XV. Подлинник по редакции XVIII века

Не одна народная словесность, доселе живущая в устах русских людей, может служить источником для изучения нравов, обычаев и верований древней Руси. И литература книжная нашего времени, и особенно XVIII века, несмотря на решительный перелом в ее судьбе при Петре Великом, представляет нам множество точек соприкосновения Руси, обновленной с Русью старой. Не говоря о литературе церковной, в тесном смысле этого слова, можем указать на целый ряд так называемых народных книг, лубочных изданий и т. п., в которых явственно чувствуется эта связь древней Руси с новой литературой. В ХVIII веке печаталось много произведений, которых сочинение относится к эпохе, предшествовавшей преобразованию. Не только в лубочных изданиях сказок, но и в таких книгах, как Письмовник Курганова, Совестдрал (нем. Eulenspiegel), Похождения Ивана гостиного сына, еще веет древней Русью.

К таким же сочинениям, связывающим новую Русь со старой, принадлежит Подлинник, или руководство для живописцев. Эта связь, представляемая Подлинниками, тем важнее, что касается не одной литературы.

Возрождение древней религиозной живописи, о котором многие теперь думают, сопряжено на Руси с меньшими затруднениями, нежели у народов западных. Старая иконописная школа, глубоко пустившая свои корни в древнерусском образовании, и доселе еще не вымерла окончательно. Увядающий, замирающий отпрыск ее и доселе удержался в народных, сельских мастерских. Иконописцы палеховские, холуевские и другие не только пишут и доселе по старинным образцам, но и пользуются подлинниками, как старинные мастера XVII века. Не удовлетворяясь подлинниками древнейшего состава, краткими и не во всем точными и определенными, они имеют еще руководства позднейшей редакции, ХVIII века, – руководства, отличающияся не только значительной полнотой в описании священных лиц и событий, но и многими другими качествами, ясно свидетельствующими, что даже в XVIII веке, по требованиям эпохи, Подлинник должен был получить дальнейшее развитие, согласное с преобразованиями, ознаменовавшими начало того века.

Не думая решать любопытный современный вопрос о необходимости или даже о возможности возрождения древней религиозной живописи, ограничусь объяснением этой живой связи преобразованного русского просвещения с начатками древнерусской образованности, поскольку это явствует из позднейшей редакции нашего Подлинника. Буду пользоваться рукописью, принадлежащей палеховскому иконописцу Ф. В. Долотову⁴⁰³.

Впрочем, предварительно надобно сказать несколько слов об упомянутом мной неоднократно сборном Подлиннике графа Строганова, во всех отношениях составляющем переход от древнейших руководств и сочинений об иконописи к исправленной редакции, в рукописи г. Долотова.

Мало того, что он вместил в себе все разноречия старых Подлинников: в нем совокуплены все важнейшие понятия и убеждения наших предков об иконописи вообще. Кроме любопытнейших приложений об изображении Верую, Св. Софии, икон Богородицы, Страшного суда, Мира, языческих философов, Сивилл, он содержит в себе, перед каждым временем года, описание его изображения с подробным символическим толкованием. Сверх того, в начале помещено не только известие о составе Подлинника по Мартирологию императора Василия Македонянина и о различных видоизменениях, и о редакции русской 1658 г., как в двух рукописях графа Уварова; но и другие статьи, состоящие в тесной связи с сочинением Изуграфа Иосифа о живописи. А именно подлинник этот начинается введением, под заглавием: Собрание от Божественных писаний о красоте св. церкви, св. икон воображении и об изящном познании истинных образов, и проч., с присовокуплением грамоты святейших трех патриархов об иконописи, 1668 года, и выписок из Стоглава о том же предмете.

Во введении, проникнутом идеями Стоглава, между прочим, встречаем те же жалобы на упадок иконописного искусства на Руси, и почти теми же словами, как у Изуграфа Иосифа. Например, «Икон тех того фарбования прасол у прасола перекупает, по сту и по тысячи, без всякого брежения… В таких ли изображениях зреть первообразную красоту которыя на торжках, сколько могут больше, на лук, на яйца, на лен, на кожи и на всякую вещь меняют?.. Не сих ли ради вин зазирают нам иностранцы?» и т. п.

Итак, хотя неурядица в противоречиях, как изображать священные лица, доведена была в этом Подлиннике до вопиющей крайности, тем не менее все же чувствовалось его составителю веяние новых идей, приносивших новое эстетическое освежение тому, что в руках пошлых ремесленников более и более погрязало в грубом невежестве.

Жалкое состояние самых Подлинников требовало уже преобразования, предпринятого в новой редакции, с которой желаю познакомить читателя по рукописи г. Долотова.

Кроме древних Подлинников, составитель этого замечательного руководства пользовался следующими источниками и пособиями:

1) Прологом, из которого приводит полные характеристики в описании лиц и событий, с указанием различных подробностей местных и исторических (По старопечатным изданиям и выпискам в старых подлинниках).

2) Четьими-Минеями Св. Димитрия Ростовского, с той же целью, предпочитая свидетельство их во всех тех случаях, где они не согласны с Прологом (Печатаны в 1689, 1695, 1702 и след. годах).

3) Розыском того же Св. Димитрия Ростовского (под 9 ч. мая).

4) Приложенным к Следованной Псалтыри Месяцословом, содержащим в себе исторические сведения о святых и праздниках (напр. под 15 ч. мая, под 13 ч. декабря).

5) Различными Львовскими изданиями, например, Трифологием (под 17 ч. июня).

6) Хронографами (под 8 ч. мая), именно Царьградским историографом Георгием Кедриным (под 4 ч. августа).

7) Кирилловой книгой, старопечатной 1644 г. (под 25 ч. декабря, в описании Волхвов).

8) Сборником чудес Богородицы, составленным Иоанном Галятовским, под названием: Небо Новое, 1665 г. во Львове, и 1669 г. в Могилеве (под 8 ч. августа).

9) Запиской путешествия графа Бориса Петровича Шереметева 1697 г. (под 16 ч. августа).

10) По указанию Четьих-Миней Димитрия Ростовского, разными источниками, без точного их означения, о некоторых святынях западных, например, о Трех Царях-Волхвах в Кёльне (под 25 ч. декабря), о мозаичных и аль-фреско изображениях архангелов в Риме, Неаполе и Палермо (под 26 ч. марта).

Само собой, разумеется, что свидетельство Ветхого и Нового Завета приводятся везде, где оно необходимо.

Из этого перечня источников, сколько он ни разнообразен в своих началах, можно вывести довольно ясное понятие о составителе критического Подлинника. Почтенный автор хотя и пользовался Кирилловой книгой, наполненной раскольнических бредней, но стоял на стороне Димитрия Ростовского; опровергал раскольничьи понятия, ссылаясь на Розыск, и постоянно следовал Минеям, когда в Прологах встречал им противоречия⁴⁰⁴. Вместе с тем, он пользовался изданиями Львовскими, в которых гравюры носят на себе явные признаки влияния западной живописи. Точно так же и Небо Новое, содержащее в себе множество западных легенд, расширяло круг его воззрений и наводило на мысль, не только не гнушаться, но даже пользоваться указаниями в памятниках искусства на Западе. Изучая византийские хроники, в то же время со вниманием читал он записки о путешествиях за границу времен Петра Великого.

Он имел под руками старые Подлинники, но пользовался ими осторожно, ясно понимая необходимость критики не только там, где они друг другу противоречат, но и вообще во всех указаниях. Жития Святых и другие священные сказания в Прологах и Минеях, были для него главным критическим мерилом при оценке данных, предлагаемых прежними руководствами. Надобно было перетряхнуть весь старый запас, и из груды материалов, оцененных критикой, соорудить новое здание. Этого зиждительного начала, хотя и основанного на предании, но систематически проведенная через длинный ряд критических соображений, недоставало Руси древней. Подлинники ХVII века опровергали друг друга противоречиями, и, будучи соединяемы в одно целое, представляли грубую массу разнородных данных, которые сами собой распадались, как это видим в упомянутой сборной редакции, по рукописям графа Строганова.

Изуграф Иосиф в своем превосходном сочинеии бросил тень сомнения на эти старинные руководства. Надобно было выйти из запутанного положения: или вовсе бросить Подлинники, или оправдать их критически; и вот составитель редакции ХVIII века, как бы в ответ красноречивому живописцу, дает в руководство русским мастерам новый Подлинник. «Многие подлинники, говорит он, не имеют справедливости, и один с другим, весьма, не согласен; сей же Подлинник может почесться за справедливее протчих» (sic! Под 29 ч. апреля).

Хотя критику материалов автор основал на источниках своеземных, на древнейших Прологах и на позднейших Четьих-Минеях; однако нельзя не признать влияния западного в более широком и беспристрастном взгляде его на предметы, входящие в состав Подлинника. Уже самые Минеи немало способствовали к образованию такого более беспристрастного взгляда. Так говоря о Волхвах, автор приводит западную легенду о том, как телеса Трех Царей-Волхвов перенесены были сначала в Константинополь, потом в Милан и наконец в Кёльн⁴⁰⁵. Вот их характеристика: «Волхвы, то есть, цари восточных стран: один от Персиды, другой от Аравии, а третий от Ефиопии. Первый Мельхиор, стар и сед, волоса на голове и борода долгие; принес злато Царю и Владыке. Второй Гаспар, молод и без бороды, лицем румян; принес ливан Богу вочеловечшемуся. Третий Валтасар, очень смугл лицом, бородат; принес смирну Сыну человеческому смертному». Затем приводятся другие имена волхвов по Кирилловой книге. Под 26 ч. марта⁴⁰⁶, художественные типы архангелов определяются по памятникам, сохранившимся на Западе: «Бяше же сих святых архангелов в древняя времена, в ветхом городе Риме, в Неаполе, граде кампанийском, в Панорме, граде сицилийском, во святых церквах лица их иконописным художеством на досках, мусиею же по стенам церковным написаны быша». За тем предлагается самое начертание их: «Михаил изображен топчущ ногами Люцефера⁴⁰⁷, левою рукой держит ветвь финиковую, зеленую, а правою копье с белою хоругвию, обвивающеюся концом своим около копья; на хоругви выткан красный крест. Гавриил в правой руке держит фонарь с зажженною внутри свечою, а в левой зерцало каменное, зеленой яшмы с красными крапинками. Рафаил в левой руке, приподнятой, держит алавастр врачевский, а правою ведет отрока Товию, несущого рыбу, в Тигре пойманную. Уриил правою рукою держит против персей обнаженный меч, в левой же ниспущенный пламень огненный. Селафиил изображен с опущенным вниз лицом и очами, и с руками, к груди прижатыми, наподобие умиленно молящагося. Иегудиил с золотым венцом в правой руке, в левой же с бичом о трех концах. Варахиил изображен с цветами белых роз в недрах одежды своей». Под 16 ч. августа, рассказав легенду об Авгаре, составитель присовокупляет следующее о самом изображении Спаса: «Ныне же сей святый образ обретается в Риме, в церкви Сильвестра, папы римскаго; тут есть девичий монастырь, где и обретается, являяся изображением, яко бы самое истинное тело, и зело предрого украшен. Зри в записке путешествия графа Бориса Петровича Шереметева, в 1697 году».

За много лет до преобразования Руси в начале ХVIII века, просвещенные деятели в русской литературе XVII века, каковы Траквиллион, Галятовский, Гизель, Славинецкий и многие другие, в сочинениях своих предлагали русскому грамотнику уже весьма много интересных сведений, почерпнутых из источников западных. Католические легенды, и притом самые фанатические и чуждые понятиям русского православного человека, как например в Звезде Пресветлой или в Великом Зерцале, переведенные с польского на великорусский язык, быстро расходились в северо-восточной Руси не только в ХVII, но и в ХVIII веке, о чем свидетельствуют дошедшие до нас в большом количестве рукописи.

Чтение новелл и католических легенд, может быть, не совсем полезное в нравственном отношении, могло, однако, расширять круг воззрений наших предков, несколько образовывать литературный вкус и вообще способствовать к водворению у нас эстетического воспитания. Мы уже видели зародыши этого воспитания в живописце Иосифе. Составитель критической редакции Русского Подлинника XVIII века отличается замечательным для старинного иконописца, эстетическим тактом. Правда, что это не более, как художественное чутье, без ясного сознания о красоте, как необходимом условии живописного произведения; тем не менее, сличая этот новый Подлинник с древнейшими, нельзя не заметить в нем дотоле небывалого эстетического начала, которое сообщает новую жизнь, какое-то особенное обаяние и необыкновенную свежесть бывшим до того времени сухим и голословным описаниям иконописного материала.

Надобно заметить, что это новое эстетическое начало нигде, впрочем, не выступает самостоятельно, отдельно от интересов религиозных, но вытекает из них, как необходимое их следствие. Оно почерпается из источников чисто религиозных, из Прологов, из Житий святых и особенно из Четьих-Миней Димитрия Ростовского. Вдумываясь в священные события и лица, в этих церковных писаниях изображенные, художник оживляет их в своем воображении, воспламеняемом искренней верой. И это-то исполненное теплой веры оживотворение событий и лиц, и есть та обаятельная сила, которая для художника благочестивых времен заменяет всякое другое творческое вдохновение, сообщая его произведениям высокое эстетическое достоинство.

Итак, и начало критическое, и художественное заимствованы составителем нового Подлинника из одних и тех же источников, и с одной и той же целью – указать русским мастерам единственно верное, истинное изображение божественных предметов, по существу и подобию, а не самомышленно и своими догадками, как выражается Стоглав.

Прежде нежели подробно рассмотрим оба эти начала в отдельности, почитаю необходимым заметит, что этот Подлинник, как и большая часть древнейших, расположен в порядке месяцослова, начиная с сентября месяца. При этой системе составителю очень легко было пользоваться Прологами, подробными месяцословами и Четьими-Минеями, расположенными, как известно, в том же порядке.

Для того, чтоб познакомить читателя с критическими приемами, посредством которых были неправлены наши Подлинники в их новейшей редакции, я приведу, в последовательном порядке месяцослова, несколько примеров, постоянно сличая Подлинник, исправленный с древнейшими и неисправленными, для образца которых беру два древнейших Подлинника графа Строганова, один Толковый, краткий, начала ХVII в., в 12 долю листа, и другой Лицевой, ХVII в.; один – краткой редакции, принадлежащий мне, в 8-ку, ХVII в., и наконец позднейшую сборную редакцию по рукописи графа Строганова (с миниатюрами).

Сентября 7 дня. По древнему Толковому Подлиннику графа Строганова: «Мученик Созонт: средний, брада Козмина». В Сборном Подлиннике: «Мученик Созонт, средний, брада Козмина, а инде пишут: рус как Никита, а в киевских печатных листах пишется: млад, как Димитрий». Чем же тут руководствоваться живописцу? В Подлиннике г. Долотова всякое иротиворечие устранено: «Св. мученик Созонт был в лето 5796; был пастырь овцам, подобием, млад лицем, как Димитрий» и проч. «В иных Подлинниках пишется: подобием, как Козьма, средовек; но сие мнится не справедливо, понеже и в Минеях-Четьих повествуется, что сей мученик Созонт млад юноша, пастырь овцам».

Ноября 29 дня. В моем подлиннике: «Преподобный Акакий: образом и волосами впроседь, и бородою, как Варлаам Хутынский, риза преподобническая, испод ряска: пиши празелень с белилами; в руке свиток, а со благословенною рукою не пиши». В Подлинниках графа Строганова: в древнем, Толковом: «Просед, брада аки Варлаама Хутынскаго». В Лицевом: «...Иже в лествици: впроседь, ряска празелень, дымчата». В Сборном: «Преподобный Акакий просед, борода Варлаама Хутынского, ряска празелень, риза преподобническая»⁴⁰⁸. В Подлиннике г. Долотова: «Преподобного отца нашего Акакия Синайского, в лествице свидетельствованнаго: подобием млад, как Иоанн Кущник, в руке лестовка (то есть, четки), ризы преподобническия, без схимы. В иных Подлинниках пишется: стар, борода долгая; но сие несправедливо, понеже и в житии сказано, что преподобный Акакий юн сын».

Декабря 13 дня. В моем подлиннике: «Авксентий образом и власами млад, как Димитрий, риза киноварь, испод лазорь». В Подлинниках графа Строганова: в древнем, Толковом: «млад, аки Димитрей». В Сборном: «Авксентий рус, как Козьма; риза верхняя багор, средняя празелень, испод вохра». В Подлиннике г. Долотова: «Авксентий пресвитер, подобием рус, борода не велика, волосы с ушей, ризы поповския, в руках Евангелие. Во многих подлинниках пишется Авксентий подобием млад, как Димитрий Селунский, ризы таковыж, воинския. Но сие несправедливо, понеже в Минее-Четьи, и в Прологе, и в Псалтыри Следованной, в летописании, пишется, что Авксентий был пресвитер авракийской церкви».

Декабря 16 дня. В моем подлиннике: «Св. пророк Аггей, образом и всем подобием, как Илья Пророк». В Подлинниках графа Строганова: в древнем, Толковом: «сед, аки Илья Пророк». В Лицевом: «сед, риза санкир, испод лазорь». В Сборном: «сед, как Илья Пророк, стар, плешив, с окруженною бородою». В Подлиннике г. Долотова художественный тип определен точнее, и сближение с Илиею устранено: «Сед, плешив, борода кругловата» и проч. Далее: «В Минее и Прологе пишется: бяше плешив и стар, окружену имея браду, и образом честен; в иных подлинниках пишется: сед, как Илья Пророк; но сие мнится несправедливо».

Января 3 дня. В моем подлиннике: «Cв. Пророк Малахия сед брадою, как Иоанн Богослов» и пр. В Подлинниках графа Строганова: в древнем, Толковом: «сед, брада Иванна Богослова». В Лицевом: «сед, риза лазорь, испод кеноварь с белилы». В Сборном: «сед, брада Иоанна Богослова» и пр., но далее необъясняемое противоречие: «Повествуют о нем: был в юности своего возраста лицом благолепен, и не долго имея лице, но во образе окружен, редковлас, и сломлены (?), глава долговата»⁴⁰⁹. В Подлиннике Долотова всякое противоречие устранено критикой: «Подобием млад, лицом благолепен, волосы мало кудреваты, будто смяты» и проч.; далее: «в Минее пишется: умре же юн сый леты; в Прологе пишется: «бяше бо видением лепчат в юности своего возраста, лицем благолепен, и не долго имея, но во образе окружение, кудреват власы, и немного подстрижен, и широку имея голову». Во многих подлинниках пишется: пророк Малахия стар и сед, власы долги; брада велика и мало разсохата, но сие несправедливо».

Апреля 14 дня. В моем Подлиннике: «Евстафий, как князь Владимир, всем подобием». В древнем, Толковом Подлиннике графа Строганова: «аки Владимер, в шубе». Тоже и в Сборном. Но в Подлиннике г. Долотова: «Евстафий млад, как князь Глеб; волосы по плечам, на голове шапка княжеская, и ризы княжеския, желтыя; исподняя багряная; в руке крест, в другой меч в ножнах». В Минее пишется: Евстафий юн бе леты и лицем красен». Во многих Подлинниках пишется: «Евстафий подобием стар и сед, как князь Владимир; но сие несправедливо».

Апреля 21 дня. В моем Подлиннике: «Св. священномученик Феодор иже в Пергии Памфилийской: сед, борода Власиева, на конце широка, ризы святительския, багор с белилами». В Сборном Подлиннике графа Строганова, пред таким же точно описанием, хотя и постановлено на первом месте подобие настоящее, но противоречие не устранено критикой: «Млад, как Георгий или Димитрий, вооружен в латах: верх бакан, испод лазорь». В древнем Толковом: «епископ сед, аки Власей». В Лицевом: «...иже в Пергии, сед, риза крещата, испод санкир с белилом». В Подлиннике г. Долотова ясно определен собственный тип: «Подобием млад, прекрасен взором и лицом доброзрачен, волоса русые, мало кудреваты и будто подстрижены; риза верхняя багряная, исподняя зеленая». Во многих подлинниках пишется: «Феодор стар и сед, борода велика и долга, в ризах святительских, в омофоре и с Евангелием. Но все то весьма несправедливо, понеже он во младости пострадал за Христа и не был епископом».

Особенно замечательно восстановление, помощью такой же критики, настоящего типа мученика Христофора (под 9 число мая). Известно старинное изображение его с песьею головою, согласное с описанием в подлинниках древней редакции. В древнем, Толковом, Подлиннике графа Строганова: «Глава песия, во бранех, крест в руке, а в другой меч в ножнах; испод празелень». В Лицевом Строгановском Христофор изображен с юношеским лицом, украшенным длинными волосами. Но в моем Подлиннике соединены вместе уже обе эти редакции: «Млад, как Димитрий; риза бакан, испод празелень. А инде пишется: песья голова, волосы по плечам, как у девицы; вооружен в доспехе; в правой руке крест, а в левой копье; а копье у него процвело; риза багор красен, испод лазорь». В сборном Подлиннике графа Строганова: «Глава у него песья, в броне; в руке крест, а в другой меч в ножнах; а инде пишут: мученик Христофор млад, как Димитрий Селунский; риза бакан, испод празелень, в руке крест или свиток», и проч. В Подлиннике г. Долотова: «Христофор млад, как Димитрий Селунский и волосы таковыж; ризы воинския, верхняя багряная, исподняя празеленная, в руке крест, а в другой меч в ножнах». Некоторые пишут его, главу имуща песью, подражая Прологу. Но Пролог не утверждает тако быти, но чужое некое мнение приводит, и пишет так: «и о сем прекрасном мученице глаголется некое чудно и преславно, яко песию главу имеяше, от страны человекоядец; а с чего сие взято, и кто из достоверных историков сие писал, о том не сказывает; и сие мнится несправедливо». А в Минеях-Четьях о том, якобы главу песью имел, не писано, и писатель их, Св. Димитрий Ростовский, чудотворец, сие обличая в книге Розыск, в части 2-й, в главе 24-й, говорит: «неразсуднии иконописцы обыкоша нелепая писати, якоже св. мученика Христофора с песиею главою, а св. мученик Флора и Лавра с лошадьми, яже суть небылица».

Обозрение критической стороны этого Подлинника заключу следующим из него местом, в котором не только опровергается один из довольно распространенных, впрочем, неудачный мотив в изображении Рождества Христова, но и заменяется он другим, более соответствующим, с определением его религиозного и вместе с тем эстетического значения. «Во многих подлинниках, говорит автор, пишется, что Пречистая Богородица лежит в вертепе при яслях, на подобие обыкновенных жен по рождении. (Так изображена она лежащею и в Лицевом Подлиннике графа Строганова). Еще же и баба Соломония омывает младенца; девица подает воду и льет в купель. И подражая сему, древние иконописцы, которые мало знали Св. Писание, так и св. иконы писали; и нынешние некоторые грубые и невежды иконописцы сему же подражают, и также пишут Рождество Христово. Но Пречистая Дева Богородица без болезни родила, непостижимо и несказанно, прежде рождества Дева, и в рождестве Дева, и по рождестве паки Дева; и не требовала бабиного служения; но сама родительница и рождению служительница, сама родила, сама и восприняла. Благоговейно осязает, объемлет, лобызает, подает сосец: все дело радости исполнено; нет никакой болезни, ни немощи в рождении»⁴¹⁰.

Теперь обратимся, собственно, к эстетической стороне Подлинника.

Мы уже знаем, чего можно ожидать здесь. Составитель новой редакции был недоволен краткими намеками прежних руководств, мало говорившими воображению; и решился на основании священных источников воссоздать самые полные, самые живые образы описываемых лиц и событий.

Выражаясь по-старинному, Подлинник должен истинствовать, описывая божество по подобию. Чем вернее и полнee описано подобие, тем он лучше, ближе к истине, завещанной живописцу в Житиях святых в Прологах, в Четьих-Минеях и вообще в Св. Писании. Священное предание уже дано: надобно как можно ближе его держаться в живописных произведениях, чтоб уловить чертами и красками истину писаний.

Это основное начало нашей старинной живописи в настоящее время, как мне кажется, понимается многими совершенно противно духу древнерусских художественно-религиозных преданий. Стоглав и Подлинники указывают художникам на истину идеальную, на изображение священных лиц и событий, как они описаны в священных книгах, и ничего больше. Усердствуя старине, некоторые думают эти понятия об истине и подобии распространить на всю внешнюю обстановку лиц и событий, окружив их изображения всеми подробностями быта той эпохи, к которой они принадлежат; таким образом желают восстановить в нашей религиозной живописи национальные типы изображаемых лиц, их национальные костюмы и прочие околичности, одним словом, дать ей в строгом смысле характер исторический.

Но нам хорошо известно, что русский подлинник ограничивается самым тесным кругом исторических костюмов. Все они давно уже условлены и определены. Видоизменять их значило бы идти против художественного предания русской старины. Лица также определены и описаны. Дела нет до того, согласно ли это описание с национальными типами в той мере, как это понимается теперь, при современной нам разработке истории и этнографии. Для подлинника важно и необходимо только то, чтоб изображение верно было священному преданию, исторической истине, так, как она в предании излагается и поскольку в него допущена.

Потому-то и называю я идеальною ту истину, которую полагало себе задачей наше древнее художество. Эта истина, не доказываемая логически, но постигаемая только верою в правдивость священных сказаний, не нуждается в характеристической обстановке исторических и местных подробностей; она допускает в них всевозможные анахронизмы и ошибки этнографические, только не те, которые явно противоречили бы священному преданию. Наконец этой идеальной истине вовсе не противно было бы, если бы в изображении всех священных лиц господствовал тип даже чисто русский, как в произведениях Рафаэля господствует национальный тип лиц итальянских, или у Альбрехта Дюрера – лиц немецких. Наш Подлинник, руководствуясь строго определенными типами, не может допускать ни костюмов современных, какими украшали свои священные изображения мастера западные, ни костюмов исторических и местных, потому что они противоречат древнепринятому, типически установившемуся преданию. Что же касается до изображения самых лиц, их очертания и вообще индивидуальной характеристики, то совершенно неестественно было бы предполагать, что наши старинные мастера, не имея никаких определенных этнографических сведений, могли ставить себе задачей каждое из священных лиц изображать по национальному его характеру, то есть, Грека с греческим национальным типом, Еврея – с еврейским, Готфа – с готфским, и т. д.

Собственно, историческая живопись, как и всякая другая, допускает полную свободу фантазии художника. Он может верно держаться исторических костюмов, и вместе с тем, по собственному произволу, изобразить какое-нибудь священное событие, дать ему совершенно новый, неожиданный оборот, вовсе несогласный с предписаниями предания; между тем как главная задача, которую поставляют для живописи наши Подлинники, – подчинение всякого произвола писанию и образцам.

Как пластические типы Зевса, Аполлона и других греческих божеств относятся к портретным изображениям позднейших школ древнего ваяния, так и живопись византийская и русская к собственно так называемой исторической, состоящей в связи с портретной. В нашей, восточной школе религиозной живописи, действительно, до позднейшего времени удержалось античное начало в воссоздании определенных преданием идеальных типов. Только идеальность и типичность в живописи византийской, древнейшей, осложнилась применением к большему числу изображаемых лиц; в живописи же русской типичность, лишенная своей идеальной основы, вместе с упадком искусства византийского более и более теряла свою жизненность, и, так сказать, окоченела.

Надобно было восстановить, на древних основах, древнее изящество типической школы восточной живописи.

Чем стеснительнее границы, которыми подлинник определяет деятельность творческой фантазии, тем дороже должно быть для любителя искусств эстетическое направление, в подлинник внесенное, усвоенное религиозному преданию, и тем самым обеспеченное от всякой крайности или ложного направления, зависящего от личного произвола.

Но прежде нежели войду в некоторые художественные подробности Подлинника XVIII века, познакомлю с самой методой его в описании того, что художник должен изображать.

Составитель Подлинника живо чувствовал, что никаким описанием, сколько бы оно подробно ни было, нельзя воспроизвести в читателе того впечатления, какое производит сама картина; потому он всякое описание, и особенно события многосложного, излагает в виде повествования, из которого можно составить не одну, а целый ряд картин, изображающих событие в его исторической последовательности.

Вот, например, как описывается Обретение Животворящего Креста (под 6 ч. марта): «Первое – Святая гора и в ней стоит Иуда Жидовин: борода подоле Захарьины, клобук бел на голове, риза киноварь, испод лазорь. За ним два: один млад, другой рус. Стоят перед царицею Еленою, а с нею множество народа. Иуда правою рукою указывает в пещеру, в которой лежат кресты. Выкопали три креста воины и понесли их в город. Повыше той горы стоит гора же, с раздольями к городским вратам. Идет из города святитель, как Власий, взял кресты; и понесли их в город, и нe знают, который крест Христов. Везут мертвую девицу. Святитель, царь и царица повелели мертвую девицу крестами крестить, и как святитель оградил Христовым крестом, мертвая девица возстала и проповедала о Христе, и народы поклонились кресту перед городом, и вшедши, царь Константин и царица Елена, святители и священники и все люди поклонились кресту Христову, поставили его высоко на гору, а при нем копие, трость и гвозди».

Подобного рода повествование может соответствовать только древне-христианским барельефам или таким картинам, в которых, без соблюдения единства времени и места, целый ряд изображений, там и сям помещенных, подчиняется единству действия того события, которого отдельные моменты в них изображаются.

В таком же оживленном действии описывается Благовещение (под 25 ч. марта): «Архангел Гавриил пришед стоит перед храминою, помышляя о чуде: како повеленная ми от Бога совершати начну. Риза на нем киноварная, багряная, светлая, испод лазоревой. Поник главою умиленно, и вошел в палату. Стоит перед Пречистою Девою со светлым и веселым лицом, и благоприятною беседою рек к ней: радуйся, Обрадованная, Господь с тобою. В руках скипетр. Пречистая сидит, а перед нею лежит книга разогнутая, и в ней написано: се Дева во чреве зачнет и родит сына и наречеши имя ему Еммануил. Верхняя риза багор темный, испод лазорь. Одна палата вохра, а где Богородица сидит, палата прозелень. Вверху на облаках Саваоф; от него исходит Дух Святой на Богородицу».

Прежде всего, что бросается в глаза при сличении этого подлинника с древнейшими, это стремление каждому лицу придать его индивидуальный отличительный характер, между тем как прежние описания отличаются бесцветностью.

Характерность в определении типа иногда определяется самой обстановкой. Например:

Сентября 2 дня. В моем Подлиннике: «Мамант, как Георгий, млад, или как Димитрий Селунский; риза, верх киноварь, испод лазорь. В древнем, Толковом подлиннике графа Строганова: «млад, аки Димитрей Селунский». То же и в Сборном подлиннике. Но в подлиннике г. Долотова прибавлена следующая характеристическая подробность: «около него олени и дикия козы, и прочие звери».

Иногда к описанию внешнего вида прибавляется какая-нибудь замечательная особенность, характеризующая обычаи и образ жизни изображаемого лица. Например:

Ноября 4 дня. В моем Подлиннике: «Иоанникий Великий: сед, борода велика и широка, на конце вдвоем раскинулась, риза багор, испод киноварь; в обеих руках свиток держит простерт». Почти то же и в сборной рукописи графа Строганова; но в Подлиннике г. Долотова прибавлено: «В Минее пишется: сей божественный муж Иоанникий с жезлом ходити обыче старости ради».

Декабря 4 дня. В моем Подлиннике: «Иоанн Дамаскин: образом сед, борода долгая, на конце раздвоилась; ризы преподобническия. Пиши со благословенною рукою. В левой руке свиток, а в нем написано: О Тебе радуется, Обрадованная, всякая тварь. Около плат бел». В сборной рукописи гр. Строганова: «сед, борода, как у Евфимия Великаго; риза преподобническая; испод празелень; схима на главе; рукою благословляет, а в левой свиток, а в нем написано: «О Тебе», и проч. Но в Подлиннике г. Долотова прибавлена следующая характеристическая черта: «На голове плат белый: им голова связана, концы назади» – с объяснением: «в Минее пишется: убрусец же, им же бе обвита отсеченная его рука, ношаше на главе своей в воспоминание чудесе оного предивного Пречистыя Богородицы, яже исцели ему отсеченную руку».

К особенно резким характеристикам в описании давали повод лица аскетические. Следуя преданию, составитель позднейшего подлинника мастерски обрисовывает эти личности, жертвуя внешней красотой истине подобия и яркой, типической определительности. Например:

Января 5 дня. В моем Подлиннике: «Св. Синклитиния: на главе схима, риза преподобническая». В древнем, Толковом подлиннике графа Строганова: «На главе клобук, риза преподобническая, испод санкир с белилом». В подлиннике г. Долотова: «Лице бледно и худощаво, на голове клобук, ризы преподобническия, испод санкир с белилами. В Прологе пишется: «Ибо великому Иову лютыми телесными недугами уподобилась, струпами объята была; язвами и червями все тело ея издолблено и изъедено было».

Особенно замечательна, под 9 ч. ноября, своей необыкновенной типичностью, характеристика Феоктисты Лезвианыни: «Волосы белы, лицо черно, от поста только одна кожа да суставы; риза обвита, как на Марии Египетской; в руке свиток, а в нем написано: ныне отпущаеши рабу свою, Владыко, по глаголу твоему с миром. В Прологе пишется: волосы белы, образ почернел, кожа только содержит суставы костей; нагая; одеяние – только некий ловец дал поняву прикрыть женское ея тело. В Минее пишется: сию преподобную Феоктисту увидел некий ловец, и дал ей с себя верхнюю свою одежду, прикрыть наготу телесную; и видел ее стоящую, страшну образом, только подобие человеческое имевшую; не видно в ней было живой плоти, но вся будто мертва; только одне кости, кожею прикрыты; волосы белые, а лицо черно, мало нечто бледновато; очи глубоко впадшия; и весь образ ея таков был, каков образ мертвеца, давно в гробе лежащаго: едва только дышала и тихо говорить могла».

Божественное просветление таких страждущих личностей могло быть предоставлено искусству художника, согласно высокому учению живописца Иосифа; но составитель нашего Подлинника, не находя светлых красок в своих источниках, ограничивается только мрачными тенями и очертаниями резкими, не смягченными светом надежды на небесное возмездие за страдания на земле. Впрочем, там, где предание повествует о красоте телесной, он никогда не упускает случая тем воспользоваться: чем также отличается его Подлинник от старинных, не приписывавших особенной важности таким указаниям. Например:

Декабря 1 дня. В Подлиннике гр. Строганова, в Толковом древнем: «Филарет Милостивый: брада и власы Дмитрея Прилуцкого, поуже; риза преподобническая». В Сборном: «сед, борода и волосы, как Димитрия Прилуцкаго: борода мало поуже и подоле, риза преподобническая, а инде – княжеская; на голове шапка». В Подлиннике г. Долотова: «подобием стар, сед, борода, как у Афанасия Великого, подоле; волосы просты, риза княжеская. В Минее пишется: преставился стар, имея девяносто лет; но и в такой старости не изменялось лицо его, но благолепно и прекрасно видением, как яблоко доброродно казалося».

Декабря 4 дня. В моем Подлиннике: «Св. мученица Варвара: около головы плат бел, на голове венец царский, риза празелень, испод бакан». В древнем Толковом Подлиннике графа Строганова: «на главе венец царьской по обычаю, риза празелень, пспод киноварь». В Сборном почти то же. Но у г. Долотова: «Подобием млада, лицом прекрасна, волосы прекрасны, на голове покров; риза празеленная, испод киноварь; предобре устроенная; в руке свиток, а в нем написано: три ипостаси» и проч.; и далее в Минее и Прологе пишется: «Св. мученица Варвара дочь Диоскора, некоего Еллина, на высоком столпе отцом хранима, цветения ради телесныя красоты ея; была дева и весьма прекрасна».

Мая 4 дня. В моем Подлиннике: «Св. мученица Пелагея: риза празелень, испод бакан». В Сборном Подлиннике гр. Строганова то же, с прибавкою: «в руке крест», и только. Но у г. Долотова: «подобием молода, лицом прекрасна, зрением весела, власы предобре распущены, на голове наметка травчатая; риза зеленая, исподняя багряная светлая».

Июня 25 дня. В моем Подлиннике: «Преподобная мученица Феврония: на главе схима, ризы преподобническия, ряска вохра с белилами». В подлиннике г. Долотова: «подобием млада, лицом прекрасна; на голове клобук, ризы на ней – мантия и ряска. Такой была она красоты, что никакому живописцу невозможно написать цветущого благолепия лица ея. Пострадала за Христа, от рождения своего двадцати лет».

О красоте ликов Христа и Богоматери приведены в этом подлиннике известные священные предания (под 15 и 16 числами августа). Об архангелах, под 8 числом ноября, сказано: «Архангелы младым образом пишутся, кудреваты, видением благолепны и вельми прекрасны».

Даже аскетические типы страдания, убивающего плоть, смягчаются красотою очерков и выражения, во всех тех случаях, где составитель находил к тому повод в самых житиях. Например:

Марта 1 дня. В моем Подлиннике: «Преподобная мученица Евдокия: на главе схима лазорь, ризы преподобническия; ряска чернила с белилами; в правой руке крест». Почти также в подлинниках гр. Строганова. Но в подлиннике г. Долотова представляется величественная фигура, в которой красота природы, как светлое воспоминание юности, побеждена строгостию благочестивой жизни в лета преклонной старости; а именно: «подобием стара, лицом благоизрядна, бледна, взором смиренна, телом исхудала от поста и великого воздержания. На голове клобук круглой, лазоревой; в руке крест, другая молебна; мантия темная, а ряска санкир с белилами. В молодости была она такой красоты, что никакому живописцу невозможно было изобразить подобие лица ея».

С другой стороны, внешнему благолепию, которое само по себе не составляет еще характера, этот подлинник умел придать индивидуальное выражение, согласно благочестивому образу жизни описываемого лица. Так, например, под 16 числом декабря, в старинных подлинниках Феофания, супруга Льва Премудрого описывается только уподоблением царице Елене; но у г. Долотова читаем полную, прекрасную характеристику, в которой возникает перед нами живая личность: «Подобием, как Елена царица, в порфире, на голове царский венец. В Минее пишется: телом своим к царскому не прилежала украшению; и, хотя извне некоторым благолепием была одеяна, но внутрь, на теле ея, тайно скрывалась острая власяница, которою была томима и умерщвляема плоть ея. Житие ея было постническое; питалась она простым хлебом и сухим зельем. Одр, приготовляемый для нея, был настлан виссоном и украшен златым блещанием; но она спала на худой рогоже, простертой на земле, на острых костях».

Постоянным сличением старых Подлинников с новым мы некоторым образом проследили тот путь, по которому совершалось развитие эстетических начал в наших старинных руководствах к живописи. Объяснив самый процесс, посредством которого составитель новой редакции успел достигнуть эстетического понимания художественных типов, не буду теперь утомлять внимания читателей рассмотрением всех усилий, оказанных им в его, так сказать, черной, механической работе; и познакомлю с самыми результатами его усилий, в живой характеристике некоторых из этих типов.

Для примра беру описания некоторых апостолов и отцов церкви, присовокупив к тому две-три характеристики собственно русских святых.

Св. апостол и евангелист Марк подобием надсед исчерна; борода, как у апостола Петра; волосы просты и коротки; ризы апостольския, верхняя лазоревая, исподняя киноварная; ноги в сандалиях; на нем омофор, в руках Евангелие. В Прологе пишется: цветущ сединами; волосы густы, но не долги; лицо не очень окружено; вежди помжарены, борода черна и густа, образом препрост и румян; возрастом не великотелесен, и не низок, но средний (апр. 25 дня).

Св. апостол и евангелист Иоанн Богослов подобием стар и сед, главою плешат, нос продолговатый, брови поникли; борода густа, до грудей, к концу несколько разсохата, покорчилась малыми космочками; ус густ же. Риза празеленная, исподняя светлобагряная, в руках Евангелие. В Хронографе о нем писано: имел бороду до пояса, широку о всех раменах (мая 8 дня).

Апостол Петр возрастом средний, лицом смугл и бледен, волосами сед, борода белая, невелика, несколько курчевата и кругловата; волосы на голове просты и коротки; с напухлыми очами, долгонос, бровнот, ясен, беседуя от Св. Духа. Ризы апостольския, верхняя дикожелтая истемна, исподняя лазоревая; в руках книга и ключи, ноги в сандалиях (июня 29 дня).

Апостол Павел телом низок, главою плешат, волоса с проседью, сзади спустились; борода, тоже с проседью, великовата, плоска, с космочками, усы малы, нос великоват; очами светел, бровист; чист плотию, румян лицом, сладкоречив. Ризы апостольския, верхняя багряная, исподняя зеленая; в руках книга, ноги в сандалиях (июня 29 дня)⁴¹¹.

Иоанн Златоуст, по описанию в Прологе, видом тела и возрастом очень мал был, имел большую голову, над плечами висящую; очень тонок, лицом бледен; ноздри широкия; в глубоких впадинах большия очи, от блеска которых иногда веселием сияло лицо его, хотя все прочее в его образе казалось сурово. Имел высокое чело и великое, брови высоко начертаны, уши велики, бороду же малую и очень редкую, с проседью; волосами рус (янв. 30 дня).

Василий Великий подобием надсед мало, борода до персей и подоле, риза святительская белая; по ней кресты багряные; испод празеленый; в омофоре; рукою благословляет, а в другой Евангелие. В Прологе пишется: возрастом высок, телом сух; черн видением, с желтизною, горбонос; брови окруженныя; чело высоко; лицо долго и смугло; бороду имел долгую и редкую, и впол-седую, средовек, в сединах доволен (янв. 1 и 30).

Григорий Богослов подобием стар, сед, плешив; борода густая и широкая; риза святительская; саккос празелень в кругах, испод вохра, в омофоре, с Евангелием. В Прологе пишется: видом смирен и весел; бледен, тупонос; брови возведенныя и густыя, тих и кроток взглядом, борода не долгая, но густая и широка, к краям продымлена, плешив, волосами сед (янв. 25 и 30)⁴¹².

Кирилл Иерусалимский сед, борода меньше Богослововой, на конце раздвоилась; ризы святительския, крещатыя, и омофор, в руках Евангелие. В Прологе пишется: видом смирен, бледен, убелизнен, прекрасен лицом; брови прямыя и черныя, борода от челюстей бела сугуста и разсохата; обычаем приветен (марта 18 дня).

Арсений Великий очень стар и сед, волоса просты, борода велика до пояса, а шириною о всех раменах; ризы преподобническия, в руках свиток. В Четьи-Минее пишется: видение его было ангельское, как Иакова ветхозаветнаго; весь сед, чист телом, но сух от великого воздержания; бороду имел велику, до пояса; ресницы же очей его отпали от повседневного плача; ростом высок, но погорблен от старости, жил всех лет жития своего сто лет (мая 8 дня).

Афансий Александрийский подобием сед, плешив, борода, как у Григория Богослова: саккос крестечный, дикой, в омофоре, в руке Евангелие. В Прологе пишется: видением был смирен, возрастом вязок, мало плечист, усмешлив, лицем благопотребен, уплешен, носом похил; с недолгою бородою, но широкою; челюстьми полон, с малыми устами; не очень сед и не бел, но нарусичан (янв. 18 дня).

Кирилл Александрийский, как Василий Кесарийский; борода на конце раздвоилась, на голове шапка; риза крестечная, испод празелень, в омофоре и с Евангелием. В Прологе пишется: скуден видом, лицо его промождало; брови частыя и очень окружены; чело взлезно; ноздрями гугняв; уста надебельны; плешив, с долгими перстами; борода густая и долгая; рус, в проседь (янв. 18 дня).

Прокопий Юродивый, устюжский чудотворец, подобием средовек, волосы на голове русы, борода Козмина; риза на нем дикобагряная, с правого плеча спустилась; в руках три кочерги; на ногах разодранные сапоги, колени голы. Он имел обычай⁴¹³ ходить по городу только в ветхой, рубищной и разодранной одежде, полунагой, зимою мороз и снег, летом же солнечный зной претерпевая. Рубище же носил с одного плеча спущено, и плечо имел обнаженное, готовое на раны. В левой руке носил три кочерги; и в которое лето держал их головами вверх, тогда бывало изобилие хлеба и всяких плодов земных; а когда обращал их головами вниз, тогда бывала скудость и неплодие (июля 8 дня).

Иоанн Юродивый, устюжский чудотворец, подобием молод, борода только расти зачала, в наусии; волоса просты; риза на нем раздранное рубище, исчерна бело, извилося по нем; плечо голо, также и ребра голы и ноги, выше коленей. В Прологе сказано: пребывал наг, имея на себе только раздранное рубище; а когда случалось ему ходить и в сорочке, то бывала она ветхая и никогда немытая (мая 29 дня).

На деле, то есть, в художественной практике, конечно, давно уже могла быть понята в древней Руси необходимость таких полных, живых характеристик в создании религиозных типов нашей живописи; но подобных характеристик мы не встречаем в старинных подлинниках, которые состоят только в кратком, голословном объяснении одеяний, красок и немногих подробностей, и которые, вероятно, служили толкованием Подлинников лицевых, то есть, самых рисунков. Живописцу предоставлялось почерпать себе воодушевление из непосредственного знакомства со священными источниками, с Библией, Прологами, Житиями святых. Но самое разногласие в подлинниках ХVII века достаточно дает нам разуметь, что это непосредственное знакомство, сколь оно ни благотворно само по себе для художественной практики, при размножении мастеров, не могло приводить к желанной цели. Надобно было человеку благочестивому и досужему принять на себя общеполезный труд, собрать в одно полное руководство из разных источников все, что необходимо живописцу для ясного понимания и воссоздания религиозно-художественных типов. И это, как читатель мог уже убедиться, удовлетворительно было выполнено составителем подлинника в редакции XVIII века.

Несмотря на критические и эстетические приемы, составитель ничего не прибавил нового к существенным началам подлинника. Он только очистил критикой и освежил чувством изящного то, что в старых руководствах было смешано, затемнено и низведено до пошлого ремесла. Как первоначально подлинник вышел непосредственно из Месяцословов и Прологов, и как впоследствии был дополняем из этих источников лучшими старинными мастерами, так и составитель новой редакции и за своей критикой, и за художественным вдохновением обратился к тем же источникам. По самые источники эти, благодаря просвещенной деятельности особенно южно-русских литераторов ХVII века, открывали составителю подлинника более широкое поприще для соображений. Он пользуется древними Прологами, но уже предпочитает недавно напечатанные Четьи-Минеи, ставя таким образом свой труд в видимое противоречие с мнениями и предубеждениями раскольников и староверов.