Плач о созерцании
Интервью с игуменом Дионисий (Шленовым), заведующим библиотекой Московской духовной академии, руководителем профиля христианской литературы кафедры филологии МПДА
Отец Дионисий, скажите, что такое монашество? В чем его главная суть?
По учению преподобного Исаака Сирина, монах – это тот, кто осуществляет (или всеми силами старается осуществить) идеал безмолвия. Его цель – исихия полной беспопечительности и непривязанности ни к чему земному. Обратной стороной безмолвия оказывается постоянная беседа с Богом. Монах – это тот, кто стремится к единству с Богом в полном отречении от мира.
То есть идеал для монаха – это схимникзатворник?
Для мирян великосхимник – это «музейный экспонат», который изредка можно увидеть в Лавре или в каком-нибудь другом русском монастыре. А для монахов – это духовный императив, созерцательный идеал.
Возможно ли войти в созерцание и пребывать в нем своими усилиями или это особый дар Божий?
Даром Божиим является любая добродетель, но в то же время всякая добродетель в жизни христианина осуществляется синергийно: при стремлении человека к Богу и при помощи Божией человеку. Созерцание – дар Божий, но нельзя говорить, что он только для избранных, что кто-то из монахов может не думать о таких высотах и заменить этот дар другим служением. Существует духовная система координат, общая для всех православных христиан: и мирян, и монахов. В этой системе координат есть высшие горизонты, есть средние рубежи, есть уровень новоначальных, но что бы мы ни делали, чем бы ни занимались, мы должны помнить, что мы призваны достичь полноты всего – хотя и сознаем, что не можем сделать и элементарного. Даже при скудости опыта, при отсутствии примера, при наличии только текстов из святоотеческих книг – все равно идеал созерцания остается определяющим, вне этого идеала жизнь монаха теряет свой смысл. Поясню примером. Помню, как на Пелопоннесе в один из греческих монастырей, где был всего один монах – настоятель, пришел брат из другого монастыря и попросил у местного митрополита благословения остаться, сказав, что все умеет делать. Митрополит на это ответил: «Нам не нужны монахи, которые «умеют все делать». Нам нужны монахи, которые любят и хотят молиться. Больше нам ничего не надо». Мне трудно говорить о созерцании: представление о нем в основном складывается не из моего собственного опыта, а из прочитанных книг. Но и мой опыт парадоксальным образом связан с созерцанием. Представьте себе монаха, который что-то слышал о созерцании, но связан огромным количеством забот, вовлечен в тысячу дел. И иногда даже в такой суете приходит не созерцание, а плач о созерцании, жажда, горячее и острое стремление. Не всегда внешние дела препятствуют созерцанию, иногда они способствуют тому, чтобы человек задумался, полюбил созерцание даже при всей его недостижимости.
Какова же должна быть внешняя деятельность монаха, еще не достигшего созерцания?
Само пребывание в обители, где соблюдается правильный ритм монашеской жизни, очень способствует тому, чтобы сердце монаха приходило к созерцанию. Духовный опыт монашеских поколений передается здесь из рода в род: тут и духовная школа, школа абсолютного послушания, тут и живой пример исключительного доброделания, тут и духовное руководство, отеческо-сыновние отношения между старцем и духовными чадами. Если говорить светским языком, то в монастыре идет непрекращающийся урок профессора всех наук для самых ревностных учеников. Но созерцанию не противоречат и такие формы монашества, как монашество в миру, монашество при духовных школах. Положим, академический монах не может почувствовать себя как на Афонской горе, но через более продолжительное чтение святоотеческих текстов, через занятия богословием он получает возможность проникнуться святоотеческим созерцанием.
Чему мы можем научиться у аввы Сергия, нашего «профессора всех наук»?
Созерцательная жизнь – это не теория и не абстракция, это не жизнь среди книг и лекций, а это жизнь в органичном диалоге с Богом. В этом отношении преподобный Сергий был и остается примером глубочайшего христианского любомудрия, когда, неся подвижнические труды в основанной им обители, молясь в храме, служа братии и паломникам, он жил целостной жизнью, в которой находилось много времени для молитвы и безмолвия, для предстояния пред Богом. Эта жизнь сама по себе является ярчайшим примером. Как написанное святителем Афанасием «Житие Антония Великого» было катехизисом для древнего монашества, так и жизнь преподобного Сергия стала тоже своеобразного рода введением в духовность, в монашество для Руси. В малых словах, которые дошли от преподобного Сергия как автора (это всего лишь завещание, написанное им), и через отдельные страницы его жития чувствуется глубокая неотмирность. Преподобный научает нас умеренному подвижничеству, подлинному и глубокому, которое осолило своим молитвенным духом всю жизнь не только одной обители, но и всего государства Российского. Результаты подвига аввы Сергия были крайне действенными, нужными в спасении России в самые трудные времена.
Но почему авва Сергий, сам безмолвник и созерцатель, ввел общежительный устав? Ведь, казалось бы, пребывание в келье больше способствует молитве, а тут – совместные работы, постоянное взаимодействие между братиями...
Святитель Василий Великий не только подчеркивал в своих монашеских правилах, что «человек – общественное животное», но и отдавал предпочтение общежитию перед отшельничеством. Ведь молитва не прямо пропорциональна внешним обстоятельствам жизни, и созерцанию не могут препятствовать ни общие послушания, ни общая молитва. Общежитие как раз благодаря распределению обязанностей позволяет избежать многопопечительности: каждый, исполняя свое искусство в монастыре, может проще устремляться к Богу. А келлиот или отшельник должны заботиться о своем рукоделии, о пропитании, о тысяче других вещей. Конечно, общежитие аввы Сергия не было таким, как описывает император Юстиниан, где монахи должны были жить в одной комнате по двадцать или даже по сто человек, все работы – тоже вместе, ни секунды личной жизни. Общежитие Троицкой обители, проникнутое духом преподобного Сергия, было подлинным общежитием, но без таких суровостей. Можно предположить, что жизнь братии среди радонежских лесов в те времена была вполне тихой и безмолвной.
Отец Дионисий, скажите, а какие книги вдохновляют монаха?
Когда мы находимся в суете, то часто воспринимаем книгу поверхностно. Нередко миряне спрашивают монахов: как нужно читать книгу, чтобы она доходила до сердца? Когда наше сердце открыто к Богу, то lectio divina, духовное чтение, становится глубокой внутренней потребностью, оно происходит не ради любопытства, не ради развития своей памяти, а ради глубокого и подлинного соприкосновения с духом святых отцов. Ведь как нам увидеть святителя Василия Великого? Фотографий нет, портрета не осталось (хотя есть иконы), но есть тексты, через которые можно не глазами, а душой увидеть, насколько близко к нам находится святитель. В этом отношении монах должен быть на передовой. И, несмотря на множество препятствий, искушений, он должен ежедневно читать Евангелие и святоотеческую литературу – и его сердце должно быть открыто, готово вместить это слово, с тем чтобы его исполнить.
А если не хватает сил исполнить это слово?
Тогда надо читать хотя бы для того, чтобы понять, что это слово – живое, а не мертвое. Отцы советовали читать то, что можешь исполнить. Может быть, для XIX века это было нормой, но сейчас появилось очень много чтения. Мы не можем исполнить всего, что читаем, – но не можем и вычеркнуть из нашей жизни то, что неисполнимо! Иногда это чтение дает нам дополнительный урок, вектор движения, иногда это образ подлинного почитания того или иного святого, что также полезно для нашей души. В современном мире, который так перенаполнен информацией, lectio divina выступает в роли противовеса, заполняет свободное место, пока туда не набилась всякая грязь. Но одновременно духовное чтение – это и божественный пир, и полнота подлинного живого знания, и подвиг, и самопожертвование, и истинное наслаждение, и огромный урок, и так далее – до бесконечности. Чтение многогранно, и, конечно, при живом прочтении святоотеческих текстов можно в какой-то мере получить тот опыт, которым владели отцы, опыт созерцания.
Маленький инструмент, которым приходится пользоваться при чтении, – это древнегреческий или латинский языки. Знание их позволяет без посредства перевода соприкоснутся с более аутентичным опытом и глубже понять и усвоить ту или иную мысль. Было бы хорошо, если бы современные монахи больше занимались внимательным чтением, осмыслением, переводом и комментированием святоотеческих текстов, может быть, ставя абстрактно-духовные и научные задачи, может быть, преследуя конкретные духовные цели – и ради собственного спасения. Пред-созерцание, предпред-созерцание через такого рода живое чтение полезно и необходимо.
Каково Ваше любимое чтение за последнее время?
К сожалению, я, как «Мних, который имел много книг, но не знал, что в них», занимаюсь возрождением библиотеки и, видя перед собой множество книг, последнее время очень мало читаю.
К какой книжке лежит душа, к какой тянется рука в свободную минуту?
Рука тянется к Священному Писанию, к Новому Завету, к самым простым строкам. Когда встречаешь их в святоотеческих переводах, когда заново прочитываешь послания апостола Павла и Евангелие, то оказывается, что слова, которые раньше не замечал, начинают все глубже и глубже откладываться в душе. Но и понимаешь, насколько наша жизнь далека от самого простого исполнения этих слов. С другой стороны, иногда очень вдохновляют гимны Симеона Нового Богослова, иногда вдохновляют мысли святых отцов по отдельным темам – при написании докладов складываются определенные подборки цитат. Конечно, хочется читать таких авторов, которые сочетают в своих текстах аскетику и мистику. Иногда о мистике говорят, как о чем-то негативном, но любая аскетическая система не бесплодна, аскет стремится получить некие духовные дары, достичь божественного озарения и своей окончательной цели – соединиться с Богом. И чтение тех авторов, которые изложение аскетических усилий души сочетают с описанием того, каких душа удостаивается Божественных венцов, необходимо не только святому человеку, но и тому, кто в современном мире как-то стремится к святости, кто, весь окруженный грехами, плачет о потерянном рае. Может быть, такие возвышенные описания божественных созерцаний позволят человеку не унывать, увидеть перед собой светлый идеал, получить новый импульс жизни и положить начало своего спасения. В этом отношении очень интересны тексты преподобных Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, Никиты Стифата, Каллиста Ангелликуда, святителя Григория Паламы, святителя Феолипта Филадельфийского и других святых отцов. Но ценно не быстрое, не поверхностное прочтение этих текстов, а глубокое проникновение в самые простые мысли, соотнесение их с аналогичными мыслями других авторов. Это может считаться и научной работой, но такой подход дает возможность побыть наедине с этими мыслями, никуда не спеша, но и без остановки, и вдохновиться ими для продолжения своего жизненного пути в надежде, что Господь когда-то даст время не только для того, чтобы вырвать мысль из контекста, но и для того, чтобы сделать что-то большее в области своей собственной души.