К вопросу о реформе русского правописания

«Орфография вовсе не есть дело

коренных или основных убеждений

человека, которые каждому должны

быть святы и от которых трудно

отказаться».      (Стоюнин).

«Против всякой реформы правописания

больше всего восстают те,

кто незнаком с его историей».

(Н. Sweet).

«Учить принятой орфографии следует, но возводить ее в принцип можно разве перед тем, кто ее не знает». (Ив. Аксаков).

Вопрос о реформе русского правописания, в смысле такого или иного упрощения его, давно уже занимает наших филологов и педагогов. Еще Тредьяковский, настаивавший, что писать нужно «по звонам», считает совершенно лишними буквы и, э, ѳ и в некоторых случаях заменяет ѣ через «е»¹. Ломоносов находит, что буквы i, э «хотя в Российском письме употребляются; однако в азбуку свойственно приняты быть и на ряду числиться не должны»; ѳ у него вовсе исключена из алфавита. У того же Ломоносова видим написания: человѣческой, горной, хто, никово, ево, дватцать, бутто, лутше, хотя он сам и отстаивал тот орфографический принцип, «чтобы не закрылись совсем следы произвождения и сложения речений»². Сумароков, полемизировавший с Ломоносовым и Тредьяковским, – с недоумением спрашивает: «какое правило приказало нам писати прилагательныя во множественном Е и Я?»³. Васил. Светов, переводчик при Российской Академии, издатель русской грамматики, замечает, что современное правописание (он умер в 1787 г.) «подвержено многим изъятиям, великим несогласиям, сомнениям и трудностям, так что каждый почти писатель или переводчик отличен чем-нибудь в правописании от другого». В «Кратких правилах Российской грамматики» проф. Моск. Унив. Ант. Барсова, учебном руководстве для гимназий, появившемся в 1771 г., – считается «совсем излишним» «в конце речений», ѵ и ѳ.

В конце XVIII и начале XIX столетий появился ряд изданий, печатавшихся совсем без твердого знака, – между прочим, труды проф. Чеботарева, который «терпеть не может», Шлёцера, мистика Лабзина и др.

По распоряжению директора Академии наук Домашнева, в нескольких книжках Академических Известий за 1781 г. печатался без этой буквы отдел: «Показания новейших трудов разных Академий»⁴.

В 1828 г. некто П. Л. Яковлев издал в Москве книжку: Рукопись покойного Б. А. Хабарова, автор которой выдает себя за отставного корректора. «Всякий раз, набирая какую-нибудь книгу, я думал о улучшении литер азбуки: вместо отдыха после работы, чертил формы букв или задумывался над безтолковой азбукой нашей! Сделавшись книгопродавцем и имея много свободнго времени, я стал записывать свои мысли и предположения о литерах и азбуке – вышло небольшое сочинение, которое и назначаю издать в свет через 25 лет после моей смерти». Сочинение это носит особое заглавие: «Усовершенствованная русская азбука или средства облегчить изучение оной и способ сократить число русских букв, поясненные примерами». Автор предлагает исключить из русской азбуки буквы: i, щ, ъ, ь, ѣ, э, ѳ, ѵ, так что вместо 35-ти останется только 27 букв. Вместо i Хабаров советует употреблять везде и, вместо щ – сч или шч, вместо ъ – кавычку или черточку, вместо ь ставить надстрочный знак ҄ , а вместо ѣ – е. Особенно интересны доводы против последней буквы. «Ѣ буква бесполезная, но которая, как пронырливый лицемер, или хлопотливый бездельник, сделалась не только нужною, но необходимою, полезною, – она одна может дать вам патент на звание грамотного и ученого человека – только узнайте наперед, где ее употреблять... а етаго-то... никто не знает... Одни говорят, пишите ѣ во всех тех словах, в которых Малороссияне произносят и! Покорнейше благодарим! Следовательно, чтоб писать по-русски надобно ехать в Малороссию или иметь у себя ручного Малороссиянина для справок?.. Но, стало быть, скажут некоторые из наших грамотеев, етот Хабаров, хочет совсем уничтожить правила правописания? Как? Исключать из нашей азбуки: I, Щ, Ъ, Ь, и особенно нашу любезную ѣ, вывеску нашей учености, букву, которую мы едва узнали, примечая за нею 20, 25 лет»? – Нет милостивые государи! Высокоученые господа! Хабаров думает, что и без Ѣ, останется много труда желающим правильно писать по-русски; ваша ученость всегда будет нужна... Но Французы, но Англичане? – их писание гораздо мудренее выговора: французы имеют е, а пишут ai, что равно Е – у англичан тоже есть I, а они часто заменяют его двумя е (ЕЕ)... Милостивые государи! Зачем сравнения? Они не доказательства! И французы, и англичане не выигрывают от того, что их орфография затруднительна, сбивчива, бестолкова».

Вопросом о реформе правописания интересовался и Белинский, посвятивший целую статью разбору брошюры Кадинского «Упрощение русской грамматики», где предлагалась новая азбука, составленная из латинских букв.

По соображениям нашего критика, следует выкинуть из азбуки буквы и, й, ѣ, э, ѳ, ѵ: из них й заменить длинным латинским j, а букву е, посредством надстрочных знаков, различать по свойству выражаемых ею трех звуков; для именит. пад. им. прилагат. муж. р. ед. ч. и всех трех родов множ. ч. принять их настоящие, естественные, как кажется Белинскому, окончания вместо искусственных и книжных: ой, ей – ыи, iи, eu, т. е. больной, всякой, синей – больныи, всякiи, синеи; в род. п. ед. ч. писать: славново, большово, верхнева, нижнева.

В начале 60-х годов, по инициативе известного педагога В. Я. Стоюнина, происходят орфографические собрания «учителей русского языка, находящихся в Петербурге», с целью «прийти к соглашению в общих орфографических основаниях и, разъяснив некоторые спорные пункты, упростить самую орфографию». «Главная цель наша, – говорил Стоюнин в первом заседании, – должна состоять, во-первых, в том, чтобы согласиться уничтожить те орфографические противоречия и несогласия, какие существуют в современной печати, основавшись на каких-нибудь определенных началах, отчего и самая орфография должна упроститься; во-вторых, обсудить те условные правила, которые, войдя в наши грамматики, хотя и не составляют предмета спора, но, тем не менее, затрудняют учащихся без всякой нужды и пользы». Находя далее, что нельзя устранить ни этимологического, ни фонетического основания из нашего письма, Стоюнин предлагал собравшимся «определить отношение между тем и другим и обсудить, в каких случаях держаться словопроизводства, в каких произношения», сохраняя в основании принятое историческое письмо, в котором заключается «и филологическая сторона, и давняя привычка, обратившаяся в закон». Программа занятий была очень обширная: I.Обсуждение общих оснований орфографии. II. Рассмотрение русской азбуки. III. Пересмотр всех разногласий в орфографии по частям речи. IV. Знаки препинания. V.Дополнения или предложения, не подходящие под указанные отделы.

Собрания продолжались довольно долго, но ни к какому практическому результату не привели⁵.

«Если б затеявшие это дело, – замечает Я. Грот, – сумели удержаться на практической почве, если б они ограничили свою задачу разъяснением некоторых спорных вопросов и решением: которое из двух или трех уже употребительных начертаний более рационально, то, может быть, результат был бы другой, и публика сказала бы совещавшимся лицам спасибо. Но в данных условиях орфографические собрания 1862 г. остались только любопытным и поучительным эпизодом в истории попыток перестроить наш алфавит и наше правописание на новых основаниях»⁶.

Руководством к правописанию акад. Грота вызван проект упрощения русской орфографии покойного московского педагога В. П. Шереметевского: «К вопросу о «единообразии» в орфографии по поводу академического руководства: «Русское правописание», М. 1891». Проект этот очень несложный и скромный. 1) После шипящих ж, ч, ш, щ и свистящей ц писать во всех случаях (под ударением) о: ещо, жосткий, шолк, течошь, решон и т. п. 2) Приставки воз, из, низ, раз писать всегда этимологически, т. е. возкресенье, изход, изчезать, возшествие и т. д. 3) Слово мир писать во всех случаях через и. 4) В именит. пад. множ. ч. прилагательн. окончание iя для всех родов. 5) В дат. и предложн. пад. окончание ѣ во всех случаях: к Софiѣ, о генiѣ, о Василiѣ, в недоуменьѣ, о воскресеньѣ. 6) В заимствованных словах всегда писать по общему правилу е, т. е. и в словах: Алексей, Еремей, Елисей, Матвей, Сергей, индеец. 7) Упростить правила о слитном и раздельном написании слов: писать «слитно, когда та или другая часть известного сочетания отдельно не употребляется», т. е. например, сей час, в верху, на удалую и т. п., но: вдоль, вскользь, наружу. Своего рода эпоху в истории нашего вопроса составил Доклад Московского Педагогического Общества («Вопросы воспитания и обучения». И. М. 1901), вызванный публичной лекцией проф. Р. Ф. Брандта «О лженаучности русского правописания» (в «Филологич. Зап.» за 1901 г., № 1–2).

По мысли Доклада, упрощение нашего правописания должно выразиться: 1) в устранении из состава азбуки букв, которым нет соответствия в звуках современного языка, и 2) в устранении произвольных правил, введенных в наше правописание без достаточных оснований. Предполагаемые упрощения сводятся к следующему. Исключаются из состава азбуки лишние буквы: ѣ, ъ , ѵ, i, ѳ. Вводятся некоторые новые орфографические правила: а) В области фонетики: 1) ь пишется только в тех случаях, когда от опущения его получается искажение слова, напр.: гнать, нянька, весьма, крестьянин. Поэтому ь должен быть опущен в окончании неопр. н. ться, т. е. следует писать: гнатся; ь является излишним и на конце слов после шипящих ч и щ: ноч, мощ, леч. С устранением ера, ь употребляется всегда внутри слов в разделительном значении (обьем, сьесть). 2) После ж и ш пишется не и, а ы: жыр, жыть, шыла, сушыть. Вместе с тем является неуместным употребление еря после ж и ш в конце слов, напр.: рож, тиш. 3) После ц допущенное во многих случаях ы проводится повсюду: не только цыган, цыновка и т. п., но и цыкорий, цытадель, цытата, станцыя, лекцыя. 4) После шипящих и ц ударяемое о постоянно изображается и на письме: жорнов, шол, течот, прельщон и т. п. 5) Приставки воз, из, низ и раз, подобно без, чрез (через) и другим префиксам, никогда не меняют з и с. б) В области морфологии. 1) В род. пад. ед. ч. мж. и ср. рода прилагательных, местоимений, причастий и числительн. порядковых пишется ово и ево: злово, доброво, синево, тово, ево и пр. 2) В именит, и вин. п. множ. ч. прилагательн. и друг. частей речи того же склонения всегда пишется ыи, ии. 3) Форма её употребляется не только в качестве вин. пад., но и в качестве род. падежа. 4) Устраняется произвольное различение по родам равноправных форм они, одни и онѣ, однѣ и вводится исключительное употребление форм они и одни. 5) В предл. пад. ед. ч. слов на iй, iя, iе (Василiй, линiя, зданiе) и в дат. ед. слов на iя допускается по общему правилу е (ѣ).

Правила переноса слов не могут иметь никакой научной обязательности. Рекомендуется, однако, переносить слова по слогам с соблюдением лишь двух правил:

1)согласная причисляется к следующей гласной;

2)при стечении нескольких согласных возможно или все отнести к последующей гласной, или некоторые оставить при предыдущей гласной.

Проект Московск. Педагогич. Общества сочувственно был встречен Педагогическ, Обществом при Казанском Университете⁷, Историко-филол. Обществом при Новорос. Унив., Педагогическим отделением Русского литературного кружка в Риге, Педагогическ. отделением Петербургского Неофилологического общества, IV-ой секцией III-го Съезда русск. деятелей по техническому и профессиональному образованию, Съездом преподавателей русск. языка в военно-учебных заведениях России и многими отдельными лицами. Казанское Педагогическое Общество, высказываясь за необходимость «упорядочить правописание так, чтобы оно явилось наименее затруднительным на первых же порах изучения грамоты и наиболее соответствующим данным истории нашего языка», – обратилось в Отделение русск. яз. и слов. Имп. Акад. Наук с просьбой высказаться по следующим вопросам: 1) Признает ли Академия Наук правописание, рекомендованное академиком Я. К. Гротом, своим? 2) Признает ли Академия Наук это правописание научным? 3) Не усматривает ли сама Академия в этом правописании внутренних противоречий и притом такого рода, что они наводят на мысль о необходимости его систематизации в том или другом смысле? С аналогичной просьбой обратилось в Отделение и Главное Управление военно-учебных заведений: 1) Не отказать уведомить, признает ли Академия руководство акад. Я. К. Грота своим официальным изданием, обязательным для школ всех ведомств, и 2) поставить на обсуждение вопрос об упрощении русского правописания в тех пределах, какие сама Академия признает целесообразными. В ответ на предложенные вопросы, II-ое Отделение высказалось, что оно «признавая достоинства за трудом покойного академика Я. К. Грота «Русское Правописание», не может, однако, считать бесспорными, не подлежащими критике представленные здесь решения различных вопросов русского правописания и потому не находит достаточного основания требовать, чтобы в изданиях Отделения строго применялось правописание академика Грота». «Критическое отношение к правилам русского правописания, рекомендованным акад. Гротом, не затрагивает интересов Академии Наук, и Отделение русского яз. и слов., в настоящем своем составе, не могло бы представить принципиальные возражения против мысли о желательности заменить правописание акад. Грота другим, более простым и более систематичным». Вместе с тем, принимая во внимание, что упрощение принятого ныне русского правописания должно основываться не на одних только научных данных, а также и на всестороннем обсуждении затрагиваемых при этом интересов школы и народного просвещения, Отделение русск. яз. и слов. постановило привлечь к решению назревшего вопроса об упрощении русского правописания – представителей школы, науки, литературы и повременной печати. Вследствие этого при Втором Отделении образовалась Комиссия по вопросу о русск. правописании, в которую вошли, кроме представителей Академии Наук, также и представители ведомств, имеющих учебные заведения, представители педагогических обществ, преподаватели высших, средних, городских и начальных учебных заведений, литераторы и редакторы некоторых журналов и газет. Председательство в Комиссии принял на себя Августейший Президент Академии Наук⁸. Но прежде чем переходить к деятельности этой Комиссии, остановимся еще на проектах орфографической реформы, предложенных проф. Брандтом ⁹, акад. Коршом и акад. Соболевским.

Проф. Брандт – давний и ярый поборник реформы – является сторонником исключительно фонетической системы правописания: следует писать так, как говорят, потому что мы пишем вместо того, чтобы говорить. В фонетическом правописании каждому звуку языка должна соответствовать одна определенная буква: поэтому из нашей азбуки должны быть исключены ѳ, ѵ, i, ъ, ѣ. С другой стороны, для последовательного проведения фонетического принципа, придется сделать некоторые дополнения в теперешней азбуке, напр., ввести особую букву для своеобразного согласного звука, среднего между г и х, произносимого в словах «Господь», «благо» и некоторых других. После шипящих ж, ч, ш, щ нужно писать только о; вместо жи, ши – жы, шы, а также цы; вместо кто – хто, вместо что – што. Во множеств. числе прилагательн. всех трех родов – одно окончание: ыи(iи). Прописные буквы могут быть вовсе не употребляемы: разумное оправдание имеет только большая буква после точки. При переносе допускается всякое разделение слова: не стоит только переносить одну букву, так как ее можно уместить, если умещается переносная черточка.

Акад. Корш¹⁰ также признает «законность попыток к созданию новой орфографической системы, значительно упрощенной»: правописание «тем легче, чем меньше в нем условного». По его проекту, буквы ѵ, ѳ, i, ъ исключаются из азбуки, а употребление ь ограничивается (после шипящих пропускается: полноч, глуш); вместо жи, ши, ци пишется жы, шы, цы, прилагательн. муж. р. в имен. п. ед. ч. оканчиваются на ой, ей; в родит. п. местоимений и прилагательн. окончание ово, ево (тово, сево, доброво); в именит, множ. им. прилагат. ыя без различия рода; вместо ея пишется её; 3 л. мн. ч. глаголов оканчивается на ут, ют (служут, ходют). Что касается ѣ, то акад. Корш предлагает сохранить ее, но употреблять не по традиции, а для обозначения существующего в современном русском языке широкого звука е, писать ѣ на месте звука е перед твердой согласной и в конце слов под ударением: таким образом в словах вѣра, мѣл, лѣс, надежда, кресло, жене, сестре и т. п. пишется ѣ, а в мель, вѣрю, цѣль, земецъ, королевичъ и т. п. – е. Вводятся Коршем в нашу азбуку и две латинских буквы: h и j: первая для таких слов, как «благо», «тогда», а вторая (в соединении с а и у) – на место я и ю. «Как же определить начало, на котором должно быть перестроено русское правописание? Это начало можно, конечно, назвать фонетическим, но во избежание недоразумений безопаснее признать его откровенно этимологическим, с тою лишь разницей от основы нынешнего правописания, что в новом этимологический образец ограничен и придвинут лет на 500 к нашему времени.

Акад. Соболевский¹¹ не видит надобности в коренном преобразовании русской орфографии и не ожидает в нашем образованном обществе поддержки для значительных орфографических новшеств. «Мы решаемся говорить лишь об упрощении, об изменении того, что устарело или придумано неудачно для всего русского языка».

Прежде всего, можно вполне изгнать из употребления букву ъ и уменьшить пользование буквою ь (напр. писать: рож, ноч, сплош, вещ), излишнею является также буква ѳ, существующая исключительно для слов греческого происхождения. Вместо групп жд, жж, зж, произносимых во всем русском языке одинаково, можно употреблять только одну – жж·, дожжа вм. дождя, ѣжжу вм. ѣзжу. Далее, как легко упростить пользование формами имен. и вин. пад. множ. числа имен прилагательн.: мы можем писать формы в роде добрые везде, где нужны формы имен. и вин. множ. ч., не справляясь о роде, а формы в роды добрыя изъять из употребления. Что же касается буквы ѣ, то изгнание ее пока представляется (акад. Соболевскому) преждевременным: литература по русской орфографии до сих пор еще не владеет данными о значении этой буквы для чтения и письма у наших северян и южан¹².

Следует упомянуть еще о совершенно забытом «опыте упрощенья русского правописания» проф. Л. Ф. Воеводского (Од. 1898).

«Руководство» акад. Грота, – читаем в предисловии, – служащее основаньем общепринятого правописанья, страдает столь крупными и очевидными недостатками, что нет необходимости указывать на них особо. Наглядным доказательством непригодности изложенных в нем правил служит уже то обстоятельство, что сам автор, не смотря на то, что его правила правописанья занимают 120 страниц, счел однако нужным в конце книги прибавить для справок еще и обширные списки слов, занимающие 40 стран. в два столбца. Совокупность разнообразных правил «Руководства» я старался в настоящем «Опыте» заменить системою, построенною на основных принципах установившегося правописанья, устранив по возможности все случайные уклонения. В числе отступлений от общепринятого правописания, оказавшихся необходимыми ради последовательности системы, важнейшим является устраненье буквы ѣ, для которой в «Руководстве» Грота потребовалось целых 10 страниц правил и приложенье списка 180 «первообразных» слов. Другие допущенные мною отступления незначительны, и менее существенны»...

Возвратимся к деятельности комиссии по вопросу о русском правопис. при Академии Наук. Основы предполагаемой реформы намечены акад. Фортунатовым в его вступительной речи: здесь он изложил перед собранием тот взгляд на реформу русского правописания, в котором он сходится с некоторыми из своих товарищей по Отделению, присутствовавшими в заседании Комиссии (12 апр. 1904 г.). «Мы считаем желательным освободить русское правописание от всех тех орфографических правил, которые не основываются на фактах, существующих в языке, и не могут быть оправдываемы также и как применение исторического, или этимологического принципа орфографии в тех пределах, какие указываются практическою целью правописания. Сюда принадлежат, во-первых, все те требования орфографии, которые не имеют основания не только в фактах современного языка, но также и в языке древнерусском, а среди этих орфографических правил существует ряд таких, устранение которых не касалось бы исключения из азбуки каких-либо букв. Таково, напр., требование различать в письме окончания – е и я в именит. и винительн. пад. множ. ч. имен прилагательн. по различиям в роде имен существ, напр., в добрые и добрыя, между тем как в самом языке нет и никогда не было соответственного различия; или напр., различие, делаемое в письме между они, одни и онѣ, однѣ, также не находит никакой опоры в самом языке. Затем к орфографическим правилам, не основывающимся на фактах русского языка, нового и древнего, принадлежат требования относительно употребления буквы ѳ и двух букв вместо одной для звука «i»; с устранением этих излишних орфографических правил должны быть исключены из алфавита буква ѳ и один из двух знаков для звука «i»... К излишним орфографическим правилам принадлежат также и требования писать те буквы, которые некогда отличались по произношению от других наших букв, но в настоящее время не сохраняют уже этого значения; такова буква ъ, не выражающая теперь никакого звука, и буква ѣ, совпавшая по ее звуковому значению для великорусского языка с другими буквами, именно с буквой е по отношению к русскому литературному языку. Поэтому буквы ъ и ѣ должны бы быть исключены из азбуки... Но вместе с тем, однако, мы признаем желательным, чтобы в школе, именно в средней школе, учащиеся получали сведения и о букве ѣ, и о букве ъ, притом не только в тех случаях, где она пишется теперь, равно как и о букве ь не в одном только ее значении мягкого знака, – а эти сведения учащиеся должны приобретать, знакомясь с историей звуковой стороны русского языка: в теоретическое изучение грамматики родного языка в средней школе необходимо должен входить, по нашему мнению, исторический элемент. Таким образом, мы думаем, что в школьном преподавании место для буквы ѣ в курсе русской грамматики, а не в теории и практике правописания. Упрощение принятого ныне правописания мы считаем желательным, кроме того, также и по отношению к некоторым из тех орфографических правил, которые по самому существу их не касаются передачи на письме звуков слов; таковы, напр., слишком сложные и в значительной степени произвольные правила современной орфографии относительно переноса слов из одной строки в другую... Правописание основывается, конечно, не только на произношении, но также и на происхождении звуковой стороны слов; однако, применение исторического, или этимологического принципа имеет пределы, указываемые практическою целью правописания»¹³...

После довольно продолжительного обмена мыслей относительно реформы русского правописания, председателем Комиссии был поставлен вопрос о том, находит ли Комиссия желательным упрощение принятого ныне русского правописания: этот вопрос единогласно решен был в утвердительном смысле. Затем члены Комиссии на особых записках дали свои ответы по вопросам, касающимся исключения из алфавита некоторых букв, причем высказались: 1) за упрощение правописания с исключением некоторых букв алфавита – 42, а за упрощение без исключения каких-либо букв – 8; 2) за исключение буквы ѳ – 47, за сохранение – 3; 3) за исключение буквы ъ –36, за сохранение – 14; 4) за исключение одной из букв: и или i – 39, за сохранение обеих – 11; 5) за исключение буквы ѣ – 34, за сохранение – 15 (и один голос не был подан).

Для детальной разработки тех вопросов по упрощению русского правописания, которые не связаны с исключением из алфавита каких-либо букв, Комиссия избрала из своего состава особую подкомиссию.

Насколько мне известно, орфографическая подкомиссия уже закончила свою деятельность, но работы ее еще не рассматривались в Комиссии. Из Предварительного сообщения орфографическ. подкомиссии (СПБ. 1904) видно, что особенное внимание обращено на этимологическую сторону русской речи в письменном ее выражении, и в этом отношении сделано уже немало разных нововведений, основывающихся именно на этимологическом (историческом) начале. Так, начертание слов расти, расту, растущее изменено в рости, росту, ростущее, т. е. восстановлен звук о вм. а; в родит. пад. ед. ч. прилагат. муж. и сред. рода предположено писать только ого после согласных твердых по происхождению (слепого, доброго, сильного) и его после отвердевших ж, ш, ц и мягких ч, щ в слогах неударяемых (свежего, лучшего, прочего, вещего, куцего); в имен. вин. пад. ед. ч. имен прилагательн. муж. р. одно окончание ой как под ударением, так и в неударяемом слоге: худой, слепой, доброй, сильной, строгой, новенькой, после смягченных же согласн. теперешнее окончание iй заменяется ей: зимней, прежней, синей, лисей; в имен.-вин. пад. мн. ч. им. прилагат. окончание – ые, iе, для всех родов: добрые люди, тесные улицы, доблестные войска, глубокие моря; написания они, одни для имен. и вин. пад. предположено ввести также для всех трех родов; исключено из теории правописания правило, требующее писать ея в род. пад. ед. ч.: такая форма никогда не существовала в русск. яз., получившем в род. п. форму ѣ с позднейшим ее изменением в ее. При переносе простых, несложных слов предположено ограничить свободу лишь следующим правилом: согласная (одна или последняя в группе согласных), являющаяся непосредственно перед согласной, а в начале слов также и вся группа согласных перед гласной не должны быть отделяемы от этой гласной. При переносе сложных слов предположено иметь в виду этимологический их состав, причем, однако часть сложного слова, переносимая в следующую строку, должна составлять слог.

Что касается звуковой стороны русской речи по отношению к выражению ее в письме, то Подкомиссия решила по возможности не касаться ее, имея в виду частью опасения слишком больших затруднений при переходе от существующего ныне правописания к новому, частью же разнообразие в произношении некоторых звуков в отдельных говорах, отражающееся и в литературном наречии: предположено лишь звук «о» под ударением после ч, щ, ж, ш, ц передавать через о (крючок, пчолка, чорный, мешок, лицо, шопот, лжот, ещо).

Из двух начертаний для звука «i» Подкомиссия признала подлежащим исключению начертание «i», – между прочим, потому, что i встречается гораздо реже, чем и и в письме представляет больше затруднений, чем и, в виду необходимости отрывать руку для постановки точки.

Наконец, сохраняя вообще для ь значение 1) знака мягкости и 2) знака отделительного (шью, обьявлять), Подкомиссия нашла излишним писать эту букву в конце слов за ж, и щ, напр., в имен.-вин. пад. ед. ч. слов женского рода (рож, плеш), во 2 л. ед. ч. наст. и будущ. вр. (ходиш, даш), в окончании наречий и союзов (лиш, сплош, настёж).

Предполагаемая реформа русского правописания преследует исключительно педагогические цели. «Высказываясь решительно за упрощение принятого ныне русского правописания, – говорит акад. Фортунатов, – мы имеем в виду при этом, прежде всего интересы школы. Можно было бы мириться в большей или меньшей степени с неудобствами нашего правописания, если б дело шло только об интересах практики; можно было бы останавливаться перед решительными шагами в борьбе с традицией и предлагать лишь незначительные поправки в орфографических требованиях даже и при сознании экономической невыгоды современного правописания для печати, а, следовательно, и для распространения в обществе печатных произведений; но нельзя не признать в высшей степени желательною существенную реформу нашего правописания в виду того вреда, какой приносят школе действующие ныне орфографические требования. Школа, и низшая и средняя, подавлена этими требованиями, препятствующими правильной постановке дела преподавания, и прежде всего, страдает вследствие этого преподавание русского языка. Тот, кто желает школе более успешного изучения в ней русского слова и произведений этого слова, не может не желать, чтобы буквам было отведено в школьном преподавании далеко не первое место»¹⁴.

«Не подлежит ни малейшему сомнению, что усвоение грамотного русского письма есть огромный труд для учащихся, что на это дело тратится значительный запас умственных сил учащихся и учащих. Положение последних тем печальнее, что они по чистой совести не могут признать своих занятий безусловно полезными и необходимыми; они не имеют утешения в сознании, что их работа, хоть и тяжела, но дает положительные и ценные результаты. В самом деле, кто из более или менее мыслящих учителей, проделывая бесконечные упражнения на букву ѣ в корнях, суффиксах и флексиях, на окончания имен прилагательных ые, ыя и т. п., не испытывал горького чувства досады, что он не может привести серьезного, научного довода, который оправдал бы в его собственных глазах и в глазах учеников целесообразность их занятий, что он, наоборот, то и дело должен отвечать молчанием, на законный вопрос учащихся «почему» и сознаваться в условности и даже ложности тех правил орфографии, которым он обучает. Положение – ненормальное и поистине драматическое. Грамотность – это какой-то Молох, в жертву которому мы безжалостно приносим и интересы общего образования, и судьбу учащихся. Буква в своей священной неприкосновенности царит в нашей школе, налагая тяжелую дань на все население и задерживая стремление к живому знанию. Было бы величайшим благодеянием не только для школы, но, без преувеличения можно сказать, и для всей страны, если бы оказалось возможным устранить эти путы, тормозящие свободное развитие школы»¹⁵. «Нынешнее правописание, – плачется один сельский учитель в письме на имя Августейшего Председателя Комиссии по вопросу о русск. правопис., – тормозит народное просвещение, как тормозило крепостное право развитие России. Всякий знающий, что делается в русской школе, если только он не высушенный формалист, не имеющий собственных детей, если только он не забыл, во что ему самому обошлось приобретение навыков правописания, – всякий такой человек скажет, что и самые большие жертвы окупятся достигнутым благом... Статистика по грамотности ставит Русь почти в конце государств Европы, а неотложные другие нужды не дают возможности догнать эти государства численностью школ. И эти даже немногочисленные существующие школы: церковные, министерские и др., уделив небольшую часть времени на Закон Божий, частичку малую на арифметику и чтение, остальное все отдают правописанию. Напрасно некоторые предлагают не относиться строго к ошибкам в правописании в народных школах. Нельзя создать два правописания – для народа и интеллигенции. Учитель волей-неволей стремится к идеалу, т. е. к правописанию «по Гроту». И льются, льются детские слезы, тяжко вздыхают родители детей средне-учебных заведений, а тех знаний, которые нужны отечеству и церкви, мало. А как, сравнительно много, их можно было бы дать народу, даже и при наличных средствах, если бы облегчить обучение правописанию»¹⁶.

«Наука... Умопомрачение, а не наука... – философствует тюремный смотритель Яшкин в рассказе Чехова «Мыслитель». Для форсу выдумали... пыль в глаза пущать... Например, ни в одном иностранном языке нет этого ять, а в России есть... Для чего он, спрашивается? Напиши ты хлеб с ятем или без ятя, нешто не все равно?..»

«Да и секли же меня за этот ять! – продолжает Яшкин. – Помню это, вызывает меня раз учитель к черной доске и диктует: «Лекарь уехал в город». Я взял и написал лѣкарь с е. Выпорол. Через неделю опять к доске, опять пиши: «Лекарь уехал в город». Пишу на этот раз с ятем. Опять пороть. За что же, Иван Фомич? Помилуйте, сами же вы говорили, что тут ять нужно! «Тогда, говорит, я заблуждался, прочитав же вчера сочинение некоего академика о ять в слове лѣкарь, соглашаюсь с академией наук. Порю же я тебя по долгу присяги»... Ну, и порол. Да и у моего Васютки всегда ухо вспухши от этого ять... Будь я министром, запретил бы я вашему брату ятем людей морочить».

Жалобы на трудность теперешней русской орфографии и на нашу общую грамматическую слабость слышатся отовсюду и постоянно. Кому из нас не приходилось встречать вполне интеллигентных людей, с успехом прошедших среднюю школу, которые пишут: сдесь, крайнѣ, вообщѣ, угнѣтаетъ, имѣнно, ничемъ, бѣсѣдка, скамейка и т. п. По словам одного из членов орфографической Комиссии проф. Котляревского, есть и высшие школы, которые от предлагаемого упрощения правописания могут выиграть. В качестве лектора русск. яз. в Акад. Генеральн. Штаба, г. Котляревскому приходится ежегодно на вступительных экзаменах, и даже на переходных, не пропускать значительное количество офицеров только потому, что с буквой ѣ они в ссоре. Не думаю, – продолжает он, – чтобы это было правильно, так как нередки случаи, когда очень способные офицеры, в своей области знания даже знаменитые, обнаруживали большую храбрость в расправе с русской орфографией. Я думаю, что упрощение орфографии может помочь многим офицерам свободнее развивать те качества и способности, которые от них преимущественно требуются ¹⁷.

Сваливать всю вину на «ленивых учеников и плохих преподавателей», – как делает акад. Соболевский, – по меньшей мере, несправедливо...

В последнем своем фазисе, академическом, проект упрощения русского правописания представляет наиболее скромный и целесообразный компромисс фонетического и исторического (или этимологического) принципов: здесь нет ни тех крайностей, ни той искусственности, с какими неизбежно придется считаться при исключительно фонетическом письме, напр., у Брандта: «Ѣтат прафѣсар уже не чiтаит лѣкцый», «Очи jeйo чернейа ночи», «Иа пjy очiнь жыткой чай», «Сjѣст начньотца ф пьать чесоф»; или у Корша: «Блаhодать hоспода Боhа», «Очи jejo чернеjо ночи», «Иа njy очень жыдкой чай» и т. п.¹⁸

Наиболее крупным и чувствительным новшеством в проектируемом упрощенном правописании является исключение из алфавита тех букв, которые не выражают теперь никакого звука: это ъ и ѣ. Что касается ъ, то уже в памятниках XI в. (Остромир. Еванг., Сборники Святослава и др.) наряду с вполне правильным (т. е. старо или церковнослав.) употреблением его (напр., мъне, оузьрѣ, дѣва, съны и др.) встречаем очень нередкие пропуски (двѣ, впадъ, мнѣ, книги) и, хотя изредка, замену чистым звуком о (богомъ, гласомъ, кото, золоба); с течением времени глухие звуки ъ и ь в конце слов исчезли, можно сказать, во всех случаях, а в средине – там, где были без ударения, и где стечение согласных не требовало сохранения их¹⁹. «Пагубнее всех и всего, – писал еще Сенковский, – этот тунеядъ ъ, эта пиявка, высасывающая лучшую кровь русского языка, этот злокачественный нарост – род грамматического рака на хвосте русских слов: он пожирает более 8% времени и бумаги, стоит России ежегодно более 4.000.000 рублей, а какую приносит ей выгоду или честь?»²⁰. «Отбросив ъ в конце слов, – соглашается Грот,– мы бы освободили и себя от лишнего труда, и самое письмо от обременения бесполезными знаками. Кто не допускает в письме сокращений для скорости? Как же не хотеть допустить такого, которое не только не затемняет смысла, но и вообще не влечет за собою ни малейшего неудобства, потому что речь идет не о представителе звука, а о мертвой букве, лишенной звукового значения. Прибавлю, что А. X. Востоков и И. И. Срезневский, которым я сообщал эти замечания, вполне согласны со мною во взгляде на излишество буквы в конце слов»²¹. Даже М. Н. Катков высказывался, что «дело (упрощения правописания) следует начать с отмены ера, в конце слов, но мы полагаем, добавляет он, что для этого нужно согласие, по крайней мере, нескольких из наиболее распространенных наших журналов. Мы заранее заявляем готовность присоединиться к договору». Исключение из алфавита не бесполезно и по экономическим соображениям. По расчёту того же Каткова, «сбережение составило бы приблизительно 8% на наборе, печати и бумаге. Издание, тратящее на эти предметы 100.000 р., платит за букву ъ приблизительно 8.000 р.²²

Букву ѣ предположено исключить в виду того, что она по звуковому своему значению в московском и литературном произношении совпадает с буквой е. Смешиваются эти буквы уже в древнейших памятниках нашей письменности, что объясняется или диалектическим совпадением обоих звуков в одном, или смешением их в церковнославянском произношении, обычном на Руси. «Как бы ни произносилось ѣ в древности, – замечает Грот, – в нынешнем русском языке оно не более как письменный знак, имеющий целью только отличать известные корни языка и грамматические окончания. Другими словами: живой язык не знает ѣ: им занимаются только правописание и грамматика»²³. С этим согласий многие выдающиеся филологи: Востоков²⁴, Павский²⁵, Бетлинг²⁶, В. И. Григорович²⁷, Потебня²⁸, Колосов²⁹, Даль³⁰ и друг.³¹ Акад. Соболевский, которому изгнание буквы ѣ представляется пока «преждевременным», – оговаривается, что «литература по русской орфографии до сих пор еще не владеет данными о значении буквы ѣ для чтения и письма у наших северян и южан»... Следует, наконец, иметь в виду и то, что обычное правописание в целом ряде случаев допускает е на месте этимологического (и при том засвидетельствованного памятниками) ѣ – и в общем числе случаев, где буква е заменила в современном правописании ѣ, не менее числа случаев, где ѣ пишется согласно этимологии. Напр., блескъ, ведро, ночлегъ, негдѣ, некогда, некому, песокъ, семья, вообще, влеку, вредъ, время, предъ, пре-(приставка), прежде, среда, треба, требовать, чрез и друг.

Возражений против предполагаемой реформы нашего правописания довольно много. Одни боятся смуты, которая может «породить раскол или, по крайней мере, усилить старый, разъединить отцов и детей, расшатать устои народного единства», – «сыграть в руку врагам своего народа и государства»; других страшит «временный сумбур и понижение грамотности в школе, степень и продолжительность которого будет зависеть от настойчивости реформаторов; третьи ссылаются на невозможность отрешиться от усвоенных привычек. При этом оспаривается самое право производить в школе эксперименты подобного рода, указывают на судьбу орфографической реформы во Франции, Германии, Англии и напоминают, что «русское правописание проще и усваивается народом легче, чем правописание остальных великих государств Европы». «Нельзя не настаивать, – пишет проф. Будилович, – в деле орфографической реформы на крайней осторожности и здравом консерватизме. Иначе, легко сбиться на путь декадентства, как раз противоположного тому, что разумеется под стилем академическим. Вступив же раз на путь декадентский, дело окончилось бы не то, что «освобождением» учеников от трудностей правописания, а скорее освобождением их от производительного труда, и вместе с тем «освобождением» ученых от истории, публики от вкуса, а всего народа – от верности традиционным основам его образованности»³². «Русское правописание, – добавляет проф. Томсон, – является составной частью культурной истории народа, нужды нет, что оно в основе заимствовано. Большинство культурных достояний народов первоначально заимствовано или приобретено, по крайней мере, под влиянием других народов. Многовековая история сроднила русский язык с его правописанием. Такими вещами не жертвуют по первому требованию школы, особенно когда еще вопрос, виновата ли орфография в малограмотности учащихся, или сама школа... Не было случая, чтобы народ в течение своей культурной жизни изменил разом существенно свою орфографию, после окончательной нормировки ее. Даже при таких общественных пертурбациях, как французская революция, орфография сохранилась в неприкосновенности...»³³. «Для всех грамотных людей правописание есть такое же культурное общенародное приобретение, как словесный язык, отличающееся, конечно, от последнего своими особенностями. Это второй общенародный русский язык, находящийся в известной зависимости от первого, устного языка. Этот зрительный язык имеет и свои громадные преимущества перед слуховым языком: он преодолевает пространство и время... Исключаемые буквы «ѣ», «i», «ъ» не совсем лишние, а играют более или менее существенную роль в правописании. Исключение их было бы не улучшением, а ухудшением правописания, как средства мысленного сообщения между грамотными. Исключение их посягает на внутреннюю жизнь каждого грамотного русского человека...»³⁴.

«Не может подлежать никакому сомнению, – говорил в свое время Августейший Председатель Комиссии по вопросу о русском правописании, – что культурные и национальные задачи одинаково дороги каждому из нас»³⁵, – и если сторонники реформы не боятся поколебать «традиционные основы» нашей образованности и посягнуть «на внутреннюю жизнь каждого грамотного русского человека», то лишь потому, что все подобные страхи, по меньшей мере, напрасны... Предполагаемая реформа вовсе не принадлежит к тем новшествам, которые грозят «здравому консерватизму жизни русского языка и мощному размаху нашей литературы, по ее исконной исторической орбите», или могут «задержать маховое колесо русской письменности, чтобы дать ей другое, упростительное направление» (Будилович); еще более смешно бояться «ниспадения в варварство, отречения от прогресса»³⁶. Реформировать правописание, как одно из внешних средств передачи живой речи, не значит еще посягать на язык: «письмо – вещь условная. Слово, напротив, есть необходимое, на глубоких законах основанное явление», скажем словами Конст. Аксакова. Да и «вековой характер» нашего традиционного правописания еще довольно проблематичен, и говорить о нем следует с большими оговорками. Такой авторитетный знаток истории русского языка, как акад. Шахматов, «глубоко убежден в том, что комиссия по вопросу о русском правописании предложит такие новшества, в которых люди знающие, действительно знакомые с непрерывной нитью, соединяющею нашу письменность с первыми начатками ее на Руси, усмотрят возвращение к старине»³⁷.

Наиболее серьезным возражением против реформы, заслуживающим всякого внимания, является указание на те трудности, с которыми придется неизбежно считаться старшему поколению, тем, кто уже одолел все орфографические мытарства. «Ведь правописание, – справедливо замечает проф. Томсон, – существует не только на бумаге, но и в нервах зрительных, рукодвигательных письма, отчасти акустических, а также в рукодвигательных мускулах каждого грамотного русского человека». «Буква ѣ, напр., существует не только на бумаге, но, так сказать, в нервных путях и мускулах руки. Ее можно изгнать на бумаге, но не в нас самих. При беглом чтении мы видели бы многие годы, если не всегда, напр., ѣ в написании мелъ, человекъ, и писали бы часто мѣлъ». «Начертание мѣлъ, – рос– и пр. настолько тесно связано (у меня) с представлением этого вещества, что если бы это начертание заменилось в русском правописании посредством мел – рас–, то (для меня) и самый мел при чтении и письме (а может быть отчасти и в других случаях) являлся бы не тем прежним мелом, а каким-то ненастоящим, с серым (не белым) цветом, которым настоящим образом на доске и писать-то нельзя и пр. Полагаю, что в большей или меньшей степени это разделяется и другими, хотя не в одинаковом виде»³⁸. На подобной точке зрения стоит и гр. Л. Толстой, имевший разговор на данную тему с сотрудником «Руси» г. Зенгером³⁹. «Говорят, гимназистам будет легче. Да, может быть, но за то нам будет труднее; да и им будет легче только писать, а читать они будут дольше, чем мы читаем... Ведь мы только пишем по буквам, читаем же вовсе не по буквам, а по общему виду слов. Мы берем слово сразу нашим взглядом, не разбивая его на слоги; и потому для всякого читающего каждое слово, обладая своеобразным написанием, имеет свою особую физиономию, которую ей создают именно эти «ѣ» и «э». И благодаря этой физиономии, я узнаю это слово, даже не вникая в него, как узнаю знакомое лицо среди сотни других, менее знакомых; и потому я такое слово воспринимаю легче других... Вот, я очень бегло читаю, так что вижу всегда несколько вперед; и если, напр., я впереди вижу «ѣ» в слове «тѣнь», то я уже знаю, что это именно «тѣнь», а не «темя» или что-либо другое; и, зная, что это «тѣнь», я уже предугадываю всю фразу, и мне это облегчает процесс чтения... Одним словом, благодаря таким «личным» признакам, которыми одарены слова при современном правописании, я получаю возможность читать быстро. Если же написание станет однообразным, т. е. каждое слово лишится своих личных признаков, то узнавать мне его будет труднее и, конечно, читать я буду медленнее... Привыкнуть к этому, действительно, можно и не трудно, но что процесс чтения от этого сделается медленнее, так это тоже очевидно... А это было бы очень печально».

Конечно, реформированное правописание представит немало затруднений для тех, кто хорошо свыкся с теперешней орфографией; – несомненно, и то, что в печати произойдет некоторый сумбур, своего рода смута, – но ведь реформа, как мы уже говорили, имеет в виду, прежде всего и после всего – интересы школы, рассчитана на подрастающие поколения, для которых она бесспорное благодеяние. «Возникнет смута, – пишет сельский учитель, – но она будет только временная: год, два, десять, двадцать лет, но ведь России не двадцать лет существовать...»⁴⁰.

«Мы, собранные здесь, – поясняет другой сторонник реформы, – как и вообще все русские интеллигенты, допустив перемену правописания, принесем некоторую жертву. Нам самим из предлагаемых упрощений могут пригодиться лишь весьма немногие... Но совсем не то для тех миллионов детей (отчасти и взрослых), которые вновь приступают к грамоте. Для них упрощенное письмо, раз его узаконят, не будет позорною полуграмотностью, а вместе с тем будет служить столь же удобным средством письменного общения, как наше теперешнее⁴¹. А сколько времени мы сбережем при упрощенном правописании с тем, чтобы обратить его на изучение чего-нибудь другого, истинно полезного» (Брандт)⁴². Важно, что голоса в защиту нынешнего правописания и против его непреодолимых трудностей принадлежат не тем, кто имел непосредственное дело со школою и школьниками.

Наконец, что касается ссылок со стороны «охранителей» на англичан и французов, которым «под силу их орфографии»⁴³, – то еще Хабаров очень остроумно заметил, что «тем лучше для нас русских, если наша азбука и способ правильно выражать буквами свои мысли – прост, понятен и ясен! Это не порок; а достоинство, которым смело можем гордиться перед ученою Европою!»