Часть 1, Глава 5Часть 1, Глава 7

Период Македонской династии (867-1057)

Глава 6.119 Организация архиепископии св. Мефодия. Всемирно-историческое значение кирилло-мефодиевского вопроса

Путешествие славянских проповедников в Риме и завязавшиеся вместе с этим непосредственные отношения их с Римским епископом сопровождались весьма важными последствиями столько же в личной судьбе их, сколько в истории просвещенных ими христианством народов. Несмотря на усиленные старания исследователей выяснить побуждения, заставившие свв. братьев идти в Рим, или обеспечить основание приглашения их в Рим со стороны папы Николая I, все же этот вопрос в биографии солунских братьев остается и, вероятно, останется неясным. Если и принять как несомненное то, что сообщается в паннонских житьях и в Итальянской легенде, именно, что им было приглашение или приказание явиться в Рим, то нельзя было бы понять, почему же в Риме желали их видеть «как ангелов Божиих». Многое, конечно, объясняется в приеме, оказанном Константину и Мефодию, тем обстоятельством, что они пришли в Рим с мощами св. Климентия, папы Римского, обретенными ими в Херсоне. Отсюда и торжественная встреча за стенами города, которая, однако, должна быть понимаема как религиозная процессия, отсюда их и ласковый прием виновникам большого церковного торжества. Никак не следует забывать, что и в дальнейшем почет и внимание в Риме славянским просветителям объясняется не столько их великими заслугами в деле миссии между славянами, сколько тем, что благодаря их благочестию и святости Римская Церковь имела счастие возвратить себе мощи св. Климентия120.

Но Константин и Мефодий имели ожидать в Риме решения вопроса по делу их проповеди в Моравии. Следует показать, что и самое приглашение их в Рим вызвано было именно как самой их проповедью, так и исключительными условиями, с которыми соединена была проповедь: они читали Евангелие и другие священные книги на славянском языке и совершали богослужение на народном языке новообращенных. [Несмотря на новшества, допущенные проповедниками, которые в Римской Церкви вообще не считались принятыми, папа Адриан II не поставил никаких затруднений ни по отношению к переводу Священного Писания на славянский язык, ни по вопросу о совершении литургий на народном языке славян: согласие и одобрение выражено в такой торжественной форме, какая должна была заставить замолкнуть всех недоброжелателей к делу славянских проповедников. И сами они были обласканы, и ученики их получили посвящение в разные церковные степени]121. Но возникает некоторое сомнение в искренности римской курии по отношению к славянским проповедникам. Если они прибыли в Рим в конце 867 г. или даже в начале следующего года, то для деловых переговоров о потребностях церковной миссии между славянами не требовалось так много времени, сколько на самом деле должны были провести в Риме свв. братья. Случилось, впрочем, неожиданное и прискорбное событие: в феврале 869 г. умер Константин – тот самый из свв. братьев, которому принадлежит обретение мощей св. Климента, открытие славянской азбуки и перевод Священного Писания. В этом совершенно случайном обстоятельстве создалась новая связь с Римом, получился новый мотив для расширения сферы римского влияния на начатое Константином и Мефодием дело проповеди между славянами. Позволительно при этом напомнить, что как раз в это время слишком резко и настойчиво ставился вопрос о расширении сферы влияния как Западной, так и Восточной Церкви на новообращенную славянскую страну и что рядом с церковными притязаниями с запада шло и политическое движение на дунайские области.

Источники дают понять122, что вопрос о погребении св. Константина-Кирилла в Риме был оспариваем Мефодием, который желал отправить его тело в Константинополь, но что латинское духовенство настояло на своем желании оставить его в Риме. Нужно также обратить внимание, что папа оказал Константину Философу исключительное внимание, приказав похоронить его в базилике св. Петра и в своей собственной раке. И спустя немного времени по просьбе Мефодия гроб св. Константина был торжественно перенесен в базилику св. Климента и похоронен «у правой стороны алтаря»123, где почивали и мощи св. Климента. Нельзя не видеть здесь торжественного признания со стороны Римской Церкви высоких заслуг св. Кирилла и желания приобщить его к популярнейшим святыням Римской Церкви. Память о св. Кирилле сохранилась в Риме в связи с базиликой Климента124. Может быть, даже современным и во всяком случае самым древним памятником пребывания свв. братьев в Риме должна быть признана знаменитая икона Петра и Павла, хранящаяся в Ватикане, самое древнее упоминание о которой относится к 1192 г. Икона состоит из двух частей: верхняя представляет апостолов Петра и Павла с кирилловскими надписями и в середине Спаса благословляющего, внизу четыре фигуры небольшого формата: папу, благословляющего склоненного пред ним монаха (обе фигуры в акре), и по бокам две монашеские фигуры с воздетыми молитвенно руками. В этих изображениях нельзя не видеть, по мнению большинства исследователей, славянских просветителей: безбородая фигура изображает Константина, а другая, с бородой – Мефодия. Папа Адриан, поднявший руку над головой склоненного пред ним Мефодия, по всей вероятности, представлен в момент посвящения в епископский сан Мефодия, уже по смерти Константина. Второй памятник находится в базилике св. Климента125. На нем фресковая живопись представляет целую группу: в центре Спаситель, перед ним коленопреклоненные свв. братья, по бокам архангелы Михаил и Гавриил, за ними апостол Андрей и папа Климент126.

Чтобы не возвращаться к затронутому здесь вопросу об отношении римской курии к солунским братьям в 868 и ближайших годах, следует особенно выдвинуть слова Анастасия Библиотекаря, который лично знал Кирилла и Мефодия и не меньше самих греков был посвящен в дела Восточной Церкви. В письме к императору Карлу Лысому, помеченном 8 индиктом, т. е. написанном не позже 875 г., Анастасий ссылается на авторитет св. Кирилла по литературному вопросу в следующих выражениях: «Великий муж и учитель апостолической жизни, Константин Философ, который прибыл в Рим при блаженной памяти папе Адриане и возвратил своей кафедре тело св. Климента, часто говорил...»127 Не может, таким образом, возникать никакого сомнения, что Римская Церковь при папе Адриане руководилась определенным воззрением на миссионерскую деятельность солунских братьев, находя ее полезною в интересах Западной Церкви и считая возможным усвоить ее вполне Римскому престолу.

Почему наступил продолжительный перерыв в деятельности Мефодия, почему долго оставляли его в Риме, не давая ему свободы снова возвратиться к прерванному делу, этого нельзя объяснять желанием тормозить дело христианской миссии между славянами, как это часто высказывается в литературе. Чтобы не относить этого промедления исключительно к неискренности Римской Церкви, достаточно сослаться на происходившие тогда в Моравии политические смуты, которые довели эту страну до крайне бедственного состояния и служили препятствием к продолжению в ней миссионерской деятельности. Укажем на некоторые обстоятельства. Ростислав вообще не жил в мире с франкским государством, и деятельность солунских братьев служила для него средством организовать национальную Церковь без участия немецкого духовенства. Он заручился преданными ему людьми между служилыми мужами немецкого короля и завязал сношения с родственными соседними народами. Вместе с мораванами в 869 г. поднялись чехи, сербы лужицкие и бодричи. Во главе больших ополчений стали Ростислав и племянник его Святополк, союзники моравского князя напали на Баварию и Тюрингию. Немецкий король Людовик заболел и должен был поручить свое войско сыновьям Карломану и Карлу. Успех был, однако, на стороне немцев, которые прошли в глубь Моравии до самой столицы княжества, хорошо защищенного и оберегаемого Велеграда. Немцы отказались от осады и повернули назад, причем им нанесено было славянами несколько поражений в малой войне. Когда было заключено наконец перемирие, начались внутренние смуты в Моравии. Ближайший сосед Ростислава, Карломан, носивший звание герцога Баварии и маркграфа Восточной марки, всех более заинтересованный в ослаблении Моравии, вошел в тайные сношения с племянником Ростислава Святополком и подговорил его свергнуть дядю с престола. Таким образом в 870 г. моравский князь был лишен власти и выдан Карломану, которым он был ослеплен и заключен в монастырь. На место его стал Святополк, но союзник его Карломан стремился к тому, чтобы сделать Моравию зависимой областью и лишить Святополка самостоятельности. Следствием этого были новые смуты, которыми воспользовался Карломан, завладел Моравией и разграбил государственную казну и княжеские сокровища в Велеграде128. Изложенные обстоятельства вполне объясняют, почему славянским просветителям нельзя было возвратиться в Моравию, которая все это время была жертвой войны и внутренней смуты; притом же и сам Ростислав, при котором начато было дело просвещения Моравии, потерял власть, племянник же его имел совсем иные взгляды на дело Кирилла и Мефодия. С другой стороны, нужно принять в соображение и формальные трудности, которые соединялись с вопросом о продолжении проповеднической деятельности между славянами.

Со времени вступления солунских братьев в сношения с Римом начатое ими дело становилось, вследствие благожелательного к нему отношения Римского престола, предприятием собственно Римской или во всяком случае Западной Церкви. Но для присвоения его Западной Церкви в том особенном, боевом относительно Константинопольского патриархата смысле, какой установился на практике к 869–870 гг., необходимо было считаться с тогдашним реальным положением политических влияний на Балканском полуострове и в особенности с церковными притязаниями как специально Римской, так в частности Германской Церкви. Уже и Моравия, хотя она не успела еще в занимающее нас время войти непосредственно в сферу политического влияния Западной империи, в церковном смысле составляла принадлежность немецкого епархиального церковного управления, как это по крайней мере доказывали в IX в. немецкие епископы. Тем более строго ставились церковные притязания в тех областях, где сделаны были уже некоторые реальные завоевания со стороны латинского духовенства и где были начатки церковной организации. Итак, в Моравии пока не было места для деятельности св. Мефодия, да и в другой стране могли встретиться препятствия формального характера.

Наступил очень важный момент, когда папа решился дать св. Мефодию другое назначение и вместе с тем открыть ему широкую перспективу. Только жизнеописателем Кирилла отмечена подробность, что свв. братья на пути в Рим посетили паннонского князя Коцела, имевшего свое пребывание в Мосбурге близ Балатонского озера. Теперь в 870 г. этот самый князь обратился к папе с просьбой прислать ему Мефодия для проповеди и для устройства богослужения на славянском языке. Как бы ни было само по себе малозначительно это обстоятельство в жизни св. Мефодия, но оно выдвинуло его на высокую, можно сказать, мировую роль и придало политический характер всему просветительному делу. Коцел, приняв с честию проповедника, выразил неудовольствие, что папа не дал Мефодию духовного авторитета и не посвятил его в епископский сан, каковой давал бы ему каноническое право самостоятельно управлять всей областью Коцела. Его настойчивое ходатайство было принято во внимание, и в следующем году Мефодий был посвящен в архиепископы Моравии и Паннонии. Это и было громадным политическим и церковным делом, на которое Римская Церковь могла решиться не скоро и не без всестороннего обсуждения предпринимаемого шага. Как бы ни судить о мотивах, вызвавших Рим на эту уступку, историк не может не признать, что учреждением архиепископии, объединявшей в церковном управлении большинство южных славян единством церковной власти и богослужебного языка, создавалась основа для церковной особности славянского мира и что от этого церковно-административного акта получает исходную силу кирилло-мефодиевский вопрос.

Вот почему ближайшие обстоятельства, стоявшие в связи с назначением Мефодия архиепископом на паннонскую кафедру, составляют предмет непрекращающихся литературных состязаний, с течением времени находящих себе новую пищу не в новых материалах, которых весьма мало, а в горячих симпатиях и антипатиях писателей. И прежде всего подвергаются сомнению и критикуются основные источники. В самом деле, грамота папы Адриана, сохранившаяся только в славянском переводе в жизнеописании Мефодия и надписанная: «Ростиславу, Святополку и Коцелу», составляющая ключ всего вопроса, до самого последнего времени служит специальной темой, в постановке которой расходятся ученые, одни стоя за подлинность грамоты, другие считая ее подложной129. В связи с отношением писателя к грамоте Адриана II необходимо стоит в зависимости взгляд его на грамоты Иоанна VIII и вообще на всю постановку вопроса об отношении Римской Церкви к делу солунских братьев. Ближайше ставится вопрос о том, когда папа разрешил св. Мефодию совершение литургии на славянском языке, а разрешение этого вопроса слишком близко касается оценки вообще отношения Рима к просвещению славян. Близко к этому основному вопросу стоит другой: в епископском или в священническом только сане отправлен был Мефодий к Коцелу? Не вступая здесь на путь полемики, мы отправляемся в изложении дальнейших фактов из того положения, что Римская Церковь в первые годы непосредственного соприкосновения с славянскими проповедниками оказывала им особенное внимание и готова была делать значительные уступки против установившихся в практике ее обычаев. К этому частию побуждала ее и неудача в сношениях с Болгарией, так как неуступчивость и настойчивость Римского престола привела Богориса-Михаила к мысли склониться на сторону Константинопольского патриархата, но что всего важнее, это то, что занимающие нас события должны быть изучаемы с точки зрения политической и церковной борьбы двух империй и двух Церквей. Патриарх Фотий в это именно время занимался разработкой вопроса о заслугах Восточной Церкви в деле христианской миссии между славянскими народами; именно тогда была им составлена и послана энциклика Восточным Церквам с обвинениями против Западной Церкви: разве не должна была Римская Церковь считать особенно счастливым и благоприятным обстоятельством, что присвоением себе дела солунских братьев она могла нанести большой удар притязаниям Константинопольского патриархата и положить вместе с тем пределы сфере влияния Византии. С этой точки зрения находящееся в Паннонском житии Мефодия распоряжение папы Адриана имеет свое оправдание и прекрасное объяснение.

По всей вероятности, в самом конце 869 г., если не в начале следующего года, Мефодий был отправлен в Паннонию к князю Коцелу с грамотой на имя Ростислава, Святополка и Коцела, в которой изложена и политическая задача миссии, и исключительные уступки с точки зрения церковной администрации и канонических правил.

«До нас дошли слухи, – писал папа, – что вы со всем тщанием ищете спасения и что просили учителя не только у нашего престола, но и у царя Михаила. И он послал вам, так как мы не успели этого сделать, философа Константина с братом. Они же, принимая во внимание, что ваша область принадлежит к апостольской кафедре, согласно канонам, явились к нам и принесли мощи св. Климента. И вот мы по размышлении решились послать к вам сына нашего Мефодия, посвятив его в священный сан вместе с его учениками. Это муж совершенного разума и правой веры, он будет проповедовать у вас, как вы желали, на вашем языке и совершать все богослужения, не исключая литургии и крещения, на славянском языке, как это начал по Божией благодати и по молитвам св. Климента Константин Философ».

Давая далее общее разрешение в том же смысле и для будущих проповедников, папа сделал ограничение лишь по отношению к чтению Апостола и Евангелия на литургии в том смысле, чтобы сначала читался латинский текст, а потом славянский перевод. Деятельность св. Мефодия в Паннонии была весьма кратковременна. Можно догадываться, что она встретила препятствия и затруднения со стороны других проповедников и бывших в стране духовных лиц, почему Коцел отправил св. Мефодия в Рим с просьбой дать ему сан епископа и организовать независимое церковное устройство в его стране. Подробностей о ходе этого дела нигде не сохранилось, но нужно допустить, что уже в 870 г. папа посвятил Мефодия в епископский сан и вместе с тем дал ему права и привилегии Паннонской архиепископии. Это есть кульминационный факт в жизни св. Мефодия, и потому выяснение его представляет особенный исторический интерес.

Паннонский архиепископ по прибытии в область Коцела оказался на первых же порах своей деятельности в чрезвычайно странном положении. Несмотря на формальное право, присущее ему вследствие распоряжения Римского престола, и вопреки всем привилегиям, за ним торжественно признанным, он оказался в глазах местной власти, бывшей там до его прибытия и, бесспорно, принимавшей участие в просвещении страны христианством, неизвестным самозванцем, вступившим в чужую епархию и совершающим незаконные действия. Дабы выяснить это обстоятельство, сопровождавшееся тяжелыми последствиями для св. Мефодия, нужно принять в соображение, что область, вошедшая в пределы архиепископии Мефодия, не была совершенно свободной в церковном отношении, что учреждением Паннонской епископии собственно восстановлялось прежнее церковное учреждение и до некоторой степени нарушались те церковные границы и установления, которые стали входить в жизнь со времени распространения на придунайские области власти Каролингов. Но рядом с этим формальным затруднением выдвигалось гораздо более существенное и совершенно новое в практике Западной Церкви: допущение народного языка в богослужении. Значение этих вопросов в деятельности св. Мефодия прекрасно выдвигается в официальном документе, составленном немецким духовенством не позже 873 г. и назначенном для подачи императору или папе130. С этим документом нужно основательно ознакомиться.

Записка об обращении в христианство баварцев и хорутан, имеющая специальный интерес и для славянской истории вообще, задается целью доказать на основании исторических фактов право немецкой Зальцбургской архиепископии на духовную власть в Паннонии и вместе с тем незаконность назначения епископа Мефодия в эту область. Из этого видно, что главным образом этот документ направлен против распоряжения папы, организовавшего архиепископию без ведома Зальцбургского архиепископа, которому якобы принадлежала Паннония. Время составления записки определяется следующим местом:

«С той поры, как по воле государя императора Карла жители Восточной Паннонии стали управляться зальцбургскими епископами, до настоящего времени прошло 75 лет».

Полагая, что автор ведет счет с 798 г., когда любимец Карла епископ Арно был назначен в эту страну с епископскими полномочиями, составление записки следует относить к 873 г.

«Во весь этот период, – продолжает составитель записки, – ни один епископ не имел духовной власти в этой пограничной земле и ни один чужеземный пресвитер не смел более трех месяцев исполнять в ней церковные требы, не представив предварительного увольнения от своего епископа».

Нельзя не признать за этим документом важного исторического значения, ибо в нем собраны сведения из истории Паннонии, каких нельзя теперь найти в других источниках. Любопытно, между прочим, что автор начинает свой рассказ с прибытия к хорутанам Само и его княжения; с конца VIII в. его сведения становятся подробней, и в особенности выдвинуто участие зальцбургского духовенства в просвещении страны христианством. Последним архиепископом упомянут Адальвин, о котором прибавлено, что он непосредственно и лично предполагает управлять славянскими землями131. Ввиду всех этих обстоятельств назначение епископом Мефодия затронуло исконные права немецкого духовенства, которое не могло долее держаться в Паннонии и принуждено было уступить место тому духовенству, которое поставил Мефодий и которое начало отправлять богослужение и учить на славянском языке.

Прежде чем отмеченные сейчас факты доведены были до сведения светских и духовных властей и прежде чем принято было какое-либо решение по возникшему со стороны Зальцбурга протесту, местоблюститель архиепископа Адальвина архипресвитер Рихбальд, находя свое положение совершенно невозможным, удалился в Зальцбург и поставил свое духовное начальство в известность о происходящем в Паннонии. Здесь немедленно приняты были более чем решительные меры непосредственно против Мефодия. Не считаясь с волей Римского епископа, не признавая за Мефодием никакого канонического права на епископские действия и относясь к нему, как к самозванцу, Зальцбургский архиепископ в ноябре 870 г. пригласил его в Регенсбург пред духовный Собор для суда. Что происходило на этом Соборе и по каким основаниям св. Мефодий был признан преступником и присужден к темничному заключению, в котором содержался два с половиной года, об этом мы ничего не знаем, кроме краткой заметки в житии Мефодия. У него, по-видимому, требовали отчета, на каком основании он проповедует «в нашей» области; ответ его заключался в следующем: «Если бы я знал, что это ваша область, я бы не пошел в нее, но так как это область св. Петра, то мне не в чем оправдываться перед вами».

Период содержания св. Мефодия под стражей «в Швабии» до конца 873 г. составляет и в каноническом, и в дипломатическом отношении наиболее невыясненный вопрос. Почему Римский епископ не оказал надлежащего содействия архиепископу Мефодию; почему те славянские князья, в землю которых назначен он был архиепископом, не заступились за него с той энергией, которая требовалась положением дела? Нельзя, наконец, скрывать и того, что Мефодий и мог и должен был искать поддержки у царя и Константинопольского патриарха. Ввиду полной беззащитности, в которой оказался посвященный папой Адрианом в архиепископы Паннонии и Моравии славянский проповедник, возбуждается множество второстепенных вопросов по отношению к занимающему нас эпизоду, в решении которых нельзя прийти к бесспорным данным. И прежде всего, как относиться к учреждению Паннонской архиепископии? По дальнейшему ходу дела следует думать, что с вопросом о возобновлении Паннонской епископии, с епископской кафедрой в Среме (Sirmium), соединялась мысль о непосредственном подчинении Паннонии Римскому престолу. По церковному преданию Западной Церкви, апостол Андроник, один из 70, был насадителем христианства в придунайских областях и первым епископом Сремско-паннонским – в IV в. Паннонская епископия распространилась на весь Иллирик. Но в эпоху движения гуннов и авар христианство погасло в этих странах, и об епископии было забыто. Ясное дело, что здесь сталкивались интересы Римской Церкви с правами Зальцбурга: интересы Рима поддерживались преданием, права Зальцбурга основывались на исторических конкретных фактах, против которых мог, впрочем, возражать Константинопольский патриархат на основании распоряжения Льва Исавра о церковном Иллирике. Пока продолжалось управление Римской Церковью Адриана II, Мефодию, несмотря на его жалобы и донесения, не было оказано из Рима помощи. По смерти его 12 декабря 872 г., с вступлением на папский престол Иоанна VIII, отношение Рима к Паннонскому архиепископу радикально изменилось.

Судить о причинах, которые бы объясняли такое странное отношение немецкого духовенства и самого Римского престола к судьбе Мефодия, два с половиной года томившегося в заключении, мы лишены всякой возможности. Читая краткое известие об этом в житии Мефодия, что «его сослали и держали в заключении, пока не узнал апостолик и не послал на них клятву, запретив им богослужение, пока его держат», можно бы думать, что подобное слишком безучастное отношение к важнейшему в жизни Мефодия событию не может принадлежать преданному ему ученику, а представляет собой чужую вставку, но самый факт засвидетельствован бесспорными официальными документами папской канцелярии. Преемник Адриана был хорошо ознакомлен с вопросом о Паннонской архиепископии, так как занимал значительную должность при Церкви еще при Адриане II и был весьма заинтересован в том, чтобы новообращенные славянские земли, Моравию и Паннонию, во что бы то ни стало удержать в непосредственном подчинении Римской кафедры. Таким образом, в первые месяцы 873 г. дело св. Мефодия обратило на себя внимание нового папы и вызвало ряд писем и распоряжений, которыми документально подтверждается и иллюстрируется то, что кратко и сухо изложено в Паннонском житии.

Папа принял ряд весьма энергичных мер, чтобы выяснить дело о Паннонском архиепископе. Прежде всего он объяснил Людовику Немецкому, в области которого находился Зальцбургский архиепископ, всю неосновательность притязаний немецкого духовенства на Паннонию.

«Многие разнообразные и очевидные указания могли бы заставить твою мудрость убедиться, что Паннонская епархия издревле составляет привилегию апостольской кафедры. Военные смуты помешали некоторое время посылать туда епископов... но права святой Римской Церкви неотчуждаемы, их не изменяет время и не уничтожает никакое деление государств, да и самые римские законы в церковных делах устанавливают давность во 100 лет»132.

Король не хотел ссориться с папой из-за притязаний баварского духовенства и предоставил ему полную свободу в устроении Паннонии. Таким образом, протест баварского клира, выразившийся в самовольных его действиях, был строго осужден высшим церковным авторитетом. Сделав распоряжение об освобождении Мефодия, папа приказал архиепископу Адальвину восстановить Мефодия в его церковных правах, а светским властям рекомендовал его как достойного заместителя Паннонской кафедры. В высшей степени любопытна отправленная папой булла славянскому князю Мутимиру, в которой ему рекомендуется «по примеру предков возвратиться к подчинению Паннонской кафедре и епископу Мефодию оказать пастырское почтение»133. Какое серьезное значение приписывал папа занимающему нас вопросу, видно из инструкции, данной легату, епископу Павлу Анконскому, отправленному для устройства церковных дел в Германии и Паннонии. Содержание этой инструкции знакомит с общим взглядом на дело, который папский легат должен был проводить в своих сношениях с официальными учреждениями и лицами. Между прочим, здесь выставляется положение, что апостольский престол имеет издавна право на посвящения и административные распоряжения по всему Иллирику, что сроки не имеют значения для тех областей, которые подвержены варварским вторжениям. По отношению к архиепископу Паннонии легату даются специальные наставления. Он должен в сношениях с епископами Зальцбургским, Пассавским и Фрейзингенским, которые участвовали в осуждении Мефодия, держаться того положения, что назначен для восстановления на кафедре Мефодия, лишенного свободы в течение трех лет, а не для суда и что на основании декреталий его следует сначала восстановить в епископском сане, а затем привлечь к отчету, дабы через полтора года, облеченный правами, он мог приступить к решению своего дела134.

«В случае, если бы Адальвин с Германрихом захотели привлечь нашего епископа к суду, – продолжает инструкция, – скажи им: вы, не имея канонических оснований, осудили епископа, назначенного апостольским престолом, посадили его в темнику, подвергали заушениям, лишили права совершать священные службы и три года держали в удалении от кафедры, хотя он в течение этого времени неоднократно обращался к апостольскому престолу письменно и чрез послов. Вы не имели права составлять Собор для суда над епископом, но вы упорно старались этого не признавать и ныне притворяетесь, что ищете судебного следствия помимо апостольского престола, между тем я получил миссию на тот конец, чтобы, наложить на вас запрещение совершать священное служение на столько времени, сколько по вашей вине был удален от епископского служения тот достопочтенный муж, а он, с другой стороны, столько времени имеет право пользоваться вверенной ему епископией без всяких хлопот и беспокойства, сколько по вашей вине он находился в удалении. Затем вы можете явиться пред апостольский престол, который рассудит вас. Когда произойдет спор между архиепископами и не будет соглашения, нет другого суда над ними, как суд патриарха. Не следует пользоваться никаким предлогом, чтобы тебе или брату Мефодию не посетить Святополка, хотя бы то возбраняли названные епископы и стали делать неприятности».

Приведенные черты наказа легату Павлу Анконскому бросают много света на отношение Римского престола к делу св. Мефодия и еще более заставляют пожалеть, что Паннонское житье в этом столь важном обстоятельстве оказывается таким кратким и несообщительным. Самым значительным фактом следует признать то, что папа, не одобряя самовольных распоряжений баварских епископов и поручив своему легату наложить на них запрещение, оставляет за собой право впоследствии призвать на суд в Рим ту и другую сторону, т. е. баварских епископов и Мефодия. Из отдельных распоряжений, относящихся к первым месяцам того же года, следует упомянуть еще специальное письмо на имя епископа Пассавского135. Ему отдается приказ явиться в Рим вместе с епископами Павлом Анконским и Мефодием, дабы дать отчет в преступлениях, соделанных по отношению к Мефодию, причем на него наложено отлучение за то, что он был груб и жесток с Мефодием, подвергая его темничному наказанию и жестоким мучениям от холода и непогоды и удалив его от управления вверенной ему Церковью, а на Соборе епископов наносил ему удары хлыстом. А епископ Фрейзингенский, также подверженный отлучению за незаконные действия против Мефодия, между прочим, обвинен был в том, что своевременно не уведомил папу о несправедливых действиях против епископа Паннонского и даже на допросе в Риме отрицал свое с ним знакомство, хотя был главным виновником всех нанесенных Мефодию огорчений136.

По всей вероятности, легату папы предстояло дать надлежащее направление делу о Паннонской архиепископии, т. е. дать свободу Мефодию, восстановить его в жестоко нарушенных его правах и дать ему всяческое удовлетворение. Вся эта сторона дела в Паннонском житье совсем не отмечена; переход св. Мефодия в Моравию по требованию князя Святополка оказывается для автора как будто счастливым выходом из затруднительного положения, в которое его поставило недостаточное знакомство с действительным состоянием дела. Здесь мы стоим перед большой загадкой в биографии св. Мефодия. Папа Иоанн VIII, наказав баварских епископов и дав, по-видимому, полное удовлетворение Паннонскому архиепископу, сделал ли или нет какие-либо ограничения относительно славянского языка в богослужении? Обыкновенно ссылаются на якобы утраченное письмо папы от 873 г., в котором заключалась статья о запрещении славянского языка и на которое есть указание в последующих137 официальных актах. Но так как с этого времени большинство фактов, касающихся жизни Мефодия и Паннонской архиепископии, подвергается спорам и сомнениям, то и хронология запрещения богослужения на славянском языке испытывает одинаковую судьбу с другими событиями из жизни св. Мефодия.

Из всех указанных актов римской канцелярии выясняются как желание папы направить деятельность солунских братьев в интересах Римского престола и вместе с тем сломить упорство баварского духовенства, так и сожаление о постигшем св. Мефодия несчастии и старание дать ему полное удовлетворение. По-видимому, первоначальным намерением Иоанна VIII было немедленно послать Мефодия к Коцелу в Паннонию, где и началась епископская его деятельность до заключения, дав ему самостоятельное положение как своему легату, – на это находим указание в инструкции епископу Павлу Анконскому, в этом же смысле он высказывается в переписке с Карломаном. Но в следующем году резко изменившиеся политические обстоятельства дали другое направление делу. Именно к этому времени закончилась смута в Моравии, вызванная изменой Святополка, который выдал немцам своего дядю Ростислава и сам в свою очередь попался в плен Карломану. Следствием этого было временное занятие Моравии немецким войском и передача страны в управление графам Восточной марки Вильгельму и Энгильскальку. Но это вызвало взрыв народного неудовольствия. В лице Славомира появился народный герой, поднявший движение против чужеземцев и заставивший их искать защиты в укрепленных городах. Между тем королевич Карломан пришел к мысли возвратить Святополка в Моравию, поручив ему усмирение бунта и восстановление немецкого потрясенного авторитета. Прикидываясь верным слугой Карломана, Святополк с немецким войском проник до самой столицы Моравии Велеграда и расположился лагерем под его стенами, как будто с намерением начать осаду. На самом же деле он готовил отмщение Карломану и вошел в тайные сношения с мораванами, предлагая им захватить немецкий лагерь. Не подозревая враждебных планов, немцы не были приготовлены к защите и подверглись неожиданному и жестокому избиению. Мало было семейств, говорит современный летописец, в Баварии, Австрии и Хорутании, которым бы не приходилось оплакивать своих близких138.

Карломан, пораженный неожиданным оборотом дел, должен был примириться с совершившимся фактом, а Святополк, наученный несчастиями и опытом, стал заботиться о восстановлении за Моравией того положения, какое она начала приобретать при Ростиславе. В ближайшее затем время (872–873) рядом блестящих побед Святополку действительно удалось, с одной стороны, обезопасить Моравию со стороны немецкого короля, с другой – усилить себя союзами с родственными славянскими народами. Следствием осмотрительной политики его было то, что немецкий король Людовик в 874 г. предложил Святополку заключить мир. Это известный в славянской истории договор в Форхгейме, которым прочно была установлена политическая и церковная независимость Моравии. Нет сомнения, что в переговорах в Форхгейме было дано место и делу Паннонского архиепископа: личным влиянием на короля Людовика папа достиг того, чтобы на будущее время Моравия была свободна от вмешательства баварского духовенства и чтобы более не поднималось вопроса о старинных правах. На некоторое время, во всяком случае, враждебное движение против Паннонского архиепископа было потушено139.

Чтобы дать себе отчет в условиях дальнейшей миссионерской деятельности Мефодия, нужно прежде всего припомнить, что еще папой Адрианом он был назначен архиепископом Паннонии и Моравии, но что вследствие как военного положения Моравии, так и личных весьма неблагоприятных условий он до 874 г. не мог посетить Моравии. Ряд писем и распоряжений папы Иоанна VIII, рассмотренных выше, предоставляет Мефодию ранее данные ему церковные права в Паннонии и Моравии и обеспечивает за ним церковный авторитет, без сомнения немало поколебленный темничным заключением. Так как главная цель папы заключалась в том, чтобы вновь организованную епархию поставить в непосредственную зависимость от Рима, то естественно было ожидать, что самая политическая судьба Моравии и Паннонии не могла быть чужда ему и что распространение власти Святополка на соседние славянские племена не могло не встречать сочувствия со стороны Римского престола.

В какой степени совпадали задушевные желания Мефодия с той ролью, которая ему, природному греку и приверженцу Константинопольского патриархата, ставшему по смерти брата во главе совершенно нового и громадной важности дела христианской миссии между славянами и национального их возрождения, выпадала под защитой и указаниями Римского престола, интересы которого были прямо противоположны греко-славянским историческим стремлениям, – эта в высокой степени интересная проблема остается до сих пор маловыясненной, да, может быть, и навсегда останется гадательной. Для солунских братьев существенным вопросом в их просветительной между славянами деятельности был славянский язык как орудие проповеди христианства и как язык богослужения. В этом они находили могущественное средство воздействия на простой народ, но в этом же было отличие их миссии от всякой другой, тогда известной. Проникнуть в психологию Кирилла и Мефодия после того, как они на долгие годы прекратили всякие сношения с Константинополем и вошли в непосредственные живые отношения к Риму, оказывается совершенно трудным, и вопрос о том, до какой степени искренни католические писатели, говорящие о латинстве св. Мефодия, никогда не перестанет занимать историка.

В период от 874 г. около четырех лет св. Мефодий находился в княжестве Святополка Моравии, управляя обширной епархией из стольного города Велеграда. Это период наибольшего напряжения миссионерского и просветительного дела. При содействии приготовленных им учеников и помощников Мефодий распространял проповедь христианства, строил церкви и посвящал священников. Тогда же продолжено было дело перевода священных книг на славянский язык. Рядом с успехами в христианском просвещении Моравия в занимающий нас период далеко раздвинула свои политические пределы, и постепенно этим расширена была область церковного влияния архиепископа Мефодия. Тогда был заключен родственный союз между моравским и чешским княжеским домом, и началось просвещение христианством Чехии, тогда же политическое и церковное влияние Моравии перешагнуло за Карпаты. Сам папа содействовал тому, чтобы церковная власть Мефодия распространилась на часть сербов и хорутан. Таким образом, то положение биографа св. Мефодия, что расширение политических границ Моравии шло рядом с распространением христианства, вполне оправдывается событиями.

Но в дальнейшем весь успех христианской миссии между славянами находился в зависимости от взглядов Святополка на кирилло-мефодиевское дело. Как бы ни смотреть на политические склонности и внутренние обрядовые и национальные расположения Мефодия, нельзя быть двух мнений насчет того, что его деятельность между славянами должна быть оцениваема не только с точки зрения греческого обряда, но еще и в связи с протестом Восточной империи и Константинопольского патриархата против Западной империи и латинско-римской Церкви. Этого нельзя оспаривать потому, что в судьбе Мефодия исходная мысль его миссии сказывается на каждом шагу. Весьма важным обстоятельством в этом отношении были политические воззрения Святополка и его личные отношения к Мефодию. На первых порах цели князя и архиепископа, казалось, вполне совпадали: для того и другого важно было создать в Моравии оплот национальной Моравской Церкви с народным языком в богослужении и с национальным духовенством. При полном единодушии и доверии между князем и архиепископом обеспечен был широкий успех политической и церковной миссии, и Святополку предстояло сыграть громадную роль в культурной и политической истории Восточной Европы, ибо подобного же благоприятного сочетания обстоятельств, какое было в занимающий нас период, для истории славян едва ли можно указать до переживаемых ныне событий, но этот момент был пропущен и вместо ожидаемой пользы принес непоправимый вред.

Судить о личных расположениях Святополка мы можем по его делам. Это был бесспорно весьма даровитый и умный деятель, который умел понять все выгоды и найти средства для достижения преследуемых целей. Но свою личную власть он ставил выше национального дела и мало останавливался пред средствами для достижения личных целей. Вследствие давних и близких сношений с западными соседями, у которых он и жил некоторое время и которым выдал своего дядю Ростислава, Святополк должен быть причислен, если пользоваться нашей терминологией, к лишенным национальной почвы людям: едва ли он придавал значение славянскому языку в богослужении и едва ли видел в греческом обряде средство к завоеванию славянами национальной и политической самостоятельности. Быть же заслоном Восточной империи и патриархата против франкской державы и латинской Церкви он не желал и, как можно догадываться, не видел в этом настоятельной необходимости. По всей вероятности, Мефодий был тяжел для Святополка по своей принципиальности и прямолинейности и не мог получить над ним преобладающего влияния. Первое время по прибытии в Моравию он постарался очистить страну от немецкого духовенства и назначить на церковные должности людей своего собственного пострижения и из своих учеников. Но с течением времени при известном безразличии князя к вопросам культа немецкое духовенство проникло снова в Моравию, нашло доступ даже ко двору и вошло в доверие князя. Разузнав слабые стороны князя и потакая его страстям, оно возбудило в неосмотрительном Святополке недоверие и подозрительность к Мефодию. Жизнеописатель Климента140, ученика Мефодия, в следующих словах рисует это положение дела.

«Святополка, человека грубого и невежественного, обошедши коварством, сделали они всецело участником своего учения. Да и как он, раб женских удовольствий, не внимал бы больше им, чем Мефодию, который отмечал гибельное для души зло в каждом удовольствии? Ибо что изобрел Евномий для привлечения к себе учеников, то придумал также и безумный народ франков, т, е. снисхождение к грехам. Святополк, развращенный ими, вовсе не обращал внимания на Мефодия и даже враждебно относился к нему. И чего не говорил ему с лаской, какими угрозами не устрашал князя великий!»

Как на той почве, которая отмечена в биографии Климента, так в особенности на вопросе о правоверии Мефодия и введенном им обычае совершения литургии на славянском языке возникли серьезные недоразумения, на выяснении коих необходимо остановиться. Когда и почему возникли подразумеваемые недоразумения между Римским престолом и славянскими проповедниками? Это в высшей степени тонкий вопрос, постановка которого зависит от взгляда на акты, вышедшие из папской канцелярии и имевшие прямое отношение к делу Кирилла и Мефодия. Нужно при этом заметить, что Паннонское житье Мефодия совсем не считается с официальными актами, как будто бы их не существовало, между тем для современного исследователя единственное средство выйти из весьма запутанного положения, в каком находится этот вопрос, заключается в официальных актах, которыми определяются некоторые факты и дается их хронология. Уступая наговорам врагов Мефодия, которые успели заподозрить в глазах князя чистоту учения его, Святополк в 878 г. отправил в Рим преданного ему пресвитера Иоанна, вручив ему письмо к папе по поводу своего архиепископа. Этого письма не сохранилось, но о содержании его можно судить по ответному письму папы, помеченному 14 июня 879 г. В этом письме, уверяя Святополка в своей любви и выражая пожелание, чтобы всемогущий Бог утвердил его в правой вере, папа Иоанн переходит к главному предмету, переданному ему чрез пресвитера Иоанна, в следующих словах.

«Убеждаем твердо держаться того учения, которое преподает Римская Церковь со времени апостола Петра и которое распространяет по всему миру. В этом учении наши предшественники воспитали ваших предков. Если бы, – продолжает папа, – кто-либо, даже ваш епископ или какой пресвитер, стал благовествовать вам иное, то вы из ревности к Богу должны отвергнуть ложное учение и твердо держаться предания апостольского престола. Мы весьма удивлены, что архиепископ Мефодий, рукоположенный и отправленный к вам папой Адрианом, учит совсем не так, как он устно и письменно обещал св. престолу. По этому поводу мы писали ему, чтобы он немедленно явился к нам и лично засвидетельствовал, так ли он верует и учит, как обещал, или же нет»141.

Тем же письмом получено и письмо к Мефодию.

«Вверенный тебе как духовному пастырю народ ты должен был своей проповедью вести к спасению, но мы известились, что ты не то проповедуешь, что св. Римская Церковь приняла от самих апостолов, и вводишь народ в обман. А потому приказываем безо всяких отлагательств явиться к нам, дабы мы лично от тебя услышали, так ли ты веришь и учишь, как устно и письменно обещал св. Римской Церкви, и дабы точно ознакомиться с твоим учением. Слышали еще, что литургию совершаешь на варварском, т. е. на славянском, языке, между тем письмом, отправленным с епископом Павлом Анконским, тебе было воспрещено совершать священнослужение на этом языке, только на латинском и греческом принято совершать литургию во всей Церкви Божией, рассеянной по всей земле и распространенной во всех народах. Что же касается проповеди и беседы к народу, на это нет запрещения, так как и псалмопевец увещает все народы славить Господа, и апостол говорит: всякий язык исповедает, что Иисус есть Господь во славу Бога Отца»142.

В официальных актах ясно выдвигается кроме вероисповедных мотивов, т. е. кроме обвинения в догматических отступлениях, еще особенный вопрос церковной практики, совершение литургии на славянском языке, которому, однако, суждено было играть в кирилло-мефодиевском вопросе не менее значения, чем догматическим отступлениям. Эти акты не только ставят против Мефодия подозрение в его уклонении от чистоты учения Римской Церкви, но усугубляют сущность взведенного на него обвинения двумя отягчающими обстоятельствами: 1) он якобы давал клятву в Риме по отношению к тем догматическим особенностям, несоблюдение которых ему теперь вменяется, 2) он не исполнил ясного и определенного указания папы относительно славянского языка143 в богослужении, каковое преподано ему было чрез известного уже легата, епископа Павла Анконского. Что касается догматической стороны дела, выражающейся в принятии Римской Церковью догмата Filioque, этим вопросом мы займемся несколько ниже, теперь же сосредоточим внимание на вопросе об языке. Нигде с такой определенностью не расчленен этот вопрос, как в приведенном документе: с одной стороны, проповедь и церковные молитвы – на это нет запрета, с другой – совершение литургии на славянском – варварском языке подвергается запрещению. Но так как сущность предпринятого солунскими братьями миссионерского подвига выражалась в применении славянского языка и к проповеди и к богослужению и так как этот язык, на который они переводили книги Священного Писания, а их непосредственные ученики стали передавать всю доступную им умственную и литературную производительность, стал могущественным культурным средством для всех славян, то ясна и обязательна потребность, которая привела Мефодия к решению усвоить славянский язык в своей епархии не только для проповеди и совершения обычных треб, но и для литургии.

Отношение Римского престола к этому вопросу составляет трудно разрешимую загадку. Не может быть сомнения, что в Риме хорошо была известна практика, принятая Паннонским архиепископом, и что на эту особенность обращали внимание папы, как вообще лица немецкого духовенства, частию остававшиеся в его епархии, так и те епископы, которые в свое время судили Мефодия и подвергли его заключению. Ввиду этого большинство католических исследователей вопроса, чтобы спасти положение, отрицает подлинность письма папы Адриана II, в котором ясно дается разрешение совершать богослужение на славянском, и заподозривает точность известий, заключающихся в житьи Кирилла. Но этим далеко не устраняются ожидающие нас трудности. Не говоря о прочем, категорическое запрещение славянского языка в 879 г. взято будет назад тем же папой в следующем году. Кроме того, в приведенном выше письме к Мефодию находится ссылка на сделанное уже ранее запрещение в этом смысле через легата Павла Анконского. Хотя этот легат в том же году справлял миссию на Восток и вел в Константинополе важные переговоры, но нельзя никоим образом думать, что папа имеет в виду эту новую миссию епископа Павла: конечно, нет, напротив, делается намек на 873 г., т. е. на время, когда Мефодий был восстановлен в своем епископском праве после насильственного его заключения в темнице. Если же действительно последовало запрещение еще в 873 г., то трудно понять основания, по которым оно могло быть допускаемо в области, на которую Римский престол смотрел как на подчиненную.

Возвращаясь к письму папы, мы должны сказать, что архиепископ Мефодий, нимало не медля, предпринял путешествие в Рим в сопровождении доверенного лица князя Святополка, по имени Семисисны. В конце 879 г. он явился в Рим, где должен был представить объяснения по поводу предъявленных к нему обвинений, но, к сожалению, нам нужно ограничиться лишь деловыми актами, и притом между ними недостает иногда самых важных, другие же подвергаются спору или признаются подложными. Независимо от состояния источников, которые при всей их скудости все же дают основания для главных выводов, необходимо здесь считаться с особенностями характера папы Иоанна VIII. Нельзя не удивляться широким дипломатическим способностям этого церковного князя, которому пришлось играть выдающуюся политическую роль. Он умел с большим искусством выпутываться из всяких затруднений, но вместе с тем для этого он пользовался всякими средствами. Весьма легко он шел на всякие союзы, если они были полезны в данное время, но с большим хладнокровием и нарушал их. Из страха перед сарацинами и в надежде возвратить утраченную Болгарию он охотно вошел в соглашение с Византией и без особенной борьбы признал патриархом отлученного и осужденного Фотия и почтил его похвалой. Теснимый, с одной стороны, в Италии местными герцогами и нападениями сарацин и утративший, с другой стороны, надежду на слабых Каролингов, Иоанн VIII не раз обращал заискивающий взор на Восток и готов был поступиться ради союза с Восточной империей некоторыми существенными интересами Западной империи. В продолжение своей десятилетней церковной деятельности он не раз круто менял политику, переходя от немецких Каролингов к французским и наоборот. В 879 г. положение папы было из самых затруднительных. Если в интересах немецких Каролингов он готов был наложить руку на особенности греческого обряда в Паннонии и Моравии, то в интересах церковной области и для защиты римских владений ему выгодней было считаться с влиянием в Южной Италии царя Василия144. Папа оказался весьма сговорчивым и уступчивым, когда Мефодий представил ему необходимые объяснения. В Риме не заметили ничего подозрительного в деятельности Мефодия и не нашли разницы между его вероучением и догматикой западных богословов. Следствием переговоров Мефодия с папой было новое разрешение славянского языка в совершении литургии и признание правоверности его.

От 880 г., когда Мефодий возвратился из Рима, сохранилось письмо к князю Святополку, в котором папа выражает свой взгляд на поднятый вопрос и вместе с тем делает новые распоряжения насчет администрации Паннонской Церкви. В этом письме встречаются такие подробности, которые трудно согласовать с позднейшими актами, касающимися кирилло-мефодиевского вопроса, поэтому большинство западных исследователей считает этот документ подложным145. Приводим в главных частях содержание этого документа. Похвалив Святополка за приверженность к св. престолу, засвидетельствованную Мефодием, и поощрив его на будущее время оставаться преданным и верным сыном Римской Церкви, папа уведомляет его о деле архиепископа Мефодия.

«Достопочтенного архиепископа вашего мы спрашивали в присутствии братьев наших епископов, так ли он исповедует Символ веры и читает его во время литургии, как это принято св. Римской Церковью, установлено свв. отцами на 6 Вселенских Соборах по евангельскому Христову авторитету. Он публично заявил, что верует и читает сообразно с апостольским и евангельским учением, как приняла св. Римская Церковь и как заповедано отцами. Поэтому мы, находя его правоверным во всех церковных доктринах и полезным для Церкви, снова отправили его к вам для управления вверенною ему Церковью. Вы же примите его как своего пастыря с честию и уважением и радостию, ибо мы утвердили за ним привилегию архиепископата и навсегда оставили ее неприкосновенною... дабы он по каноническим правилам имел непосредственное попечение о всех церковных делах и устроил их как бы пред очами Божиими. Пресвитера Викинга, присланного тобою, мы посвятили в епископа Нитрянской Церкви и повелеваем ему во всем повиноваться своему епископу по учению канонов; желаем, чтобы ты по согласию с архиепископом прислал к нам и еще способного пресвитера или диакона, чтобы мы посвятили его в епископы другой Церкви. С этими двумя нами рукоположенными епископами ваш архиепископ, по апостольскому преданию, может затем рукополагать епископов в другие места, где могут и должны быть епископы».

Указав далее, что весь духовный чин княжества Моравии, будут ли то славяне или иноземцы, обязан подчинением архиепископу Мефодию и что непокорные и непослушные подвергаются отлучению от Церкви и даже изгнанию из пределов княжества, письмо папы, наконец, выражает заключение Римского престола по поводу славянского языка.

«Мы одобряем славянские письмена, изобретенные Константином Философом, на которых правильно воздаются хвалы Богу, и разрешаем повествовать и изъяснять на этом языке чудесные деяния Господа нашего И. Христа, ибо не на трех только, но на всех языках писание повелевает воздавать хвалу Богу. И нисколько не противно истинной вере и правому учению петь обедни на том же славянском языке или читать Евангелие или чтение из Ветхого и Нового Завета в хорошем переводе и вообще отправлять обычные дневные службы, ибо тот, кто создал три языка – еврейский, греческий и латинский, – создал и все прочие языки в честь свою и славу. Впрочем, повелеваем во всех церквах земли твоей ради вящей торжественности читать св. Евангелие сначала на латинском, потом уже в славянском переводе для тех, кто не в состоянии понимать латинского текста, как это и делается уже в некоторых церквах. Если же тебе и твоим вельможам предпочтительней слушать литургию на латинском языке, то мы даем это разрешение».

Приведенный акт составляет один из важнейших моментов в суждении о деятельности Мефодия. Для непредубежденного читателя легко видеть, что это письмо вообще внушено чувствами расположения к архиепископу Мефодию. Уж если кто мог бы подделать этот акт, так тот, cui prodest, т. е. в чью пользу он составлен. Но письмо сохранилось только на латинском языке, в славянских материалах для жизни свв. братьев, где бы так важно было его использовать, его нет. Следует при этом заметить, что одна черта в нем, именно посвящение Викинга, сделанное едва ли с ведома Мефодия и во всяком случае далеко не в интересах мира и согласия в архиепископии, никоим образом не могла быть внесена славянским фальсификатором. Устраняя сомнения в подлинности приведенного письма, мы должны, однако, обратить внимание на некоторые черты, обличающие в нем значительную неискренность и двоедушие. Ясное дело, что против Мефодия было выставлено крупное обвинение в догматическом смысле. Об этом говорится в письме папы, это же было причиной раздора епископа Мефодия с немецким духовенством в 869–870 гг., окончившегося заключением его под стражу. Догматический вопрос – это учение о происхождении Св. Духа и от Сына (Filioque). В первый раз он начинает заявлять о себе в сношениях между Восточной и Западной Церковью в деле Фотия, который выдвинул это догматическое обвинение против латинской Церкви в своей энциклике и вместе с тем заявил, что проповедники, посланные папой Николаем I в Болгарию, читали уже Символ веры с прибавкой. Не входя здесь в подробности постепенного возникновения этого учения в Церкви, мы не можем, однако, не остановиться на той стороне вопроса, которая касается непосредственно св. Мефодия. Уже не один раз поднимался в Риме голос, что Мефодий не правоверен, и каждый раз обвиняемый представлял объяснения, которые удовлетворяли Римский престол. В настоящем случае Мефодий подвергался допросу на суде римских епископов, но сделанные им при этом показания и объяснения привели к заключению, что обвинения против него не были справедливы. Как объяснять этот вопрос в применении к Мефодию, получившему посвящение от папы и действовавшему не в области Константинопольского патриархата, – напротив, как будто совсем забытого в Константинополе? Едва ли можно в данном случае отправляться из весьма мало обоснованного мнения о принадлежности свв. братьев к одной из политических партий146, враждовавших тогда в Константинополе, фотианцев и игнатианцев. В своей архипастырской деятельности Мефодий ничем не мог выразить своих политических симпатий, имевших практическое применение в патриархате, а не в Риме или Велеграде. Итак, принимая во внимание условия, в которых воспитался Мефодий, нельзя ни минуты сомневаться, что он исповедовал Символ веры без прибавки, что в этом заключалась главная причина козней и наговоров на него князю Святополку и что на этом главным образом опирались доносы на него в Рим. По отношению к принятой папой роли в деле Паннонского архиепископа следует принять в соображение, что решение прямо поставленного вопроса о догматическом исповедании, которого держался Мефодий, допускало возможность именно так отнестись к нему, как отнеслись в Риме в 880 г.

Из предшественников Иоанна VIII папа Лев III (795 – 816) энергично восставал против внесения Filioque в никейский Символ. При том же папе в Иерусалиме возник спор между греками и западными монахами из-за прибавки к Символу, причем греки называли франков самыми страшными еретиками, а последние могли бы смело отвечать, что тогда и папа еретик. Иоанн VIII в переписке с Фотием принимает несколько неопределенное положение к вопросу о Filioque, именно, он порицает изменение в Символе147. Находя достаточно оснований отнестись благожелательно к патриарху Фотию и восстановить мир между Римской Церковью и патриархатом, Иоанн VIII имел полное право признать данное на Соборе показание Мефодия и его исповедание веры согласным с апостольским и евангельским преданием и соответственным с учением Римской Церкви, так как, по-видимому, не было поставлено категорического вопроса о происхождении Св. Духа. Признавая в этом смысле ортодоксию Мефодия, папа, однако, дал некоторое удовлетворение и недоброжелателям его, посвятив, едва ли с согласия его, епископом немца Викинга для области Нитры, входившей в Моравскую епархию. Так как папе было хорошо известно внутреннее состояние моравской паствы, в которой были две враждебные партии – славянская и немецкая – и так как в Риме нисколько не сомневались в симпатиях князя Святополка к немецко-латинской партии и в холодности к Мефодию, то в назначении Викинга нельзя не усматривать желания подкрепить именно враждебную Мефодию партию и внести в страну повод к новым раздорам и смутам. Таким образом, со времени возвращения в Моравию архиепископ Мефодий начал испытывать новые испытания. Немецкая партия, во главе которой стоял теперь епископ Викинг, получив доступ ко двору и пользуясь влиянием на Святополка, старалась всячески рассорить его с Мефодием и снова возбудить к нему недоверие. Пущена была даже в обращение грубая клевета, что переданное Мефодием князю послание папы есть подложный акт, что Викингу даны из Рима секретные поручения и что, наконец, Мефодий не признан архиепископом. Для разъяснения всех этих недоразумений Мефодий должен был снова обратиться к папе. От 23 марта 881 г. папа отвечал на жалобы Мефодия следующим письмом. Выразив ему похвалу за ревность к православной вере и заботы о распространении ее, папа продолжает:

«Как мы соболезновали тебе, узнав из твоего письма о разных неприятностях, тебя постигших, можешь судить из того, что, когда ты изложил перед нами учение св. Римской Церкви, мы признали его вполне истинным и засвидетельствовали о том нашим посланием князю Святополку, которое, как ты знаешь, было к нему отправлено, а другого письма к нему мы не писали и ни ему, ни тому епископу ни явно, ни тайно не делали никаких поручений; тем менее можно думать, что мы взяли клятву от этого епископа, когда между нами не было даже легкого разговора по этому делу. Итак, пусть прекратится всякое сомнение в этом смысле... Не предавайся слишком унынию за все искушения, но лучше радуйся за все, по апостолу. Но если бы ты пришел снова к нам и выразил те огорчения, какие навлек на тебя названный епископ, мы, разобравши дело, дали бы ему законное решение, и он потерпел бы должное наказание за свое упорство»148.

Приведенное письмо, как последний подлинный и датированный акт, относящийся к Мефодию, заключает в себе как для католических, так и православных исследователей и мыслителей самые твердые основания для их выводов. Поэтому позволим себе возвратиться к нему. Из него главным образом можно почерпать надежные и бесспорные данные по отношению к мероприятиям Римского престола насчет установления мира и спокойствия в Моравско-паннонской архиепископии; из него только, за утратой обращения св. Мефодия к папе Иоанну в 880 г., можно делать заключения о тяжком положении, в какое был поставлен Мефодий вследствие подлогов и гнусной клеветы, какую позволил себе вновь назначенный помощник его Викинг. Подлога Викинга нельзя ни скрыть, ни оправдать – в этом отношении нет разногласия в школах, разделяющих писателей149. Мы должны лишь настаивать на той мысли, что едва ли Викинг, монах бенедиктинского ордена из Рейхенау, мог быть удачно выбран в качестве помощника Мефодия и весьма сомнительно, чтобы этот последний, если бы спросили его мнения, не остановился выбором на действительных учениках своих, которым и суждено было впоследствии продолжать его дело. Ближайшие события и показали, что присоединением Викинга немецкая партия при Римском престоле успела создать в Моравии вторую Церковь, антимефодиевскую, и что эта последняя нашла защиту и покровительство при дворе князя Святополка, первого резко выраженного антинационалиста в истории славян. Дошло или нет до Святополка подлинное письмо папы, в котором давалось полное удовлетворение архиепископу Мефодию и торжественно признавалось его православие, об этом можно делать лишь догадки; но Викингу достаточно было того, на что делается намек в письме папы. Чтобы унизить авторитет Мефодия, он пустил слух, что ему сделаны секретные поручения и что он клятвенно обязался следить за Мефодием и наблюдать за тем, как он исповедует свои верования. Интрига, тем более могущая повредить Мефодию и лишить его твердости и необходимого авторитета, что в конце концов он сам естественно начинал подозревать папу в неискренности с ним. Хотя в ответе своем папа открыто заявляет, что никаких секретных переговоров с Викингом не было и что особенных поручений ему не было дано, но вместе с тем весьма знаменательно выражение neque aliae literae nostrae ad cum directae sunt, т. е. что к Святополку я не посылал никакого другого письма. Оно важно в том смысле, что показывает реальное существование подобного письма и ставит вне всякого сомнения учиненный епископом Викингом подлог. Нет сомнения, что при доброй воле и благорасположении папа Иоанн не только мог, но и должен бы был приказать расследовать дело о подлоге и, во всяком случае, отозвать Викинга, присутствие которого возбуждало в Моравии смуту и раздоры. Об этих внутренних отношениях в стране прекрасная страничка сохранилась в жизнеописании Мефодия, где в таких выражениях указывается движение враждебной Мефодию партии (иопаторская ересь).

«Папа дал нам всю власть, а Мефодия приказал выгнать вон и осудил его учение. И собрались на совещание моравляне и захотели выслушать письмо папы; большинство выражало сожаление по этому случаю, так как привязано было к своему пастырю, за исключением весьма малого числа легко150 поддающихся посторонним внушениям. Когда стали читать папское послание, то в нем найти полное признание правоверия архиепископа Мефодия, равно и подтверждение того, что ему вручены от Бога и от апостольского престола все славянские страны».

Самым существенным обстоятельством остается, в смысле оценки положения архиепископа Мефодия, то, что подлог подчиненного ему епископа остался без должного наказания и даже, по-видимому, не подвергался расследованию. Самая же молва о правоверии, которая под рукой была раздуваема Викингом и его приверженцами и которая не встречала отпора в Святополке, угрожала в будущем весьма тяжкими последствиями. В конце 882 г. умер папа, с которым Мефодию пришлось иметь неоднократные личные сношения, ближайшие его преемники до Стефана V не обнаруживали интереса к делам Моравской Церкви, и этим временем хорошо воспользовались недоброжелатели Мефодия. Нужно думать, что борьба партий и раздражение между приверженцами национальной Церкви и латино-немецкого обряда доходило до крайней степени, как можно догадываться по некоторым намекам в сказаниях о жизни Мефодия. Князь явно держал руку Викинга, давая фактическую и официальную поддержку латино-немецкой партии, и уже был готов на самые крайние меры: «натянул уже лук и обнажил меч против Мефодия, но приостановился, не спустил стрелы и вложил меч в ножны»151. Со стороны национальной партии также приняты были экстренные меры. Архиепископ Мефодий прибег к церковному наказанию против непослушного и строптивого помощника, он произнес против него отлучение. Некоторые исследователи, становясь на сторону врагов Мефодия, высказывают порицание этой мере, но с точки зрения церковной практики и по каноническим правилам принятое Мефодием распоряжение вполне оправдывается положением дела152. В таких, несомненно весьма тяжких, условиях протекли последние годы деятельности Мефодия. Мы не думаем отстаивать одиноко стоящее известие жития Мефодия, что он в свои последние годы жизни посетил еще раз Константинополь: для этого не находится достаточно оснований и, кроме того, это не подтверждается из византийских источников.

Прежде чем говорить об оставленном Мефодием культурном и церковно-историческом наследстве, мы должны еще возвратиться к последним годам его жизни, с которыми жизнеописания его соединяют окончательные меры к организации национальной Церкви. Именно на это время падает перевод на славянский Нового Завета, что не было исполнено при жизни св. Кирилла. Как говорится в житьи Мефодия, удалившись от суеты, он взял в помощь двух священников и переложил на славянский все книги Священного Писания, а равно Номоканон, или собрание правил для церковной администрации. К сожалению, эти известия слишком кратки и малоопределенны для выяснения переводческой и литературной деятельности солунских братьев, которая должна получить разрешение с точки зрения историко-филологических и литературных исследований. Взамен того можно привести несколько данных о церковной области, находившейся в зависимости от него. В этом отношении необходимо отметить, что политическое положение Моравии при Святополке в значительной степени обусловливалось христианским просвещением страны и организацией национальной Церкви. Широкое распространение его господства на соседние славянские страны сопровождалось расширением церковной власти архиепископа Мефодия.

Можно относиться с недоверием к легенде о сношениях его с угорским королем, о личном путешествии в Чехию и о крещении князя Боривоя и Людмилы и проч., но если эта легенда не передает реального факта, то несомненно в ней выражено представление об области распространения греческого обряда и национальной Церкви, как это было введено и установлено просветительными трудами солунских братьев. С 882 г. у Святополка началась жестокая война с сыном Карломана Арнульфом, которому принадлежала власть над соседними с Моравией и Паннонией частями Каринтии и Восточной марки, или Нижней Паннонии. Следствием этой войны было политическое присоединение к Моравии всей той части Паннонии, которая тянула к Моравии в церковном отношении со времени учреждения Паннонской архиепископии. Сохранились известия о двух походах Святополка против Арнульфа, из них первый сопровождался опустошением Верхней Паннонии, поход же 884 г. был так удачен для него, что имел последствием весьма выгодный для Моравии мир в Кенигштеттине, по которому Паннония и Хорутания присоединены были к Моравии. Святополкова держава, начинаясь от самой Дравы и простираясь к Дунаю, на севере и востоке переходила за пределы собственной Моравии.

Но внутреннее состояние княжества внушало серьезные опасения за ближайшее будущее. Архиепископ Мефодий, удрученный годами и непосильной борьбой с враждебной ему партией, руководимой Викингом, прибег к последнему средству, какое предоставляли ему церковные правила: он подверг отлучению Викинга и его приверженцев. Следствием этого было то, что на Мефодия сделан был со стороны епископа Викинга донос, поддержанный, как можно догадываться, и письмом Святополка. Как отнеслись в Риме к событиям Моравской Церкви, об этом мы будем судить на основании знаменитой в кирилло-мефодиевском вопросе буллы папы Стефана V от 885 г.153 Нужно думать, что как отлучение, произнесенное Мефодием на Викинга, так и сделанный на Мефодия донос относятся к 884 г., это можно заключить из того, что ответ папы по делам Моравской Церкви, составленный на имя князя Святополка во второй половине 885 г., рассматривает Мефодия еще в живых, между тем как он умер 6 апреля 885 г. Следует думать, что последние дни были омрачены сознанием критического положения, в каком находилась Церковь: архиепископ Мефодий не мог не сознавать, что все дело его жизни подвергается крайнему колебанию, что враждебные силы подкопались под выведенное им здание и готовы разрушить его. Он принял, впрочем, все зависевшие от него меры на случай смерти. Когда приближенные заметили упадок его сил, то спросили: «Кого ты хочешь назначить преемником себе?» Он показал на одного из учеников, по имени Горазда, и сказал: «Это из вашей страны благородный муж, он хорошо научен латинским книгам и православен. Да будет над ним Божья воля и ваша любовь». Когда в Вербное воскресенье народ собрался в церковь, Мефодий, не будучи в состоянии встать с постели, благословил народ и князя и предсказал свою смерть через три дня. Он погребен в Велеграде в церкви св. Девы Марии.

До какой степени напряжения дошла борьба в 884 г., это дает понять содержание письма папы Стефана V. Нужно думать, что немецкая партия имела сильное влияние в высшем обществе и вполне пользовалась расположением князя. Она искусно овладела обстоятельствами, создавшимися вследствие произнесенного архиепископом Мефодием отлучения на епископа Викинга и его приверженцев, под которыми следовало подразумевать и самого князя. Это заставило прежде всего всех недовольных Мефодием соединиться и вызвать вмешательство Римского престола в положение Моравской Церкви. Ясно, что в том документе, который составлен был в Велеграде от имени князя и который представлен был папе самим епископом Викингом, не столько трактовалось о догмате, составлявшем в то время камень преткновения между двумя Церквами, сколько о настроениях в Моравской Церкви, которые делали невозможным дальнейшее управление Мефодия. Нужно думать, что назван был в этом акте и заместитель его. Папа в своем ответе прямо и отвечает на это желание князя, рекомендуя ему епископа Викинга как заместителя Мефодия, совершенно упуская из виду то обстоятельство, что Мефодий еще занимал кафедру. Как эта часть письма, так и заключительная, в которой дается князю разрешение в случае нужды изгонять из пределов Моравии всех тех, кто не будет подчиняться Викингу, представляют собой вопиющее нарушение светских и церковных законов. Фактически, как ниже будет видно, ученики Мефодия, находившиеся уже в священном сане, в силу этого жестокого разрешения были обречены на беспощадную травлю и издевательство. Наконец, что касается того места письма, которое упоминает о Мефодии, нельзя сомневаться, что главный материал для обвинения был доставлен лично Викингом. Именно из этого мутного источника заимствовано известие о том, что будто св. Мефодий раз дал клятву на гробе апостола Петра не совершать на славянском языке священные службы и литургию. Уже та крайняя мера, которая им была принята против Викинга и немецкой партии, прекрасно подтверждает, что Мефодий именно не способен был на уступки и что в славянском языке и в греческом обряде он усматривал главный смысл и значение своей просветительной миссии между славянами.

В то время как мероприятия папы Стефана переданы были чрез того же Викинга князю Святополку, велеградская кафедра оказалась уже вакантна за смертию Мефодия. Но умерший архиепископ перед смертию назначил себе преемника в лице Горазда, это осложняло несколько дело и ставило затруднения для установления нового церковного строя. Прежде чем знакомить с ходом событий по смерти Мефодия, возвратимся к письму папы.

Письмо папы Стефана V к Святополку, составляя точку отправления Римской Церкви во взгляде на миссию Кирилла и Мефодия между славянами на все последующее время, заслуживает внимательного изучения. Приводим в главнейших чертах его содержание.

Вступительная часть выражает много лестных похвал князю.

«Ты, – говорит ему папа, – со всею ревностью доверился князю апостолов, избрав его наместника своим главным патроном пред всеми князьями сего преходящего века, и препоручил себя со всеми своими боярами и народом его защите. И мы имеем о тебе всегдашнее попечение и при помощи Божией окажем тебе покровительство во всех делах, касающихся твоего спасения. Зная твое горячее стремление к православной вере, мы получили лучшее свидетельство того в твоем обращении к матери св. Римской Церкви, главной между всеми Церквами по присущей ей привилегии, данной блаженному Петру, князю апостолов... Истинный фундамент веры, на котором Христос основал свою Церковь, есть три лица, Отца и Сына и Св. Духа, совечные Себе и соравные; у этих трех лиц одна божественная природа, одна субстанция, одно божество, одно величество, в них различие не есть смешение, разность не есть разделение. Разность в том, что одно лицо Отца, другое Сына и особое Св. Духа. Отец ни от кого, Сын от Отца, Св. Дух от того и другого, будучи той же субстанции, что Отец и Сын154». После довольно обширной догматической части папа говорит: «Этого довольно тебе для того, чтобы исповедовать словом и верить сердцем, но не исследовать свыше сил. Эту веру, основанную Господом на апостоле и апостолах, содержит святая католическая Церковь; просим и заповедуем твердо соблюдать ее. В этой вере мы нашли церковно воспитанным и достопочтенного епископа Викинга, любезнейшего собрата, которого и возвратили к вам для управления вверенной ему Церковью, ибо признали его преданным тебе и во всем о тебе пекущимся. Прими его как духовного отца и своего пастыря с честию и должным почтением, поскольку оказанную ему честь воздаете Христу, по словам Его: принимающий вас, Меня принимает, и кто Меня принимает, принимает пославшего Меня. Он и так будет иметь попечение о всех церковных делах и должностях и, имея пред очами страх Божий, да устрояет их по правде, ибо должен будет дать отчет за души вверенного ему народа». После обширного отдела, посвященного установлению правил латинской Церкви о посте, папа переходит наконец к тому лицу, осуждением которого продиктовано все письмо. «Нас чрезвычайно удивило, что Мефодий продолжает упорствовать в суеверии и в раздорах и не печется о строительстве и о мире. Если дело действительно находится в том положении, как нам доносят, то мы вполне осуждаем его суеверие. Анафема же, с пренебрежением к католической вере произнесенная, пусть обратится на главу изрекшего. Ты же и народ твой невинны пред судом Св. Духа, если без изменения содержите веру, проповедуемую св. Римскою Церковью. А как тот же Мефодий позволил себе совершать на славянском языке божественные службы и священные таинства и литургию, хотя давал священную клятву на теле блаженного Петра отнюдь не продолжать этого впредь, то мы, в ужасе перед проступком его клятвопреступления и дабы на будущее время ни под каким видом никто не позволил себе этого, запрещаем властию Божиею и нашею апостольскою (славянский язык в богослужении), под страхом отлучения от Церкви, за исключением тех случаев, когда делается поучение простому народу или читается Евангелие и Апостол в хорошем переводе на местный язык155. Непокорных и непослушных, заводящих несогласия и соблазны после первого и второго увещания, если не последует исправления, позволяем исторгнуть из недр Церкви, как сеятелей сорных трав. Но дабы одна зараженная овца не испортила всего стада, повелеваем нашим авторитетом схватить виновных и выгнать из земли вашей».

Положение славянской партии в Моравии, по смерти архиепископа Мефодия, представляется в следующем виде. Она была сильна своею численностию, но не влиянием: до 200 священников оставил Мефодий в своей епархии. Партия эта имела своего представителя в Горазде, еще самим Мефодием назначенном себе в преемники. Горазд ратовал против незаконного самоуправства Викингова, защищал своего учителя. «Но дерзкая партия немецкая, – говорится в жизнеописании Климента, – устранила его от управления Церковью, и с тех пор ересь поднимает голову и вооружается против православных учеников Мефодия». Существенным различием этих партий было учение об исхождении Св. Духа, жарко защищаемое с той и другой стороны; споры были так сильны, недовольство между партиями так велико, что дело едва не доходило до драки; наряду с этим князя Святополка продолжали более и более вооружать против учеников Мефодия. Чтобы положить конец борьбе партий, Святополк сделал такое постановление, по которому несогласные с учением немецкого духовенства лишались покровительства законов.

«Достанет ли слов рассказать, – говорит жизнеописатель Климентов, – как воспользовались немцы своим перевесом? Одни вынуждали согласие на измышленный догмат, другие ратовали за учение отцов; одни приготовились все предпринять, другие все выстрадать. Стали бесчеловечно мучить приверженцев Горазда, грабили жилища их, соединяя нечестие с любостяжанием, других, обнаживши, влачили по колючим растениям и так поступали с почтенными мужами и людьми, перешедшими уже за границы мужеского возраста; а которые из пресвитеров и диаконов были молоды, тех продавали жидам... Тех же, которые имели сан учительский, как Горазд, уроженец моравский, знаток греческого и славянского языка, назначенный Мефодием на епископскую кафедру, как пресвитер Климент, муж красноречивейший, и Лаврентий, и Наум, и Ангеляр, – тех и других многих, заковавши в цепи, бросили в темницу. Только Бог, утешающий униженных, не оставил без помощи и этих свв. мужей. Случилось сильное землетрясение; устрашились жители города, удивлялись и недоумевали, что бы значило это знамение. Подошедши к темнице, они увидели, что оковы спали с заключенных и они пользуются своею свободою. Потом обременили их оковами, гораздо более тяжкими; но по прошествии трех дней опять произошло землетрясение, и слышен был при этом голос с неба, и спали с заключенных оковы. Ничего этого богопротивники не сказали князю, но подвергли праведников тем же истязаниям. Эти события происходили в отсутствие князя, если бы он был дома, не потерпели бы исповедники истины таких бедствий; хотя и был он особенно привержен к франкам, но боялся и святых мужей, особенно небесного знамения, три раза повторявшегося. После таких бесчеловечных мучений, не позволивши святым даже подкрепиться пищею, передали их воинам с приказанием разогнать по разным странам, прилегавшим к Дунаю, присудив таким образом небожителей к изгнанию из своего города. А воины вывели их из города, раздели и тащили по дороге обнаженными, мечами и копьями ударяли их по плечам и по бедрам. Отведши далеко за город, оставили их там, а сами пошли в обратный путъ».

Изгнанные из Моравии, ученики Мефодия направляются в Болгарию. Они надеялись найти в ней успокоение, окольными путями пробирались туда, стараясь избегать людей, терпя недостаток в пище и одежде; в случае опасности расходились по разным местам, по Божьему изволению, чтобы больше стран окрестных просветилось светом Евангелия. В Болгарии они были представлены князю Богорису и с радостью приняты им. Сюда пересажена была из Моравии начальная славянская литература, впоследствии принесшая в Болгарии успешный плод.

Оставим теперь учеников св. Мефодия в Болгарии под покровительством сына и преемника Богориса, царя Симеона. Кирилло-мефодиевский вопрос вместе с этим бегством учеников Мефодия вступил во вторую стадию развития, нашедши среди южных славян весьма благоприятную почву для распространения просветительного дела свв. братьев. Церковная смута в Моравии не ограничилась, однако, рассказанными событиями. Нужно думать, что в Рим стали доходить жалобы на самовольные действия Викинга, приверженцы же бывшего архиепископа ссылались на избрание Горазда в преемники Мефодию. Папа вследствие этого отправил в Моравию специальную миссию из трех лиц: епископа Доминика и пресвитеров Иоанна и Стефана. Они должны были осведомиться об истинном положении дел и принять меры к разрешению вопроса о преемнике Мефодия. В инструкции, данной этим послам, в общем повторены главные положения приведенного выше письма к Святополку. Выдвинут только один новый пункт касательно Горазда. По мнению папы, Мефодий не имел права назначать себе заместителя, а потому Горазд не может заведовать высшим управлением Церковью. Ему следует явиться в Рим для выяснения своего дела156. Но борьба получила такое напряжение, о каком, по-видимому, папа не имел представления. После насильственного изгнания учеников Мефодия основанной им национальной Церкви нанесен был смертельный удар. Викинг семь лет стоял во главе Моравско-паннонской Церкви, и Римская Церковь не поднимала более голоса в защиту учеников и приверженцев Мефодия. В 892 г. открылась война между Святополком и Арнульфом, тогда епископ Викинг нашел неудобным оставаться более в Моравии и перешел на службу к Арнульфу, который сначала сделал его своим канцлером, а потом, в 898 г., содействовал к назначению его Пассавским епископом157.

Весьма скудные сведения о положении Моравской Церкви в последние годы IX столетия восполняются частию единственным в своем роде документом, относящимся к 900 г. Историческая обстановка происхождения этого документа может быть легко определена. Наступившие в Моравии смуты по смерти Святополка в 894 г. имели последствием усиление в стране немецкого влияния и неоднократные успешные походы баварцев против Моравского княжества. Успехи немецкого оружия дали надежду Зальцбургскому архиепископу снова распространить церковную власть на Моравию, не имевшую более самостоятельной кафедры и утратившую церковное устройство. Немецкое духовенство в этом отношении могло сослаться на отношения, имевшие место в 870–871 гг., когда Моравия и Паннония действительно входили временно в состав Зальцбургской епископии. В переговорах об установлении мирных сношений между мораванами и немцами в 901 г. принимал участие епископ Рихард, тогдашний Пассавский епископ, как можно догадываться, представлявший интересы Зальцбургской архиепископии в деле о подчинении Зальцбургу Моравской Церкви. Между тем по желанию сына и преемника Святополка, Моймира II, папа Иоанн IX послал в Моравию архиепископа Иоанна и епископов Бенедикта и Даниила с целью устройства Моравии вопреки притязаниям немецкой Церкви, именно с непосредственным подчинением ее Римскому престолу, как было при Мефодии. Это обстоятельство встревожило баварских епископов и вызвало тот документ, о котором идет речь.

Составление этого замечательного послания относится к промежутку времени между 21 января и серединою июля 900 г. Оно составлено на собрании всего баварского духовенства, потому что подписались под ним архиепископ и пять его суффраганов. Весьма любопытно сопоставить послание 900 г. со всем тем, что мы знаем об отношениях немцев к Паннонской архиепископии и моравским славянам. Тут холодно и без стыда отрицаются общеизвестные факты; искажаются события и выступают наружу доказанные веками отношения немцев к славянам. Вся история Святополка моравского и архиепископа Мефодия лишена в этом памятнике всякого значения для государственной жизни Моравии и представляется временем мятежа, анархии и языческого отступничества. Но послушаем самих немецких епископов.

«Определениями предшественников ваших и правилами свв. отцов мы приучены во всех затруднительных обстоятельствах нашего священного служения обращаться к Римскому первосвященнику, дабы каким-либо разногласием не нарушить единства мира и порядка, но дабы сам он принял должное решение с надлежащей осмотрительностью. А потому никак не можем дать веры тому, будто от этого святого и апостольского престола, который служит для нас источником священного достоинства и колыбелью христианской веры, могло исходить что-либо другое, кроме доктрины и авторитета церковной мудрости. Между тем посланы вами в землю славян моравских архиепископ Иоанн и епископы Бенедикт и Даниил, хотя эта земля со всеми ее обитателями подвластна нашим королям и нам, как по отношению к делам культа, так и в смысле обложения податями, ибо мы обратили их к вере и сделали из язычников христианами. Поэтому-то Пассавский епископ, в епархии которого находятся земли этого народа, с самого обращения их в христианство, когда хотел и требовали того обстоятельства, являлся туда без всякого препятствия, неоднократно делал там Соборы и с полномочием исполнял все необходимое, и никто не оказывал ему сопротивления. И наши князья держали там свои земские собрания и творили суд, налагали наказания, собирали подати без всякого сопротивления. Но вот овладел дьявол сердцами их, и они оставили христианство, уклонились от всякой правды, начали делать враждебные нападения и жестоко сопротивляться, так что стала недоступна эта страна епископам и проповедникам и делали они по своему произволу, что хотели. Ныне же – что кажется нам невероятным, – к вящему оскорблению, еще хвастают, что стоили им эти епископы немало денег! Никогда не было слыхано подобного об апостольском престоле, и канонические правила никогда не допускали разделения в Церкви, чтобы одна епископская область раскололась на пять. Вышеназванные епископы вашим именем посвятили в одном и том же епископстве архиепископа и трех подвластных ему епископов (suffraganeos), не давая знать об этом архиепископу, в епархии которого происходило дело158. Предшественник ваш при князе Святополке посвятил епископа Викинга, но не поручил ему той древней Пассавской епископии, а послал к новообращенному народу, покоренному этим князем. А когда ваши легаты вошли в сношения с этими славянами, то они обвиняли нас, и бесславили, и клеветали, будто мы в раздоре с франками и аллеманами159; сколько здесь лжи, видно из того, что мы находимся с ними в искренней дружбе. А что касается их клеветы, будто мы мало к ним расположены, то это объясняется их испорченностью. Когда они начали не радеть к христианству да отказались платить государям королям нашим и их чиновникам определенную дань, взялись за оружие и подняли против нас мятеж, то, конечно, как поднявшие оружие, они были обращены в рабство и в силу военного права должны быть и останутся – хотят ли того или нет – подчиненными нашему царству. Поэтому мы рекомендуем вам высочайшую осмотрительность и советуем предпочитать уравновешивающие мероприятия, чтобы рабское племя не усиливалось на счет благородного.

Императоры и короли, предки государя нашего Людовика, произошли от христианнейшего народа франков, моравские же славяне имеют начало от презренных язычников. Те могущественно охраняли Римскую империю, эти грабили ее, те укрепляли христианскую Церковь, эти разрушали ее, те весь мир наполнили славой, эти прячутся за стенами жилищ своих, сила тех укрепляет апостольский престол, хищнические набеги этих наносят вред христианству! Во всех этих доблестях юный король наш160 не уступает никому из предшественников и со всеми князьями своего царства желает быть непреоборимым заступником святой Римской Церкви. Еще клеветали на нас вышеозначенные славяне, что мы, поддерживая связи с уграми, изменили кафолической вере и при заключении с ними мира клялись собакой или волком и другими непристойными и языческими предметами, что будто мы подкупили их предпринять поход на Италию; как бы желали мы пред лицом всеведущего Бога и перед вами, Его наместником, выступить против этих лжецов и доказать нашу невинность. Так как угры угрожали и теснили христиан варварскими набегами, то мы, имея намерение задобрить их, действительно сделали им подарок, но это не был подкуп деньгами, а дар льняными одеждами с целью смягчить их зверство, и в этом они нашли основание злословить нас и возбудить гнев наших первосвященников... В преступлении, которое по их клевете мы совершили один раз, они виноваты много раз и в течение многих лет. Они приняли к себе огромное множество угров, и, по их обычаю, пообстригали свои лжехристианские головы, и натравили их на нас, христиан, да и сами нападали, одних уводя в плен, других убивая, а многих томили жестоким голодом и жаждою в темницах, довели христиан до разорения и до рабства, уничтожили церкви Божии и разорили множество зданий, так что во всей Паннонии, нашей огромной провинции, едва ли сохранилась хоть одна церковь. Все это могли бы подтвердить, если бы захотели сказать правду, посланные вами епископы, которые много путешествовали и видели разоренную страну. Когда мы узнали, что угры вторглись в Италию, видит Бог, как искренно желали мы примириться с этими славянами, обещая им во имя всемогущего Бога забвение всех обид, нам нанесенных, и возвращение всего от них отнятого. Мы желали, чтобы они пощадили нас хотя бы на то время, пока мы будем в походе в Ломбардию, предпринятом для защиты престола св. Петра и народа христианского. Но и этого немногого мы не могли получить от них – лжецов и клеветников, никогда не дававших христианам пощады! Если бы кто в целом мире стал доказывать, что мы ошибаемся или допускаем измену правде, пусть он явится налицо, и вы убедитесь в его лживости и в нашей чистоте. Общая скорбь и великое уныние одержит всех жителей Германии и Норика из-за церковного раскола, одна епископия, повторяем, раскололась на пять. Молим, да сгладится справедливым расследованием то, что навлечено на нас пронырством славянина».

Неизвестно, какие последствия имел этот горячий протест духовенства Зальцбургской архиепископии против притязаний Римского престола иметь в своем непосредственном подчинении Моравию и Паннонию, как это было во время архиепископа Мефодия. В протесте нет ни малейшего намека на распоряжения Николая I и Иоанна VIII относительно национальной Церкви в Моравии и славянского языка. Обойдя молчанием деятельность архиепископа Мефодия, наш документ допускает удивительно смелый изворот по отношению к Викингу. Оказывается, что он был посвящен якобы не в ту область, о которой говорится в протесте и на которую заявляет теперь притязания Пассавский епископ, а в другую какую-то, к новопросвещенному народу, только что перешедшему из язычества в христианство. В этом акте, рядом с которым трудно сопоставить другое произведение, так же открыто, реально и без всяких обычных условностей покрывающее ложью всем известную и на глазах у всех происходившую действительность, есть еще два весьма пикантных обстоятельства – именно, указание на подкуп угров немцами для похода против Моравского княжества и на подкуп самой римской курии славянами. К этим обстоятельствам мы будем иметь случай возвратиться впоследствии, когда дойдем до изложения истории угорского погрома, теперь же остается закончить настоящую главу несколькими дополнительными замечаниями.

Национальная славянская Церковь в Моравии по смерти Мефодия была уничтожена распоряжениями пап и настойчивыми действиями баварского духовенства. Через несколько лет погибло само Моравское княжество под ударами страшной орды угров, или мадьяр, которая с конца IX в. наводила ужас на всю Европу, а в начале X в. (907), нанеся поражение немцам и славянам, утвердилась в Моравии и Паннонии. Можно, таким образом, сказать, что моравский народ жестоко поплатился за попытку организовать у себя национальную Церковь и ввести греческий обряд в богослужении. Выше была представлена обстановка, в которой происходили столь важные для истории славян события, разыгравшиеся на почве просветительной деятельности Кирилла и Мефодия. Уместно будет задаться здесь вопросом: какие причины вызвали столь трагический исход так прекрасно начатого и хорошо прививавшегося в Моравии дела? Князь Святополк с его приверженностью к заграничным обычаям, окруженный и в своей столице немецким духовенством и друзьями из баварцев, по натуре своей был человек, мало вникавший в религиозные дела. Он не был националистом и не имел достаточно ясного сознания об устоях, которыми держится народная жизнь. С половины IX в. мораване только начали вырабатывать эти устои в церковном обряде, в народном самосознании и языке; когда постигло страну страшное испытание в угорском нашествии, эти устои оказались уже расшатанными, и народ без достаточного воодушевления и энергии боролся с насильниками. Роковой исход кирилло-мефодиевского вопроса у мораван может наводить мыслящего читателя на серьезные вопросы. Оправдывается ли требованиями высшей справедливости вековая борьба культов, так резко разделяющая православие и католичество? Следует ли радоваться или, напротив, жалеть о том, что начавшаяся со времени Кирилла и Мефодия рознь и вражда между греческим и латинским обрядом в славянских землях не только не угасла по настоящее время, но, постепенно перерождаясь и эволюционируя, придала свой особенный отпечаток – моральный и культурный – приверженцам названных обрядов? Правда ли, как об этом говорят часто и открыто, что православие есть религия консерватизма, идущая рядом с невежеством и умственным застоем, а католичество – религия развивающегося религиозного сознания, дисциплинированная, однако, высшим авторитетом Римского епископа, что первая есть религия низшего культурного сознания, а вторая – высшего? Конечно, это вопрос до известной степени индивидуального самоопределения и решается по субъективным побуждениям. Но мне кажется, что решение его обязательно для всякого, и не только в собственном сознании, но и с целью выражения его открыто и гласно. Нужно признаться, что религиозная идея потребовала от человечества гораздо больше жертв и страданий, чем политическое его развитие; может быть, что жертв принесено больше, чем получено за них духовной пользы и спокойствия. Но если принять во внимание, как вообще медленно совершается процесс развития и как дорого оплачивается и самый малый шаг вперед по пути эволюции, то необходимо признать законными и те жертвы, которые приносятся в сфере религиозного сознания. Возвращаясь к поставленному вопросу о греческом обряде и славянском языке в богослужении, мы должны считаться с реальной действительностью, которая рисует взаимное отношение православия и католичества между славянами в следующих цифрах. Православных греческого обряда, усвоивших кирилло-мефодиевское православие, считается ныне более 111 миллионов, в этом числе на болгар падает более 5 милл., на сербов – около 5,12 милл., главная же масса, более 100 милл., находится в России. Приверженцев же католического обряда, из коих значительное большинство первоначально усвоило мефодиевский, греческий, обряд и с течением времени отпало от него вследствие пропаганды, всего между славянами около 37 милл. Между ними большинство, свыше 21 милл., поляки; чехи составляют свыше 7 милл., хорватов и сербов – около 3,12 милл. и, наконец, словаков (прежние мораване) немного более 2 миллионов, словинцев – около 1,12 милл. Вообще можно считать: православных – 70%, католиков – 23%, остальное число падает на протестантство и разные исповедания161. Мы не будем ссылаться на процентные отношения, которым нельзя подчинять вопросы совести и нравственного сознания и самоопределения. Но для нас не может не иметь значения сознательное отношение к урокам истории. Кирилло-мефодиевский вопрос, если относиться к нему исключительно с вероисповедной стороны, необходимо должен подчиняться при сравнительной оценке его религиозным склонностям того, кто принимает на себя задачу подобной оценки. Устранив же или на время освободившись от вероисповедного элемента, мы можем отнестись к нему как к просветительному и организационному принципу, входящему в устроение политической, религиозной и моральной жизни тех народов, у которых он утвердился. Никто не может отрицать слишком отмеченного историей и опытом явления, что те славянские племенные группы, которые оказались подчиненными греческому обряду и восприняли плоды кирилло-мефодиевской миссии, действительно формируют свое религиозное и нравственное мировоззрение иначе, чем те группы, которые исповедуют латинский обряд. Может быть, следует даже поставить вопрос шире и сказать, что есть национальные характеры, совершенно приспособленные для усвоения католицизма, и, напротив, такие, которые не чувствуют влечения к внешним формам католического обряда и к миссии католического духовенства. Поэтому следует думать, что в разделении Европы на католическую и православную участвуют более важные элементы и глубже лежащие причины, чем честолюбие Фотия или каприз Михаила Кирулария. Именно и в характере населения Западной и Восточной Европы, и в психическом складе тех народов, у которых удержался кирилло-мефодиевский, или греческий, обряд, должны существовать особенности, которыми держатся культурные и религиозные различия. Язык и религия – это два высоких дара, из-за которых стоит бороться до истощения сил и с изменой которым народ необходимо теряет свою национальную самобытность и свое право на историческую роль.

Несмотря на роковой исход кирилло-мефодиевской миссии в Моравии, она завоевала себе обширное влияние среди южных славян и на северо-востоке среди русских. Рассматриваемая как элемент противодействия Константинопольского патриархата Римскому престолу и Византийской империи Каролингам, кирилло-мефодиевская миссия нанесла большой удар католицизму и по настоящее время составляет сильную преграду для распространения римского обряда и германизма в его движении на Восток.

* * *

119

В рукописи – VII, соответственно и остальные главы. (Ред.)

120

Новые данные для вопроса представляет письмо Анастасия к Гавдерику, изд. в первый раз в Sitz-Herichte der Bayer. Ak. hist.-phil. Cl. 1892. III профессором Friedrich. На русском А.Петров в Ж. М. Н. Просв. 1893. Февраль. 186.

121

В квадратный скобках текст, восстановленный по рукописи. (Ред.)

122

Вопрос разобран в книге П. Лавровского – Кирилл и Мефодий. С. 312 и сл.

123

Legenda Italica. Ed. Ginzel. P. 11: posuerunt in monumento ad id praeparato in basilica B. Clementis ad dextram partem altaris ipsius cum hymnis et laudibus [под пение гимнов положили в приготовленную для этого гробницу в базилике бл. Климента справа у самого алтаря].

124

Литература предмета: Bartolini. Memorie storico-critiche archeologiche dei santi Cirillo et Metodio. Roma, 1881. Appendice; Mulloofy. Saint Clement Pope and martyr and his basilica. Rome, 1873; JeliU. Nuove osservazioni sull'icone vaticana dei ss. Pietro e Paolo. Romische Quartalschrift, VI Jahrg. Rom, 1892. P. 83.

125

Mulloofy. P. 302. Таблица, изображающая Спасителя с коленопреклоненными Кириллом и Мефодием: Resetar. Das Grab und die Grabinschrift d. heil. Cyrillen in Rom (Archiv fur SI. Phil. XXVIII. S. 421).

126

Фреска позднейшего происхождения, но мастер имел перед глазами икону (Jelic. Р. 90).

127

Anastasii Bibl. Ep. II (Migne. Patr. lat. T. CXXIX. Col. 741): denique vir magnus et apostolicae vitae praeceptor Constantinus philosophus, qui Romam sub venerabilis memoriae Adriano juniori papa veniens, S. Clementis corpus sedi suae restituit... solitus erat dicere.

128

Подробности в моей книге: Первые слав, монархии. С. 65.

129

См., напр.: Goetz. Gesch. der Slavenapostel Konstantinus und Methodius. S. 52 h en.; Bruckner. Cyrillo-Methodiana. S. 206 (Archiv fur SI. Phil. XXVIII); Snopek. Konstantinus-Cyrillus und Methodius. Kremsier, 1911. S. 87 squ.

130

Это знаменитая «Historia conversionis Bagoariorum et Carantanorum», изд. ap. Pertz. Monum. Germ. XL P. 4. Относительно лица, которому она назначалась, высказываются различные мнения. По мнению Wattenbcich (Beitrage zur Gesch. der chrisi. Kirche) – для Людовика, по мнению Dummler (Gesch. d. ostfr. Reichs. II. S. 817) – для папы.

131

Адальвин умер 14 мая 873 г.

132

Jaffe. Regesta. А. 873. №2970.

133

Все акты помечены маем 873 г. – ap.Jaffe. N 297 и сл.

134

Et certe secundum decretalia instituta prius eum reinvestiri convenit ministerio episcopi et postmodum ad rationem adduci; ut scilicet vestitus iuribus per annum et dimidium resumptis, ad difflniendam causam suam accedat.

135

Jaffe. Regesta. №2977.

136

Jaffe. Regesta. N 2979. Romae cum super eo interrogareris a nostris, te ilium nosse mentiendo negasti, cum cunctarum afflictionum sibi a vestratibus illatarum, ipse incentor, ipse instigator, immo ipse fueris auctor [а когда в Риме наши спрашивали тебя о нем, ты солгал, утверждая, что не знаешь его, хотя ты сам был зачинщиком, сам вдохновителем, сам причиной всех бед, причиненных ему вашими].

137

Jaffe. №2978–3268.

138

Ann. Fuldenses, a. 871; Hiacmari Ann. A. 871 (Pertz. Script. I.): maximum damnum a nepote Rasticii, qui principatum Vinidorum post eum susceperat, habuit (т. e. король) in tantum, ut markiones cum plurima turba suorum perdiderit et terram, quam, in praeteritis annis obtinuerat, perniciose amiserit [наибольший ущерб он (т. е. король) понес от племянника Ростислава, когда потерял громадное число своих и пагубным образом лишился земли, которую приобрел в предшествующие годы].

139

Подробности в моей книге: Первые славянские монархии. С. 68–69.

140

Miklosich. Vita S. Clementis. P. 7–8.

141

Jaffe. Reg. 326.

142

Псал. 116, послание к Филиппу.

143

Так как место о славянском языке имеет кардинальное значение, то приведем его в оригинале: Audimus etiam, quod missas cantes in barbara, hoc est in sclavina lingua, unde jam literis nostris per Paulum episc. Anconitanum tibi directis prohibuimus, ne in ea lingua sacra missarum solemnia celebrares, sed vel in latina, vel in graeca lingua. Praedicare vero aut sermoncm in populo facere tibi licet, quoniam psalmista omnes admonct Dominum gentes laudare, et apostolus omnis, inquit, lingua con-fiteatur quod Dominus Jesus in gloria est Dei Patris (Mansi XVII. Col. 133).

144

Gregorovius. Gesch. der Stadt Rom. Ill, 187; Reumont. Gesch. d. Stadt Rom. II. S. 209.

145

Новейшая защита подлинности этого весьма важного акта в труде: Snopek. Konstantinus-Cyrillus und Methodius. Гл. XVIII. Заключения против подлинности письма на основании сличения его с знаменитым актом папы Стефана V, см.: K. Goetz. Gesch. der Slavenapostel Konstant. und Methodius. Gotha, 1897. S. 5 1, 60 squ.

146

Bruckner. Archiv fur SI. Phil. B. XXVIII. S. 2 1 0; Snopek. S. 1 56.

147

Goetz. Gesch. d. Slavenapostel. S. 2 1 3– 2 1 6.

148

Приведем в подлиннике пикантную часть письма: Nostrisque apostolicis litcris glorioso principi Sfcntopulco, quas eis asseris fuisse dclatas, hoc ipsum significavimus, et neque aliae literae nostrae ad cum directae sunt, neque episcopo illi palam, vcl secrcto aliud faciendum, injunximus, et aliud a te peragenclum decrevirr.us, quanto minus credendum est, ut sacramentum ab eodem episcopo exegerimus, quern saltern leni sermonc super hoc negotio allocuti non fuimus (Mansi XVII. Col. 199).

149

Брикнер, впрочем, и здесь пытается оправдать Викинга (Thesen. 5. 205).

150

Здесь в нумерации рукописи пропущены две страницы, но текст читается – возможно, ошибка при нумерации. (Ред.)

151

Legenda Bulgarica. С. 5 (изд. Бильбасова. II. X. 281); «Vita S. Clem.». Р. 9.

152

Имеется в виду Bruckner. Cyrillo-Methodiana. S. 205 (Archiv fur SI. Phil. XXVIII) и защита этой меры с канонической точки зрения Снопеком, гл. XII «Wichings Falschungen». Все сомнения решаются следующим местом из письма папы Николая I ad Adonem archiep. Viennensem, ap. Mansi Concilia XV. Col. 452: Ut suffraganei reverentiam et obedientiam condignam metropolitanis suis exhibeant, ad metropolitanam sedem obedientes occurrant, causas ecclesiasticas cum metropolitano suo fldeliter pertractent ei ab eo formam qualiter ipsi in ecclesia sua agant, accipiant [чтобы епископы-суффраганы выказывали своим митрополитам должное почтение и послушание, пусть покорно являются к их кафедре, преданно рассматривают вместе со своим митрополитом церковные дела и узнают у него, как им действовать в своей церкви].

153

Jaffe. Regesta. №3407, 3408; Wattenbach. Beitrage, S. 43; Migne. Patr. lat. T. 129. Col. 801.

154

Pater enim a nullo, Filius a Patre, Spiritus Sanctus ab utroque, unius ejusdem substantiae cujus Pater et Filius est.

155

Место о св. Мефодии и славянском языке читается: Methodium namque superstition! non aedificationi, contention! non paci insistcntem audientes plurimum mirati sumus; et si ita est, ut audivimus, superstitionem ejus penitus abdicamus. Anathema vero pro contemnenda catholica fide qui indixit in caput redundabit ejus. Tu autem et populus tuus Sancti Spiritus judicio eritis innoxii, si tamen ficlem, quam Romana praedicat ecclesia, tenueritis inviolabiliter. Divina autem officia et sacra mysteria ac missarum solemnia quae idem Methodius celebrare praesumpsit, quod ne ulterius faceret supra sacratissimum b. Petri corpus juramento firmaverat, sui perjurii reatum per-horrescentes, nullo modo deinceps a quolibet praesumatur, Dei namque nos-traque apostolica auctoritate sub anathematis vinculo interdicimus, excepto quod ad simplicis populi et non intelligentis aedificationem attinet, si Evangelii vel Apostoli expositio ab eruditis eadem lingua annuntiecur.

156

Jaffe. Regesta. №3408.

157

Весьма несочувственная характеристика Викинга в: Vita S. Clementis. С. XIV. Ed Miklosich.; русский перевод Бильбасова – Кирилл и Мефодий. II. С. 341; Annal. Fuldenses. А. 899.

158

Следуют ссылки на правила 20 и 75 африканского Собора, на декреты пап Льва и Целестина.

159

Речь идет о Каролингах западных и восточных.

160

Конечно, идет речь о Людовике Дитя.

161

Профессор Т. Флоринский. Статистико-этнографический обзор современного славянства. Киев, 1907–1911.

Комментарии для сайта Cackle