И наоборот, расцвет духовной жизни, свет духовной праведности и святости, всегда выражался в глубине богословствования и церковного творчества, как это и видим в истории церкви первых веков и в творениях богомудрых отцов и святых подвижников. Всем известны более или менее в истории богословствования и богословской науки разные периоды и разные состояния богословской науки. Известно, конечно, всякому питомцу духовной школы и то, что называется схоластикой в богословии. Совсем не нужно искать этому явлению или направлению в богословии объяснение в чем-либо особенно мудреном, объяснение этому простое: это оскудение духа благодатной жизни, а отсюда и восприятие христианской истины по типу истин человеческих только рассудком и раскрытие этих истин не на почве опыта духовно-нравственной жизни, а только на почве законов логики, выработанными для обычных теоретических положений и научных истин примами рассудочного мышления. И мы знаем, как замерла вся богословская мысль, как прекратилось духовное, истинно богословское творчество, знаем, как животворящие истины христианского вероучения обратились в безжизненные формулы, как святые начала христианской нравственности обратились в правила жизни, как духовная христианская благодатная жизнь превратилась в схему и скелет прописной морали, и даже самая сущность христианства: дело спасение во Христе – в понимании его принизилось и исказилось введением сюда совершенно чуждых ему юридических начал человеческой жизни и греховной человеческой психологии. Да и что мог дать на самом деле духовной истине и сделать для этой истины голый человеческий рассудок, кроме своих мертвых схем?! Он сталь господствовать на том гробе, в котором погребена была духовная жизнь, в котором заключился источник живой воды, который кругом оброс тернями и волчицами страстей и суетных человеческих помышлений и, конечно, доброго родить ничего не мог кроме искажения и опошления высокой святой истины. Кажется и заслуга нашей школы за первое столетие жизни и труда может определиться первее всего, как разрыв цепей схоластики, вязавшей творчество богословской мысли; новая школа, какою явилась и наша духовная Академия, боролась с господством схоластики в богословской науки и, думается, не ошибемся, скажем, что боролась успешно. По крайней мере, то, что называем историческим методом в науке или вернее историко-критическим, это есть преимущественное направление в научной работе нашей Академии.

Пусть опять ученый историк Академии раскроет это обстоятельнее, а мы укажем здесь только имена всем известных работников в этом направлении: Филарета, Горского, Голубинского и пр. Наш святой сыновий долг воздать дань почтения и благодарности этим и другим труженикам нашей родной школы, искавших проявление и приложения в науке живых творческих сил человеческого разума вместо мертвой логомахии. Нужно однако помнить, что та самая живая сила, которая лежит в основе этого нового метода научной работы, разумеется рассудок в его критической самодеятельности, вовсе не выражает в приложении к христианской истины всей полноты средств к её восприятию и уяснению; наоборот, по слову Св. Апостола Павла, он-то, т. е. человеческий разум, и есть по преимуществу разум, «возносящийся на разум Христов». Вот почему и критико-исторический метод, имеющий в себе зачатки рационализма (понятно почему) у худших представителей его, особенно при оскудении живой веры и духовности, всегда способен вырождаться в голый рационализм. Здесь опять та же самая причина, что и в схоластики: оскудение духовной жизни и нравственного опыта жизни, почему и духовное творчество заменяется суррогатом его, т. е. творчеством голого рассудка по принципу только сомнения. Рассудок ставится на место веры, а сомнение делается методом вместо духовного опыта и богословская мысль попадает в узы рационализма и отрицания, горче уз схоластики, горче потому, что в схоластике хранилась все же, хотя и не живая, вера, а здесь зачинается и родится живое неверие. Так это случилось с протестантством; это же угрожает и нам.

Современная научная и популярная протестанская богословская мысль, давно уже отрешившаяся от почвы и духа святоотеческой письменности, изучающая и Слово Божие не столько само по себе, сколько один (выразимся так) переплет Библии, во всем сомневающаяся, запуталась в узах рационализма, оказалась в своего рода Вавилонском плетении и Бог знает, когда она выберется из этого пленения. Конечно, нельзя отрицать пользы в известной степени того рода научной работы, которую делает Запад, но сводить на нее всю богословскую науку и само богословие отожествлять с продуктами протестантской мысли, это, по меньшей мере, было бы странно. Еще вопросы ли на Западе теперь богословие в собственном смысле этого слова и можно ли, употребив все время обучения, например хотя в Академии, на изучение течения западной научной богословской мысли, стать действительно богословами.

Следует почаще вспоминать слова Григория Богослова о том, что нужно для того, чтобы стать богословом. Когда научная работа сводится только к критике текста Писания, к исследованию внешней стороны памятников, к разбору и сочинению разных торий, как это и делается на Западе, выработка цельного православного богословского мировоззрения парализуется, дух жизни, дышащий со страниц Откровения и творений св. Отцов и вводящий душу в светлую атмосферу истинного богословия, минует в этом случае изучающего, и он питается только суррогатом богословия.

Несомненно, благодаря тому, что протестантами забыты духовные сокровища богословствования св. Отцов, и замечается там теперь такой упадок истинной живой богословской мысли. Куда может зайти по этой дороге богословская мысль – угадать не трудно. Когда утеряны критерии истины, и нет уже руководства святоотеческого, блуждание возможно и широкое, и свободное. Неудивительно, что теперь, под влиянием и в угоду современному настроению, насилуется даже святоотеческая мысль для направленных идей социализма. Неудивительно, что личное мнение и личное чисто патологическое религиозное настроение возводится в источник для богословских концепций, и болезненный мистицизм преподносится любителю богословия, как последнее слово научного богословия в виде научных исследований.

В будущем, конечно, можно опасаться и еще худшего, если богословская мысль и работа не возвратятся к тем забытым сокровищам духа, которые способны, как бы живой водой, окроплять сухой скелет богословской науки и ввести в него дыхание, жизни. Это, воистину, будет освобождением из тяжкого плена и вступлением на новый и в то же время на старый путь богословствования. Со всей решительностью и полной определённостью в противовес западному рационализму и нужно теперь говорить о необходимости для нашей школы и богословия пути веры, нравственно развитие и введения в свою личную жизнь духа христианской жизни для того, чтобы уразуметь тайны духовной мудрости и богословствовать. Этот личный опыты должен покоиться на опять святоотеческом, и приобщение себя к этому сонму духоносных отцов, хотя бы мыслю и настроением, есть, есть главное условие для богословствования.

Нам думается, что действительно едва ли возможно богословствовать тому, кто не воспринимает христианство в себе как новую жизнь и не чувствует силы его прежде всего в явлениях и строе своей внутренней личной жизни.

Внешнее изучение христианства, как некой только любопытной и оригинальной теории, или философемы, или как своеобразного исторического явления, так это и на Западе никогда не даст тех результатов, что первый путь. Вот почему всем, именующим себя богословами, по крайней мере, необходимо выполнять недостаток личного нравственного опыта опытом тех, кои воплотили христианскую жизнь в своей личной и богословствовали на этой живого непосредственного опыта духовного богатства, наших предшественников и великой задачи нашей школы – служить Христовой истине – начать решительную борьбу против гнета рационализма с Запада, как прежде наша школа боролась против уз схоластики, тоже пришедшей с Запада. Итак, расторгнем узы его (рационализма) и отвергнем господство его в той области, где, ему не подобает быть. Господство его есть господство смерти духа, есть пустота и оскудение живой веры и благодати Духа Святого. Показатель этого на – лицо: духовное состояние Германии с господством в ней протестантского рационализма, доведшего культурный народ до духовного одичания, до полного попрания не только добрых христианских начал жизни, но даже обычных общечеловеческих так называемых, гуманных начал. Нужно принести рассудок в жертву вере, скепсис и отрицание в жертву духовному опыту своему и церковному из боязни, чтобы и на нас не случилось того, от чего предостерегал Апостол Коринфян, т.е., чтобы «разумы наши не истлели от простоты, яже о Христе», как это случилось при обольщении Евы змием (2Кор.2:3). Нужно твердо усвоить совет Св. Апостола: «аще кто хощет мудръ быти в веце семь, буй да бывает, да премудр будет» (1Кор.3:18); нужно внять голосу и последовать приглашению: «взыщите Бога, и жива будет душа ваша».

Е.О.