Теократическое и экономическое состояние ветхозаветного левитства и священства по законодательству Пятикнижия

Законы относительно левитов и священников, подобно некоторым другим законам, излагаются в Пятикнижии исторически, в различных отделах древнего закона и притом с весьма значительными особенностями, которые не всегда легко соединить в одно цельное представление о том, какое содержание даётся Пятикнижием тому или другому пункту закона относительно ветхозаветной иерархии, или в какой заключительной форме должен быть формулирован тот или другой отдельный закон торы, рано как не всегда легко объяснить себе и то, под влиянием каких обстоятельств или по каким мотивам видоизменяется существовавший уже закон, и действительно ли ещё нужно видеть в этом изменение, а не простое дополнение к закону, изложенному в предшествующем отделе Пятикнижия. Библейская критика со своей стороны придаёт этим особенностям весьма важное значение и находит в них признаки позднейшего времён Моисея происхождения тех или других законов Пятикнижия о ветхозаветной иерархии, а вместе с тем, конечно, признаки более позднего происхождения и самого Пятикнижия. Для исследователей отрицательно-критического направления законы Пятикнижия о левитстве и священстве служат обыкновенно одним из важнейших оснований для отнесения Пятикнижия ко временам более или менее отдалённым от Моисея. В виду этого, равно как и для уяснения смысла законов торы о левитстве и священстве, тщательное их рассмотрение является для библейского исследователя делом существенно необходимым.

Законы о левитах излагаются в книгах Чисел и Второзаконие, о священниках, кроме того, – в книгах Исход и Левит. Сравнивая их между собой, критики находят при этом существенные различия, не позволяющие приписать те и другие законы одному законодателю. Эти различия критики указывают в следующем.

1) «В книгах Исход, Левит и Чисел священники всегда строго и точно отличены от левитов. Священство имеют только Аарон и его сыновья (Исход 28:1. 41; 29:44; Левит 6:22; 7:8. 33–35; 8–10; 13:2; 21:1. 21; Чис. 3:3); они только совершают кропление кровью жертвенных животных и сжигают на жертвенном алтаре то, что должно быть сжигаемо (Левит 1:5. 8. 11; 2:2; 3и далее; 6и дал.), наполняют священные лампады елеем (Исход 27:21; Левит 24:3; Чис. 8и далее), полагают хлебы на столе святилища (Левит 24:8), совершают курение пред лицом Иеговы (Чис. 24:40), трубят в священные трубы (Чис. 10:8) и благословляют народ (Чис. 6:23). Левитам, напротив, закон поручает низшие занятия: разбирать и ставить скинию, переносить её вместе со всеми принадлежностями (Чис. 1:49–53; 3:25–36) и вообще служить священникам (Чис. 3:6; 18:2). Чтобы никто из левитов не мог смотреть или прикасаться к сосудам, находящимся в святилище, священники наперёд, при передвижении скинии должны были закрывать сосуды особыми покрывалами (Чис. 4:5–15). Левитам положительно запрещено приближаться к священным сосудам, даже к жертвенному алтарю, чтобы не навлечь через это смерть и себе, и священникам (Чис. 18:3). Как строго отличались должности левитов и священников и каким важным было преступление, если левит присваивал себе священнические обязанности, это всего яснее показывает рассказ о возмущении Корея и чрезвычайном наказании возмутителей (Чис. 16). Это строгое различие выразилось также и в языке: священники не называются «сынами Левия» или «Левитами», а «сынами Аарона», а служение левитов выражается словами: עֲבדָת (работа, дело), מוֹעֵד אֹהֶל עֲבֹדַת (служение скинии собрания), מִּשְׁמֶרֶת מִשְׁכַן הָעֵדוּהת (стража скинии свидения) и тому подобными выражениями, которыми никогда не обозначаются обязанности священников; о левитах не говорится, что они служат Иегове, а говорится, что они служат священникам или народу (Чис. 16:9), равно как не говорится, что они стоят перед лицом Иеговы, а что они – перед священниками или общиной (Чис. 3:6; 16:9). И как обязанности, так и доходы тех и других совершенно различны и строго разграничены: священникам назначены известные части от жертв – первородные и начатки, левитам – десятина, от которой десятую часть они должны отдавать опять священникам. И даже по месту, которое занимали священники в стане, отличались они от левитов, так как они располагали свои палатки отдельно на восточной стороне скинии, стоявшей посреди стана, следовательно – напротив входа в скинию (Чис. 3:38). Таким образом, мы находим, что в средних частях Пятикнижия священники во всех отношениях отличны от левитов и являются более приближёнными к Иегове и что различия между теми и другими строго и точно проведено».

2) «Во Второзаконии выступают совершенно другие отношения. Что касается левитов, то они не только не имеют участия в священной земле, подобно прочим коленам, о чём говорится и в прежних частях Пятикнижия, но они и не живут уже (по крайней мере, большей частью) в городах, назначенных древним законодательством; они, напротив, рассеяны по нескольким городам других колен, как показывают встречающиеся часто формулы: «левит, который как пришелец в воротах твоих» (12:12. 18; 14:27. 29; 16:11. 14). И как они большей частью не имеют ни собственных жилищ, ни наследственных земель, то поэтому они нуждаются в благотворительной поддержке. Они перечисляются вместе с другими нуждающимися – с пришельцами, с сиротами и вдовами (14:29; 16:11. 14; 26и дал.), они названы даже пришельцами ( גֵרִים 18:6). Но так как писатель Второзакония ставит левитов весьма высоко, как это увидим далее, то поэтому он усиленно и обращает к ним благотворительность и всеобщее попечение (12:19; 14:27). Итак, первые различия между древними законами (в средних частях Пятикнижия) и Второзаконием состоит в том, что в последнем левиты изображаются не имущими большей частью уже собственных городов, а живущими в нескольких городах подобно пришельцам (или поселенцам) и что они причислены к нуждающимся, на что в предыдущих частях Пятикнижия нет ни малейшего указания.

3) К этому присоединяется ещё следующее различие между священниками и левитами; левиты имеют здесь больше значения, чем по законам средних книг. На это указывает уже название, которое даёт писатель священникам; он не называет их «сынами Аарона», как в средних книгах, а «сынами Левия» (21:5; 31:9) или «левитскими священниками» (т.е. священниками из колена Левия: 17:9. 18; 18:1; 24:8; 27:9). Этого не могло бы быть, если бы во времена девтерономика левиты не имели такого важного значения, что название «сыны Левия» так же было почётно, как и «сыны Аарона». Отвергая вывод (из Втор. 18:6–8 и 10:8) прежних критиков (Де-Ветте, Фатера) о несуществовании совершенно во Второзаконии различия между левитами и священниками, Рим, слова которого приведены выше и цитируются в других исследованиях о Пятикнижии, во Второзаконии 18:6–8 находит, что «служение Левитов» выражено теми же словами, какими выражается в других местах служение священников, именно – שֵׁרֵת בְּשֵׁם יְהוָה = служить во имя Иеговы (ст. 7, ср. 18и 21:5) и עֲמַד לִפְנֵי יְהוָה = стоять пред лицом Господа (ст. 7, ср. 18:5; 17:12 и для противоположности Чис. 16:9: стоять пред обществом, на службе их); за тем, что служившие при святилище левиты получали содержание из доходов храма, и наконец, что этим законом предоставляется одинаковое право на получение содержания каждому левиту, который бы захотел участвовать в этом служении. «Мы, – продолжает Рим, – не можем разуметь здесь ни десятин, ни частей жертвы, принадлежащих одним священникам, ни начатков, и потому должны допустить, что здесь разумеются другие, имевшиеся в храме, источники содержания, образовавшиеся из добровольных приношений или – по обету и т.п., из этих-то источников во времена девтерономика выдавалось содержание служившим левитам. Ясно, в какой степени противоречит это определение предыдущих частей Пятикнижия. – Подтверждение того же положения указывается за тем во Втор. 10:8, где служение левитов выражено теми же словами, как и служение священников (сравни Втор. 21:5), им усвояется даже благословение именем Иеговы, что по древнему законодательству принадлежало только священникам (Чис. 6:23. 27). Если левиты во времена девтерономика имели только подчинённое значение, указанное древним законодательством, и ничего более, то писатель не выразил бы их служение словами, означавшими священнические обязанности. Это могло быть тогда только, когда обязанности левитов так расширились, что они не находились уже более в подчинённом отношении к священникам и различие между теми и другими не было столь строго. Что это именно так было во времена писателя, это видно также и из Второзакония 31:9, где сказано о священниках, что они носят Ковчег Завета, между тем как в прежних книгах и даже в самом Второзаконии (31:25; 10:8) это приписывается только левитам».

«Второе, следовательно, различие между древним законодательством и Второзаконием то, что в последнем не делается строгого и ясного различия между священниками и левитами, и если это имеет отчасти основание в целях писателя, то, во всяком случае, это показывает, что при девторономике левиты исполняли более значительные обязанности и имели высшее значение, чем прежде, и что содержание им шло из сокровищницы и кладовых храма, чего не имеет в виду древнее законодательство».¹

Поставленная в таком виде особенности постановлений Второзакония относительно левитов и священников критика находит немыслимыми в законодательстве, принадлежащем одному и тому же времени или одному и тому же лицу.

«Что сам Моисей относительно содержания левитов мог выдать два совершенно различные по характеру закона, нельзя себе представить, особенно когда тот и другой закон (в Чис. 18:20–32 и Втор. 14:22–29) относятся ко времени поселения израильских колен в обетованной земле по её занятии. Возможно только допустить, что если один закон принадлежит Моисею, то другой – позднейшему времени. И в этом отношении не может подлежать сомнению, что закон в кн. Чис. 18 есть первоначальный закон, отличающийся совершенно характером закона Моисеева², а, напротив, во Второзаконии мы находим этот закон в том виде, какой он получил в позднейшее время, вероятно тогда, когда первоначальное установление Моисея, подобно многим другим законам, давно уже не было исполняемо и когда обстоятельства так сложились, что нельзя было надеяться на исполнение его и в будущем; тогда решились, по крайней мере, таким способом возбудить участие народа к слишком жалкому, может быть, положению левитов»³.

По самому характеру указанных особенностей Второзакония критика указывает черты позднейших исторических обстоятельств, под влиянием которых получили происхождение постановления Второзакония.

Таким образом, по выводам критики в Пятикнижии находится два закона относительно левитов и священников, которые получили своё происхождение в различные времена и из которых последний не может быть относим ко временам синайского законодательства. Такие выводы критики требуют, однако, со стороны изучающего ветхозаветное законодательство тщательной поверки прежде, чем согласиться с ними. Рассматривая со всем вниманием высказываемые критикой положения, мы не убедились в их верности, – напротив пришли к тому заключению, что указываемые во Второзаконии особенности постановлений о левитстве преувеличиваются в своём значении и что, отрицая возможность существования их в древнем законодательстве, критика оказывается не в состоянии удовлетворительно объяснить их происхождение в позднейшее время и согласить их с историческими фактами этого времени.

Рассмотрим первоначально постановления Второзакония относительно положения левитов или отношения их к священникам и затем относительно экономического положения их, равно как и священников, сравнительно с прочими законами об этом Пятикнижия.

I

Критика утверждает, что во Второзаконии не делается полного, строгого различия между левитами и священниками и объясняет это тем, что левиты в это время могли исполнять отчасти и священнические обязанности. Такой вывод основывается на том, что во Второзаконии и священники называются не «сынами Аарона», а «сынами Левия» или «священниками-левитами», обязанности левитов выражаются такими словами, которыми в других частях Пятикнижия обозначаются обязанности священников. Понятно, что эти особенности в языке Второзакония могут служить основанием для такого вывода в том только случае, если известные названия или выражения Пятикнижия о левитах и священниках имеют здесь значение установившихся, строго определённых терминов. Но действительно ли эти названия и выражения употреблены в Пятикнижии в смысле терминов и получили ли они такое значение по крайней мере, в последующее время? Мы рассмотрим прежде названия священников, и затем выражения, употребляемые ветхозаветными писателями для обозначения их обязанностей. Находя в названии священников «сыны Аарона» признак древнего происхождения законов в средних частях Пятикнижия и встречая во Второзаконии другое название священников, критика заключает отсюда к происхождению Второзакония от другого позднейшего писателя. Особенность действительно замечательная: эпитет, обыкновенно употребляемый о священниках в книгах Исход, Левит и Чисел, ни разу не встречается во Второзаконии и заменяется здесь другим названием – по имени родоначальника всего колена. Но для того, чтобы эта особенность в языке Второзакония могла быть верным признаком другого позднейшего законодателя, нужно, без сомнения, чтобы эпитет, употребляемый во Второзаконии, был исключительным названием священников вообще у позднейших писателей или у одного из них: в противном случае этот эпитет не может иметь значения термина и вместе с тем признака позднейшего времени. У ветхозаветных писателей мы не видим, однако этого; напротив, мы встречаем здесь даже большее разнообразие эпитетов, чем в Пятикнижии. И в книгах: Исход, Левит и Чисел не всегда священники называются «сынами Аарона»; иногда вместо этого употребляется название «священник» (напр. В Лев. 6:25. 26. 30; 16:33; 17и др.); точно также и во Второзаконии вместо «священники-левиты» употребляется иногда одно название «священник» (18:3; 19и др.), и при том – у одного и того же писателя и по выводам критика (сравни, например, Второзаконие 18:1, где употреблено название «священники-левиты» с ст. 3, где называются просто «священники»)⁴. У других ветхозаветных писателей нет также одного какого-либо эпитета для названия священников. В книге И. Навина употребляется три названия: священники-левиты (3:3; 8и др.), священники (3:6. 8. 13 и д.; 4:3. 9. 16. и д.; 6и 9) и сыны Аарона, священники (21:19); последний эпитет имеет ещё несколько вариаций (21сынам Аарона священникам, левитам; ст. 10: сынам Аарона из племён Каафовых, из сынов Левия⁵ . Такое же разнообразие названий представляют и книги Паралипоменон, писатель которых то служителей святилища называет священниками, сынами Аарона (2Пар. 13:9. 10; 26:18; 29:21; 31:19; 35и др.), то, хотя редко, священниками-левитами (2Пар. 30:27)⁶, то наконец – и это всего чаще – просто «священниками» (1Пар. 9:2. 10; 13:2; 15:11; 2Пар. 5:11. 12; 7и др.). Тоже самое представляет книга Неемии (в 10:28. 34. 36 и др.; 12:1. 12 и др. – священники; в 12:47: сыны Аарона) и книга пророка Иезекииля (в XLIII, 19, XLIV, 15: священники-левиты; в 42:13. 14; 43:24; 44:31 – священники). Таким образом, в ветхозаветной письменности не существовало одного какого-либо установившегося термина для названия священников, и в позднейшее время, к которому критика приурочивает название «священники-левиты»⁷, этот эпитет не сделался исключительным или даже преобладающим названием ветхозаветных священников; напротив и у писателей, живших после времён Езекии, он также часто заменяется другими названиями, употребляющимися в Пятикнижии. Выработки одного термина для названия священников в ветхозаветной письменности нет; и в позднейших писаниях видна также свобода в этом отношении, как и в более древних. Тем менее можно ожидать определённой терминологии в древнейшем и, во всяком случае, в одном из первых памятников ветхозаветной письменности, т.е. в Пятикнижии; и тем менее, следовательно, встречая в различных его отделах неодинаковые выражения для названия священников, имеем основания делать отсюда выводы о различии писателей и времени их жизни. Почему например, в книге Паралипоменон или у пророка Иезекииля употреблено то одно, то непосредственно вслед за тем другое выражение для обозначения служителей святилища, – на это едва ли возможно дать в каждом случае определённое объяснение, кроме общего указания на разнообразие речи; и критика совершенно равнодушно относится к употреблению одним и тем же писателем различных эпитетов. Почему же, вопреки этому, в названии «священники-левиты», встречающемся во Второзаконии, – названии, употребляемом здесь вместе с прежним названием «священники» нужно видеть признак другого, позднейшего писателя? Почему в данном случае отрицается возможность из одного и того же писателя столь обыкновенной в ветхозаветной письменности замены одного названия другим, особенно в виду того состава, какой имела ветхозаветная иерархия в конце странствования евреев по пустыне?

Критика, как мы видели, в названии «священники-левиты» находит признак возвысившегося в то время значения левитов и этим как бы мотивирует происхождение этого эпитета. Вывод слишком далёкий и притом несогласный с употреблением этого эпитета у ветхозаветных писателей. Если этот эпитет произошёл под влиянием усилившегося значения левитов, в таком случае думается, он должен бы получить преобладание над другими в какое-либо время ветхозаветной истории, чего мы не видим. И за тем, как согласить с этой мыслью употребление этого эпитета, например, у пророка Иезекииля в речах, именно направленных против левитов, которых он обличает в идолопоклонстве, и которым предсказывает тяжкое наказание от Иеговы (44:9–16)? Гораздо проще и естественнее объясняется происхождение этого эпитета из исторических обстоятельств древнейшего времени. Называя священников «сынами Аарона», писатель без сомнения употреблял этот эпитет в собственном смысле, а не нарицательном (последнее значение получило это название только в позднейшее время), т.е. разумея именно сыновей Аарона. В то время, когда на равнинах моавитских евреи слушали последние речи Моисея (Втор. 1:1–5), один из сынов Аарона сделался великим священником (Чис. 20:28), а простыми священниками были частью сыновья, частью внуки Аарона (Чис. 25:11); в это время, конечно, невозможно было уже прилагать в прежнем, т.е. собственном смысле к священникам того времени прежний эпитет «сыны Аарона», а нарицательного значения, в каком он стал употребляться у позднейших писателей, это название ещё не приобрело; поэтому, вероятно, вместо прежнего употреблён новый, более общий эпитет: «священники, сыны Левиина», обнимавший собою весь тогдашний состав священников⁸. Во всяком случае, происхождение этого названия под влиянием мысли о возвышении левитства не подтверждается употреблением этого эпитета и, кроме того, это объяснение не оправдывается историей положения левитов в последующие времена, к чему мы и переходим.

Что левиты во времена писателя Второзакония имели более широкие права и пользовались бо́льшим значением, чем прежде, т.е. по законам средних частей торы, указание на это критика находит далее – в выражениях Второзакония относительно назначения и служения левитов. В виду возражений со стороны защитников древнего происхождения Пятикнижия, критика в настоящее время не выводит уже, как прежде, из различных мест Второзакония, будто по воззрениям этого законодателя нет существенного различия между священниками и левитами; она находит и во Второзаконии несомненные признаки различения между теми и другими и соглашается с тем, что в задачу говорящего во Второзаконии совершенно не входило разграничивать права и обязанности тех и других. Новейшая критика находит во Второзаконии ту только особенность, что здесь служение левитов выражено теми же словами, какие законодательство средних частей Пятикнижия употребляло о священниках, а это объясняет тем, что левиты пользовались в это время более высоким положением, чем какое назначило им древнее законодательство. Факт, указываемый критикой из области слововыражений говорящего во Второзаконии, верен сам по себе; ему придаётся только критикой особенная знаменательность, как исключительному явлению, и за тем эта исключительность объясняется из предполагаемого положения левитов в позднейшее время ветхозаветной истории. И здесь исходной точкой критического анализа служит признание выражений средних частей Пятикнижия относительно служения левитов за установившиеся, технические термины, но это опять несправедливо, так как не подтверждается употреблением этих выражений ни в позднейших памятниках, ни в Пятикнижии. Утверждал, что обязанности левитов в книге Чисел называются исключительно служением, стражей при скинии собрания в противоположность служению священников Иегове, критика игнорирует те, хотя и немногие, места книги Чисел, в которых о левитах употреблены выражения, означающие в других случаях собственно священническое служение. В Чис. 3Аарон и его сыновья названы שֹׁמְרִים מִשְׁמֶרֶת הַמִּקְדָּשׁ ­ соблюдающими стражу святилища; но точно также в 32 ст. той же главы называются все левиты, с родовыми князьями, находящиеся под высшим наблюдением Елеазара, שֹׁמְרֵי מִשְׁמֶרֶת הַקֹּדֶשׁ = держащими стражу святыни или святилища; точно тоже сказано и в 28 ст. относительно левитов, потомков Каафа.⁹ Если обязанность левитов в книге Чисел указывается та, чтобы они служили при скинии собрания или при Аароне и его сыновьях, то вместе с этим употребляется о левитах в этой же части Пятикнижия и другое выражение (на существовании которого настаивает критика): чтобы им совершать службу Господу ­ לַעֲבֹד אֶת־עֲבֹדַת יְהוָה (Чис. 8:11). Даже и этих примеров достаточно для убеждения в том, что выражения Второзакония о левитах: служить во имя Господа или: стоять пред лицеем Господа не составляют какой-либо исключительной особенности только Второзакония, не встречающейся совершенно в средних частях Пятикнижия. Но укажем ещё два-три примера из позднейшей ветхозаветной письменности. Несомненно, что писатель книги Паралипоменон также ясно различает обязанности левитов и священников, как и древний законодатель в книге Чисел (смотри, например, 1Пар. 23:13. 14; 2Пар. 13или 31:2 и др.) и, тем не менее, в речи царя Езекии буквально¹⁰ обращённой к левитам (2Пар. 29:5), говорится: вас избрал Господь предстоять лицу Его, служить Ему… (ст. 11) или о певцах-левитах при Давиде: чтобы они служили ( לְשָׁרֵת) пред лицем ковчега постоянно (1Пар. 16:37, ср. ст. 4; 15:2). В 1 кн. Ездры употребляется равным образом относительно обязанностей священников и левитов одно выражение: поставили … на службу Божию в Иерусалиме, как предписано в книге Моисея (6:18). Из такого употребления рассматриваемых выражений видно, что не только во Втор., но и в книге Чис. и в позднейших памятниках служение левитов в известных случаях выражается теми же словами, как и служение священников, видно, что выражения древнего законодательства относительно священников не имели и не получили в последствии времени значения определённых терминов, которые могли быть относимы исключительно к священникам. И такого рода словоупотребление зависит не от недостатка выработанности древнего языка и не от недостаточно строгого различения между священниками и левитами, а имеет совершенно другое основание. Оно состоит в том, что левитам, по ветхозаветному воззрению, принадлежала, хотя и в низшей степени, существенная черта ветхозаветного священства, что они были в собственном смысле лицами иерархическими. Эта существенная черта состоит в посвящении и в приближении к Иегове (Чис. 16:5) для посредствования между Ним и народом в святилище Иеговы. И левитов освятил Иегова себе, они принадлежат Ему (Чис. 8:17. 14. 16) и их приблизил¹¹ Иегова к себе (Чис. 16:9). Вследствие этого и левитам, подобно ветхозаветным священникам, усвояется в древнем законе назначение וּלְכַפֵּר עַל־בְּנֵי יִשְׂרָאֵל, т.е. чтобы быть покровом¹² или (сообразно со значением в ветхозаветном богослужении библейского כִּפֵּר) средством очищения, примирения для сынов израилевых, дабы не постигло сынов израилевых поражение (Чис. 8:19). Сообразно с этим левиты должны были ставить стан свой около скинии откровения, дабы не было гнева на общество сынов израилевых (Чис. 1:53). Как ни строго внушает левитам древнее законодательство, что они не священники (Чис. 16) и не должны домогаться этого, тем не менее несомненно, что, по мысли древнего законодательства, они имеют бо́льшую близость к Иегове сравнительно с народом, что «они составляют низшую степень постепенно возвышающегося заступания народа пред Иеговою»¹³, что они служат носителями одной идеи – посредничества между Иеговой и теократической общиной, словом – составляют вместе со священниками и великим священником одну и туже ветхозаветную иерархию. Вот внутреннее основание, которое игнорирует критика, сосредоточивающая все своё внимание на одних внешних формах древнего законодательства, и которое служит причиною того, что левиты и в книге Чисел и во Второзаконии, и в других памятниках ветхозаветной письменности то отделяются, то как бы сливаются вместе. Когда говорящий имеет в виду эту – одну из основных идей теократического устройства, т.е. идею посредничества, выражением которой в низшей степени служит левитство, то он говорит о левитах и священниках вместе, рассматривая их как одно целое, а потому употребляет о левитах выражения, относимые в других случаях к священникам. Такова именно точка зрения, говорящего в 8 ст. Втор. 10 гл., где при рассказе о главнейших событиях при Синае¹⁴, указывает на отделение колена Левина, конечно всего, не исключая и священников, для служения Господу. А употребление о простом левите во Втор. 8ст., выражений: служить во имя Господа, предстоять пред Господом объясняются тем, что эти выражения не были термином для обозначения исключительно священнических обязанностей. Говоря о праве приходящего к святилищу левита на получение равного с другими содержания, законодатель указывает на важность самого служения левита, как служащего самому Иегове, как лица иерархического.

Указывая значение Левиина колена в жизни теократической общины, говорящий во Второзаконии не входит ни в какие подробности относительно этого, не излагает частнейших обязанностей различных разрядов этого колена, хотя, по признанию в настоящее время и критики, ему известно это различие. Но это не особенность Второзакония, а скорее – общая отличительная черта содержания последнего отдела Пятикнижия: то, что́ в средних частях торы было главным предметом законодательства, т.е. устройство общественного богослужения, во Второзаконии излагается только в общих или, вернее, основных своих чертах; говорящий не излагает никаких подробностей, ни об устройстве скинии, ни о совершении жертвоприношений; на основании его слов, например, во Втор. 12:27¹⁵, можно, пожалуй, прийти к мысли о том, что очистительные жертвы (за грех и вину) в то время не были общеупотребительны, что было бы, конечно, странно. Точно также, говоря о Левиином колене, законодатель во Второзаконии указывает только на его особенное положение в устрояемой им теократической общине, на общее назначение этого колена и его права, не касаясь частностей. Так из воззрения Пятикнижия вполне естественно объясняется особенность выражений Второзакония о левитах.

Если критика не признает справедливости этого и думает объяснить рассматриваемую особенность из позднейших исторических обстоятельств, то она должна, вопреки свидетельствам памятников, преувеличивать значение фактов, на которые опирается. Объясняя то, что во Второзаконии не приводится строгого и точного различия между священниками и левитами, объясняя это возвышением левитства в последующее время ветхозаветной истории, критика указывает на факты из истории Давида и Езекии и на слова пророка Иезекииля. Говорят, что «возвышению левитов начало положил ещё Давид, поручив им, кроме возложенных на них древним законом обязанностей, петь и играть при общественном богослужении в скинии на музыкальных инструментах». При следующих царях, продолжают, права левитов не были расширяемы до Езекии, при котором, во время празднования очищения и освящения храма, священников было мало, и они не могли сдирать кож со всех всесожжений, – и помогали им братья их, левиты, до окончания дела и доколе освятились прочие священники; ибо левиты были более тщательны в освящении себя, нежели священники (2Пар. 29:34). Этому свидетельству придаётся «особенно важное значение»:

«Если в этих словах, говорят, левитам буквально приписывается только сдирание кож с жертвенных животных, то и в таком случае оно ясно показывает, что левиты тогда исполняли обязанности, лежавшие прежде на священниках; но здесь речь не о сдирании только кож, потому что в этом случае замечание писателя, желающего, очевидно, выразить, что левиты исполняли часть священнических обязанностей, не имело бы смысла, так как сдирание кож по древнему закону не было делом священников. Какие именно из священнических обязанностей принадлежали в то время левитам, нельзя конечно сказать определённо, да это и не входит в нашу задачу. И если, по видимому писатель кн. Паралипоменон желает сказать, что расширение левитских обязанностей было кратковременно, то такое представление составилось у него единственно потому, что в его время , как это мы видим из книг Ездры и Неемии, опять стали проводить со всею древнею строгостью различие между священниками и левитами, так что на самом деле священнические обязанности не только в том случае, и вообще не в короткое, а в течение более продолжительного времени были исполняемы левитами»¹⁶.

Вот и все факты, и вот какая даётся им постановка! Мы намеренно с буквальной точностью привели эти слова, чтобы облегчить для себя разбор значения приведённых фактов. Можно ли в самом деле видеть, без влияния каких-либо особых побуждений, в событиях при Давиде и Езекии действительное расширение прав левитов сравнительно с законами книги Чисел? Разве пение и игра на музыкальных орудиях, по Пятикнижию, были священническою обязанностью? Из первой же книги Пар. (13:8) мы видим, что до установлений Давида пели и играли пред Богом во время торжественного перенесения ковчега Давид и все израильтяне; следовательно, прежде это было делом, говоря по-нынешнему, мирян, и, поручая его левитам, Давид не мог возвысить этим их звания. Испытанный при первом перенесении ковчега гнев Иеговы напомнил Давиду о том, что левиты только имеют право носить ковчег Божий и служить ему (1Пар. 14:2); странно было бы, если бы Давид, знавший, как видно уже из этого, законы Пятикнижия, допустил опять столь явную ошибку против них, поручив левитам то, что собственно должно было бы входить в круг священнических обязанностей. В рассматриваемом отношении на священников возлагает тора только обязанность трубить в трубы; но это при Давиде и в последующие времена и исполняли только священники (1Пар. 15:24; 2Пар. 13и др.). Другой факт из истории Езекии в том виде, как передаёт его писатель, не может также служить подтверждением положений критики: закалать и сдирать кожу по закону книги Левит должен был сам жертвоприноситель (1:5. 6); поэтому критика представляет этот факт в другом виде, – в сдирании кож видит намёк на нечто другое, на расширение прав левитства. Понятно, что при таком обращении с фактами можно всё доказывать, но кто же может верить подобным ссылкам на факты? Наконец, критика указывает на пророчество Иезекииля о том, что только потомки Садока будут священниками (40:46; 43:19), а левиты будут устранены от этого в наказание за отпадение их от Иеговы (44:10–14). Левиты, по слову пророка, будут только стражами и служителями в святилище: они должны закалать для народа всесожжения и мирные жертвы и стоять пред народом для служения ему¹⁷. «Такое странное воззрение пророка об устранении левитов от священнических обязанностей может быть», говорят, «объяснено только предположением, что было какое-либо время, когда некоторые священнические прежде обязанности перешли к левитам»; вероятно, это и произошло во времена преобразований Езекии¹⁸. При чтении приведённых слов пророка может действительно являться мысль, которую находит в них критика; но при оценке этого вывода из тёмных довольно слов Иезекииля следует принимать во внимание следующее. Во-первых, пророк обличает собственно левитов в уклонении от Иеговы и в служении иным богам; за это он предсказывает им в будущем тяжкое наказание и вместе с тем возвращение их к чисто-левитским обязанностям. А если левиты во времена пророка ходили в след богов иных, то странно было бы думать, что они в то же самое время присваивали и исполняли священнические обязанности в храме Иеговы. Возможно только при этом одно, что левиты, не устоявшие в то время против усиливающихся в народе приливов язычества, исполняли в этих языческих и полуязыческих культах жреческие обязанности. Такого нарушения своих законов не потерпит Иегова, по мысли пророка; в Его святилище левиты не могут быть священниками; после наказания, они будут исполнять только левитские обязанности. А что левиты в последние времена иудейского царства отличились действительно наклонностью к язычеству, указание на это представляет первая кн. Ездры. При религиозной реформе, произведённой царём Езекией, левиты обнаружили более готовности и усердия к восстановлению служения Иегове в Его храме, чем священники (2Пар. 29:34); при возвращении иудеев из вавилонского плена левитов оказалось в Иерусалиме в десятеро меньше, чем священников (1Ездр. 2:36–42; 8:15)¹⁹. Это явление, конечно, не случайное; с весьма большею вероятностью оно объясняется тем, что левиты, и до плена более преданные идолопоклонству, в это время ещё сильнее смешались с язычниками²⁰. Во-вторых, возможно при этом, что в последние времена иудейского царства, во времена разложения народной жизни и ослабления учреждений, произошло какое-либо смешение между священниками и левитами относительно их обязанностей; можно предположить, что левиты, исполнявшие жреческие обязанности в языческих культах, домогались или присваивали себе такое же право священства и в храме Иеговы; но дело в том, как говорящий во Второзаконии мог признать это вполне законным, нормальным явлением? Пророк Иезекииль предсказывает левитам, что они не будут приступать к жертвеннику Иеговы, а писатель Второзакония, и по мнению критики, муж богопросвещённый, проникнутый пророческим духом, ревновавший о восстановлении законов Иеговы, отнёсся не только равнодушно к нарушению в тогдашней практике одного из важнейших пунктов древнего законодательства, но и признал это нарушение совершенно правильным, законным явлением и наложил на него санкцию в своём законодательстве. Это по истине не мыслимо. Трудно предположить и то, чтобы тогдашнее священство не отвергло нового законодательства за такое противозаконное нарушение его иерархических прав. Наконец, если Второзаконие, по выводам критики, сглаживает различие между священниками и левитами, то последующая историческая жизнь еврейского народа должна бы обнаружить какие-либо следы этого законодательства; в исторических памятниках мы видим, напротив, совершенно другое; в книгах Ездры и Неемии священники столь же ясно отличены от левитов, как и в древнем законодательстве.

Таким образом, и позднейшие исторические данные, на которые ссылается критика, не только не подтверждают её выводов, а скорее приводят к заключению, что если даже и произошло когда-либо смещение обязанностей левитства и священства, то писатель Второзакония, оставаясь верным самому себе, не мог допустить что-либо подобного в своё законодательство, не мог принять это нарушение древнего закона за сообразное сколь-нибудь с законом явление.

II

Затем обратимся к рассмотрению второй из указанных особенностей постановления Второзакония о левитах. Здесь, прежде всего, останавливает наше внимание то явление, что, по выводам критики, права левитов являются во Второзаконии расширенными, их значение увеличенным, между тем как материальное их положение – крайне жалким, и законодатель не только не употребляет усилий возвысить пропорционально с правами и средствами их к жизни, но лишает их и того, что они имели по древнему законодательству. В жизни действительной конечно возможна подобная дисгармония, но не в теории, в области которой более или менее вращается всякое законодательство, устрояющее порядок жизни по началам правды и, конечно, разума: в области законодательства расширение прав и вместе с тем обязанностей, в силу логической последовательности, должно идти у законодателя рука об руку со стремлением к лучшему обеспечению тех, на кого возлагаются эти обязанности. И действительно, – законодательство кн. Чисел, говоря об особом назначении потомков Левия, указывает постоянно и на источники содержания для них. Точно также и царь Езекия, требуя от левитов и священников ревностного служения Иегове, заботится вместе с тем и об их благосостоянии, и в последнем видим одно из условий к тому, чтобы они были ревностны в законе Иеговы (2Пар. 31:4). Во Второзаконии, напротив, по выводам критики, законодатель отнимает у левитов все прежние источники содержания, не указывая новых, хотя и высоко ценит левитство; священники испытывают также весьма чувствительные потери и ничем, в сущности, не вознаграждаются за это. – Правда, при объяснении рассматриваемых законов последнего отдела Пятикнижия о содержании левитов и священников и с точки зрения происхождение их от древнего законодателя являются значительные трудности и неясности; но этих трудностей критика своими предположениями не только не разрешает, но и ещё более осложняет.

Критика утверждает, что левиты, по Второзаконию, не имеют назначенных им городов, почему и называются пришельцами в чужих городах, равно как и не получают и десятины; последней законодатель даёт другое употребление (или своим законодательством освящает это употребление), назначая её для религиозных пиршеств при святилище Иеговы, на которые он увещевает приглашать и левитов. Эти пиршества при святилище, равно как и пиршества по городам в год десятин (14:28–29; ср. 26:12), и составляют вознаграждение за отнятые у левитов десятины; кроме того они поручаются общей благотворительности.²¹ Охарактеризовав, таким образом, особенность постановлений Второзакония о содержании левитов, критика объясняет их обстоятельствами позднейшего времени, когда левиты вместе со священниками при Иеровоаме лишились своих городов в израильском царстве и переселились в Иудею и в Иерусалим (2Пар. 11:13) и здесь должны были расселиться по не-левитским городам.²² И так как – за тем – при царях подати весьма значительно увеличились, – народ должен был платить, кроме десятины левитам, десятину царю, сверх того отдавать священникам начатки и первенцев, а между тем весьма важно было для поддержания религиозной жизни в народе привлечь его к богослужению в иерусалимском храме и к участию в праздниках, то поэтому законодатель, не касаясь той основной, неизгладимо укоренившейся и в народе мысли, что десятина и первенцы принадлежат Иегове, допускает то изменение, что назначает их для религиозных пиршеств, чем сокращает расходы путешествия в Иерусалим. «Значительного убытка через это», говорят, «не потерпели левиты и священники, так как они и прежде не получали в действительности этих доходов. Писатель Второзакония освящает только тот установившийся уже обычай относительно десятины и начатков, чтобы они употреблялись на пиршества во время праздников».²³ Некоторым вознаграждением за эту потерю для левитов служит то, что во Второзаконии не делается строгого различия между священниками и левитами.²⁴

Так комментирует критика смысл постановлений Второзакония относительно содержания левитов и так объясняет их происхождение из позднейших исторических событий, возбуждая своими объяснениями сильные недоумения. Для нас важно здесь не то, чтобы указать недостатки той или другой теории комментаторов известного направления, а то, чтобы, пользуясь этими возбуждающими мысль объяснениями, уловить мысль древних законов и понять их органическую связь.

Несуществование у левитов во времена писателя Второзакония назначенных в законе городов критика основывает на выражении: «левит, который в городах твоих»²⁵ предполагающем будто бы расселение левитов по отдельным городам других колен. В древнем памятнике не всегда, конечно, легко определить значение и цель того или другого отрывочного выражения; но в данном случае сам писатель даёт, по-видимому, возможность угадать смысл столь часто употребляемого им выражения: «который в городах твоих», когда это выражение он предваряет другими выражениями: «в земле твоей», как во Втор. 24:14, или когда рассматриваемое выражение заменяет словами «среди тебя» (ср. Втор. 5и Исх. 20:10, где говорится о пришельце: «который в городах твоих, с Втор. 26:11, где о пришельце же сказано: который среди тебя). Подобные параллельные выражения у одного и того же писателя дают заметить, что выражением о левите: «который в городах твоих» он хочет указать народу на близость к нему левитов, как членов одной и той же народной семьи, как живущих среди народа, в той же земле. Мысль, принимаемая и некоторыми защитниками древности Второзакония²⁶, что этим выражением законодатель указывает на бесприютность левитов и тем хочет возбудить в народе благотворительность к ним, представляется далёкою: увещевая не оставлять и не забывать левита, законодатель особо и совершенно иначе указывает причину того, именно ту, что нет левиту части и удела с тобою (Втор. 14:27. 29 и др.). Самим употреблением этого последнего выражения писатель ясно показывает своё знакомство с законами книги Чисел о том, что не будет Аарону удела и части между сынами израилевыми, так как Сам Иегова есть часть и удел его (с Чис. 18:20, ср. Втор. 10:9, где буквально повторяются слова книги Чисел²⁷ и что левитам сыны израилевы должны дать из уделов владения своего города для жительства (35и д.).²⁸ А если писатель Второзакония знал древнее постановление о левитских городах, а между тем левиты в его время не владели уже этими городами, то почему он не указал яснее и настойчивее на эту потерю, как на сильнейшее побуждение для народа не забывать левитов, если уж нельзя было думать о возвращении левитам этих городов? Думается потому, что он не знает отнятия у левитов назначенных им законом городов, и если эти города он называет «твоими», обращаясь к народу, то это, всего вероятнее потому, что эти города не считает уделом левитов в том смысле, в каком должны принадлежать народу все прочие города. Как в древнем законодательстве лишение левитов удела и части в земле не исключает существования в тоже время закона о наделении им известного числа городов (Чис. 18 и 35), точно также и существованием у левитов городов не исключается возможность выражения: «который в городах твоих», так как эти города, и по воззрению законодательства кн. Чисел, не были в собственном смысле уделом и частью левитов, так как нет левиту удела и части с братьями его и Сам Иегова есть удел его; эти города были собственно, по этому воззрению, уделом самого народа, и израильтянам повелевается дать их из уделов владения своего левитам для жительства (Чис. 35:2). В данном случае нет даже надобности решать спорный вопрос о том, одни ли левиты или и священники жили в последствии времени в назначенных им городах, или нет, хотя первое представляется более вероятным, чем последнее;²⁹ для нас важно то воззрение средних отделов торы, что города, назначаемые левитам, были собственно уделом тех колен, в округах которых они лежали, что они давались только для жительства левитов, не переставая быть владением колен; при таком воззрении мог конечно законодатель в речах к народу употребить о левитах выражение: «который в городах твоих» и при существовании у левитов назначенных им городов.

Ещё менее данных убедиться в том, что говорящий во Второзаконии лишает левитов десятины и узаконивает употребление её на праздничные пиршества. При рассмотрении постановлений Второзакония о десятине в том виде, как понимает их критика, возбуждаются самые серьёзные недоумения и прежде всего, относительно исполняемости постановлений о десятине в изменённом их виде. Десятина в нормальном её количестве от всех главнейших видов производительности целого народа, составляла, конечно, огромную массу различного вида продуктов. Десятина миллионного – положим – количества самостоятельных граждан могла служить годичным содержанием для целой сотни тысяч. Возможно ли было употребить всю эту массу животных, хлеба, вина, масла и т.п. на жертвенные пиршества при святилище Иеговы в течение каких-нибудь 9–10 праздничных дней в году, на которые собирались некоторые члены семьи к святилищу? Для небогатого земледельческого народа это было бы невероятной расточительностью, и законодатель, налагающий санкцию на существовавший, как говорят, в народе обычай столь расточительных праздничных пиров, скорее был бы законодателем для культа Милитты, но не для весьма серьёзного и глубокого религиозного богослужения Иеговы. И разве такая невероятная расточительность, требуемая законом на праздничные пиршества, облегчала народ и требовала от него меньше, чем десятина, отдаваемая левитам? Народ одинаково лишался десятой части продуктов своего годичного труда в том и другом случае. – Ещё больше недоумения, в виду такого употребления десятины возбуждает вопрос о средствах существования целого Левиина колена, насчитывавшего десятки тысяч своих членов и жившего семействами. Нельзя же придавать серьёзного значения указаниям критики, как на средства существования левитов, на жертвенные пиры и десятины и на совершавшиеся через два года угощения в частных домах (Втор. 14:28): всем этим, конечно, могла существовать только часть Левиина колена в течение опять-таки нескольких дней. Возвышение значения левитов, в котором критика находит некоторое вознаграждение за отнятие десятины, не могло также довольствовать левитов в их жизненных потребностях. Чем же должны были кормиться они со своими семействами в остальное слишком продолжительное непраздничное время года? Говорят, что левиты, лишившись десятины, получали впоследствии времени содержание из сокровищницы и кладовых храма. Но из каких источников наполнялась эта сокровищница, если она и существовала? Из 2Пар. 31 мы определённо знаем, что в кладовых храма складывались те же десятины, начатки и т.п., раздававшиеся затем по священническим городам всем членам Левиина колена, малому и великому. Других источников у иерусалимского храма и в это время не существовало; сокровищница не была чем-либо особым от назначенных в древнем законе источников содержания этого колена. А если, как оказывается, левиты в существе дела ничем не могли быть вознаграждены за потерю десятины, то мыслимо ли, чтобы целое колено оставлено было законодателем на произвол судьбы, и вероятно ли сколько-нибудь, чтобы законодатель решился отнять у левитов вековечное их право, основывающееся на праве Иеговы, и обречь их на нищенство?³⁰

Известен ли из истории еврейского народа какой-либо царь или пророк, который бы делал подобные изменения в существовавшем законодательстве и вносил эти перемены в ту же книгу закона? Неужели левиты и священники (которым назначена была десятая часть левитской десятины) могли быть так беспечны или бессильны, что допустили в находившуюся в их руках книгу закона столь коренное изменение своих прав? Наконец, существуют ли в памятниках ветхозаветной письменности какие-либо следы влияния этих постановлений Второзакония в изменённом виде? При царе Иезекии, ко временам более или менее близким к которому критики относят происхождение Второзакония³¹, действует, как указано выше, древний закон о десятине; по возвращении из плена точно также левитам даётся десятина (Неемии 10:38; 13:5), хотя и не всегда аккуратно (Неемии 13:12). К этим фактам прибавлять больше нечего. – Что при Езекии и затем по возвращении из плена исполнялся древний закон о десятине, это знает критика, но она не даёт этим данным действительного значения, относя происхождение Второзакония к промежуточному времени³² между царствованием Езекии и вавилонским пленом, как будто можно пользоваться в значении доказательства молчанием памятников о доставлении десятины во времена после Езекии, и как будто, с другой стороны, священное вековое право левитов также легко было какому-нибудь законодателю отменить и внести даже эту перемену в древнее законодательство, как и следующему законодателю снова отменить этот новый закон и опять восстановить древнее право. Знаем ли мы кого-либо из еврейских царей или пророков, который выступал бы в качестве законодателя? И возможно ли, чтобы отмена древнего закона беспрепятственно внесена была в древнее законодательство, которое приписывалось Моисею и оставалось, как неотъемлемая часть даже и тогда, когда при Неемии снова восстановлен был древний закон о десятине? Натянутость объяснений фактов позднейшего времени с точки зрения критики достаточно ясна.

Нет оснований думать, чтобы подобные объяснения являлись под влиянием только сложившихся теорий и желания отстоять их; здесь имеют, конечно, прежде всего, важное значение сами особенности постановлений Второзакония об употреблении десятины. В речах говорящего об этом во Второзаконии, при мысли о левитской десятине по кн. Чисел, действительно есть неясные пункты. Почему, например, законодатель, так заботливо обращающий к левитам общественную благотворительность, не убеждает народ в усердном исполнении религиозной обязанности относительно десятины, какое именно отношение должны иметь десятины, которые он убеждает приносить к месту святилища, к левитской десятине, и затем – что такое десятина третьего года (Втор. 14:28. 29), составляла ли она что-либо особое от десятины, приносимой к святилищу, или в каждый третий год заменяла последнюю, все это остаётся неясным и неизбежно вызывает различные предположения. Законодатель говорит во Второзаконии о десятине так, как будто до того времени не существовало закона, назначавшего её левитам; действительно здесь ни разу не встречается употребляющихся иногда ссылок, в виде напр. слов: сверх завета, который заключил с вами на Хориве (Втор. 28:69); сверх постоянного всесожжения… (Чис. 28:31), каких естественно ожидать и здесь в виду левитской десятины. Но разве можно, в самом деле, от древнейшего законодателя требовать или ожидать пунктуальной и совершенной ясности, в недостатке которой так часто укоряют и современные законодательства? Когда говорящий во Второзаконии даёт разрешение народу, по занятии Ханаана, закалать и есть мясо в домах (12и д.), то он точно также не упоминает ни словом о законе Левит 17, хотя, несомненно, этот закон и имеется здесь в виду. По аналогии с законом Левит 17, отменённым во Второзаконии в виду будущего положения народа, мы могли бы видеть и в словах Второзакония о десятине такую же отмену законов о левитской десятине, и подобная отмена у древнего законодателя по существу могла бы быть вполне объяснена, не возбуждая высказанных выше неразрешимых недоумений, вызываемых теориями критиков; но Второзаконие не даёт ясных оснований для подобной мысли. Что законодатель убеждает здесь доставлять десятину к святилищу Иеговы, это не может, конечно, служить подобным основанием; равным образом и выражение: ешь сие – в том числе и десятины – пред Господом – с несомненностью не может также указывать на отмену прежнего закона, так как это выражение относится в тех же речах и к всесожжениям (12, ср. с 7, 17 с 18), из чего, конечно, было бы странно выводить заключение, будто законодатель отменяет и закон о всесожжениях, назначая их также на пиршества. Перечисляя всесожжения, жертвы благодарности³³, десятины, дары рук, обеты, добровольные приношения и т.п. и затем, говоря народу: ешьте там пред Господом, веселитесь пред Господом, говорящий предлагает известным, что́ из перечисленного должно употребляться на жертвенные пиры при святилище Иеговы. Всесожжения, конечно, не должны; но от всех видов мирной жертвы известная часть действительно должна употребляться на жертвенный пир самим приносящим (Лев. 7:15. 16). Не в таком ли же смысле употребляет законодатель выражение и о десятинах: ешь пред Господом, т.е. в смысле известной части? Довольно древнее иудейское предание, существовавшее во времена второго храма, под десятиной, которую повелевается есть при святилище Иеговы, разумеет обыкновенно вторую десятину, следовавшую сверх левитской или первой десятины, а под десятиной, употреблявшейся в третий год на угощение левитов, вдов и пришельцев, третью десятину.³⁴ Так понимала законы Второзакония о десятине практика этого времени, находившая в них не конкретное изменение, а только дополнение к прежнему закону о левитской десятине, который, по смыслу этого предания, оставался неизменным. Критика подвергает сомнению верность этого предания и приложимость для объяснения слов Второзакония о десятине на том, главным образом, основании, что «ни во Второзаконии нет следов мнимой первой десятины, ни в средних отделах Пятикнижия – второй десятины».³⁵ Напрасный, конечно, труд оспаривать верность этого основания и доказывать следы второй десятины в кн. Бытия.³⁶ В Пятикнижии действительно не намекается ни прямо, ни косвенно, на вторую и третью десятину, следовательно, оно написано в то время, когда не существовало ни указываемого преданием разделения десятин, ни различных названий их. И это отчасти понятно. Вероятно, что в древнее время не было в практике строгого разграничения десятин с различным их употреблением и названиями, а существовал благочестивый обычай, получивший затем силу закона, посвящать Богу десятую часть от всего, приобретённого в годичный круг времени. Как должно было совершаться самое посвящение, это предоставлялось доброму расположению самого посвящающего; вероятно, большая часть десятины употреблялась по обычаю на жертвоприношения. В таком виде перешёл этот обычай и в закон, который также не определяет подробностей (Лев. 27:30–33). Когда затем установлено было левитство, десятина назначается левитам, оставаясь при этом даром, приношением собственно Иегове ( תְּרוּמָה Чис. 18:24). Наконец, в виду Ханаанской земли, при наступлении того времени, когда должно было начаться действительное отделение десятины, законодатель делает новое изменение или вернее – дополнение к прежнему закону. Имея в виду древний обычай, сохранявшийся и в то время, употреблять десятину преимущественно на жертвоприношения и устроять при этом пиры, законодатель, не восставая против этого обычая, требует только, чтобы жертвоприношения, сопровождавшие посвящения десятин Иегове, совершались исключительно при Его святилище в каждые два года и только в третий год часть десятины, употреблявшаяся на жертвоприношения,³⁷ употреблялась бы на угощения для вдов, пришельцев и левитов. И всё это, думается, была одна и та же десятина, и только впоследствии времени различные её части, по их неодинаковому употреблению, получили названия первой, второй и третьей. Говорящий во Второзаконии не знает ещё этих названий; посвящение десятины у него сохраняет ещё черты неопределённости относительно того, какая часть должна быть употребляема на жертвоприношения или угощения и какая часть должна быть отдаваема левитам. Всё это предоставлялось религиозному чувству, на котором исключительно основывалось и самое посвящение десятины Иегове. И так как эти праздничные жертвоприношения и пиры делались из левитской десятины, то поэтому, может быть законодатель и внушает особенно приглашать на эти пиры и левитов. Конечно, и при этом понимании, в словах Второзакония о десятине остаётся нечто неясное; но мы видели, что теория критики не только не выясняет предмета, а ещё более затемняет его. Во всяком случае предположение некоторых дополнений к прежним постановлениям о десятине в древнем законодательстве, принадлежащем одному и тому же лицу, по записанном в историческом порядке, по мере выхода законов, не возбуждает тех недоумений, какие являются при мысли о позднейшем неизвестном законодателе – реформаторе, берущем смелость отменять вековые священные права целого сословия. А позднейшая практика, со своей стороны, представляет несомненные доказательства одновременного существования законов о десятине Чис. 18 и Втор. 12, когда показывает, что десятина до плена и после плена употреблялась не на одни жертвоприношения, а отдавалась народом именно левитам, что она состояла из всего, и из мелкого и крупного скота (2Пар. 31:5. 6) и доставлялась народом к месту святилища Иеговы, что внушает особенно Второзаконие. Такова органическая связь законов Пятикнижия о десятине, не позволяющая относить происхождение тех или других из них к различным временам ветхозаветной истории.

Нам остаётся рассмотреть ещё законы о средствах содержания священников. Здесь спорным предметом служат главным образом³⁸, законы о первородных из жертвенных³⁹ животных. Критика указывает на то, что по средним отделам Пятикнижия, мясо этих первородных, приносимых в жертву Иегове, принадлежит священникам (Чис. 18:18),⁴⁰ между тем как писатель Второзакония мясо первородных из чистых животных, без каких-либо недостатков, назначает, после принесения их в жертву, на пиршества для самого приносящего, его семейства и тех, кого он пригласит (12:6. 17–19; 15:19–23). Таким образом, по выводам критики, Второзаконие лишает священников немаловажного дохода от первородных, назначенного им древним законодательством, ничем не вознаграждая их за эту потерю.⁴¹

Эта особенность постановлений Второзакония о первородных обращала на себя внимание ещё блаженного Августина,⁴² в позднейшее время её с Чис. 18 вызвало у западных комментаторов несколько объяснений. Одни, как напр. Гергард, вслед за раввинами, соглашали тем, что под первородными во Второзаконии разумели первородных женского рода (primogenita foeminea)⁴³. Другие, отвергая это предположение в виду ясного свидетельства Втор. 15:19, разумели вместо того первородных второго разряда⁴⁴, то есть родившихся в первый раз после настоящего первородного. Не соглашаясь и с этим предположением, как совершенно произвольным, другие приходили к мысли, что во Второзаконии речь обращена к целому народу, не исключая и священников, к которым и относятся собственно слова Второзакония об употреблении первородных на жертвенные пиршества⁴⁵. Иные старались объяснить этот закон Чис. 18в том смысле, что здесь священнику предоставляются только грудь и правое бедро, а прочее мясо, как при обыкновенных жертвах мира, назначается самому приносящему для жертвенного пира⁴⁶. Последнее объяснение, выработанное западными экзегетами, признающими Второзаконие отделом древнего законодательства, состоит в следующем. Словами Второзакония, говорят, внушается главным образом то, что десятину, первенцев и т.п. нельзя употреблять в пищу обыкновенным образом, что нельзя ими распоряжаться по своему усмотрению, как своею собственностью, именно – что с ними нужно идти к святилищу Иеговы; а что́ из этих приносимых Господу даров должно быть употребляемо священниками и самими приносящими, в постановлении Второзакония, касающемся нескольких разнородных предметов, не указывается особо, и это должно быть определяемо на основании других специальных законов, и относительно первородных, – нужно руководствоваться законом Чис. 18:18; а этот закон «не запрещает священникам, которым назначено мясо первородных, употреблять его и на жертвенный пир, на который мог быть приглашаем и приноситель».⁴⁷ Неудовлетворительность и этого последнего соглашения законов о первородных заметно даёт себя чувствовать: во Второзаконии приносящий является не приглашённым на чужой пир, устрояемый священниками, а хозяином, который сам приглашает других; во Втор. 15:19. 20 повелевается каждому израильтянину не только являться с первородным пред лицо Иеговы, но и съедать это ежегодно; если устроение жертвенного пира зависит от расположения священника, которому закон кн. Чисел не запрещает только этого, в таком случае со стороны законодателя было бы лишним делом обязывать каждого устраивать жертвенный пир из первородных для себя, своего семейства и других.

Таким образом все явившиеся доселе опыты соглашения законов о первородных оказываются неудовлетворительными и тем самым убеждают в том, что прямо соглашать эти законы невозможно, а необходимо признать один закон изменением другого. Такое изменение составляют именно постановления Второзакония, в которые жертвы из первородных рассматриваются действительно, как жертвы мира, от которых большая часть жертвенного мяса должна употребляться на пир для приносящего. Подобное ограничение смысла прежнего закона сделано во Второзаконии, по всей вероятности, для того, чтобы облегчить для народа, живущего уже не в стане, а в целой стране, самое исполнение закона о первородных, с которыми нужно было отправляться каждогодно к святилищу. Под влиянием той же, вероятно мысли изменён во Второзаконии и другой пункт закона о первородных – именно – об обыкновенном употреблении в пищу первородных из чистых животных, но имеющих какие-либо недостатки, препятствующие приносить их в жертву (Втор. 15:21. 22). И это есть также ограничение прежнего закона о посвящении Иегове всего первородного (Чис. 18:15). Ещё яснее указывает мысль – при этих изменениях – говорящего во Второзаконии даваемое им разрешение продавать на месте десятину и первородных в случае отдалённости места жительства от святилища Иеговы (Втор. 14:24–26), – разрешение, ограничивающее, конечно, безусловную для всякого обязательность закона Левит 27:30–33. Имея в виду жизнь народа в целой стране и, желая расположить его к участию в общественном богослужении и облегчить, по возможности, для него путешествия к святилищу, законодатель во Второзаконии приспособляет существующие законы к положению народа, которое легко было понять всякому и до настоящего поселения в Ханаане. Через это изменение прежних законов священники лишаются, конечно, некоторой части своих доходов, но в вознаграждение, вероятно, за это, равно как и потерю дохода от отмены закон Лев. 17:1–7, священникам назначается от волов и овец, закалаемых для обыкновенного употребления, плечо, челюсти и желудок, равно как и начатки шерсти (18:4), сверх начатков, назначенных в средних отделах Пятикнижия.

А если постановления Второзакония о первородных составляют действительно изменения прежних законов, что утверждают и исследователи критического направления, то вопрос о первородных, следовательно, сводится к тому, когда произведено это изменение, или – какому времени, древнейшему или позднейшему, с бо́льшею вероятностью можно приписать это. Фактических данных для решения этого нет; ветхозаветная письменность ничего не говорит о первородных до времён Неемии (кн. Неем. 10:36); остаются, следовательно, одни соображения. Обыкновенно, изменение какого-либо закона бывает отдалено значительным промежутком времени от первоначального его издания. Но должно ли иметь это соображение полное своё значение при обсуждении законов торы? «В самом деле», скажем словами Клейнерта, «что священники добровольно отказались от священных прав, которыми они уже пользовались, или, что нашёлся у израильтян какой-либо царь или пророк, который осмелился, во имя Божие, изменить этот закон и тому, что́ по закону следовало священникам, дал другое назначение, и затем – такую насильственную меру внёс в книгу законов Моисея, это немыслимо не только с точки зрения вонфенбюттельских фрагментов, по которой все жрецы eo ipso люди своекорыстные, но и по простому здравому смыслу, который не может считать грехом защиту законных прав и собственности. В обыкновенных человеческих отношениях подобная защита считается даже обязанностью»⁴⁸. Словом – при отнесении постановлений Второзакония о первородных к позднейшим временам возникают те же недоумения, какие вызываются теориями критиков относительно законов о десятине. Если и представляют «не невозможным то, чтобы какой-либо пророческий законодатель пожертвовал этим правом жречества в виду высших религиозных интересов», если находят даже не особенно трудным – «отменить привилегию, остававшуюся мёртвой буквой» ⁴⁹, то при этом берут во внимание одну только сторону дела, именно – возможности со стороны позднейшего законодателя решиться на подобную меру, но забывают о препятствиях со стороны многочисленного жречества к признанию обязательности нового закона, к введению его в практику и внесению в тору. Книга закона находилась в руках священства, которое имело и право и возможность не вносить в тору постановления, несогласного с древним законодательством. Иное дело, если представлять это изменение закона о первородных совершившимся в эпоху же древнего законодательства; все затруднения и к изданию нового закона и к применению его теряют в таком случае своё значение, так как в это время является действующим один и тот же законодательный авторитет, да и самый закон не приобрёл ещё от времени значения векового права. Во всяком случае «свободное отношение»⁵⁰ к прежним законам, каким отличается действительно говорящий во Второзаконии, гораздо понятнее у древнего законодателя, чем у позднейшего. Вот почему и в словах Второзакония о первородных нельзя на самом деле видеть действительного признака позднейших исторических обстоятельств.