Усердие в духовной жизни⁸²

Старец всегда подчеркивал, что все, что мы делаем, имеет цену только тогда, когда совершается с усердием. Он всегда убеждал нас подвизаться с ревностью, не преследуя никаких корыстных целей. Также он желал, чтобы наша вера во Христа основывалась на усердии. Вот характерные для него слова:

«Тот, кто ищет чудес, чтобы поверить в Бога и полюбить Его, не имеет благородства. Бог, если захочет, может за несколько секунд одним сверхъестественным чудом, видимым для всего мира, сделать всех верующими. Но Он не делает этого, потому что таким образом свободная воля человека претерпит насилие и человек поверит в Бога не от усердия и благодарности Его величайшей благости, a по причине Его сверхъестественной силы.

Пред Богом имеет цену вот что: когда человек возлюбит Его только потому, что Он благ. Наш Христос по любви к нам стал Человеком, был осмеян, оплеван, бичеван, обнажен и распят, пролив Свою кровь. Всем этим Он с очевидностью показывает каждому из нас, что Он действительно есть Любовь. И поскольку Бог есть Любовь (1Ин. 4:8), то только этим мы должны быть побуждаемы к любви к Нему и вере, что Он Бог наш, ибо Он благ, кроме Heгo «другого не знаем». Если человек, видя эту столь великую жертву Христа ради нас и Его любовь, не верит, что Он есть Бог наш, но для веры требует чудес, то такой человек никогда не будет по-настоящему ни любить, ни верить».

Старец рассказал мне об одном событии его детства.

«Когда я был маленьким и душа моя еще не имела греховной накипи, я очень любил Христа и, держа крест в руке, исполненный радости, ходил по лесу, как монах, пел, молился и хотел стать монахом. Но родители говорили мне, что, прежде чем уйти в монахи, нужно, чтобы у меня выросла борода. Я был маленьким, и они немного подшучивали надо мною, говоря, что если я спешу, то мне нужно расческой постоянно расчесывать свои щеки, чтобы борода выросла быстрее. Я, простой тогда, верил в это и исцарапал себе все щеки!

Пребывая в таком состоянии, я встретил однажды в лесу одного молодого агронома, своего сельчанина. Я держал в руке крест, и он, завидев меня, спросил:

– Что это у тебя такое?

Я ему ответил:

– Крест нашего Христа.

Он, не имея благих помыслов, сказал мне:

– Ну и глупыш же ты, Арсений! He верь этому. Бога нет. Вся эта религия – поповская выдумка. Мы произошли от обезьяны, а Христос был простым человеком.

Сказав мне это, он встал и ушел. Этот губительный помысел, посеянный юношей, повлиял на мою невинную тогда душу, наполнив ее тяжелыми черными облаками. Оставшись в лесу совершенно один, я начал терзаться помыслами. «Может быть, – говорил мне один из них,– Бога нет, и я напрасно верю в Него». Одни помыслы говорили мне одно, другие – другое... Измученный, расстроенный и пришедший в полное отчаяние, я просил, чтобы Христос, если Он есть, что-нибудь мне показал, дабы я поверил. Но ответа не было.

Измученный таким состоянием, я прилег отдохнуть. В ту же секунду в мою непорочную тогда душу вошел исполненный ревности по Богу добрый помысел и сказал мне:

«А ну-ка встань! Христос, пришедший на землю, не был ли самым лучшим и самым благим из живших когда-либо? He нашлось ни одного человека, который бы увидел в Нем какое-либо зло. Посему, Бог Он или нет, меня это не касается. Поскольку Он самый лучший из живших на земле и другого лучше Heгo я не знаю, постараюсь, насколько смогу, стать похожим на Heгo и оказывать совершенное послушание всему, что мне говорит Евангелие. А если понадобится, то, ради такой Его благости, я и жизнь свою отдам за Него!»

Тогда рассеялись все мои помыслы неверия и душа моя наполнилась безграничной радостью, потому что сила этого ревностного помысла разрушила все сомнения. И когда я поверил и решил, насколько смогу, полюбить Христа, по причине одного только усердия, тогда за этим моим решением последовало и одно небесное чудо, подтвердившее то, к чему побудил меня ревностный помысел. И тогда я подумал: „Пусть теперь говорит мне, кто хочет, что Бога нет!”»

Однако я, не удовольствовавшись рассказом старца о ревностном помысле, спросил из любопытства, какое чудо он увидел в ту минуту в лесу. Старец, замявшись, ответил, что не может мне этого сказать. Так он показал мне, что и я не должен искать чудес, но довольствоваться усердием, которое является ключом, отверзающим врата благ. Но впоследствии старец сказал, что тогда он увидел Господа.⁸³

«Добрый христианин не делает добро ради своей выгоды, чтобы получить, к примеру, награду, или венец, или чтобы не пойти в муку, или чтобы пойти в рай. Он делает добро только потому, что любит его и предпочитает его злу. Все остальное – это естественные следствия блага, приходящие в душу помимо желания христианина. Только так добро приобретает благородство. Все остальное – это психология торговца: «Что ты мне дашь, если я сделаю вот это?» Или: «Я делаю это, а ты мне дай вот то!»

«Отец Паисий был вечно живой. Как солнце светит и греет землю, так всегда его сердце любовью покрывало человека, приходящего к нему. Он всегда был весел и жизнерадостен. Всегда для каждого умел найти то слово, то назидание, в котором тот особенно нуждался, – ведь каждый из нас нуждается в разных назиданиях и укреплениях нашей немощи. Отец Паисий всегда был правдив, ни перед кем не лебезил и всем всегда говорил правду, кто бы то ни был: игумен ли, епископ ли, сановник ли влиятельный. И всегда это говорил с улыбкой, иногда хлопал по плечу. Я убедился, что он как бы притягивал к себе тех, кто приходил к нему. И его беседа сама по себе как бы разрешала все мои вопросы. Я забывал, что хотел спросить, и уходил, уже умиротворенный.

Отец Паисий говорил на понтийском наречии, которое отличается от элладского, как и у нас отличаются наречия в разных регионах. Он не знал русского языка, но многим, перейдя на русский язык, говорил необходимое, и опять переходил на греческий. И когда его просили, чтобы он сказал что-то по-русски, он говорил, что не знает русского...

Из воспоминаний архимандрита Иеронима,

настоятеля Свято-Троицкого Алатырского монастыря,

несколько лет подвизавшегося на Афоне