Комментарии на книгу Иова (фрагменты)

О жизни диакона Олимпиодора сохранилось очень мало сведений. Есть прямое упоминание о нём в Ватиканском кодексе Барберини, в котором сообщается, что он был рукоположен в сан диакона Александрийским патриархом Иоанном Никиотом, который пребывал на кафедре приблизительно в 505–515/516 гг. Из этого можно сделать вывод, что он родился приблизительно в 470–490 гг., а деятельность его приходится на первую половину VI века. Косвенное указание на это содержится в конце «Комментария на книгу Иова», в котором сам Олимпиодор говорит, что свои толкования на книгу Иова и на книгу пророка Иеремии он пишет по поручению Иоанна и Юлиана, известных личностей в Александрии в VI веке¹. Кроме того, об Олимпиодоре похвально высказывается св. Анастасий Синаит, характеризуя его как «философа, умудрившего Александрию, как ее диакона»².

Творения диакона Олимпиодора представляют немалый интерес, главным образом именно потому, что доносят до нас древнецерковную экзегетическую традицию предшествующих столетий.

Сохранились следующие его работы:

1. «Толкование на книгу Иова»³. Это самое большое по объему творение диакона Олимпиодора. Оно дошло до нас в двух рукописных традициях, а также в катенах. Книга Иова у Олимпиодора разделена не на 42 главы, как в тексте Септуагинты, а на 33. Это преимущественно буквальный комментарий, в котором аллегория использована лишь изредка. Автор часто ссылается на толкования неизвестных экзегетов, приводя их толкования без обсуждения⁴.

2. «Толкование на книгу Екклесиаста»⁵.

3. «Толкование на книгу пророка Иеремии»⁶.

4. «Толкование на плач Иеремии»⁷.

5. «Толкование на книгу Варуха»⁸.

6. «Толкование на Послание Иеремии»⁹.

7. «Против Севира Антиохийского». Сохранился только один фрагмент из этого произведения в антимонофизитском сборнике, носящем имя прп. Анастасия Синаита¹⁰.

Кроме того, есть и приписываемые Олимпиодору произведения:

1. Гомилия на «Возрадуйтесь в тот день» (Лк.6:23)¹¹.

2. «Толкование на Притчи»¹².

Таким образом, главными творениями Олимпиодора являются его толкования на книги Ветхого Завета. Часто Олимпиодора ставят в один ряд с составителями катен. Однако он был не просто собирателем ряда катен, но составителем обширных комментариев. Впечатление, что он является лишь составителем катен, создается от обильного использования мнений более ранних толкователей. Отличительной чертой его комментариев, характерной, в общем, и для всей древней письменности, является отсутствие упоминания источников. При этом помимо авторов-александрийцев он очень часто пользовался творениями представителей антиохийской школы.

При толковании Ветхого Завета Олимпиодор опирался на традиционный для греческих Церквей текст Септуагинты, который был разделен на главы. Но, кроме этого, он использовал и другие греческие переводы, а также имевшиеся у него в рукописях схолии. Текст толкуемой книги разделяется им на главы.

Ниже приводится перевод введения и 28 главы «Комментария на книгу Иова», включающий в себя толкование на 38–39 главы этой книги (по указанному выше критическому изданию Д. Хагедорна).

Результаты анализа этих текстов позволяют несколько прояснить и личность самого диакона Олимпиодора, прямых сведений о котором сохранилось очень мало. Уже можно полагать, что он прошел все ступени образования того времени. Прекрасное владение самыми разнообразными средствами классического греческого языка говорит о хорошей школе грамматиста, которую он прошел. Активное использование риторических приемов, а также отдельных положений теории красноречия требует соответствующей подготовки. Из содержания же «Комментария» с необходимостью следует, что он прошел и высшую (т.н. философскую) ступень в своем образовании. Олимпиодор осведомлен в орнитологии, компетентен в вопросах астрономии, готов рассуждать на темы атмосферных и других природных явлений.

Перевод с древнегреческого языка выполнен К.В. Норкиным под научной редакцией кандидата филологических наук, доцента Н.К. Малинаускене по изданию Hagedorn U. und D. Olimpiodor, Diakon von Alexandria. Kommentars zu Hiob. Berlin: Walter de Gruyter, 1984.

По поводу предлагаемой истории у древних было много разных соображений. В частности, выступающие в защиту этого человека говорят, что, родившись до благодати и думая, что ничего не будет после этой жизни, он, естественно, стал досадовать, поскольку был лишен очевидного благосостояния (имущества, детей) и поражен неизлечимой болезнью. Ведь не сознавая за собой ничего нечестивого, он стал приходить в смятение, полагая, что понес несправедливое наказание. И ни в чем он не упрекнул Бога, что именно прежде всего и было предметом стремления диавола; разве только не сохранил к Богу высшего благоговения из-за полного несогласия с Его промыслом.

Почему Бог не стал оценивать его объективно, но позволил незаслуженно терпеть бедствия, почему не удостоил человеколюбия, даже если действительно увидел в нем лукавство?

Итак, говорящие это не присвоили праведному Иову совершенной добродетели, однако утверждали, что Иов, так подвизавшийся до благодати, стал для нас прекрасным образцом, чтобы мы, вкусившие благодати, отныне двигались к совершенству, благоразумно принимая слова божественного Павла, который говорит несогласным с Божиими судами: «О человек, поистине, кто ты, возражающий Богу? Скажет ли тварь творцу: зачем ты меня именно так создал?» Вот таким образом [рассуждают] одни.

Другие же дерзнули сказать, что истинная борьба происходит внутри Иова. История же эта не есть история [из] Божественных книг, но некий человек из еврейских ученых, на слух восприняв то, что было во времена праведника, написал книгу, создавая образец божественного попечения. И приводимые ими выражения праведника, которые кажутся им шероховатыми, оказываются [для них] ошибками автора этой истории: ибо не Иов это произносил. Они же говорят, что автор сам по себе сочинил и речь Бога, и кита, и вообще просто высмеяли эту историю как вымышленную и составленную от человеческого разума.

Иные же такого не говорили, а оклеветали 70 толковников, которые перевели написанное с еврейского языка на греческий. «Ибо [толковники], – говорят они, – [недостаточно] хорошо знавшие еврейский язык и введенные в заблуждение многозначностью слов, во многих местах выдали одно за другое. Убежденные неким евреем, взявшимся подорвать и умалить перевод семидесяти, авторы этих слов, вместо написанного, вставили иные слова в Писание.

Еще же другие эту историю признали как богодухновенную, но жестко высмеяли друзей Иова как завистников, утверждая, что те из зависти так на него напали.

Некоторые же, пренебрегши исторически зафиксированными фактами, почти все сказанное обратили в аллегории.

Вот что было сказано в отношении текста Библии.

О самом же человеке высказали ничуть не меньше противоречивых мнений: одни говорили, что он родился до Закона, а другие – после Закона, третьи же утверждают, что он родился во времена самих царей, иудейского и израильского.

Я же, доверяя Богу, соединившему этого мужа вместе с праведными и пророками и через богоносные уста пророка Иезекииля сказавшему о нем: «Если бы были Ной, Иов и Даниил, сыны ваши и дочери ваши не были бы истреблены», доверяя же и говорящему: «О терпении Иова услышали и кончину Господа увидели», верю, что муж этот является удивительным человеком, подобен апостолу и удостоен пророческой благодати, будь то перед борьбой, будь то в середине этих подвигов; он ведь был абсолютно безукоризнен.

Итак, он был совершенным в добродетели и достоин свидетельства от Бога. В свою очередь, следуя и священным апостолам, и святейшим отцам нашим, которые все причислили к канону богодухновенного Писания книгу, изданную по переводу Семидесяти, унаследовав её от апостолов, и я говорю, что не от человеческого разума составлено Писание, но утверждаю, что и Семьдесят, водимые Духом Святым и в совершенстве изучив еврейский, и саму эту книгу, и весь Ветхий Завет перевели на греческий язык до жизни Господа при воцарении в Египте Птолемеев. Ибо Бог так управил, чтобы никто не сказал, что семьдесят писцов, оказывая милость христианам, таким образом истолковали Писание.

И остальные переводчики, родившиеся после пребывания [Господа на земле] и не будучи христианами, создали перевод для своей цели, причем каждый отдельно, сам по себе, как им было угодно; другие же и до пребывания [Господа на земле] переводили, толкуя, разделенные попарно Птолемеем, и все были единодушны друг с другом. Они безо всякого разногласия сделали перевод с еврейского никому ни в угоду, ни ко вражде.

А поэтому божественные тайноводцы истины апостолы Церкви передали его как безупречный и достоверно изданный многими старейшинами Израиля, так что излишни ложные толкования еврейских сочинителей мифов.

Ведь, если и мы при отсутствии подходящего слова воспользуемся каким-либо словом, предлагаемым другими переводчиками, то сделаем это только ради точности, при этом мы следуем их образу мысли. Так, среди греков можно услышать называющих гребцов «веслодвигателями» и, поскольку собеседники не знают, кто есть гребцы, мы говорим им, что это «веслодвигатели».

Всякий раз когда находим у Семидесяти менее ясное слово, точнее сказанное у других переводчиков, вместе с последними пользуемся более точным для ясности. Ибо не утверждаем, что одни перевели лучше других: это ведь совершенно неразумное и неверное утверждение Иудейской или Самаритянской дерзости.

Вот так [было сказано] и о мужественнейшем Иове, и о его истории, которую мы целиком принимаем вместе с написанным в конце, где находится и родословная Иова, благодаря которой и выясняется, что он жил до Закона. Ведь всю так написанную историю Церковь приняла первоначально от апостолов.

Я же убежден, что и друзья его праведны, ибо не бывало, чтобы праведный приобрел неправедных друзей. Когда же он стал великим подвижником и сам предводитель мятежных сил диавол лично вступил [с ним] в состязание, Бог, провозглашающий своих [подвижников] достойными венца, попустил, чтобы праведный претерпел все и перенес все удары врага, дабы не осталось никаких оснований для упрека.

Вот почему сверх всех страданий было попущено его друзьям, чтобы они, вместо лекарства утешения, произнесли еще более ужасные для него, ранящие слова.

Попущение же бывает так: много есть путей оставления [Богом]. И кто-то один страдает из-за греха, как тот, которому Спаситель сказал: «смотри, ты стал здоров – не греши больше», другой же – чтобы прославился Бог, как тот слепой от рождения, о котором опять-таки сказал Господь: «ни он не согрешил, ни родители его», но – чтобы прославился Бог.

А другие страдают по другому устроению, как дети, истребленные Иродом, и иные часто, чтобы от предполагаемого зла очистились или чтобы от порока к добродетели обратились.

И прямо сказать, многочисленны и сложны пути Божиего промысла и воспитания, к нам от Него применяемого, все же помогающие и полезные, пусть даже мы не понимаем их смыслов.

Одним же из путей оказывается и такой, который применяется к праведным, чтобы воссияла их скрытая добродетель и чтобы они сами засияли, испытанные, как золото в горниле.

Таким путем Бог попустил, чтобы была испытана диаволом скала терпения, великий Иов. И он сам не знал об этом до того времени, чтобы еще очевиднее он мог быть явлен мужественным, не знали же об этом и его друзья. Когда же они услышали, что он призывает смерть, и нужно было ободрить его другими словами, им было попущено как и не делать этого (о чем мы уже сказали выше), так и приобрести якобы ревность о Боге: по какому-то притязанию, вероятно же, от диавола, коварно это в них посеявшего.

И сочтя, что праведник желает (что не было истинным) освободиться от тела, а это – хула на Бога, пришедшие для исцеления, взяв на себя якобы защиту Бога, стали для праведного горшими, чем скорби, поскольку неистинно предположение, что он мог наложить на себя руки и уйти из жизни. Однако он не решился этого сделать из-за Бога, соединившего душу с телом.

Иов очень желал смерти, но храня истинное благоговение к Богу, не убил себя, хотя, впрочем, и имел такую возможность.

Поэтому если кто-то последовал по стопам величайшего Иова и пренебрег волнующим страхом, он уже стяжал совершенную любовь. Он знает, с какой откровенностью тот высказывается и что Иов не дерзнул бы спорить с Богом, если бы не был соединен с ним в любви и не был бы полностью уверен в правосудии Господа. Поэтому и Бог его понимает, зная, из какого убеждения и какой любви высказаны такие слова.

Если же кто-то испытан страданиями, особенно он будет потрясен спокойствием души человека в страданиях.

Но следует, наконец, перейти к толкованию сказанного.

Выберем же, что из сказанного соответствует истории и что склоняется к аллегории, ничуть не вредя истории, как и в остальных Священных Книгах.

Ибо так научили нас отцы: не искоренять написанное и не обращать все в аллегорию и не настаивать по-иудейски только на буквальном значении, но возделывать и благоустраивать мысленный рай Божественных Писаний и свое воздавать истории, а свое – умозрению, и особенно у пророков, одним из которых я считаю святейшего Иова.

Ибо если сказанное непринужденно допускает и то, и другое: и историю, и умозрение, – нужно пользоваться и тем, и другим; если же одну историю, давайте оставаться при буквальном значении, если же слово обращено на один только тайный смысл, оно должно быть возведено до аллегории.

Поэтому станем продвигаться, как я сказал, к самой точности сказанного, ранее попросив святую душу блаженного Иова умолить Бога, чтобы Он дал и нам поведать нечто достойное величия души этого человека.

Начало речи: после же того как перестал говорить Елиус, сказал Господь Иову сквозь бурю и облака: «Кто сей, кто, скрывая от Меня [свою] волю, слова же слагая в сердце, думает скрыться от Меня?"

Богатство и бедность, здоровье и болезнь, честь и бесчестие и, вообще говоря, вся жизнь людей есть испытание, как нас сам великий Иов научил, пройдя через все испытания, всесторонне укрепившись оружием справедливости, как где-то сказал святой апостол. И будучи богат, [Иов] был общей сокровищницей для нуждающихся, будучи знатным и обладая силой, был защитником бессильных. Богатство не побудило его к презрению, и известность не родила [в нем] заносчивость. Так мужественно преодолев первые препятствия, он подвигся попущением Божиим к другим и более тяжелым испытаниям, противостав вообще всем злым козням диавола. И, воцарившийся в единобрачии многодетным и славным, и богатством отовсюду осыпаемый, он ниспал в навоз, бедный, бесславный, жалкий осмеянный, истерзанный, истекающий гноем, превзойдя страданием всех: и родившихся раньше, и скольких позже жизнь видела испытываемыми в несчастьях. К этим бедам добавились речи друзей, которые, вместо утешительных слов, принесли ему еще более отчаяния и душевной муки.

После же того как великий подвижник должным образом прошел все борения, он и был справедливо увенчан праведностью превыше венца. Именно тогда он внимает божественному гласу, призывающему его на прекрасные подвиги. «Ибо поэтому, – был глас, – Я попустил, чтобы ты боролся со зверем, чтобы ты явил свою праведность, стал же самим образом терпения и утешения всему роду человеческому». Ибо если кто из богатого стал бедным, – Иова имеет в утешение, если же кто стал неизвестным после известности, глядя на него, получает облегчение от скорбей, если же и бездетным из многодетного или имеющего хороших детей, научается говорить: «Господь дал – Господь взял». Если же кто бывает терзаем и безумием жены подстрекаем к неуместным словам, то упрекнет ее за подобный совет, стойко же и вместе с тем беззлобно скажет: «Потерплю еще немного, ожидая надежду спасения моего».

Итак, есть лекарство утешения против всевозможного отчаяния, а именно внутренняя установка Иова; и никто не удивляется, впадая в непоправимое несчастье, нет, [не удивляется] даже если близкие друзья нападают на лежащего и оскорбляют его. Итак, и мы сознаем, что прекрасно подвизающиеся порой удостаиваются божественного [к ним] обращения, чтобы мы не бесчинствовали, избыточествуя надменностью, чтобы мы не пали духом в бедствиях, но чтобы все, случающееся с нами, что бы когда ни произошло, воспринимали бы как почву добродетели.

Но, наконец, давайте прислушаемся к божественному голосу, кратко исследовав по отмеренной нам от божественного дара силе, по какой причине Бог обратился к Иову с такими словами.

Итак, в то время когда друзья прекрасно размышляли о Боге, и о Его мудрости, и силе, и величии, доказывая, что люди всегда страдают из-за греха, и не зная смысла изнурительной напасти искушений, и, когда они некстати пользовались неподобающими для такого человека словами, блаженный Иов сам великолепно произносит прекрасные и самые совершенные слова о мудрости и силе Бога. Будучи же искренен и простодушен и не сознавая за собой ничего, достойного стольких бедствий, он не соглашался с друзьями, говорящими, что он, безусловно, из-за греха наказан. Впрочем, и сам он не знал причины своих злоключений. Поэтому Елиус, открыто вступив в беседу, не осуждает праведного и не доказывает, что тот подвергся нападению бедствий из-за греха; благодаря этому он оказался лучше друзей. Однако, не постигнув образа мыслей Иова, на основании которого тот произносил обвинительные, как ему казалось, слова против Бога, он порицал Иова как говорящего неразумно. Но и Елиус произносил прекрасные и удивительные слова о мудрости и силе Бога.

Итак, когда так же прекрасно и православно все они восхитились промыслом Божиим и силой, всё же они не знали первопричины случившегося с Иовом и что бедствие было упражнением в добродетели, а не воздаянием за грехи. Когда все высказались, Господь, вынося решение, принимает высказанное всеми о Божием промысле, и силе, и мудрости как сказанное хорошо. Потому и Сам довольно продолжительно все это разбирает для Своего собственного друга, праведного Иова, кротко и дружелюбно рассуждая и пользуясь сказанным о Боге ими всеми, и Сам сообщает о Себе подобное, научая же нас, что непостижимы суды Божественного промысла и неисповедимы пути Божией мудрости. Друзей же упрекает как высказавшихся о том, чего не знают. «Ибо не судите ни о чем до времени», – говорит божественный апостол, – «пока не пришел Господь, который просветит покрытых тьмой и сделает явными помышления сердец» и так далее. Елиуса же Он не одобряет, ибо тот не постиг ни образа мыслей Иова, на основании которого он произносил свои слова, ни первопричины его страдания, но и не порицает, так как тот не осудил святого.

Праведного же Иова Он увенчивает и открыто обращается к нему, и поощряет его словами, как ни в чем не поверженного, все же борения достойно претерпевшего, и открывает невыразимое, и делает известной причину искушения. «Ибо не как неправедный, – говорит Он, – пострадал праведник, но чтобы он прославился как праведный и чтобы всё, что касается добродетели Иова, было провозглашено божественным жребием».

Утешает же Он Иова словами и, вновь укрепляя и продолжая с ним беседу (ведь праведный настолько больше, по сравнению с другими, отведал общения Божия, насколько большее время был подвержен страданиям), учит и о таинствах вочеловечения Единородного, и сообщает об этом через таинственные слова, скрытые от общего врага человечества, чудовища и отступника, именно которого именует китом. И, разоблачая перед нами всё, что его касается: и силу, и дерзость, и зломыслие, праведного же все более возвеличивая и подготавливая, чтобы он стал еще смелее, чуть ли не громовым голосом говорит способным разуметь, что тот противостоял столь великому врагу и среди всего остался несокрушимым.

После же многих борений и после утешения от божественного голоса здоровье сразу возвратилось [к Иову], хотя вообще он уже притерпелся к тому, что кровоточил, и на нем кишели черви. Сбежались же отовсюду знакомые и приветствовали [его] дарами. Итак, удвоение изобилия сопровождало всё, но дети – в том же количестве, ибо не ушли в небытие те, которые уже покинули тело, так что и число детей удвоилось: поскольку и ушедшие раньше не погибли совсем, а прибавились народившиеся позже. Ведь как прежде от божественного оставления, совершившегося для испытания, было абсолютно всё: печаль, бедность, бездетность, терзание, гной, бесчестие, так и потом от божественного просвещения всё [стало] светлым, и веселым, и исполненным душевной радости. И удвоилось в настоящее время то, что должно было быть ниспослано как обещанное праведным, что ни глазами не видимо, ни человеческим разумом не постижимо.

Поскольку же блаженный Иов пользовался благочестивым и боголюбивым размышлением, выражениями же не совсем ясными, очевидно было, что мыслит он о Боге наилучшим образом. Но не понимали его те, кто не знал его образа мыслей и которым казалось, что звучат пренебрежительные слова. И ведь именно когда он согласился с ними, когда Елиус справедливо размыслил о Боге, то он молчал и не отвечал. Поэтому Господь начинает [свою] речь, [обращенную] к нему, так как он молчит и скрывает собственную волю.

Божественный глас достигает по воздуху нашего слуха по божественному творению. Ведь Бог, конечно, не говорит по-человечески, но вместе с тем и желает [этого], и слово переходит в дело, и мы слышим божественные слова. Они звучат сквозь бурю и облака (буря же есть сгущение ветров), через бурю, думаю, потрясая окружающих и устрашая, через облако же обращаясь к праведнику, как Моисей и Аарон: «в столпе же облака возвещал им», – говорит псалмопевец.

Итак, прислушаемся же благочестиво к речи Бога.

Кто сей, скрывающий от Меня помышления, хранящий слова в сердце, а от Меня думающий утаить?

Не скрыл Иов от знающего помышления сердечные; ибо мы услышали его, говорящего перед Богом, Он знает ум человеков. Но поскольку Иов выражался неясно, пользуясь благочестивым размышлением, но нескладно выражая свои мысли, и именно поэтому соглашался со словами Елиуса, православно говорящего о Боге, но молчал и не отвечал, Бог говорит: «Кто сей, скрывающий от Меня помышления? Никто не может скрыть [их] от Меня». Вместо того [чтобы сказать]: «Я всегда знаю и движения сердец, если даже они не выражаются через слова».

Итак, говорит Он, полагаешь ли ты, Иов, что скрыт от меня? Знаю, что ты подвизаешься добрыми подвигами пред лицом Нашим, ничто, касающееся тебя, от Меня не скрыто. Он говорит не потому, что Иов что-то именно такое мыслил, что утаивал от Бога нечто, касающееся Его, но как другу, ободряя его: думаешь от Меня скрыть? или предполагаешь, что Я не знал о твоих сражениях? Я хорошо знаю твое беспорочное внутреннее расположение, если даже ты молчишь, если даже пользуешься не столь ясными словами.

Следует же знать: одни говорят, что Бог всех и Отец есть Говорящий через Святого Духа, другие же, что Он – Единородное Слово Бога, о Котором говорится: «привратники адовы, видя Тебя, устрашились». Будь то от лица Отца [слова] произнесены (как когда свидетельствует Моисей: «Сотворим человека по образу собственному и по подобию Нашему»), будь то от лица Единородного (как когда Сам о Себе Самом говорит: «Прежде, нежели был Авраам – Я был»), будь то от лица Святого Духа (сказал, ведь говорит, Дух Святой: «Отделите же мне Павла и Варнаву на дело, на которое Я призвал их»), как в Деяниях Апостолов сказано, – один замысел божества в единице Троицы, одна же воля, одна сущность, познаваемая в трех ипостасях.

Препояшь, как муж, чресла свои: вопрошу тебя, а ты отвечай Мне.

Итак, стань мужественным, отвергни уныние, и именно когда пожелаешь побеседовать со Мной, вот Я разговариваю с тобой, вот, Я исполню твое желание, ответь же на Мои слова.

Где ты был, когда я основывал землю, ответь мне, если знание имеешь.

Когда ты унывал, говорит Он, потому что не знал исхода происходившего с тобой и основания твоей борьбы, вот спрашиваю тебя и о многом другом, смысла чего ты не знаешь. Учит же нас Бог, разговаривая со своим собственным другом, что Он есть Создатель всего и что недосягаемы глубины Его собственной мудрости.

Должно же знать, что сейчас впервые от Божественного гласа вводится слово о создании тварного [мира]. Ибо мы говорили, что Иов жил до Закона. Ведь если по величию и красоте тварей соответственно узревается их Творец, и это давно знают боголюбцы, но мы от Божественного гласа сейчас слышим об этом впервые. Итак, говорит Он, если у тебя есть понимание создания тварного, отвечай мне.

38.5–6. Знаешь ли ты, кто положил её [т.е. земли] меру? или кто приложил вервь к ней? на чем крепления её воздвигнуты? Кто же есть положивший на ней краеугольный камень?

Он говорит о мерах по подобию домам нашим, и о верви, натягиваемой по сходству с жилищами, и о краегульном камне, соединяющем обе стены, креплениями же называет несущие балки.

Итак, скажи, знаешь ли меру земли, скажи, какое есть для нее основание, на которое опирается эта тяжесть и великое на- чало. Это же для людей совершенно не постижимо. Итак, кто создал это? Вместо того [чтобы сказать]: никто другой, кроме Меня: ибо это деяния невыразимой мудрости Бога.

Когда были сотворены звезды, все Ангелы Мои громогласно восхвалили и воспели Меня.

Здесь мы научаемся, что святые ангелы существуют до чувственного мира, восхищаясь каждым из творений и воспевая их творца.

Поэтому и святые ангелы благодаря тому что видели, как несуществующее приводится в бытие, познавали, что Бог является Творцом и их самих. Если же они и знали это по другим словам и некоему более высокому созерцанию, то таким образом именно создание тварного оказалось достаточным, чтобы вполне удостоверить познаваемый космос, как и то, Кто есть его Творец, то есть Приводящий сущее из несущего к бытию.

Я положил пределы морю воротами.

«Воротами» вместо «какими-нибудь границами». – Я запер [море] повелением, сказав ему: «Досюда дойдешь и не переступишь».

Когда оно волновалось, выходя из утробы своей матери.

«Волновалось» вместо: «бушевало и стремилось к пустым и соразмерным ему местам, услышав божественное повеление: Да соберется вода в скопление одно». Матерью его называет бездну или собственную силу как причину существования для него.

Я же положил облако одеянием ему, а мглой его покрыл.

Когда он упомянул об утробе матери, то воспользовался тропом. Ведь Он говорит: «Как младенца. Я спеленал его туманом и облаками», то есть «окутал».

38.10–11. Я же положил ему пределы, окружив засовами и воротами. Я сказал ему: «Досюда дойдешь и не переступишь. Но в тебе самом будут колебаться твои волны».

Засовами и воротами Он называет положение пределов и защиты Своим повелением. Ибо говорит: «Я установил границу волнам моря, чтобы они, выходя за пределы, не разрушали сушу».

38.12–13. Не при тебе ли я создал утренний свет? Утренняя же звезда увидела собственное движение, чтобы достичь горных отрогов земли.

Присутствовал ли ты, говорит, когда Я сказал: «Да будет свет», и за словом последовало дело, или когда утренняя звезда, родившись, осветила концы земли? Говорят, что эта утренняя звезда и в одну ночь достигает края земли.

Согласно аллегории, утренняя звезда, слово Господа, в свое время при конце дней проповеданное, простерлось до краев земли. Ведь по всей земле прошло звучание его.

Стряхнуть с нее нечестивых.

Когда Он вспомнил о свете с востока, благовременно Он сказал: «Я создал свет, именно из которого изгоняемые позднее нечестивцы отсылаются в беспросветные и мрачные места».

Согласно этому суждению, евангельское слово учения изгнало нечестивых демонов во время пришествия Воплощенного Господа.

Ты ли, взяв глину земли, слепил живое существо и его, обладающее даром речи, поместил на земле?

Однако ты ли, говорит Он, о Иов, взяв прах от земли, слепил человека и разумом его украсил, как Я? Обрати же внимание здесь на то, что Он не сказал «прах», но «глину», поскольку прах смешан с водой.

Ты ли отнял свет у нечестивых, руку же надменных сокрушил?

Это нужно понимать в отношении и нечестивых людей, и демонов. Ибо у них отнято знание истины и сила сокрушена.

Здесь же Он показал то, что еще предстоит нечестивым, разрешил противоречие, из которого люди не находили выхода, потому что часто видят нечестивых, не претерпевающих в этой жизни ничего тягостного.

Приходил ли ты к истоку моря, в следах бездны ступал ли ты?

Познал ли ты, откуда море имеет начало? Или следы, то есть глубины, бездны, ты постиг? Или ты создал то самое, что создал Воплотившийся Господь, как свидетельствуют и последующие события?

Открылись ли тебе от страха врата смерти, и привратники ада, видя тебя, испугались ли?

Это произошло, когда Господь сошел в ад проповедать тамошним духам.

Объял ли ты ширь под небом? Возвести же мне, как или что [земля] есть.

«Объял ли ты» вместо: «определил ли ты точно» ширину земли? Укажи ее размер.

–20. В какой земле обитает свет? Каково место тьмы? Введешь ли ты Меня в пределы их?

Сказал Он и о свете, и о тьме: где они заключаются и от куда исходят?

–21. Если же ты знаешь пути их, тем самым знаешь, что ты тогда был рожден?

Если ты можешь сказать, что знаешь их пути, скажи, что и ты был рожден тогда, когда это было определено.

Велико ли число лет твоих?

И если ты знаешь это, знай, что и каждый долгожитель существует как рожденный с тех пор. Здесь Он учит, что недолговечность человека понуждает его многого не знать.

Пришел ли ты к сокровищам снега, увидел ли ты сокровища града?

Скрытое называет сокровищами. Итак, знаешь ли ты, говорит, как Я обеспечиваю, чтобы проявился невидимый снег и град?

Запасено ли у тебя на час врагов, на день войны и битвы?

Способен ли ты воспользоваться снегом и градом против твоих врагов, что именно Бог часто делает, наказывая людей и губя плоды?

38.24–25. Откуда исходит иней или распространяется южный ветер в поднебесную? Кто же приготовил течение потоку ливня, путь же бушеваний, чтобы пролился дождь на землю, где нет человека.

Откуда же иней или как южный ветер дует по всему поднебесью? Как неистово дождь низвергается? Откуда громы? Ибо гром Он называет бушеванием. Разве это дело человеческого искусства, не творение ли это мудрости Бога?

38.26–27. Чтобы насытить пустыню, непроходимое и необитаемое в ней и произрастить росток травы, где не существует человека,?

Льется, говорит Он, дождь и на необитаемое (поскольку Бог промышляет о зверях), и пустыня произращает траву и озеленяется без какого-либо человеческого попечения.

38.28–30. Кто отец дождя? Кто же родивший капли влаги? Из чьего чрева выходит лед? Кто же в небе родил иней, который сходит как текущая вода?

Можешь ли назвать отца дождя или росы (каплями росы называет скопление влаги), или льда, или инея, который скрепляется вокруг твердой основы (ведь небом здесь Он называет воздух в вышине)? [Можешь ли сказать] как вода низвергается? Не дела ли это Бога и Божественной мудрости?

Лицо же нечестивого кто истощил?

Согласно сказанному, это нужно иметь в виду в отношении любого нечестивца. К размышлению же: бодрость врага, которую, конечно, выражает лицо, кто ее омрачил? Не единородный ли Сын Божий и твари Создатель?

Постиг ли ты созвездие Плеяды?

Твоего ли разумения дело то, как соединены и что именно таким образом соположены составляющие Плеяду звезды? Или ты знаешь причину, по которой они так устроены?

Ты ли открыл ограду Ориона?

Поскольку Орион появляется в свое время, Он говорит: разве ты устраиваешь, чтобы он скрывался некоей завесой и снова появлялся?

Или ты откроешь МАЦУРОТ во время его?

МАЦУРОТом называет систему звезд, которые обычно называются зодиаком. Итак, куда, говорит, они скрываются и в свое время появляются? Другие же считают МАЦУРОТ еврейским словом, названием, перенесенным в Грецию для обозначения небесной собаки.

И вечернюю звезду, приведешь ли её за её волосы?

Волосами называет избыток свечения и красоту. Разве ты, говорит, её приводишь, сияющую так ясно?

Знаешь ли ты перемены неба или всё в целом, происходящее под небом?

Знаешь ли ты перемены воздуха или в целом всё, происходящее под небом, каким образом оно происходит?

Призовешь ли облако голосом, и подчинится ли тебе оно с трепетом неистового потока?

Можешь ли приказать облаку родиться, и подчинится ли дождь, как живое существо, с трепетом твоему повелению?

Пошлешь ли громы, и совершат ли они путь? А спросят ли они тебя, что происходит?

Как некие слуги, громы подчиняются приказанию от тебя прибыть, и откуда бы они ни высылались, готовые к выполнению приказа, чуть ли не вслух спросят ли: «Что есть то, что повелеваешь нам сделать?»

Кто же дал женщинам ткацкое мастерство и вышивальное умение?

Кто же умудрил женщин к созданию тканей и к разукрашиванию их разноцветной шерстью и красками? А этим Он указывает, что и ремесленное искусство дано людям от Бога.

Кто же исчисляет мудростью облака, небо же склонил к земле?

Кто же устраивает, чтобы облака образовывались в определенном количестве и не беспорядочно, но к пользе? Кто же создал небо вращающимся по кругу, так что пристально смотрящим издали кажется, что оно касается краев земли?

Распространилось же оно, как пыль земли.

Объяло же небо черную землю, как некая пыль через прозрачность.

38.38. Я же соединил его как куб с камнем.

Тончайшую природу неба Я создал как твердь, как если бы некто приладил куб к камню. Куб же ограничивается с четырех сторон по основанию или из закругления в остроту, чтобы Он сказал: «Я создал его устойчивым и непоколебимым».

38.39–40. Будешь ли добывать пищу львам, души же драконов будешь ли насыщать? Ибо устрашаются они на ложах их, залегают же в чащах, подстерегая.

Кто же одарил льва природой, искусной в охоте? Кто насытил драконов пищей? Кто научил зверье подстерегать и стремиться к легкости в добыче пищи? «Ибо устрашаются они на ложах их»: или [речь о том,] что зверье, страшащееся людей, созданных по образу Божию, уходит в логова, и чащи, и непроходимые места, или [речь о том,] что домашний скот содрогается, услышав, как лев скрежещет зубами. Ведь говорят, что лев так устремляется на жертву, прежде наведя ужас рыком.

38.41. Кто же приготовил ворону пищу? ибо птенцы его к Господу воззвали, блуждая в поисках пищи.

Но и о пернатых промышляет Бог, ибо Он по части обозначил целое. Речь же о том, что ворон чужд любви и относится с пренебрежением к птенцам, они же, стесненные нуждой, обратились к Богу присущим им от природы голосом. А Он, любящий добродетель, хранит и питает их Своей невыразимой мудростью, что и Давид, воспевая, подтверждал: «И птенцам воронов, призывающим Его».

39.1–3. Познал ли ты время родов горных козерогов, оставил ли ты родовые муки оленей? Исчислил ли ты вполне месяцы их родов, родовые муки их разрешил ли? вскормил ли ты детенышей их без страха, от родовых мук их освободишь ли ты?

Но не знаешь, говорит Он, простейшего, каким образом в нужное время олень и козерог под сводами самозданных пещер в скалах освобождаются от бремени (козероги же взбираются выше на скалы) и какое число месяцев дано им для беременности, как же они рождают, после того как освобождены от боли, как дают молоко новорожденным, те же питаются без страха.

«Освободишь ли ты?» – вместо того [чтобы сказать]: «Положишь ли ты конец, чтобы не быть им всегда в родовых муках». Если же ты не способен на это и на познание такового, как ты хочешь узнать Божии решения? На это именно указывает очевидное из вышесказанного.

39.4. Отвергнут детей своих, умножатся в потомстве, размножатся, уйдут и – нет! – не возвратятся к ним.

И как матери, говорит Он, покидают подросших детей, оставляя в забвении естественную любовь? Ушедшие и питающиеся от плодов земли, они уже не возвращаются к самим родителям, но вырастают и размножаются, питаемые от земли, не имея памяти о родивших их.

39.5–6. Кто же есть тот, отпустивший дикого осла на свободу? А узы его кто расторг? Я же установил пустынный образ жизни его и солончак обиталищем его.

Согласно сказанному: откуда, говорит Он, у дикого осла независимость? Почему он не подчиняется повелениям людей, но имеет местом пребывания и обиталищем пустыню, прибежище же находит в соленых местах? Вместо: «в бесплодных и совершенно пустынных».

Для размышления описывается монашеская жизнь, [протекающая] вне мирского и ему не подчиняющаяся, и уклоняющаяся от уз брака; вот ведь почему и сказал Спаситель: «Могущий вместить да вместит», освободил от нужды брака, для которого уже возникли мужское и женское. Солончаки же есть обиталища именно такой [жизни], потому что духовные дела непричастны тлению. Ибо солончаковые соли для тления губительны.

Высмеивая многолюдность города, но не слыша упрека сборщика податей.

Отсюда очевидно, что речь отсылает нас к аллегории: ведь и домашний осел, то есть вьючный осел, не слышит упрека сборщика податей. Итак, совершенно ясно, что Он говорит о духовном человеке, не терпящем мысленного сборщика налогов, который, словно требуя некую дань, вынуждает своих подчиненных рабски служить удовольствиям и страстям.

Он будет озирать горы как свое пастбище, а потом ищет любую зелень.

Согласно истории: дикий осел обходит горы, выискивая какую-нибудь траву для пропитания. А согласно умозрению: духовный человек взирает на обители небес и стремится не к имеющемуся в настоящее время, но к присущему освобожденной от забот вечности.

39.9–12. Захочет ли служить тебе единорог или отдыхать у яслей твоих? Привяжешь ли ремнями ярмо его и повлечет ли он твои борозды в поле? Доверился ли ты ему, потому что велика сила его, возложишь ли ты на него дела свои? Поверишь ли ты, что он воздаст тебе посев, наполнит ли тебе гумно?

Согласно истории, единорог, которого иной из переводчиков называет носорогом из-за того, что посередине головы имеет рог, непокорен, будучи совсем бесстрашным и полагаясь на силу и остроту рога. Итак, говорит Он, единорог не терпит, чтобы его привязывали к яслям, чтобы он нарезал борозды, пахал и возделывал землю и собирал урожай на гумно.

Согласно же духовному смыслу, единорог есть святой, потому что взирает только на Бога и Его Одного имеет как рог, и силу, и возможность дать отпор или потому что только мирскому противоборствует. Двурогий же – это взирающий на мирское и имеющий дела и правые, и левые, и поворачивающий рог то туда, то сюда. Единорог, понимаемый умозрительно, служит не человеческим делам, а единому Богу.

39.13–15. Птица забавляющихся – нееласса, если зачнут асида и несса, потому что отложит на землю свои яйца и будет их греть и скрывать в пыли, ибо нога их раскидает и дикие звери растопчут.

Хочет сказать о различии птиц и что какие-то наделены разумом от Бога, а какие-то неразумны; и говорит, что забавна на вид нееласса, а асиду и нессу Бог сотворил неразумными. И асиду некоторые назвали аистом, рассудив неправильно: ибо [эти птицы] откладывают яйца не на землю, но на вершинах деревьев. И описавшие птичьи обычаи утверждали, что аисты – другая разновидность по отношению к асиде. Они говорят:

«Итак, неразумные птицы – несса и асида» (ведь и Иеремия так прямо их соединил: «асида и нееласса»). Ибо когда они рождают зачатое, в земле греют яйца и покидают, как забытые, так как ногами людей они раскидываются и звери их попирают».

Речь же [о том], что асида домостроительно произошла от Бога неразумной; ибо выделяется величиной и силой, так что может презирать и всадника, но к силе не прилагается разумение, так что она совершенно не оберегает птенцов и из-за этого не восполняется род.

Можно же и так понять: для забавляющихся птицами нееласса – хорошенькое зрелище, особенно всякий раз как она оказывается вместе с асидой и нессой и они спариваются друг с другом. А асида – действительно простодушная птица.

Акила же предположил, что это цапля и ястреб, поскольку и они в земле яйца греют. А я до сих пор не могу поверить, что цапля откладывает яйца в землю, поскольку и псалмопевец говорит: «жилище цапли находится выше них», поскольку птица обитает в листве высочайших деревьев. Исследовавшие это и увидевшие собственными глазами знали точно, нам же недосуг вдаваться именно в эти детали, [нам], уже понявшим сразу смысл сказанного в Писании, поскольку оно желает сказать о различии птиц.

Некоторые говорят, что нееласса – аравийская птица, которая обретается в Месопотамии.

39.16. Мучила детей своих, чтобы не [мучить] саму себя.

Итак, говорит Он, эта птица, оставившая яйцо и пренебрегшая им, поступала жестоко. Вместо того [чтобы сказать]: «Оставила мучиться птенцов, чтобы не мучить себя, вскармливая [их]».

Впустую потрудилась без страха.

Итак, не убоявшись гибели птенцов, но пренебрегши ими, она потрудилась впустую, зачав и родив, поскольку птенцы во все не выживают.

Потому что скрыл Бог от нее мудрость и не отмерил ей в разумении.

Птица же это восприняла молча (вместо «претерпела»), не наделил ее Бог разумением.

В свое время вознесется на высоту, посмеется над конем и всадником его.

Спустя время после рождения, говорит Он, цапля и ястреб (согласно Акиле) поднимаются в воздух, будучи в полете дерзкими и насмехаясь над конем с седоком. Если же речь идет об асиде, то она, как говорят, благодаря своей силе и величине, ни во что не ставит всадника.

Или ты дал коню силу, наложил ли страх на его шею?

Разве ты сделал коня сильным и высоко держащим голову, чтобы он казался страшным из-за изгиба шеи или из-за ржания, исходящего из горла?

Ты ли одел его во всеоружие, в смелость – славу груди его?

Будто вооруженный тобой, он смел и отважен, имея славную и цветущую грудь, а в груди – бесстрашное сердце (вместо: «будучи смелым»).

Взрывая землю, горделиво выступает.

Ногой ударяя землю, горделиво выступает и фыркает надменно.

39.21–22. Выступает же в поле в силе, встречается с копьем, насмехается и вовсе не обращается в бегство от оружия.

Выступает через равнину на войну, не испугавшись ни копья, ни острия оружия.

–24. Над ним превозносятся лук и меч, и гневом он сметает землю.

Очевидно, что благодаря всаднику, имеющему лук и меч, гневом же совершенно уничтожающему врагов.

–25. И ни за что не вверит себя [битве], пока труба не протрубит, а при сигнале трубы издет звук: «Иго-го!» Издали же чует битву, с колесницей и ржанием выступает.

И пока еще нет сигнала к битве, вздымается на дыбы, бывает одержим, но еще не бросается и не вскакивает. Это ведь означают [слова Писания] «и не вверит себя». Когда же гремит труба, он чует опасность, что [настало] время битвы, и радуется сигналу; ибо на это указывают слова «издает звук: Иго-го!» И вместе с криком войска, взвиваясь на дыбы, устремляется на врагов.

Если же кто-то скажет, что это не свойственно природе коня, но есть результат дрессировки, пусть он знает, что люди не могут обучать в ином случае, как если подходящее для этого животное не подготовлено Богом, поскольку и мы, люди, не обучаемся чему-либо, не будучи готовыми к учению.

Итак, через малое Бог показывает Свою невыразимую премудрость, чтобы мы всякий раз научались не выпытывать великое, и чрезмерное, и сокровенное.

По твоему ли научению, неподвижно распростерши крылья, замер ястреб, смотря на юг?

Твой ли разум и знание научили ястреба парить в воздухе, неподвижно распростерши крылья? Говорят, что ястреб распростирает крыло на южные пределы и, словно застыв, парит в воздухе и сверху выслеживает добычу и затем слетает за ней вниз. Говорят же, что этот пернатый может оборачиваться и видеть, что у него сзади.

По твоему ли повелению взлетает орел?

Ты ли предписываешь орлу высокий полет?

39.27–30. Коршун же живет, сидя у своего гнезда на вершине скалы и в скрытом месте; находясь там, высматривает пищу, издали глаза его наблюдают; птенцы же его пачкаются в крови, и если только не погибают, обнаруживаются без труда.

Вообще «по твоему ли повелению»: коршун, сидя на вершинах отвесных скал, имея незамутненное чутье, чувствует, где умершие тела, чтобы добыть себе пищу. Ты ли научил его птенцов, когда они еще маленькие, есть плоть и жаждать крови? Итак, это соответствует сказанному.

В соответствии же с аллегорией, рассказ описывает в качестве коршуна человека, нечистого и плотолюбивого, и расслабленного к добродетели: ибо говорит: «Коршун обитает, сидя у своего гнезда», а у расслабленного и нечистого созерцателя издали глаза наблюдают. Ведь, покидая потомство и пользуясь настоящим моментом для удовольствия, и откладывая делание добродетели, он воображает себе взяться за духовное позже.

Ибо есть люди, говорящие: «Пока я наслаждаюсь, а после этого стану благоразумным, буду сострадать и поститься». Птенцы же такового (а это – метафора) всегда сидят над мертвечиной и нечистотами.

40.1. И ответил Бог Иову и сказал: не с Всемогущим ли ты вступаешь в состязание? Упрекающий Бога ответит на него.

Первые слова представили Иову мудрость и силу Бога, теперь же Бог обращает речь к нему и говорит: «не с Всемогущим ли ты вступаешь в состязание?» вместо того [чтобы сказать]: не со Мной ли ты в этом состязаешься? Разве ты не знаешь, как бывает? Не об этом ли твои слова? «Упрекающий Бога ответит на него» – это есть: «Если ты считаешь, что можешь Меня упрекать как не правильно сказавшего, ответь на состязание, которое Я тебе предложил», то есть: «Дай в ответ чудотворение в том, о чем Я сказал».

Говорит же Он об этом не как не ведающий благочестивого образа мыслей Иова, но желая показать друзьям, каков тот был в отношении к Божескому, из-за чего он возражает.