К столетнему юбилею Отечественной войны 1812 года

Приснопамятная и незабвенная страница из истории Московской Евпловской, на Мясницкой, церкви¹

Уже более трех столетий отделяют нас от времени первоначального построения в Москве церкви, которая слывет теперь под именем церкви св. мученика Архидиакона Евпла, что на Мясницкой. Но из этих трех столетий, в которые несомненно существовала означенная церковь, мы хотим остановить свое внимание и внимание русских людей, преимущественно московских патриотов, на одном столетии, последнем из них, именно: девятнадцатом столетии, которое, как известно, ознаменовано было многими важными событиями в жизни нашего отечества. И из этого столетия мы хотим остановиться здесь на одной эпохе, именно той, которая слывет в отечественной истории нашей под именем эпохи 1812 года.

Кому не известна из нас эта эпоха? Кто не изучал ее в школах, при занятиях русской историей? Кто не читал о ней в повестях и рассказах русских людей старого доброго времени? Кто не слыхал про нее в живых и увлекательных речах своих отцов и дедов, бывших очевидцами и свидетелями этой приснопамятной и незабвенной эпохи из всей нашей истории? Немного осталось уже в живых таких очевидцев и свидетелей, но тем более драгоценна должна быть память о них в настоящее время.

Вот уже приближается и скоро исполнится столетняя, поистине, юбилейная и знаменательная годовщина этого события! И мы, русские люди, всех возрастов, званий и состояний, должны, конечно, торжественно отпраздновать ее у себя, отпраздновать вполне сознательно и прочувствованно! Но если все русские люди должны принять участие в этом торжестве, то в особенности те из них, которые связаны жизненною судьбой своею с Москвой, как преимущественно сыгравшею роль в указанной нами эпохе, а из москвичей – те, которые считают себя прихожанами Московской Евпловской, на Мясницкой, церкви: ибо эта церковь тесно связана с эпохою 1812 года по одному эпизоду, изобразить который подробно и всесторонне мы и намерены здесь, в поучение и назидание всех вообще русских людей, любящих Церковь, Царя и Родину.

Для этого обратимся сначала к некоторым предварительным историческим сведениям из эпохи отечественной войны.

Уже в половине 1812 года стала очевидною великая опасность, грозившая нашему отечеству от нашествия на него врагов-французов, которыми предводительствовал французский император Наполеон I. Призвав вспомогательные войска немецкие, польские, итальянские, испанские и др., в количестве целых двадцати языков, он собрал армию в 600000 человек и приготовил, таким образом, огромные силы для войны с Россией. В июне 1812 года французы перешли пограничную реку Неман и вступили в пределы Русской Империи. Войска наши тогда сосредоточены были в западных пределах. Они были разделены на две главные армии, которыми командовали военный министр Барклай-де-Толли и храбрый генерал Багратион. К этому времени² относится издание Высочайшего манифеста, появившегося впервые в лагере близ Полоцка.

Вот что, между прочим, говорилось в этом манифесте: “неприятель вступил в пределы наши и продолжает нести оружие свое внутрь России, надеясь силою и соблазнами потрясть спокойствие Великой сей Державы. Он положил в уме своем злобное намерение разрушить славу ее и благоденствие. С лукавством в сердце и лестью в устах несет он вечные для ней цепи и оковы. Мы, призвав на помощь Бога, поставляем в преграду ему войска наши, кипящие мужеством попрать, опрокинуть его, и то, что останется не истребленного, согнать с лица земли нашей. Мы полагаем на силу и крепость их твердую надежду; но не можем и не должны скрывать о верных Наших подданных, что собранные им разнодержавные силы велики, и что отважность его требует неусыпного против нее бодрствования. Сего ради при всей твердой надежде на храброе наше воинство полагаем Мы за необходимо нужное собрать внутри Государства новые силы, которые, нанося новый ужас врагу, составляли бы вторую ограду в подкрепление первой, и в защиту домов, жен и детей каждого и всех. Мы уже воззвали к первопрестольному граду нашему Москве, а ныне взываем ко всем Нашим верноподданным, ко всем сословиям и состояниям духовным и мирским, приглашая их вместе с Нами единодушным и общим восстанием содействовать против всех вражеских замыслов п покушений. Да найдет он на каждом шаге верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами, не внимая никаким его лукавствам и обманам! Да встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина! Благородное дворянское сословие! Ты во все времена было спасителем Отечества. Святейший Синод и духовенство! Вы всегда теплыми молитвами своими призывали благодать на главу России. Народ Русский! Храброе потомство храбрых Славян! Ты неоднократно сокрушало зубы устремлявшихся на тебя львов и тигров. Соединитесь все: со крестом в сердце и с оружием в руках никакие силы человеческие вас не одолеют”.

Нужно ли говорить, что такой Высочайший манифест, такое горячее воззвание Императора Александра I, прозванного русским народом Благословенным, возымело в сердцах Его подданных должное действие, что оно обратило весь русский народ в одно единодушное ополчение, устремившееся с силою и мужеством на врагов своих, что оно выделило из среды его истинных борцов в защиту отечества, как на всем протяжении этого последнего, так особенно в первопрестольной столице нашей, где тогдашний генерал-губернатор граф Растопчин в своих печатных объявлениях или, как они назывались тогда, афишках приглашал в свою очередь Московских жителей к поголовному ополчению против врага? Это ясно и понятно, думаем, для всякого истинного патриота. Об этом громко говорит вся Отечественная война наша. Да, русские люди все, сверху и до низу, оказались тогда на высоте патриотического подвига в деле защиты и спасения отечества!

Но возвратимся к историческим сведениям и проследим хотя бегло ход военных событий в истории Отечественной войны для того, чтобы живее и глубже запечатлеть в памяти своей тот эпизод из нее, относящийся к истории Московской Евпловской церкви, о котором мы упомянули выше и который, собственно говоря, составляет цель нашего повествования.

Когда, по плану одного из командующих русскими войсками, Барклая-де-Толли, была предпринята система отступления, русские войска начали отступать в глубь страны. Под Смоленском обе армии соединились; но продолжали отступление, потому что умный Барклай понимал невозможность победить в решительной битве первого полководца своего времени, стоявшего во главе более многочисленной и еще свежей армии, каковым был именно Наполеон. Отступление продолжалось и тогда, когда главнокомандующим выбран был один из русских генералов, именно престарелый князь Кутузов. Впрочем, этот главнокомандующий дал генеральное сражение при селе Бородине, Можайского уезда, где расположены были обе армии. Это было, как известно, 26-го августа 1812 года. Бородинское сражение принесло значительные потери той и другой стороне и не привело ни к какому окончательному результату. Кутузов не решился возобновить сражение на другой день в той же местности и отступил за Можайск. Хотя Наполеон провозгласил победу, но русские готовились к новой битве под Москвой. Особенно волновалась Московская чернь, одушевляемая патриотическими воззваниями генерал-губернатора графа Растопчина.

Но здесь произошло одно событие чрезвычайной важности, которое послужило поводом к беспрепятственному вторжению неприятеля в самую столицу. Мы разумеем именно военный совет в Филях, подмосковной деревне за Дорогомиловской заставой. На этот совет в простой крестьянской избе собрались высшие генералы русской армии. И вот здесь-то, на этом военном совете, когда мнения присутствовавших лиц разделились, когда одни стояли за сражение, а другие за отступление, главнокомандующим Кутузовым отдан был приказ отступать далее. По его мнению, с уничтожением армии, не только Москва, но и вся Россия была бы во власти неприятеля. Поэтому, он решил пожертвовать столицею для спасения армии. И вот, русские войска пошли через Москву па Рязанскую дорогу. Это было 1-го сентября³. А на другой день после этого, 2-го сентября, французский император Наполеон I с своими войсками вторгнулся в Москву. По описанию историков, „Наполеон остановился на Поклонной горе, и отсюда долго смотрел на расстилавшуюся у его ног древнюю столицу, потом приказал войскам двинуться в город. У Дорогомиловскаго моста он сошел с коня, и начал ходить взад и вперед в ожидании торжественной депутации из Москвы. Услыхав, что Москва оставлена жителями, он не хотел верить и требовал депутацию. К нему привели несколько иностранцев, которые подтвердили известие, что жители покинули город, за исключением французов и немцев, занимающихся торговлею⁴, и небольшого числа русских из низших сословий. В тот же день в Москве начались огромные пожары, которые продолжались трое суток; город поджигали сами русские (говорят, граф Растопчин заранее сделал для того все нужные распоряжения). Таким образом, (французы, вместо богатой добычи, обильного продовольствия и спокойных зимних квартир, на который они надеялись, нашли в столице разрушение и голод”⁵.

Вот в это-то критическое время русский народ, как мы сказали, вполне обнаружил свой высокий патриотический подвиг. Он мужественно перенес все бедствия, связанные с неприятельским нашествием, и готов был всем пожертвовать для спасения отечества. Дворянство разных губерний вооружило на свой счет до 300.000 ратников. Это ратническое ополчение, из среды русских людей всякого возраста, звания и состояния, особенно отличилось, по рассказам наших отцов и дедов, в Москве, в которой разыгрывались сцены, поистине, достойные памяти русского народа. В то же время началась повсюду партизанская народная война.

Но не одни сцены воинственного характера происходили в Москве после того, как она занята была неприятелем. Нет, в ней происходили иногда сцены и мирного характера, когда русские более или менее сближались с французами и даже дружили с ними. К таким сценам мирного характера принадлежит и тот эпизод из отечественной войны, который относится к истории Евпловской церкви в описываемое нами время.

Прежде чем говорить об этом эпизоде, скажем еще несколько слов о внешнем положении в то время упомянутой церкви.

Это положение ее было почти такое же, какое мы видим и ныне. Т. е. церковь св. Архидиакона Евпла, находящаяся на углу Мясницкой улицы и Милютинского переулка, была каменная, двухэтажная. Построение ее в таком виде относится к половине ХVIII столетия.

В 1750 году, 24 марта, подано было в Московскую Духовную Консисторию, вдовою генерала-майора Томилова, Дарьей Лукинишной Томиловой, вместе с прочими прихожанами, прошение о построении Евпловской, на Мясницкой, церкви. В том же году, 30 апреля, последовал указ из Консистории о разрешении построить вновь, вместо ветхой тогда, находившейся там же церкви, каменную двухэтажную: вверху, во имя Живоначальной Троицы, а внизу, во имя святого мученика и архидиакона Евпла. Нижняя церковь, во имя св. муч. Евпла, была освящена в 1753 году, при священнике Алексии Михайлове; а верхняя, во имя св. Троицы, была освящена в 1761 году, при священнике Иосифе Федорове, преосвященнейшим Тимофеем, Митрополитом Московским и Севским. Такие сведения о построении Евпловской церкви содержатся в консисторском архиве⁶.

О том же самом читаем мы в протоколах Правительствующего Сената, извлеченных из Сенатского архива и напечатанных в 1897 году. Там именно говорится, что означенная церковь св. Архидиакона Евпла построена на отказанные по духовному завещанию средства покойного прихожанина ее, генерал-майора Ивана Томилова, который имел в этом приходе, в Белом городе на Мясницкой улице, каменный дом. В тех же протоколах Правительствующего Сената мы читаем, что генерал-майор Томилов, по духовному завещанию своему, поручил душеприказчикам Карину и Извекову, церковь Архидиакона Евпла, что на Мясницкой, в Москве, старую разобрать, и вновь построить, по обещанию, после смерти своей, при чем подробно указывается, на какие именно деньги должна быть построена эта церковь и какие деньги пошли на окончательную достройку ее и украшение⁷.

Я сказал, что внешнее положение Евпловской церкви, в начале прошлого столетия, было почти такое же, какое мы видим и теперь. Только, нужно заметить здесь, не было тогда придела в честь св. Архистратига Михаила, устроенного в нижней церкви с левой стороны и выходящего окнами в Милютинский переулок. Этот придел получил начало в позднейшее время, именно в ХІХ столетии.

Он устроен в 1843 году, по благословению и разрешению Высокопреосвященнейшего Филарета, Митрополита Московского и Коломенского, при священнике Гаврииле Васильевиче Смирнове, тщанием и иждивением церковного старосты, почетного гражданина, Богородского 1-й гильдии купца, Павла Петровича Толченова, и освящен в том же году, 5 сентября, местным благочинным, протоиереем Трехсвятительской, у Красных ворот, церкви, Николаем Петровичем Друговым. Он построен приблизительно на том месте, где в древности была отдельная каменная теплая Ильинская церковь, упраздненная в ХVII столетии⁸. До сооружения я этого придела, с северной стороны Евпловской церкви, была, вероятно, открытая каменная терраса, часть которой теперь сохранилась с южной стороны, выходящей на Мясницкую улицу.

Кроме того, за тот же период времени, произошли изменения в лестнице, ведущей в верхний, Троицкий, храм. Так, эта лестница, поверх каменных плит, стертых и обветшалых от времени, была обложена деревом и устроены деревянные с обеих сторон ее перила. Сверху, от предохранения лестницы от дождя и снега, сделан был в последнее время навес с закрывающимися наглухо дверями.

Небольшие изменения произошли и в церковной палатке, устроенной еще с давних пор в здании колокольни, где в настоящее время помещается магазин церковных вещей под фирмою: «Н. Сытов».

После таких предварительных и необходимых, по моему мнению, сведений для более лучшего представления себе внешнего положения и состояния Евпловской церкви в знаменательную эпоху 1812 года, перейду теперь к изложению самого эпизода, происшедшего тогда.

Вступление неприятеля в Москву в 1812 году было, как мы сказали, 2 сентября, а выход из нее 11 октября.

По вступлении неприятеля в столицу, со 2-го до 15-го сентября не слышно было нигде колокольного звона. Это, конечно, нисколько не удивительно, потому что служб Божиих в московских храмах в это время нигде уже не было. Храмы стояли пустые и заброшенные. Жители столицы большею частью разбежались и разъехались в другие места, свободные от нашествия врагов. Москва была всецело во владении французов. Они хозяйничали там по-своему. Не пощадили они вместе с домами человеческими и храмов Божиих с их религиозными святынями. Многие храмы московские были разграблены французами и обесчещены ими до крайней степени. Там, где прежде собирались верующие люди для общественной молитвы, где приносилась бескровная жертва Господу, – там врагами устроены были вещевые склады разного продовольствия или помещения для лошадей, а в иных храмах было и того хуже. Священнические облачения и другая церковная утварь, какая оставалась в них, пошли на одеяние французов и их лошадей во время шестинедельного пребывания неприятеля в столице, и на другие предметы их житейского обихода. Не пощажен был в этом случае врагами и древний первопрестольный храм Российский – Большой Успенский собор, основанный святителем Петром. И он увидел в стенах своих поругание и запустение. „Неприятели, движимые зверскими побуждениями, забыли и чувство жалости к людям, и страх Божий. Не было уважения ни к святыне алтарей, ни к званию священнослужителей. Солдаты христианских наций, гордящихся своим просвещением, обдирали оклады с святых икон, рубили, жгли их, стреляли в мишени, сложенные из образов, и ругались над всеми предметами богослужения. Казалось, снова настало на Руси время нашествия татар неверных⁹.

Итак, повторяем, служб Божиих в храмах московских не было в то время потому, что они были заняты врагами и разграблены ими почти все. Не для кого было совершать эти службы, да и некому было их совершать. Но где же, спрашивается, были в это время пастыри церкви, настоятели московских храмов? Большинство из них тоже разбежались в разные стороны. Многие заблаговременно покинули Москву, увезя с собою в безопасное место драгоценности церковные, как-то: чудотворные иконы, кресты, сосуды и, вообще, утварь и ризницу; многие сокрыли эти драгоценности в земле около своих храмов в потайных местах, а сами вместе с прихожанами, оставив на произволение Божие свой храм, поспешили также выехать из Москвы. Но были, конечно, и такие, которые никак не хотели расстаться со своим любимым храмом, к которому они приставлены были, в качестве духовных вождей и охранителей народа, в которых они прослужили, может быть, не один десяток лет. Это были истинные герои-пастыри, которые, сидя па пепелище около своих разрушенных и опозоренных храмов и проливая горькие слезы, подобно пророку Иеремии, сидевшему на развалинах священного города Иерусалима, возносили втайне Отцу Небесному свои пламенные молитвы за паству свою, за родной город свой и за все многострадальное отечество.

Так горько и печально протекали дни за днями в некогда шумной и многолюдной, а теперь тихой и запустелой Москве. Но – чу! Где-то зазвонили. И этот звон, в один из осенних дней, особенно резко и гулко раздавался в заброшенной жителями и разоренной врагами столице.

Где же, на какой колокольне из московских церквей, раздался этот звон? Это звонили на Мясницкой, с колокольни церкви св. Архидиакона Евпла, в 108-пудовый колокол, висящий на ней, вылитый мастером Слизовым еще в 1764 году, во время служения священника Иосифа Федорова. К необычайной службе призывал этот звон колокола верующих русских людей, оставшихся волею судьбы в столице, не успевших или не могших по каким-либо причинам вовремя выехать из нее, – звон колокола, раздавшийся 15-го сентября, в первый раз по вступлении неприятеля в столицу. В этот день, ознаменованный годовщиною венчания на царство Благословенного Монарха, служил божественную литургию в церкви Архидиакона Евпла протоиерей Кавалергардского полка о. Михаил Гратинский¹⁰.

Пред вступлением в Москву неприятеля он не успел выехать и был ограблен французами. Будучи захвачен ими в плен, проживая и бедствуя в Москве, он первый просил чрез французского интенданта Лессепса о дозволении совершать божественную службу при том условии, чтобы не запрещено было молиться о Русском Государе и поминать Императорский Царствующий Дом. После многих просьб своих он получил, наконец, от французской администрации дозволение совершать богослужение в одной из московских церквей. Такою церковью была именно церковь Архидиакона Евпла, на Мясницкой. Эту церковь он выбрал для совершения богослужения, как едва ли не единственную, уцелевшую от всеобщего разорения, в которой нашлась и утварь, не тронутая врагами. Неустрашимый духовный пастырь, окруженный неприятелями, на развалинах Москвы, возглашал к Господу мольбы о покорении под ноги православного царя всех врагов и просил о даровании ему победы. Там же, при большом стечении пребывавших в Москве русских, отправлено было им молебствие за здравие Императора и всей царской фамилии. Все едиными устами и единым сердцем произносили имя Александра.

Если, как говорить один историк, „во всех областях обширной России молились о своем Монархе”, то „мог ли кто вознестись душою к Богу усерднее несчастных московских жителей”¹¹. И несомненно, горяча и усердна была эта общественная всенародная молитва в храме Божием собравшихся в него со всех концов столицы русских людей, которые, сознавая свою греховность, единогласно взывали к Господу словами церковной молитвы, читаемой в то время: „Боже Отец наших, помяни щедроты Твоя и милости, яже от века, не отвержи нас от лица Твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих презри беззакония и грехи наша”.

Сколь много народа стеклось в Евпловскую церковь на это редкое и необычайное для того времени богослужение, можно судить по тому обстоятельству, что после молебна, в продолжение целого часа, народ прикладывался ко кресту, во время чего пели многолетие. Этот величавый торжественный момент богослужения в Евпловской церкви увековечен, как известно, одним литографированным, не совсем впрочем верным в деталях своих, рисунком, изображающим собою верхнюю Троицкую церковь, где происходила упомянутая служба, в присутствии духовного пастыря и многочисленных православных русских людей, а также в присутствии французских солдат, стоявших в храме в касках и наблюдавших там за внешним порядком, рисунком, помещенным в числе прочих литографий, в альбоме, который приложен был к „Истории Кавалергардов и Кавалергардского Ее Величества полка”, изданной в 1851 г.¹²

С тех пор, т. е. с 15-го сентября, служба в Евпловской церкви, как разрешенная самим французским правительством, продолжалась невозбранно до самого очищения Москвы от французов, которое, как известно, последовало 11-го октября того же года. Хотя в приходо-расходных книгах Евпловской церкви за 1812 год значится, что в течение месяцев сентября, октября и ноября, за нашествием неприятеля в Москву, не было никакого прихода и расхода церковного, но это отнюдь, конечно, не говорить против тех служб, которые совершались в этой церкви в продолжение сентября и октября месяцев, т. е. во время пребывания французов в Москве. Очень могло статься, что, за отсутствием местного причта вместе с церковными документами, не могла вестись и правильная запись в этих последних, хотя они и сохранились в целости.

Правда, и в других не многих церквах дозволялось тем же французским правительством богослужение: таково, например, было богослужение в церкви св. Апостолов Петра и Павла, на Якиманке¹³; но богослужение, которое происходило в Евпловской церкви, как первое богослужение и совершенное, притом, в столь знаменательный для русских день, должно было, конечно, произвести особенно сильное впечатление на их потрясенные сердца.

Таков эпизод из Отечественной войны, близко касающийся Евпловской церкви, составляющий, поистине, приснопамятную и незабвенную страницу из всей ее, более чем трехвековой, истории.

О чем говорит нам этот эпизод? Какой нравственный вывод мы можем сделать из него?..

Прежде всего, конечно, достоин славы и похвалы тот подвиг неустрашимого и самоотверженного героя-пастыря, который нашелся в то страшное для Москвы время в лице о. Михаила Гратинского и который ревностно послужил в деле религиозного утешения Московских жителей, выбрав для этого уцелевшую от неприятельского погрома Евпловскую церковь, которая, может быть, свыше Самим Промыслом Божиим предназначена была для этой высокой цели. Это обстоятельство явно и наглядно указывает нам на заслуги православно-российского духовенства вообще в Отечественную войну 1812 года. Сколько таких и подобных о. Михаилов Гратинских было в то время по всей России! Справедливо, поэтому, Святейший Правительствующий Синод признал эти заслуги за нашим духовенством, когда писал в своем воззвании от 4-го августа 1813 года, обращаясь ко всему православному духовенству Российскому в следующих знаменательных словах: „вера и верность ваша возвещается в отечестве и воспоминается пред престолом Благочестивейшего Самодержца, приношение духовных обществ и лиц на потребности брани запечатлены самым свободным усердием, важны по своему числу, и в малых частях своих являются великими пожертвованиями, будучи взяты от таких стяжаний, которые не имеют избытков. Ополчения Левитов и сынов Левитских, не имевших другого напутствия, кроме видимого благословения Церкви, ниже другой надежды, кроме невидимого благословения свыше, ознаменованы чистою и бескорыстною ревностию. Служители дома Божия, оставляя чреду свою собратиям, устремлялись противу врага святыни: возраст, едва способный к мирному служению храма, не чувствовал в себе недостатка крепости для служения на брани. Сила слова и примера, с которою пастыри и строители тайн Господних внушали народу обязанности к Богу и верность к законному Государю, ободряли угрожаемых, утешали бедствующих и претворяли кротких поселян в отважных поборников отечества, оправдана всенародным опытом и неоднократно засвидетельствована властями военными и гражданскими. Некоторые из сих верных стражей Церкви Христовой, поставляя себя самих в ограду святыни от поругания, пред самыми вратами храма Господня (да отверзет им Господь вечные врата храма своего небесного!), прияли мученическую кончину…”¹⁴.

Здесь, я думаю, благовременно спросить о том: где же находился в это тяжелое и бедственное для Москвы и для всего отечества нашего время местный духовный пастырь, каким в то время был священник Матфей Александрович Добров? Но об этом нет никаких прямых и точных исторических сведений. Мы можем говорить в этом случае только более или менее предположительно. Вообще, историческое предание ничего не оставило нам о деятельности тогдашнего настоятеля Евпловской церкви. Мы хорошо знаем, что священник Матфей Александрович Добров был настоятелем Евпловской церкви в продолжение целых тридцати восьми лет. Поступив на это место из диаконов Воскресенской, что в Монетчиках, Замоскворецкого сорока, церкви 29 от роду, он был произведен во священника Евпловской церкви преосвященнейшим Платоном, Архиепископом Московским и Калужским, 21-го мая 1784 года и служил в ней до самой своей смерти, последовавшей в 1823 году, на 67 году от рождения. Таким образом, в 1812 году, судя по клировым ведомостям Евпловской церкви, ему было 55 лет. Возраст, как надо полагать, не особенно старческий для того, чтобы продолжать служить и трудится по мере сил своих на пастырском поприще в такую трудную годину¹⁵. Но у него был в это время сын, по имени Николай, который, как это видно из ревизской сказки той же Евпловской церкви за 1816 год, выбыл в военную службу в 1812 году. Нельзя ли предположить, что и отец вместе с сыном отправился также на войну, не желая расстаться с ним. Может быть, он выехал вместе с прихожанами своими, которым и отправлял требы на месте их нового временного поселения. А, может быть, он, потрясенный событиями личной и общественной жизни, заболел в это время и находился где-нибудь у родственников вблизи Москвы. Во всяком случае, нужно признать за несомненный факт отсутствие из прихода священника о. Матвея Доброва в означенное время. Память об этом священнике и об отношении его к 1812 году сохранилась в клировых ведомостях Евпловской церкви, где значится, между прочим, что он получил за 1812 год наперсный крест на Владимирской ленте.

Более определенные и верные сведения имеем мы относительно диакона той же церкви, Ивана Осипова Богданова, который был определен к этой церкви во диакона в 1772 году преосвященнейшим Митрополитом Грузинским Николаем. Этот член причта Евпловской церкви, судя по ведомости, хорошо сохранившейся в бумагах церковных до сих пор, о том, что во время нашествия на Москву французов похищено было из нее и что уцелело, отсутствовал в то время вместе со своим настоятелем. „Священно и церковно-служителей, – говорится в этой ведомости, – трое налицо находятся, а диакон доселе не явился; который жив или умер, о том неизвестно”. По поводу последнего известия, содержащегося в ведомости, можем достоверно сказать, что диакон Богданов явился, ибо ъ ревизской сказке за 1816 год, составленной причтом Евпловской церкви, значится его подпись, сделанная его собственною рукою.

Что касается причетников той же церкви, т. е. дьячка Петра Иванова и пономаря Григория Федорова, то они оставались при церкви все время и никуда не выезжали, что ясно видно из упомянутой нами ведомости. Как можно предполагать, они принимали участие в служении литургии и молебна 15 сентября протоиереем о. Михаилом Гратинским.

Ничего определенного и точного не можем мы сказать про прихожан Евпловской церкви, принадлежавших к ней в то время: про церковного старосту, мануфактур-советника Ивана Петровича Черокова, из гжатских 1-ой гильдии купцов, который, судя по приходо-расходным книгам и другим документам Евпловской церкви, был старостой при этой церкви более двадцати лет и проходил эту должность с примерным рачением, сделав в течение всего времени в пользу Евпловской церкви значительные пожертвования, простирающиеся до нескольких десятков тысяч рублей; – про почетных прихожан-домовладельцев: светлейшего князя генерал-фельдмаршала Николая Ивановича Салтыкова, вдову княгиню Наталью Юрьевну Салтыкову с сыном князем Алексеем Александровичем¹⁶, – генерал-аншефа, князя-камергера Николая Александровича Кольцова-Мосальского¹⁷, – генерал-лейтенанта Григория Аполлоновича Хомутова, – вдову генерал-поручика, сенатора Федора Ивановича Глебова, Елизавету Петровну Глебову¹⁸, – бывшего гвардии прапорщика Владимира Петровича Веневитинова¹⁹, коллежского асессора Михаила Андреевича Милютина²⁰, фабриканта разных шелковых изделий, – отставного прапорщика Ивана Никитина Голикова, – Московского 3-ей гильдии купца Алексея Гаврилова Волкова, цехового Шестернина и др.

На основании вышеупомянутой нами ведомости, мы можем с достоверностью сказать, что в то время было 20 дворов в Евпловском приходе, а именно: 4 священно и церковно-служительских, собственных, на церковной земле находившихся, деревянных: все они, по словам ведомости, оказались целыми от неприятельского погрома, – и 16 дворов следующих разных прихожан: графа Салтыкова, князя Мосальского, генерала Хомутова, генеральши Глебовой, прапорщика Веневитинова, Государственного Банка, детского доктора Керскин, коллежского асессора Милютина, отставного прапорщика Голикова, гжатского купца Черокова, московского купца Волкова, московского купца (умершего) Соколова, цехового Шестернина²¹, Тульского подворья, бывшего Вятского подворья, Псковского подворья. Все эти дома остались также целыми. Во всех вышеозначенных, 16-ти приходских и 4-х священно и церковно-служительских, дворах было мужеского пола 287, женского пола 287, обоего пола 574 души. После же ухода неприятеля из Москвы в них числилось мужского пола 160, женского пола 80, обоего пола 240 душ.

Были ли все эти, поименованные нами, прихожане Евпловской церкви, в Москве, во время пребывания в ней французов, наверное, сказать нельзя. По всей вероятности, их не было тогда там. Если и оставались тогда какие-либо прихожане, то оставалось несколько человек из низших сословий, из так называемых дворовых людей, которых была весьма много в приходе Евпловской церкви и которые были оставлены своими уехавшими господами для присмотра их домов и квартир. Или же оставались там такие, которые не могли выехать из Москвы в силу бедности или нездоровья, или по каким-либо иным причинам. Судя по описанию подобного богослужения, бывшего в то же приблизительно время в другой, Петропавловской, на Якиманке, церкви, большая часть из богомольцев в Евпловской церкви, нужно полагать, были люди „истощенные, бледные, в рубищах, едва влачащие ноги, собравшиеся туда из разных нор: из подвалов, погребов, как будто вызванные из могил трубным звуком Архангела”²². Прекрасной иллюстрацией к этим словам может служить вышеупомянутый нами литографированный рисунок. Таким образом, возвращаясь к изложенному нами эпизоду из истории Евпловской церкви, к служению в ней 15-го сентября 1812 года протоиерея Кавалергардского полка о. Михаила Гратинского, мы должны заметить здесь, что если на том служении было много вообще русских людей, посторонних прихожан, то в числе их были, конечно, и местные прихожане.

После нашествия неприятеля в Москву, не скоро оправилась, как следует, Евпловская церковь. В числе многих других церквей и она также, конечно, пострадала в то время. Хотя по известию, содержащемуся в книге г. Любецкого: „Русь и русские в 1812 году”, изданной в 1859 году, гл. 26, стр. 129, служба и была в церкви св. Евпла почти месяц в продолжение пребывания неприятеля в столице, но правильная запись в приходо-расходных книгах этой церкви за декабрь месяц 1812 года показывает нам ясно, что только с этого месяца совершалась служба приходским причтом. Неизвестно, где совершалась эта служба. Вероятно, в той же верхней, Троицкой, церкви, уцелевшей от неприятельского погрома, хотя из расходных статей, произведенных за январь и февраль месяцы 1813 года, видно, что и она пострадала более или менее значительно. Так, в ней разбиты были замки, и перебиты были стекла в окнах, испорчены ящики в шкафах.

Из ведомости, составленной вскоре по уходе неприятеля из Москвы, ясно видно, что во время нашествия неприятеля похищено было из нее и что уцелело. „В верхней церкви, по словам этой ведомости, престол и жертвенник целы и непоколебимы; на них срачицы и одежды невредимы, а святого антиминса не имеется. В нижней церкви престол испровержен, а жертвенник цел и невредим, и святой антиминс отыскан. В обеих церквах большая часть утвари, скрытой причетниками в подполье ризницы, разграблена”.

Вот что похищено было неприятелем из ризницы Евпловской церкви: „три креста серебряных напрестольных, один вызолоченный с мощами и кругом обнизанный средним жемчугом, другой вызолоченный без мощей, в коих весу по описи не значится, третий вызолоченный с финифтяною работою, осыпанный по местам мелкими стразами, в коем весу два фунта тридцать золотников; ковчег серебряный напрестольный для хранения святых даров, в коем весу было одиннадцать фунтов шесть золотников; сосуды с прибором серебряные, в коих весу по описи не значится; дароносица серебряная для причащения больных, в коей весу по описи не значится; кадило серебряное, в коем весу по описи не значится; с трех Евангелий сняты серебряные евангелисты и средники и отодраны застежки”.

„Из облачений для священнослужения, как-то: риз, стихарей, епитрахилей и прочих вещей, по описи значащихся, большая часть совершенно пропала; малая же часть утвари и ризницы церковной найдена остававшимися при церкви причетниками в означенном подполье, по выходе неприятеля из Москвы...”

Что касается иконостасов и икон, находившихся в то время в обеих церквах, то о них мы имеем следующие сведения, содержащиеся в той же ведомости: „иконостас в верхней церкви и в нем святая иконы целы и невредимы. В нижней церкви иконостас цел; в нем святые иконы целы, кроме некоторых окладов на них. Так, на Спасителе венец серебряный сорван. На левой стороне, на образе Введения Божией Матери, два венца серебряные сорваны. На храмовом архидиакона Евпла образе риза серебряная вызолоченная осталась цела, а венец сорван. Часть мощей сего мученика, оправленная в серебро, найдена в церковном сору, впрочем, без оправы. Со Спаса Нерукотворенного, на коем риза, венец и поля серебряные вызолоченные, в венце двенадцать разных камней, в гнездах серебряных, да в ризе седмь, по полям четыре, – все означенное с сего образа сорвано. У правого клироса с образа Живоначальной Троицы поля и венцы сорваны. У левого клироса с образа Всех скорбящих поля серебряные, венец и риза сорваны. С образа Знамения Божией Матери риза и венец серебряный сорваны...”

Наконец, относительно церковного ящика и церковной суммы денег, в той же самой ведомости содержатся следующие интересные сведения: „церковной вообще суммы было оставлено в церкви четыреста десять рублей государственными ассигнациями, десять рублей серебром и пятьдесят два рубля и 27 копеек меди, из коей суммы медною только монетою собрано в церкви причетниками двадцать шесть рублей, а прочие все унесены”.

Так пострадала материально и вещественно Евпловская церковь в 1812 году, во время нашествия в столицу Москву французов.

Только в 1813 году последовала выдача в Евпловскую церковь св. Антиминса и освящение ее, о чем свидетельствуют бумаги, хранящиеся в консисторском архиве²³. С этих пор Евпловская церковь вступила в новый период своего существования.

Здесь следовало бы нам окончить свое историческое повествование о минувших днях, прожитых Евпловскою церковью, так как наш обзор, как мы озаглавили его, имеет в виду только одну приснопамятную и незабвенную страницу из всей истории этой церкви. Но мы от начала прошлого девятнадцатого столетия перенесемся прямо к началу двадцатого столетия, т. е. к современному состоянию Евпловской церкви, и покажем здесь, в заключение, судьбу ее в настоящее время сравнительно с судьбою в прошлое время.

Окидывая взором современное состояние Евпловской церкви, мы не можем не остановиться здесь несколько на внешнем состоянии ее, в смысле вообще прихода, состоящего из приписанных к ней домов с их обитателями. По свидетельству ружной книги 1699 года, в Евпловском приходе было домов: 2 боярских, 1 окольнический, 1 кравчего – живут дворовые его люди, 11 стольнических, 3 дьячьих, 1 полковнический, 5 подьяческих, 1 лекарский, 1 гостиной сотни, 1 посадского человека, 1 подворье монастырское, 9 верховых певческих и псаломщиковых, 1 верхового дьякона, 3 разных помещиков. Итого 41 двор²⁴. К 1812 году число дворов, приписанных к Евпловскому приходу, сокращается уже на половину. С тех пор это число, т. е. 20, становится почти одно и то же во весь девятнадцатый век. И в настоящее время церковь св. Евпла имеет в своем приходе такое же приблизительно число. Но если мы посмотрим на теперешние каменные громадные дома в сравнении с прежними деревянными и маленькими домами, то, конечно, должны прийти к тому заключению, что в настоящее время, несмотря на сокращение числа домов, приписанных к Евпловскому приходу, этот последний возрос и увеличился весьма значительно во внутреннем, так сказать, своем объеме.

И, однако же, нужно заметить здесь, Евпловский приход падает все более и более с каждым годом. На наших глазах вот уже не один громадный в несколько этажей дом построен в районе этого прихода. И, несмотря на это обстоятельство, несмотря на увеличивающееся, по-видимому, количество обитателей в этих домах. настоящих прихожан Евпловской церкви становится все меньше и меньше.

Чем же это объясняется? Объясняется это, по нашему мнению, следующим образом. Давно уже центральные места нашей столицы стали заселяться иностранцами. Русские, коренные жители, православные москвичи, отхлынули от центра на окраины столицы и там образовали собою громадные поселки; каковы, напр., Марьина роща за Сущевской заставой. Новая деревня за Рогожской заставой, Петербургская слободка за Тверской заставой и т. д. А центр стал заселяться и заселяется с каждым годом все больше и больше разными иностранцами. Это какое-то мирное завоевание иностранцами нашей первопрестольной столицы Москвы. Все почти лучшие улицы ее, в роде Тверской, Петровки, Кузнецкого моста и др., заняты такими иностранцами. Не миновала такой печальной судьбы и Мясницкая, торговая по преимуществу, улица, на которой находится Евпловская церковь²⁵. Взгляните, например, на одни вывески, красующиеся по всей этой улице на домах и торговых помещениях разных фирм, – и вы увидите, как мало там русских имен и фамилий. Это – почти сплошь все иностранцы: евреи, немцы, французы, поляки, армяне и другие нации. Где же русские православные люди? Их нет там почти совсем, или они есть, но попрятались в укромные местечки, и не дают о себе знать из страха и боязни перед иностранцами. Поистине, стыд и позор нашей Москве, заполоненной нашествием иностранцев в виде различных торговых фирм, которыми владеют они повсюду! И когда только окончится это нашествие на нее иностранцев? Когда только окончится этот позорный плен?

Неудивительно, конечно, что при таких обстоятельствах Евпловской церкви приходится весьма тяжко в настоящее время, что у нее очень мало прихожан, считающихся истинно русскими православными людьми, что она даже не может содержать себя без помощи других, посторонних людей. В прежнее время, приблизительно в XVIII и в начале XIX века, в приходе церкви архидиакона Евпла было целых три архиерейских подворья: Псковское, Вятское и Коломенское (впоследствии Тульское) с приписанными к ней церквами: св. мучеников Адриана и Наталии, св. Николая чудотворца и Тихвинской иконы Божией Матери²⁶; – было три домовых церкви, устроенных в домах почетных прихожан: во имя св. великомученицы Варвары в доме генерал-лейтенанта Петра Ивановича Стрешнева, во имя Спаса Нерукотворенного Образа в доме генерал-лейтенанта Ивана Алексеевича Салтыкова, во имя Сошествия Св. Духа в доме генерал-поручика действительного камергера Михаила Ефимовича Ласунского²⁷.

В прежнее время, Евпловская церковь, окруженная со всех сторон такими духовными твердынями и заселенная в приходе своем преимущественно русским православным людом, собирала в стены свои многочисленных прихожан, как кокошь собирает птенцов своих под крылья свои. А теперь что мы видим? – Почти полное отсутствие прихожан в церкви по случаю населения в приходе и даже – увы – в церковных домах иностранного элемента жителей и по случаю индифферентного отношения к своему приходскому храму незначительного количества остающихся православных ее прихожан.

По последнему статистическому подсчету жителей, проживающих в Евпловском приходе, сделанному по приказанию Епархиального Начальства в нынешнем, 1910 году, оказалось, что в 22 домах, приписанных к этому приходу, живет иностранцев более трети числа всех православных. На 1771 последних приходится иностранцев 607, не считая иностранных фирм, как-то: магазинов, контор и т. п., которые преобладают в большом количестве в районе этого прихода. Обитающие в них разные люди, хотя и не подлежали подсчету, как не прописанные в паспортах своих, являются тоже, можно сказать, жителями Евпловскаго прихода, хотя бы и временными, дневными. Из числа же показанных здесь православных ими состоят преимущественно простые жители, как-то: прислуга и рабочие. Все это население живет теперь в следующих 22 домах, составляющих Евпловский приход: 2 церковных, 2 дворянских, 9 купеческих, 1 французского правительства²⁸, 1 Российского Общества застрахования доходов и капиталов, 1 Художественно-Промышленного Музея (он же называется домом Строгановского училища), 2 подворьях архиерейских: Тульском и Вятском, 1 Шведско-Датско-Русского телефонного общества, 1 армяно-григорианского вероисповедания, 1 римско-католического вероисповедания и 1 лютеранского вероисповедания²⁹.

Вот при таких-то грустных обстоятельствах, в каких находится теперь Евпловская церковь, и приходится обращаться за помощью не к своим людям, а к чужим. Итак, к вам, истинные патриоты, мое слово! Видя печальную судьбу Евпловской церкви в настоящее время и сознавая то значение, какое имела она для ваших предков, для некоторых жителей первопрестольной столицы, в приснопамятную и незабвенную эпоху 1812 года, когда за поруганием и обесчещением всех почти московских церквей, Евпловская церковь оставалась все-таки не совсем расхищенной врагами, так что в ней могла происходить торжественная служба Божья, в которой нашли себе истинное духовное утешение и успокоение все несчастные и обездоленные судьбою русские люди, православные москвичи, остававшиеся в то время в столице, – подвигнитесь на помощь ей, чем и как можете. Помните и никогда не забывайте этой важной заслуги Евпловской церкви для ваших предков, отцов и дедов, живших в ту трудную годину! Эта заслуга ее – историческая заслуга, и она требует от вас, как патриотов, как людей, любящих все родное и отечественное, принять близко к сердцу и настоящую печальную судьбу Евпловской церкви и позаботиться о ней, как должно. Пускай будет увековечено это событие – торжественное служение в Евпловской церкви, 15 сентября 1812 года, протоиерея Кавалергардского полка, о. Михаила Гратинского – каким-нибудь добрым делом в пользу этой церкви. Пускай русские люди, патриоты-москвичи, в настоящее смутное время, когда внутренние враги нашего отечества одолевают нас отовсюду, когда главные начала русской земли: православие, самодержавие и народность расшатаны ими всецело, собираются в ту же церковь для принесения Господу Богу усердных просительных молений за спасение Москвы и России. О, да будет так, с благословения Святой и Живоначальной Троицы, по молитвам св. мученика Архидиакона Евпла, имени которого посвящен наш древний исторический храм!

Свящ. Д. Ромашков