Глава IX. Обложение земли податями. Земельный кадастр при Юстиниане. Заключительные выводы

Выяснить те условия, в которых находилось провинциальное население империи, и оценить экономические средства управляемого чиновниками Юстиниана государства, покрывавшие громадные расходы на его военные и строительные предприятия, представляется хотя и весьма любопытной, но недостижимой по состоянию источников задачей. В новеллах мы видели применение всяческих карательных средств и угроз, которым подвергается не только сам нечистый на руку правитель, но и его наследники – с целью не допустить ни малейшего ущерба казенного добра, но фактически эти суровые меры не изменяли нравов и входили в обычный административный обиход того времени. Т.к. помимо таможенных пошлин, взимаемых с торговых людей, и корабельных взносов, о значении коих можно судить по количеству сумм, собираемых с хлебного каравана в Александрии, главные материальные средства государство заимствовало из земельного налога, то понятно, что Юстиниан в своих заботах о финансовых средствах империи должен был серьезно считаться с системой принятого в империи обложения земель и способами практического осуществления этой системы. Действительно, в новеллах Юстиниана неоднократно находим требование, чтобы сборщики податей соображались с местной писцовой книгой и с описями крестьянских имуществ и обязательно выдавали расписки или квитанции в получении земельного налога с точным обозначением участка и суммы, идущей с него в казну.

Это приводит нас к вопросу о провинциальном цензе и к системе римского земельного обложения. В общих чертах цель провинциального ценза состояла, во-первых, в исчислении населения и в разделении его на классы по возрастам – в целях раскладки податей и рекрутской повинности; во-вторых, в приведении в известность количества земли и хозяйственных статей, подлежащих обложению. Оба эти понятия и заключаются в выражении απογραφή и descriptio. Но существенная и более важная задача ценза заключалась в установлении нормы обложения земли налогом. Для этого требовалось определить, так сказать, правовую качественность отдельных участков, т.е. отделить государственные земли от общинных и частновладельческих и затем произвести измерение и обмежевание каждого участка. Наконец, предстояло выяснить общую квалификацию земли по ее качественности, производительности и доходности, дабы югер³⁵⁵ виноградной плантации и югер плохой пахотной земли не обложить одинаковым налогом. Это обширное предприятие осуществлено было Августом и его преемниками.

Более ранние известия о римской писцовой книге почерпаются из сочинений ученых юристов II и III вв. В сочинении Домиция Ульпиана³⁵⁶ дана следующая формула переписи. Отметив наименование участка, округ, селение и два соседних имения, перепись должна была заключать:

1) обозначение югеров пахотной земли и средней урожайности за 10 лет;

2) количество земли под виноградником;

3) масличные насаждения;

4) луга и сенокосы;

5) пастбища;

6) лес;

наконец,

7) рыбные ловли и соляные варницы.

На основании этих данных производилась раскладка земельной подати.

При императоре Диоклетиане (284–305) произошли важные изменения в податной системе, коснувшиеся и формы писцовых книг. К этому времени уже не было правового различия между римским народом и подчиненными ему провинциалами, которые при Каракалле (211–217) получили право римского гражданства. Диоклетиан докончил уравнение Италии с провинциями, распространив поземельную подать, собираемую прежде только с провинций, и на Италию. Известная нам из Ульпиана программа для составления писцовых книг получила тогда же некоторые изменения, от способа объяснения которых зависит весьма многое в занимающем нас вопросе. Затруднения возбуждает здесь термин iugum и его отношение к господствовавшей единице измерения – югеру. Именно Диоклетиан принял за основание при раскладке поземельной подати условную меру земли, которая при всех различиях качественности, производительности, доходности и объема должна была оставаться, однако же, нормой в обложении земли податью. Принятая за норму единица земли называлась iugum или caput, а идущая с нее подать – iugatio или capitatio. Но смысл термина, который не имеет ничего общего с принятыми тогда мерами поверхностей – iugerum, actus и centuria, – нуждается в особых объяснениях и служит предметом разных толкований. Нужно ли видеть в термине iugum фиктивную величину, подлежащий обложению хозяйственный и земельный капитал в 1000 солидов, как утверждают одни, или же действительную и реальную величину, т.е. определенной меры земельный участок, как думают другие? Отвлеченное или реальное понятие заключается в iugum?

Самыми важными представителями первой теории служат весьма авторитетные имена Савиньи и Моммсена³⁵⁷. Савиньи высказывается по этому поводу следующим образом: податная гуфа (die Steuerhufe-iugum) может быть представляема в двояком смысле: или как реальная величина, или как идеальная. В первом случае нужно предполагать участки с определенными границами и одинаковой цены (по римскому праву в 1000 солидов), следовательно, то большей, то меньшей меры, смотря по производительности. Эти реальные податные гуфы и будут непосредственным объектом земельной подати, так что каждая облагалась бы одинаковою суммой; участки отдельных собственников или образовали бы часть такой гуфы (iugum), или заключали бы в себе многие гуфы. Во втором случае нет никаких видимых гуф, а есть только определенные податные ценности земли (в размере 1000 солидов), и каждый отдельный участок облагался бы земельною податью пропорционально цене его по отношению к гуфе, т.е. соответственно трети или четверти гуфы или 2, 3, 10 полным гуфам. Таково вообще было бы единственное значение податной гуфы. Савиньи предпочтительно останавливается на теории идеальной податной гуфы в противоположность к реальной и видит подтверждение своего взгляда, между прочим, в следующих словах Аполлинария Сидония: «Capita tu mihi tolle tria», т.е.: «Запиши за мною в писцовых книгах тремя туфами меньше»³⁵⁸. Очевидно, если б император отнял у просителя три реальных capita, последний проиграл бы. Точно так же произведенная в XVIII в. в Мекленбург-Шверинском герцогстве податная реформа, причем принята была за норму идеальная гуфа в 300 шеффелей посева, которая и обложена податью в 9 талеров, служит для Савиньи подтверждением и объяснением римского учреждения³⁵⁹.

Против Савиньи, однако, выставлены были возражения, направлявшиеся к утверждению теории, против которой он ратовал. Эти возражения основываются на новых данных о термине iugum, заимствуемых из так называемого Сирийского законника, изданного в первый раз в последней четверти прошедшего века³⁶⁰. О времени и обстоятельствах происхождения этого во многих отношениях замечательного памятника можно сказать следующее. Первое издание Сирийского законника, сделанное по единственной рукописи, найденной в Британском музее, выяснило, что сирийский перевод первоначального греческого оригинала сделан был в первой четверти VI в. в сирийском Иераполе; что же касается греческого оригинала, то составление его нужно относить к гораздо более раннему времени. По отношению к составителю и преследуемым им целям высказывается мнение, что он служил практическим руководством для потребностей церковного суда и администрации и употреблялся как в канцеляриях патриарха и епископов, так и в деревенских церковных общинах. Первоначальная его редакция, распространяясь по различным общинам, испытывала постепенные изменения и прибавки, имевшие местное значение. То обстоятельство, что Сирийский законник имел одинаковый авторитет на Западе и Востоке, в империи и Персидском царстве, у яковитов и несториан, служит доказательством, что он происходит из того времени, когда споры о природе Христа не разделили еще на два лагеря христианский восточный мир. С течением времени к лондонской присоединились еще три ватиканские рукописи, значительно расширившие интерес, связанный с изучением этого памятника. Но независимо от всего прочего Сирийский законник должен быть оцениваем с точки зрения его практического применения и распространения на всем Востоке под магометанским господством. В этом памятнике есть одно весьма важное место о римской податной системе, дающее новые данные к определению смысла податной единицы (iugum). Оно так важно в истории вопроса о земельном обложении, что каждый дальнейший шаг в этом отношении будет зависеть от понимания данных, заключающихся в Сирийском законнике³⁶¹.

Мы узнаем, что Диоклетиан предпринял новое измерение земель и распределение их на классы в видах обложения податями. Была ли эта мера проведена во всем государстве или только в восточных провинциях – об этом нельзя сказать положительно на основании неопределенного выражения: измерил земли; точно так же неясно – было ли это первое подобное измерение или же ему предшествовали другие, сделанные по распоряжению Августа или последующих императоров.

Важнее всего – понятие «iugum» в смысле податной гуфы: видеть ли в ней реальную или только идеальную величину, согласно воззрению Савиньи. Ясно, что iugum не есть мера плоскостей, как iugerum, но что iugum есть для поземельной подати образованная единица, в которую входило то большее, то меньшее количество югеров, смотря по качеству земли. Различаются участки виноградные, масличные, пахотные и пастбищные; притом масличные насаждения распадаются по качеству на два, а пахотные земли – на три класса. Получаются следующие категории: 1) относительно виноградников принято считать 5 югеров или 1 плетр за 1 iugum; 2) относительно пахотной земли: а) первого качества – 20 югеров или 40 плетров (за 1 iugum); б) второго качества – 40 югеров; в) третьего качества – 60 югеров; 3) относительно масличных плантаций: а) первого качества – 225 рут (за 1 iugum); б) второго качества 450 рут; 4) относительно пастбищ не дано никакой системы измерения. Пастбищная земля вносится в писцовые книги и облагается определенной податью (συντέλεια) в 1, 2 или 3 денария ежегодно. Слово συντέλεια может указывать здесь на понятие «compascua», или общинный выгон.

Относительно значения iugum, указав на различие мнений Моммсена – Савиньи и Марквардта, Брунс высказывается таким образом: нет никаких оснований заключать, что iugum образуется посредством реального сложения югеров. Если утверждается, что 5 югеров виноградника принимаются за 1 iugum, 20 югеров пахотной земли дают анноны с 1 iugum, 225 рут масличных деревьев дают анноны с 1 iugum, 40 (или 60) югеров земли худшего качества дают 1 iugum, из этого можно выводить лишь то, что подать всегда определяется по iuga, что каждый iugum облагается одинаковою суммой; но какое количество югеров земли входило в податную сумму, идущую с iugum, это зависело от качеств земли, от распределения на классы: 5 югеров виноградной плантации, равно как 118 югера под маслиной, платят подать за один iugum, подобно тому, как 20 югеров пахотной земли, следовательно, первые и последние принимаются за 1 iugum. Из этого следует, что имеющий, например, 10 югеров пахотной земли платит только половину той суммы, которою обложен iugum. Но чтоб его 10 югеров сопричислялись к другим 10 для составления реального iugum, об этом нет указаний в приведенных словах.

Неясно притом же, к чему могло бы служить сочетание югеров одного или различных собственников в один реальный iugum. Каждый владелец платит с своей земли такую долю, которая получалась из пропорционального отношения его собственника. Но высшее управление, конечно, рассчитывало сумму обложения и взимания с целых округов или провинций только по совокупности принятых для них iuga, вся же сумма югеров, принадлежащих отдельным поземельным собственникам округа, составлялась по системе классификации земель, подведенных под соответствующее число iuga, которые и определяли податной итог. Таким образом, представляется ненужным и вполне бесцельным делом – назначать реальную межу для каждого iugum и устанавливать в каждом ряд определенных отдельных и действительных югеров. Представим себе такой случай, когда различные роды участков и земли различной качественности перемешаны – случай часто повторяющийся, – что они принадлежат разным собственникам, и что число югеров одного лица не составляет целого iugum или, наоборот, больше iugum; тогда пришлось бы или пополнять недостающее число югеров в одном владении позаимствованиями из другого, или относить его в iugum соседнего владения. Это повело бы к необходимости предпринимать множество новых обмежеваний, и в действительности часто являлись бы такие реальные iuga, которые не имели бы никакой реальной связи между собою, а представляли бы части и доли, в беспорядке перемешанные среди других iuga.

Итак, Брунс в воззрении на iugum склоняется к теории Савиньи и Моммсена. Но было бы преждевременно утверждать, что этой теории суждено на будущее время получить господство или что известное место Сирийского законника заключает в себе такие ясные и бесспорные данные, которые вполне обеспечивают теорию идеальной податной туфы против новых нападений. Уже то обстоятельство, что не далее как в 1876 г. Марквардт истолковал свидетельство Сирийского законника как раз в противоположном к теории Савиньи смысле³⁶², и в 1879 г. русский византинист В.Г. Васильевский на основании того же самого свидетельства утверждал за iugum реальное значение единицы измерения полей и земель; уже это показывает, что само по себе место из Сирийского законника не содержит в себе решительных данных к бесповоротному решению вопроса об iugum. Лишь на основании развития писцовых книг в позднейшее время и на изучении употребления заменяющих iugum терминов можно приходить к убеждению, что теория Савиньи и его сторонников не менее верна, сколько и остроумна.

Сирийский законник дает возможность принять следующие заключения в приложении к писцовым книгам. При Диоклетиане произведено было измерение недвижимых имуществ в империи, причем iugum принят был за единицу при обложении земель податями, а югер – за единицу измерения поверхностей. Подать назначалась не по количеству югеров в участке, а по качествам земли и по доходности, так что 5 югеров под виноградником считались за податное тягло, которое уравнивалось 60 югерами пахотной земли третьего класса, или 450 стволами оливковых деревьев. Идея податного тягла дана в термине iugum.

Из измерения земель и описания их согласно с находимою у Ульпиана forma censualis произошел кадастр. От римского кадастра ведет начало летосчисление по индиктионам. Именно с 312 г. установился обычай через каждые 15 лет подвергать пересмотру писцовые книги и делать вызываемые временем и обстоятельствами перемены в нормах обложения. Пятнадцатилетний индиктионный период, т.е. период от одной податной ревизии до другой, становится общераспространенным способом летосчисления. Начало податного года падает на 1 сентября. Первого индикта первый год 312, первого индикта пятый год 316, второго индикта первый год 327, пятого индикта десятый год 381 и т. д.

Что касается типа писцовых книг IV и V столетий, то он может быть представляем в следующих видах: центральное податное управление могло удовлетвориться общим обозначением числа тягол в целом округе, каковое число давало уже сумму податей, ожидаемых к поступлению в казну. Для центрального управления не было необходимости в детальном исполнении всех граф формулы писцовых книг. Нужно отличать поэтому общий и суммарный тип, в котором не отмечались отдельные статьи каждого хозяйства, а показывалась общая сумма подати, вносимая целыми группами владельцев, например, целою областью или городским округом. Образец такого типа писцовых книг мы находим в окладном листе города Лампсака. Но т.к. распределение подати между отдельными плательщиками зависело от особенных и весьма разнообразных условий, и именно от того, отмечены ли были какими цифрами в каждом участке, или же оставались белыми графы о числе югеров пахотной земли, о количестве виноградных лоз, о масличных деревьях, о лугах, рыбных ловлях, соляных варницах и др., то натурально, что каждый плательщик или каждый участок был представлен в местной писцовой книге, хранившейся в городском архиве, со всеми статьями хозяйства, подлежащими обложению. В этой местной писцовой книге каждый плательщик значился под отдельным столбцом или в отдельной статье, копию с которой он хранил у себя, как оправдательный документ против произвольных требований сборщика. Этот второй тип, который, собственно, и заслуживает наименования писцовой книги, представляет собой драгоценный материал для выводов экономической науки³⁶³.

В новеллах Юстиниана часто имеется упоминание о больших деревнях (комах), населенных земледельцами, и о порядках крестьянского землевладения, но по этим случайным упоминаниям нельзя составить идеи о положении сельского населения. Но в двух новеллах встречаем драгоценные подробности, которыми и воспользуемся здесь: «Заботясь о пользе наших подданных, издаем настоящий закон³⁶⁴, которым повелеваем, чтобы в июле или августе (в конце) каждого индикта составляемы были подробные расписания податных взносов на предстоящий индикт в судебном учреждении каждого округа наших префектов. В этих расписаниях, или окладных листах, должно быть обозначено количество предстоящей к поступлению в казну подати с каждого (iugum) ярма³⁶⁵, что приходится казенного налога в виде ли натуральной или денежной повинности; кроме того, в них должна быть показана расценка местных натуральных произведений по торговой их стоимости и по местным ценам и обозначено то, что вносить в склады или оставлять на потребности каждой провинции. Составленные таким образом окладные листы непосредственно перед началом каждого индикта пересылаются начальникам провинций, дабы они распорядились выставить их для общего сведения в течение сентября и октября месяца в зависящих от них городах. Если бы кто пожелал получить копию с означенных окладных листов, то приказ префекта выдает таковую без замедления, дабы плательщики знали, как они будут вносить подати. В случае, если прежде объявления этих листов плательщики внесут причитающиеся казне по другим статьям обложения, кроме перечисленных в подробном расписании окладов того года, или если употребят их на нужды провинции, то следует зачесть эти взносы в уплату податей за текущий индикт, дабы они не потерпели никакого ущерба. Если в установленный нами срок означенные подробные росписи податей не будут разосланы по местам, то стоящие во главе префектур чины подвергаются пене в 30 золотых литр³⁶⁶, начальники провинций в 20 литр. Если бы местный начальник не позаботился о своевременном оглашении полученных им окладных росписей, то платит пеню в 10 литр золота и, кроме того, лишается власти».

Из приведенных мест уже можно видеть, какую важность правительство приписывало этим окладным росписям, составляемым в каждой префектуре на предстоящий индикт. Т.к. от строгого применения их на местах зависело финансовое положение империи, то Юстиниан принимал самые суровые меры против нарушителей его распоряжений. Возвращаясь еще раз в той же новелле к вопросу о писцовых книгах (§ 3), он делает следующее распоряжение: «Повелеваем, чтобы сборщики казенных податей никоим образом не уклонялись от выдачи квитанций или расписок, частичных или полных, в получении казенных взносов. В этих актах должно быть обозначено количество денежных и натуральных взносов, равно как количество наделов (iugum) и имена владений, с которых вносятся подати. Если же таковых расписок не будет выдано, то податные чины подвергаются штрафу в 10 литр золота и телесному наказанию. Если бы кто из плательщиков выразил сомнение или по отношению к земельному участку, за который вносится подать, или по отношению к количеству взноса, то начальник провинции или в случае небрежения его местный епископ всячески побуждают лиц, заведывающих писцовыми книгами, предъявлять таковые и показывать сумму требуемых платежей согласно данным писцовой книги и по этим данным производить сбор».

Ряд других мер, относящихся к тому же вопросу, изложен в новелле XXI³⁶⁷, из которой заимствуем несколько мест. «Относительно сборов казенных податей следует принять меры, чтобы они производились и в церковных владениях, ибо казенный доход одинаково полезен и необходим и воинам, и простым обывателям, и самым священным учреждениям, и всему государству, в этом придут тебе³⁶⁸ на помощь экдики и экономы церквей, не делая препятствия никому из местных сборщиков казенных податей в деле сбора, но и не позволяя допускать насилия и производить смуту. Прими побудительные меры, чтоб сборщики податей в выдаваемых ими расписках подробно объясняли все статьи, по коим выдаются расписки: количество хозяйственных наделов, как бы они ни назывались на местных языках, за какие участки собирается подать, количество полученного взноса – в натуре или в монете, предупреждая их угрозой большого штрафа и отнятием руки, если они всячески не исполнят того, к чему постоянно обязываются и доныне не могут исполнить. Если же бы они стали делать отговорку, что не могут выставить требуемого числа наделов, то этому не следует придавать веры, и, кроме того, это не должно наносить ущерба ни казне, ни плательщикам. Ибо казна должна получить свое безусловно, а обычные расписки должны иметь те, кто сделал взнос, чтобы более не подвергаться требованию взноса. Таким образом соплателыцики должны внести в казну причитающуюся с них долю, причем заведывающие цензовыми списками понуждаются представлять тщательно составленные ведомости, дабы была возможность выяснения податных недоразумений; сборщики же податей, проверив основательность податных списков и выяснив по ним количество наделов, согласно сделанным нами узаконениям, отмечают эти сведения в выдаваемых ими квитанциях». За этими данными, имеющими большое значение для истории писцовой книги в империи, следуют распоряжения, касающиеся купли и продажи мелких земельных участков.

«Нельзя допускать, чтобы лица, принадлежащие к городским куриям, или заведывающие цензом чиновники позволяли себе, когда происходит продажа участков, или раздача, или вообще переход владений от одного лица к другому, пользоваться какими-либо ухищрениями, чтобы участки не переходили от продавца к покупателю, но следует их понуждать к действительной передаче без всякого лукавства. Если скажут, что участки не продаются потому, что покупатели несостоятельны, то следует произвести дознание; если же покупатели окажутся состоятельными, то нужно принять все меры, чтобы передача состоялась без всякого промедления, а если они действительно окажутся не очень состоятельными, то следует побудить продавцов отметить это в актах, что под их ответственностью делается переложение казенных податей на проданные участки. Таким образом и казна не потерпит ущерба, и казенные подати будут вноситься с действительных владельцев (§ 8). Тех, кто принимает на свои земли чужих крестьян, следует понуждать, чтобы они возвращали незаконно принятых. Если же они будут упорствовать, то имеешь возложить на их владения все недоимки по твоей провинции³⁶⁹. Если же по слухам окажутся в других провинциях крестьяне (из твоей области), то перепишись с начальниками этих областей, чтобы они выдали их владельцам твоей провинции, упорствующим же следует пригрозить обязательством платить за несостоятельных. Ибо пусть допускающий таковое изведает на себе самом весь вред, дабы, потерпев ущерб, убедился, что значит наносить вред другим».

Кроме общих распоряжений относительно писцовых книг и возложения строгой ответственности на провинциальных чиновников за фактическое применение на местах государственной земельной переписи, на основании законодательства Юстиниана является возможность ознакомиться с некоторыми специальными явлениями в системе землевладения. Прежде всего сюда относится род круговой поруки состоятельных владельцев за неимущих, имеющей техническое обозначение επιβολή, или надбавка. Происхождение этого учреждения чисто фискальное. В том случае, если крестьянин, состоящий уже в определенном соотношении к обществу своих соседей-крестьян по отбыванию повинностей за общественные выпасы и поля, умрет или сделается неспособным исполнять лежавшие на нем хозяйственные и платежные обязанности, то остальное общество должно взять на себя освободившийся крестьянский участок с лежащими на нем казенными платежами. Это и есть επιβολή, надбавка доли бедного на более состоятельных, необработанного участка на подвергающийся хозяйственной культуре надел и т.п.³⁷⁰ Законодатель старался поставить этот закон в известные границы и посвятил ему несколько отдельных разъяснений.

«Если когда случится произвести „надбавку“ какого-либо участка на принадлежащих к одному цензовому столбцу или подчиненных одному владельцу³⁷¹, то повелеваем требовать казенную подать с того, кто принял „надбавку“, начиная со времени передачи ему надбавляемого владения. Надбавка должна производиться не иначе, как по письменному акту начальника провинции, в котором поименно указывается лицо, на которое падает надбавка. Если окажется, что владелец какого-либо участка не в состоянии вносить причитающейся с него подати, и потому настоит необходимость возложить на других лежащие на участке повинности, повелеваем немедленно передать его имеющим одноцензовые или одновладельческие имения со всеми находящимися в нем земледельцами и имуществом их, с запасами, и плодами, и скотом, и со всем находящимся там инструментом. Если же бы не оказалось налицо того крестьянина, который должен по закону принять на себя надбавку, или вследствие других обстоятельств замедлилось бы дело о передаче, повелеваем начальнику области составить опись этого имущества с показанием его качества, хозяйственного состояния и с обозначением всего в нем найденного и передать его сборщикам податей, или виндикам, или полицейским чинам. В случае, если бы после того оказались лица, которые по закону должны принять на себя это владение, то им и отдается оно под условием возмещения всех убытков, причиненных участку по вине означенных сборщиков или городских куриалов, виндиков или полицейских чинов».

Закон о надбавке в первый раз издан в начале VI в. префектом претории Зотиком (512). Всею тяжестью он ложился на землевладение, потому что от него были освобождены дома и хлебные произведения и ему не подлежали церковные имущества и имения императора. Применение закона встречало разнообразные толкования: одни толковали в смысле привлечения ближайших соседей того же имения, другие распространяли толкование на те участки, которые составляли одно целое с поступавшим в надбавку. Закон Юстиниана, пытающийся установить определенный порядок по отношению к επιβολή, показывает, что защищаемый им порядок имел важное практическое значение. Остается далеко не решенным вопрос о той землевладельческой среде, на которую, главным образом, простирался этот закон, равно как о значении терминов όμόδουλα и όμόκηνσα. Τ.к. для осуществления πιβολή необходима наличность определенного лица, на которое возлагается забота о запущенном участке, то, казалось бы, не настояло надобности рассматривать όμόκηνσα в смысле членов общины свободных земледельцев³⁷². Для крестьянского землевладения при Юстиниане применение закона об επιβολή, несмотря на меры к смягчению, было бедствием, отнимавшим всякую надежду на жизнь, по словам автора «Тайной истории». Кратко сказать, закон применялся при соблюдении следующих условий: 1) когда владелец участка становился неспособен отбывать лежавшие на нем повинности; 2) участок передавался со всеми бывшими в то время на нем рабочими и со всем инвентарем; 3) в случае ненахождения лица, которое обязалось бы платить лежащие на участке повинности, временно он передается сборщикам податей или полицейским чинам; 4) акт επιβολή осуществляется посредством письменного распоряжения провинциального начальника; 5) лицо, которому присуждено принять на себя участок, может в течение года обжаловать это решение в приказ префекта претории; 6) уплата податей за надбавленный участок начинается со времени его фактической передачи новому владельцу, и таким образом επιβολή не сопровождается обязательством платить недоимки за прежние годы³⁷³. Закон этот настолько имел значение в системе византийского земельного хозяйства, что мы будем с ним встречаться в дальнейшей истории крестьянского землевладения.

Еще больше значения, по-видимому, имела другая форма земельного хозяйства как в эпоху Юстиниана, так и во все последующее время империи – форма долгосрочной наследственности аренды на три лица. Эта форма владения, приближающаяся к наследственной собственности, имела на Востоке весьма широкое распространение. Она имеет техническое наименование εμφυτεύεις и выражается в том, что эмфитевт – как называется в актах лицо, снимающее участок земли в аренду, – получал на свой век и с правом передачи последовательно двум прямым наследникам, т.е. сыну и внуку, пользование и распоряжение земельным владением такое же полное и широкое, как бы оно было его собственностью. Ему принадлежала свобода хозяйственной эксплуатации участка, право делать насаждения и всяческие улучшения, право дарения, залога и передачи по завещанию с некоторыми лишь ограничениями. Обязанность эмфитевта заключалась в уплате ежегодного взноса, обусловленного в арендном контракте, и в несении лежащих на земле повинностей. Насколько можно судить по законодательным актам того времени, плата за этот род долгосрочной аренды вообще была ниже, чем за краткосрочный наем земли для обработки. В случае, если эмфитевт оказывался нерадивым или неисправным и не платил аренды в течение трех лет, от него отнимался участок без всякого вознаграждения за сделанные на нем улучшения.

Система наследственной аренды на три лица, как будем называть έμφύτευσις, в последнее время сделалась предметом особенного внимания, благодаря новым материалам, привнесенным в этот вопрос надписями и египетскими папирусами³⁷⁴. Но и с точки зрения средневекового земельного хозяйства эта система имеет, может быть, больше права на внимание, чем сколько ей уделяется³⁷⁵. Приведем законы Юстиниана³⁷⁶, касающиеся занимающего нас вопроса: «Допускаем долгосрочную наследственную аренду (έμφύτευσιν) в имениях как святейшей Церкви, так и всех прочих религиозных учреждений – на лицо, принимающее аренду, и последовательно на двух наследователей того же лица: Именно, детей мужского и женского пола или внуков с той и другой стороны – мужа и жены – с точным обозначением того, от жены или от мужа происходит наследователь. Долгосрочная аренда не переходит на других наследников, но продолжается лишь в течение жизни принимающего, если у него не окажется ни детей, ни внуков. Договора о долгосрочной аренде, совершенного на других основаниях – в церковном ли или в крестьянском имуществе, в зависимом, или свободном, ни под каким видом не разрешаем, а если он будет заключен, не признаем за ним никакой силы. Законом блаженной памяти царя Льва постановлено, чтобы церковное имущество сдавалось в долгосрочную аренду безо всякого уменьшения канона; мы же в одной из предшествующих новелл постановили при договоре на έμφύτευσις уменьшать на одну шестую норму установленной платы. Таким образом, устанавливая это правило повелеваем, чтобы прежде всего тщательно собирались сведения о каноне, и чтобы долгосрочная аренда сдавалась показанным выше лицам· при этих условиях уменьшается плата на шестую долю. Если в долгосрочную аренду сдается хорошо содержимое церковное имение, то цена аренды устанавливается не согласно с доходностью одного года, а по оценке производительности за двадцатилетний период и по этой оценке сдавать аренду. Должно знать, что если эмфитевт в течение двух лет подряд не внесет арендной суммы (для церковных имуществ узаконяем этот срок вместо трехлетия), то лишается права на аренду, и начальники религиозных учреждений вольны взять от них имущества и дома без всякого вознаграждения за улучшение. Но если бы снявший имущество в долгосрочную аренду причинил ему ущерб, то он обязуется восстановить имение в прежний вид, и этому обязательству подлежит и сам он, и его наследники, и преемники, и, кроме того, немедленно возместить все убытки».

В дальнейшем законодатель определяет условия, при которых устанавливается норма платы за долгосрочную аренду. На место отправляется комиссия из архитектора и понятых от духовенства, и там пред святым Евангелием комиссия определяет норму платы за аренду данного участка, и на основании этого составляется письменный акт на долгосрочную аренду или έμφύτευσις³⁷⁷. «Эмфитевт имеет право производить постройки и пользоваться строительным материалом, если таковой есть, передавая арендное право последовательно двум преемникам, так что имение по смерти трех держателей снова переходит к святейшей Церкви или к богоугодному заведению, которым выдана аренда, не допускаем того, что имело доныне место в подобных договорах, имен того, чтобы по смерти двух наследников первого эмфитевта получали долгосрочную аренду наследники их, и чтобы они предпочитались другим. Т.к. этот порядок изменяет арендование в наследственное владение и наносит ущерб Церкви, то нет надобности после двух наследников передавать аренду преемникам их».

Несколько дополнительных статей касательно того же учреждения находим в позднейшей новелле³⁷⁸, изданной в 544 г.: «Управители имуществами церкви или разных благотворительных учреждений сего царственного города епархии не имеют права продавать, или дарить, или менять или иным образом отчуждать недвижимое имущество… Но не только мена совершается с царским имуществом – разрешаем заключать долгосрочные аренды (τάζ δέ εμφυτεύσεις) от Великой Церкви царственного города и благотворительных домов на имя лица, принимающего аренду, и последовательно двух других наследников, причем уступается снявшему имущество в долгосрочную аренду не больше шестой доли законной платы (канон). По отношению к пригородным имениям Великой Церкви и благотворительных заведений повелеваем брать при отдаче их в долгосрочную аренду всю законную плату без скидки, если имущество приносит доход, даже с возвышением платы против нормы; в противном же случае разрешаем сдавать их за такую цену, какая будет предложена³⁷⁹. Если случится, что имущество, сданное одним из церковных учреждений по праву долгосрочной аренды, перейдет или к царскому дому, или в священное императорское казначейство, или к какому городу, или в городскую курию, то управление благотворительных учреждений, выдавшее первоначальный акт на аренду, имеет права в двухлетний срок заявить о своих намерениях или оставить аренду за теми, у кого она в то время окажется, с условием уплачивать ежегодную плату по договору об аренде, или, если это окажется желательным, нарушить контракт и имущество взять снова себе. В том случае, если в имениях, сдаваемых в долгосрочную аренду, окажутся старые полуразрушенные здания, не приносящие уже дохода, то управители этих имений имеют право сдавать их за треть наемной платы, получаемой с дающих еще доход зданий в то время, когда имение стало сдаваться в аренду. В случае же, если принимающий аренду предпочитает ее снять на том условии, чтобы сначала сделать постройки и платить богоугодному учреждению, от которого получает аренду, половину той суммы, какая получалась от наемной платы за сдаваемое имение, то разрешаем и подобную сделку и, кроме того, позволяем эмфитевту пользоваться материалом от разрушенных жилищ (§ 1).

Постановляем, чтобы долгосрочные аренды, и ипотеки, и наем на срок свыше пяти лет заключаемы были с ведома и согласия патриарха, под присягой присутствующих при составлении акта экономов и хартулариев Великой церкви, которые свидетельствуют, что соглашение состоялось не с нарушением права церкви. Экономам сиропитателям и управителям богоугодных домов, равно как хартулариям с их родителями и детьми и со всеми их родственниками и свойственниками запрещаем принимать долгосрочные аренды, или ипотеки, или наймы от тех же благотворительных домов как на свое имя, так и на подставное лицо» (§ 5).

Наследственная аренда на три лица, получившая в Византии весьма широкое распространение и разнообразное применение по местным потребностям имела своим первоначальным основанием обилие свободных незанятых земель и недостаток населения. Это явление в V и VI столетиях вследствие исключительных условий времени увеличивалось на Балканском полуострове и в азиатских провинциях и вызывало предложение исключительно благоприятных условий съемщикам земельных участков для обработки и приведения их в культурное состояние. Законодательство Юстиниана, как видно из приведенных выше мест, стремилось ввести в право наследственной аренды такую поправку, чтобы удержать земли за первоначальным собственником и не позволить наследственной аренде переходить в право собственности. К этому вели изданные им законоположения как об условиях составления контракта в присутствии понятых и под присягою на Евангелии, так и о поводах, которые могут повести к изгнанию эмфитевта и к соглашению его права пользоваться арендуемым участком. В истории византийского землевладения занимающая нас форма эксплуатации земельных участков переживала, как сказано, разнообразные применения. Одна из таких любопытных форм переживания системы эмфитевса наблюдается и в настоящее время на Афоне. Каждый из суверенных афонских монастырей владеет земельной собственностью в таких размерах, что собственными средствами не может подвергать ее обработке и извлекать из нее доход. Самая обыкновенная отдача земли в аренду – и, главным образом, нашим соотечественникам – выражается в форме наследственной аренды на три лица по акту омологии. Это, несомненно, есть старая система эмфитевса. Съемщик берет землю с обязательством делать в ней насаждение и с правом производить постройки под условием уплаты монастырю определенного канона. В акте омологии он записывает двух лиц, как своих наследников, к которым последовательно и переходит за смертию его право на арендуемый участок. В случае смерти одного из обозначенных в омологии лиц старший из оставшихся в живых имеет право с согласия монастыря вписать новое лицо, и так при всяком новом случае смерти омология может возобновляться и становиться актом на трех лиц. В современном состоянии рассматриваемый вид наследственной аренды носит на себе следы политической и экономической борьбы греческого элемента с пришлым русским. Сдающий в аренду свои земельные участки монастырь старается обеспечить за собой право следить за съемщиком, чтобы он не возводил на участке обширных хором, чтобы не принимал к себе больше послушников, чем указано в омологии, чтобы не звонил в колокола, платил узаконенный канон и не обесценивал участка. Несоблюдение одного из этих условий может лишить съемщика права на аренду земли. Но т.к. на основании подобных актов выросла на церковных афонских землях почти сотня монастырей – они называются просто кельями, – то понятно, какое важное значение не только экономическое, но и в широком смысле политическое, имеет система эмфитевса на Афоне, и как было бы любопытно исчерпывающее изучение намеченного вопроса в его историко-литературном и современном социально-экономическом отношениях. Ожидающие на Афоне современную науку научные предприятия могли бы направиться и в сторону изучения форм землевладения, обычаев при найме рабочих, терминов сельского хозяйства; все это носит признаки глубокой древности, как застывший пережиток византийской эпохи. И самые организации отношений сюзеренных монастырей к подчиненным им вассальным – скитам и кельям, способ устройства взаимных отношений между сюзеренными монастырями в их палате уполномоченных – все это остатки седой старины, которые ждут своего исследователя.

Общая оценка царствования Юстиниана и характеристика его замечательной личности представляют и доселе некоторые трудности. Империя Юстиниана прежде всего основывается на греко-римских началах: Юстиниан проникнут идеалами Рима и стремится восстановить Римскую империю не только в территориальных границах, но и по единству веры и закона. Но, с другой стороны, он, как представитель нового христианского государства, испытывал на себе влияние новых условий жизни, зависевших от появления новых народов, от естественной мировой эволюции и от христианской культуры. С одной стороны, пред ним высоко стоял идеал, отвлекавший его от реальной жизни и приводивший его к отвлеченным построениям; с другой, как представитель переходной эпохи, как участник, скажем более, как творец новой жизни на Востоке, он не мог не отдавать себе отчета в происходящем в его время великом процессе смены идей и настроений. Борьба противоположных элементов окрашивает и личный характер Юстиниана, как и его историка Прокопия, и, вместе с тем, влияет на его деятельность. Очень последовательно проводились и достигали цели те мероприятия, которыми поддерживалась основная идея Юстиниана: войны с соседями, церковная политика и законодательная деятельность. Но менее отчетливо были им сознаны реальные факты живой действительности, вследствие чего он не оценил истинных потребностей империи и материальных средств подчиненных ему народов.

И прежде всего следует очень пожалеть, что Юстиниан не понял средневековой Византии и не проникся жизненными интересами своих – ближайших подданных. Если бы призрак Римской империи менее овладел его воображением, то он не употребил бы столько настойчивости и не потратил бы так много средств на далекие предприятия, каковы итальянские войны, но позаботился бы прежде всего о защите сердцевины империи и о скреплении Сирии и Палестины. Пожертвовав реальными интересами на Востоке для фиктивных выгод на Западе, Юстиниан не взвесил и тех этнографических перемен, какие происходили на Балканском полуострове. Большим несчастием, которое, впрочем, было следствием перемещения политики Юстиниана на Запад, было и то, что он идее религиозного единства принес в жертву благосостояние Сирии и тем подготовил успехи арабов в Сирии, Палестине и Египте.

Не в лучшем свете представляется время Юстиниана и со стороны внутреннего состояния империи. После него осталось ужасное наследство: казна опустошена, податные средства народа исчерпаны до конца, армия в полной дезорганизации, неприятель угрожал с Севера и Востока, и – что самое важное – никого не вдохновляли более высокие идеалы.

Но когда становится вопрос в том смысле, как поставил его первоначально Прокопий в своих A­vέκδoτa, или в «Тайной истории», т.е. в смысле негодности и даже положительной вредности политики Юстиниана, то современный исследователь едва ли может стать на такую точку зрения. Юстиниан умел пробудить силы государства и дал неимоверное напряжение всем умело сосредоточенным в его руках материальным и духовным средствам империи. Юстиниан показал, что мог сделать в VI в. настойчивый и талантливый государь, руководясь идеалами греко-римского мира. Многие последующие императоры пытались повторить Юстиниана, но никто не достигал намеченных им задач. Дав могучий подъем силам империи и направив их к достижению гигантских предприятий, Юстиниан как будто не принял в соображение того, что обширные земельные пространства не создавали еще силы Римской империи, что необходимо было поднять дух населения и сделать так же внушительным между подчиненными народами ромэйское имя, как грозно и почетно было римское имя. Но финансовая и религиозная система Юстиниана вносила везде истощение, преследование и отвращение побежденных к победителям.

По смерти Юстиниана долго не видим талантливых людей, аристократия почти вся вымерла или погибла, и византийская администрация стала пополняться людьми без образования, без подготовки и, наконец, без понятий о долге и чести. Даже на престол вступают люди, ничем до того не известные и не приносившие с собой никаких традиций. Умственная, литературная и художественная производительность замирает почти на полтораста лет. Нужно было пройти долгому периоду, пока народились новые люди, и пока образовалась новая историческая обстановка, в которой можно было изучаемому нами византинизму снова вступить на путь правильного развития.

В 1317 г. от сильного северного ветра упал крест с руки конной статуи Юстиниана, стоявшей на ипподроме. Эта статуя, уцелевшая после хищений во время взятия Константинополя латинянами в 1204 г., долго потом оставалась на своем месте и уничтожена уже в турецкую эпоху. Она подробно описана, между прочим, у Никифора Григоры и всегда поражала причудливым убором…