Нечувствительность

Нечувствительность, или безболезненность, душевная – это сердечное окаменение, происходящее от долговременного греховного обычая. Как не болит камень, когда его секут или бьют, так окаменелый грешник, болея душой, не чувствует, имея злую совесть, не болеет сердцем, в своих греховных язвах не чувствует боли, сам не знает своей беды, не думает о своей погибели и не боится осуждения во ад. Он имеет тяжкие грехи, но не страдает совестью, не следит за собой, как будто это не он, как будто у него не будет потребован отчет в его беззакониях, как будто минует его Страшный Суд, грозное испытание, огонь неугасимый, червь неусыпающий и вечная погибель: он «имеет», но не «страдает». Kрайнее окаменение, омертвение, нечувствительность и безболезненность заключаются в том, что кто-либо имеет великую смертельную язву, но не ощущает болезни. Последнее же безумие заключается в том, чтобы падать в яму, в пропасть, и не знать этого своего падения, не смотреть на него и не бояться. Это похоже на пьяницу, безмерно упивающегося, который не понимает, что с ним делается, бьют ли его, или он сам, упав, убился и ушибся, и не помнит он, как смеются над ним. Ничего этого он не вспоминает наутро, как указал в пьяном человеке еще приточник, говоря так: «били меня, и мне не было больно, ругали меня, я же не чувствовал» (Притч. 23:35). Поистине, то же происходит и с окаменелым, бесчувственным грешником. Часто упиваясь плотскими житейскими сластями и страстями, как неким сладким, но полным смертоносного яда питьем, он врагом своим, обычаем своим злым, врагом домашних – телом своим, часто и тяжко ранится, ранится как бы мечом, копьем или стрелой дел греховных, но болезни в душе своей, в совести своей он не ощущает. «Били меня, – говорит, – и мне не было больно». Надругаются невидимо над ним бесы и смеются, видя его скверные дела, а он не только не знает об этом, но даже и подумать об этом не хочет: «ругали меня, – говорит, – я же не чувствовал». Долготерпеливый Бог, не погубляющий грешника с беззакониями его, иногда милостиво наказывает его, отечески бия наказаниями, огнем, голодом, войнами, телесными болезнями и другими какими-либо попускаемыми бедствиями, чтобы грешник познал свой грех и пришел в чувство, но он пребывает исключительно в бесчувствии и нерадении. «Били меня, – говорит, – и мне не было больно». Ругают его люди, соседи, видя его беззаконную жизнь, полную соблазнов, осуждают, смеются и плюют вслед, он же не беспокоится и об этом. «Ругали меня, – говорит, – я же не чувствовал». Ходит по следам его смерть, желая нечаянно посечь его; ходит вслед за ним дьявол, как лев рыкая, ища случая внезапно поглотить его; открывает и ад огненный уста свои, чтобы уже пожрать; а ожесточившийся грешник, придя в глубину зол, пренебрегает всем этим, душа его не чует всего этого и не боится… Сердце человека, имеющего такой душевный недуг, в Святом Писании уподобляется камню и железной наковальне. Например, в книге Иова пишется так: «Сердце его не подвигнется, как камень, стоит же, как наковальня, непобедимо» (ср. Иов. 41:16). Сердце – это камень и наковальня. Камень тверд, но все же кое-как его можно сокрушить молотом или топором, а наковальню бей со всей силы молотом, бей сто раз, бей тысячу раз, но не сокрушишь. Хотя Святое Писание назвало сердце ожесточенного человека камнем, но после, как бы исправляя погрешность, называет его наковальней: сердце человеческое – это камень, впрочем, нет, не камень, но тверже камня, тверже настолько же, как и наковальня. О жесткость сердечная! О бесчувственность душевная! Скорее камень сокрушишь, чем сердце, являющееся как бы наковальней! Не истина ли, что ожесточенное сердце тверже камня? (1)