История разделения Русской Митрополии

Когда Христианская Вера сделалась господствующей в пределах Империи Римской, Император Константин Великий обратил свое внимание на то, чтобы при новом устройстве управления, властям церковной и гражданской дать возможность действовать совокупными силами для общей пользы Церкви и Государства. С этою целью он, разделив свою Империю на округа и области по гражданскому управлению, постановил, чтобы и Церковное управление действовало согласно с этим разделением. Вследствие такого распоряжения, в Империи Римской пределы гражданской области означали пределы областной Церкви, и главный город области, – средоточие управления гражданского, был поставлен средоточием управления церковного; а Епископ этого города получил титул Митрополита, с правом начальствовать над Епископами области и иметь попечение о всей областной церкви. Так как в каждой области было одно только средоточие управления гражданского и один только главный начальник области, то, естественно, в каждой области должна была существовать одна только митрополия и один Митрополит. Такой порядок церковного управления, введенный, по воле Императора, во всех пределах Римской Империи и сохранившийся в восточной её половине, оставшейся верной Православию, утверждался на правиле Апостольском и подтвержден был постановлениями соборными (Апост. 34. 11 Вселен. 12. – Антиох. 9).

Россия, приняв из Византии веру Православную, приняла оттуда и этот порядок церковного управления. Составляя одну нераздельную область, она была подчинена власти одного Митрополита, и Киев, по выражению самих Князей «старший город во всей земле»¹ сделался местопребыванием верховного пастыря Русской Церкви. Здесь подле Великого Князя, около которого, как отца, собиралась вся русская земля, стоял Митрополит, духовный отец всех князей, советник их в делах государственных, судья и миротворец их во взаимных ссорах² и своим влиянием на совесть людей еще более возвышал власть Великого Князя. Таким образом, единство Митрополии Русской утверждалось на единстве государства.

Но гражданское единство России скоро пало. В то время, когда все князья южно-русские спорили за право старшинства и добивались одной цели – возможности сделаться старшими и княжить в Киеве, (когда, следовательно, они не расходились в своих стремлениях) на севере России явились князья, которые начали стремиться не к тому только, чтобы сесть на старшем столе – в Киеве, а чтобы подчинить себе всех других князей, – начали стремиться к единовластию. Таким образом Россия разделилась на две половины, начавшие преследовать различные совершенно противоположные цели; естественно при этом они должны были войти в борьбу между собой. В каком положении был поставлен Митрополит всея России при этой борьбе? Прежде при взаимных спорах князей он мирил их. Но теперь не был спор родственников при разделе общего имения, а была борьба двух государств во имя начал совершенно противоположенных одно другому; помирить их не было возможности, потому что при мире должны быть уступки; а уступить в этой борьбе для той и другой стороны, значило отказаться от своей самостоятельности. Между тем Митрополит оставался единственной связью двух разделенных половин Руси и должен был, как посредник, принять участие в их борьбе. При невозможности помирить их он должен был поддерживать которую-нибудь из них. Живя в Киеве, он по своему положению принужден был поддерживать Князя Киевского; а это поставило его в неприязненное отношение к северу России. Перенес он свой стол на север и начал поддерживать стремление северных князей к единовластию, неприязнь к нему явилась на юге, и южная Русь в борьбе с князем северным должна была объявить борьбу и Митрополиту, должна была стараться высвободить себя из-под его влияния. Таким образом, когда Митрополит уже не мог связывать Руси в делах Церкви в одно целое, необходимо должно было явиться стремление разделить Митрополию Русскую на две, – и это стремление должно было продолжаться до тех пор, пока единовластие не утвердилось в России. Но, прежде чем случилось это Южная Русь подпала под чуждую власть: часть её – Галиция досталась Королям Польским, прочие области покорились Литве. Положение Митрополита и при этой перемене не переменилось, потому что раздробление Руси осталось то же; только на место русских князей во главе Южной Руси стали князья Литовские, вместо вопроса – уделам или единодержавию быть на Руси, – явился другой вопрос – Литве или Москве владеть всей Россией. Следовательно, оставалось то же стремление к разделению Русской Митрополии. Для такого стремления в это время было даже больше оснований чем прежде, потому что во главе Южных Россиян стали князья – паписты или по крайней мере находившиеся под непосредственным влиянием католичества, и потому, необходимо действовавшие согласно с желаниями Римского Престола.

Так причина стремления разделить Русскую Митрополию заключалась в политическом разделении самой России. Вытекая из последнего, как необходимое следствие, это разделение могло быть допущено на основании канонических правил и практики Греческой церкви; могло быть допущено, как допущено было существование Патриархатов Сербского и Болгарского, отделившихся от Патриарха Константинопольского, когда из Сербии и Болгарии образовались отдельные государства³, как в недавнее время допущено существование Греческого Синода. Но, для совершенной своей законности, оно требовало еще согласия местного управления и главным образом согласия со стороны того Патриарха, которому была подчинена самая Митрополия; а здесь-то оно встретило противодействие сильное и совершенно справедливое. Оно встретило сильное противодействие со стороны Князей той области, где имел свое местопребывание Митрополит, со стороны и Митрополитов Русских и Патриархов Константинопольских. Князья, в области которых жил Митрополит, противились этому разделению по своим личным выгодам. Когда власть Великого Князя потеряла прежнее свое значение и Россия, вследствие этого, раздробилась на несколько княжеств, почти независимых одно от другого, единство её поддерживалось только единством митрополии; около Митрополита собиралась вся Русская земля. Для князя, в главном городе которого жил Митрополит, это было очень важно: удерживая Митрополита йод своим непосредственным влиянием, он мог через него пользоваться влиянием на всю Русь. Поэтому на всякую попытку отложиться от власти Митрополита он должен был смотреть не иначе, как на желание высвободиться из-под его власти и, естественно, должен был всеми мерами противиться этим попыткам. Употребляя усилия в пользу Митрополита, он хлопотал за себя, за сохранение своего влияния на всю Россию. Митрополиты, находясь под влиянием Князя, в городе которого имели свой престол, должны были поддерживать его стремления к единодержавию и через то противиться отделению от своей власти нескольких епархий. Кроме того, и ко своим собственным побуждениям они были против разделения Митрополии. Долг совести побуждал их сохранять в целости вверенную их управлению Церковь, и не только предупреждать всякий ущерб Митрополии, а напротив еще заботиться о возвышении её силы и власти; разделение Митрополии прямо противоречило этому долгу. Когда же южно-русские епархии подпали под власть князей-католиков, отделение их от власти Митрополитов Московских грозило чистоте самой веры, и эта опасность давала последним еще новое сильнейшее побуждение заботиться о сохранении целости Митрополии. Последнее опасение вполне разделяли и Патриархи Константинопольские. Они знали, что единство управления обеспечивало единство вероисповедания, что уничтожение этого единства могло обессилить Церковь и повредить чистоте самой веры, особенно при существовании постоянных происков со стороны Римского Двора, и со своей стороны не соглашались на разделение Митрополии. Когда же часть России подпала под власть иноверную и стремление к разделению Митрополии проистекало не только из политических видов, но и из желания ввести Католичество, или по крайней мере Унию, то Патриархи уже явно восстали против этого разделения и всеми силами старались предупредить его. Правда, они иногда вследствие то угроз, то обмана и допускали его, но допускали на таких условиях, при которых оно должно было рушиться само собою. При своей неизменной и ревностной деятельности на пользу Православия, может быть они и успели бы предотвратить это событие, столь гибельное для Церкви Русской, особенно при помощи ревностных защитников Православия Великих Князей Московских, если бы не воспрепятствовали этому несчастные события Церкви Константинопольской. На престоле Патриаршем воссел изменник Православия Григорий Мамма и, в видах распространения Унии, поставил отдельного Митрополита на Киев. Правда, Мамма скоро был низвергнут; но Короли Польские не согласились уже на уничтожение того, чего они так долго и так сильно домогались, и Патриархи Константинопольские принуждены были утвердить отдельное существование Митрополии Киевской. После этого они старались только удержать за собою право ставить Митрополитов в Киев, чтобы избирать на эту степень людей, преданных Православию и тем, сколько возможно, оградить Церковь Русскую от наветов Унии.

Изложение того, как вследствие политического разделения России, произошло разделение Русской Митрополии составляет предмет настоящего сочинения.

По различию места действия, историю разделения Русской Митрополии можно разделить на три отдела:

I) стремление северо-восточной России отделиться от Митрополита, имевшего свое пребывание на юге;

II) стремление юго-западной России отделиться от управления Митрополита, перенесшего свой престол на север, и

III) как следствие этого стремления, окончательное разделение Русской Митрополии.

Первый князь, который начал действовать во имя единовластия против общинности в управлении, который хотел быть Государем, – «самовластцем земли Русской»⁴, первый же обнаружил стремление к разделению Митрополии Русской. Этот князь был Андрей Боголюбский, сын Юрия Долгорукого. Сделавшись по праву старшинства Великим Князем всея России, он не думал стать отцем для младших князей, а стремился к тому, чтобы сделаться их Государем и располагать их судьбою. Здесь начало глубокого политического разделения России на две половины, – начало борьбы. Но чтобы вести эту борьбу Великому Князю нужна была поддержка, – и он нашел ее на любимом своем севере, где со всей силой могучей воли своей и начал стремиться к единовластию⁵. Первое, что нужно было ему сделать для вернейшего достижения своей цели, – это образовать новое государство на севере, совершенно отдельное от юга и, следовательно, прервать всякую связь севера России с югом. Но сильнейшая связь севера России с югом состояла в том, что область Ростовская подчинена была Митрополиту, который, живя на юге – в Киеве, естественно поддерживал южан. Такое положение Митрополита ставило его в противодействие с видами Князя северного и должно было возбудить в последнем сначала неудовольствие на него, а потом стремление освободить свои области от его влияния, и таким образом разорвать эту связь севера с югом.

Так действительно и случилось. Повод к неудовольствию на Митрополита представился очень скоро. В видах единовластного управления северо-востоком России князь Боголюбский изгнал из Ростовской области своих младших братьев и племянников. Вместе с ними был изгнан и Ростовский Епископ Леон, незадолго перед этим поставленный на место изгнанного Епископа Нестора⁶. Можно думать, что Леон был на стороне изгнанных и не сочувствовал государственным замыслам Андрея⁷. Изгнанники нашли для себя убежище на юге и поддержку не только в князьях, но и в Митрополите. Если не дошли до нас свидетельства о том, что Митрополит принял участие в изгнанных князьях и боярах, по крайней мере несомненно известно, что изгнание Леона он признал незаконным и Андрей принужден был снова принять изгнанного Епископа в 1159 г.⁸. Решительному Андрею Юрьевичу, стремившемуся к полновластному господствованию в России, не могло нравиться такое принуждение со стороны Митрополита. Он тотчас же выразил свое неудовольствие тем, что принял Леона только в Ростов «а в Суждали не да ему сидети», смотрел на него как на своего врага и искал случая снова изгнать его. Только четыре месяца просидел Леон на кафедре Ростовской. В том же году Андрей завел с ним спор о посте в среду и пяток, осудил мнение Леона как ересь⁹ и принудил его снова удалиться из Ростова.

Но этим дело не кончилось. Когда Митрополит принял однажды сторону врагов Андрея Боголюбского и показал последнему, что он имеет над ним некоторую власть, у Князя Боголюбского должно было явиться желание высвободить себя от этой зависимости. Но как это сделать? Андрей Юрьевич не мог пользоваться влиянием Митрополита, пока тот жил в Киеве, не мог заставить его, или даже убедить, перенести свой стол во Владимир на Клязьме, пока Киев не потерял еще своего значения и был средоточием земли Русской. Оставалось одно – поставить для своей области особого Митрополита; – и такое желание действительно явилось у Андрея Боголюбского, как свидетельствует Никоновская Летопись. В 1160 г. боярин Яков Станиславович отправился в Царьград с грамотой Андрея Юрьевича, в которой этот Князь просил Патриарха – благословить град Владимир Митрополией и поставить в него Митрополита¹⁰. Он указывал и лицо, которое желал бы видеть на этой степени, именно некоего Феодора¹¹. С другой стороны, опасаясь вероятно того, чтобы давно изгнанный перед поставлением во Епископы Леона Епископ Ростовский Нестор не воспрепятствовал исполнению его намерения, он послал новые обвинительные на него грамоты¹². Благочестие Князя Ростовского и его заботливость об украшении Св. Храмов Божиих, известная и в Царьграде, располагали в его пользу Двор Константинопольский¹³, но в это время там было несколько лиц, которые имели основание воспрепятствовать исполнению этого желания Андрея Юрьевича. Туда явились Мстислав и Василько Юрьевичи вместе со своей матерью – мачехой Андрея¹⁴. Изгнанные из Ростова своим старшим братом, они не могли питать к нему расположения и, вероятно, заставили Греческого Императора Мануила неблагосклонно смотреть на его стремления, производя их из непомерного честолюбия. Там был и Нестор изгнанный Епископ Ростовский, также, по всей вероятности, не расположенный к Андрею и за свое двукратное незаслуженное изгнание из Ростова, и за новые обвинения, возведенные на него этим Князем в грамоте, посланной с Яковом Станиславичем¹⁵. Туда же прибыл вместе со Станиславичем и посол митрополита Киевского Феодора¹⁶, который защищая права своего владыки, всеми силами должен был стараться предупредить поставление особого Митрополита во Владимир Клязьменский. И действительно желание Андрея Юрьевича не было исполнено. На соборе Константинопольском, на котором в числе прочих присутствовали оправданный совершенно Патриархом Нестор и посол Митрополита Киевского, прочитали грамоты Андрея Боголюбского и решили отказать ему. От Собора послано было и послание, в котором Патриарх Лука Хрисоверх старался как можно более смягчить свой отказ и уговаривал Князя отказаться от своего намерения. Этот отказ Патриарх утверждал на основании священных правил, по которым в каждой области должен быть один только Митрополит; а Владимир, писал он, не составляет отдельной области; он принадлежит к той же области Ростовской и Суздальской, и находится под властью одного общего с этой областью, епископа, который в свою очередь поставляется от Митрополита, имеющего свой стол в Киеве, и следовательно подчинен ему. В этом же послании Патриарх убеждал Андрея – принять к себе обратно Нестора епископа достойного и по уму и дару слова, и по жизни¹⁷. Андрей Юрьевич, во всех своих действиях осторожный, оставил, действительно, на время свое намерение. Он видел, что Патриарх не согласен на его желание, опасался, вероятно, упорством навлечь на себя проклятие Церкви, без всякой пользы для блага своего отечества и возбудить сильное противодействие других князей Русских, когда он сам не приобрел еще первенствующего значения в России, и потому решился, сообразно своему образу действования, – выжидать. Так прошло несколько лет, по-видимому, спокойно. В 1163 г. умер Митрополит Феодор¹⁸ и на следующий год прибыл на место его из Царьграда Иоанн. Великий Князь Киевский Ростислав не хотел было принимать его сначала, потому что думал возвратить этот сан, жившему в изгнании, Клименту Смолятичу; только усиленные просьбы послов Греческих победили его упорство¹⁹. Естественно, князь Ростислав не мог быть в хороших отношениях с Митрополитом Иоанном, которого он должен был принять против своего желания. И это может быть было причиной согласия Митрополита Иоанна с Князем Северной Руси. В 1166 г. скончался Иоанн²⁰, и Ростислав, избрав на место его Епископа Константина, послал избранного для поставления в Царьград. В 1168 г. ново-поставленвый Митрополит возвратился в Россию²¹, уже по смерти Ростислава. Мстислав Изяславич, занявший престол Киевский, принял его, впрочем, с честью²². Но своим дружественным отношением к Мстиславу, Митрополит Константин стал в неприязненные отношения с Андреем Боголюбским. Этот Князь питал такую же вражду к Мстиславу, какую отец его Юрий питал к отцу Мстислава Изяславу. Семейная вражда еще более увеличилась теперь тем, что Мстислав не по праву занял старший стол, который должен был принадлежать Андрею²³. Вражда к Мстиславу у Андрея должна была перейти и ко всем приверженцам Мстислава, а следовательно, и к Митрополиту Константину. Нужно было только представиться случаю, чтобы обнаружиться этой вражде, и случай скоро представился. В 1168 г. снова возник спор из-за поста в среду и пяток. Поликарп, Игумен Печерского Монастыря, разрешал пост среды и пятка для праздников Господских и нарочитых Святых, также и для всей пятидесятницы; его мнения держались князья Черниговский и Ростовский. Митрополит и Антоний Епископ Черниговский были на стороне противников Поликарпа. Антоний принужден был оставить свою епископию и удалиться в Киев. Спор до того усилился, что нужно было прекратить его решением Соборным. Вследствие этого в 1168 г. собралось в Киеве около 150 Епископов, Игумнов, монахов. Но и на Соборе не было согласия. Только когда удалились с Собора главные защитники Поликарла, последний был осужден и послан в заточение²⁴. Осуждение Поликарпа окончательно должно было вооружить князя Андрея Боголюбского против Митрополита. Посланный им на Собор Игумен Суздальский Феодор ревностнее всех защищал Поликарпа на Соборе²⁵, однакож безуспешно, и Андрей Боголюбский был оскорблен в лице своего посла. Это осуждение Поликарпа еще более могло возбудить неудовольствие Андрея потому, что Киево-Печерский монастырь уже не находился в это время в ведении Митрополита, а был непосредственно подчинен Патриарху²⁶, и потому решение Митрополита могло показаться самоуправством. Как бы то ни было, только осуждение Поликарпа возбудило ненависть к Митрополиту не только в Князе Андрее Юрьевиче, но и на всем севере²⁷, и Андрей решился свергнуть Митрополита Константина. При всеобщем неудовольствии на Митрополита это было легче сделать, чем когда-нибудь. Правда Митрополит имел защитника в Великом Князе Киевском; но сам Мстислав Изяславич не мог похвалиться расположением к себе других князей и потому не мог сильно защищать Константина. Еще на Соборе Киевском в 1168 г. игумен Суздальский Феодор предлагал Святителям Русской Церкви от лица Андрея – избрать нового Митрополита без сношения с Патриархом Константинопольским. Андрей Юрьевич писал об этом и к Мстиславу²⁸. Старания его остались тогда без успеха, но он не хотел уже признавать над собою власти Константина, и когда отказано было в выборе на место его другого Митрополита, вероятно пришел к мысли отделить свои области от Митрополита Киевского. Любимец Князя Ростислава, вполне к нему приверженный, Игумен Суздальский Феодор отправился в Константинополь, тотчас после того, как на Соборе Киевском Епископы отказались поставить на место Константина другого Митрополита.

Этот Феодор (Феодорец) был племянник Киевского Боярина Петра Бориславича и постриженник Киевопечерского монастыря²⁹. Обиженный Великим Князем Мстиславом в лице своих родственников Бориславичей³⁰, он, естественно, не любил его; как постриженник Печерского монастыря, он был обижен и Митрополитом Константином в лице бывшего своего Игумена Поликарпа. Удалившись, вероятно вследствие этих неудовольствий, с юга на север, он своими качествами скоро приобрел видное место при Дворе Князя Боголюбского. Высокий ростом, крепкий и сильный, соединяя с умом и даром слова, смелость, вкрадчивость и пронырливость, он удивлял своих современников, заставлял их бояться себя и сделался любимцем Князя Андрея³¹. Прибыв в Константинополь, Феодор старался получить там сан Митрополита, говоря, что в России нет Митрополита. Патриарх усомнился в справедливости его слов и, вероятно, хотел подождать немного. Но это промедление не могло быть приятно Феодору. «По мале», говорит летописец, Феодор начал умолять Патриарха, чтобы тот поставил его Епископом в Ростов, так как в России нет Митрополита и не от кого принять поставления, – и достиг желаемого. Так представляет это дело Никоновская летопись³². Что старание Феодора приобрести сан епископский в Константинополе клонилось не к тому только, чтобы вернее достигнуть своей честолюбивой цели, которой он не мог достигнуть в Киеве, а к тому также, чтобы, получив сан Епископа прямо от Патриарха, не считать себя в зависимости от Митрополита Киевского и сделаться самостоятельным (автокефальным) епископом, – это ясно показывают дальнейшие поступки Феодора.

Все епископы России принимали благословение от Митрополита Киевского; этим они признавали его за своего Митрополита, выражали ему свою подчиненность. Так, когда приезжал новый Митрополит в Киев, епископы являлись к нему за благословением³³. С другой стороны и Епископ, поставленный на русскую кафедру Патриархом Константинопольским, тогда только мог вступить в управление епархией, когда примет благословение от Митрополита Киевского. Давая ему это благословение, Митрополит признавал его Епископом себе подчиненным и давал ему право пользоваться правами епископского сана в пределах своей митрополии. Для Епископа это благословение было поставлением на определенную епископскую кафедру. Между тем Феодор, возвратившись из Константинополя, не явился к Митрополиту за принятием от него благословения, а прямо вступил в управление Ростовской епархией³⁴. Этим Феодор ясно выразил, что он не считает Митрополита своим начальником, не думает ему повиноваться. Самоуправство Феодора не имело бы еще большой важности, если бы оно было следствием его честолюбия; но можно думать, что и путешествие его в Константинополь и уклонение от благословения Митрополита не было самовольно. Всегда твердый и строгий в отношении к своим подчиненным, Андрей Боголюбский едва ли бы мог смотреть снисходительно на такое самовольство Феодора; а между тем он принял Феодора по возвращении из Константинополя и после оказывал к нему расположение. Значит, он не считал самовольством поступок Феодора и желал, чтобы тот так действовал³⁵. Естественно, Митрополит должен был стараться о том, чтобы в самом начале подавить неповиновение Епископа северного, при содействии этому Князя грозившее отпадением его епархии от Митрополии. Узнав о прибытии Феодора в Ростов, пишет Татищев, Митрополит послал послание к игуменам и священникам с приказанием не признавать Феодора епископом, не служить с ним и не принимать от него благословения, если он, по посланной к нему грамоте, не придет в Киев и благословения не примет. Андрей Боголюбский, видя твердость Митрополита, сам стал уговаривать Феодора идти в Киев, обещая ему полную безопасность. Он, по-видимому, хотел на время отказаться от своего намерения; но не так был уступчив Феодор. Честолюбие ли руководило им, или ненависть к югу, – вероятнее вражда к Митрополиту, от которого он не ожидал для себя добра, только он не пошел в Киев. «Не Митрополит меня поставил», отвечал он Князю, а Патриарх; в Ростов я поставлен и благословлен Вселенским Патриархом; после этого, от кого другого мне искать еще поставления и благословения». Между тем послание Митрополита к духовенству Северной Руси произвело свое действие. Духовные и миряне перестали принимать благословение от своего Епископа. Феодор подвергал то запрещению, то проклятию непокорное ему духовенство, и, когда все это не помогло, приказал затворить все церкви своей епархии. Из этого видно, что паства Феодора была против своего пастыря; без этого, расположение Князя Андрея Юрьевича к Феодору, может быть спасло бы этого Епископа от опасности. К несчастью Феодора, у него явилось много врагов. Быстрое возвышение и то влияние, каким он пользовался при Дворе Андрея Боголюбского, естественно, многим не нравилось. Его смелость казалась дерзостью и бесстыдством, его вкрадчивое слово приводило в страх людей, привыкших к простой, безискусственной речи других. Эти качества ослепили и самого Феодора, и его гордость ждала повод еще к большим неудовольствиям. Вероятно духовенство отказалось доставлять ему церковные доходы; Феодор прибег к силе, и противники должны были претерпевать насилия, может быть даже истязания, столь обыкновенные при существовавшей тогда грубости нравов. Наконец жалобы на жестокие меры Феодора до того усилились, что Андрей Боголюбский не мог уже больше оказывать своего расположения к Епископу. Он начал было уговаривать Феодора. «Все люди, говорил он ему через посла, скорбят и плачут, пора тебе гнев преложить на кротость». Феодор не соглашался и вероятно в горячности произнес несколько слов, которые для недовольных им показались богохульством. Андрей тогда взял его силою из Ростова и со своим послом отослал его в Киев, в сопровождении свидетелей. В послании князя описаны были все вины взводимые на этого Епископа. Тотчас был созван в Киеве Собор и по определению этого Собора Феодор был послан в заточение; когда же и там он не выразил своего покаяния, то по определению суда гражданского предан был ужасной казни. Ему отрезали язык, выкололи глаза, отрезали правую руку, а потом и голову³⁶. Такова деятельность и судьба Феодора, представленная нами на основании свидетельств Никоновского Летописца и Татищева. Оправдывается ли это сказание позднейших летописей свидетельством летописей более древних? Летописи Ипатьевская³⁷ и Лаврентьевская³⁸ сохранили известие о преступлениях и наказании Епископа Ростовского Феодора совершенно почти согласное с известиями Никоновской летописи и Татищева, только в этом известии не находится того, чтобы Феодор старался в Константинополе получить сан Митрополита и отказался принять благословение от Митрополита Киевского на том основании, что он сам поставлен Патриархом, а после этого ему не зачем от кого-либо другого просить благословения и поставления. Рассматривая внимательно это место летописей древних не трудно заметить, что соборное послание Митрополита, извещающее о преступлении и наказании Епископа Феодора, занесено в летописи их составителями с переменою некоторых не многих форм³⁹. Принимая такой взгляд на это известие древних летописей о преступлениях Феодора, мы не можем считать его за беспристрастное известие летописца, и среди множества преступлений, взводимых на этого епископа, должны подмечать истинную вину его, ту вину, которая так сильно вооружила против него Митрополита. Никоновский летописец делает, хотя не ясное, указание на эту вину. Он говорит, что Феодор хотел сделаться Митрополитом, когда же это ему не удалось, достиг сана Епископа и возвратившись в Россию не хотел принять благословения от Митрополита Киевского и следовательно признать его власть над собою, на том основании, что сам он рукоположен не Митрополитом, а Патриархом Вселенским. И так, главная вина Феодора состояла в неповиновении Митрополиту, в непризнании над собою его власти. И действительно древнее летописное сказание делает довольно ясные указания на то, что в этом заключалось главное преступление Епископа Ростовского. «Не въсхоте благословения и удалися от него», вот что лежит в основе обвинения! То же подтверждается дальнейшими словами летописи. «Такоже чтут беси чтущая их, якоже и сего доведоша беси, възнесъше мысль его до облак, устроиша в нем втораго Сатанаила и сведоша и во ад». В чем же состояла гордость этого второго Сатанаила? В том, что он «ити ставиться к Митрополиту Киеву не въсхоте». И наконец свое поветствоваше летописец заключает так: «се же писахом да ненаскакают неции на святительский сан». Значит Епископ Феодор восхитил святительский сан, думал, как второй Сатанаил, приобрести себе власть, которой он не имел, и пользоваться этой властью без благословения Митрополита Киевского⁴⁰. Естественно было Митрополиту стараться самыми строгими мерами подавить эту попытку северного Епископа отложиться от его власти. И вот Феодора обвиняют «всеми винами». Так первый Епископ, который был орудием к отложению севера от юга в церковном управлении, подвергся жестокой казни вследствие своего необдуманного упорства. Твердость, с какою действовал в этом случае Митрополит, показала Великому Князю, что еще рано было приниматься за это дело. Митрополит, по-видимому, постарался о том, чтобы самолюбие Андрея Боголюбского не было оскорблено при этом и для того выставил его спасителем земли Ростовской от мучителя и поборником веры. Летопись говорит: «спасе люди своя рукою крепкою, мышцею высокою, рукою благочестивою, царскою правдиваго благовернаго князя Андреа». Скоро и сам Андрей Боголюбский пал жертвою своих стремлений. Его дружинники, раздраженные тем, что он поступал с ними как с подданными, составили против него заговор и убили его.

После этого долго не обнаруживалось на севере России стремления к разделению Митрополии, вероятно потому, что не представлялось повода к этому. В то время, когда область Ростовская приобретала первенствующее значение в России, а Киев более и более терял его и становился в ряд обыкновенных городов Русских, Митрополиты начали обращать более внимания на север. Они увидели, что там полагаются новые начала государственного быта, что там Русь сильнее, крепче, чем на юге, и что следовательно север восторжествует над югом. Кроме того начала жизни государственной, которые появились на севере, более согласны с духом Христианства, чем начала родового быта. В жизни патриархальной личности не существует; существует община, семья; здесь личные интересы теряются в интересах рода, и, если где обнаруживаются, необходимо возбуждают против себя всеобщее негодование. Такие начала жизни, совершенно подавляющие личность человека, не могли сродниться с духом Закона Христова, который возвысил личность человека, поставив пред собою в уровень всех людей, – будет-ли это раб или свободный. В этом и заключалась причина того, что Митрополиты не принимали большего участия в делах России; стоя на втором плане они, необходимо, являлись только миротворцами и словами любви старались ослабить кровавые следствия родовых счетов. Потому, живя на юге среди постоянных распрей, кровопролитий, клятвопреступлений, братоубийств, необходимых следствий родовых счетов, они и прежде тяготились своим правлением; и вот на севере появилось стремление к единодержавию, на севере же явилось и желание иметь у себя Митрополита для поддержки этого единовластия, и обратило на себя внимание Митрополитов, большей частью Греков, привыкших к власти самодержавной и видевших все превосходство её перед властью большей частью беспокойного веча. Беспримерной строгостью Митрополиты подавили попытку северного духовенства отложиться от Киева по церковному управлению, но сами начали чаще приезжать на север и с этого времени видимо уже поддерживали князей северных, чтобы через них поддерживать зараждавшееся в России единовластие. Так Митрополиты Никифор II⁴¹ и Матфей⁴² уже явно держали сторону Всеволода III, брата Андрея Боголюбского; а преемник Матфея, Митрополит Кирилл I, два раза являлся во Владимире Клязминском: в 1227 г. по просьбе Юрия Всеволодовича, для поставления Митрофана во Епископа Владимирского и Суздальского; а в 1230 г. для того, чтобы примирить Юрия Всеволодовича и брата его с князем Черниговским⁴³. Скоро для Митрополитов побуждение предпочесть север югу еще более увеличилось. Страшной бурей пронесся над Русью погром Татарский и оставил все в развалинах. Родовые счеты князей пали, потому что воля Ханская раздавала престолы; а с окончательным падением родовых счетов пало и последнее значение Киева. Разграбленный и сожженный, он не привлекал уже и князей южнорусских. Естественно, при этом и Митрополита ничто уже не могло удерживать в Киеве. И действительно с этих пор мы чаще встречаем его на севере, чем на юге. Митрополит Кирилл II в 1250 г. предпринял путешествие на север России, – из Киева он прибыл в Чернигов, посетил Рязань, землю Суздальскую и Новгород Великий. Во Владимире на Клязьме он был опять в 1252, 1255, 1261–1263, 1274, 1280 годах, и скончался в Переяславле Залесском⁴⁴. А преемник Кирилла Максим окончательно перенес свой стол во Владимир Клязменский, назначив Симеону Епископу Владимирскому жить в Ростове⁴⁵. Так стремление Андрея Боголюбского иметь Митрополита на севере увенчалось успехом. Митрополиты Киевские сами перенесли туда свою кафедру. Естественно, что перенесение престола Митрополита на север прекратило стремление севера отделиться от юга по церковному управлению. Князья северной России должны были теперь заботиться о том, чтобы Митрополиты, жившие у них, сохранили свою власть над другой половиной Руси и через это увеличивали значение их во всей России.

В то время, когда на севере России, при стремлении князей к единовластию, зарождался новый порядок вещей, на юго-западе отделилось и скоро возвысилось такое княжество, которое подобно области Владимирской начало преследовать свою личную цель. Это княжество была Галиция. Еще в конце XI века Червенские города, составившие в последствии княжество Галицкое, утверждены были за детьми Ростислава Владимировича. Так как Ростислав умер раньше, чем достиг великокняжеского достоинства, то и дети его никогда не могли этого достигнуть; следовательно, из родовых счетов не могли извлечь для себя пользы. Поэтому они обратили деятельность свою в другую сторону, и начали заботиться об утверждении за собою своих волостей и расширении их. Особенно Галиция возвысилась со времени Романа Мстиславича. В 1202 г. он принудил князей Черниговских признать себя верховным государем, победил Киевского князя Рюрика и посадил на его место Ингваря, сделав его своим данником. При сыне его Данииле Галиция была уже так могущественна, что Батый признавал Даниила скорее своим союзником, чем данником; Папа прислал ему королевский венец; он сам титуловал себя: Rex Russiae, Galiciae, princeps Kiowiae⁴⁶. Таким образом в России образовались снова два средоточия, два могущественные княжества – Галицкое и Владимирское на Клязьме, и естественно между этими двумя княжествами начался спор. Кому владеть Русью? Где соберется Русская земля, – около Владимира, или около Галича? Внешнее благосостояние, могущество были на стороне Галича. Но на стороне Владимира было лицо, которое, при тогдашней разрозненности Руси, служило для неё средототочием, – во Владимире большей частью жил Митрополит, и потому, когда Галичу нужно было еще привлекать всю Русь к себе, во Владимир она начинала уже собираться по церковным делам, и с этой стороны самый Галич был в зависимости от Владимира. Это не могло нравиться могущественным князьям Галицким, и потому у них должно было явиться стремление или отделить свои области от управления Митрополита, перенесшего свой престол на север, или приобрести себе право избирать Митрополита, и следовательно избирать на эту степень такое лицо, которое бы было привержено к ним, действовало согласно с их видами и заставить этого Митрополита жить в Галиче.

Действительно такое стремление у них явилось, когда Митрополит Максим окончательно перенес свой стол на север. Митрополит Киприан говорит, что Георгий Львович «совещал совет не благ, восхоте Галицкую епископию в Митрополию претворити»⁴⁷. При жизни Митрополита Максима этого нельзя было сделать; но, когда скончался этот Святитель, Князь Галиции и Лодомирии задумал привести желание свое в исполнение. Нестроения в Церкви, произошедшие по смерти Митрополита, представляли тому удобный случай. Некто игумен Геронтий, честолюбивый, наглый, пронырливый захотел восхитить Святительский жезл. Вероятно, воспользовавшись смутами, происходившими тогда в Великом Княжестве вследствие соперничества между Михаилом Ярославичем Тверским и Георгием Даниловичем Московским, Геронтий взял первосвященнические одежды, святительский жезл, образ Богоматери, написанный Св. Петром и бежал в Константинополь. Наглость Геронтия всех оскорбила, и Георгий Львович явился защитником попираемых прав Церкви. На реке Роте подвизался тогда игумен Петр. Слава о подвижнической жизни этого игумена скоро обратила на него внимание всех. Его-то и хотел Георгий Львович противопоставить честолюбивому Геронтию, и убеждал его отправиться в Константинополь с тем, чтобы предупредить посвящение никем не избранного, никем не желаемого Геронтия. Петр исполнил желание князя, не предвидя еще той высокой степени, которая ожидала его. Между тем в тайном письме, с ним отправленном, Юрий Львович просил Патриарха – самого Петра посвятить в Митрополита. Таким образом Геронтий был предупрежден, Петр получил Святительский сан и в 1801 г. прибыл в Киев⁴⁸. Из слов Митрополита Киприана можно заключить, что Юрий Львович желал, чтобы Игумен Петр был поставлен в Митрополита Галицкого; не известно выразил-ли он свое желание в письме к Патриарху, достоверно только то, что Петр поставлен был в Митрополита не Галицкого, а Киевского, то есть в Митрополита всея России⁴⁹, и так как престол Митрополичий был уже перенесен на север, то и он, пробыв недолго в Киеве, отправился во Владимир⁵⁰. Из этого ясно видно, что Патриарх не согласился на перенесение Митрополии в Галич, вероятно опасаясь того, что Галич часто бывал и мог быть если не во власти, то под влиянием Католического запада. Но на севере Святитель не встретил радушного приема. Совершенно там неизвестный и притом избранный на кафедру Князем южным, он не мог понравиться ни жителям, ни князьям северной Руси. Жизнеописатель его замечает, что «враг человеческого рода хотел сотворить некую препону Святому, возбудил некоторых не хотети его пришествия». Правда ближайшее знакомство с высокими качествами Святителя скоро привлекло к нему всех прежде не покорявшихся; но против Св. Петра восстали враги гораздо сильнейшие. Избрание Митрополита по старине принадлежало Великому Князю всея Руси. В это время достоинство Великого Князя ханским ярлыком утверждено было за Михаилом, Князем Тверским. Ему, следовательно, надлежало избирать нового Митрополита; таким образом избрание Св. Петра, сделанное Князем южным, было нарушением его прав, было для него оскоблением. Кроме того, такое избрание не представляло ему и ожидаемых выгод. Каждый Князь старался тогда увеличить свою волость на счет других волостей, – собирать вокруг себя всю Русскую землю; в Митрополите каждый из них мог найти для себя и твердую опору, и сильную помощь; таким образом Михаилу нужно было воспользоваться правом избрания Митрополита, чтобы возвести на эту степень человека ему преданного. Естественно, после этого, что избрание Петра более всего не понравилось в Твери. И действительно Св. Петр в Твери встретил самые сильные для себя неприятности. Летописи не сохранили известия о том, что Великий Князь выражал свое неудовольствие; но в житии Св. Петра находится известие о ненависти к нему Тверского Епископа. Епископом в Твери был тогда Андрей, сын Литовского Князя Герденя. Была-ли причиною этой ненависти – какая-либо личная вражда, имевшая начало еще в области Волынской, или просто злоба на человека, занявшего место, на которое рассчитывал сам Андрей, – неизвестно. Кажется, последнее вернее, тем более потому, что жизнеописатель Петра делает хотя не совсем ясное указание на эту причину ненависти: «по времени же паки враг завистию подходит Андрея Епископа Тверского… легка убо суща умом, легчайша разумом и изумлена суща о суетней сей славе». Тайно послал он донос на Петра к Константинопольскому Патриарху, в котором взводил на этого Святителя какие-то тяжкие вины. Патриарха удивил этот донос. Не доверяя обвинениям, он послал со своим клириком письмо к Св. Петру, которым просил очистить себя от нареканий. Митрополит уже знал о клеветах на него взводимых; но, уверенный в своей невинности, с полным упованием на помощь Божию спокойно ожидал суда. Созван был Собор в Переяславле Залесском; Св. Петр был оправдан и со свойственной ему кротостью простил Андрея⁵¹. Это было в 1313 г.⁵². Таким образом Св. Петр утвердился на севере России. Его власть здесь подтверждена была и ярлыком Хана Узбека, в котором, между прочим, было написано: «дали ему эту грамоту, да сию грамоту видяще и слышаще вси людие и все церкви и все монастыри и все причты церковные, да не преслушают его ни в чем, но послушни ему будут по их закону и по старине»⁵³.

Утвердивши свою власть во всей Руси, Святитель Петр не оставлял уже севера, хотя и не имел здесь постоянного пребывания в одном городе, а постоянно переходил из города в город, из веси в весь, отдавая, впрочем, преимущество Москве⁵⁴. Не забывал он в это время своих юго-западных Епархий; так в 1310 г. он, вероятно, во время обозрения своей обширной Митрополии явился миротворцем между Василием и Святославом, князьями Брянскими⁵⁵; но был ли он после этого на юге, летописи не сохранили никаких известий. Таким образом Князь Галицкий обманулся в своих ожиданиях: не получив для своих областей отдельного Митрополита, он и в Митрополите, им избранном, на нашел человека себе преданного; но не предпринимал он уже новых усилий к образованию у себя отдельной Митрополии. Когда скончался Георгий Львович неизвестно; известно только, что в 1316 г. господствовали в Галиции Андрей и Лев, вероятно сыновья его. Находясь в постоянной борьбе с Татарами⁵⁶, эти князья не могли и думать об отдельной у себя Митрополии и признавали над собою духовную власть Святителя Петра. Доказательством этого может служить то, что при погребении Св. Петра Митрополита в 1326 г. был Епископ Луцкий Феодосий⁵⁷. Так при Митрополите Петре сохранилась целость Митрополии Всероссийской⁵⁸.

В то время, когда Святитель Петр жил постоянно на севере и, по-видимому, не обращал внимания на неудовольствия Князей Галицких, на юго-западе России образовалось новое могущественное государство – Великое Княжество Литовское, которое своей приверженностью к Католичеству, соединенной с сильным могуществом, страшило и Митрополитов Всероссийских и Патриархов Константинопольских и своей неуступчивостью и угрозами заставляло последних соглашаться на разделение Митрополии. Гедимин человек разума и мужества необыкновенного сделался князем Литовским и начал собирать Русскую землю под свою власть. Он покорил древнее княжество Пинское, овладел Владимиром, Луцком, всей Волынскойо землей и Киевом и, сделавшись обладателем всего Приднепровья, называл себя Великим Князем Литовским и Русским⁵⁹. Около этого времени в 1326 г. скончался Св. Петр. Кто принимал главное участие в избрании нового Митрополита, неизвестно. Так как Св. Петр скончался в Москве и при том в то время, когда Великий Князь Тверской Дмитрий Михайлович подвергся гневу хана за убиение князя Московского Георгия Даниловича и сам был убит в Орде, когда и брат его Александр Михайлович, признанный Ханом в достоинстве Великого Князя, еще не утвердился на престоле, а между тем самое большое значение в Орде и следовательно в России имел Иоанн Даниилович Московский⁶⁰, то можно думать, что последний посылал в Константинополь известие о смерти Св. Петра с просьбой о поставлении нового Митрополита. Не будучи еще Великим Князем, он не мог посылать туда для поставления кого-либо из приближенных к себе людей, но, и прося только у Патриарха нового Митрополита, он приобретал большую выгоду в том, что новопоставленный Митрополит с патриаршей грамотой должен был явиться к нему, как главному лицу принимавшему участие в его поставлении. Действительно преемник Петра Грек Феогност, прибыв в Россию в 1327 г., не остался жить ни в Киеве, ни во Владимире а, пройдя по городам Русским, поселился в Москве во дворе своего предместника⁶¹. Таким образом Москва опять имела в стенах своих Митрополита, и Князь Московский мог пользоваться его влиянием для возвышения своей власти. Все князья предвидели это и потому пребывание Митрополита в Москве «немного сладостно бе», как замечает летописец⁶². Действительно, Митрополит Феогност явно начал поддерживать Князя Московского и возбудил против себя всеобщее неудовольствие, особенно на юго-западе. Гедимин, – язычник по рождению и воспитанию, сохранял веру своих отцов. Правда, будучи знаком с Христианством и особенно по политическому благоразумию, он не стеснял свободу веры своих новых подданных, позволял даже своим сыновьям принимать православие и спокойно смотрел на зависимость их по делам церковным от Митрополита Московского⁶³. Но, не смотря на такую снисходительность и веротерпимость, ему не могло нравиться, когда зависимость по делам церковным влекла за собою зависимость и по делам гражданским, не нравилось, когда влияние Митрополита употребляемо было для возвышения и утверждения одного князя в ущерб другим. Не могло нравиться это и сыновьям Гедимина, которые владели обширными областями России и, сознавая свою ревность к православию, желали и даже требовали, чтобы Митрополит не пренебрегал ими. Таков был Любарт Гедиминович, женившийся на дочери князя Владимирского и получивший в приданое за нею Владимир, Луцк и всю Волынскую землю⁶⁴. Это неудовольствие еще более увеличилось от враждебных отношений между Литвой и Москвой. Так как на севере возвышалась Москва и Московские князья стремились соединить под свою власть всю Русь; то Литва, возвысившаяся на счет России, должна была естественно стать в противодействие Москве, и Литовские князья в неприязненные отношения к князьям Московским и их приверженцам. В числе последних стоял Митрополит Всероссийский. Такое положение верховного Пастыря Русской церкви постоянно ставило его во враждебные столкновения с Литовскими князьями. Поводы к вражде представлялись постоянно. На севере два княжества боролись с Москвой – Тверь и Новгород нераздельно со Псковом. Унизить Тверь, покорить Новгород – сделалось целью князей Московских; и Митрополит Феогност всеми силами поддерживал такую их цель. Тогда поддержать Тверь, привлечь на свою сторону Новгород или Псков – поставили своей целью князья Литовские и тем стали в противодействие с Митрополитом. Скоро Феогност показал свою приверженность к князю Московскому. Когда теснимый Иоанном Даниловичем Александр Михайлович Тверской, сын дочери Гедимина, бежал во Псков и Псковичи приняли его, Феогност наложил на них проклятие за то, что они поддерживают врага Москвы⁶⁵. Когда, потом, в 1331 г. Псковичи, принявшие к себе снова Александра Михайловича, думали отложиться по церковному управлению от Новгорода, бывшего в союзе с Калитой, и представили Святителю Феогносту своего ставленника Арсения, прося рукоположить его во Епископа Псковского и в подкрепление своей просьбы представляя просьбу Гедимина и всех князей Литовских, Митрополит отказал Псковичам⁶⁶. Когда, наконец, Гедимин, желая принудить Новгородцев заключить с ним мир на всей его воле, думал задержать новопоставленного Епископа Новгородского Василия, отправившегося из Владимира Волынского домой, и послал за ним погоню, Святитель Феогност предупредил Епископа Василия⁶⁷ и тем разрушил замыслы Гедимина. Ясно, Гедимин во всех своих замыслах против Москвы встречал препятствие в Митрополите Московском.

Вследствие таких отношений к Митрополиту князя Литовского необходимо должно было явиться желание у последнего поставить в своих областях особого Митрополита. Когда это желание было приведено в исполнение, с точностью определить нельзя. Несомненно известно, что до 1331 г. вся Россия находилась под властью Митрополита Феогноста. В 1329 г. Святитель Феогност отправился из Москвы в землю Волынскую, посетил Галич, Жарову, Киев и летом следующего года возвратился опять во Владимир Волынский. Сюда собралась к нему большая часть юго-западных епископов: Григорий Полотский, Афанасий Владимирский, Феодор Галицкий, Марк Перемышльский и Иоанн Холмский и здесь-то он, вместе с этими епископами, поставил Василия во Епископа Новгорода в 1331 г.⁶⁸. Можно также думать, что и в 1334 г. юго-западные епархии были еще подвластны Феогносту; потому что в этом году Георгий, Князь Малой России, обязывался хранить мир с Рыцарями от имени Феодора Епископа Галицкого, а не Митрополита⁶⁹. Но обстоятельства, произшедшие в Галиции после 1334 г. вполне способствовали стремлению Князей Литовских к разделению Митрополии. Там не было уже ни одного сколько-нибудь имевшего силу князя Русского, который бы из уважения к древности единства Митрополии подал свой голос в его пользу. В 1336 г. скончался последний князь Галицкий Георгий, не оставив детей, и Галиция подпала под власть чуждую и, следовательно, еще более отделилась от Руси северной. Хан прислал было в Галицию своих наместников, но жители тайно умертвили их и с дозволения ханского поддались Болеславу, сыну Тройдена, князя Мазовецкого и Марии сестры Георгиевой, зятю Гедимина, обязав его клятвой – не отменять их уставов и не касаться сокровищ государственных или церковных. Но Болеслав не сдержал своего слова: преданный Римскому престолу он хотел и новых подданных своих обратить в Латинство; сверх того угнетал их налогами, отнимал жен у супругов, дочерей у родителей. Народ возмутился и Болеслав умер скоропостижно, отравленный ядом. Король Польский Казимир, свояк Болеслава, воспользовался этим случаем и в Апреле 1340 г. завладел Галиией, обещав жителям не стеснять их веры⁷⁰. При таком положении юго-западных епархий разделение Митрополии легко могло последовать и действительно последовало. Князья Литовско-русские воспользовались смутами в Константинополе, и достигли того, что в Галицию поставлен был отдельный Митрополит⁷¹. Но это разделение продолжалось недолго. Для князя Московского оно было очень невыгодно, и потому, естественно, ему должно было стараться всеми силами об уничтожении его. Можно думать, что Великий Князь Московский Симеон просил Двор Константинопольский об уничтожении этой новизны⁷², и успел в своем желании. Собор 1347 г. уничтожил разделение Русской Митрополии, и Епископин: Галицкую, Владимирскую, Холмскую, Перемышльскую, Луцкую и Туровскую снова подчинил Митрополиту всея Руси⁷³; а Митрополита Галицкого отозвал в Константинополь⁷⁴. Об этом уничтожении Галицкой Митрополии Император Иоанн Палеолог писал к Митрополиту Феогносту⁷⁵, к Великому Князю всея Руси Симеону⁷⁶ и к Любарту, князю Владимирскому⁷⁷. Когда началось это разделение Митрополии? В письме к Феогносту Император пишет, что оно учреждено Патриархом, а в письме к Любарту извещает, что это событие случилось во время смут в Константинополе, и новизна уничтожена при новом Патриархе. Так как Собор об уничтожении Галицкой Митрополии был в Августе 1347 г. и следовательно при Патриархе Исидоре Бухире, который вступил на престол в Феврале 1347 г.⁷⁸, то можно заключить, что отделение Галицкой Митрополии последовало при предшественнике этого Патриарха Иоанне XIV, когда происходили действительно сильные смуты в Константинополе, по случаю споров о невещественном, или несозданном свете. Постоянные Соборы то в пользу Паламы, то в пользу Акиндина и Варлаама, исключение из священных диптихов имени Патриарха и новые споры за законность этого исключения⁷⁹, все это такие события, которые могли способствовать изменению прежнего порядка в церковном управлении; и среди постоянных смут всегда могли найти место и иметь успех происки князей Литовских. Но когда эти смуты немного утихли и можно было спокойнее заняться делами управления церковного, тогда Галицкая Митрополия должна была уничтожиться, особенно если новый Патриарх был приверженцем противной партии; а таким именно и был Исидор Бухира. Последователь Паламы Исидор был не согласен с мнениями Иоанна, приверженца Варлаама и Акиндина; кроме того он был в неприязненном отношении к Патриарху Иоанну XIV за то, что тот предал его анафеме за последование мнениям Паламы, и потому лишь только вступил на престол Патриарший, тотчас начал отменять все сделанное его предшественником⁸⁰.

Узнав о соединении Митрополии, Святитель Феогност поспешил на юг, чтобы посетить свою паству⁸¹. Многое уже там переменилось и явились новые деятели, еще более опасные для веры православной и целости Митрополии, чем Гедимин-язычник, который скончался в 1340 г. Из числа 12 его сыновей особенно стали на вид Ольгерд, Кестутий и Любарт. Ольгерд властвовал в Витебске, Кестутий в Троках, а Любарт обладал Волынской землей, отчиной своего тестя⁸². Много внушал страха и опасения гордый, властолюбивый Ольгерд. Великий Князь Московский боялся за безопасность своих владений; Митрополит опасался, чтобы Папы не привлекли его на свою сторону и не сделали распространителем Католичества. Но еще более Ольгерда страшен был для Митрополита Казимир, Король Польский – владетель Галиции. Далеко не будучи сам примерным и набожным Католиком⁸³, Казимир по видам политики должен был следовать видам Папы. Окруженный со всех сторон владениями Православных, он не иначе мог распространять власть свою, как противопоставляя Православию Католичество и пользуясь именем Папы, чтобы возбудить своих подданных к постоянным набегам. Правда, вступая во владение Галицией, он обещал не теснить веры Греческой: но не употребляя явных мер насилия, он всеми силами старался о распространении Католичества и многих из Православных привлек к нему лестию. Напрасно Православные пытались посредством Татар освободиться от его власти; замысл их не удался. Союз Короля Польского с Князем Литовским, скрепляемый еще более общим их подчинением одному независимому от Москвы Митрополиту Галицкому, был опасен и для власти Митрополита Московского и особенно для Православия. Первая опасность, как мы видели, миновала, но оставалась вторая. К счастью, властолюбие Казимира разрушило этот союз. В 1348 г. он отнял у Литовцев землю Владимирскую и церкви Православные на Волыни обратил в Костелы⁸⁴. Между тем Литва, теснимая Казимиром, должна была опасаться и Москвы. Туда бежал изгнанный из Польши Евнутий Гедиминович и старался уговорить Симеона Гордого к тому, чтобы тот помог ему добыть удел в отчине Гедимина. Опасность от Польши заставила Князей Литовских прекратить неудовольствия с Москвою, и они заключили договор с Князем Московским. Митрополит для блага Церкви и для утверждения своей власти на юго-западе России способствовал утверждению этого союза. Его участие в этом деле ясно видно. Союз политический думали скрепить узами брачными. Любарт женился на племяннице Симеона, дочери Ростовского Князя Константина Борисовича; а язычник Ольгерд на его свояченице Иулиании, дочери Александра Михайловича Тверского. Последний брак затруднял совесть Великого Князя. Но Святитель Феогност видел в этом браке благо для Церкви и благословил его. Евнутий получил удел в Литве⁸⁵. Обезопасив себя со стороны Москвы, Литовские князья все силы свои напрягли против Казимира и счастливо вели с ним войну⁸⁶.

Но брачные узы, которыми думали скрепить союз между Москвой и Литвой давали повод к новым разногласиям. Они связывали Литовских Князей с Москвой через князей Тверского и Суздальского, всегдашних соперников и врагов Москвы, и, следовательно, таких князей, которым не покровительствовал и Митрополит. Здесь зародыш новых неприязненных столкновений между Митрополитом и Князьями Литовскими, и единство Митрополии, на время восстановленное, могло опять уничтожиться. Действительно, недовольные Митрополитом Князья Литовские жаловались на него уже Патриарху. Патриарший престол занимал в это время Филофей, знаменитый защитник единства церковного управления. Желая прекратить несогласие, он писал к Феогносту: «Митрополит Киевский поставлен для всей Руси и должен равно благоволить ко всем Князьям»⁸⁷. Но миролюбивый совет Патриарха, вследствие политических событий России, нельзя было привести в исполнение и, естественно, Митрополит не удовлетворял желаниям Князей враждебных Москве. Не надеясь уже после этой попытки на то, чтобы Патриарх Константинопольский согласился разделить Митрополию, они думали найти, чего искали, в Тернове. Там уже были Патриархи, независимые от Константинополя⁸⁸. А так как политические отношения часто ставили Тернов в зависимость от Галиции и потом Польши и Литвы⁸⁹, то князья Юго-Западной Руси могли надеяться, что их просьба будет исполнена. Действительно Патриарх Терновский поставил в Митрополиты в Россию какого-то инока Феодорита в 1352 г.⁹⁰. Поставление Феодорита оскорбило Митрополита Феогноста и Патриарха Константинопольского. Святитель Феогност видел в этом поставлении новое стремление Южной Руси высвободиться из-под его власти и начал употреблять все меры к уничтожению этого стремления. Незаконность поставления Феодорита была для всех ясна. Патриарх Терновский не имел права рукополагать на священные степени в область ему не подвластную; кроме того, самое существование отдельного Болгарского Патриарха не было утверждено согласием Патриархов⁹¹. Поэтому Феодорит нигде не мог приобрести влияния. Не мог он утвердиться в Киеве, где духовенство, во главе которого стоял Митрополичий наместник, отказалось ему повиноваться⁹². Не мог утвердиться в Литве, где некоторые Епископы не хотели признать над собою его власти⁹³. Пытался он утвердиться и в Новгороде. Отношения Новгорода к Москве давали ему надежду на успех. Новгород не хотел повиноваться ни Москве, ни Твери, ни Литве, хотел существовать самостоятельно⁹⁴; а между тем к Москве он необходимо должен был относиться по делам Церковным. Эта зависимость от Митрополита Московского начинала сильно не нравиться Новгородцам. Еще в 1340 г. они уже тяготились пребыванием у них Митрополита⁹⁵, а в то время, когда явился в Литве Митрополит Феодорит, они явно выразили свое нерасположение к Святителю Феогносту и стремление отложиться от его власти. Епископ Василий, рукоположенный Феогностом, скончался от моровой язвы в 1353 г. Новгородцы даже не хотели избирать нового владыки, чтобы не входить в сношения с Москвой, и на место Василия вызвали из монастыря Епископа Моисея, знаменитого приверженца вольности Новгородской. Тотчас по вступлении на престол Моисей отправил посла своего Савву в Константинополь с жалобой на Митрополита⁹⁶, и (как замечено в летописном сборнике Татищева), «хотяще от Митрополии и власти великих князей отложитися»⁹⁷. При таких обстоятельствах Новгородцы может быть, и признали бы над собою власть Феодорита. Даже в Новгороде были люди того желавшие⁹⁸. Но Святитель Феогност не допустил до этого. Чувствуя слабость своих сил, он уже предназначил себе преемника в лице инока Алексия. Будучи приверженцем дома Князей Московских, он хотел видеть и в преемнике своем такого человека, который бы следовал его образу действования. Таким человеком и был Св. Алексий. Сын боярина Черниговского Феодора Плещеева, перешедшего на службу к Князю Московскому, крестник Иоанна Даниловича, он готов был всеми силами служить тому дому, который так хорошо принял его отца, – дому, с которым и он сам был связан духовным родством. С юных лет он подвизался в подвигах благочестия, с юных лет в то же время он жил среди людей, приверженных к Князьям Московским. В монастыре Богоявленском он пребывал постоянно с племянником Преподобного Сергия Феодором и старцем Геронтием, и часто беседовал с настоятелем этого монастыря Стефаном, родным братом Сергия Радонежского, духовником Симеона Иоанновича. Феогност очень любил Алексия, сделал его своим наместником, и, желая видеть в нем преемника, возвел его на степень Епископа Владимирского в 1351 г.⁹⁹. Узнав о покушениях Феодорита, Митрополит тотчас послал своих послов: Артемия Коробина и Михаила Щербатого, Грека, в Константинополь к Императору Иоанну Канитакузену и Патриарху Филофею, прося поставить, по смерти его, в Митрополиты всея России Алексия, Епископа Владимирского и прежде его не ставить никого в Митрополиты. С послами Митрополита отправились послы и Великого Князя: Дементий Давидович и Юрий Воробьев¹⁰⁰. Очень вероятно, что послы должны были просить Патриарха об опровержении тех начал, на которые опирались князья Юго-Западной Руси, требуя для своих областей особого Митрополита, обличении вольности Новгородской и признании незаконным поставления Феодорита. Хотя Святитель Феогност и не мог очень много опасаться незаконно рукоположенного Феодорита, но вероятно он уже слышал о новых замыслах Князей Литовских к разделению Митрополии и хотел предупредить их. Патриарх действительно сделал все по желанию Св. Феогноста. Он признал поставление Феодорита «делом несмысленнейшим и беззаконнейшим и никогда не случавшимся прежде со времен крещения России»; писал к диакону Георгию Пердике, вероятно своему послу в Новгороде, чтобы там не признавали Феодорита¹⁰¹; отказал Моисею, Епископу Новгородскому в его жалобе на Митрополита Московского и только почестями старался смягчить неприятное чувство, которое должно было возникнуть в душе Епископа Моисея, при виде явного его покровительства Святителю Феогносту. Посылая с Саввой, послом Новгородским, свои грамоты о церковных пошлинах святительских, он запечатал их золотой печатью, – почесть очень большая! и пожаловал ему крестчатые ризы¹⁰². В то же время он согласился на просьбу Митрополита Феогноста касательно его преемника, – и послы Московские возвратились с грамотами Царя и Патриарха, которыми повелевалось Алексию прибыть в Царьград для поставления¹⁰³. Так как, наконец, притязания свои Феодорит, а может быть и Князья Юго-Западной Руси свои требования, основывали на том, что, с перенесением престола Митрополичьего на север, Киев остался без Митрополита; то Патриарх синодальной грамотой объявлял, что «Митрополит всея России имеет свое пребывание во Владимире, но что Киев остался его первым и престольным местом, а после Киева и вместе с Киевом Владимир второй престол и местопребывание Митрополита всея Руси»¹⁰⁴. Послы Московские возвратились из Царьграда в 1453 г.; но уже не застали в живых Феогноста. Св. Алексий вскоре отправился для поставления в Константинополь¹⁰⁵, и там поставлен был в Митрополиты всея Руси¹⁰⁶ Патриархом Филофеем¹⁰⁷. Таким образом и Св. Феогност передал своему преемнику Митрополию неразделенною. Патриарх Филофей не только поддерживал единство Митрополии Русской, но и определил еще, что Митрополит должен пребывать во Владимире, иначе сказать в Москве, и таким образом поставил его в такое положение, в котором он никогда не мог находиться под влиянием Запада.

Юго-западные Князья предвидели, что Алексий, сделавшись Митрополитом, будет поддерживать Князя Московского еще более, чем поддерживал его Св. Феогност, – предвидели это уже потому, что надежду на это ясно высказал и сам Симеон Иоаннович; перед своей смертью он завещал своим братьям слушаться во всем владыки Алексия¹⁰⁸, а предвидя это, юго-западные князья должны были всеми силами стараться о поставлении для своих областей особого Митрополита. Воспользовавшись Константинопольскими смутами и сменой Патриарха¹⁰⁹ и успевши, посредством подкупленных людей, ввести в обман вновь поставленного Патриарха Каллиста, они достигли своей цели¹¹⁰. Лишь только прибыл в Россию Митрополит Алексий, вслед за ним отправился из Константинополя и другой Митрополит – Роман¹¹¹. Одновременное поставление двух Митрополитов произвело замешательство в Руси; – не знали кому повиноваться¹¹², тем более потому, что оба Митрополита высказывали свои притязания на всю Россию. Роман, поддерживаемый Князьями юго-западными, прежде всего думал утвердиться в областях враждебных Москве; к последним относились, кроме епархий Литовских, Новгород и Тверь. Смуты в России давали ему надежду на успех. По смерти Симеона Иоанновича на престол Московский вступил кроткий, миролюбивый брат его Иоанн. Ему Чанибек предоставил и великокняжеское достоинство, несмотря на все усилия Новгородцев выходить ярлык на великое княжение Константину Суздальскому. Здесь Новгородцы показали прямо себя врагами нового Князя. В других княжествах начали также повторяться раздоры. Василий Михайлович Тверской и Всеволод Александрович Холмский постоянно вели междуусобную брань и напоминали Россиянам времена Михаила Тверского и Георгия Московского¹¹³. Так как Москва поддерживала Василия Михайловича, то Литва, естественно, склонилась на сторону Всеволода Холмского. На стороне последнего был и Епископ Тверской Феодор¹¹⁴ и потому Роман надеялся, что Феодор признает над собою его власть. Еще из Царьграда он послал послов в Тверь; – кажется, это посольство имело успех. Но вслед за послами Романа прибыли и послы Св. Алексия. Пошлины, собираемые для двух Митрополитов, тяготили духовенство¹¹⁵. Явился на Русь и сам Митрополит Роман и скоро увидел, что он обманулся в своих ожиданиях. Киевляне его не приняли¹¹⁶ и он должен был отправиться в Литву. В областях, соседних с Литвой, не хотели также ему повиноваться; это видно из того, что в 1355 г. Митрополит Алексий поставил Феоктиста Епископом в Смоленск¹¹⁷. Не мог он ничего ожидать для себя и в Новгороде. Иоанн Иоаннович, разгневанный на Новгородцев за то, что они посылали с жалобой на Митрополита в Царьград и старались выхлопотать великокняжеское достоинство Константину Суздальскому, пошел на них с полками Московскими и одним страхом принудил их к покорности¹¹⁸. Не успев утвердиться в России, Роман отправился в Царьград: туда же поспешил и Святитель Алексий. В Константинополе произошел между ними спор и сколько Патриарх ни старался примирить их, не мог этого сделать. Правда, пределы Митрополий того и другого были разграничены, и осенью того же 1355 г., осыпанный почестями, Митрополит Алексий возвратился с благословением Патриарха на всю Русскую землю; а Роман получил области Литовскую и Волынскую¹¹⁹. Но из дела о Митрополиях России и Литвы видно, что Роману по снисхождению и ради мира Император дозволил править, кроме Епархий Литовских, еще Полоцком, Туровом и Новгородом Великим; Митрополиту же Алексию определено было, согласно господствовавшему обыкновению, быть начальным и Архиепископом Киевским и всея России¹²⁰; а такое разделение Митрополии не могло удовлетворить ни той, ни другой стороны. Ольгерд, желавший иметь особого Митрополита в своих областях, не мог уступить Киева Митрополиту Московскому и, принимая живое участие в делах княжества Тверского, желал, чтобы его Митрополит владел и Тверью; а Князь Московский со своей стороны не мог согласиться на подчинение Новгорода Митрополиту Литовскому. Поэтому дело о Митрополии оставалось по прежнему нерешенным. Роман продолжал называть себя Митрополитом Киевским и всея России¹²¹, и старался утвердить власть свою в Твери. Междоусобия Князей Тверских подали ему случай явиться туда. Спор между Василием Тверским и Всеволодом Холмским продолжался. В 1356 г., когда Митрополит Алексий отправился во Владимир, эти князья явились к Святителю с Епископом Феодором. Но когда Митрополит не мог решить их спора и, поддерживая Василия, предлагал такие условия, на которые не соглашался Всеволод, тогда последний хотел отправиться на суд в Орду. Удержанный Наместником Великого Князя Московского, он бежал в Литву и через владения Литовские проехал к Хану. Хан не принял его стороны и выдал его Василию Михайловичу, который начал поступать с ним, как с невольником. Епископ Феодор, обиженный этой несправедливостью к Всеволоду, хотел оставить свою паству и с Митрополитом Алексием, отправлявшимся в 1357 г. в Киев, думал ехать туда; но Митрополит знал приверженность к себе Феодора и уговорил его остаться в Твери. Действительно, эта приверженность в скором времени оказалась необходимой. Всеволод Холмский, не находя беспристрастного, по своему мнению, суда у Св. Алексия, отправился опять в Литву и Ольгерд послал в Тверь Митрополита Романа. Роман в 1360 г. явился в Тверь, не снесясь с Митрополитом Алексием, и след. явился как бы к своей пастве. Уполномоченный Ольгердом, он имел успех в деле Всеволода и уговорил Василия Михайловича уступить своему племяннику треть вотчины. От Князей, бояр и некоторых частных лиц он получил все нужное, как посланник могущественного Князя Литовского. Большие дары он получил и от Всеволода Холмского, и с великолепными проводами отправился в Литву. Но эти почести не удовлетворили Романа; он хотел церковного подчинения себе Твери и не достиг желаемого. Феодор Епископ Тверской не хотел с ним видеться и не отдал ему чести, принадлежащей Митрополиту¹²². О притязаниях Романа дано было известие в Константинополь, и Собор Константинопольский решил нарядить следствие. Следователями были отправлены Сакелларий Вселенской Церкви Митрополит Кэльцинский и диакон Георгий Пердика и им поручено было собрать письменные свидетельства с собственноручными подписями Епископов, Князей и других достоверных мужей и препроводить их Императору и Патриарху; в то же время особой грамотой объявлено было и Митрополиту Роману об отправлении в Россию этих следователей по поводу его притязаний¹²³. Но Роман не дождался конца следствия; в 1361 г. он скончался¹²⁴. В Константинополе спешили уничтожить причину этого смятения в Церкви Русской. На Патриарший престол в это время вступил опять Филофей¹²⁵, поставивший в Митрополиты Св. Алексия. Сиггилиодной грамотой он постановил, что «земля Литовская на все последующее время ни по каким причинам не должна отделяться от области и духовного управления Митрополита Киевского: ибо уже один подобный случай произвел замешательство и много неуместного. Следовательно, все действия настоящего и последующих Митрополитов, обычные в подчиненных ему Епископиях, имеют силу и в этой Епископии» (т. е. в Литве)¹²⁶. Впрочем, можно думать, что эта грамота не была обнародована, и вероятно по слухам о несогласии мыслей Литвы с её содержанием¹²⁷.

Действительно, смертью Романа не кончилось стремление юго-запада России отделиться от севера по церковному управлению. Политические события того времени напротив еще более увеличили это стремление. В 1358 г. скончался Великий Князь Московский Иоанн Иоаннович, вверив малолетнего сына своего Димитрия попечению Митрополита Алексия, и этот Святитель верой и правдой послужил новому Князю своему и все свое влияние употребил на то, чтобы возвеличить его царствование. Получив, при помощи бояр Московских, великокняжеское достоинство, которое уже отдано было Ханом Константину Суздальскому, Димитрий начал усиленнее, чем его предшественники, стремиться к сосредоточию своей власти, к утверждению самодержавия, – и Митрополит везде являлся первым и главным его помощником. Так, когда начались смуты в Нижнем Новгороде, Великий Князь Московский принял сторону Димитрия Константиновича против брата его Бориса и потребовал последнего к себе на суд в Москву. Борис отказался – и Преподобный Сергий, по полномочию от Митрополита, затворил все церкви в Нижнем Новгороде и тем принудил Бориса уступить. Так, когда снова поднялись раздоры в княжестве Тверском и Михаил Александрович при помощи войска Литовского принудил князя Московского к миру, Митрополит опять явился на помощь Димитрию Иоанновичу. Михаила позвали в Москву. Здесь дело, с общего согласия, предоставлено решению третейского суда, на котором заседал Митрополит, и этот суд заставил Михаила уступить¹²⁸. Наконец явился защитник Нижнего Новгорода и Твери, – тесть Бориса Константиновича зять Михаила Александровича, – Ольгерд. Димитрий Иоаннович сам вызвал его на битву. В 1368 г. скончался Василий Михайлович Кашинский, и Димитрий Московский послал свое войско в Тверь, под предлогом защитить его сына. Михаил понимал, что это значит и бежал к Ольгерду. Ольгерд, подкрепленный братом Кейстутом, племянником Витовтом, собственными детьми, наконец Михаилом Тверским и ратью Смоленскою, решился наказать князя Московского, подступил к Москве, три дня жег и грабил около неё и тем принудил Димитрия примириться с Михаилом Александровичем¹²⁹. Но, принудив и то только к перемирию Димитрия Иоанновича, Ольгерд не поразил еще главного помощника и советника Князя Московского, ведшего его твердыми шагами к единодержавию. Митрополит Алексий предал проклятию всех князей Русских, помогавших Ольгерду против Димитрия, за нарушение ими взаимных условий. Князья обратились с жалобой в Константинополь. Но Патриархи Константинопольские всегда старались поддержать власть Митрополита над юго-западными Епархиями, надеясь единством Митрополии сохранить единство вероисповедания, и в то же время, видя в князьях Московских сильных и постоянных защитников Православия, сколько могли поддерживали и их; и потому жалобы Князей не произвели никакого действия. Патриарх в письме к Димитрию Иоанновичу выражал к нему и к его брату Владимиру свое расположение и гнев на других Князей и просил его со всею уверенностью писать в Константинополь о своих требованиях, посылал в то же время наставления Святителю Алексию, а принесшим ему жалобу на Митрополита Князьям отвечал, что он не снимет с них проклятия, наложенного Митрополитом, до тех пор, пока они не поступят согласно взаимным условиям и пока Митрополит не напишет, что они раскаялись. В частности, он объявлял князю Смоленскому Святославу, что Митрополит справедливо подверг его проклятию за то, что он, вопреки условию с Великим Князем, не только не воевал против врагов, но еще соратовал Ольгерду против Христиан, и, наконец, Князьям всея России завещевал почитать Митрополита всея России¹³⁰. Так как и Новгород, как можно догадываться, думал в это время отложиться от власти Митрополита, и владыка Новгородский, преемник Моисея, нося полиставрион, считал себя самостоятельным (автокефальным); то Патриарх писал и к Епископу Новгородскому, что он не в праве носить риз с крестами, данных только его предшественнику и должен подчиняться Митрополиту¹³¹. Поддержка, какую находил Митрополит и Князь Московский в Константинополе, заставила князей юго-западных стараться о поставлении у себя отдельного Митрополита. Они видели, что проклятие церковное грозило всем врагам Москвы, что напротив друзья Москвы могли изменять безнаказанно прежним своим присягам Литве. Ольгерд сам принял участие в делах церковных и посылал к Патриарху своего посла Феодора, вероятно, тоже с жалобой на Митрополита; но Патриарх с этим послом писал, что Митрополит Алексий жаловался ему на то, что Ольгерд не по правде начинает войну, заезжает. Князь Литовский старался оправдать себя и эту самую вину приписывал Димитрию Московскому и Митрополиту Алексию; он писал, что Князь Московский и Митрополит переманили на свою сторону его шурина Михаила (Александровича) под клятвою, – в расплох напали на его зятей Бориса Нижегородского и Ивана Новосильского и княжества их заехали, – не сложив крестного целования взяли несколько принадлежащих ему городов, и что вследствие этих обид он начал войну и теперь уже не отступит». В то же время Ольгерд жаловался Патриарху, что «Митрополит благословляет Москвичей на пролитие крови, снимает крестное целование со всех, кто перейдет из Литвы на службу к Князю Московскому, не смотря даже и на то, если за перебежавшего порукою был Епископ, и сам никогда не был ни в Киеве, ни в Литве, не слушает даже никаких приглашений. Вследствие всего этого Ольгерд просил Патриарха дать им другого Митрополита Киевского на Смоленск, Тверь, Малую Россию, Новосиль, Нижний Новгород»¹³², т. е. не только на области Литовские, но и на все княжества, которые только прибегали под покровительство Литвы. По Патриарх боялся уступить Ольгерду; боялся того, чтобы Ольгерд, разорвав связь с востоком России, не подчинил своих областей Папе и потому оставил просьбу его без исполнения.

Опасность гораздо большая грозила целости Митрополии со стороны Галиции. В то время, когда юго-западные Князья старались выхлопотать себе особого Митрополита и для этого чернили Св. Алексия в глазах Патриарха, владетель Галиции Король Польский Казимир послал в Константинополь своего ставленника, Епископа одной Малороссийской епархии, Антония и настоятельно просил Патриарха, от лица всех православных Князей Малой России и бояр Русских, поставить его в Митрополита Галицкого. Свою просьбу он основывал на том, что Галич от века веков славился во всех странах Митрополией и всегда имел своего Митрополита; в случае же отказа со стороны Патриарха обещал всех Руссов окрестить в веру Латинскую, так как нет Митрополита в России, а земля не может быть без закона¹³³. Действительно Казимиру часто приходилось испытывать неудобство того, что при нем нет Митрополита, влиянием которого он мог бы пользоваться для утверждения своей власти над Князьями ему подчинившимися по принуждению и постоянно стремившимися к тому, чтобы отложиться от его власти¹³⁴, пользоваться также, как пользовался этим влиянием Князь Московский. Но он желал, чтобы Антоний поставлен был в Митрополита не для его только областей, а и для тех, которые когда-либо принадлежали к Княжеству Галицкому и в его время находились уже под властью Литвы¹³⁵. Правда договором 1366 г. он отказался от своих притязаний на землю Луцкую и Владимирскую и уезды: Бельский, Брянский, Дрогичинский, Мельницкий, Брестский, Каменецкий и Кобринский в пользу Князей Литовских; но, заключив этот договор по принуждению¹³⁶, он не думал однакоже оставить своих притязаний и мог надеяться что, при том уважении, какое Русины питали к Митрополиту, он в состоянии будет с помощью Митрополита привлечь на свою сторону жителей русских областей, подвластных Литве и тем соединить их под своей властью. Угроза обратить всех подданных в Католичество подействовала в Константинополе¹³⁷, и собор Константинопольский в 1371 г. возвел Епископа Антония в Митрополиты Галицкие, предоставив его управлению епископии: Холмскую, Туровскую, Перемышльскую и Владимирскую¹³⁸, т. е. все те епископии, главные города которых были под властью Казимира Великого.

Это назначение особого Митрополита в Галич, естественно, оскорбило Великого Князя Ольгерда, который получил отказ в такой-же просьбе, – оскорбило также и Митрополита Алексия. Патриарх Константинопольский спешил предупредить неприятные последствия своей уступки. В письме своем к Митрополиту Алексию он старался извинить себя необходимостью уступить желанию Казимира, вследствие угроз последнего обратить, в случае отказа, всех своих православных подданных в Латинство; – писал, что, не смотря на угрозу Короля Польского, он не вполне, уступил его требованию и в управление Галицкого Митрополита предоставил только области, подчиненные Польше. В то же время выразив свое почтение и любовь к Св. Алексию, как своему другу, он выговаривал ему за то, что тот оставил всех христиан, живущих там, на всех местах России, и сидит на одном месте. С другой стороны и требование Ольгерда беспокоило Патриарха. Не зная, как поступить с этим Князем, он в том же письме просил Алексия, чтобы тот или сам приехал в Константинополь или прислал к нему благонадежного человека¹³⁹. Неизвестно, посылал ли кого в Царьград Св. Алексий. Можно думать только, что Патриарх не согласился на просьбу Ольгерда. Но Ольгерд не оставлял своего намерения, тем более потому, что снова открылись неудовольствия с Митрополитом за Тверь. В чем состояли эти неудовольствия определить трудно. После предыдущего письма прибыл в Константипополь из Твери Архимандрит Феодосий с жалобой Великого Князя Тверского и его брата на Митрополита. Патриарх позволил им судиться в Константинополе и со своим диаконом послал известие об этом Митрополиту Алексию; писал в то же время и Князю Тверскому о том, что он соглашается на суд. Но это согласие Патриарха не могло нравиться Москве; вероятно Св. Алексий воспротивился этому, и Патриарх новым письмом известил князя Тверского, что он раздумал и считает неприличным судиться Князю с Митрополитом¹⁴⁰. К какому времени относятся эти письма? В наших летописях нет ясных указаний на это. Из первого письма Патриарха к Князю Тверскому видно, что в это время к Митрополиту Алексию послан был Патриарший диакон. Еще раньше в 1371 или 1372 г. от него же с письмом к Алексию приходил диакон Иоанн¹⁴¹, а в 1361 г. по делу Романа Митрополита являлся в Россию следователем диакон Георгий Пердика¹⁴²; под 1376 г. в летописях говорится о прибытии в Россию к Митрополиту двух диаконов Георгия и Иоанна¹⁴³. Можно думать, что это были те же самые лица, и вероятно приходили по делу князя Тверского. Если же письма Патриарха приурочить к 1376 г., то это совпадает с мирным договором Димитрия Иоанновича с Князем Тверским, – договором заключенным при посредстве Св. Алексия и не очень выгодным для Твери¹⁴⁴. После этого естественно было Князю Тверскому, уже с предубеждением смотревшему на Святителя Московского, питать на него еще более неудовольствия. Литва продолжала поддерживать Тверь и поддерживала теперь еще более потому, что в 1374 г. за Ивана Михайловича Тверского выдана была дочь Кестутия Мария¹⁴⁵. Можно поэтому думать, что новое неудовольствие князя Тверского на Святителя Алексия нашло новое сочувствие в Литве.

Зная уже, что просьбой нельзя ничего сделать с Патриархом Константинопольским, – увидев с другой стороны, что Король Польский угрозами достиг желаемого, – Ольгерд прибег также к угрозе, и эту угрозу по всегдашнему своему обыкновению соединил с хитростью и обманом. Вероятно, он говорил, что в России нет уже Митрополита, требовал поставления нового и в случае отказа грозил обращением всех своих подданных в Латинство¹⁴⁶. Патриарх Филофей не знал, что делать; не желая уступить просьбе Ольгерда и Князей Литовских, он не смел и отказать им и поставил в Митрополиты Киприана, но не для Киева только, а для всей Руси, обязав последнего условием занять кафедру всея России по смерти Святителя Алексия¹⁴⁷. Таким образом Ольгерд достиг своей цели и имел у себя отдельного Митрополита. Но и Патриарх Филофей не совсем уступил и, не смотря на поставление при жизни Св. Алексия другого Митрополита, Митрополия Русская не была разделена. Дело бы обошлось совершенно миролюбиво и по смерти Св. Алексия Киприан занял бы престол Митрополии. К несчастью, в Москве в преемники Св. Алексию готовили не Киприана. Святитель Алексий хотел видеть своим преемником Преподобного Сергия, Игумена Радонежского, которого он знал как мужа сильного духовной опытностью и могущего право править слово истины. Святитель думал, что Великий Князь и бояре согласны будут на этот выбор потому уже, что Сергий был по рождению и по душе Москвич и следовательно приверженец двора Московского. Между тем, в то время как Св. Алексий уговаривал Преподобного Сергия принять кормило правления, Великий Князь назначил в преемника ему своего любимца, священника Михаила-Митяя. Митяй постригся в монахи и поставлен был Архимандритом Кремлевского Спасского монастыря¹⁴⁸. Итак, был на севере уже свой избранник, когда Святитель Киприан с грамотой Патриарха явился в Россию, и потому естественно было ожидать, что его встретят на Руси неудовольствия. Так и случилось. Из Литвы он послал в Новгород грамоты с известием, что Патриарх поставил его в Митрополита всея Руси. Так как Новгород был в это время в дружбе с князем Московским, то Новгородский Владыка и не думал решать этого дела самовольно, а отвечал, что он тогда признает Киприана Митрополитом всея Руси, когда таким он будет признан в Москве¹⁴⁹. Былъ-ли после этого Киприан сам в Москве¹⁵⁰, или не был¹⁵¹, это определить трудно; известно только, что он там не был принят, и должен был поселиться в Киеве. Так Митрополия Русская при конце жизни Святителя Алексия снова разделилась. В Галиции епископиями Туровской, Холмской, Перемышльской и Владимирской правил Митрополит Галицкий Антоний; епископиями Литвы и Малой России – Киприан, живший в Киеве; епископиями Великой России – Св. Алексий.

Не смотря на существование, в собственной так называемой России, двух Митрополитов, Митрополия Русской Церкви не была разделена, как мы видели, законным порядком. Киприан был поставлен в Митрополиты всея России и должен был занять стол Митрополии по смерти Святителя Алексия. Но когда скончался Святитель Алексий (12 Февраля 1378 г.), Великий Князь Московский не думал принимать к себе Киприана. Митяй вошел на Митрополичий двор и начал управлять Митрополией. После того, как Епископы Русские отказались поставить его в Митрополиты, без сношения с Патриархом Константинопольским; после того, как вследствие спора по этому делу, Дионисий Епископ Суздальский бежал тайно в Константинополь, Митяй поспешил туда же и в виду Царьграда скоропостижно скончался. Посланные с ним бояре и духовные особы на место его избрали одного из сопутствовавших ему духовных лиц Архимандрита Переяславского Пимена и просили Патриарха поставить его в Митрополиты всея России¹⁵². В это время на престоле Константинопольском сидел уже Нил, заступивший место Макария, возведенного на престол волею только Императора и низвергнутого судом соборным¹⁵³. Представленная боярами Московскими грамота от лица князя Димитрия Иоанновича, привела в сомнение Патриарха. Вероятно, он уже слышал о Митяе, которого Князь Московский желал иметь своим Митроиолитом. Это тем вернее, что в Константинополе был в это время Дионисий Епископ Суздальский¹⁵⁴, враг Митяя и Киприан¹⁵⁵, которому, как Митрополиту всея Руси и как лицу постоянно старавшемуся занять принадлежащий ему по праву престол Митрополии Всероссийской не безызвестно было намерение Димитрия Иоанновича. Потому Патриарх выразил послам Московским сомнение относительно представляемой ими грамоты. «Для чего Князь ваш требует нового Митрополита, имея Киприана, поставленного Филофеем» говорил он. Но так как с одной стороны подложность грамоты доказать было невозможно, с другой – Патриарх боялся отказом оскорбить могущественного Князя Московского, ревностного защитника Православия, то он посвятил Пимена, оправдывая себя словами: «не знаю верить ли послам Российским; но совесть наша чиста»¹⁵⁶. Оставался вопрос, как поступить со Святителем Киприаном, рукоположенным по требованию Великого Князя Литовского и в видах единства Митрополии поставленным Патриаршей грамотой на всю Русь? Так как Ольгерд при требовании Митрополита употребил обман, то стоило только сказать, что Киприан поставлен обманом и значение выданной ему грамоты само собой уничтожалось. Но предстояла опасность со стороны Ольгерда, который не дозволил бы задержать Киприана, и в случае этого мог привести в исполнение свою угрозу и обратить своих подданных в католичество. В таких обстоятельствах Патриарх решился уступить и согласился на разделение Митрополии. Но это разделение он сделал опять так, чтобы оно не могло долго продолжаться и должно было уничтожиться само собою. Он предоставил Литву и Малую Россию Киприану, а Пимена провозгласил Митрополитом Киевским и Великой России в 1380 г.¹⁵⁷. Так Киев опять предоставлен был Митрополиту Московскому, а на это-то и не согласны были Князья юго-западной России. Это несогласие тотчас и было выражено. Киприан, прибыв в Россию прежде Пимена поселился в непринадлежащем ему Киеве и там ожидал благоприятного времени¹⁵⁸. Может быть, через него узнали в Москве о самовольстве послов и поставлении в Митрополиты Пимена. Еще до прибытия нового Митрополита Димитрий Иоаннович послал в Киев своего духовника, Симоновского Игумена за Киприаном и с честью принял последнего. Через несколько месяцев услышали о прибытии Пимена, но не допустили его до Москвы сняли с него белый клобук и послали в заточение в Чухлому¹⁵⁹. Так по воле Князя Московского снова восстановлено было единство Митрополии, впрочем, не на долго.

Димитрий Иоаннович никогда не мог видеть в Св. Киприане такого верного покровителя славы своего дома, какого он видел в Св. Алексие, – какого думал видеть в Митяе, человеке, выведенном им из ничтожества. Святитель Алексий был Москвич. Политические цели и стремления Московского двора были близки его сердцу; слава Москвы была славою его отчизны и он ратовал за Москву как верный сын отечества; оттого во всех столкновениях с Князьями, он был защитником Москвы и след. врагом всех её врагов. Не в таком положении поставлен был Св. Киприан. Ему, как сербу, чужд был спор Москвы с Тверью и с Литвой. Он не видел нужды поддерживать ни Москвы, ни Литвы, ни Твери. Все области Руси для него были одинаково близки, как к Пастырю Церкви, и одинаково далеки, как к чужеземцу. Вот почему Св. Киприан является в истории нашей Церкви Миротворцем, старающимся сделать угодное и той и другой стороне, прекращать неудовольствия и, сохраняя согласие с тою и другою, пользоваться их расположением для блага Церкви. Кроме того, он явился на севере человеком новым, где в первый раз встретил суровый прием, между тем как на юге приняли его с честью, и естественно, как человек не мог забыть юга и питал благодарность к нему. Осторожный всегда и везде, считавший за лучшее иногда уступить, чем бороться, когда победа не верна, Св. Киприан думал, что, сохраняя расположение князей южных, он сохранит скорее и единство Митрополии, и чистоту Православия. Естественно, при таком образе действования он не мог нравиться Князю Московскому. Может быть, неудовольствия, возникшие отсюда, прошли бы сами собой; может быть Св. Киприан при своем уме успел бы пройти невредимо среди неприязненных столкновений двух половин Руси, если бы на Руси был один Митрополит; а то в Чухломе в заточении жил Пимен, также Митрополит, поставленный Патриархом, которого потому всегда можно было признать законным. Имея полную возможность заменить Киприана Пименом, Великий Князь мог не дорожить первым, когда видел, что этот делает не так, как бы ему хотелось. Действительно так и случилось, лишь только начались взаимные неудовольствия. В 1382 г. Тохтамыш осадил Москву. Нашествие этого Хана было так внезапно, что Великий Князь не успел собрать войска и оставил свою столицу беззащитной. Народ волновался. Напрасно Митрополит, лишь за два дня возвратившийся из Новгорода, старался успокоить его; никакие увещания не помогали – и Святитель, вероятно находя свое присутствие здесь бесполезным, удалился в Тверь¹⁶⁰. Этот поступок Митрополита вдвойне не понравился Князю Димитрию Иоанновичу. Явившись на развалинах своей столицы, он не встретил здесь Митрополита, у которого сам, может быть, хотел искать утешения, которому, по крайней мере, приписывал обязанность утешать жителей. Он не извинил этого удаления Митрополита, как извиняет Летописец¹⁶¹. Прошел уже месяц, а верховный Пастырь Церкви не являлся к своей сетующей пастве; – приходы оставались без священников, храмы стояли оскверненными, почти нигде не было Божественной службы. Наконец Димитрий Иоанович послал за ним в Тверь своих бояр и 7 октября Митрополит прибыл в Москву¹⁶². Недовольный самым отъездом и долгой отлучкой Митрополита, Великий Князь особенно был не доволен тем, что он удалился в Тверь, к постоянному врагу Москвы – Князю Тверскому.

Князь Тверской уже ясно выразил свое желание унизить Димитрия Иоанновича. Когда Мамай с грозной силой шел наказать непокорность Князя Московского, когда преемник Ольгерда Ягайло и Олег, Князь Рязанский, думая воспользоваться несчастием Москвы в свою пользу, объявили себя союзниками Татар, Михаил Тверской не присоединил своих полков к полкам Московским¹⁶³, и кроме того тотчас после разорения Москвы Тохтамышем, отправился в Орду искать Великокняжеского достоинства¹⁶⁴. Предубежденному уже против Святителя Киприана Дмитрию Иоанновичу могло придти на мысль, что Митрополит участвовал в замыслах князя Тверского. Может быть, как говорит Татищев в своем историческом сборнике, враги Киприана и говорили, будто он действительно советовал Князю Тверскому искать Великого княжения и оттого сам не хотел идти в Москву¹⁶⁵. Как бы то ни было, только тотчас по возвращении Киприана в Москву Дмитрий Иоанович изгнал его из своей столицы и на место его вызвал из заточения Пимена¹⁶⁶. Св. Киприан отправился в Киев, где и начал управлять церковными делами¹⁶⁷. Так Митрополия Русская снова разделилась.

Впрочем, это разделение многим не понравилось и произвело мятеж в Митрополии¹⁶⁸, особенно потому, что между самими Митрополитами не могло быть согласия; тотчас по вступлении Пимена на престол начались у него «которы» с Киприаном¹⁶⁹. Последний был с честью принят в Киеве Владимиром Ольгердовичем Князем Киевским и, по желанию его, начал править церковью Киевской¹⁷⁰. Но Пимен, грамотой Патриаршей утвержденный в достоинстве Митрополита Киевского¹⁷¹, не хотел уступить Киева. Этот спор завлек бы далеко, если бы только Пимен не был под гневом у Дмитрия Иоанновича. Недовольный тем самовольством, какое Пимен показал в Константинополе, и возвратив его из заточения только для замены Киприана, Великий Князь думал сменить его и искал ему преемника. Дионисий, Архиепископ Суздальский, пожалованный от Патриарха полиставрионом и стихарем с источниками, знаменитый обличитель Псковских стригольников и умиритель мятежа церковного¹⁷², обратил на себя внимание Великого Князя. В 1383 г. он послал с ним своего духовника Архимандрита Симоновского Феодора¹⁷³ в Царьград вероятно для того, чтобы ходатайствовать за нареченного Митрополита перед Патриархом. В 1384 г. Дионисий, поставленный в Митрополиты, возвратился в Россию и посетил Киев; но Князь Киевский Владимир встретил его с упреком: зачем он пошел ставиться в Митрополиты без его совета, когда есть уже в России Митрополит Киприан, и послал в заточение, где он и скончался, не успев воспользоваться почестями высшего сана, но успев стяжать себе венец правды на небеси¹⁷⁴. Между тем Пимена позвали на суд в Константинополь послы Патриарха Митрополиты Матфей и Никандр; летом 1385 г. Пимен туда отправился; вслед за ним поехал и Архимандрит Феодор, по делам Митрополии, и явился там обличителем Пимена¹⁷⁵. Вследствие суда Патриаршего в 1386 г. Киприан возвратился Митрополитом «на Русскую землю»¹⁷⁶. Но Пимен не думал уступать; два года еще по отъезде Киприана он пробыл в Царьграде, вероятно посредством обмана успел удержать за собою сан Митрополита, и возвратился в 1388 г.¹⁷⁷. Патриарх предоставил ему в управление Москву, а Киев – Киприану¹⁷⁸. Вследствие такого решения Патриарха разделение Митрополии еще более утвердилось, потому что внешние пределы власти обоих Митрополитов поставлены были в большей соответственности с политическим разделением страны. Но Дмитрий Иоаннович не желал Пимена и потому скоро между ними должны были явиться распри. Не было нужды Князю Московскому скрывать свое неудовольствие. Как прежде он не дорожил Киприаном, имея всегда под руками Пимена; так теперь мог не дорожить Пименом, имея под руками Киприана. Вероятно неудовольствие Князя выразилось уже ясно и заставило Пимена опасаться участи Киприана. Желая предупредить угрожающую опасность, опасность тем большую, что Киприан в это время был уже, как можно думать в Константинополе¹⁷⁹, он через год по своем возвращении тайно бежал в Царьград, – и этим еще более раздражил Великого Князя¹⁸⁰. Феодор бывший Архимандрит Симоновский, а теперь уже Епископ Ростовский отправлен был вслед за ним с тем, чтобы примириться со Святителем Киприаном¹⁸¹. Но смерть Пимена (11 Сентября 1389 г.) прекратила смуты, и Патриарх Антоний благословил Киприана Митрополитом всея России, признав разделение Русской Митрополии ошибкой¹⁸².

Около этого времени скончался и Митрополит Галицкий (Антоний). Отделение епископий Галицких от управления Митрополита Московского ставило их в опасное положение. Людовик Угорский, занявший по смерти Казимира Великого престол Польский, чтобы удовлетворить более законных наследников, отдал Галицию своему другу Владиславу Опольскому, ревностному католику. Хотя Владислав, не успев приобрести любовь Русских – Православных, возвратил ему Галицию в обмен на уезды, находившиеся поблизости с княжеством Велунским – в Генваре 1379 г.; но под властью Людовика еще тяжелее было Православным. Страстно привязанный к Папам, фанатический распространитель Католичества, он приказал Иеронимцам обращать раскольников (т. е. последователей Православного исповедания) даже силою. Ненадолго отдохнули Православные под управлением Марии Угорской, занявшей престол Галиции по смерти Людовика (4 Сентября 1382 г.). В 1387 г. Ядвига, во время заключения Марии Угорской в темницу её подданными, завладела всей Галицией; а эта королева целью жизни своей положила распространение католичества¹⁸³. Поэтому лишь только узнали в Константинополе о смерти Галицкого Митрополита, тотчас спешили уничтожить отдельное существование Митрополии Галицкой. Грамотой Патриарха Иеромонаху Симеону, жившему в Малой России, приказано принять в управление Церковь Галицкую¹⁸⁴. Митрополит Киприан 1 Октября 1389 г. отправился из Царьграда в путь в сопровождении двух Митрополитов Греческих Матфея Андрианопольского и Никандра Гаиянского, Феодора Архиепископа Ростовского, Михаила Епископа Смоленского, Ионы Епископа Волынского¹⁸⁵ и принял в управление всю Русскую землю. В половине Февраля 1390 г. он явился в Киеве, а в начале Марта в Москве. Сюда явились к нему все Епископы Русской земли, как к своему Митрополиту, для того чтобы получить от него благословление на управление своими паствами¹⁸⁶. Так Киев, Галич и всея Россия соединились под властью одного Иерарха и «преста мятеж в Митрополии», замечает с радостью Летописец¹⁸⁷.

Кончилось разделение Митрополии, но не прекратилось стремление к этому, и в продолжении 16 остальных лет своего Пастырского служения Св. Киприан принужден был постоянно бороться с этим стремлением. Новгород видел опасность, грозившую его вольности со стороны знаменитого победителя Татар Димитрия Донского и начал употреблять решительные меры, чтобы предотвратить эту опасность. Зависимость Архиепископа Новгородского от Митрополита, жившего в Москве, ставила Новгородцев в зависимость от Князя Московского; – они решились освободиться от этой зависимости. В 1385 году на вече они постановили не относиться на суд к Митрополиту, а судиться по Номоканону у своего Архиепископа¹⁸⁸. Успешные действия полков Московских в Двинской области¹⁸⁹ и решение Патриархом дела в пользу Митрополита Московского¹⁹⁰ заставили Новгородцев смириться. Но гораздо опаснее было стремление отложиться от власти Митрополита Московского, появившееся снова в Галиции. По смерти Галицкого Митрополита управление его Церковью поручено было, как мы уже видели, Иеромонаху Симеону, жившему в Малой России, а потом предоставлено Митрополиту всея России Киприану. Но это не всем нравилось в Галиции. Епископ Луцкий Иоанн подкупом получил от Владислава Ягайло в 1392 г. право на управление Митрополией Галицкой¹⁹¹ и начал называть себя Митрополитом. Патриарх Антоний письмом известил Митрополита Киприана о самовольстве такого поступка Епископа Луцкого, – и дал касательно этого Митрополита приказ отправлявшемуся в Россию Митрополиту Вифлеемскому¹⁹². В чем состоял этот приказ, и какие меры употребил Митрополит Вифлеемский против самовольства Епископа Луцкого, – неизвестно. Можно думать, что Иоанн не оставил своих притязаний. К этому неудовольствию для Св. Киприана присоединилось новое. В 1396 г. Скиригайло Ольгердович Князь Киевский скончался тотчас после того, как возвратился с пира от наместника Митрополичьего в Киеве Святогорца Фомы. Разнесся слух, что Фома отравил его¹⁹³. Этот слух мог очень беспокоить Св. Киприана, который знал, что для сохранения своей власти над югозападными областями России он должен был всеми силами сохранять доброе расположение Князей Литовских. Между тем, смерть Скиригайла заставила многих печалиться и след. возбуждала ненависть ко всем действительным или мнимым виновникам его смерти. С сожалением говорит о ней современник-летописец, называя Скиригайла чудным Князем, добрым¹⁹⁴. Но еще более она должна была опечалить Ягайлу Короля Польского, в руках которого была тогда вся Галиция. Отношения Ягайлы к Скиригайлу и Витовту дают нам право так думать. В 1387 г. Ягайло, удаляясь в Польшу, предоставил великокняжеское достоинство не Витовту, которому обещал его, а своему родному брату Скиригайле. Заняв престол Литовский, Скиригайло постоянно опасался Витовта и довел подозрительного Ягайлу до того, что тот заключил Витовта под строжайший секретный надзор. Правда, Витовт успел бежать и при помощи Рыцарей принудил Ягайлу предоставить ему великокняжеское достоинство; но уже не мог забыть нанесенной ему обиды, и постоянно ненавидел Ягайлу и Скиригайлу¹⁹⁵. Ягайло и Скиригайло знали это и боялись мщения могущественного Князя Литовского. Можно думать, что Скиригайло предпринимал что-либо против последнего и был отравлен. Таким образом Ягайло потерял своего главного союзника, скорбел об этом и еще больше подозревал Витовта, особенно после того, как этот князь назначил в Киев своего наместника Ивана Ольгимунтовича¹⁹⁶. Так как в отравлении Скиригайлы замешан был Митрополичий наместник, то Ягайло мог не очень благосклонно смотреть и на самого Митрополита, мог даже, по своей известной подозрительности, заподозривать его, потому что Витовт был более склонен к Православию, чем к Католичеству¹⁹⁷; был любим своими русскими подданными за эту приверженность к Православию¹⁹⁸ и находился в родственной связи с Князем Московским¹⁹⁹ и след. был более близок к Митрополиту Всероссийскому. Такое несчастное стечение обстоятельств, вероятно и заставило Святителя Киприана отправиться в Литву. В начале 1396 г. он был в Смоленске при заключении договора между Витовтом и Великим Князем Московским и поставил здесь на Смоленскую кафедру Епископом Насона; оттуда отправился в Киев²⁰⁰. Не дошли до нас известия о том, имел ли он какие-либо сношения в это время с Галицией и подлежащими ей епископиями. Только можно думать, что на западе происходили в это время сильные смуты, потому что Епископы Черниговский Исаакий и Луцкий Феодор оставили свои епископии и вместе с Митрополитом Киприаном прибыли в Москву²⁰¹. Святитель Киприан пробыл в югозападных областях полтора года²⁰², сблизился в это время с могущественным Витовтом и, получив от него подтверждение неприкосновенности прав своих на Православных Христиан в Киеве, Волыни и во всех землях подвластных Литве²⁰³, возвратился в Москву 7 октября 1497 г.²⁰⁴.

Здесь ожидали Св. Киприана возобновившиеся неудовольствия между Великим Князем и Новгородом. Архиепископ Новгородский Иоанн, по своему положению владыки Новгородского, должен был принять участие в этих неудовольствиях. Как ревностный поборник самостоятельности своего отечества, он принял сторону Новгородцев, благословил их добывать своих волостей²⁰⁵ и естественно возбудил этим против себя Князя Московского. Митрополит принял сторону князя. По желанию последнего Архиепископ Иоанн позван в Москву о святительских делах²⁰⁶, и здесь по определению Собора принужден был отказаться от своей должности и дал подписку не принимать участия в управлении своей епископией. В главную вину вменена ему была гордость и непокорность²⁰⁷.

Стараясь миролюбием сохранить расположение Князя Московского, Св. Киприан точно так же действовал и в отношении к князьям Литовским. На Московском Соборе 1401 г. был осужден за одинаковую вину и подвержен тому же наказанию с Архиепископом Иоанном и Епископ Луцкий Савва²⁰⁸. В чем состояла его вина остается для нас совершенно неизвестным, – ни малейшего намека на это не сохранила ни одна Летопись. Поэтому мы и не можем с уверенностью решить, кем предан был под суд Епископ Савва. Беспорядки в Киеве, допущенные Митрополичьим наместником, призывали Первосвятителя Русской Церкви на юго-запад. В чем состояли эти беспорядки, по недостаточности летописных сказаний, решить также нельзя. Прибыв в Киев 30 Июля 1404 г. Святитель Киприан сменил своего наместника Тимофея и служащих при нем, и отослал их в Москву, а на место их поставил новых, поручив управление своей Митрополией Архимандриту Спасскому Феодосию²⁰⁹. В Луцке он поставил Священника Гоголя Епископом во Владимир Волынский, вместе с Епископами Холмским и Луцким²¹⁰. В Милолюбове, Волынском городе, на съезде Ягайло и Витовта, он виделся с обоими государями и прожил там целую неделю, чествуемый от них дарами. Здесь Витовт требовал, чтобы Митрополит снял сан с Епископа Туровского Антония. Никоновский Летописец говорит, что Витовт не полюбил Антония вследствие клеветы, будто бы этот епископ сносился с Ханом Шади-Беком, призывая его властвовать в Киеве и Волыни; Митрополиту представлены были и грамоты, которые приписывали Антонию²¹¹. Но Татищевский летописный сборник указывает на другую причину неудовольствий: Антоний был муж учительный, великий защитник Церкви Православной и строгий обличитель латинских заблуждений. Его успешная деятельность на пользу церкви Православной препятствовала действиям католиков и духовенство католическое восстало против него²¹². Эта причина действительно могла иметь место, если возьмем во внимание, что хотя Епископ Антоний с дозволения Витовта распространял Православие в Литве²¹³, но сам Витовт, не смотря на свое постоянное стремление отделиться от Польши, не мог освободиться от зависимости, и должен был показывать вид, что он привязан к Католичеству. В настоящем случае, когда Латинское духовенство восстало против Антония, когда след. вместе с ним восстал и ревностный распространитель Католичества Ягайло против этого епископа, Витовт уже не мог защищать его и должен был требовать его низложения, чтобы хотя наружно показать, что он враг всех ревнителей Церкви Греко-восточной. Св. Киприан скоро понял истинную причину неудовольствия на Епископа Антония, видел, что твердость с его стороны не поведет ни к чему доброму, тем более, что Витовт угрожал в случае отказа – отторгнуть от его власти все Литовско-русские епархии, и желая избежать большего зла, снял с Епископа Антония сан и взял его с собой в Москву, чтобы там его упокоить²¹⁴. 1 Генваря 1406 г. Святитель Киприан возвратился в Москву; а 16 Сентября скончался²¹⁵, с горестью предвидя будущую борьбу между Литвою и Москвой, – оснований для которой уже накопилось довольно. Так в продолжение 18-ти-летнего управления всей Церковью Русской Св. Киприан старался сохранять расположение к себе двух враждебных между собой половин Руси и этим сохранил целость Митрополии. Его равно любили и уважали, как на севере, так и на юге, равно честили и слушали здесь и там, как отца.

По смерти Св. Киприана неудовольствия между Великим Князем Василием Димитриевичем и Витовтом перешли в открытую вражду и между ними началась война. При таких обстоятельствах не могло уже существовать согласия в выборе одного Митрополита для всей России и снова должно было явиться стремление к разделению Митрополии.

Действительно, это стремление и обнаружилось в самом начале выбора нового Митрополита на место скончавшегося Святителя Киприана. Василий Димитриевич, не решаясь сам избрать переемника Св. Архипастырю и следуя древнему обыкновению, просил Императора и Патриарха Константинопольских избрать на эту степень мужа достойного²¹⁶. С другой стороны, Витовт, не желая также, чтобы его подданные Православные находились под властью Иерарха, жившего в Москве, отправил в Царьград Полоцкого Епископа Феодосия, – родом Грека, и просил, чтобы его поставили там Митрополитом «в Киев, где бы он жил по старине и строил Церковь по-давнему»²¹⁷. Из приведенных нами слов Витовта видно, что он не желал еще в это время разделения Митрополии, а хотел только, чтобы преемник Св. Киприана жил не в Москве, а «по старине» в Киеве, и таким образом «строил Церковь по-давнему, яко наш», т. е. управлял бы ею так, как управляли прежние Митрополиты, в зависимости от Князя Киевского, а не Московского. Но Патриархи, в видах сохранения Православия, всегда поддерживали Князя Московского, защитника Православия, и боясь вторжения Католичества через Литву и Польшу не соглашались даже и на то, чтобы Митрополиты жили в областях, подвластных Литве и след. под влиянием князей Литовских, большей частью католиков. Доказательства на это мы уже видели и прежде. То же случилось и в настоящее время. Патриарх Матфей не думал исполнять желания Витовта и 2-го Сентября 1408 г. посвятил в Митрополиты всея России Грека Фотия²¹⁸. Фотий был уроженец Морейский из города Монемвасии²¹⁹. С юности, как он говорит о себе, он воспитывался у благочестивого старца Акакия, уважаемого всеми Патриархами и Царями за его благочестие. Посвятив себя богомыслию, Фотий отказался от всех мирских связей. «Одно было у меня желание, говорит он, спасти душу свою и представить себя непорочным Владыке и Богу, Творцу моему». При таком распоряжении духа он никогда не думал домогаться высших степеней. Промысл судил иначе. В то время, когда было получено требование нового Митрополита в Россию, он находился в Константинополе, по поручению от Акакия и, не смотря на все отрицания, должен был принять жезл святительский²²⁰. С горестью оставлял Фотий пустыню, как бы предчувствуя свои будущие горести. Незлобивый инок, не знавший мира, он не умел бороться с миром и искусившийся в борьбе с диаволом, явился не искусным в борьбе со злобой людей и не всегда чистыми, благородными и бескорыстными целями и действиями государственной политики того времени. 1409 г. 1-го Сентября он явился в Киев²²¹, и здесь представил настольную грамоту, в которой Патриарх, описывая его достоинства и обязанности, просил князей и духовенство – оказывать ему должное послушание, как своему духовному отцу и наставнику в вере и благочестии²²². Но Витовт, оскорбленный отказом Патриарха посвятить Феодосия, не хотел сначала принимать Фотия; только клятвенное обещание последнего бывать часто в Киеве отклонило его от этого намерения²²³ и он предоставил Фотию управление всеми Православными Христианами, жившими в его областях. Однако же, не смотря на свою уступчивость, Витовт не оставил намерения иметь в областях своих Митрополита и, когда не исполнилось его желание поставить в Митрополиты человека, который-бы жил в Киеве, естественно, пришел к мысли – разделить Митрополию. Такая мысль вполне была согласна с его политическими стремлениями. После поражения своего на Ворскле, увидев невозможность слияния Восточной России с Западной Русью, он обратился опять к тому, чтобы образовать из своих областей отдельное государство; а пребывание в Москве Митрополита, которому по церковным делам подчинены были его Православные подданные, представляло ему в этом отношении две существенные невыгоды. Во-первых, Митрополит своим влиянием, которое употреблял в пользу Князя Московского, отнимал у него часть власти; а во-вторых, владея обширными поместьями в юго-западном крае, доходы с них, а равно и церковные сборы переносил в Москву и тем с одной стороны обогащал княжество Московское, а с другой уменьшал богатства княжества Литовского. Витовт видел эти невыгоды и решился прекратить их; а разделение Митрополии было единственным средством к этому; через это разделение Витовт приобретал возможность видеть в Митрополите человека себе преданного и не выпускать значительных сумм из пределов своего государства. Поэтому, можно думать, что, если он принял Святителя Фотия, так только потому, что ожидал более удобного случая отложиться от его власти.

Случай к этому, действительно, не замедлил представиться. В Апреле 1410 г. на день Пасхи прибыл Святитель Фотий в Москву и далеко за городом был встречен Великим Князем и священным Собором²²⁴. Но первый шаг его в дом Митрополичий был для него началом сильной скорби, постоянных тревог, забот, неудовольствий. Этот дом так был опустошен, что Святитель, как сам говорит, «не нашел в нем ничего»²²⁵. С ревностью человека, посвятившего себя на служение Церкви, Митрополит Фотий начал изыскивать имение церковное. Наставления Акакия возбудили в нем эту ревность; в этих же наставлениях почерпал он и силу не жалеть собственной жизни для сохранения церковного имения. Пример Патрикия, претерпевшего мученическую смерть за вверенные ему сокровища церкви Владимирской, при нападении Татар на Владимир в 1411 г., дает ясное понятие о том, как сильно вкоренена в Греках святая мысль о неприкосновенности имущества церковного и обязанности охранять его. Единственно этой мыслью руководствовался и Фотий в своих действиях. С ревностью принялся он за собирание рассеянного достояния Митрополии и совершенно не обратил внимания на гибельные следствия, которые могли произойти от его ревности, делавшейся при политических обстоятельствах того времени, неблагоразумной. Долгое отсутствие Митрополита и гибельное нашествие Едигея в 1408 году было главной причиной расстройства достояния церковного. Любостяжание не замедлило воспользоваться тем, что осталось от огня и меча Татар. Розыскивая о пропавшем, Святитель Фотий увидел, что имение Митрополии расхищено было князьями, боярами и даже Епископами²²⁶ и, стараясь возвратить похищенное, вошел во враждебное столкновение с сильными людьми. Прибегая к испытаниям, грозя церковным отлучением тем, кто не возвратит похищенного²²⁷, убеждая через послание и Великого Князя оказать помощь ему в этих изысканиях и, когда это послание его было безуспешно, обличая самого Князя в похищении церковного имущества и требуя, чтобы тот раскаялся и просил прощения²²⁸, Фотий возбудил против себя всеобщее неудовольствие и своим сильным обличением оскорбил Василия Димитриевича и лишил себя его покровительства. Тогда восстали против него клеветники, обвиняли его в корыстолюбии, обвиняли в том, что он забирает себе имения, которые никогда не принадлежали Церкви, и успели поссорить его с Великим Князем. Неудовольствия эти поддерживало и духовенство; Епископ Ростовский Игнатий выставлял свои права на село Кудрино. Начали и Святителю Фотию говорить на Великого Князя²²⁹. Путешествия Фотия и долгое пребывание на озерах Сенежских, в то время, когда его присутствие, по мнению Князя, необходимо было в Москве²³⁰, может быть, еще более увеличило неудовольствие на него Великого Князя. Некоторые начали так ясно выражать свое недоброжелательство к Святителю Фотию, что не считали даже для себя безопасным оставаться долее в Москве и бежали в Литву, всюду рассеивая клеветы на Митрополита, всюду жалуясь на его стяжательность²³¹. Их клеветы нашли там полное сочувствие потому, что сам Витовт ждал их. Они нашли отголосок и в духовенстве Западной России. Правда Митрополит, помня свою клятву данную Витовту, скоро посетил свои юго-западные епархии. В летописи Даниловича сохранилось известие, что в 1411 г. Фотий отправился в Литву, – в Киеве поставил Севастьяна Епископом Смоленским; 8-го Сентября 1412 г. в Луцке рукоположил Евфимия в Епископа Туровского, был потом в Галиче и из Галича уже 1-го Августа возвратился в Москву²³². Но вероятно и здесь, изыскивая расхищенное имение Митрополии, он своей настойчивостью вооружил против себя Витовта, еще прежде к нему не расположенного, и других князей, воспользовавшихся, может быть, достоянием Митрополии и наконец, – неудовольствие духовенства²³³. Таким образом и на севере, и на юге все сословия были недовольны Фотием, и Витовт воспользовался этим неудовольствием для того, чтобы достигнуть своей цели.

В то время, когда Святитель Фотий, утомленный своими трудами, отдыхал духом в беседе с подвижниками благочестия и уединялся в построенном им монастыре Новинском, Витовт с всегдашней своею твердостью и решительностью принялся за дело. В 1414 г. он собрал всех князей Православного Исповедания и согласился с ними отказать Святителю Фотию в управлении юго-западными епархиями и просить у Императора и Патриарха Константинопольских особого Митрополита для Литовской Руси. На место Фотия они решили поставить Григория Цамвлака и послали его в Константинополь. Но Патриарх Евфимий отказался исполнить желание Витовта и князей южнорусских; можно думать, что за Фотия в Константинополе действовал Император Греческий, находившийся в родстве с домом Московского Князя²³⁴. Между тем и сам Фотий, узнав об этом намерении Витовта, поспешил в Литву для того, чтобы, если будет возможно, примириться с Витовтом, в случае же неуспеха отправиться в Царьград для того, чтобы предупредить там поставление особого Митрополита в Литву. В областях Литовских по дороге к Витовту он начал собирать обычные подати с духовенства²³⁵ и, оставив свою казну в Смоленске, отправился в Городень, где находился в это время Витовт; но, не допущенный к Великому Князю Литовскому, он принужден был возвратиться в Смоленск. Не исполнилось его желание ехать и в Константинополь²³⁶. На дороге к Москве посланные Витовта отняли у него казну и отпустили его ни с чем²³⁷. После этого Витовт велел описать все имения Митрополии, бывшие в его областях, роздал их своим панам, а наместников Фотиевых выгнал²³⁸. Отняв таким образом у Святителя Фотия власть над юго-западными епархиями, Витовт созвал всех Епископов своей области на Собор в Новгород Литовский. В 1415 г. собрались сюда Епископы: Феодосий Полоцкий, Исаакий Черниговский, Дионисий Луцкий, Герасим Владимирский, Харитон Холмский, Евфимий Туровский и Геласий Перемышльский²³⁹; Никоновская летопись прибавляет к ним еще Севастиана Смоленского, Иоанна Галицкого и Павла Червенского²⁴⁰. Витовт предложил этому Собору на рассмотрение свои виды и намерения касательно поставления особого Митрополита в Литву и безуспешность посольства в Константинополь; обвинял Императора и Патриарха в корыстолюбии, выказывал свою ревность в поддержании Православия²⁴¹. Епископы Литовско-Русские сознавались в нестроениях, происходящих от удаления Митрополита из Киева, и согласились с намерением Витовта. Впрочем, нельзя сказать, чтобы это согласие было единодушное, как говорит Витовт и Густинский летописец²⁴². Правда Епископы Литовские в своей соборной грамоте умолчали о том, что происходило во время совещаний; но летописи говорят о возражениях Епископов против распоряжений Витовта и об угрозах и принуждениях со стороны последнего. Известие летописей заслуживает доверенность уже потому, что между епископами, собравшимися на Собор, кроме людей, имевших личные неприятности со Святителем Фотием, каковы: Феодосий Полоцкий и Исаакий Черниговский²⁴³, были и приверженцы его, им рукоположенные²⁴⁴. Вероятно последние, преимущественно пред другими не соглашались с намерением Витовта, – самовольно посвятить особого Митрополита в Литву. Они уговаривали Великого Князя примириться со Святителем Фотием, представляли, что не могут исполнить его желания, свой отказ утверждали на определении Собора Халкидонского, по которому в одной области не могло быть двух Митрополитов, и на возражение Витовта, что одна область Русская разделилась на две, отвечали, что, разделенная в гражданском отношении, по церковному управлению она остается нераздельною²⁴⁵. Но Витовт в случае отказа грозил Епископам смертью²⁴⁶, или отнятием имения, как говорится в летописном сборнике Татищева²⁴⁷, и настоял на своем. Это известие летописей о споре Витовта с Епископами подтверждается и грамотой Литовских Князей. Витовт сам говорит в ней, что после совещания с Епископами он снова послал в Царьград, в Марте месяце, послов с объявлением, что, в случае несогласия Императора и Патриарха дать особого Митрополита южной России, Епископы сами поставят его, и назначил срок до 15 Августа. Такая уступчивость Витовта дает нам право думать, что он побужден был к ней несогласием некоторых Еписконов исполнить его предложение. Между тем и Святитель Фотий, со своей стороны, старался всеми мерами предупредить в Константинополе поставление отдельного Митрополита Литовского. По этому, вероятно делу, приходили послы Патриарха в Москву; возвращаясь в Константинополь, они умолили Витовта отложить назначенный им срок до 14-го Ноября. Но и этот срок прошел, а ответа из Константинополя не было и 15-го Ноября Епископы, собравшись в Новгороде Литовском, рукоположили Григория в Митрополиты южной России²⁴⁸; Густинская летопись говорит, что это было сделано по согласию Патриарха Каллиста²⁴⁹, но тогда управлял Константинопольской Церковью не Каллист, а Евфимий II²⁵⁰. Летописи северо-восточной России напротив говорят, что оно совершено было без согласия Патриарха, единственно по желанию Витовта, самовольством Епископов²⁵¹. Последнее известие подтверждается грамотами Епископов и Витовта²⁵². Так Собором Русских Епископов утверждено было разделение Русской Митрополии. В состав Литовско-Русской Митрополии вошли восемь Епархий: Полоцкая, Черниговская, Луцкая, Владимирская, Пере- мышльская, Смоленская, Холмская и Туровская²⁵³. На предварительных соборных совещаниях были еще Епископы Червенский и Галицкий, но подписей их нет под грамотой и следовательно их епархии не вошли в состав новой Митрополии потому вероятно, что эти епархии были под властью Польши и Польский Сейм боялся, чтобы, относясь по делам церковным к Митрополиту Литовскому, они не подчинились Витовту.

В Татищевом сборнике находится известие, что к разделению Митрополии Витовта побуждали Латинские Епископы и сам он при этом руководствовался желанием уничтожить Православное исповедание в своих областях²⁵⁴. Но это несправедливо. Ревностным Католиком, а тем более распространителем Католичества Витовт никогда не был; он даже изгонял из своих областей слишком ревностных проповедников Католичества²⁵⁵ и показывая удивительную в то время веротерпимость к Татарам и жидам, не мог допустить мысли уничтожить Православие, столь сильно укоренившееся в ⁹/₁₀ частях его подданных²⁵⁶. Кроме того, это уничтожение Православия было несообразно с главной целью всей его жизни. Витовт постоянно стремился к тому, чтобы разорвать связь Литвы с Польшей и образовать из первой отдельное государство. Ввести Католичество, если бы даже это было легко, значило-бы подчинить Литву по церковному управлению Архиепископу Краковскому и след. еще более скрепить связь её с Польшей. И так Витовту нужно было, чтобы существовало резкое различие между Литвой и Польшей. С другой стороны, тесная связь Литвы с Польшей, утвержденная еще в 1401 г. на сейме Виленском, не позволяла Витовту действовать совершенно отдельно от политики Ягайлы – ревностного католика, и он должен был уступать политике Рима, в котором он пока еще нуждался. Принужденный помогать распространению Католичества в своих владениях, чтобы сохранить дружественные отношения с Польшей, Римом и Рыцарями, в то же время по началам благоразумия и рыцарского благородства, которым он всегда отличался, побуждаемый охранять веру Православную, Витовт должен был стараться выйти из этого положения; а самый естественный выход представляла Уния, о которой так много поговаривали тогда и на Востоке, и на Западе. И очень может быть, что Витовт имел ее в виду, когда старался поставить у себя отдельного Митрополита. К такому заключению приводят нас следующие обстоятельства. В 1403 г. явился в Литве Иероним Прагский друг и ученик Гусса. Начала Гуссова учения столь близки к Православию, что Иероним естественно сблизился с Православными, часто посещал церковь Витебскую, где приобщался Св. Таин под обоими видами²⁵⁷, и соглашался во многом с учением Грековосточного исповедания²⁵⁸. Пример Иеронима Католика и в то же время Православного мог подать Витовту мысль посредством Унии устроить дела Церкви в своей области. Может быть эту мысль подал ему сам Иероним. Известно, что он старался распространить свои мнения в Литве²⁵⁹, и часто беседовал с Витовтом о делах Грековосточной Церкви²⁶⁰, правда он без успеха возвратился домой²⁶¹, но приобрел благоприятное к своему учению расположение Витовта и Русских²⁶². Что действительно Витовт склонялся на сторону людей, желавших Унии, это подтверждают и наши летописи. В них сохранилось под 1417 г. известие, что Витовт посылал на Собор Констанский новопоставленного Митрополита Григория, поручая ему иметь прю с Папой и обещаясь принять Православие, если только его спор будет иметь успех²⁶³. Данилович в изданной им летописи при этом известии замечает, что Григорий сам составил проект соединения Греческой Церкви с Римскою и Витовт, которому понравился этот проект, для утверждения его послал Григория в Рим и Констанс²⁶⁴. Верно ли, или не верно это замечание, для решения этого вопроса не находится положительных данных. Как бы то ни было, только из указаний летописей видно, что Витовт желал соединения Церквей и вскоре по поставлении Григория в Митрополиты Литовские посылал его на Собор, на котором предположено было рассуждать об этом предмете. Из этого мы можем заключить, что он к разделению Митрополии между другими своими побуждениями имел и желание вести Унию, – желание, которое не могло быть приведено в исполнение, если Церковью юго-западной России управлял Митрополит, не находящийся под его непосредственным влиянием.

Поставление особого Митрополита в Литву хотя было совершено Собором Литовских Епископов, но не было утверждено высшей церковной властью, – согласием Патриарха Константинопольского, и потому не могло считаться законным. Напротив, оно подвергало Епископов Литовских обвинению в самовольстве и в противлении власти верховного Пастыря Церкви – Патриарха. Епископы Литовские предвидели это возражение и старались оправдать свой поступок. Митрополиту Фотию с Собора они послали обвинительную грамоту, в которой говорили, что еще при первом посещении им Киева они заметили за ним действия, противные правилам, – что напрасно прождав его исправления, услышали о некотором его поступке, который был совершен не только не по правилам, но подвергает его даже извержению и проклятию, – что они уверились в истине этого обвинения и не хотят теперь повиноваться ему в делах духовных; а вины его не объявляют только потому, что не хотят посрамить его²⁶⁵. В то же время они послали окружную грамоту, в которой, описав невыгоды, какие церковь Киевская терпела от того, что Митрополит жил в Москве, и не скрывая того, что первая мысль об образовании отдельной Митрополии принадлежит Витовту, уверяют, что только один Император Греческий из-за своих прибытков неправильных противился этому и оправдывают избрание и посвящение Григория – Апостольским правилом, что два или три Епископа поставляют Митрополита, – примером посвящения Климента и примером самостоятельного посвящения Митрополитов в Сербии и Болгарии Собором своих епископов. «Но что говорить, продолжают они, о Болгарах и Сербах? Так установлено от святых Апостолов. Благодать Св. Духа равно действует во всех Епископах Православных; поставленные от Самого Господа, Апостолы поставили других, а сии опять других, и таким образом, благодать Св. Духа дошла и до нас смиренных и мы, как ученики Апостольские, имеем власть после многих испытаний Собором поставлять пастыря своему отечеству, как они, имеем власть вязать и решить». Устраняя от себя подозрение будто произвольным поставлением Митрополита они отступают от Православия и подчинения Константинопольскому Патриарху, Епископы говорят: «да не будет сего. Преданное Церкви Св. Апостолами и Св. Отцами мы храним и благочестиво исповедуем, и проклинаем всякую ересь чуждую апостольского и отеческого предания, проклинаем вместе и симонию, продающую дары Св. Духа за сребро и золото. Патриарха Константинопольского признаем Патриархом, а Митрополитов и Епископов восточных своими отцами и братьями о Св. Духе; но не можем терпеть насилия, какому подвергается Церковь Божия от Царя (Греческого). Св. Патриарх Вселенский и с ним Собор Константинопольский не могут сами собою поставить Митрополита по правилам; но поставляют, кого царь повелит и оттого дар Св. Духа купуется и продается. Так во дни наши поступал отец настоящаго Императора с Киприаном, Пименом, Дионисием и многими другими. Отсюда происходили тяжкие долги, многие траты, молвы, смятения, убийства и, что всего прискорбнее, бесчестие Церкви Киевской. Рассмотрев все это, мы рассудили, что неправедно принимать Митрополитов, поставленных по подкупу Царем мирянином, а не Патриархом, не Собором»²⁶⁶. Витовт со своей стороны также послал окружную грамоту, в которой оправдывал свой поступок любостяжательностью Святителя Фотия и корыстолюбием Императора и Патриарха Греческих²⁶⁷. Но все усилия Витовта и Епископов Литовских представить свой поступок совершенно законным остались тщетными. На грамоту Собора, вскоре после её получения, Святитель Фотий отвечал своей грамотой, в которой опровергал законность поставления Григория. В этой грамоте он поставляет себя не оправдывающимся подсудимым, а судией. Здесь он обличает Епископов за их угодничество Витовту и не хочет назвать их епископами, потому что «не вси глаголемии епископи суть», говорит он, а называет их рабами чреву, помраченниками, окаянными, – обвиняет их за нарушение правил соборных и апостольских, за поставление человека «несвященного, изверженного из сана и преданного проклятию Патриархом Евфимием и священным Собором», и притом за поставление, совершенное «самозаконно», вопреки клятвенному их обещанию, данному при рукоположении, пребывать в ведении Митрополита. Но, не оправдываясь сам, он оправдывал Царя и Патриарха Константинопольских, называл клеветою, будто бы в Царьграде за деньги раздают святительский сан и в свидетели своих слов призывал Феодосия Полоцкого и самого Григория. Представив всю беззаконность Епископов Литовских, Московский святитель умоляет их исправиться и вспомнить свою присягу, данную при посвящении. Не надеясь впрочем на возвращение их к покорности, он обращается ко всей пастве и запрещает ей иметь общение с отступившими от его власти Епископами под страхом отлучения²⁶⁸. Нельзя думать, чтобы Фотий в таком важном деле решился действовать без Соборного совещания с оставшимися верными ему Епископами. По некоторым данным можно догадываться, что тогда был Собор в Москве и послание святителя Фотия было посланием соборным. 15 Февраля 1415 г. отправился в Москву на поставление нареченный во Архиепископа Новгородского Сампсон. По этому случаю в Москве были: Архиепископ Ростовский Григорий и Епископы: Митрофан Суздальский, Антоний Тверский, Тимофей Сарский и Исаакий Пермский, которые и рукоположили Сампсона во Архиепископы 22 Марта 1416²⁶⁹. Вероятно, собравшись они рассуждали о современных делах Церкви Русской и произнесли осуждение на незаконно-поставленного Митрополита Литовского. Это предположение находит для себя подтверждение и в летописях Русских. В одной из Новгородских летописей помещено «послание Святителя Фотия к Христианам на Киев о Митрополите Григорие Цамблаке», сходное по многим выражениям с вышеприведенным нами посланием и представляющееся сокращением последнего; в нем ясно говорится, что осуждение на Григория было произнесено Собором Епископов и послание Фотия было посланием соборным²⁷⁰. Это послание Фотия имело успех в областях Литовских. Правда на стороне Григория был Витовт, но на стороне Святителя Фотия, несмотря на все неудовольствия против него, была законность поставления от Патриарха и Собора Константинопольского, было несомненное право вязать и решить, и страх отлучения поколебал многих. В Литве много нашлось недовольных действиями Собора Новогроденского²⁷¹, и люди, имевшие какое-либо значение в государстве и доступ к Витовту, просили его уничтожить мятеж в Церкви и подчинить епархии своих областей Митрополиту Московскому²⁷². Святитель Фотий в то же время все свои силы употреблял на то, чтобы поддержать своих приверженцев в Литве и пресечь распространение церковного мятежа. Недовольные поставлением Григория принуждены были искать убежища вне пределов своего отечества; Фотий заботился о них, как об истинных своих детях. В своем послании в Псков он повелел Псковичам принимать к себе всех, «кто, познав тот великий богоненавидимый церковный мятеж, от той страны уклонится к ним на жительство, принимать их, как истинных Православных, Христиан убегающих от неправды в их Православие», и в то же время опасаясь, чтобы мятеж церковный не нашел сочувствия во Пскове, столь близком к Литве и столь часто находившимся вод властью Литовских Князей, умолял Псковичей сохранять истинную Православную веру и обычаи, данные Богом, и стараться даже не слышать о тех неправедных пределах, отметающихся Божественного закона и священных правил²⁷³.

Его усилия увенчались полным успехом и целость Митрополии Русской была воcстановлена. Вскоре после возвращения с Собора Константинопольского, именно в 1419 г., Григорий Цамвлак скончался²⁷⁴, благословляемый на юге и проклинаемый на севере, и Витовт не старался уже назначить ему преемника, а согласился на подчинение своих областей по церковным делам Митрополиту Фотию²⁷⁵. Впрочем, неудовольствие некоторых подданных не могло бы заставить решительного, твердого Витовта отказаться от того, чего он достиг не без труда, и потерять все выгоды отдельности церковного управления, если бы не помогли этому политические события Литовского Княжества. В 1418 г. Дашко Феодорович Острожский взял Кременец и выпустил оттуда на свободу Свидригайла, постоянного врага Витовта²⁷⁶. Свидригайло постоянно стремился к тому, чтобы приобрести себе великокняжеское достоинство. Будучи приверженцем Православных, он приобрел к себе их расположение²⁷⁷, и так как Православных было очень много в Литве, то он мог надеяться при их помощи достигнуть своей цели. Витовту теперь нельзя было пренебрегать неудовольствием Православных своих подданных за разделение Митрополии; иначе он мог оттолкнуть от себя совершенно их и через это потерять достоинство Великого Князя. Здесь, кажется, и заключается главная причина того, что он согласился уступить желанию своих подданных и подчинить свою область опять законному её Митрополиту Фотию.

Получив от Витовта согласие на вступление в управление юго-западнымн епархиями, Фотий отправился сам на запад. 1-го Июня 1420 г. он выехал из Москвы и в Новогрудке встретился с Витовтом. При их свидании присутствовал Филантропон Грек, посол Константинопольского Царя. Ясный признак, что двор Константинопольский со своей стороны содействовал восстановлению единства Митрополии. Из Новогрудка Митрополит отправился в Киев, посетил Слуцк, Галич и через Мозырь возвратился к Великому Князю. В следующем 1421 г. он был во Львове, накануне Рождества приехал во Владимир Волынский, на Крещение был в Вильне, посетил Борисов, Друцк, Тетерин, Мстиславль, Смоленск и уже в великое говение возвратился в Москву²⁷⁸. Так во время посещения юго-западной половины Митрополии Святитель Фотий соединил под свою власть всех Православных, обитавших в областях Литовских. Витовт подчинил ему не только Русских, но и Литовцев, принявших Православие. Таким образом Церкви в Вильне, Новогрудке, Городне, по воле Витовта, поступили в состав Митрополии Русской²⁷⁹.

Чтобы более скрепить этот союз свой с вновь покорившейся паствой, Святитель Фотий написал окружное послание к Православным Князьям и духовенству с пастырскими увещаниями. Воспоминая в нем о минувшем разделении Митрополии, Фотий никого ни винит в этом, свидетельствует, что не смотря на временное удаление, всегда болезновал сердцем о вверенной ему пастве и в новых бедствиях, постигших тогда землю Русскую – моровой язве и голоде, указывая исправительные действия Промысла Божия, всех призывает к покаянию и исправлению жизни²⁸⁰. Еще более он скреплял этот союз частными посещениями своих юго-западных Епархий. Летописи указывают, что он был опять в Смоленске в 1423 г., где и виделся с Витовтом²⁸¹. Через 6 лет (1429) он явился опять на великолепном съезде в Луцке, куда собрались, по предварительному приглашению Витовта, представители всего могущества Европы, и потом на вторичном съезде в Троках в 1430 г.²⁸². Здесь думали короновать Витовта, но Польские чины воспротивились этому и посредством хитрости успели предупредить опасность, угрожавшую Польше²⁸³. Этот съезд имел большое значение и для Православной церкви в Литовском Княжестве. Все гонения на Православных происходили от соединения Литвы с Польшей, потому уничтожение этого соединения давало надежду на безопасность Православию. Кроме того, на этом съезде рассуждали и о соединении Церквей, хотя безуспешно²⁸⁴. 86-летний Витовт не мог перенести разрушения всех своих надежд в ту самую минуту, когда уже видел, что они готовы осуществиться. Он скончался в Троках 27-го Октября того же 1430 г. До самой смерти Витовта Святитель Фотий пробыл при нем; вероятно, он теперь лучше узнал этого благородного старца и не отвращался от его Латинства, столь далекого от того, которое ненавидеть он научился в Морее. Он присутствовал при последних минутах Витовта и слышал предсмертные слова его, которые выразили все величие души этого героя, – всю силу любви его к Православным своим подданным. Последнее слово Витовта было: «родина», последняя просьба к Ягайле: «не нарушать уставов Литвы и Руси»²⁸⁵. Важный еще вопрос занимал Святителя Фотия в это время: кто будет наследником Литовского престола? И он остался на несколько времени в Литве. Много было в Литве споров по этому предмету. Одни хотели Александра Владимировича Киевского, другие Сигизмунда Корибута, прославившегося своей неприязнью к Императору, Русины желали Свидригайла. Долго бы еще проспорили, если бы Свидригайло не принял личного участия в этом деле. Он продержал Ягайлу в заключении у себя и принудил его согласиться на свои предложения. При погребении Витовта он был объявлен Великим Князем Литовским и в костеле Св. Станислава возведен на Великое княжение. Такой выбор не мог понравиться чинам Польским. Решительный, смелый, больше Православный, чем католик, Свидригайло мало подавал им надежды на свое согласие с видами политики Польской²⁸⁶. Фотий же, вероятно, был доволен этим выбором. В Новгороде Литовском он встретил Свидригайла с Ягайлой и, успокоенный совершенно почестями от Короля и Великого Князя, возвратился в Москву²⁸⁷, где с твердостью духа и с полной покорностью Промыслу Божию ожидал смерти, предвозвещенной ему Ангелом Господним²⁸⁸, и 1-го Июля 1431 г. преставился²⁸⁹, в своем духовном завещании прося Князя соблюдать все имение церковное, им собранное или прикупленное²⁹⁰. Так и Святитель Фотий оставил своему преемнику Митрополию не разделенной.

Святитель Фотий предуказал себе преемника в лице Ионы. Родом Галичанин (в нынешней Костромской губернии), сын Феодора Одноуша, Иона 12 лет постригся в монахи в одном из Галичских монастырей. Из неизвестной обители Промысл Божий перевел его в столицу отечества и Церкви, для которых предназначил его быть светильником. В Московском Симонове монастыре Иона подвизался в непрерывных трудах, пощении, молитве, чтении слова Божия, проходя в то же время различные иноческие послушания. Здесь-то увидел его Митрополит Фотий и предрек, что он будет великим Святителем земли Русской. И действительно, предсказание это скоро исполнилось. В сане Епископа Рязанского Иона обращал ко Христу неверные племена Финнов, когда Господу угодно было отозвать к себе Фотия и – Василий Васильевич тотчас же нарек его Митрополитом всея Руси²⁹¹. Только смуты в Московском княжестве и нестроения в самом Константинополе долго не позволяли Великому Князю исполнить своегро намерения, и послать Иону в Константинополь для поставления²⁹². Несмотря, однако, на это Святитель Иона управлял делами Митрополии Русской, и называл себя «нареченным в святейшую Митрополию Русскую»²⁹³. Между тем в то время, когда Василий Васильевич медлил посылать Иону в Константинополь, юго-западные князья послали туда для поставления своего избранника – Смоленского Епископа Герасима. Главным действующим лицом в этом деле явился Свидригайло Великий Князь Литовский. Подобно Витовту, стремясь к достижению королевского достоинства²⁹⁴, Свидригайло своим умом, мужеством и влиянием на народ был страшен для Польши. Произведенное им опустошение областей Польских и истребление Латинского духовенства принудили Сейм Польский к уступке. Но не думал уступать главный Магнат Польши Сбигнев Олесницкий, – муж высоких способностей и непреклонного характера, и прибег к хитрости. Нужно было заменить Свидригайла таким человеком, который бы своими способностями не грозил намерениям Польши, и, возведенный ею на Великокняжеский престол, ревностно исполнял её желания. Такого соперника Свидригайлу нашли в Сигизмунде, слабом телом и душой, который по своей неспособности в управлении имел для прожития в уделе один только город Стародуб с уездом. При помощи Поляков Сигизмунд вошел на престол 17 Октября 1432 г. и присягнул в верности Ягайле. Между тем Свидригайло, удалившись к Витебску, начал свои нападения на Литву²⁹⁵. Правда, его приверженность к Русским и Православию вооружила против него Литовцев католиков²⁹⁶, но зато привлекла к нему всех Русинов. Изгнанный из Литвы, он утвердился в областях Русских. Володимирия, Волынь, Подол, часть Киевского княжества, княжества Смоленское и Витебское ему повиновались²⁹⁷. Но, чтобы удержать за собой эти области и возвратить достоинство Великого Князя, ему нужно было – сохранить то влияние, каким он пользовался на Руси, и приобрести себе союзников против Польши. В первом случае ему могло помочь духовенство Православное; союзников он мог найти в рыцарях – католиках, постоянных врагах Польши, в Сигизмунде и Папе Римском; но для того, чтобы приобрести дружбу последних, нужно было быть или ревностным католиком и распространителем католичества, или, по крайней мере, согласным на соединение Церквей. Согласить требования своих русских подданных и союзников католиков, было для него необходимо, – и опять явилась потребность Унии, а вследствие этого опять явилось желание иметь у себя Митрополитом такое лицо, которое бы употребляло все свое влияние на Русских в его пользу и согласно было на его намерение по делу соединения Церквей. Вероятно, Свидригайло видел в Герасиме Смоленском такого человека и потому послал его в Царьград, откуда Герасим и возвратился осенью 1433 г. Митрополитом²⁹⁸ всея Руси²⁹⁹. Таким образом Патриарх не согласился на разделение Митрополии и так как в то время в России не было Митрополита, то поставил Герасима на всю Русь. Но поставление Герасима в Митрополиты по воле Князя Литовского было нарушением права Великого Князя Московского³⁰⁰, и потому нельзя было надеяться на то, чтобы этого Митрополита признали в Москве. Правда, пока Москвой правил Юрий Звенигородский, друг Свидригайла³⁰¹, а Василий Васильевич был в изгнании, Герасим поставлял Епископов в некоторые епархии России, как-то: Новгород и Тверь³⁰²; но признали ли его все Епископы северной России, на это нет никаких данных. Так Митрополия Русская неразделенная Патриархом была разделена на самом деле. Юго-западными епархиями и некоторыми из северных управлял Герасим; остальными, вероятно, нареченный на Митрополию Иона.

Но это разделение, произведенное Свидригайлом, им же было и уничтожено. В 1435 г. застигнутый врасплох сыном Сигизмунда Великого Князя Литовского Михаилом, он начал подозревать Герасима в измене и заключил его в темницу, а потом сожег его в Витебске (1435 г.)³⁰³. Скоро он принужден был бежать к Волохам³⁰⁴, и спокойствие на юго-западе восстановилось. В то же самое время и Василий Васильевич утвердился на престоле Московском. Как Свидригайло был друг Юрия Звенигородского, так Сигизмунд, враг Свидригайла, должен был находиться в дружественных отношениях с Васильем Васильевичем. А при существовании таких отношений они могли согласиться в выборе Митрополита всея Руси. И действительно после взаимных совещаний Литовский Великий Князь согласился на выбор в Митрополиты Ионы, Епископа Рязанского, выбор, сделанный еще раньше Василием Васильевичем³⁰⁵. Святитель Иона отправился в Константинополь для поставления с послом Князя Московского. Но уже было поздно. Иоанн Палеолог, стесненный Турками под самыми стенами Константинополя, прибегнул опять к неблагоразумной политике своих предшественников и начал искать помощи на Западе. Опять начались переговоры об Унии; Император соглашался на все, Патриарх Иосиф не был противником сношений с Латинянами и готов был сам ехать на Запад для соборных совещаний. Но в народе Греческом было еще очень много ревностных приверженцев Православия и, следовательно, сильных противников этих сношений. Царь и Патриарх знали это, знали, что немного найдется людей, которые, отправившись на Собор, согласны бы были на все уступки и готовы изменить чистоте восточного исповедания, и потому, чтобы усилить себя на Соборе влиянием России, желали отправить в Россию Митрополитом человека, который бы разделял их взгляды на соединение Церквей, и избрали на это место Исидора. Исидор, родом Болгарин³⁰⁶, получил Римское образование и потому, с безразличием смотря на разности вероисповеданий Католического и Греко-восточного, более привержен был к Католичеству, что и показал на Соборе Базельском, позволив в акте назвать Церковь Греческую «старою ересью»³⁰⁷. Отличаясь не столько красноречием и богословскими познаниями, сколько способностью менять свои религиозные убеждения, Исидор был из числа таких людей, которые скорее всех других могли помочь Папе и Императору Греческому. Поэтому его спешили привязать к себе еще более и, поставив Митрополитом в Россию, взяли с него слово прибыть на Собор в Феррару. При таких обстоятельствах, сколько бы ни спешил Святитель Иона в Константинополь, никогда не поспел бы вовремя. Царь и Патриарх жалели о том, что Иона опоздал, жалели о своей поспешности, и дали ему благословение на Митрополию всея России после Исидора. Исидор прибыл в Россию в 1437 г.³⁰⁸, может быть, видя нетвердость в Православии верховного Пастыря России, Святитель Иона со скорбью в сердце о неуспехе своего путешествия провожал его³⁰⁹. Поставление Исидора без сношения с Москвой не понравилось Великому Князю Московскому. Он не хотел было сначала, как писал впоследствии сам к Императору Константину Палеологу, принимать его, но не желая, до времени, вступать в спор с Константинополем, уступил³¹⁰. Прибыв в Москву, Исидор тотчас начал собираться на Собор Флорентийский. Строгий в Православии, Василий Васильевич с неудовольствием отпустил его на Запад, взяв с него клятву не изменять Православию³¹¹. Из этого видно, что Великий Князь подозревал чистоту намерения Исидора; да и все Русские по торопливости последнего заметили в нем «исходатая Собору Флорентийскому». Августа 15 Исидор отправился из Москвы³¹², и во Флоренции, изменив своей клятве, подписал Унию. На Покров Св. Богородицы в 1441 г. он явился в Литве³¹³; но ни на юге, ни на севере не встретил радушного приема.

В Литве произошла около того времени значительная перемена. Еще в 1416 г. учрежден был в Литве Трибунал Инквизиции³¹⁴ с правом отыскивать и карать отщепенцев и еретиков³¹⁵. Нарбут, правда, говорит, что нет ясных следов того, чтобы этот Трибунал в Литве и Литовской Руси произвел что-нибудь худшего, кроме постраху³¹⁶, но если историки Поляки не хотели вносить в свои хроники кровавых событий, противных чести, здравому смыслу и человечеству, то догадаться об них нетрудно; законы пишутся не для того, чтобы их не исполняли; потому, если учредили целый трибунал инквизиции с целью не только судить отщепенцев, но еще отыскивать и карать их, то само собою разумеется, что трибунал что-нибудь да делал; его действия, если не вопиют в хронике, то в свое время вопияли на небо. Жестокие действия инквизиции получают еще большую вероятность от того, что Сигизмунд своими жестокостями поддерживал ее. Освободившись от Свидригайла, Сигизмунд вполне выразил свой нрав, корыстолюбивый, жестокий. Под разными предлогами он казнил людей богатых, чтобы воспользоваться их имением; их вешали, топили, высшие правительственные лица теряли свои имения вместе с жизнью³¹⁷. Такие злодейства вывели Русинов из терпения, и Князь Иван Черторижский убил Сигизмунда³¹⁸. На место его Русины хотели было возвести Свидригайла, который тотчас по смерти Сигизмунда захватил себе Луцк³¹⁹, но Поляки предупредили их и в Вильне провозгласили Великим Князем Казимира, брата короля Владислава³²⁰. Казимир Яггеллончик, причисленный Римской Церковью к лику Святых, был ревностным Католиком и распространителем Унии. В его-то царствование возвратился Исидор, – но, не смотря на покровительство Великого Князя, не нашел себе полной покорности на юге. Еще из Будина писал он послание на Русь. Неизвестно, как было принято это послание. По прибытии своем в церквах Латинских в Польше и Литве он торжественно совершал Богослужение и был осыпан почестями от Латинского духовенства³²¹, но Русские косо смотрели на это и не присутствовали при нем³²². Только в Великой Галиции некоторые приняли было постановление Флорентийского Собора, да и там подверглись гонениям со стороны Православных; так что Исидору пришлось защищать их³²³. Из Литвы он послал свои грамоты также и во Псков. Не надеясь, вероятно, на поддержку со стороны Геласия, он сменил его и на его место в Генваре 1441 г. прислал Архимандрита Григория³²⁴. В этом же году он был в Киеве. Здесь Князь Киевский Александр Владимирович грамотой своей утвердил за ним доходы и вотчины Митрополичьи³²⁵. Будучи Православным по своим убеждениям, как свидетельствует Святитель Иона в своем к нему послании³²⁶, но, находясь под влиянием Польши, этот Князь мог дать ему свою грамоту только вследствие недоразумения; но не так смотрел на это дело народ. Киевский летописец свидетельствует, что Киевляне не приняли и даже изгнали Исидора³²⁷. После такого приема на юге Исидору уже трудно было ожидать лучшего на севере. 9 Апреля 1441 г. он прибыл в Москву³²⁸. При первом же его богослужении Василий Васильевич обличил изменника Православия и посадил его под стражу в Чудов Монастырь, впредь до Соборного о нем решения. Здесь Исидор просидел всю весну и лето и 22-го Сентября с учениками своими, чернецами Григорием и Афанасием, бежал в Тверь; но и здесь обманулся в надежде. Князь Борис Тверской посадил его «за приставы», хотя после, продержав осень и зиму, на средокрестной неделе отпустил его, вероятно не желая входить из-за него в неприятные отношения с Князем Литовским. Исидор удалился к королю Казимиру в Городец, а отсюда, чувствуя себя опозоренным для всех Русских, отправился в Рим³²⁹. Между тем, пока Исидор содержался в Чудове монастыре, Василий Васильевич послал послание к Константинопольскому Патриарху (вероятно, Митрофану, который управлял тогда Церковью). Горько жалуясь в этом послании на Исидора, который поработил Русь под отлученную, многих ради ересей, церковь Римскую и Римского Папу, Великий Князь извещает его, что Собор Русских Епископов: Ефрема Ростовского, Авраамия Суздальского, Ионы Рязанского, Варлаама Коломенского, Иова Саранского и Герасима Пермского осудил Исидора, и наконец просит Патриарха: разрешить Русским Епископам свободное поставление Митрополита, без предварительных сношений с Патриархом³³⁰. Это послание отправлено было с послом Полиевктом, который был уже в Царьграде с Ионой Епископом Рязанским. Но тотчас по отправлении его узнали, что будто бы Император Греческий принял Латинское вероисповедание и удалился в Рим, и возвратили посланных³³¹. Тогда в Москве решили поставить Митрополита Собором местных Епископов, но это решение до времени осталось не исполненным. Печальные события Московского Княжества, каковы: плен Князя Василия у Татар, его ослепление и смуты в Константинополе, были к тому препятствием³³². Только в 1448 г. приведено оно в исполнение. В Москве собрались Епископы: Ефрем Ростовский, Авраамий Суздальский, Варлаам Коломенский и Питирим Пермский. Епископы Новгородский и Тверской сами не прибыли в Москву; но прислали грамоты, которыми они соглашались на действия Собора³³³. Здесь Епископы решили Собором поставить Митрополита на том основании, что в Константинополе принята Уния. Обратились они к правилам Церковным и примерам Церкви древней, приняли во внимание и то, что Патриарх благословил уже Иону на Митрополию после Исидора, и поставили Иону Митрополитом на Киев и на всю Русь³³⁴. Но для того, чтобы Иону признали Митрополитом на Юге России, нужно было во–первых, утверждение со стороны Патриарха Царьградского; – поставление Митрополита Собором местных Епископов, с одной стороны, могло показаться незаконным, как незаконно показалось поставление Илариона, Климента и Григория Самвлака, с другой – могла подать повод мысли, что Церковь Русская отделилась от Церкви Греческой; во–вторых, на подчинение Ионе епархий юго-западной России нужно было согласие со стороны владевшего этими странами Казимира Короля Польского и Великого Князя Литовского. Прежде всего обратились в Константинополь. Иоанн Палеолог, ревностный ходатай Унии, скончался 1448 г. 31-го Октября и на место его вступил на престол 12-го Марта 1450 г. брат его Константин. Этот Император понял невыгоду союза с Западом, и по совету Францы более сближался с Турками. Такая политика нового Императора ставила его выше притязаний Римского Папы и давала надежду на умирение партий в Константинополе. Но Патриарх Григорий Мамма старался о распространении Унии. Узнав о расположении Константина Палеолога к Православию, Василий Васильевич решился писать к нему послание. Извещая Императора о поставлении Ионы Епископа Рязанского на Митрополию Киевскую Собором местных Епископов, Великий Князь писал, что это сделано было только вследствие настоятельной нужды; а не по самовольству, и след. не может быть поставлено в вину Русской Церкви, сохраняющей во всем древнее благочестие, что и сам Митрополит Иона также просит из Константинополя благословения, а не пишет потому, что не знает есть ли там Православный Патриарх, и как только сделается это известным, обещает писать³³⁵. Впрочем, эта грамота, неизвестно почему, не была отправлена³³⁶. В 1452 г. Великий Князь Московский думал было опять послать грамоту к Константину Палеологу с известием о том же, но и эта грамота не послана³³⁷. Вероятно, весть о взятии Константинополя Турками была причиной этого. Наконец, смуты в Константинополе прекратились, когда вступил на престол Патриарший знаменитый ревнитель Православия Геннадий. В бедственных обстоятельствах Церкви отечественной, Геннадий обратился с просьбой о помощи к единоверной России. Отвечая на послание Патриарха, Иона просит у него благословения, просит принять дары и извиняется за скудость их истощением России и наконец просит Патриарха прислать послание, которое бы утверждало его в сане Митрополита³³⁸. Издатели Истор. Актов думают, что и эта грамота могла остаться не отправленной по той же причине, по которой не пошла грамота к Императору³³⁹. Но она написана уже после той грамоты, когда в Константинопольской Церкви установился порядок избранием Патриарха. Хотя в самой грамоте не означено имени Патриарха, к которому была она послана, но, должно быть, она писана была к Геннадию, потому, что Святитель Иона «хощет требовать от него благословения, также от всех, кто ни будет Патриарх на Патриаршестве, соблюдая Церковь Христову и держа истинное и великое Православие», а к Григорию Мамме он писать так не мог. Между тем, как в то время, когда писана была грамота к Константину Палеологу, не известно еще было – есть ли Патриарх в Константинополе, и в той же грамоте написано, что Иона будет писать к Патриарху тотчас, как сделается известным о его существовании. Последующие события Церкви дают повод думать, что эта грамота дошла до Патриарха. Так в позднейших летописях сохранилось известие, что Митрополит Иона получил от Патриарха благословение на Митрополию и грамоту³⁴⁰. Между тем, как шли переговоры с Константинополем, Митрополит Иона старался о подчинении себе юго-западных епархий. Первый шаг Исидора, по прибытии его в Литву, возбудил уже сомнение в душе Князя Киевского. Этот Православный Князь послал тогда слугу своего в Константинополь к Патриарху Григорию Мамме с вопросом, как тот соединился с Латинянами? Патриарх, в ответном своем послании, хваля Флорентийскую Унию, убеждал Князя принять «Кира Исидора Митрополита и Кардинала» и иметь к нему послушание³⁴¹. Александр Владимирович послушался Патриарха и, как уже мы видели, принял Исидора. Но изгнание последнего из Москвы открыло ему глаза, и он выразил полное свое расположение к Православию и покорность духовной власти Святителя Ионы. События в Польше и Литве помогли Святителю Ионе подчинить своей власти и прочие епархии. В это время были споры между Польшей и Литвой за Подол и Волынию. Поляки требовали, чтобы эти области были присоединены к Польше, как её достояние. Литовцы не уступали. Сейм следовал за сеймом. Спорили долго, и не могли решить спора. Казимир был поставлен этими спорами в положение обоюдное. Как Польский Король, он должен был поддерживать Поляков, как Великий Князь Литовский, должен был сохранять интерес Литвы. И потому он не держал ни той, ни другой стороны. Откладывая дело от сейма до сейма, не давая своего голоса в решениях их, он надеялся, что дело уладится само собой; но ошибся в рассчете. Думая угодить той и другой стороне, он возбудил против себя неудовольствие обеих. Поляки называли его Литвином, Литовцы считали Поляком. Паны и шляхта Польская бунтовали и кричали, что дело нужно решить оружием. При таком положении дела Казимиру естественно было стараться приобрести расположение Православного народоселения в Литве. И вот он признает власть Московского Митрополита над Русью южною. Открылись у Казимира сношения с Москвой, сюда явился из Литвы посол Герман с листами о деле земском и вместе к Митрополиту с просьбой о том, чтобы последний принял на себя попечение о водворении братской любви между Государями Московским и Литовским, обещая за это пожалование от Короля³⁴². В чем состояло это пожалование, говорит сам Иона в письме Князю Киевскому: «и как Бог положил на сердце Великому Государю Казимиру, Самодержавцу великих двоих государств, писал до нас своих богомольцев лист с великим своим жалованием; а хочет Божия Церкви церковная оправдания вся учинить, а мене своего богомольца хочет жаловать»³⁴³. Иона поспешил исполнить в Москве просьбу Казимира; по его ходатайству заключен был мир с Литвой. Извещая об этом Казимира грамотой, посланной с дьяком Василием, Митрополит Иона просит Короля, чтобы он верил всему, что будет говорить от его лица этот посол³⁴⁴. Между тем он старался через преданных ему Князей Литовских действовать на Короля и побуждать его к исполнению обещанного. Александр Владимирович, защитник Православия в южной Руси, управлял Киевом. К нему-то писал свое послание Иона. Известив его о том, что Казимир обещал передать в управление его епархии, входившие в область Литовского Княжества, просит Александра Владимировича споспешествовать этому делу³⁴⁵. Казимир хотел исполнить свое обещание, по возвращении в Литву из Польши, и к этому времени просил Святителя Иону приехать в Литву³⁴⁶. Вероятно он ездил, в это время, на сейм Пиотрковский, который был назначен в 1449 г.; в 1450 г. он снова возвратился в Литву, где, в начале 1451 г., присутствовал на генеральном сейме в Вильне³⁴⁷. Иона поспешил в Литву и 31-го Генваря 1451 г. получил здесь³⁴⁸ от Казимира грамоту на управление Митрополией Киевской³⁴⁹.

Тотчас, по получении этой грамоты, Святитель Иона поставил своего наместника в Киевской Митрополии и дал ему грамоту на наместничество в Киеве, Вильне, Новогородке, Гродне и во всех городах, местечках и селах, которые «из старины», еще во времена Митрополита Фотия, принадлежали к Киевскому наместничеству. Этой грамотой предоставлены были наместнику те же права, какие имел Митрополичий наместник при Фотие³⁵⁰. Но грамотой Казимира Святителю Ионе предоставлено было не все, чем владел Митрополит Фотий в последние годы своей жизни. Она предоставляла ему «столец Митрополич Киевский», след. собственно Киевскую епархию, к которой принадлежали, кроме окрестностей Киева, еще Вильно, Гродно и Новгород Литовский, как это видно из грамоты Святителя Ионы на наместничество Киевское. На основании подписей под грамотой Казимира³⁵¹, можно решить, какие еще епархии предоставлены были Святителю Ионе. Под ней подписался Князь Свидригайло. Этот Князь после долгих попыток возвратить себе Великокняжеское достоинство, у него отнятое при восшествии на престол Литовский Казимира, примирился с ним и жил спокойно в своем уделе. Изъявив свое согласие на признание Ионы Митрополитом Киевским, и утвердив своей подписью грамоту Казимира, он признал власть Ионы над епархиями, лежащими в его уделе, и как владетель Луцка, Владимира-Волынского и большей части Волыни и Подола, передал ему епархии Луцкую, Смоленскую, Полотскую, Владимирскую, Подольскую. И действительно под грамотой Казимира подписались представители: Луцка – пан Андрей Немирович, сын Луцкого старосты Немира, – Полотска – пан Андрей Исакович, наместник Полотский, – Подола – пан Юрша, староста Бряславский, – Смоленска – пан Семен Кгельдикгордовичь. Но для полного соединения Митрополии недоставало еще трех Епархий – Галицкой, Перемышльской и Холмской. Так как они составляли принадлежность Польши, то Король и не мог распоряжаться ими так, как распоряжался в Литве; однакоже он обещал Ионе подчинение и этих епархий и потому Митрополит тотчас, по получении грамоты на Митрополию Киевскую, обратился к Королю с просьбой об исполнении обещания. В Феврале того же 1451 г. он послал к Казимиру Кричевского старца Иону с полномочием благодарить Короля за восстановление единства церковного управления в Митрополии Киевской и напомнить ему данное обещание, подчинить власти Киевского Митрополита и те Церкви, которые составили потом Митрополию Галицкую, а «постарине» принадлежали Киеву. С этим послом он отправил два послания: одно к Казимиру, а другое к пану Михаилу Кезигайловичу, ревностному ходатаю Православия. В письме к Королю, Святитель Иона благодарит его за желание исправить церковные дела, и просит исполнить просьбу, которую передаст ему старец Иона. В то же время, чтобы доставить Ионе свободный доступ до Короля, доступ который был нелегок в стране Польской, Митрополит послал с ним послание и к пану Михаилу Канцлеру Литовскому, в котором, благодаря его за попечение о делах Православной Церкви, просит его выслушать посланного к Королю старца Иону, и вместе с ним стараться пред Королем о его деле. Наместник Кричевский, как видно из грамоты к Михаилу Кезигайловичу, послан был вообще ко всем панам³⁵². Но все усилия Митрополита приобрести власть над Митрополией Галицкою, остались безуспешными. Не были они подчинены ему и в 1459 г. Послание Русских Епископов от 13 Декабря этого года написано только к следующим: Евфимию Епископу Черниговскому и Брянскому, Каллисту Полоцкому, Мисаилу Смоленскому, Никифору Туровскому и Пинскому, Мартемиану Луцкому³⁵³. Может быть Казимир искренне хотел предоставить Святителю Ионе управление Галицкой Митрополией. Жить в дружбе с двором Московским побуждала его, в это время, его собственная безопасность, потому что недовольные им паны Польские думали противопоставить ему Михаила Сигизмундовича, который в это время жил в Москве. Но спор за Подол и Волынь, между Литвой и Польшей, продолжался и усиливался более и более. Поляки наконец вооружились против Короля так, что самовольно составляли сейм за сеймом в Кракове, Сендомире, Львове, – посылали дерзкие посольства Королю, требуя от него возвращения Луцка, далее хотели оружием завладеть Волынью³⁵⁴. При таких обстоятельствах едва ли Казимиру была возможность думать о исполнении обещания, данного Ионе. Подчинение Галиции духовной власти Митрополита Московского могло еще более вооружить Поляков, и без того недовольных правлением Казимира. А это неудовольствие было опасно, особенно потому, что во главе недовольных стоял Кардинал Сбигнев Олесницкий, решительный, непреклонный в своих намерениях. Кроме того, в 1452 г. Михаил Сигизмундович умер в Москве³⁵⁵; по известию наших летописей он был отравлен³⁵⁶. После этого Казимиру нечего было уже бояться со стороны Москвы и, следовательно, уничтожилось главное побуждение хлопотать о подчинении Митрополиту Московскому Галицких Епархий. Казимир, может быть, и исполнил бы свое обещание, если бы это не требовало большой борьбы, не грозило неудовольствием со стороны Поляков; но какое для него было побуждение сильно хлопотать об этом и через то вступать в новую борьбу, когда он едва-едва не падал в борьбе за Подол и Волынию. Вскоре Казимир действительно пал в этой борьбе, и принужденный присягнуть на верность Полякам³⁵⁷, на коленях просил у них прощения³⁵⁸. Так – Поляки торжествовали; непреклонная воля Казимира была сломлена, и он преклонил колена пред их самовластием. С тех пор он принужден был уступать магнатам³⁵⁹. Такая перемена в положении Короля отняла у Святителя Ионы последнюю надежду на возвращение епархий Митрополии Галицкой.

Он уже сам собирался в Литву в 1458 г. желая видеться с Королем, но болезнь и преклонные лета удержали³⁶⁰. Святитель не знал еще, в это время, о новой опасности, грозившей целости Митрополии и чистоте Православия, – не предвидел еще, что Промыслом суждено было при нем совершиться окончательному разделению Русской Митрополии.

Поводов к разделению Митрополии со стороны Короля Польского Казимира не было, потому что дружественные отношения с Москвой оставались неприкосновенными. Но Папы не переставали стараться о подчинении России своей власти. Изгнание Исидора из Москвы, – презрение, с каким встретили во всей России этого изменника веры, удерживало на время их стремления. Поколебать твердость Москвы – мало было надежды; Православие охранялось здесь силой убеждения Государей страны. Не то было в Литовской Руси; – не поддерживаемое властью гражданской Православие должно было здесь бороться не только с духом католичества, повсюду проникавшего, но и с гражданской властью, которая для поддержания католичества прибегала и к насилию. Пока еще юго-западные Епархии зависели от Митрополита Московского, действиям Папы и католика Государя, препятствовал этот Митрополит, стоявший на страже вверенной ему паствы. Оскорбив его, оскорбили бы Государя Московского; а отсюда произошла бы война, всегда гибельная для Польши. От того Короли не могли препятствовать власти Святителя Ионы. Таким образом, чтобы дать ход стремлениям Первосвященника Римского, нужно было высвободить южную Русь из-под влияния единоверной ей Москвы, – нужно было поставить там отдельного Митрополита, притом такого, который действовал бы по видам Рима и послать его в Россию. Казимира всегда можно было принудить – поддержать этого Митрополита. Так должны были рассуждать в Риме, – так и поступили.

В Риме в это время жил Патриарх Константинопольский Григорий Мамма, ревностный Униат. Он, по представлению Папы, поставил в Митрополиты России ученика Исидора Григория Болгарина. В своей настольной грамоте, выданной Григорию, Папа Пий II писал, что еще его предшественник Каллист III определил – разделить Русь на северную, которая управляется схизматиком, и южную, находящуюся под властью католика; – Киевскую Церковь с областями Литовскими южнорусскими возвести на степень Митрополии, давши ей все права и преимущества Церкви Митрополитанской как по суду, так и по обрядам и подчинить ее управлению особого Архиепископа – и тогда же, вследствие этого определения, Церкви: Брестскую, Луцкую, Владимирскую, Перемышльскую, Холмскую и Галицкую отделил, Ионе в управлении отказал, а на место его предназначил Иеромонаха Григория. Изложив намерение Папы Каллиста, Пий продолжает, что он поспешил исполнить желание своего предшественника³⁶¹. Лишь только услышали в Москве о поставлении Григория, тотчас были приняты деятельные меры к предотвращению могущего произойти зла. Благоверный Князь Василий Васильевич, принявший по духовному завещанию Св. Фотия на себя обязанность хранить целость Церкви, еще до прихода Григория в Литву писал к Казимиру, убеждая его не принимать Григория³⁶². Со своей стороны и Святитель Иона, не имея сил сам отправиться в Литву, послал туда двух игумнов, Троицкого Вассиана, знаменитого своим красноречием и Кирилловского Кассиана, и с ними отправил послания к Епископам Литовской земли, к князьям, панам и ко всем Православным Русским. Посланные Святителя Ионы должны были стараться укреплять Православие и верность Митрополиту христиан юго-западных³⁶³, особенно тех, которые имели там какую-либо власть. Так, Игумен Вассиан, по повелению Ионы, ходил в Киев для укрепления в Православии вдовствующей супруги Александра Владимировича Анастасии и детей её, из которых Симеон правил тогда Киевом³⁶⁴. Из грамот Святителя Ионы, посланных с игуменами в Литву, дошло до нас только одно к панам и боярам. В этом послании Святитель, выхваляя их попечение о Православии и твердость в нем, убеждает сохранять эту твердость, укреплять друг друга взаимными посланиями и верить всему, что будут говорить от его лица посланные им игумны³⁶⁵. Из этого послания видно, что и в Литве весть о Григории принята была с неудовольствием и возбуждала против него не только князей, но и народ; иначе Иона в послании своем к панам и боярам Литовским, не выхвалял бы их за твердость в Православии и верность к нему – своему Пастырю³⁶⁶. Князь Киевский не думал также изменять в верности Ионе и на вопросы Вассиана отвечал, что он отцом своим и учителем считает Господина Иону Митрополита; что же касается до духовенства Литовского, – то и оно на послание Св. Ионы отвечало, как можно догадываться, благоприятно для Святителя Московского³⁶⁷.

Наконец, сам Григорий прибыл в Литву и представил Казимиру буллу Папы. Власть Папы еще тяготела над владыками запада и Казимир не смел ослушаться его буллы. Он не только принял Григория, предоставив ему управление Митрополией Киевской³⁶⁸, но старался о том, чтобы его приняли в Москве, и тотчас послал к Василию Васильевичу послов Григория Якуба и писаря Ивашенеца, прося его принять в Митрополиты Григория³⁶⁹, так как Иона уже стар³⁷⁰. Но Василий Васильевич и сын его Иван Васильевич не хотели и слышать об этом, считая поставление Григория противным Божественным священным правилам³⁷¹, и через послов Казимира, равно как и через своих упрашивали Короля не принимать Григория, не разделять Церковь Божию, и через то не нарушать и своего обещания и утвержденных временем прав Государей Московских³⁷². Но их убеждения не имели силы, и Григорий принял Епархии юго-западной Руси в свое управление. Чтобы привлечь на свою сторону Епископов и народ, он обнародовал грамоты, выданные ему Исидором и Патриархом Маммой³⁷³. Грамота Патриарха Царьградского поколебала некоторых Епископов, они склонились на его сторону и начали служить вместе с ним³⁷⁴. Напрасно после этого Иона посылал свое окружное послание в Литву, в котором называл Григория Мамму еретиком и нечестивым отступником и защищал законность своего святительства³⁷⁵; напрасно собравшиеся в Москве Епископы северо-восточной России, рассмотрев на Соборе дело Григория, писали со своей стороны грамоту епископам Литовским, и убеждали их помнить свое исповедание и данное пред Богом, при поставлении, обещание не отступать от Митрополита Ионы и другого Митрополита от Латын не принимать³⁷⁶, некоторые Епископы продолжали служить с Григорием. Тогда Св. Иона отправил послание к тем из них, которые получили от него рукоположение³⁷⁷. Из этих посланий дошло до нас два: к Смоленскому Епископу Михаилу и Черниговскому Евфимию. В них, указывая на свое соборное поставление на Митрополию, Святитель убеждает их не принимать Григория, о котором не хотят и слышать в Москве, и, если кому будет истома за это, прибыть к нему; отступникам же угрожал церковным отлучением³⁷⁸. 20 Декабря 1459 г. он отправил послание и к Литовским Князьям, сановникам и мирянам, в котором снова изъявляет свое желание посетить их, если только Бог облегчит его немощь, напоминает отступничество Исидора и умоляет не принимать его, не повиноваться и не иметь никаких сношений с теми, которых этот Исидор пошлет к ним со своими поучениями и посланиями; не принимать даже и тогда, когда бы за это угрожали смертью; кому случится и умереть за это, писал он, верую, сподобятся мученического венца³⁷⁹. Но Господу не угодно было соединить Церковь Свою под управлением одного Святителя. Послания Ионы к Епископам Михаилу и Евфимию были предсмертными его наставлениями Пастырям – его сотрудникам. 31 Марта 1461 г. скончался Иона³⁸⁰, последний из Митрополитов Московских, носивший титул Киевского и всея России. По смерти его Митрополия Всероссийская разделилась окончательно. Летописец замечает – «оттоле разделися Митрополия: Король сего приа Григория, а князь Велики не восхоте и оттоле сотворишася два Митрополита в Руси, един на Москве, а вторый в Киеве»³⁸¹.

Преемник Св. Ионы Митрополит Феодосий уже просто именовался Митрополитом всея Руси³⁸² и, не пытаясь возвратить Церковь юго-западную к повиновению, заботился только о том, чтобы предохранить от наветов Григория Церковь Новгородскую. Вскоре после вступления на престол Митрополии, он потребовал от Ионы Архиепископа Новгородского грамоту на верность Митрополиту Московскому³⁸³. Между тем в Литве Епископы, один за другим признавали власть Григория, и восемь Епископий вошло в состав новой Митрополии. Не покорился ему один только Епископ Черниговский. В 1464 г. он оставил свою паству и вняв предсмертному убеждению Св. Ионы прибыл в Москву, где получил Епископию Суздальскую³⁸⁴. Может быть на его то послание и служит ответом грамота Митрополита, которой он приглашается переселиться в вотчины Князя Московского³⁸⁵.

Точно так же поступал и преемник Феодосия Филипп. Именуя себя просто Митрополитом всея России³⁸⁶, он старался удержать под своей властью Новгород. Новгородцы хотели отложиться от Великого Князя Московского. Для того, чтобы выполнить это, им нужно было присоединиться к стороне враждебной Москве, к стороне Литовской. Во главе этого замысла стояла Марфа Борецкая, жена бывшего Посадника. Правитель Новгорода Михаил Олелькович поддерживал её замыслы³⁸⁷; оставалось устранить препятствия со стороны власти духовной. Архиепископ Иона скончался, и на его место избрали Феофила новопостриженного монаха, бывшего диаконом у покойного Архиепископа. Не было нужды посылать нареченного Епископа в Москву, потому что в Литве был Митрополит Григорий. И действительно, посылая докончальные грамоты Казимиру, Новгородцы в то же время послали и к Митрополиту Григорию, прося у него Епископа³⁸⁸. Но Феофил, против ожидания, не согласился с намерениями Новгородцев³⁸⁹. Впрочем, они могли не дорожить Феофилом, потому что среди их духовенства честолюбие нашло своих поклонников. Так, чернец Пимен, ключник покойного владыки, надеялся еще прежде занять место Ионы, но несмотря на то, что имел в руках казну, взятую тайно от умершего владыки, не получил тогда желаемого. Теперь он опять возвратился к своей надежде и, для достижения своей честолюбивой цели, готовый на все, выразил свое желание ехать для поставления в Киев³⁹⁰. Узнав о замыслах Новгородцев, Митрополит Филипп спешил своими посланиями предупредить их выполнение. Он убеждал Новгородцев не склоняться на сторону Латинства и не вводить мятежа в Церковь³⁹¹, посылал опасную грамоту Феофилу для проезда в Москву³⁹²; повторял ему свое приглашение; повторял свои убеждения и к Новгородцам³⁹³. Но кроткие убеждения верховного пастыря Русской Церкви не помогли; решено было прибегнуть к более сильному для непокорных средству – оружию. Новгородцы смутились. По ходатайству Филиппа они были прощены³⁹⁴, и Августа 11-го 1471 г. заключили мир с Иваном Васильевичем. По договорной грамоте они, между прочим, обязывались нареченных Епископов своих посылать в Москву, где бы последние принимали поставление от Митрополита избранного Великим Князем Московским и не смели принимать этого поставления от Митрополита где-либо «инде» находящегося³⁹⁵. Так Новгород был удержан в подчинении Митрополиту Московскому и Феофил, в 1472 г., принял поставление от Филиппа³⁹⁶.

Между тем Святитель Григорий старался от Патриарха Константинопольского получить подтверждение в своем достоинстве. Вероятно, грамоты Григория Маммы было недостаточно для утверждения его власти на юге. Он желал войти и на Митрополию Московскую, и чтобы достигнуть этого послал в Царьград своего посла Мануила, ища благословления и подтверждения от Царьградского Патриарха, и прося его послать к Великому Князю послов. Но он обращался к Патриарху, не как к человеку, имеющему право посвящать и назначать Митрополитов на основании канонических правил Церкви, а как к человеку, готовому за деньги продать все, и обманулся в расчете. На престоле Константинопольском был не Григорий Мамма, а Симон. Этот Святитель, не смотря на то, что владел в это время только одним небольшим монастырем и несколькими Церквами, – не принял подарков от Мануила и не дал ему благословения, – а отвечал, что они в Константинополе на Соборе решили не принимать, и даже не допускать в свои области послов Патриарха Маммы и Григория, как людей отлученных, а Григория назвал даже окаянным³⁹⁷. Так Григорий не получил благословения от Патриарха. В 1472 г. он скончался. Но на место его возведен был уже Патриархом Константинопольским Симеоном Трапезончиком Мисаил Епископ Смоленский³⁹⁸. Таким образом разделение Русской Митрополии утверждено было верховной властью Патриарха Константинопольского и после Мисаила продолжался уже непрерывный ряд Митрополитов Киевских.

Так совершилось это разделение гибельное для юго-западной России, далеко не безвредное и для России северо-восточной! Чего боялись Митрополиты Всероссийские, чего опасались Патриархи Константинопольские, то и случилось. Лишенная защиты со стороны могущественной Православной Москвы, которой она пользовалась по ходатайству Митрополитов Московских, Церковь юго-западная не могла более бороться с Католичеством, и Уния, при деятельной помощи Королей Польских и Великих Князей Литовских, начала сильно врываться в пределы Церкви Православной и наконец привлекла на свою сторону, то обольщением, то обманом, то угрозами, и некоторых Епископов Православных. Правда, Патриархи Константинопольские, чтобы уменьшить зло, удерживали за собой право посвящать Митрополитов Киевских и таким образом старались иметь постоянный надзор за этой Церковью, между тем как Церковь северо-восточной России пользовалась правом почти самостоятельного управления и Собором местных Епископов избирала и посвящала верховных своих Пастырей; но надзор этот, кроме того, что не всегда мог быть бдителен вследствие несчастных обстоятельств Церкви Константинопольской, не мог приносить в то же время и полной пользы. Ограждая Церковь юго-западной России от соблазнов и ухищрений Униатов, Патриархи не могли спасти ее от насилий, утеснений. Таким образом Церковь Православная на юго-западе постепенно уменьшалась, погибала и, может быть, совсем бы погибла, если бы опять, истощенная и измученная уже, не обратилась к спасительному для неё единению с Церковью северо-восточной, не признала над собой власти Патриархов всея Руси, заступивших место Митрополитов Московских.

Разделение Митрополии было небезвредно и для Церкви северо-восточной России. Вследствие разделения Митрополии на две половины, Церковь северо-восточной России все более и более уединялась в своей жизни. Просвещение, постепенно ослабевавшее со времени Монгольского ига, не поднималось в своем развитии в период разделения Митрополии, а все более падало не только среди паствы – в народе, но и среди пастырей. Вследствие чего и истинные понятия о догмате и обряде смешались, так что неудивительно, что, при ослаблении связей с другими православно-церковными центрами в религиозной жизни, это уединение церкви на северо-востоке привело к тем печальным последствиям, которые особенно ярко обнаружились в Истории под именем раскольнических мнений и явлений раскола.