Судебное устройство по законам Пятокнижия

При определении времени происхождения Пятокнижия западные исследователи критического направления останавливаются, между прочим, на постановлениях Второзакония относительного судебного устройства и находят в их содержании признак писателя, жившего спустя более или менее долгое время после Моисея.

Именно, рассматривая эти постановления Второзакония и сравнивая их с показаниями об этом средних отделов Пятокнижия, критика находит существенное различие между тем и другим судоустройством, и такую особенность судебных установлений Второзакония объясняет тем, что они изданы были уже в то время, когда жизнь еврейского народа сделала большой шаг вперед в своем общественном благоустройстве, и когда древнее, слишком простое судоустройство оказалось необходимым заменить новым, более организованным. По выводам критики, эта организация не могла совершиться во время странствования по пустыне; она совершилась или при царях или в конце правления судей, во всяком случае после поселения евреев в Палестине; и законодатель не вводит собственно этого нового судоустройства; он имеет его уже в виду и, со своей стороны, только узаконивает существовавший порядок суда.

В чём же состоят особенности судебного устройства по средним отделам Пятокнижия и по Второзаконию? И какие имеют основания делаемые отсюда выводы, а равно и сближения судебных установлений Второзакония с историческими данными правления судей и царей.

По средним отделам Пятокнижия, говорят одни из исследователей, во всех незначительных случаях произносят суд над своими подчиненными поставленные по совету Иофора начальники, между тем, как более важные дела представляемы были самому Моисею (Исх. 18:13–26). Эти судьи, взятые из отдельных колен, были вместе с тем и вождями на войне, как показывает название их אַנְשֵׁי־חַיִל. Мы, следовательно, находим здесь самое простое и древнее устройство суда, соответствовавшее воинственному народу: всякий вождь есть вместе и судья своего отряда, а вождь всего народа составляет для всех высшую судебную инстанцию.

Об установлении судей этого рода говорит и Второзаконие (1, 9–18); но в его постановлениях выступает другое, совершенно особое устройство суда.

Во времена писателя Второзакония во главе городов стоят старейшины ( עִירוֹ זִקְנֵי 19:12; 21:2, 6, 19; 22:15, 18 и др.); о которых не упоминается в прежних частях Пятокнижия. Они являются правителями городов (19:12; 22:2, 6) и производят суд по всем семейным делам. А для всех других частных и уголовных дел должны находиться в городах судьи ( שֹׁפְטִים) и подчинённые им судебные приставы ( שֹׁטְריִם), из коих первые ясно отличаются от старейшин (21:2): их должность состояла по-видимому, исключительно в отправлении суда. Более трудные дела должны быть представляемы верховному иерусалимскому судилищу, как прежде представлялись Моисею; неисполнение его решений должно быть наказываемо смертью. И во Второзаконии это верховное судилище представляется уже существующим, а не имеющим быть только установленным (17:8–13). Мы, продолжают, имеем даже определенные сведения о составе этого судилища. Закон говорит: а кто поступит так дерзко, что не послушает священника ( הַכֹּהֵן), стоящего там на служении пред Господом ( אוֹ) или судьи …. (17:12). Так как здесь под священником может разуметься только великий священник, а судья является отличным от него, то из этих слов следует, что в этом судилище, кроме великого священника, председательствовало еще светское лицо. Что в нем были еще и другие светские лица, это видно из 19:17: пусть предстанут оба сии человека, у которых тяжба, пред Господа, пред священников и судей… Следовательно верховное судилище состояло из мирян и священников; во главе первых стоял верховный судья, во главе вторых – великий священник.

Из этого видно, как далеко ушло вперед это судоустройство от древнейшего, простого своего вида. Преимущество его состоит в том, что во времена писателя Второзакония в частных городах существовали судилища, имевшие исключительной своей задачей судотворение, что семейные дела были предоставлены городским управам, что существовало верховное судилище и что священники были не только учителями закона, но и действительными членами суда¹.

Открытое во Второзаконии верховное судилище дает затем критике основание определить точнее время происхождения этого закона.

Верховного судилища в месте, которое изберет Иегова или центральном месте общественного богослужения, не было ни в Силоме, ни в каком другом месте, где была скиния; Ветхий Завет знает только одно иерусалимское верховное судилище… И, к счастью, мы имеем ясное и определенное свидетельство об его установлении. По 2Пар. 19:8–11 это произошло при Иосафате, который учредил в Иерусалиме судилище, состоявшее из левитов, священников и глав поколений у Израиля, для суда Господня и спорных дел; в нем председательствовали – по делам религиозным – великий священник Амария, а по предметам светского суда, Зевадия, князь Иудина колена; к ним присоединены были еще и левиты в качестве писцов. В таком устройстве судилища открывается поразительное его сходство с тем, что говорит Второзаконие. Итак, как Второзаконие предполагает существование этого судилища, то следовательно, мы имеем в этом верное доказательство того, что постановления Второзакония получили начало не ранее царствования Иосафата ² .

Так понимают некоторые из исследователей критического направления слова Второзакония о судебной власти и объясняют их происхождение, и тем снова с решительностью убеждают нас в шаткости почвы, на которой строит критика свои положения.

Заключительный вывод критики, что говорящий во Второзаконии имеет в виду учреждённое при Иосафате верховное иерусалимское судилище, подвергся уже со стороны некоторых исследователей того же направления полному опровержению³; его ошибочность является действительно несомненною при внимательном только сравнении Втор. 17:8–13 с указанными словами книги Паралипоменон. Второзаконие не определяет собственно, из каких именно лиц будет состоять судилище в том месте, которое изберет Иегова, так как здесь указываются – то, священники-левиты ( הַכֹּהֲנִים) и⁴ судья (ст.9), то священник ( הַכֹּהֵן) или судья (12). Кто будет председательствовать в суде, и в каких отношениях должен находиться судья ко священникам, здесь также не определяется, хотя и не исключается возможности разуметь между священниками и великого священника⁵. Следовательно, на основании одного Второзакония с уверенностью можно сказать только об этом судилище, что в нем будут находиться или священники с великим священником, или судья. Признаков отделения светского суда от церковного здесь еще не заметно, и это представляется, конечно вполне сообразным с глубокою древностью самого законодательства. Напротив, в верховном иерусалимском судилище, которое учреждено было при Иосафате, отделение церковных дел от светских выступает совершенно ясно: во главе его стоят уже не священник или судья, а верховный священник ( הָראֹשׁ כֹהֵר) для произнесения суда во всяком деле Иеговы, и князь дома иудина – во всяком деле царя; двойственность председателей могла быть вызвана только ясно осознанным различием церковного суда от гражданского. Председатель последнего, заметим далее, не носит титула судьи, как во Второзаконии, а называется по своему общественному положению, князем ( הַנָּגִיד), и это, вероятно, потому, что в собственном смысле судьей был сам царь; князь иудина колена был только его представителем в суде. Наконец верховное судилище времён Иосафата состоит не из священников-левитов и судьи, как во Второзаконии, а из левитов, священников, глав поколений у Израиля (2Пар. 19:8), первосвященника и князя. Таким образом и по основной идее (отделения светского суда от гражданского) и по составу судебного персонала иерусалимское судилище времён Иосафата решительно отличается от начертанного во Второзаконии суда в месте святилища Иеговы, представляя дальнейшее развитие судоустройство еврейского народа под влиянием царской власти. Скорее учреждённое при Иосафате судилище может служить замечательным примером того, что более поздние установления еврейского народа, вопреки выводам критики, не были вносимы в древнее законодательство.

Этими замечаниями не устраняются однако указываемые критикой различия между свидетельствами средних отделов Пятокнижия и постановлениями Второзакония относительно судебного устройства, почему и те из исследователей критического направления, которые отрицают происхождение постановлений Второзакония о судебном устройстве во времена Иосафата, не находят однако возможным приписать их древнему законодателю. Общее основание для этого указывается опять в том, что «по средним отделам Пятокнижия суд в низшей инстанции принадлежал начальникам десятков, сотен и тысяч (Исх. 18:25), между тем как во Второзаконии названия: старейшины и надзиратели являются единственными терминами для обозначения лиц, решающих судебные дела и приводящих решения в исполнение. И при этом старейшины являются не старейшинами народа (Исх. 3:16; 18:12; Лев. 4:5, Чис. 11:16; 16:25) как в средних отделах Пятокнижия, а исключительно старейшинами городов, так что здесь, в изложении собственно законов, нет ни одного места, где бы они назывались иначе». Такая особенность в юридическом языке Второзакония объясняется со стороны этих исследователей тем, что постановления Второзакония написаны в то время, когда в жизни народа свершилась «весьма значительная перемена, характеристическая особенность которой состоит именно в том, что теперь предметом суда сделался город, тогда как прежде был им народ или община, и что прежняя военная организация превратилась теперь в гражданское устройство». И так как «эта перемена могла произойти после окончательного утверждения евреев в Ханаане», то поэтому и происхождение этих постановлений относится не ко времени Моисея, а к последующим затем⁶, и именно ко временам правления Судей. В смысле положительных оснований для этого, указывается на то, что 1) «в истории этого именно времени упоминаются старейшины городов (Суд. 8:14, 16; 11:5; Руф. 4:2; 1Цар. 16;4; 11:3); и 2) – с особенной решительностью – на то, что лицо, имеющее высшую судебную власть, носит титул судьи, определенный в тексте – членом ( הָשֹׁפֵת) и представляется единственным судьёй, что и было только во времена Судей; единственно в конце этого времени верховный судья был и главным священником, на что, по-видимому, указывает Втор. 17:12⁷.

К такому заключению приходят самые осторожные в своих выводах западные исследователи критической школы. Параллель между постановлениями Второзакония о судебном устройстве и правлением судей, конечно, представляется довольно естественною; она имеет то важное преимущество пред рассмотренным выше сопоставлением с учреждениями при Иосафате, что здесь не нужно истолковывать слова Второзакония применительно к позднейшему установлению: история этого времени представляет в действительности важнейшие элементы того образа народного управления, который начертывает говорящий во Второзаконии, – и старейшин, управляющих отдельными городами, и судью, распространявшего свою власть над несколькими городами или коленами, или судью-священника; всякое другое ветхозаветное время имеет действительно менее сходства с этим образом, так как затем привходят новые элементы, значительно изменяющие этот образ. Но на основании подобной сообразности закона с исторической действительностью следует ли превращать закон в копию этой действительности? Даже справедливо ли представлять великого законодателя столь бедным идеалами и приписывать ему рабскую зависимость от жизни народа, вместо присущего всякому законодателю стремления – управлять через закон этой жизнью? С другой стороны, начертанный во Второзаконии образ общественного устройства слишком прост и немногосложен для того, чтобы нужно было прибегать к особому объяснению его происхождения. Неужели законодатель, издающий свои постановления в виду предстоящего поселения народа в своей собственной стране, не мог – даже независимо от высших своих дарований – додуматься до того, чтобы представлять отдельные города под управлением местных своих властей, а целый народ – обращающимся за решением своих недоумений к первосвященнику или судье, подобно тому, как это было при самом законодателе? (Исх. 18:26). И то, что правителями отдельных городов являются во Второзаконии именно старейшины городов, не составляет какой-либо характеристической особенности известного времени: старейшины у еврейского народа, как и у других, явились, конечно, с самым происхождением народа; они существовали у евреев еще в Египте и были здесь руководителями народа (Исх. 4:29–31); и они сохранили отчасти свое значение и при царях: старейшины избирают Давида царем над всем Израилем (2Цар. 5:3), с старейшинами, бывшими при Соломоне, советуется Ровоам (3 Цар., 12:6); старейшин Иуды и Иерусалима собирает Иосия для прочтения им найденной книги завета (4 Цар., 23:1); к старейшинам города, как правителям и судьям, адресует письмо Иезавель (3Цар. 21:8). Если старейшины этих позднейших времен не называются прямо старейшинами городов (ср. однако 3Цар. 21или Иудиф. 10:6), то это не значит, что название старейшин носили при царях лица, особым образом избираемые при том или другом важном обстоятельстве и не имевшие в обыкновенное время значения в местных городах и селениях: на подобное избрание нет никаких указаний⁸; и в эти времена старейшины народа были, без сомнения, старейшинами его городов. Что касается другой указанной особенности, что во Второзаконии предписывается народу обращаться в известных случаях к определенному или известному судье, то это – очень тонкая черта, которой едва ли справедливо придавать столь важное значение, особенно когда законодатель с такой же определенностью говорит не только о священнике, стоящем на служении пред Господом (17:12), или священниках ( הַכֹּהֲנִים, – 9), но и о судьях ( וְהַשֹּׁפְטִים; Втор. 19:17); последнее выражение – между прочим – указывает, что, по мысли законодателя, в месте святилища Иеговы может быть не только один, но и несколько судей. В данном случае может иметь значение и то, что в рассматриваемом постановлении Второзакония прежде указывается на священника или священников, а потом – судью или судей, между тем как первосвященник, судивший Израиля, был только один. Наконец, рассматриваемый вывод представляет как нечто характеристическое в соответствии народного управления при судьях со словами Второзакония. Но неужели законы в древности давались и писались для того единственно, чтобы их никогда не исполняли?

Говоря о постановлениях Второзакония относительно судебного устройства, исследователи с заметным усилием указывают на существенную перемену, произведенную ими в прежнем судоустройстве. В сущности дела, мы имеем теперь слишком много данных, чтобы судить об этом с решительностью: кто были избираемы в начальники десятков, сотен, или – в судьи и надзиратели, в чем состоял круг их деятельности, и в каких отношениях они стояли к существовавшим в тоже время у народа старейшинам и князьям, положительных сведений об этом нет; а при таком положении этих весьма существенных в данном случае вопросов не остается достаточных оснований – и для того, чтобы сравнивать судебное устройство, введённое по совету Иофора, с тем, какое указывается во Второзаконии, и выводить отсюда положения для решения других вопросов. Когда говорится об избрании судей при Моисее (Исх. 18), то при этом не указывается, из каких именно слоев израильской общины избирались судившие народ тысяченачальники, стоначальники и т.п. В книге Исход указывается только на внутренние качества избираемых (ст.21 и 25); но тем не менее весьма вероятно, что этими судьями избраны были преимущественно главы семейств, племен и колен, или вообще – старейшины⁹. В этом высшем слое тогдашнего общества, пользовавшемся, и по естественному своему положению, и в силу обычая, значением и уважением, всего более, конечно, избиратели могли найти людей дельных, мудрых и испытанных, какими были избранные; из этой же среды старейшин избрал и Моисей себе помощников по управлению народом (Чис. 11и д.). На такое происхождение этих судей отчасти указывает и Пятокнижие, когда называет их главами колен (Втор. 1:15), или главами народа (Чис. 25:4. 5). О круге деятельности этих судей библейский рассказ говорит только: и судили они народ во всякое время (Исх. 18:26); но, весьма вероятно, что они не были судьями в определенном теперешнем смысле этого слова, потому то в последнем случае было бы непонятно назначение особых судей не только для больших масс народа, но и для десятков и даже одного десятка; вероятнее, что вместе с обязанностями судей они исполняли, как обыкновенно это было в древности, обязанности по управлению и наблюдению за известною порученною им частью народа, почему, например, судей собирает Моисей для того, чтобы они убили каждый людей своих, прилепившихся к Ваал-Фегору (Чис. 25:5); а во время войны те же самые лица исполняли обязанности вождей, как это видно из упоминаний книги Чисел о тысяченачальниках и стоначальниках, пришедших с войны (31:14). Эта последняя обязанность не была однако главною; прежде всего, по словам законодателя, это были судьи народа и в этом смысле заповедует им законодатель выслушивать братьев, судить справедливо, не различать лиц на суде и т.п. (Втор. 1:16, 17).

Что судебное устройство получило при Моисее именно такой вид, Пятокнижие это объясняет советом мадиамского священника¹⁰. Надобно думать, что оно было особенно целесообразно при тогдашнем трудном и неустроенном положении народа, подававшем частые поводы к столкновениям и нарушению порядка, а следовательно и требовавшем многочисленных судей в древнем значении этого слова¹¹. С водворением народа в Ханаане должна была, очевидно, начаться другая, более спокойная жизнь, а при ней не могли быть нужны и столь многочисленные начальники, отдельные для каждого десятка или полусотни¹². Народ должен был разделиться теперь не на десятки или сотни, а на селения различных величин. В виду несомненного наступления такого порядка жизни, законодатель и заповедует народу: во всех селениях (воротах) твоих, которые Господь, Бог твой, даст тебе, поставь себе судей и надзирателей по коленам твоим. (Втор. 16:18). Кто должен быть избираем в судьи, не говорит законодатель; но это уже самое указывает на то, что и при этих выборах должен сохраняться прежний закон – избирать людей, пользующихся общим доверием; и так как подобные лица всего чаще находились между главами семейств, племен и колен, то поэтому и предполагают обыкновенно¹³, что судьи и надзиратели избирались в это время¹⁴ из старейшин, хотя и не исключительно. Круг деятельности этих судей не определяется во Второзаконии, но, по-видимому, некоторые обязанности прежних судей по управлению должны были, по мысли законодателя, перейти к старейшинам городов, которые должны составлять нечто в роде городских магистратов. Старейшины городов были собственно представителями их, решавшими дела, касавшиеся всего города (Втор. 21:2), сносившимися с другими городами (19:12) и производившими суд и расправу в своем городе по делам, не требовавшим судебного расследования (Втор. 21:19–21; 22:15–18; 25:7–9). Таким образом, постановления Второзакония заключают, по видимому, признаки отделения суда от управления; но это и не было новым: и по средним отделам Пятокнижия управление находилось не в руках только начальников десятков, сотен, и т.п.; кроме их существовал еще во время странствования по пустыне совет из 70 старейшин¹⁵, который нес вместе с Моисеем бремя народа, т.е. помогал ему в управлении важнейшими делами, касавшимися всего народа. И в этом отношении постановления Второзакония представляют только необходимое применение к новому положению народа существовавшего уже установления, – применение, состоявшее в том только, что вместо одного совета старейшин, действовавшего в то время, когда весь народ жил вместе, по завоевании Ханаана должны быть учреждены советы старейшин для каждого города. Нового здесь нет; стародавние главы семейств или племен являются во Второзаконии тем, чем они были всегда, т.е. правителями своих семейств и племен, действующими теперь во всех городах. Их обязанностей не определяет законодатель; они определены были обычаем.

А таким образом вся перемена, произведенная постановлениями Второзакония в судоустройстве, в сущности состояла в том, что старейшины, бывшие и прежде и представителями и судьями своих семейств, родов и колен, представляются правителями и судьями в городах, т.е. получают новые названия, – перемена, конечно, слишком незначительная для того, чтобы ее приписывать новому законодателю.