В неделю мытаря и фарисея

Не помолимся фарисейски братие. Смирим ce бе пред Богом, мытарски зовуще: очисти ны, Боже, грешныя. Стихира 1-я в нед. М. и Ф.

Св. церковь, руководительница наша на пути спасения, заранее приготовляя нас к душеспасительному поприщу святого Поста, прежде всего поставляет на стезю смирения, как на самый верный путь к тому, чтобы посредством покаяния идти за Подвигоположником нашим к совершенству. Представляя Спасителеву притчу о Мытаре и Фарисее, научает нас Мытаревой смиренной. и предостерегает от Фарисеевой высокомерной молитвы.

Известно, кто были в Иудейском народе Фарисеи и Мытари. Фарисеи, составлявшие высшее сословие, были законоучители народа и занимали первые места в обществе; но были заражены лицемерием, старались блистать всеми наружными добродетелями, a внутренняя жизнь их была омрачаема всякого рода пороками. Мытари были откупщики народных податей. Содержа за дорогую плату народные подати на откупе у Римлян, в подданстве которых была тогда Иудея, как область покоренная, они и себе старались получить корысть: почему и почитались людьми неправедными, притеснителями, чуждыми страха Божия и человеколюбия.

Надменный высоким мнением о своем благочестии Фарисей, пришедши в церковь для молитвы, хотя благодарил Бога в молитве за свои добродетели, но в тоже время превозносился ими пред людьми: не́смь я́ко же про́чии челове́цы; другие в глазах его были то хищники, то притеснители, то прелюбодеи, a на мытаря, позади его молившегося, он указывал, как на олицетворенное беззаконие. Между тем мытарь, действительно сознавая живо свои неправды пред Богом, в безмерном сокрушении несмея и глаз возвести горе, с преклоненным долу лицем и сердцем, в слезах и воздыханиях бил только себя в перси и в горьком чувстве своей греховности трепетно повторял одну краткую молитву: Бо́же! бу́ди ми́лостив мне́ гре́шнику.

Что же? Мнимый праведник, оправдывавший самого себя, вышел из храма осужденным; a смиренный мытарь, уничиженный в очах фарисея, и еще более уничиженный в собственных глазах грешник, услышан был Богом и вышел прощенным, оправданным: Я́ко вся́к вознося́йся смири́тся: смиря́яй же себе́ вознесе́тся. (Лк. 18:14). Спаситель, притчею о мытаре и фарисее, научая нас не высокоглаголивой, не самооправдывающей, но умиленной и смиренной молитве, научает и вообще смирению пред Богом и человеками.

Как смирение есть такая угодная Богу добродетель, которая особенно низводит взор небесного благоволения на кро́ткого и молчали́вого и трепе́щущого слове́с Божиих (Ис. 66:2) и божественным примером Спасителя быв возвеличена, всем нам особенно заповедана от Него: научи́теся от Мене́, я́ко кро́ток е́смь и смире́н се́рдцем (Мф. 11:29): то приготовляясь к великому поприщу Поста и молитвы поучимся смирению пред Богом.

Истинное смирение есть непрестанное сознание нашей зависимости от Бога, живое чувствование нашего недостоинства в рассуждении даруемых от Него благ, и нашей греховности пред святостию Божиею. Итак истинное смирение должно наполнять нас глубочайшим чувством, что мы всегда и во всем находимся в непрестанной зависимости от Бога; что все блага, и в себе и вне себя имеем единственно от руки Божией; но, при всей благодетельности Божией, нашею жизнию несоответствуем святой воле Божией. При помышлении о сем, как нам не смиряться пред Творцем, Благопромыслителем и Спасителем нашим?

И во первых не каждую ли минуту, не каждое ли мгновение мы находимся в зависимости от вседействуюшей силы Божией. О Боге мы и живе́м и дви́жемся и есмы́ (Деян. 17:28): о Боге мы живем жизнию естественною, о Боге движемся, действуем и телесными и душевными силами, о Боге есмы, существуем во всех состояниях жизни естественной и благодатной от младенчества до глубокой старости. Наше рождение и возрастание, наши силы и здоровье, наши дела и предприятия, и все продолжение нашей жизни совершается под влиянием благопромыслительного смотрения Божия, как в путях мироправления Господь посылает нам благотворный свет солнца, благоплодный дождь с небеси, благорастворение воздуха, и мы наслаждаемся жизнию, окружающим обилием благ, благопоспешеством в делах. Иначе когда отвращает от нас лице благоволения своего, свет солнечный превращается в палящий зной, лияние дождя в тлетворную мокроту, теплота воздуха в заразительное дыхание. Так и в путях Промысла о жизни нашей, простирает к нам Господь руку благости своея, хранит нас, милует, щадит, ограждает от напастей, укрепляет в немощах, поспешествует в начинаниях: тогда мы и здравы, и благоуспешны, тогда живем благоотишно, действуем благоуспешно, существуем благоденственно. Иначе если только на мгновение отвратит от нас взор благоволения своего, мы делаемся и немощны и бедны и нищи и слепы и наги, тогда исчезает в болезни живот наш, лета наши в воздыханиях, изнемогает нищетою крепость наша и мы вселяемся в персть смерти.

Как же нам ежечасно, ежеминутно в глубоком сознании своего ничтожества не благоговеть пред милующею Благостию, дающею нам и живот и дыхание и все? Как со страхом и трепетом непреходит долу по земле пред лицем Господа, с высоты святые выну призирающего на все дела свои? Как с живейшим чувством недостоинства, и вкупе беспредельной благодарности не принимать все блага, от всещедрой руки непрестанно нам ниспосылаемые?

Но мы, всегда, и во всем зависящие от промыслительной Благости и непрестанно пользующиеся неисчетными благодеяниями Божиими, чувствуем ли довольно свое недостоинство пред Благодетелем Богом?

Так ли мы употребляем данные и непрестанно даруемые нам от Бога блага? Цель употребления всех благ и даров Божиих есть слава Божия, благо ближних, собственное наше спасение. Что же? Как мы употребляем дары Божии: наши силы и способности, наши лета и здоровье, наши блага и стяжания? Для Бога ли – на дела благочестия? Для ближних ли – на дела благотворения? Для самих ли себя – на дела спасения? He иждиваем ли паче наши силы и здоровье на суетное приобретение чести, богатства, наслаждений и даже во вред и в соблазн для ближних наших, чрез раболепство страстям нашим? Куда более употребляем даруемые нам блага? В жертву ли Богу, на благолепие ли храмов Божиих, на вспоможение ли бедной, требующей от нас помощи, братии нашей? He часто ли только на суетное украшение себя, на услаждение нашего плотоугодия и сладострастия?

Пo нашему злоупотреблению благ и даров Божиих мы часто недостойны бываем пищи и пития, дневного света и нощного покоя, самой жизни и дыхания, и стократно были бы погибельною жертвою своего нестроения, если бы милующая рука Божия не покрывала нас. Как же нам не смиряться пред неисповедимым величеством Благости Божией? Как при живом чувстве неустроенности нашей, не трепетать нам пред правдою Божиею, дабы не быть пораженными за наше злоупотребление долготерпения Божия?

Еще паче должны мы с трепетом смиряться пред святостию Божиею, когда помыслим о своей грехолюбивой жизни. Все мы знаем, что и по естественному рождению, a паче по деятельной жизни нашей мы грешники пред Богом, мно́го бо согреша́ем вси́ (Иак. 3:2). Знаем это одним разумом, и не только не думаем, не болезнуем о своей греховности, a часто фарисейски готовы даже считать себя праведниками. Но если при свете слова Божия станем судить о своей греховности по истинному чувству: тогда найдем ли в нашей рассеянной, то житейскими заботами, то плотскими утешениями занятой жизни, найдем ли хотя один час, который бы совершенно был чист и свят пред Богом? А в самих себе найдем ли предприятие, кольми паче дело, которое бы не омрачено было греховною примесью честолюбия, корыстолюбия, сластолюбия? Служение наше разделяется между Богом и миром; служа Богу, в тоже время хотим служить и нашим страстям; наша праведность, как фарисейская, имеет только отвне благовидность, a под благовидною наружностью скрывает нечистоту сердца. Если мы взвесим наши склонности, расположения, действия внутренним беспристрастным чувством саморазсуждения: тогда найдем в составе духовного существа нашего токмо глубокие раны грехов, и гнойные струпы пороков, и подивимся долготерпению Божию милующему нас единственно для нашего обращения и исправления.

При глубоком чувстве безответности нашей пред Богом, как нам, – земле и пеплу, не смиряться пред Богом и не считать всю правду нашу, по слову писания, как нечистое рубище? (Ис. 64:6).

Ho! если бы мы научились у Божественного учителя нашего быть кроткими и смиренными сердцем, тогда бы мы стали ходить в непрестанном чувстве вездеприсутствия Божия, все и начинать и оканчивать благоговейным призыванием силы Божией на нашу слабость и бессилие. Тогда имея и приемля дары Божии. молили Бога паче всего о том, чтобы даруемые Им блага благодарно принимать и достойно употреблять, употреблять во славу Божию, в истинное благо свое и ближних. A ведая омрачение своего ума, испорченность сердца, превратность воли, и ненаходя в себе сил к исправлению нашего растления, непрестанно в сокрушении стали бы просить себе от Господа просвещения для омраченного нашего ума, чистоты для растленного сердца, благодатной силы для испорченной воли. Тогда бы страшились презирать и единого от меньших, страшились и мысли осуждать согрешающих, a паче помышляли со всею заботою о том, как бы самим не подать соблазна ближнему нашему. A в рассуждении самих себя так бы стали думать, как и действительно должны думать, что никто не может нам причинить такого зла, как мы сами, когда внимаем омраченному своему уму, последуем растленному сердцу и предаемся стремлению управляемой страстями воли.

Вот в какое состояние долженствует привести нас истинное смирение: в состояние уничижения пред Богом, в состояние кротости и братолюбия в отношении к ближним; в состояние болезненного чувства своей греховности и заботы о исправлении в отношении к самим себе.

Смиримся пред Богом, да вознесет нас своею блатодатию из унижения греховного; смиримся пред ближними, и будем от сердца служить к истинному благу их; смиримся сами в себе и научимся неполагаться на себя, a токмо на Бога, и находя собственно в самих себе токмо растление и порок, будем просить единственно от Бога помощи: да просветить благодатию своею омраченный наш ум, да исправит растленное сердце, да укрепит немощную волю, дабы нам всеми мерами тщиться благоугождать Господу внутренне и внешне, в душах и телесах наших–Аминь.

Челове́ка два́ внидо́ста в це́рковь помоли́тися. (Лк. 18:10).

Сколько необходимо для телесной жизни укрепляться пищею и питием, дышать свежим воздухом, согреваться одеждою, столько же необходимо для духовной жизни молиться.

Необходима молитва, как единственное средство к получению от Бога всех благ и к избавлению от всех зол. Призови́ мя, воззывает Господь к молитве каждого скорбящего, призови́ мя в де́нь ско́рби твоея́, и изму́ тя, и просла́виши мя́ (Пс. 49:15). Проси́те, побуждает Спаситель и всех нас к молитве, как лишенных благодати и требующих милости Божией: проси́те, и да́стся ва́м: ищи́те, и обря́щете: толцы́те, и отве́рзется ва́м (Мф. 7:7).

Повелев нам молиться, Господь и Сам во днех плоти Своея молился ко Отцу Своему. Востая рано поутру, Он исходил для молитвы в уединенные места. И у́тро, но́щи су́щей зело́, воста́в, повествует Св. Еван. Марк, изы́де, и и́де в пу́сто ме́сто, и ту́ моли́тву де́яше (Mк. 1:35), и часто целые ночи проводил в тихой, уединенной молитве. Бы́сть во дни́ ты́я, говорит Святый Еванг. Лука, изы́де в го́ру помоли́тися: и бе́ об но́щь в моли́тве Бо́жии (Лк. 6:12).

Показав в Самом Себе пример уединенной молитвы, Господь дал нам образец и общей молитвы: Отче наш. В сей Божественной молитве научив нас тому, о чем паче всего надлежит нам молиться научил и тому, как надлежит нам молиться, научил особенно притчею о Мытаре и Фарисее, слышанною ныне в чтенном Евангелии.

Челове́ка два́ внидо́ста в це́рковь помоли́тися. Спаситель в примере Мытаря и Фарисея представляет пример нарочитой молитвы двух человеков, которые, оставив житейские дела и занятия, пришли в церковь Божию, как в дом молитвы,–предстать пред Бога и помолиться лицу Божию, помолиться без развлечения мыслей, в собранности духа, с особенным вниманием и углублением в себя, в свое сердце, в свою жизнь и дела, и в величие Самого Подателя благ и Источника жизни–Бога.

Челове́ка два́ внидо́ста в це́рковь помоли́тися.

Да слышат те, которые под различными предлогами уклоняются от общественных церковных собраний и молитв. Ненужно о том и говорить, что должно и необходимо молиться и дома. Но всему время, и время всякой вещи. Есть время и место для домашней молитвы; есть время и место для общественной молитвы. Дом есть место для домашней молитвы, церковь для общественной. Кто в нарочитые дни празднеств, долженствуя находиться для молитвы при общественном Богослужении в церкви, остается дома, хотя бы тоже невовсе без молитвы, тот по крайней мере не прав противу порядка, не прав тем, что Божественное дело молитвы совершает, и священное время проводит не в своем месте. И не говоря уже о житейской молве, которая каждого более в доме особенно во время молитвы и отвне – в чувствах, и внутрь в помыслах обуревает, домашняя молитва, даже и без развлечения совершаемая, сама по себе есть молитва частная; a как частная она общественною молитвою не оживляется, след. союзом Христианского совершенства не укрепляется, священными действиями открытого Богослужения не благодатствуется.

Челове́ка два́ внидо́ста в це́рковь помоли́тися: еди́н Фарисе́й, а други́й Мыта́рь. Фарисеи у Иудеев были люди высшего состояния, занимали степени законоучителей (Мф. 23:2), вождей народа (Мф. 23:13), и как почитаемы были от народа, так еще более старались казаться людьми набожными, воздержными, благотворительными. От сего-то льстивого мнения о их благочестии и суетного желания казаться благочестивыми, поддерживаемого со стороны их хитростями и лицемерием, они будучи внутренно порочны, по самообольщению почитали себя и премудрее и праведнее всех людей, и нестыдились превозноситься своею праведностию нетолько пред человеками (Лк. 16:15), но и пред Богом. Что Спаситель и дает нам видеть в молитве Фарисея. В молитве Фарисей сколько хвалил Бога, столько же и себя: Бо́же, хвалу́ тебе́ воздаю́, я́ко не́смь я́коже про́чии челове́цы; и сколько благодарил Бога за добрые дела свои, столько же превозносил себя оными не пред одним Мытарем, но и прочими людьми: не́смь я́коже про́чии челове́цы, или́ я́коже се́й мыта́рь. Потому Фарисей за такую молитву, которая в устах его обращена была к оправданию себя и к осуждению других, и осужден. He станем говорить о такой молитве, которая обращается в осуждение и грех для молящегося (Пс. 108:7).

Другой – Мытарь. Мытари были сборщики податей. Содержа подати на откупе, они во взимании податей употребляли и неправедные средства, и были богаты. Но как богатство приобретали нередко мздоимством, притеснениями, обидами: то и слыли в народе грешниками, т. е. людьми безнравственными, неимеющими страха Божия, живущими только для земных выгод. Потому Фарисеи и зазирали Иисуса, что Он обращался с Мытарями и грешниками (Лк. 15:2). Когда Он Сам назвался идти в дом к Закхею Мытарю: то Фарисеи, смотря на сие, начали роптать, что Он пошел в дом к порочному человеку: я́ко ко гре́шну му́жу вни́де вита́ти (Лк. 19:5–7). Таков был другой из двух пришедших в Церковь помолиться, коих представляет Спаситель в притче.

Как молитва Мытаря одобрена, ибо была услышана, принята и Мытарь пошел в дом свой прощен: то внемля песненному гласу Церкви: «не помолимся фарисейски братие», и вникнем в молитву Мытаря и поучимся также молиться, как, по изображению Спасителя, молился Мытарь.

Как молился Мытарь?

Мыта́рь же издале́ча стоя́, не хотя́ше ни о́чию возвести́ на не́бо: но бия́ше пе́рси своя́, глаго́ля: Бо́же, ми́лостив бу́ди мне́ гре́шнику (Лк. 18:13). Кратка молитва в словах, но крепка в силе, глубока в чувстве, пламенна в духе!

Самое место, где стоял Мытарь и где Фарисей на молитве, и положение, в каком они стояли, дает ясно видеть расположение молящихся. Видно, что Фарисей старался занять в храме место, более видное, молился с подъятыми горе очами, как имеющий дерзновение к Богу.–Но Мытарь, как непотребный грешник, вдали стоял; как отверженный раб, несмел даже очей возвести на небо, как безответный преступник, сам себя осуждал, и подавляемый бременем тяготевших на нем неправд, ударяя себя в грудь, токмо к милосердию Божию из глубины сердца взывал: Бо́же, ми́лостив бу́ди мне́ гре́шнику. Из всего внешнего положения, в котором ясно выражалось внутреннее состояние духа, можно видеть, что Мытарь молился, как истинно кающийся грешник, и как кающийся грешник, молился с глубочайшим уничижением издале́ча стоя́; молился с благоговейным трепетом: не хотя́ше ни о́чию возвести́ на не́бо; молился с живейшим чувством сокрушения: бия́ше пе́рси своя́.

Итак смиренная, трепетная, умиленная молитва – вот истинная молитва, молитва как для кающегося грешника, так и для спасающегося праведника совершенно необходимая: се́рдце сокруше́нно и смире́нно Бо́г не уничижи́т (Пс. 50:19). И мы по примеру Мытаря, в духе покаяния должны молиться с смирением и уничижением, с благоговейным страхом и трепетом, с умилением и сердечным сокрушением.

Должны молиться с смирением и уничижением. Сохрани́ но́гу твою́, егда́ а́ще и́деши в до́м Бо́жий, говорит Екклезиаст, и бли́з бу́ди е́же слу́шати (Еккл. 4:17). Намереваясь ити в дом Божий мы и из своего дома должны исходить с осмотрительностию, с вниманием к себе, с собранностию в духе, дабы предохранить себя от всего, могущего привести нас в рассеяние, внести в душу смущение, лишить внутреннего мира. A располагаясь предстать пред лице Божие должны всемерно уготовить себя, дабы сколько возможно достойнее предстаять пред Богом. Пре́жде да́же не помо́лишися, говорить мудрый, угото́ви себе́, и не бу́ди я́ко челове́к искуша́я Го́спода (Сир. 18:23). Намереваясь идти в храм надобно уготовить себя в крепости и смирении, надобно внутренние чувства собрать, внешние от возмутительных впечатлений заключить, житейские мысли и желания удалить и в чистоте сердца, в простоте духа самому себе внимать. И вот та истинная клеть собранности и погружения в себя, в которую повелел Спаситель заключаться для молитвы и в которой мы и среди многолюдства можем молиться ко Отцу небесному втайне. Ты́ же, егда́ мо́лишися, вни́ди в кле́ть твою́,–в твое сердце, и затвори́в две́ри твоя́, – внешние чувства, помоли́ся Отцу́ твоему́, и́же в та́йне, – мыслию, расположением, духом и Оте́ц тво́й, ви́дяй в та́йне, возда́ст тебе́ я́ве (Мф. 6:6).

Должны молиться с благоговейным страхом и трепетом. Не ско́р бу́ди усты́ твои́ми, говорит Екклезиаст, и се́рдце твое́ да не ускоря́ет износи́ти сло́во пред лице́м Бо́жиим, я́ко Бо́г на небеси́ горе́, ты́ же на земли́ до́лу: сего́ ра́ди да бу́дут словеса́ твоя́ ма́ла. (Еккл. 5:1). И как не благоговеть пред лицем Божиим в храме? Мы приходим в храм предстать пред Господа славы, пред величием Которого трепещут Херувимы, и Серафимы закрывают лица свои. Как же мы должны предстоять пред Господом, мы земля и пепел? О! да молчит пред Господом небеси и земли всяка плоть человеча и ничтоже земное в себе да помышляет! Пред лицем Господа Вседержителя мы должны предстоять во всех чувствах и расположениях, как твари пред Творцем, рабы пред Господом, как недостойные дети пред разгневанным Отцем, безответные преступники пред Судиею, как нищие, ничего неимущие, пред великодаровитым, но расточительностию и неблагодарностию нашею непрестанно преогорчеваемым Благодетелем, и в такое поставлять себя отношение ко всему нас окружающему, что бы все питало наше внимание, все возбуждало в нас благоговение, все погружало нас в рабское и вкупе сыновнее чувство пред Господом: я́ко Бо́г на небеси́ горе́, ты́ же на земли́ до́лу. Бог превыше всего, a мы нечто иное, как величайшие грешники.–

Должны молиться Господу с живым чувством умиления и углубления в себя. He довольно того, чтобы токмо стоят при богослужении хотя в молчании, но молчании хладном; не довольно и того, чтобы слушать чтение, пение и молитвенные возношения в тишине, но в тишине невнимательной, живым чувством углубления не проникнутой. Нет, надобно и самим воскриляться, надобно воздви́гать сердца́ с рука́ми к Бо́гу высо́кому на небеси́, (Плч. 3:41), надобно по слышимому чтению и пению, по зримому священнодействию, как по стеблию искрами, – светлыми мыслями, горячими чувствованиями и желаниями востекать горе́ к источнику света и совершенства, и там–во свете лица Божия созерцать животворный свет, и от приснотекущего потока святости почерпать высшую жизнь. Из сего-то расположения должны происходить в нас и возведение очей горе и воздеяние рук и преклонение колен и повержение долу. Умиленная, с собранностию духа, с воскрилением сердца соединенная и соответственными выражениями одушевляемая молитва может паче укреплять в нас молитвенное расположение, и во внутренном горении чувств приводить нас в живое ощущение благодатной близости с Господом. Бли́з Госпо́дь все́м призыва́ющым его́, все́м призыва́ющым его́ во и́стине (Пс. 144:18).

Когда, по благодати Духа, приобретем расположение молиться в тишине, собранности, в смирении, и умилении пред Богом: то по благодати Духа, приобретаем и ту непрестанную молитву, которой требует от нас Апостол: непреста́нно моли́теся (1Фес. 5:17), и которая, как внутреннее поклонение Богу духом и истиною, (Iн. 4:24) есть непрестанное поучение сердца о Боге (Пс. 18:15), непрестанное желание сердца к Богу (Пс. 37:10), непрестанное наслаждение сердца Богом (Пс. 118:14). Сею-то сердечною молитвою, которая в совершенстве своем есть не что иное, как жизнь веры, надежды и любви к Богу, начинается то молитвенное хождение и благодатное единение с Богом, по которому, как говорит Апостол, прилепля́яйся же Го́сподеви еди́н ду́х е́сть с Го́сподем (1Кор. 6:17).

Блаженно таковое молитвенное состояние. От него недалеки Божественное лицезрение. Но оно приобретается собранною, смиренною, сокрушенною молитвою. Будем, по примеру Мытаря, молиться с уничижением и смирением, молиться с благоговейным страхом и трепетом, молиться с сердечным умилением и сокрушением: и мы не посрамленны будем исходить из храма от лица Божия, и не постыдимся от Него в пришествии Его. (1Ин. 2:28) Аминь.