Глава вторая. Эпоха пророка Захарии

Евреи во все периоды своей истории не могли совершенно изолироваться от соседей-язычников; однако влияние народов языческих на судьбы народа избранного с особенной силой стало сказываться в период падение царства Иудейского и последующее время семидесятилетнего плена, закончившегося возвращением части вавилонских пленников на родину и восстановлением иудейской общины, но без возвращение политической самостоятельности. С этого времени интересы политической и общественной жизни иудеев неразрывно связаны с интересами окружающих иудейскую землю царств. Поэтому обозрению состояния иудейского общества в самом начале послепленного периода необходимо предпослать изложение важнейших событий всемирной истории, так или иначе отражавшихся на истории избранного народа.

1. Центральным фактом истории древнего Востока за рассматриваемый период необходимо признать завоевания Кира, которые выдвинули на первый план Персидскую монархию. До Кира в международной политике «главная роль принадлежала народам хамитским и семитским (Египет и Ассиро-Вавилония), теперь эта роль переходила в руки племени арийского (Иафетова), того самого, которому принадлежало будущее и которое уже начинало возрастать и крепнуть на западе» (Лоп. II, 778). Кир происходил из персидского рода Ахеменидов, правивших Аншаном, отождествляемым некоторыми историками с Еламом. Нося титул царей Аншана, для иностранцев Ахеменидь оставались персами (Ф. Ленорман. Руководство к древней истории Востока до Персидских войн. Тома 2-го вып. 2. Киев, 1878. Стр. I183; Нunter 1, 4 – 5; Justin Prâšek, Geschichte der Meder u. Perser. I Band. Gotha, 1906. S. 191 u. а.). Одни из историков, вслед за Геродотом (Histor. lib. I, cap. 102), утверждают, что персы со времени Фраорта, сына Дейока, были подчинены Мидянам, и отец Кира Камбиз правил областью в зависимости от царя мидийского. Другие отвергают это, ссылаясь на открытые в последнее время памятники древности, показывающие, что персы сохраняли свою самостоятельность и не были в подчинении ни у мидян, ни у еламитян (Prâšek S. 185).

Как замечательная историческая личность, Кир сделался героем разнообразных и многочисленных преданий, которые служат причиной разногласия между историками, полагающими в основание своих исследований то те, то другие из древних сказаний, истолковывающими легенды о Кире то в том, то в другом смысле. Геродоту были известны четыре версии повествование о юности Кира и его возвышении и несколько различных преданий о его смерти. Геродот же сообщает о родстве Кира с Астиагом индийским; но Ктесия опровергает сообщение Геродота, доказывая, что Кир ни в каком родстве с Астиагом не состоял, а только, после победы над ним, женился на его дочери Амути (Амитисе); это последнее сообщение признается историками более вероятным. Что касается Киропедии Ксенофонта, то Ленорман делает. следующий отзыв об этом сочинении, лишающий его всякого значение в качестве исторического памятника: «в Киропедии Астиаг, дед Кира, умирает естественной смертью и имеет наследником сына Циаксара II... Циаксар... ставит своего племянника во главе индийских войск и подчиняет два царства: Лидийское и Вавилонское. Кир законно наследует ему и без потрясение переносит к Персам власть, принадлежавшую до тех пор Мидянам... Ксенофонт в действительности никогда не имел мысли выдавать рассказ за истинный. Сочиняя Киропедию, он не думал делать ее книгой исторической, но дал ей романический план для изложение своих политических и педагогических теорий. Он хотел в ней противоположить идеальный абсолютизм столь же идеальной республике Платона» (цит. соч., стр. 201).

Кир наследовал своему отцу, Камбизу I как правитель Аншана в 558 году. Объединив под своей властью персидские племена, Кир начал свои завоевание с Мидии. Военные действие против Мидии начаты Киром в 553 г. и на первых порах были безуспешны; только в 550 г. измена мидийского полководца Гарпага и возмущение в войске Астиага решили участь последнего: он проиграл решительное сражение и сделался пленником победителя. По-видимому, после победы над Астиагом царь Аншана стал титуловаться царем Персидским. Вступая в родство с Астиагом через женитьбу на его дочери, Кир, по вполне основательному предположению историков, действовал в этом случае, как дальновидный политик: он имел в виду представить себя в глазах вновь приобретенных подданных как бы законным наследником побежденного им царя. После падение Мидии, наступила очередь Вавилона – империи, клонившейся к упадку уже со смерти Навуходоносора (561 г.). Царствовавшему в то время над Вавилоном Набонеду падение Мидии на первых порах показалось обстоятельством, благоприятствовавшим его независимости и безопасности, так как освобождало его от нежелательного соседства; но уже скоро стало очевидно, что вновь возникающая мировая монархия угрожает еще в большей мере свободе и независимости соседних царств. Тогда Вавилония, Мидия и Египет (к ним присоединилась и Спарта) составили коалицию с целью положить предел завоевательным планам Кира. Крез Лидийский, начавший наступление весной 546 года, был разбит и взят в плен Киром прежде нежели с ним могли соединиться союзные войска. Между тем как в следующие годы полководцы Кира заканчивали покорение Малой Азии, сам он готовился к борьбе с Вавилоном. Некоторые, точно не определенные причины удерживали его, однако, от решительных действий в продолжение семи лет. Вавилония была завоевана в 539 г. Укрепленный столичный город сдался персидскому полководцу Гобрию (Ugbaru) без кровопролития: убежавший в Борзиппу Набонед был взят в плен и скоро умер, а его сын Валтасар, главнокомандующий вавилонского войска, был убит при взятии царского квартала. Первым годом господства Кира над Вавилоном, согласно с вавилонской системой счисление (Postdatierung),³⁰ обыкновенно считается 538. Западные провинции Вавилонского царства – Сирия, Финикия и Палестина подчинились победителю без сопротивления.

Кир остался верен своей политике и после покорение Вавилона. Он старался привлечь к себе население завоеванной страны снисходительным и внимательным отношением к народным обычаям и уважением к религии побежденных. В Вавилоне еще более, чем в Мидии, Кир заботился о том, чтобы не дать населению повода сосредоточивать свои мысли на факте низвержение царствовавшей династии и воцарение чуждого царственному роду лица: он не отменил вавилонского летосчисления, оставил существующие порядки управления, выполнял вавилонские религиозные церемонии; в отношении траура по умершем в 538 году Набонеде был тщательно выполнен исстари заведенный порядок: словом, дело обстояло так, как будто после Набонеда вступил на престол его законный наследник. Подобными стремлениями Кира, между прочим, объясняют и его беспримерное благоволение по отношению к евреям, которые, по указу, изданному им в первый же год царствования в Вавилоне, были освобождены из плена, причем им оказаны и другие милости. Последующая жизнь Кира, мало известная из надежных исторических данных, вероятно, была полна военных предприятий; между прочим, его занимали приготовления к походу против Египта, но осуществление этого плана досталось на долю его сына и преемника Камбиза. Кир умер в 529 г. – на поле брани, согласно свидетельствуют историки; но в борьбе с каким народом и при каких обстоятельствах, об этом они разногласят. (Prâšek,Ss. 195–241 passim; Ed. Meger in Ersch u. Grubers Allgemeine Encyklopädie der Wissenschaften u. Künste. Zweite Section, 41-er Theil. Leipzig, 1887. Ss. 57–60; Hunt. I, 1–6: Nikel, Ss. 27–28).

2. По смерти Кира Персидская монархия при сыне его Камбизе, завоевавшем Египет (525), достигла высшей степени могущества; но со смертью Камбиза (522), начались внутренние волнение во вновь основанной громадной империи. Пред египетским походом Камбиз тайно умертвил своего брата Бардию, известного более под именем Смердиса; но в отсутствие царя, маг Гаумата, выдав себя за умерщвленного Бардию, овладел троном; составился зоговор против Гауматы (Лжесмердиса), и из семи заговорщиков трон достался Дарию (521), происходившему из младшей линии Ахеменидов и известному под именем Гистаспа. Пророческая деятельность Захарии относится именно ко времени царствование Дария I Гистаспа (521–485), со второго по четвертый год, согласно точным указаниям книги пророка. Переход верховной власти из рук в руки поколебал основание могущественной монархии; смута не окончилась и с восшествием на престол Дария: произошло возмущение против новой династии, и многие области отложились (В. Stade, Geschichte des Volkes Israel. Zweiter Band. Berlin, 1888. 8. 113). За возмущение в особенности пострадал столь недавно еще могущественный Вавилон: он, пожелавший воспользоваться происшедшими замешательствами и освободиться от подчинение персидскому царю, был усмирен военной силой и впоследствии уже не мог возвратить себе прежнего значения. Некоторые исследователи пророческий призыв Захарии в (Зах. 2, 10–13), (по LXX – стт. 6–9) объясняют именно в отношении к этому факту (К, S. 540). По мнению Зеллина, эти замешательства в Персидской монархии в 521–520 гг. имеются в виду в 50– 51 глл. книги пр. Иеремии, при чем подлинность этих глав решительно отвергается (Ernst Sellin, Studien zur Entstehungsgeschichte der jüdischen Gemeinde nach dem babylonischen Exil. II. Die Restauration der jüdischen Gemeinde in den Iahren 538–516. – Das Schicksal Serubbabels. Leipzig, 1901. S. 100).

Порядок царствований после Дария Гистаспа в исторической литературе установлен прочно, но имена «Дарий» и «Артаксеркс», принадлежавшие нескольким персидским царям, ведут к немалым затруднениям и недоразумениям. В особенности, книга Ездры, служащая для нас источником исторических сведений для данной эпохи, в этом отношении представляет непримиримые, по-видимому, противоречия и хронологические несообразности. Ввиду этого необходимо, по крайней мере, поименовать следующих за Дарием Гистаспом персидских царей, с обозначением времени их правления. После Дария I персидский престол преемственно занимали: Ксеркс I 485–465, Артаксеркс I Лонгиман 465–424, Ксеркс II 424 (2 месяца), Согдиан 424–423 (7 мес.), Дарий II Нот 423–405, Артаксеркс II Мнемон 405–358, Артаксеркс III Ох 358–338, Арзес 338–336 и Дарий III Кодоман 336–330 (Nik. 228; cf. Prâšek Gesch. В. II. Gotha 1910. § 26).

При Дарии III могущественная Персидская монархия уступила всемирное господство Греко-Македонской монархии Александра Великого. Иудея не избежала общей участи и включена была победителями в состав покоренной области, лежавшей между Тавром и Ливаном на севере и Египтом на юге и называвшейся Килисирией.

Столетие, следующее за окончанием плена, признается исследователями весьма важным в еврейской истории, как время зарождение иудейства (в специальном значении этого слова).³¹ В это столетие, по словам Хонтера, «иудейское общество отлилось в ту форму, которую последующие столетия изменили, но не в существенном; в течение этого периода возникла та Иудея, какой она была во дни жизни нашего Господа; здесь же имеют начало силы, противоставшие Христу, и те силы, которые сплотились вокруг Него. Это столетие – свидетель возникновение партий, которые позднее превратились в секты фарисеев и саддукеев; оно положило основание раввинизму, оно окончательно определило отношение иудеев к язычникам, оно вывело священство на путь к высшему авторитету, оно дало жизнь самарянскому расколу» (op. cit. I, рр. XVI – XVII; cf. Nikel, S. V). Настоящее исследование касается жизни еврейского общества только за два первые десятилетие означенного периода.

После ассирийского нашествия и двукратного, по крайней мере, выселения израильтян, только незначительное число евреев десятиколенного царства осталось в Палестине. Некоторая часть этого остатка собственно Израильского царства, пребывавшего и в период плена в Палестине, Некоторая часть этого остатка собственно Израильского царства, пребывавшего и в период плена в Палестине, впоследствии присоединилась к возвратившимся из плена иудеям и вошла в состав иудейского общества (Ездр. 6, 21; Тих. 47, Bertheau, Die Bücher der Chronik. Leipzig, 1854. S. 103³²). Отведенные же в плен ассирийский, по-видимому, бесследно исчезли, затерявшись между язычниками, – Nik. 1–2). Поэтому-то пророки послепленные и, между прочим, Захария, говорят об ИIудее и Израиле совместно: об Иудее, со включением некоторой части уцелевшего Израиля (Hunt. I, 71; см. Зах. 8, 13). Мысль о единстве и нераздельности всех двенадцати колен Еврейского народа и после разрушение обоих царств с особенною ясностью была выражена, напр., при освящении второго храма, когда наряду с другими жертвами были принесены, двенадцать козлов в жертву за грех за всего Израиля, по числу колен Израилевых (Ездр. 6, 17; ср. 8, 35; Hunt. 1 195 – 196). Самое количество лиц, стоявших во главе пленников, изъявивших готовность возвратиться в Иерусалим и Иудею вслед за изданием указа Кирова, по замечанию Бертолета, должно было выразить ту мысль, «что возвращавшиеся на родину чувствовали себя наследниками всего Израиля» (Liс. А. Bertholet, Die Bücher Esra und Nеhernia. Tubingen und Leipzig, 1902. S. 6; в Ездр. 2, 2 опущено одно имя, ср. Неем. 7, 7).

Иудеи, т. е. колена Иудино и Вениаминово, с прибавлением значительной части колена Левиина (Hunt. I, 62; Тих.47), в продолжение семидесятилетнего плена не затерялись между язычниками и не позабыли о своей принадлежности к народу Божию. В столице Вавилонского царства им отведен был особый квартал, и они могли жить своей, до некоторой степени обособленной от язычников жизнью. Архитектурные работы, предпринимавшиеся в царствование Навуходоносора, в которых должны были принимать участие и иудеи, дают исследователям повод сравнивать положение иудеев в Вавилоне с положением их отдаленных предков в Египте. Но во всяком случае, вавилоняне были гуманнее египтян; работы здесь были далеко не так обременительны и не преследовали той варварской цели, которую поставили себе фараоны, чтобы обезопасить себя от угрожающего размножение своих рабов. Занимаясь земледелием и торговлей, вавилонские пленники могли достигнуть некоторого материального благосостояния и независимого положения, так что дарованная Киром свобода далеко не всех побудила возвратиться в родную землю. Забыть о ней, впрочем они не могли, и ее интересы были всегда близки их сердцу, как это видно, напр., из шестой главы книги нашего пророка (Лоп. II, 708 – 709; Ed. Meyer, Gesch. S. 177). Но конечно, всякое рабство тяжело; и вавилонские пленники, без сомнения, нередко проливали слезы, при реках вавилонских, вспоминая о Сионе. В особенности горько было для почитателей истинного Бога, живя среди язычников, наблюдать регулярное и беспрепятственное отправление ими языческих обрядов; между тем как сами они, за неимением храма, не могли совершать установленных священных обрядов, и это так ясно напоминало им о том, что гнев Иеговы все еще тяготеет над ними (Nikel, S. 11).

Вавилонский плен, долженствовавший, согласно с целями домостроительства Божия, наказать и вразумить нечестивый и неблагодарный народ, но не погубить его до конца; способствовал в значительной мере возвышению· религиозно-нравственного уровня избранного народа. Прежде всего, у сынов Израиля, если не пропала окончательно, то все же значительно ослабела страстная, упорная и бессмысленная привязанность к идолопоклонству и мерзким обрядам языческого культа (Hunt. I, 78--84; В. Попов, Возвращение иудеев. Стр. 414); если и оставались следы этой· склонности к внешним и чувственным формам богопочтения, то лишь в виде редких печальных исключений, тогда как в допленное время отступление от Бога, истинного во след богов иных носили нередко характер эпидемический и даже пандемический. Горнило бедствий плена послужило средством очищение иудеев и в. нравственном отношении. С этого времени они стали внимательнее прислушиваться к голосу пророков и охотнее подчиняться их внушениям, как это видно из истории восстановление храма (Hunt. I, 142). Это улучшение замечено было, прежде всего, потомками преступных предков, вызвавших излияние гнева Божие в бедствиях плена, и повело к повышенной самооценке нравственного состояние у возвращавшихся на родину; и мы видим, что пр. Захария начинает свою книгу предупреждением не предаваться беспечности и не считать себя вне опасности от новых тяжких падений. Следствием же плена было и ослабление той исключительности, с которой евреи, в качестве избранного народа Божия, относились к язычникам; заимствуя от них все мерзости идолопоклоннических культов, до плена они совсем не были склонны приближать беспрепятственно к дому Бога своего нечистых язычников. После же плена постепенно открывается широкий путь прозелитизма в лоно ветхозаветной Церкви. У пр. Захарии также рисуется славное будущее избранного народа, когда он, покаявшись и очистившись от греховной скверны, будет руководителем язычников на пути к Единому истинному Богу; а свидетелем предначатие такого отношение иудеев к язычникам пророк, без сомнения, был отчасти и сам).³³

Плен вавилонский окончился для евреев с завоеванием Вавилона Киром; в первый же год своего царствование в Вавилоне, т. е. в 538 г., он издал указ (по Эд. Мейеру, цит. соч. стр. 184–185, указ издан в. Экбатанах, летом 538 г. дававший позволение восстановить Иерусалимский храм, и вместе с тем свободу всем пожелавшим возвратиться в отечество пленникам вавилонским (Ездр, 1, 1–4). Таким образом, 538 год и следует считать концом семидесятилетнего вавилонского плена. (Подробнее о годе окончание плена вавилонского см. Hunt. I, р. 43, В. Попов, стр. 10–12; Е. Благонравов. Плен Вавилонский и значение его в истории иудеев. Москва, 1902. Стр. 196 и другие исследования, перечисляемые Поповым в прим, к стр. 12).

Указ Кира, освобождавший вавилонских пленников, сохранился в трех версиях, 1) В заключении 2 кн. Паралип. замечено кратко о свыше данном Киру повелении построить дом Богу небесному в Иерусалиме и о разрешении возвратиться на родину всем принадлежащим к народу Божию (36, 22–23). 2) В начале и гл. кн. Ездры повторяются почти с буквальной точностью заключительные стихи 2 кн. Парал. и, в дополнение, ясно выражается повеление освободителя – имеющим возвратиться в Иерусалим ваять на себя труд воссоздание дома Бога Израилева, а всем остающимся – предложение оказать, по мере усердия, строителям материальную поддержку (стт. 1–4). 3) В (Ездр. 6, 3–5) приводится, в качестве архивной справки, содержание указа Кира, дополненное, сравнительно с версией указа в 1 гл. кн. Ездры, следующими подробностями: здесь указаны размеры предполагаемой храмовой постройки (максимальные, как полагают исследователи), материал и самый способ производства работ; здесь, кроме того, содержится повеление об отнесении издержек на счет казны и о возвращении освобожденным евреям храмовых сосудов, золотых и серебряных, взятых некогда Навуходоносором.

Так как заключение 2 кн. Паралип. (36, 22–23) целиком входит в состав версии указа, заключающейся в 1 гл. кн. Ездры, то мы имеем, следовательно, не три, а только две различных версии указа Кирова, по которым его содержание представляется в таком виде: Кир дает разрешение желающим из вавилонских пленников возвратиться на родину; здесь нет речи о принудительном выселении из пределов новозавоеванной области по каким-либо административным соображениям: получали право возвратиться все, кто желает; это слово, так естественно подразумевающееся, Венск. пер. и добавляет к подлиннику (2Пар. 36, 23); и (Ездр. 1, 3), а контекст речи (стт. 4–5) вполне оправдывает эту прибавку. Указ, согласно версии, заключающейся в (1Ездр. 6, 3–5), дает определение размеров храма и способа выполнение постройки. Драгоценные храмовые сосуды, перенесенные Навуходоносором, в качестве победных трофеев, из Иерусалима в Вавилон, по тому же эдикту, возвращались евреям с тем, чтобы они вновь могли служить своему назначению при предположенном к восстановлению храме. Ввиду того, что покоритель Вавилона, в своем указе, представляет построение храма в Иерусалиме делом, порученным ему Самим Богом небесным, подчинившим его власти все земные царства, понятно его повеление выдавать из царской казны средства на производство работ. Кроме того, остающиеся в земле пленения евреи приглашаются к доброхотным пожертвованиям серебром, золотом, скотом и иным имуществом в пользу проектируемого храма. Под жителями места того (Венск.: его) в (1 Ездр, 1, 4) ближайшим образом разумеются, конечно, евреи; но ничто не препятствует включать в это число и вообще жителей Вавилонского царства, которым, в лице самого царя, подается пример щедрости и благожелательного отношение к отпускаемым на волю рабам (Nikel, S. 31).

Указом Кира евреи были облагодетельствованы в такой мере, что невольно возникает вопрос: где причины столь внимательного и благожелательного отношение могущественного завоевателя к незначительному остатку народа, покончившего свое политическое существование и находящегося в состоянии рабства? Предположение исследователей, касающиеся этого вопроса, довольно разнообразны; но, в сущности, не стоят друг с другом в непримиримом противоречии и не совершенно исключают одно другое. Некоторые думают, что расположение Кира по отношению к евреям, выразившееся в издании известного указа, было с его стороны выражением благодарности за оказанные ему евреями, при взятии Вавилона, услуги. Вполне естественно, конечно, предполагать, что успешность завоевательных предприятий Кира пробуждала в пленных иудеях надежду на скорое избавление от плена, начало возрождение и всестороннего улучшение их положения; с падением же Вавилона, в их ожиданиях, непосредственно связывалась мысль о близком наступлении мессианских времен. Таким образом, вполне вероятно, что евреи сочувствовали Киру и готовы были приветствовать его, как победителя Вавилона; но предполагать, что они могли принимать активное участие в борьбе персов и вавилонян, нет никаких оснований. Они были слишком слабы по сравнению с коренным населением Вавилона, их помощь была бы слишком ничтожна и, судя по обстоятельствам дела, даже излишняя: Вавилон сдался победителю без сопротивления (Nik. S. 29). Следовательно, у евреев и не было побуждений для активных выступлений – во всяком случае, для них очень рискованных; они могли довольствоваться безопасной ролью tertii gaudentis.

Некоторые ученые указывают причину особенного благоволения Кира к евреям в его сочувствии их религии. Ленорман, напр, рассуждает так: «религия Зенд-Авесты в истинном духе своих начал, столько же враждебна идолопоклонству, как и пятикнижие, хотя первая не учит, подобно последней, абсолютному единству божества. Кир должен был поэтому увлекаться духовностью еврейской религии и оказать этому народу более симпатии, чем другим, находившимся на территории обширной Вавилонской монархии» (с. 229). По замечанию Эд. Мейера, «сходство в религиях Зороастра и Моисея простирается очень далеко» (Die Entstehung des Judenthums. Halle a. S., 1896. S. 239: «sind doch die Analogien der zoroastrischen und der mosaischen Religion sehr tiefgreifend»). Но во-первых, был ли Кир исключительно последователем Зороастра – вопрос спорный; вероятнее, что он был язычник и идолопоклонник, отличавшийся веротерпимостью, в виду признание для каждого отдельного государства или местности особых богов. Для него, как покорителя Вавилона, богом небесным был Мардук, как царя Персидского – Ормузд, как властителя Иудеев – Иегова (Hunt.I, 32, 134; Иеромонах Иосиф, История иудейского народа по Археологии Иосифа Флавия. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1903. Стр. 176). С другой стороны, исторические памятники ясно свидетельствуют о том, что Кир заявил себя в равной мере покровителем и религии покоренного Вавилона: он восстановил и украсил разрушенные храмы вавилонских божеств, сочувственно относился к культам особенно чтимых местных богов Мардука и Нево и пр. (Nik., S. 30). Ближайшие преемники Кира в данном отношении были его подражателями: сын и преемник его Камбиз, завоеватель Египта, оказывал подобающие почести египетским богам; Дарий Гистасп, несомненный последователь религии Зороастра, по так назыв. Бегистунской надписи, приписывает свои успехи не только Ормузду, но и другим богам, какие еще могут существовать (Hunt.,р. 32, u. 3).

Итак, мотивами чисто религиозного характера нельзя объяснить необыкновенно великодушное и милостивое отношение Кира к евреям: вавилонская религия не имела ничего общего с еврейской, и однако, мы видим, что Кир так же благосклонно и покровительственно, отнесся и к этой религии. Кир был дальновидным политиком и свою политическую систему применял последовательно и в области религии; сущность этой «религиозной политики» сводилась, по-видимому, к следующему: Кир стремился к тому, чтобы не только не раздражать разноверных подданных враждебным отношением или хоть невнимательностью к их религиозным убеждениям и установлениям, а наоборот, привлекать к себе сердца их сочувствием их верованиям и покровительством религиозным учреждениям; он ставил себя под защиту всех божеств завоеванных им стран и областей, им приписывал свои победы, производил свою власть над известной страной от почитаемых в ней именно богов. Этой политике следовали и его преемники (Ed. Meyer, Gesch. Ill, Ss. 94–95).

To же следует сказать и о чисто политических мотивах. Покончив с Вавилоном, Кир будто бы уже замышлял поход против Египта; для него важно было видеть Иудею и Иерусалим в руках преданного ему народа, который им облагодетельствован и который, предполагалось, не забудет благодеяния. Иудея лежала на пути завоевателей, нападавших на Египет с севера – из Ассирии, Халдеи, Скинии; для Кира, таким образом, важно было бы иметь в Иудее преданное ему население, а в укрепленном и охраняемом значительным гарнизоном Иерусалиме военную базу, которая могла оказать существенную помощь при военных операциях против юга. Все эти, на первый взгляд правдоподобные и основательные соображение едва ли были разделяемы самим Киром. Обстоятельства освобождения евреев и водворение их в разоренной и опустевшей Палестине решительно опровергают основательность изложенного взгляда. Очевидно, что чисто политические соображение не могли быть для Кира главным побуждением к изданию указа в пользу евреев. В таком случае можно бы ожидать распоряжений об обязательном выселении пленников на родину, о разрешении им построить стены вокруг Иерусалима и укрепить город; ничего подобного в памятниках, касающихся обстоятельств освобождение евреев и первых лет жизни их в Палестине по возвращении из Вавилона, мы не находим. А в данном случае argnmentum е silentio имеет, без сомнения, доказательную силу; так как предпринятое, в силу указа Кирова, воссоздание храма впоследствии вызвало вмешательство заречного областеначальника и доклад о происходящем в Иудее Дарию I, который только после архивных справок, постановил решение, оставляющее в силе предоставленные возвратившимся вавилонским пленникам Киром права, с изъявлением новых царских милостей к строителям Иерусалимского храма.

Сопоставляя изложенные предположения относительно мотивов дарования Киром свободы остаткам еврейского народа, мы должны придти к следующему выводу. Помощь вавилонских евреев Киру во время осады и взятие Вавилона, в смысле открытого перехода на сторону осаждающих, с оружием в руках, совсем невероятна; услуги, оказанные каким-либо иным способом – путем, напр., сообщение нужных сведений из Вавилона в лагерь нападающих, мало вероятны. Нет достаточного основание придавать значение в этом отношении и определенным завоевательным планам Кира, вроде предположений относительно завоевание Египта. Скорее здесь действовали общие политические соображение царя Персидского, который, вопреки обычаям своих предшественников и большинства последующих завоевателей, терроризовавших население покоренных стран с тем, чтобы отбить всякую охоту к сопротивлению, предупредить возможные попытки возвращение свободы и самостоятельности; старался расположить к себе гуманным обращением, внимательным отношением к существующим порядкам и обычаям и в особенности к религиозным учреждениям и обрядам. Объявляя себя в своих эдиктах служителем богов покоренных народов, открыто предавая себя их покровительству, Кир, по-видимому, в самом деле признавал власть всех этих богов и распоряжение судьбами отдельных народов с одной стороны, а с другой – действительно считал себя свыше уполномоченным посланником их, по их воле низвергающим царей и получающим власть над царствами и народами. Таким образом, общий характер политики Кира в отношении к покоренным народам, опиравшейся, главным образом на религию, в достаточной мере объясняет и его отношение к евреям. Он оказал им не больше милостей, чем и другим подвластным ему народам (Благонр. 202, 208; Hunt.I, 35).

Наряду с признанием этой основной причины благоволение Кира к евреям, вполне естественно предполагать возможность воздействия на него со стороны самих пленников. Евреи, живя в плену, не утратили веры в Иегову и надежды на избавление от плена, которое предречено было пророками. Падение Вавилона, несомненно, должно было воодушевить их и утвердить в той мысли, что благоволение Божие возвращается народу и конец плена наступает. Нет ничего невероятного и в том, что они нашли возможность познакомить Кира с предвещаниями пророков не только о судьбах народа еврейского, но и о завоеваниях Кира, об особенном его призвании, как исполнителя велений Высшей Воли, о нем именно, как освободителе народа Божия. Мы знаем, что евреи, находясь под чужеземною властью, нередко выделяли из своей среды лиц, делавшихся близкими к царскому престолу, мудрыми советниками и верными слугами царей, а вместе – ходатаями за свой народ, облегчавшими его подневольное положение. С другой стороны, знакомя Кира с предсказаниями о нем пророка Исаии, с теми надеждами, которые возлагал на него томившийся в плену народ, евреи только шли на встречу стремлениям самого царя, о чем речь была выше. Это предположение до некоторой степени подтверждается сопоставлением пророчества Исаии о Кире с содержанием его указа об освобождении евреев. Пророчество Исаии о Кире таково: Так говорит Господь: Я – Господь..., Который говорит о Кире: пастырь Мой, и он исполнит всю волю Мою и скажет Иерусалиму: «ты будешь построен» и храму: «ты будешь основан». Так говорит Господ помазаннику Своему Киру: я держу тебя за правую руку, чтобы покорить тебе народы и т. д. (44, 24. 28; 45, 1). В указе Кира об освобождении евреев из плена читаем: так говорит Кир, царь Персидский», все царства земли дал мне Господ Бог небесный, и Он повелел мне построить Ему дом в Иерусалиме, что в Иудее (1 Ездр., 1,2). Содержание указа Кира достаточно ясно напоминает пророчество Исаии, которое могло сделаться известным Киру через евреев, служивших при царском дворе (Нunt I, 40–49).

Иосиф Флавий свидетельствует, что Кир, по завоевании Вавилона, был ознакомлен с пророчествами о нем Исаии (Antt. XI, 1, 2). Отношение исследователей к этому свидетельству не одинаково: одни относятся к нему совсем отрицательно; другие не признают его вполне достоверным и основательным, но и не отвергают его вероятности; некоторые же считают его вполне правдоподобным. Указывают определенно на пр. Даниила, побудившего будто бы Кира отпустить евреев, считая также по большей части его влияние на Кира в указанном отношении вероятным, но не точно установленным фактом {Nik., 29; Филар., стр. 491–492: Попов, 22 и 33; иер. Иосиф, стр. 174 и пр. 1; Благонр., 199–201 и 208; Хр. Чт. 1896, II, стр. 282–284; В. Болотов, Валтасар и Дарий Мидянин). По Грэтцу, факт освобождения евреев представляется в таком виде: занимавшие высшие должности при вавилонском Дворе евреи, в особенности происходившие из царского рода, по завоевании Вавилона Киром, сделались приближенными и нового повелителя Вавилона и ходатайствовали пред ним за пленников; в число этих лиц включается и Зоровавель (Благонр., с. 205). Существуют и другие подобные предположения. Во всяком случае, вывод из сопоставление этих предположений может быть таков: вполне допустимо, что евреи, воодушевленные пророческими предвещаниями о конце плена и о своем избавителе, нашли средство обратить внимание Кира на пророчество о нем Исаии; а для победителя было весьма важно, чтобы укрепить за собою авторитет божественного посланничества, поступить с евреями так, как писали пророки. Каковы бы ни были внутренние и внешние побуждение для Кира освободить евреев из плена,³⁴ он является действительно исполнителем воли Иеговы; и исследователь не станет в противоречие с самим собою если, изложив действительные или предположительные причины и побуждение для освобождение Киром евреев, признает здесь, вслед за священным историком (1 Ездр, 1, 1), «акт особенного божественного попечения об иудейском народе» (Nik. 31; Попов, 32). Значение указа Кира, положившего предел семидесятилетнему плену, не ослабляется тем соображением некоторых исследователей, которые видят в этом указе собственно только разрешение восстановить Иерусалимский храм; для этой, будто бы, цели и освобождалось нужное количество лиц, но о всеобщем освобождении из плена в нем не говорится.

Велики были благодеяния, оказанные Киром вавилонским пленникам, и беспримерна его щедрость: кто из завоевателей возвращал трофеи, взятые его предшественниками? – а ценность возвращенных Киром драгоценных храмовых сосудов была, конечно, весьма значительна. Иудеями не забыты благодеяние Кира, благодарная память о нем сохранилась надолго; ему в преданиях иудейства отдавалось предпочтение пред всеми языческими государями, имевшими то или другое влияние на судьбу иудейского народа; с особенною ясностью свидетельствует об этом сказание о троне Соломона (Hunt. I, 125; n. 2).³⁵

4· Вслед за изложением содержание указа Кира, кн, Ездры повествует о том, что получившие свободу немедленно стали приготовляться к выходу из Вавилона – не все поголовно, а преимущественно те, кому особенно дорого было разрешение восстановить разрушенный храм Иерусалимский. Соседи отходящих, в силу предложения царского указа, снабдили их драгоценными сосудами и другими вещами. Сосуды, взятые Навуходоносором из Иерусалимского храма, по приказанию Кира, переданы были хранителем сокровищ Мифредатом Шешбацару, князю иудину; общее число сосудов, золотых и серебряных, весьма значительно (1 Ездр, и, 5–11: Nik. 4344; Попов, 39–46). Вторая глава кн. Ездры перечисляет возвратившихся по поколениям; в итоге значится 42360 человек, кроме рабов их и рабынь их, которых было семь тысяч триста тридцать семь; и при них певцов и певиц двести (стт. 64–65; Nik. 7, 75 u. а.; Hunt.р. 63 а. п.).

Указ Кира разрешал возвратиться на родину всем желающим из пленников вавилонских; это не было принудительное выселение завоевателем из покоренной им страны почему-либо нежелательных для него элементов. Вполне естественно, однако, предполагать, что пожелавших воспользоваться разрешением оказалось значительное число; но почему же не все устремились в святую землю подобно тому, как некогда все потомство Израиля покинуло Египет (Исх. 12, 41)? Великодушный указ Кира, по-видимому, облагодетельствовавший иудеев в полной мере, не мог быть встречен пленниками только с чувствами живейшей радости при вести об освобождении и искренней признательности по отношению к освободителю. Нет! чувство понятного восторга освобожденного народа омрачалось чувством скорби при необходимости расставание с тем, что за десятки лет плена стало изгнанникам близким и родным. Почти все вавилонские иудеи родились в стране плена; покидая Вавилон, они должны были оставить здесь родные могилы, ими построенные дома, ими насажденные сады и многие годы их руками обрабатывавшиеся поля. Только «египетская работа», только бесчеловечные законы фараонов могли бы побудить евреев, оставив все это без внимания, искать, одной лишь свободы. Но ничего подобного египетскому рабству пленники вавилонские не испытали. Если до Кира жизнь иудеев в Вавилоне была мирной и обеспеченной, то при нем обещала быть еще более покойной и привольной (Hunt., 86). А что могли ожидать освобожденные, решившись возвратиться в ту землю, которая была для них священной, но в действительности чужой, так как лично они уже не были ничем с ней связаны? Предстояло продолжительное, утомительное и небезопасное путешествие, после которого рассчитывать на спокойную, благоустроенную жизнь в святой земле никак было нельзя: она или была разорена и опустошена или занята поселенцами, которые не захотели бы, конечно, добровольно поступиться чем либо в пользу пришельцев.

Отсюда понятно, почему далеко не все пленники изъявили готовность воспользоваться данным разрешением и отправиться немедленно из Вавилона в землю отцов. По-видимому, преимущественно решились покинуть Вавилон ‘без долгих размышлений те, для кого восстановление храма и культа было предметом самых горячих чаяний; кто ради возможности посещать восстановленный храм и совершать установленные Законом жертвы и обряды, готов был пожертвовать внешним благосостоянием и спокойствием. Об этом достаточно ясно свидетельствует текст кн. Ездры: и поднялись главы поколений Иудиных и Вениаминовых, и священники и левиты, всякий, в ком возбудил Бог дух его, чтобы пойти строить дом Господень, который в Иерусалиме (Ездр. 1, 5). Число оставшихся в Вавилоне в Библии не указано, но можно предполагать, что оно было значительно. Зеллин не без основание ссылается на (Зах. 2, 10 и 6), 10 след., как на доказательство того, что значительная часть иудеев оставалась в Вавилоне и восемнадцать лет спустя после указа Кира (Stud. II, Ss. 63–64). Немало нашлось среди пленников и таких, для которых отечество везде, где хорошо живется. Большинство исследователей, по-видимому, склоняется к тому заключению, что важнейшим препятствием к возвращению в св. землю для вавилонских евреев было то самое препятствие, которое, по слову Спасителя, стоит и на пути к небесному Иерусалиму, т. е. богатство. Эта мысль высказана еще Иосифом Флавием (Antt. XI, 3: πολλοί γάρ κατέμειναν έν τῆ Βαβυλώνι τά κτήματα καταλιπεΐν ού ϑέλοντες). Некоторые за долгие годы плена в такой мере подчинились влиянию вавилонской культуры и религии, что позабыли о своей принадлежности к народу Божию и отступили от веры отцов (Hunt. 44–45, 63–64; Попов, 90 и др.; М. Поснов, Иудейство. Стр. 8–9 и пр. 1–3 к стр. 9; Богословский Вестник 1903 г. Сент., с. 70).³⁶

5. Некоторые исследователи держатся того мнения, что возвращение вавилонских пленников в Палестину произошло в несколько приемов. Зеллин решительно опровергает то мнение, будто пожелавшие переселиться вышли из Вавилона одновременно – под предводительством Зоровавеля, Иисуса и старейшин; они возвращались отдельными партиями в течение следующих за изданием Кирова указа семнадцати лет; Зоровавель и Иисус возвратились не в одно время. Названный исследователь свои положение обосновывает на анализе содержания кн. пр. Захарии. Из четвертого видения (гл. 3) он заключает, что пророк в то время находится в Иерусалиме; Иисус со своими спутниками также уже возвратился, а прибытие Зоровавеля было пока предметом ожидания. В пятом видении (гл. 4) пророк переносится в позднейшее время, когда и Зоровавель уже находится в родной земле. (Видение даны были пророку одновременно – в одну ночь, но содержание видений имело отношение к разновременным событиям). Далее Зеллин рассуждает: в ночных видениях пророка мы имеем древнейшее (сравнительно с кн. Ездры) достоверное свидетельство о том, что до 519 г. было несколько переселений из Вавилона. Вполне ясно различимы три каравана: а) Иисус со своими спутниками (1Ездр. 3, 2. 8а), b) Хелдай и другие, упомянутые в (1Ездр. 6, 10), и с) Зоровавель (1Ездр. 3, 8b; 6, 12–13). Из содержание книги трудно определить, чрез какие промежутки прибывали эти отряды возвращавшихся. По мнению Зеллина, первое переселение совершилось не только за несколько месяцев, но быть может, за несколько лет до второго, тогда как третье, по-видимому, непосредственно следует за вторым. Таким образом, Зоровавель и Иисус возвратились в Иерусалим не вместе, как обыкновенно заключают по (Ездр. 2, 2) (Sell. Stud. Ss. 41–42, 86–88, 97–98, 108; Guthe, Geschichte des Volkes Israel. Tübingen u. Leipzig, 1904. S. 265). Этого рода предположения, основывающиеся главным образом на отсутствии древних достоверных и точных известий, которые подтверждали бы и поясняли сообщение книги Ездры, в сущности и не противоречат ей. Возвратиться в Иерусалим тотчас после обнародования указа многие, и при искреннем желании, не имели возможности: притом же, позднейший автор легко мог объединить в составленном им списке всех возвратившихся не одновременно, но· чрез небольшие сравнительно промежутки времени.

Вторая кн. Ездры, также повествующая о выходе евреев из Вавилона, хотя и относящая это событие ошибочно к царствованию Дария, свидетельствует, что переселение началось в месяце Нисане (2Ездр. 5, 6), – в том же, к которому относится исход из Египта. Это совпадение дает повод некоторым исследователям говорить и о других обстоятельствах второго исхода, напоминающих обстоятельства исхода первого. Несколько столетий тому назад гибель фараона с его войском в волнах Чермного моря дала свободу сынам Израиля; теперь освобождение наступило вслед за падением Вавилона. Теперь, как и тогда, евреи уходят из страны своих поработителей обремененные богатыми дарами. В том и другом случае путь лежал чрез пустыню и пр. Только из Египта Израиль бежал украдкой, преследуемый войсками фараона; из Вавилона уходит свободно и открыто, не преследуемый никем. Священные исторические книги совершенно умалчивают о подробностях путешествие евреев из Вавилона в Палестину. Можно думать, что путешествие это было продолжительно и утомительно, но не богато событиями. Путь переселенцев лежал, по караванной дороге чрез Тапсак, Тадмор и Дамаск (т. е. от Вавилона до Тапсака в сев.-зап. направлении, затем прямо на юг до Тадмора (сирийское название Пальмиры), потом в ю.-з. направлении до Дамаска, а отсюда на юг до Иерусалима); это расстояние свыше 800 англ, миль (около 1200 верст) они могли пройти не менее, как в 4–5 месяцев (ср. Ездр. 7, 9). По свидетельству (2Ездр. 5, 2), для охраны каравана переселенцев, путь которых лежал чрез пустыню, где находящиеся при них сокровища могли привлечь внимание разбойников, царем дан был отряд в тысячу вооруженных всадников (Hunt. 85 а. n. 4, рр. 86–92 pass.; Попов, 82–88 pass.).

6. Исследователи далеко не одинаково решают вопрос о том, кто стоял во главе вавилонских переселенцев пред отправлением из Вавилона, во время пути и по прибытии в Палестину. Во время плена иудеи имели, по преданию раввинов, так называемых «князей пленения», которыми были последовательно Иехония, Салафииль и Зоровавель. Повествование книг Ездры и Неемии о выходе евреев из Вавилона дает право предполагать, что во главе пленников в это время стояли двенадцать старейшин, которые не только ведали внутренние дела общины, не касавшиеся персидского правительства, но имели значение и в глазах последнего, как полномочные представители иудейского общества (1Ездр. 2, 2) ср. (Неем. 7, 7); (1Ездр. 5, 5–9; 5 б-7). Из общего числа двенадцати своим влиянием выделяются первосвященник Иисус и Зоровавель, принадлежавший к царскому роду; он стоял во главе переселенцев при выходе из Вавилона, как видно из (Ездр. 2, 2), а по прибытии в Палестину занимал должность областеначальника иудейского, как свидетельствует кн. пр. Аггея.

а) Вопрос о том, кому принадлежала главная роль в среде вавилонских пленников пред выходом из страны плена и в первые годы по прибытии на родину, не возбуждал бы никаких недоразумений, если бы кн. Ездры не упоминала другого имени, принадлежавшего лицу с не меньшими полномочиями, чем какие представляется имеющим Зоровавель. Сосуды Иерусалимского храма, имевшие огромное значение для иудеев, как уцелевшая святыня разрушенного храма, и представлявшие, помимо того, значительную ценность, передаются, при отправлении переселенцев из Вавилона, Шешбацару, князю Иудину (Ездр. 1, 8–11). Когда впоследствии, в царствование Дария, у заречного областеначальника возникло недоумение относительно прав иудеев на производство в Иерусалиме храмовой постройки, в донесении Дарию он упоминает о факте выдачи священных сосудов Шешбацару, называя его областеначальником и «положившим основание дома Божия* (Ездр 5, 14–16). Но кн. Ездры весьма трудно выяснить взаимные отношение Шешбацара и Зоровавеля в том случае, если признавать эти имена принадлежащими отдельным лицам; с другой стороны, права и обязанности их оказываются совершенно тождественными, а деятельность относится к одному и тому же периоду времени; поэтому исследователи прежнего времени обыкновенно держались того взгляда, что Шешбацар и Зоровавель лишь различные название одного и того же лица. Но так как для такого утверждение нет бесспорного основания, то представители отрицательно-критического направления, а вслед за ними и некоторые из исследователей традиционного направления, стали доказывать что «Шешбацар» и «Зоровавель» не два имени одного лица, а принадлежат разным лицам. При ближайшем выяснении личности Шешбацара и его отношение к Зоровавелю, представители этого взгляда разделились, и получился целый ряд различных мнений по данному вопросу.

Большинство исследователей, отрицающих тожество Шешбацара и Зоровавеля, признают первого иудеем, при дальнейшем определении его происхождения, обстоятельств его жизни и деятельности, снова расходясь по различным направлениям. Эд. Мейер, полагая в основание своих суждений соображение филологического характера, видит в Шешбацаре сына Иехонии Шенацара, упоминаемого в (1Пар. 3, 18); Шешбацар, по Мейеру, был, следовательно, дядя Зоровавеля. Отрицая затем возможность рождение детей у Иехонии как до пленения его Навуходоносором (ему было в то время только 18 лет, и о детях его не упоминается в (4Цар. 24), так и во все продолжительное время темничного заключение в Вавилоне, от которого он был освобожден Евилмеродахом только чрез 36 лет (4Цар. 25, 27); этот ученый доказывает, что Зоровавелю ко времени выхода указа Кира могло быть не более трех лет. По смерти Шенацара, Зоровавель сделался его преемником по должности правителя Иудеи (Entsthg 76–79; Gesch. III, 195). Гольцгей считает Шешбацара также дядей Зоровавеля, но не отождествляя его с Шенацаром (Попов, 58–59). По Зеллину, Шешбацар – вообще давидянин, но не Шенацар, а быть может, сам Иехония (Studien II, Ss. 35–36, Anm.; Serubbabel. Ein Beitrag zur Geschichte der messianischen Erwartung und der Entstehung des Judentums. Leipzig, 1898. S. 7, Anm. 1). По мнению Никеля, Шешбацар – знатный израильтянин, быть может, отдаленный родственник царского рода; получил высокое звание потому, что прямого потомка Иехонии, способного к занятию должности наместника, не было: Зоровавель, внук Иехонии, был еще молод; но по смерти Шешбацара, достигший совершенного возраста Зоровавель, по праву принадлежности к царскому роду, занял его место (op. cit., Ss. 50–51, 123). Подобно Никелю, и Гуте считает Шешбацара иудеем, – быть может, потомком Давида, который с полномочиями наместника отправился в Иерусалим и там положил начало восстановлению храма; вместе с тем, он считает, вопреки Никелю (S. 51), весьма вероятным, что Зоровавель и Иисус сопровождали Шешбацара, имея, в свою очередь, данные им царем полномочия. И по предположению Гуте, Зоровавель был преемником Шешбацара по званию наместника (op. cit., Ss. 264–265, 267). Ленорман, самое прибытие Зоровавеля в Палестину относящий ко второму году Дария, несомненно отличает его от Шешбацара; вслед за изложением указа Кира, у него читаем: «один израильтянин по имени Сасбазар был провозглашен правителем, царем Иерусалима и непосредственно окружавшей его страны... По приказанию Кира хранитель сокровищ Митрадат возвратил Сасбазару золотые и серебряные сосуды храма, похищенные Набуходороссором и хранившиеся с тех пор, как трофеи, в Вавилоне. Новый правитель отправился» с толпой изгнанников и тотчас по прибытии своем в Иерусалим положил основание новому храму» (стр. 229–230). Зоровавель далее совершенно определенно называется «потомком Давида, внуком Салафиила, сына царя Иехонии»_, во главе огромного каравана более чем из пятидесяти тысяч человек, прибывшего в Иерусалим во второй год правление Дария (с. 269). О родственных отношениях Шешбацара и Зоровавеля ничего не говорится.

К группе ученых, отвергающих иудейское происхождение Шешбацара, принадлежит Штаде, с особенной обстоятельностью изложивший свой взгляд на Шешбацара, как на назначенного персидским правительством для управление Иудеей чиновника персидского происхождения, который и был первым ее наместником. В качестве национального правительства во главе общины стояли двенадцать старейших, из среды которых выделялись Зоровавель и Иисус, но как первые между равными (als die ersten unter Gleichberechtigten). Штаде не отрицает возможности того, что впоследствии и Зоровавелю временно (ѵогübergehend) принадлежала власть наместника (GVI. II, Ss. 97, 100–102). Того же взгляда держится Prâšek, полагающий, что Шешбацар по происхождению был перс или вавилонянин, а Зоровавель, внук Иехонии, стоял во главк двенадцати старейшин (op. cit., Ss. 234–235, 239–240).

Мнение о принадлежности имен Шешбацара и Зоровавеля одному лицу было прежде господствующим; в настоящее время, за некоторыми исключениями (Велльгаузен, Келер и др), западные исследователи признают эти имена принадлежащими различным лицам. Ученые потратили немало труда на обоснование этого положения, исчерпали всякого рода доказательства; однако, признать его имеющим бесспорное преимущество пред тем мнением, которого теперь держится меньшинство, нет вполне веских данных. Взвешивая доводы ученых, считающих Шешбацара и Зоровавеля за две отдельные личности, мы убедимся, что эти ученые нередко вынуждены прибегать к натяжкам и произвольным предположениям, во многом противоречат друг другу, а иногда впадают в противоречие с самими собою. Сближение и даже отождествление имен Шешбацара и Шенацара Мейером не оправдывается строго научными филологическими изысканиями, и тожество названных лиц, следовательно, подлежит сомнению. Выходя из априорных предположений, одни из ученых этого направление доказывают, что первый правитель освобожденного иудейства должен быть иудей (Nik.,47–48); другие подтверждают это мнение ссылками на обычай персидских царей давать покоренным народам правителей из их же среды. Некоторые, наоборот, доказывают, что первое устроение переселенцев в Палестине было делом такой важности, что оно могло быть поручено только персидскому чиновнику и им только могло быть успешно выполнено. Этого мнение держится Штаде, подтверждающий его ссылкою на историю позднейшего периода подчинение иудеев римским императорам (S. 101). Штаде же утверждает, что титул иврит мог принадлежать только природному иудею, и следоват., кн. Ездры (1, 8) приписывает его Шешбацару – персу ошибочно (S 100; против возможности подобного рода ошибки основательно возражает Nik. S. 47, Anin. 2). Мало этого: исследователи (Костерс) доказывают, что это и не ошибка, а тенденциозная поправка или вставка, имеющая целью юдаизировать Шешбацара. Розенцвейг, вопреки Штаде, полагает, что титул иврит мог быть дан Шешбацару на время (Dr. Adolf Rosenzweig, Das Jahrhundert nach dem bablyonischen Exile... Berlin. 1885. S. 32 u. Anm. 1; сн. Попов, стр. 54 пр. 1, стр. 60). Изображение деятельности Зоровавеля, по кн. Ездры стоящего во главе освобожденного иудейского общества, также приписывается исследователями указанного направление националистической традиции послепленного иудейства, стремившегося возвысить Зоровавеля, как потомка Давида, и выдвинуть его на первый план (Штаде, Костерс). Принимая Шешбацара и Зоровавеля за отдельные лица и вместе с тем видя, по кн. Ездры, участие того и другого в наиболее важных делах, касающихся общины переселенцев, за один период времени, исследователи пытаются разграничить круг обязанностей Шешбацара и Зоровавеля. По взгляду Никеля, Шешбацар, как чиновник, назначенный персидским правительством, ведал внешнюю сторону управления, а Зоровавель, не занимая никакой официальной должности, в качестве потомка Давида, имел важное значение в делах внутренней жизни иудейской общины (Ss. 50–52). По данным, почерпаемым из священных книг, это разграничение обязанностей необходимо признать ни на чем не основанным. Соображение Мейера в пользу того, что Зоровавель ко времени выхода указа Кира не мог иметь более трех лет от роду (Entsthg S. 79), так мало основательны, что впоследствии этот исследователь отказался от высказанного им ранее мнение и откровенно заявил, что в своем исследовании «Die Entstehung des Judenthums'впал в противоречие сам с собой (Gesch. Ill, S. 185; Entsthg Ss. 79 u. 193). Heсмотря на это, Зеллин, уже после того, как ему стало известно, что Мейер признал несостоятельность своего взгляда на время рождение Зоровавеля, опять кладет его в основу отрицательного суждение о подлинности 7 гл. кн. Неемии (Serub. S. 12: Nik. Ss. 122 – 123). Итак, ученые пытаются доказать, что Шешбацар и Зоровавель, по изображению их деятельности, в кн. Ездры, отдельные лица; но в конце концов, большинство из них вынуждено сознаться, что писатель книги Ездры (или ошибочно или намеренно, полагают они) отождествляет Шешбацара с Зоровавелем, и отсюда-то возникает ряд затруднений при исследовании эпохи реставрации (Sell. Stud. S. 36, Anm., S. 158). Таким образом, вопрос о тожестве или различии Шешбацара и Зоровавеля ставится в связь с суждениями ученых критического направление о происхождении, источниках и составе книг Ездры и Неемии, к чему мы возвратимся несколько позже.

Признание тожества личности, именуемой в кн. Ездры и Шешбацаром и Зоровавелем, не представляет таких неудобств и затруднений, которые неизбежны при различении их; но безусловно доказанным это положение признано также быть не может. Однако, некоторые исследователи, признающие носителем имен Шешбацара и Зоровавеля одно лицо, настолько последовательно и убедительно аргументируют свое суждение по данному вопросу, что не остается места для сомнение в его полной правдоподобности. Исследователям этого направление не приходится прибегать к рискованным предположениям, – ссылаясь, напр., на то, что, очевидно, ошибался или намеренно вводил в заблуждение других священный автор, желавший Шешбацара превратить из перса в иудея, а Зоровавелю приписать роль, которая ему в действительности не принадлежала. При признании тожества личности Шешбацара и Зоровавеля, не приходится, кроме того, исследователю испытывать таких колебаний и неуверенности в правоте собственных суждений, которые мы можем наблюдать у исследователей противоположного направления. Тот факт, что многие упоминаемые в Ветхом Завете лица носили по два имени, многие были переименовываемы – в частности, по воле языческих государей, у которых были в подчинении евреи, подтверждается многими местами священных книг. В отношении к данному частному случаю остается одно сомнение: вполне вероятное и допустимое на основании других существующих примеров имело ли место в действительости? Это сомнение, за отсутствием в священных книгах совершенно ясного свидетельства о том, что имя «Шешбацар» принадлежит Зоровавелю, окончательно устранено быть не может.

Из западных ученых Шешбацара и Зоровавеля отождествляют: Элер (Theol. d. A. Т. II В. S. 113, Anm. 5), Манделькерн (op. cit., p. 1529; иврит princeps Judaeorum Esrae tempore – nomen Persicum Serubabelis), Шрадер (Theolog. Stud. u. Krit. 1867. S. 480 u. Anm. c; cf. Nik. S. 45 Anm. 1), Велльгаузен, Аллиоли (op. cit. В. I, S. 1097), Хонтер (I, 85), Роулинсон (The Pulpit Commentary, edit, by Spence a. Exell. Ezra. Exposition by Rev. George Rawlinson, London, 1889. P. 9), Керкпэтрик (The doctr. of the proph. Pp. 435–436) и др. По мнению Рима, Зоровавель только пред выступлением из Вавилона, в качестве предводителя еврейских переселенцев, усвоил себе еврейское имя Зоровавеля, тогда как до того времени он носил имя Шешбацара (НWB. II, 1465). Келер доказывает тожество личности Шешбацара и Зоровавеля из сравнения (Ездр. 5, 16) с (Ездр. 3, 8) и (Ездр. 4, 2): в первом случае руководителем храмовой постройки назван Шешбацар, в следующих – Зоровавель; а также из сопоставления (Ездр. 5, 14) с (Ездр. 1, 8), где Шешбацару приписывается титул областеначальника (иврит),³⁷ с (Агг. 1, 1–14); (Агг 2, 2–21), по которым этот титул носит Зоровавель (I, Ss. 11–12 u. Аnm. 2 zur S. 11). Русские исследователи вообще примыкают к этому направлению: Муретов (Родословие Христа, Москва, 1904. Стр. 76), Лопухин (II, 807), Попов (с. 62 и след.).³⁸

b) Личность Иисуса, сына Иоседекова, занимавшего после Зоровавеля, второе место по своему значению в послепленной общине в исследованиях, посвященных начальному периоду рассматриваемой эпохи, не вызывает таких затруднений и недоумений и не служит предметом столь разнообразных гипотез, как личность Зоровавеля; (помимо вышеизложенного, ниже мы коснемся предположение о трагическом конце жизни и деятельности первого правителя возвратившихся из плена иудеев и основателя второго храма). Однако, ученые критического направление держатся обыкновенно того взгляда, что Иисус ранее воссоздания храма был только иврит, но не иврит, т. е.не имел первосвященнического достоинства. Основанием для такого взгляда служит (1Ездр. 2, 63) = (Неем. 7, 65): при поверке списков переселенцев, некоторые из сыновей священнических не нашли своей родословной записи, а потому исключены из священства. И Тиршафа (почетный титул правителя Иудеи) сказал им, чтоб они не ели великой святыни, доколе не восстанет священник с уримом и туммимом (1Ездр. 2, 61 – 63). Священник с уримом и туммимом, конечно, означает первосвященника. Но, – рассуждают ученые критического направления, – Иисус в то время уже был в Палестине, а священник с уримом и туммимом только ожидается в будущем; очевидно, Иисус пока не имел этого высокого звание (Stade II, 103; А. Bertholet, Die Bücher Esra u. Nehemia S. 7; Lic Dr. R. Smend, Die Listen der Bücher Esra und Nehemia. Basel, MDCCCLXXXI. S. 18 u. Anm. 23). Это недоумение легко устраняется постановкой логического ударения не там, где хотят видеть его отрицатели: в данном стихе не та мысль, что нет лица, имеющего полномочия изрекать в важных обстоятельствах волю Божию посредством урима и туммима; а та, что этот способ вопрошения Бога невозможен, за отсутствием названной святыни, которая «была затеряна, а в Законе не нашлось указания относительно способа ее изготовления» (RiehmII, II, 916). По преданию, в период существование второго храма вообще эта важная святыня отсутствовала. Первосвященство (пусть только титулярное, при неимении храма) не прекращалось и в период плена (Благ, стр. 177); Иисус по своему происхождению имел право на это звание и, без сомнения, унаследовал его тотчас после смерти своего отца Иоседека, соответственно обычному порядку перехода первосвященнического достоинства от отца к сыну (см. Попов цитир, соч , стр. 228–232; Meyer Gesch. Ill, S. 193; Nik. 84–85; Hunt. I, 55).

Костерс не только отвергает первосвященническое достоинство Иисуса, но и его вавилонское происхождение, подозревая хрониста, изложившего его генеалогию в (1Пар. 5, 40–41) = (Син. 6, 14–15), в тенденциозности (Prof. Dr.W. Н. Kosters, Die Wiederherstellung Israels in der persischen Periode. Ubersetzt von A. Basedow. Heidelberg. 1895. Ss. 41–42). Этот взгляд Костерса, стоящий в связи с его предположением о том, что первосвященника не было и пред пленом, основательно опровергнут Гонаккером (А. van Hoonacker, Nouvelles études sur Иа restauration juive après l’exil de Babylone. Paris et Louvain. 1896. Pp. 97 – 108; сн. Попов, c. 229 и пр. 3 к с. 232). Мнение о тожестве пр. Малахии с первосвященником Иисусом никогда не было распространенным и, по своей безосновательности теперь оставлено (Тих. стр. 8–9 и пр. 2; Юнг. II, 160). Гитциг высказал предположение о тождестве Девтероисаии с первосвященником Иисусом, сыном Иоседека. Это предположение Корниль не считает безусловно недопустимым, но вместе с тем признает его мало вероятным и совершенно недоказуемым (Еinl., 2-te Aufl., S. 154; в 6 изд. 1908 г. это замечание опущено – см. стр. 173).

После окончательного разгрома царства Иудейского Палестина была занята отчасти оставшимися в стране иудеями из беднейшей части населения (4 Цар., 24, 14); большая часть их, после насильственной смерти Годолии, бежала в Египет (25, 22 – 26). Здесь же, со времени ассирийского нашествие и падение десятиколенного царства, обитало полуязыческое население, которое составляли переселенцы из пределов Ассирийского царства, постепенно смешавшиеся с остатками прежних обитателей городов самарийских и получившие название самарян (17, 23 – 34). Наконец, воспользовались запустением территории павших еврейских царств соседние языческие племена: идумеи, аммонитяне, моавитяне и др. Естественно, что все эти категории жителей, водворившихся в пределах разрушенных царств, не могли вполне дружелюбно отнестись к пришельцам; однако, не могло быть и достаточных поводов для открытых столкновений из-за обладание тем или другим участком земли; так как для возвратившихся из плена не требовалось значительного пространства земли, а земельных участков, никому не принадлежавших, было достаточно: их пришельцы могли занимать, не рискуя вызвать чье-либо недовольство. С другой стороны, вавилонские пленники – по крайней мере, на первых порах, – вовсе не думали о захвате возможно большего количества земли: если к этому побуждало удобство легчайшего изыскание средств к жизни, то забота о собственной безопасности вынуждала их сосредоточиваться или в самом Иерусалиме или в его окрестностях (Nik. Ss. 64 u. 55; карту Иудеи, как персидской провинции, см. в конце исследование Эд. Мейера «Entstehung des Judenthums»).

2. Переселенцам пред отправлением их на родину дан был правитель иудейского же происхождения, принадлежавший к царскому роду. Он носил, в качестве наместника Иудеи как персидской провинции, звание иврит, а почетным его титулом было иврит; его резиденцией был Иерусалим. По-видимому, иудейский областеначальник пользовался почти полной самостоятельностью; по крайней мере, он не был, напр., в непосредственном полном подчинении заречному областеначальнику: так по 5 гл. кн. Ездры мы видим, что Фаенай, хотя имеет право контроля над управлением в Иудее, но без донесение верховной власти не дозволяет себе активного вмешательства и не присвояет себе права окончательного решение дел, касающихся Иудеи. Возвратившимся иудеям предоставлено было право суда по своим законам и вообще полная автономия в делах внутреннего управления, при полнейшей, без сомнения, свободе религиозной. Зависимость от персидского правительства, при условии верности престолу главным образом выражалась в уплате подати, сбором которой заведовали особые чиновники иврит, – казначеи (Ездр. 7, 21). Во главе Иудеев, уже при выходе из Вавилона, мы видим двенадцать старейшин; преобладающее значение в описываемое время имели Зоровавель, как представитель власти гражданской, и первосвященник Иисус. Остальные десять были, без сомнения, представителями знатнейших родов. По мнению Штаде, эта коллегия, именно в указанном числе, и представляла правящую аристократию (GVI. II, 105); но разумеются ли в (Ездр. 5, 5; 6, 7–14 стт.), на которые ссылается Штаде, именно двенадцать, а не вообще знатнейшие представители общины, сомнительно (Nik. 87–88; иначе – Попов, стр. 223–224). В важнейших случаях созывались народные собрания, как это видим из книг Ездры и Неемии. Священство вообще пользовалось большим влиянием на народ – в виду того в особенности, что возвратившееся из плена иудейство не было самостоятельным целым в смысле политическом, а представляло собственно религиозную общину, сосредоточивавшую все свое внимание на религии. Первосвященник в первые годы, следовавшие за пленом, имел второстепенное значение после областеначальника, происходившего из царского рода и уполномоченного от персидского правительства; но впоследствии (после Зоровавеля), когда представители царского рода Давидова утратили всякое значение в политической жизни общины, первосвященник выступает на первый план.

Итак, в первые годы после плена евреи имели правителя из своей среды, пользовавшегося, без сомнения, в силу своего происхождения и полномочий от персидского правительства, значительным влиянием и авторитетом; в лице старейшин, представителей древних родов, он имел ближайших советников и помощников. Священство, во главе с первосвященником, руководило религиозной жизнью общины. Но положение устрояющегося на новом месте и на новых началах иудейства было настолько вообще затруднительно, что люди, облеченные авторитетом власти и поддерживаемые общим вниманием и сочувствием, сами иногда ослабевали в своей энергии и нуждались в ободрении. В таких случаях являлись на помощь лица, облеченные не внешним авторитетом власти или высокого звания, а более высоким авторитетом божественного посланничества: таковы были послепленные пророки Аггей и Захария. Они подкрепляли Зоровавеля и Иисуса, начавших строение дома Божия в Иерусалиме, свидетельствует писатель кн. Ездры (Ездр. 5, 1–2, ср. 6, 14). То же видим и в писаниях названных пророков. Чрез пр. Аггея было слово Господне к правителю Иудеи и к великому иерею, побуждающее немедленно приступить к работам по воссозданию храма (Агг. 1, 1–9); оно не осталось бездейственным: и послушались, замечает пророк, Зоровавель, сын Салафиилев, и Иисус, сын Иоседеков, и весь прочий народ гласа Господа Бога своего и слов Аггея пророка, как посланного Господом Богом их (ст. 12). Тот же пророк ободряет Зоровавеля, Иисуса и весь народ при вторичном откровении чрез него же (Агг. 2, 4). Пр. Захария начинает свою пророческую деятельность словом увещания о необходимости полного и искреннего обращение к Богу тех, кто возвратились из плена, послужившего наказанием для предков, не слушавших прежних пророков (Зах. 1, 1–6). Другие пророчества имеют целью утешить и ободрить народ, предупредить его о грозящей опасности (Зах. 1, 12–17; 2, 1–12). Некоторые пророчества посвящены исключительно стоявшим во главе общества Зоровавелю и Иисусу (Зах. гл. 3–4, гл. 6, 9–11).³⁹ Вопрос о том, продолжать ли поститься в установленные дни печальных воспоминаний о разгроме Иудейского царства, о разрушении Иерусалима и храма, предлагается не только священникам, но и пророкам; и ответ в этом случае дается от лица Божия именно пророком Захарией (Зах. 7, 1–5 и дал.). Таким образом, в начале послепленного периода, мы видим у иудеев свое национальное правительство – не самостоятельное, а решающее дела именем персидского царя, и представителей всех степеней иерархии с первосвященником во главе; кроме того, пророки Аггей и Захария проходят в эту важную эпоху первого устроение иудеев в Палестине, так сказать, чрезвычайное служение среди остатка избранного народа.

3. Вопрос о занятии возвратившимися из плена необходимых для поселение и годных для обработки земельных участков, по-видимому, разрешился мирным путем; хотя некоторые исследователи и предполагают, что потребовалось вмешательство власти для того, чтобы водворить пришельцев среди населения, которое не могло встретить их вполне дружелюбно (Nik. S. 67 u. Anm. 1). Но тотчас после возвращение должен был возникнуть и вопрос об отношении пришельцев как составляющих прочно организованную религиозную общину к населению Палестины полуязыческому или вполне языческому. Возвратившиеся из плена иудеи прошли суровую очистительную школу; они возвратились в родную землю обновленными нравственно и свободными от пристрастие к языческим культам, имевшим до плена в их глазах столько привлекательности. Они были правы до некоторой степени, считая себя лучшею частью народа, называя себя «семенем святым» (Ездр. 9, 2), усвояя себе и другие названия, свидетельствовавшие о сознании ими превосходства над теми сынами Израиля, которые не изведали плена, не сохранили в чистоте свою национальность и религию и с которыми им пришлось теперь жить в близком соседстве. Называя себя иврит (плен, в см. собир. – пленники) и другими подобными именами, под которыми они известны в книгах Ездры и Неемии, переселенцы хотели, очевидно, выразить ту мысль, что в их общество в качестве равноправных членов могут войти только прошедшие чрез горнило плена. На бывших вавилонских пленников наложен был особый национальный и религиозный отпечаток; а потому усвояемые им авторами священных книг особые название указывали не на внешнюю только отличительную черту, но и на различие по существу между «сынами пленения» и остатками обоих разрушенных царств, не покидавшими пределов Палестины. По замечанию Хонтера, иврит, «по крайней мере столетие спустя после плена... все еще считалось в Иерусалиме почетным титулом, доказательством превосходства, подобно тому как émigré продолжало иметь такое значение при французском Дворе долгое время спустя после реставрации» (I, 68–69). Конечно, и в этом случае не обошлось без увлечения, и на долю пр. Захарии выпала миссия напомнить возвратившемуся из плена поколению о возможности и для них, детей непокорных пророческим наставлениям отцов, новых падений, которые повлекут за собою новые излияние гнева Божия.

Эпоха широкого прозелитизма в лоно еврейской Церкви уже наступала; пророки, и в частности Захария, ясно указывают на ту роль, которая предлежит избранному народу – служить посредниками между Богом и язычниками, не познавшими истинного Бога, не исповедующими единой истинной религии (Ис. 2, 3; Иер. 4, 2; Зах. 2, 15; 8, 20–23; 14, 16–21). Но пока иудеи не были расположены давать свободный доступ в свою среду не бывшим в плену обитателям св. земли, которых они не могли считать близкими по религиозным убеждениям и равноправными по происхождению, в чистоте и твердости намерения которых, при выражении желания усвоить правила и подчиниться требованиям религии «сынов пленения», имели основание сомневаться (Nik, 64, Попов 204; Благонр. 219). Это было в большинстве или полуязыческое по религии и по крови или чисто языческое население; в сознании своего превосходства возвратившиеся иудеи относились к ним, естественно, с некоторым пренебрежением и недоверием. Не сохранились в чистоте даже ближе других стоявшие к переселенцам жители южного царства. Однако можно думать, что многие из этих последних, совершенно отрешившись от язычества, с течением времени прежде других стали присоединяться к обществу пленников; а соединение с общиной истинных чтителей Иеговы, без сомнения, не могло быть возбраняемо тем, кто уверовал в Бога избранного народа и обязался исполнять Его Закон. Ездра и Неемия упоминают о враждебных отношениях самарян и чисто языческого населения Палестины к пришельцам и ничего не говорят об остававшихся в стране жителях бывшего южного царства. Довольно вероятен вывод, делаемый исследователями на основании отсутствия о них упоминаний, что они, как не утратившие добрых задатков, постепенно и бесшумно присоединялись к обществу «сынов пленения». Неем, 11, 25 и след. стт., по которым в состав послепленного общества входили и жители таких городов, как Кириаф – Арба (Хеврон), Вирсавия, Лахис, находившиеся в значительном расстоянии от Иерусалима (во всяком случае, за пределами того, конечно, не строго определенного пространства, которое заняли возвратившиеся из плена), могут служить положительным подтверждением высказанного предположение (Nik. Ss. 63 u. 65). На самарян иудеи смотрели почти как на язычников, относясь к ним с подозрением и нерасположением и причисляя их к иврит (Ездр. 9, 1). Они именно предлагали свое участие в строении храма, и когда их предложение было отклонено, они, обиженные отказом, мстили иудеям, пытаясь расстроить или замедлить дело воссоздание храма .(Ездр. 4, 1–5).

1. Вслед за изданием указа Кирова, возвратились в Иерусалим наиболее ревностные чтители Иеговы, от всей души желавшие возрождение родины и восстановление храма. Не всем, конечно, обстоятельства дозволили покинуть страну плена немедленно после дарование свободы. Зеллин предполагает, что возвратились тотчас вслед за изданием указа об освобождении преимущественно те, которые верили в близкое восстановление Давидова царства и наступление мессианских времен, а скептики предпочли остаться в Вавилоне; мнение весьма правдоподобное, но ясных указаний для его подтверждение в священных книгах не имеется. (Зеллин, в подтверждение своей догадки, ссылается на пс. 68, составленный, по его мнению, по случаю освящение новосозданного храма). Некоторые могли считать пока безразличным переселение в Иерусалим и пребывание в Вавилоне, где можно было также быть исполнителями закона и истинными чтителями Иеговы (Sell. Serub. Ss. 8–9; Поснов 12–13). Ήο книге Ездры мы видим, что первой заботой возвратившихся было восстановление культа и, прежде всего, устроение жертвенника. В седьмом месяце (очевидно, первого года по возвращении), когда пришельцы распределились по местам жительства, соответственно принадлежности к тому или другому роду, при всенародном собрании в Иерусалиме, был сооружен жертвенник (на основании его, т. е. на месте прежнего разрушенного жертвенника). После того началось постоянное регулярное приношение ежедневных утренних и вечерних всесожжений и других предписываемых Законом жертв. Тогда же был совершен праздник кущей.

Удовлетворив устроением жертвенника первую неотложную нужду, переселенцы начинают подготовительные работы к воссозданию храма: нанимают каменотесов и плотников, заботятся о заготовке строительных материалов. Левиты от двадцати лет и выше были назначены для надзора за работами дома Господня. Так как левитов возвратилось из плена очень незначительное количество, то, вопреки постановлению (Числ. 4, 3), определяющему для левитов, имеющих отправлять работы в скинии собрания, возраст от тридцати лет, при строении второго храма допущены были, по необходимости, в качестве надзирателей за производством работ, и достигшие двадцатилетнего возраста. В необходимых приготовлениях у началу работ, как видно из (Ездр. 3, 6–8), протекло семь месяцев. Когда (во второй месяц второго года по возвращении) строители положили основание храму Господню, священники и левиты, от лица всего народа и при его участии, воздали славу и благодарение Богу по уставу Давида, т. е. исполнением священных песнопений, вошедших в Состав сборника, носящего его имя (Ездр. гл. 3).

Благополучно начатое восстановление храма было в скором же времени прервано по случаю вмешательства «врагов Иуды и Вениамина», под которыми писатель кн. Ездры, очевидно, разумеет поселенцев земли еврейской, позднее известных среди иудеев преимущественно, под именем самарян (4Цар. 17, 24–41). В 4 гл. кн. Ездры повествуется, что они, услышав о строении храма Господу Богу Израилеву возвратившимися из плена, пришли к Зоровавелю и к главам поколений и изъявили желание участвовать в воссоздании храма Тому Богу, к Которому, они, по их словам, прибегают и Которому приносят жертвы от дней Асардана,⁴⁰ царя Сирийского, который перевел их в эту землю. Это предложение услуг было решительно отклонено Зоровавелем и главами поколений, сославшимися на то, что Кир повелел строить храм одним освобожденным им пленникам вавилонским. Обиженные отказом, самаряне решили расстроить начатое иудеями дело восстановление храма, чего и достигли посредством подкупа царских советников: работы прекратились до второго года царствование Дария (стт. 1–5, 24). Исследователи разногласят при выяснении мотивов просьбы самарян. Некоторые полагают, что самаряне искренно стремились к религиозному единению с возвратившимися иудеями, как представителями истинной религии. Но кн. Ездры именует их врагами Иуды и Вениамина; отказ со стороны Зоровавеля и старейшин легко объяснить лишь при том предположении, что они имели достаточные основание заподозрить чистоту намерений самарян, предлагавших помощь, которая для пришельцев, во всяком случае, не могла быть излишней; очевидно, возможности полного религиозного общения с ними полуязычников-самарян представители иудейской общины не допускали и в их просьбе усматривали другие цели. После отказа самаряне не делают новых попыток к сближению, не стремятся убедить иудеев в искренности своих намерений, а начинают обнаруживать дотоле скрытую вражду по отношению к пришельцам и препятствуют им в деле строение храма, не останавливаясь даже пред подкупом персидских сановников. Если, кроме того, примем во внимание замечание (Ездр, 3, 3) о том, что враждебное отношение окружающего иудеев населения обнаружилось уже при построении ими жертвенника, то придем к заключению, что предложение услуг сделано самарянами не без задней мысли. В годы плена самаряне привыкли уже смотреть на Палестину, за отсутствием законных ее владельцев, как на свою собственность. Прочная организация возвратившейся иудейской общины, покровительствуемой персидскою властью, не могла не возбудить в самарянах опасений за будущее: в иудеях они имели основание видеть нежелательных соседей и опасных соперников, к которым могли перейти принадлежавшие им дотоле преимущества, как преобладающему населению в пределах разрушенных иудейских царств. Стремясь к сближению с пришельцами, самаряне, по предположению Никеля, имели в виду благодаря своему численному превосходству, «подготовить ассимиляцию (Aufsaugung) маленькой иудейской общины». Достигая этой цели, они могли быть уверены в успехе. Преобладающее численно полуязыческое население могло легко ассимилировать незначительную сравнительно иудейскую общину подобно тому, как ранее остатки плененного и выселенного из пределов Палестины Израиля были ассимилированы язычниками, переселенными из Ассирии. Если эти переселенцы, не оставляя почитание богов языческих, стали чтить Бога Израилева и приняли Его Закон, то нельзя думать, будто они подчинились в религиозно-нравственном отношении влиянию израильтян, так как с языческой точки зрения почитание местных богов было обязательно вообще для всех обитателей известной страны; притом, обучение язычников закону Бога той земли было предпринято по случаю появление большого количества львов, что было истолковано в смысле проявление гнева Иеговы за то, что новые обитатели подчиненной Его власти страны не почитают Его и не знают Его Закона. Во всяком случае, текст кн. Ездры дает право предполагать, что предложение самарян исходило не из вполне чистых побуждений; их истинные намерение выясняются в достаточной мере в самом непродолжительном времени: те, которые только что предлагали свое участие в строении храма Иеговы, поставляя на вид единство религиозных верований, после отказа Зоровавеля и старейшин, начинают препятствовать успешности этого же самого предприятия. Им казалось необходимым в целях ограждение собственных интересов или не дать возможности вавилонским пленникам совершенно изолироваться от окружающего их населения Палестины или, по крайней мере, препятствовать, насколько возможно, воссозданию храма, который служил бы для них средоточием, способствовал бы их сплоченности, сообщал бы общине пришельцев внутреннюю силу и устойчивость. Своей цели самаряне достигли, как сообщает кн. Ездры, посредством подкупа царских советников. Из последующей истории отношений самарян к иудеям видно, что первые обвиняли вторых пред персидским двором (в царствование Артаксеркса) в мятежных замыслах, в намерении обратить Иерусалим в крепость и отложиться от персидского царя .(Ездр. 4, 7–23). Подобного же рода обвинение могли быть выставляемы и на этот раз (Nik. 94–96; Hunt. I, 110–112; Попов 262–263).⁴¹

Таким образом, постройка храма, начатая в то время, когда пришельцы, воодушевленные священною ревностью, энергично принялись за то дело, ради которого, главным образом, и поспешили возвратиться в родную землю, была прервана на несколько лет. Вполне естественно, что, по случаю неприязненного вмешательства самарян, ревность строителей ослабела; оставив по необходимости строение храма, они постепенно отвлеклись в сторону забот другого рода: постройка жилищ, изготовление земледельческих орудий и других хозяйственных принадлежностей, вообще стремление сносно устроиться на новом месте, по-видимому, заставили на некоторое время забыть о восстановлении храма. К этому присоединились другие неблагоприятные обстоятельства (засуха и неурожай), которые, как казалось иудеям, извиняли их равнодушное отношение к лежащему в развалинах храму. В чем выразилось вмешательство подкупленных самарянами персидских чиновников, из сообщений кн. Ездры не видно. Никель предполагает, что по проискам самарян правительством издано было запрещение продолжать храмовую постройку, в силу которого, быть может, и положенное основание было разрушено (S. 96; ср. Ездр. 4, 23). Но и помимо такого предположения о решительных действиях персидской власти вопреки столь недавно изданному указу Кира, энергия строителей должна была ослабеть, когда постройку пришлось производить при отсутствии уверенности в том, что начатое дело может быть доведено до благополучного окончания беспрепятственно. Понятно, что, при недоброжелательстве окружающего населения, неблагосклонном отношении представителей персидской власти и при общих неблагоприятных условиях должны были ослабеть, опуститься руки народа Иудейского (ср. Неем. 6, 9), принявшегося за дело воссоздание храма Богу Израилеву.

2. Никаких подробностей об устроении иудейской общины в Палестине кн. Ездры не сообщает за период времени со второго года по возвращении (537–536) до второго года царствование Дария Гистаспа (520 – 519). Во все это время вследствие интриг самарян постройка храма не возобновлялась (Ездр. 4, 5. 24). Невольно возникает вопрос: каким образом самаряне могли успешно достигнуть своей цели, враждуя против иудеев, которым так недавно оказано было столько милости и внимание от лица великого завоевателя?.. Кир, издав указ, облагодетельствовавший вавилонских пленников, не мог, конечно, и впредь лично заботиться о незначительной иудейской общине, поселившейся в отдаленной провинции Персидского государства. Множество важнейших государственных дел, планы дальнейших завоеваний могли совершенно отвлечь внимание Кира от того, что совершалось в Иудее: судьба общины теперь зависела не лично от царя, а от его приближенных, которые не отличались неподкупностью и не имели ни желания, ни досуга входить в подробное расследование дела о восстановлении Иерусалимского храма. Еще менее мог обратить внимание на положение иудеев сын и преемник Кира Камбиз, посвятивший немногие годы своего царствование военным предприятиям. Далее следует кратковременное царствование Лжесмердиса, убитого заговорщиками чрез восемь месяцев после занятия им персидского трона. В первые годы царствование Дария Гистаспа Персидская монархия не наслаждалась миром, и положение самого Дария было весьма затруднительным по случаю возмущений в различных областях огромного государства против него как представителя новой династии. Однако мы видим, что во второй год этого царствование о предприятии иудеев доводится до сведение царя, который не только лично дает повеление проверить показание иудейских старейшин заречному областеначальнику путем архивных справок и подтверждает указ Кира, но издает и от себя дополнительные распоряжения о беспрепятственном сооружении иудеями храма в Иерусалиме; после чего, в силу энергичной угрозы ослушникам царского повеления (Ездр. 6, 11), происки самарян должны были прекратиться и отношение персидских сановников к строителям Иерусалимского храма совершенно измениться.

Следовательно, та легкость, с какой, по-видимому, самаряне достигли приостановки храмовой постройки, не может быть объяснена только тем, что персидские цари не имели возможности лично следить за выполнением изданного вслед за падением Вавилона указа в пользу иудеев, а царские советники отличались продажностью. Можно думать, что положение пришельцев на первых порах было настолько затруднительно и заботы о насущных житейских потребностях так настоятельны, что достаточно было и незначительного препятствия для того, чтобы ревность строителей храма ослабела и умами их овладела искусительная мысль: не пришло еще время... строить дом Господень (Агг. 1, 2). Для них требовалось энергичное и авторитетное побуждение к выполнению священного долга восстановление храма, невзирая на внешние неблагоприятные условия. Эту миссию выполняют пророки Аггей и Захария. Они говорили Иудеям, которые в Иудее и Иерусалиме, пророческие речи во имя Бога Израилева. Тогда встали Зоровавель, сын Салафиилов, и Иисус, сын Иоседеков, и начали строить дом Божий в Иерусалиме, и с ними пророки Божии, подкреплявшие их (Ездр. 5, 1=2). Из этого сообщения видно, что предметом содержания речей названных пророков было восстановление храма, и оказанная ими представителям общины поддержка, очевидно, заключалась в том, что они возбуждали энергию строителей храма и ободряли их. Пророческие речи оказали свое действие: они пробудили упавшую энергию погрузившейся в мелочные житейские заботы общины, довели до сознание всей важности воссоздание храма и преступности равнодушного отношение к святому делу; и теперь препятствие того же рода, что и начавшиеся шестнадцать лет назад и выразившиеся во вмешательстве в дела иудейской общины заречного областеначальника Фанная, уже не останавливают начатой постройки: строители отстаивают свои права; дело представляется на рассмотрение царя и решается в благоприятном для иудеев смысле.

Никель не считает невероятным, что именно смуты в Персидском государстве, наступившие после насильственной смерти Гауматы, возбудили энергию иудеев, которые теперь, при общем замешательстве, могли будто бы рассчитывать на то, что им нечего опасаться вмешательства власти в их внутренние дела, если только они будут политически благонадежны. Пророки же, воспользовавшись обнаружившимся в общине подъемом духа, своими речами докончили дело (Ss. 128–129). Ни кн. Ездры, ни пророки Аггей и Захария не дают повода к подобным предположениям. Иудеям не было никакой нужды пользоваться наступившей смутой для осуществление такого предприятия, которое царским указом не только разрешалось, но и поощрялось. Скорее неспокойное состояние государства давало больше простора врагам Иуды и Beниамина и подкупаемым ими царским советникам. Велльгаузен, на которого делает ссылку и Никель, отрицает .всякую связь между выступлением пророков Аггея и Захарии и событиями в Персидском государстве после занятия престола Дарием (Die Kleinеn Propheten übersetzt. und erklärt von J. Wellhausen. Dritte Ausgabe. Berlin 1898. S. 175).

Из первой пророческой речи Аггея ясно, что внешние препятствие служили для иудеев лишь поводом к тому, чтобы приостановить обременительную при данных обстоятельствах постройку храма; причиною же этой приостановки была забота о благоустройстве собственных жилищ; забота о необходимом постепенно перешла, по-видимому, в заботу о второстепенном и даже излишнем, как можно заключить по обращенным к народу упрекам Аггея. Кроме того, прибывшие из Вавилона по случаю продолжительной засухи действительно могли находиться в большой нужде, и народу казалось извинительным отлагать храмовую постройку до более благоприятного времени; неблагоприятные обстоятельства переселенцы могли вместе с тем истолковывать в том смысле, что гнев Божий продолжает еще тяготеть над народом, и следовательно, все предпринимаемое им пока не может иметь успеха. Пророк был другого мнения: засуха есть следствие небрежение о храме и предпочтение забот о жилищах для себя заботам об устроении дома Божия. Воспользовавшись удобным случаем, когда народ собрался в праздник новомесячие к развалинам прежнего храма (Аггей выступает на пророческое служение в первый день шестого месяца во второй год Дария), пророк произносит речь, которая произвела желанное действие: решено было начать постройку безотлагательно. В книге пр. Захарии, современника Аггея (можно полагать, младшего по летам), выступившего на пророческое служение двумя месяцами позже, мы не находим речи, всецело посвященной побуждению иудеев к возобновлению храмовой постройки; однако дело воссоздания храма составляет весьма существенную часть содержание всей первой части его книги (см., напр., 1, 16; 4, 7–10; 6, 12–15; 8, 9–2). Сущность и взаимное отношение содержание пророчеств названных пророков Кюненом выражены так: «в то время как храмовая постройка составляет существенный предмет содержания (dec eigentliche Gegenstand) пророчеств Аггея, для Захарии здесь скорее точка отправления, а существо дела для него в возвещении будущего». Dr. А. Кuеnеп, Historisch-kritische Einleitung in die Bücher des Alten Testaments hinsichtlich ihrer Entstehung und Sammlung. Autorisierte deutsche Ausgabe Von C. Th. Müller. Zwelter Teil. Die prophetischen Bücher. Leipzig, 1892. S. 389).

Под влиянием пророческих речей, работы по восстановлению храма были возобновлены в конце того же месяца, в первый день которого Аггей изрек свое первое пророчество (Агг. 1, 14–15). Менее чем через месяц после возобновление постройки, когда для народа стало ясно, что строящийся храм не обещает быть столь величественным, как разрушенный храм Соломонов, Аггей произносит второе пророчество о будущей славе второго храма (Агг. 2, 7–9). Начало работ вызвало и на этот раз вмешательство заречного областеначальника – вероятно, по проискам тех же врагов Иуды и Вениамина, которые начали ослаблять руки народа Иудейского и препятствовать ему в строении (Ездр. 4, 4) с того времени, когда было положено основание храму во второй год по возвращении из Вавилона. Однако возбужденное теперь областеначальником дело окончилось для иудеев вполне благополучно: работы не были прекращены и на то время, когда выяснялся вопрос о праве иудеев производить постройку; а изданным на имя Фафная указом Дария строителям оказаны были новые милости, и успешность постройки ограждалась на будущее время от всяких покушений со стороны недоброжелателей и завистников новоустрояюшейся иудейской общины (Ездр. 6, 6–12). Можно полагать, что вслед за изданием этого указа работа пошла еще успешнее, и воссоздание храма было закончено в шестой год царствование Дария (стт. 13–15).

Таким образом, постройка храма продолжалась четыре с половиной года («без одного дня» – прибавляет Штаде II, 128). Вслед за окончанием, было совершено освящение, с принесением большого количества жертв; восстановлены были священнические и левитские чреды и в четырнадцатый день первого месяца следующего года (храм был закончен в месяце Адаре, последнем месяце еврейского года) переселенцами совершена была по установленному обряду пасха. Об окончании храмовой постройки и последующих за ним событиях повествуется кратко в (1Ездр. 6, 15–22). Параллельное сообщение об этих обстоятельствах, завершивших храмоздание, находим, с незначительными вариациями, во (2Ездр. 7, 5–15).

Окончание постройки храма имело громадное значение для возвратившихся из плена иудеев и для тех, которые остались в рассеянии между язычниками. Для первых храм стал средоточным пунктом, объединявшим их и поддерживавшим в них надежду на лучшее будущее; вторых он привлекал в родную землю из чужбины, где нельзя было совершать установленных религиозных обрядов. Однако для скорого и прочного восстановление при новоустроенном храме религиозного культа не было вполне благоприятных условий: ощущался недостаток в материальных средствах, у возвратившихся на родину недоставало единодушия; кроме того, иудеям трудно было образовать замкнутую, недоступную влиянию язычества религиозную общину. Образовалось две господствующих партии: хананейско-иудейская и пророческо-иудейская.⁴² Первая иногда имела перевес, увеличиваясь в числе чрез смешанные браки (Мал. 2, 13 и след.); язычество в этой партии даже одерживало вверх, она же поддерживала сношение с самарянами (Guthe, Ss. 270, 272–273). Устроением храма, таким образом, не закончилось дело восстановление иудейской общины, по возвращении пленников из Вавилона. В последующее время это дело продолжают, не без больших затруднений, Ездра и Неемия.

1. Обстоятельства возвращения освобожденных иудеев из Вавилона и первоначального устроение их в Палестине по и кн. Ездры, дополняемой отчасти сообщениями современных описываемым событиям пророков Аггея и Захарии, представляются в таком виде. Та часть иудеев, которая, ради скорейшего, главным образом, воссоздание храма, без промедление покинула Вавилон, тотчас по прибытии принялась за восстановление культа. Первоначально был сооружен жертвенник, устроение которого не требовало ни значительных издержек, ни продолжительного времени, а между тем давало возможность ежедневно и в особо установленные времена приносить предписываемые законом жертвы. Непосредственно за устроением жертвенника, начались подготовительные работы и к сооружению храма, так что во второй год по прибытии храму было торжественно положено основание. Но самаряне, как кажется, предвидя в иудейской общине возвратившихся из Вавилона возможных в будущем соперников, старались расстроить или затормозить дело храмоздания, понимая, какое значение храм должен иметь в жизни иудеев. С другой стороны, энергия самих строителей, еще не устроившихся на новом месте, при продолжительном притом неурожае, готова была ослабеть при малейшем препятствии; и дело воссоздание храма остановилось на шестнадцать лет, до второго года царствование Дария Гистаспа. В этот же год пророки Аггей и Захария своими речами возбудили упавший дух общины, и строение храма возобновилось, или лучше началось, так как, вероятно, от прежних работ не осталось и следа. На последовавший в этот раз запрос от заречного областеначальника иудейские старейшины сумели доказать, что производят постройку по воле персидского царя, освободившего иудеев из плена. Дальнейшее расследование дела привело к благополучному для иудеев решению: царь Дарий, подтвердив указ Кира, даровал им и новые привилегии. После того постройка производилась беспрепятственно и была за кончена в шестой год царствование Дария.

От писателя кн. Ездры и пророков Аггея и Захарии можно бы пожелать разве большей полноты и точности в сообщениях об исследуемом периоде, а общий ход и последовательность событий по ним можно воспроизвести достаточно ясно. Но ученые критического направления, положив в основание своих суждений о данной эпохе крайне отрицательный взгляд на происхождение, состав и достоверность сообщений кн. Ездры и усматривая противоречие между содержанием кн. Ездры и книгами современных событиям пророков, ставят под сомнением или решительно отрицают все положения традиционного представления, основываемые на сообщениях священных книг, при признании их подлинности и исторической достоверности. По мнению критиков книга, носящая имя Ездры, произошла в позднейшее время, и Ездра не мог быть ее автором; притом она не представляет целостного повествования о первых годах послепленного периода и не принадлежит одному автору. (В издании Гаупта текст кн. Ездры, как и других священных книг, выкрашен в несколько различных цветов, обозначающих различных авторов или редакторов).⁴³ Книга Ездры, по мнению исследователей отрицательного направления, представляет часть обширного труда, в состав которого входят, кроме нее, книги Паралипоменон и Неемии. Наиболее потрудившееся по приведению различных исторических документов в порядок лицо критики называют «хронистом». Недостаточность или некоторая неполнота исторических данных для рассматриваемого периода породили в среде исследователей-отрицателей немало разнообразных гипотез и предположений, касающихся вообще состава и происхождение кн. Ездры, подлинности двух версий указа Кира и переписки Дария с заречным областеначальником, преемственности царствований в Персии, хронологических данных периода храмовой постройки, отношения самарян к возвратившимся иудеям и т. д. В результате работы в данной области трудолюбивых и плодовитых исследователей Запада получилось столь значительное число специальных исследований, посвященных эпохе возвращения иудеев из плена и построение второго храма, что они могут составить теперь целую библиотеку.

Характер критического исследование первой части кн. Ездры, имеющей своим предметом интересующую нас эпоху, определился после появление в Theolog. Studien u. Kritiken 1867 года статьи Эбергарда Шрадера: Die Dauer des zweiten Tempelbaues. Zugleich ein Beitrag zur Kritik des Buches Esra (Ss. 460–504). Шрадер, доказывая в своей статье, что храм был основан не во второй год по возвращении иудеев, как свидетельствует (Ездр. 3, 8–13), а во второй год царствование Дария Гистаспа, признал вообще первую часть кн. Ездры документом сомнительного достоинства (Ss. 498–500). Примкнувшие к его взгляду ученые стали в частности доказывать несоответствие повествования кн. Ездры о первых годах послепленного периода действительному течению и последовательности событий. Большинство западных ученых последовали за Шрадером в решении вопросов, касающихся периода времени от завоевания Вавилона Киром; жизнь послепленных иудеев стала изображаться вопреки сообщениям кн. Ездры и традиционному представлению. Следуя Шрадеру в оценке первой части кн. Ездры, как исторического документа, Верн (Vernes), прежде других, хотя и не в категорической форме, высказал в своем сочинении: Précis d’histoire juive depuis les origines jusqu’à l’époque persane. Paris 1889 мнение, отрицающее факт возвращение иудеев в царствование Кира. По его взгляду, и Зоровавель – не предводитель освобожденных из плена иудеев, но глава остававшихся в Палестине и после падение двухколенного царства евреев (р. 564). С полной решительностью отвергает факт возвращение иудеев при Кире и считает воссоздание храма делом не возвратившихся пленников, а тех евреев, которые не были выселены за пределы своей земли, лейденский профессор Костерс в сочинении, изданном в 1894 г., а в следующем – переведенном на немецкий язык (Nik. XIV: Het Herstel van Israël in het perzische tijdvak. Leiden 1894; заглавие нем. перевода см. выше) Порядок событий послепленной истории, по Костерсу, таков: пленники возвратились из Вавилона (под предводительством Ездры) не только после построения храма (остававшимися в стране), но и после восстановления стен Иерусалимских (при Неемии). Суждение Костерса основаны на отрицании достоверности повествование первой части кн. Ездры (deutsche Ausgabe, Ss. 2, 22, 29. 51 u. а.; сн. Поп. 152, Nik. 67–68). Критику Костерса в отношении к книгам Ездры и Неемии завершает Торрей, отрицающий подлинность и достоверность так называемых мемуаров Ездры и Неемии, которых не коснулся Костерс (Dr. Charles С. Torrey, The Composition and Historical Value of Ezra – Nehemiah. Giessen 1896. P. 14 ff.). В отношении к гипотезе Костерса, вопрос о подлинности мемуаров Ездры имеет то значение, что иудейская община, находившаяся в Палестине ранее прибытие Ездры с караваном переселенцев, в некоторых выражениях этого отдела называется иврит; а это название, по общему признанию, может обозначать только возвратившихся вавилонских пленников (Nik. 69). Основанное на употреблении названия иврит в данном отделе довольно сильное возражение Костерсу устраняется, таким образом, его последователем Торреем путем отрицание подлинности и достоверности мемуаров Ездры.

Один из последователей гипотезы Костерса (об отношении к ней вообще ученых исследователей послепленной эпохи см. Nik. 68 u. Anm. I и Поп. 186 и пр.), голландский же ученый Эрдман, отрицая, вслед за Костерсом, факт возвращение иудеев при Кире, относит к его царствованию как храмовую постройку, предпринятую не бывшими в плену евреями, так равно и выступление на пророческое служение Аггея и Захарии (Nik.123. Anm.; Е. Meyer, Entst. 2). Соименность персидских царей и недостаточная ясность показаний кн. Ездры о последовательности царствований дали повод Ганебергу (еще до выхода в свет статьи Шрадера) доказывать, что храм был построен при Дарии II Ноте (423 – 405), вступившем на престол почти сто лет спустя после вступление Дария I; строителями же храма были Зоровавель II и Иисус II, т. е. внуки тех своих соименников, которые при Кире стояли во главе переселенцев из Вавилона (D. В. Haneberg, Geschichte der biblischen Offenbarung als Einleitnng in’s alte und neue Testament. Regensburg, 1863. Ss. 407–411). По мнению Гавета (E. Havet, De la Modernité des prophètes = Revue des Deux Mondes 1889, III, pp. 799, 802, 814–815), храм был построен в скором времени по возвращении, при Шешбацаре; но затем, при неизвестных обстоятельствах разрушен и окончательно воссоздан Зоровавелем при Дарии II. Таково же мнение Имберта. Винклер держится того мнения, что указ Кира, разрешавший восстановление иерусалимского храма, отменен в начале царствование Камбиза; относя построение храма ко 2–6 годам Дариz Гистаспа, т. е. соглашаясь в данном случае с традиционным пониманием, приход Ездры с частью пленников Винклер относит к следующему за окончанием храмовой постройки седьмому году Дария, т. е. к 515, тогда как обычно это событие приурочивается к 458 году (Nik.147, 150 Anm. 4; Поп.355 – 358 прим.).

Вполне естественно, что исследователи критического направления, исходя из отрицания подлинности и достоверности сообщений кн. Ездры, по вопросу о времени возвращения вавилонских пленников и построения храма и вообще о ходе событий начала послепленного периода не только радикально расходятся с традиционным изложением истории этой эпохи, но и резко противоречат друг другу, как не имеющие под собой твердой почвы в тексте священных книг. Но удивительно то, что отстаивающий единство и историческую достоверность повествование книги Ездры и полемизирующий по этому вопросу с представителями критической школы Имберт уклонился еще далее критиков в сторону произвольных, не основанных на тексте предположений (А. Кuenen, Gesamm. Abhandlungen Ss. 226–227; сн. Поп.357 – 358, примеч.).

В 4 гл. кн. Ездры, как замечено было выше, повествуется о том, что, когда во второй год по прибытии на родину, вавилонские пленники принялись за постройку храма, к Зоровавелю и к главам поколений явились лица, не принадлежавшие к обществу возвратившихся, с .предложением своего участие в постройке; после же того, как их предложение было отклонено, они стали ослаблять руки народа Иудейского и препятствовать ему в строении (ст. 4), Из ст. 2 ясно, что это были самаряне, названные в ст. и врагами Иуды и Вениамина. Вопреки прямому смыслу повествования этой главы и традиционному ее пониманию, исследователи критического направления стараются, представить отношение между самарянами и иудеями совершенно в ином свете. По мнению Эд. Мейера, возвратившиеся из плена сами побуждали самарян вступить с ними в общение и принять участие в деле восстановления храма. Но самаряне не могли и не хотели пойти на встречу дружественным предложениям пришельцев; потому что считали распространенное между ними почитание Бога правильным, установленным древними патриархами, и для них невозможно было признать разрушенный и отверженный Богом Иерусалим за единственное место особого присутствия и почитание Иеговы. Зеллин утверждает, что самаряне только после низложение Зоровавеля (факт, предполагаемый последователями критической школы и с особенной обстоятельностью доказываемый Зеллином) и осквернение храма прекратили сообщество с иудеями и задумали построить святилище Иегове в другом месте (Meyer Entst. 124–125; Sell., Serub. 88–89; Nik. 96–98). Как Мейер, так и Зеллин основывают свои суждения главным образом на своеобразном толковании некоторых мест Трито-Исаии⁴⁴ и отсутствии свидетельств о вражде самарян с иудеями у пророков Аггея и Захарии. Отрицательные теории, касающиеся данной эпохи, имеют и многих других защитников из числа видных представителей библиологии на Западе, каковы, напр., Штаде, Корниль, Каулен, Чейн и др.

Подводя итоги аргументации отрицателей, мы приходим к следующему заключению: все приводимые ими основания в пользу отрицания достоверности сообщений книги Ездры и правильности традиционного представление о ходе событий в первые годы послепленного периода не обладают полной убедительностью. Прежде всего, в ходе их рассуждений слишком большую роль играет argumentum е silentio, сам по себе далеко не всегда имеющий доказательную силу. Костерс, как и многие другие исследователи, в основание, напр., своего отрицания факта возвращение иудеев при Кире полагает отсутствие указаний на это событие у пророков Аггея и Захарии (Kosters, übs. v. Basedow, op. cit, S. 17; Sell. Serub. S. 7, Аnm. 2). Недостаточность подобного рода оснований в данном случае очевидна сама по себе. Нередко бывает, что исследователь-отрицатель, исходя из ранее обоснованного другими положения, строит на чужом основании новую гипотезу, развивая ее в подробностях. Другой, приняв полученный результат за основание своей работы, снова доказывает то положение, которое первым исследователем принято было на веру: получается, таким образом, circulus vitiosus. Так в интересующем нас вопросе одни ученые начинают с критики документов, которыми будто бы пользовался составитель книги Ездры, и приходят к отрицанию фактов возвращение иудеев при Кире и основание храма ранее 520 г.; другие, основываясь на предположении о недействительности фактов, делают заключение о неподлинности и недостоверности документов (Meyer Entsthg S. 43). Немало вообще в критических работах, касающихся эпохи восстановление иудейского общества после плена, встречается произвольных и недостаточно аргументированных предположений. По Костерсу, название «Израиль» прилагается к остатку избранного народа лишь в период после возвращения из плена; пророки Аггей и Захария не употребляют этого названия: следовательно, и возвращения из плена в их время не было. Но у пр. Захарии встречается название «Израиль» в (Зах. 8, 13); Костерс легко устраняет это затруднение предположением, что слова: дом Иудин и дом Израилев в этом стихе интерполированы (Ss. 17–18). В подтверждение он ссылается на Вельгаузена, который в своем переводе опускает эти слова, замечая, что они здесь не на месте (см. Die kl. Propheten Ss. 45 u. 187; Костерс цитирует Skizzen und Vorarbeiten [1892], fünftes Heft, S. 44 f.). Ссылаясь на Вельгаузена, Костерс присовокупляет следующее замечание, свидетельствующее только о слабости приводимых им в пользу своего мнение доводов: «Вельгаузен не приводит доказательств в оправдание (rechtfertigt nicht) этого опущения (в своем переводе слов: дом Иудин и дом Израилев); если это опущение и ненамеренно, то, во всяком случае, он руководился верным чутьем» (S. 18 Аnm. 1).

1. Пророками был предсказан не только плен Вавилонский, но и его окончание. Исполнение пророчеств об освобождении пленников, естественно, должно было пробудить в иудеях надежду на полное возвращение к ним милости Божией. Они, казалось, имели теперь основание полагать, что гнев Божий перестал тяготеть над ними. Отсюда они делали два вывода: во-первых, что они не таковы, как отцы их, своими беззакониями навлекшие бедствие плена (Hunt. I, 50–51), что они угоднее Богу, достойнее Его милости; во-вторых, они полагали, что по исполнении одного пророчества (об окончании плена) они вправе ожидать исполнения и других пророчеств, т. е. что полное восстановление народа Божие близко, мессианское время наступает.

Наиболее ревностные и религиозные, вслед за изданием указа об освобождении, стремятся в отечество и, одушевленные надеждами на близкое и решительное изменение их судьбы к лучшему, готовятся начать, среди тяжелых внешних обстоятельств и разного рода затруднений, восстановление храма, разрушенного при окончательном разгроме города. Что касается оставшихся по различным обстоятельствам в стране плена, то и они разделяют, без сомнения, надежды своих возвратившихся на родину собратий на исполнение пророчеств и не остаются равнодушными к делу воссоздание иерусалимского храма и полного восстановление при нем священного культа. Внимательное отношение к религиозным обязанностям, усердие к восстановлению храма и культа, по замечанию проф. Тихомирова, объясняется именно тем обстоятельством, что «построение нового храма в Иерусалиме было для послепленных иудеев символом и залогом их национального возрождения»; здесь же источник необыкновенного подъема духа при Зоровавеле, Аггее и Захарии (цитир. соч. стр.. 66 и 126). «Конечно, пока вследствие неблагоприятных обстоятельств постройка храма откладывалась, иудеи могли испытывать тягостное чувство от все еще продолжающегося гнева Божия; но с началом постройки настроение постепенно изменялось и уныние скоро уступило место самым напряженным ожиданиям перемен к лучшему (Stade II, 123).

Возвращение из плена и начало постройки храма дают возвратившемуся остатку народа основание для уверенности в том, что весь народ наконец возвратится в свою землю и будет жить под управлением царя из рода Давидова. Первым толчком к пробуждению надежды этого рода у иудеев можно считать неожиданное счастье, выпавшее на долю царя Иехонии, после долгих лет темничного заключение в Вавилоне выведенного в 561 г. Евильмеродахом из дома темничного и пользовавшегося с того времени особой внимательностью и расположением Вавилонского царя (4Цар. 25, 27–30; Sell. Stud. 177; Meyer Gesch. Ill, 177). Поддержкой для пробудившейся задолго до окончание плена надежды, в период деятельности пророков Аггея и Захарии и воссоздание храма, могли послужить временные замешательства в Персидском государстве, наступившие в скором времени после смерти Кира. Умерщвление Бардии Камбизом, захват верховной власти Гауматой, неожиданная смерть Камбиза, заговор против Гауматы и низвержение его, переход власти к младшей линии Ахеменидов и последовавшее за тем возмущение во многих областях против новой династии колеблют трон великого завоевателя и ведут к нестроениям в пределах обширной монархии. Многие из покоренных провинций мечтают об освобождении от персидской зависимости. Возлагают надежды на нестроение в Персии и освобожденные от рабской зависимости, но не получившие полной самостоятельности иудеи. Им казалось, что эти событие означают начало осуществление еще не исполнившихся пророческих вещаний; возвращение из плена – начало исполнения божественных обетований, которые в полной мере могут осуществиться только по уничтожении все еще продолжающегося господства над иудеями могущественного языческого государства.⁴⁵

Иудеи надеялись на восстановление царства и царского рода Давидова; обстоятельства, по-видимому благоприятствовали этим надеждам. Было и такое лицо, на которое обращались взоры всех иудеев, особенно – возвратившихся в Иерусалим. Это был Зоровавель, потомок Давида; было естественно, что чаяния иудеев относились именно к нему. В особенности же когда господство язычников, казалось, начало клониться к упадку, общественное мнение с большей внимательностью, чем прежде, стало останавливаться на Зоровавеле, как носителе обетования. Иудеи ожидали, что когда Иегова ниспровергнет трон языческого царя, господствовавшего над ними, тогда будет восстановлен трон Давида. Зоровавель и был только не коронованный и пока униженный мессианский царь, слава которого должна была скоро открыться. Поэтому интересы общества сосредоточились в личности Зоровавеля, выдвинутого на первый план и своим положением в общине, и происхождением от Давида, и состоянием Персидской монархии. Персидским правительством Зоровавелю предоставлено было звание иудейского областеначальника, и таким образом, в его лице род Давида приобретает фактическое руководство всей общиной. В обсуждении, при участии совета старейшин, важнейших вопросов, касающихся жизни общины, Зоровавелю принадлежит инициатива, и его голос имеет преимущественное значение при постановке решения; первосвященник Иисус занимает второе место после областеначальника (Stade II, 113–114). В лице Зоровавеля иудеи хотели видеть не только потомка Давидова, имеющего в близком будущем занять престол своих предков; но именно мессианского царя, с воцарением которого для иудеев должна начаться счастливая пора полного благополучия и ничем не нарушаемого мира, когда Бог неизменно будет изливать благодеяния Своему народу. Эта идея, пробудившись по случаю неожиданной перемены в судьбе Иехонии, все более и более укреплялась в народе; так что, по мнению Зеллина, время с 540 г. по 518 можно назвать «die Epoche der messianischen Erwartungen χατ^"έξοχήν in Israel» (Studien II, 177).

Освобождение из плена, воссоздание храма, наличность потомка царственного рода для занятие престола – все это, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, в значительной мере возбуждало и поддерживало надежды евреев на осуществление в близком будущем всех обетовании Божиих. Евреи времени реставрации ожидали полного восстановление народа и царства с присовокуплением, в виде компенсации за долгие годы страданий, прочих мессианских благ. Они были рассеяны по различным языческим странам, но теперь будут отовсюду собраны в св. землю; у них не было царя, но царственный род Давидов не угас, трон его восстановится; храм лежал в развалинах, но он снова будет сооружен, и его ждет славное будущее. Не было правильной организации священства, многие из представителей священства были лицами недостойными своего звания; впредь будет священство, оправданное Самим Богом и сияющее своими добродетелями; глава священников вновь будет пользоваться всеми полномочиями, усвоенными ему в период существования скинии и первого храма (1Ездр. 2, 63). Засуха и голод прекратятся, наступит плодородие и обилие благ земных. Язычники господствовали над народом Божиим, и идольские жертвы приносились на глазах чтителей Бога истинного; язычники будут не только побеждены евреями на поле битвы, но и подчинятся нравственно религиозному влиянию своих бывших рабов и будут со всех сторон стекаться в Иерусалим и чрез евреев искать себе доступа к св. храму и к тем благам, которые будут дарованы Богом Своему народу.

Обратим теперь внимание на то, как пророки в своих писаниях и, конечно, в устных наставлениях отвечали на запросы времени. По свидетельству священных книг, пророки Аггей и Захария побуждали возвратившихся приступить к работам по восстановлению храма и поддерживали энергию представителей общины, начавших постройку. По писаниям пророческим можно видеть, что храм представляет средоточие их надежд на изменение судьбы народа к лучшему. Пр. Аггей, в первой своей пророческой речи, указывает на то, что причина тщетности забот возвратившихся иудеев о внешнем их благосостоянии заключается именно в равнодушном отношении их к делу воссоздание храма (Агг. 1, 2–11); обстоятельства должны измениться к лучшему, как только они примутся за святое дело (Агг. 2, 19). И пророку Захарии свойственно с построением храма соединять надежду на коренное изменение судьбы народа Божия (Зах. 8, 3–6. 9–12). Внешние мессианские блага: плодородие, долголетие, благополучие во всем неоднократно упоминаются в кН. Пророка Захарии. Условием для обладания этими благами в ближайшем будущем у Захарии, как и у Аггея, поставляется усердие к воссозданию храма (Now. 363; Тих. 126, пр. 3). Соответственно всеобщим ожиданиям, и пр. Захария из факта исполнения некоторых пророчеств выводить заключение об исполнении и остальных. Так, по (Зах. 3, 8 – 10), рассуждает Зеллин, возвратившиеся прежде с Иисусом являются в качестве предвестников (Vorzeichen) исполнение и того пророчества, что обещанный потомок Давида с остальной частью народа возвратится в страну (Studien II, 76–78). Мессианские чаяния были средоточием представлений пророков о предстоящей судьбе избранного народа; как Аггей, так и Захария представляют притом мессианское время не имеющим только наступить в будущем, но как бы уже начавшимся. Центральное положение в ожиданиях пророков занимает мессианский царь, которого Захария, соответственно (Иер. 23, 5; 33, 15), называет иврит и отождествляет с Зоровавелем. Что Зоровавель отождествляется с мессианским царем, это, по мнению исследователей, ясно до очевидности из книги Захарии: в (Зах. 4, 9) сказано, что храм будет основан и закончен Зоровавелем, а по (Зах. 6, 13) построит храм иврит Зоровавель и Иисус, по (Зах. 4, 10–14), имеют значение для всего мира, а не для одной только незначительной персидской провинции; в этом видении пророка они сопоставляются с небесными силами (Sell. Stud. Ss. 77, 166–167; Now. 314; Stade II, 127).

Таким образом, конец плена пробудил в иудеях со всею живостью мессианские чаяния; они хотели верить, что с этого времени начнут приходить в исполнение обетования Божии о возвращении благоволение к Его народу. Пророки, и особенно Захария, по-видимому, идут на встречу этим ожиданиям. Захария говорит о близком окончании храмовой постройки, указывает на Зоровавеля, как на особого избранника Божия, отождествляя его с Отраслью, обещает от имени Божие плодородие земли и другие блага, говорит о собрании всего Израиля, его освящении и славе и даже об обращений к Богу язычников, при посредстве евреев. Настроение народа было таково, что пришли даже к мысли о том, не благовременно ли отменить посты, установленные в память горестных событий разрушения Иерусалима и храма и пленения жителей. Из пророческой речи Захарии, по случаю обращение к нему за разрешением вопроса о возможности отмены постов, видно, что и он разделяет радостные чувства и приятные ожидание народа (Зах. 8).

Обстоятельства далеко не соответствовали ожиданиям жаждущего восстановления остатка избранного народа. Жившие в плену иудеи, быть может, с напряженным вниманием следили за победами Кира, ожидая с нетерпением, когда дойдет очередь до Вавилона, падение которого должно было дать им свободу и открыть путь к возрождению и славе. Но уже обстоятельства сдачи Вавилона полководцу Кира могли послужить источником разочарования для пленников: при этом не произошло большого кровопролития, не последовало разгрома города. Пророчества (Ис. 13, 19–22; Иер. 50, 34–46) и др. о ниспровержении твердынь Вавилона и вечном запустении города пришли в исполнение, но не в этот раз (Meyer, Entsthg 234; Nik. 30). Указом Кира вавилонским пленникам дана свобода, возвращены священные сосуды, обещана материальная поддержка при воссоздании храма; но пожелавшим воспользоваться дарованной свободой предстояло, покидая землю плена, неизбежно понести значительный материальный ущерб, затем совершить трудный и продолжительный переход по пустыне, после которого заново устраиваться в заброшенной и запустевшей или заселенной враждебными языческими и полуязыческими племенами земле предков. Материальные затруднения переселенцев увеличивались еще вследствие продолжительной засухи и неурожая. Построение храма, бывшее первой заботой возвратившихся, не могло осуществиться так скоро, как этого хотели бы. Вмешательство самарян, продажность персидских чиновников, общее уныние, охватившее общество переселенцев, отдалили на несколько лет осуществление заветного желания, с которым пленники вышли из Вавилона: начатую храмовую постройку пришлось прекратить. Когда наконец ободренные пророческими речами переселенцы вновь принялись за храмовую постройку с большей энергией и с надеждою на успешное ее окончание, радость их и на этот раз, как при первоначальном основании храма во второй год по возвращении из Вавилона, омрачилась тем обстоятельством, что новостроящийся храм по своим размерам, внешнему устройству и внутреннему благолепию, казалось, далеко должен был уступать храму Соломонову (Агг. 2, 3; 1Ездр. 3, 12–13; Hunt. I, 142–143; Ф. Ружемонт, краткое объяснение двенадцати последних пророческих книг Ветхого Завета. Перевод с французского. С.-Петербург 1880. Стр. XXXVI).⁴⁶ Когда храм был отстроен, стоявшие в связи с этим событием энтузиастические надежды также не оправдались. И после воссоздание храма, вопреки предсказаниям пророков, святая земля не видит обилия и плодородия, царь из рода Давидова не восходит на престол, община все еще остается в подчинении у язычников. Беспорядки в Персии, наступившие пред вступлением на престол Дария Гистаспа и оживившие мечты о близком освобождении от зависимости были подавлены; Дарий справился с затруднениями (Herod. Ill, 159; Meyer Gesch. S. 130). Волнение не разрешились мировой катастрофой, которая по верованиям евреев должна была предшествовать наступлению мессианского царства (ibid. S. 194 – Entst. 81).

Источником самых горьких разочарований для иудеев, веривших в близость наступления мессианских времен послужила, по-видимому, судьба Зоровавеля. Пророки Аггей и Захария, к голосу которых прислушивался народ, сосредоточивают на нем свое внимание, с его личностью связывают судьбу народа, считают его особенным избранником Божиим (Агг. 2, 23), находящимся под непосредственным попечением Промысла (Зах. 4, 10), лицом, предназначенным, по-видимому, для занятие престола (Зах. 6, 13). Неизвестность последующей судьбы Зоровавеля и даже совершенное отсутствие упоминаний о нем в кн. Ездры, при повествовании о таких событиях, где ему должна бы принадлежать главная роль, каковы окончание постройки и освящение храма, дали повод ученым критического направление сделать попытку восполнение этого· пробела в истории послепленного Израиля. На рассмотрении содержания псалмов 89 и 132 Эвальд основал свое предположение о том, что при Дарии Гистаспе или сыне его Ксерксе I иудейская община подверглась тяжкому бедствию, которого свидетелем был Зоровавель или сын его. Киттель высказал такой взгляд, что идея страждущего раба Иеговы, быть может, имеет в своем основании печальный конец Зоровавеля, в лице которого надеялись видеть Мессию (Nik 142). С особенной обстоятельностью вопрос о личности и судьбе Зоровавеля разработан венским профессором Зеллином в цитированных выше сочинениях: Serubbabel. Lpz. 1898 и Studien zur Entstehungs geschichte dеr jüdischen Gemeinde nach dem babylonischen Exil. II. Lpz. 1901. По Зеллину дело представляется в таком виде. Зоровавель возвышается до царского достоинства; народ и пророки убеждены, что теперь должно открыться мессианское царство (Serub. 8. 6; Stud. 163). По Мейеру, Зоровавель не устоял против искушения пойти навстречу общим ожиданиям народа (Gesch. Ill, 207); а что его считали Мессией, в этом, по мнению Зеллина, не может быть сомнения. Но есть данные, говорящие за то, что возвышение Зоровавеля привело к катастрофе, и он окончил свою жизнь и деятельность плачевно: умер насильственной смертью за свой народ. В качестве непосредственных доказательств возвышения и падения Зоровавеля, Зеллин указывает на некоторые псалмы, в которых именно Зоровавель изображается царем. Таков пс. 132; стт. 10, 17 и 18 этого псалма показывают, что народ признавал его помазанником, предназначенным для короны. Так называемые царские псалмы: 20, 21, 61, 63 и, вероятно, также 45 и 72 едва ли могут, по Зеллину, быть отнесены к какому-либо другому времени, кроме времени деятельности Зоровавеля. По ним дело представляется так, что он действительно в течение некоторого времени пользовался титулом и носил корону. Не подлежит сомнению, по крайней мере, что во всех так называемых царских псалмах речь идет о послепленном царе, под которым всего вероятнее разумеется Зоровавель. Псалом 89,⁴⁷ по мнению названного исследователя, может служить веским доказательством факта падение Зоровавеля как следствия его возвышение (Stud. 164, 188–189, 191), Низвержение и гибель Зоровавеля сопровождались опустошением Иерусалима и осквернением храма.

Проф. Зеллин в кратком предисловии к своему исследованию о Зоровавеле назвав вполне определенно предлагаемое мнение гипотезой, далее делает следующее замечание: «о том, что мы имеем право, даже обязаны и в библейской науке пользоваться гипотезой там, где непосредственные источники оставляют нас, конечно, не нужно тратить слов; только на нас лежит, во всяком случае, и другой долг – явно выдавать ее за гипотезу» (Serub. S. III). В этюде «Das Schicksal Serubbabels», вышедшем три года спустя (Stud. II. 163–195), в котором изменены некоторые частности специального исследование о Зоровавеле, автор еще с большей определенностью настаивает на гипотетическом характере излагаемых им суждений по данному вопросу (S. 163). Против суждение Зеллина о значении гипотез в библиологических исследованиях с предлагаемой им оговоркой возражать нет необходимости; нет, следовательно, нужды и в подробном изложении и обстоятельном опровержении, в частности, и суждений автора о судьбе Зоровавеля (см. Nik.142–146; Попов, 388–413). Но мы не можем не согласиться с основной мыслью названного исследователя, что судьба Зоровавеля и его потомства не оправдала тех надежд, которые питали, конечно, иудеи, видя в нем не только представителя общины, но и потомка Давида; им, нетерпеливо ожидавшим собрание народа и восстановление царства, так хотелось видеть его в ближайшем же будущем на престоле предков. Эта надежда их не осуществилась. Предположение о судьбе Зоровавеля и его потомства в общих чертах разделяется и другими исследователями. Штаде говорит, что после Зоровавеля, по-видимому, ни один потомок Давида не был даже наместником (II, 127); по Гуте, Зоровавель исчезает с арены бесследно, а вместе с ним и должность наместника в Иерусалиме (S. 269); по предположению Эд. Мейера, Зоровавель был низложен Дарием, или же наследственность наместничества в его потомстве была признана царем вообще неудобной (Gesch. Ill, 196).

Таким образом, рассматриваемая эпоха – пора самых пылких надежд в иудейском обществе; это – эпоха мессианских ожиданий χατ^"έξοχήν, по приведенному выше выражению Зеллина (стр. 88); но это же и пора самых горьких разочарований. Были обстоятельства, которые давали, по-видимому, достаточный повод надеяться на близость решительной перемены в судьбе покоренного язычниками, рассеянного и униженного Израиля, каковы: почетное положение при вавилонском дворе выведенного из темницы Евилмеродахом Иехонии, указ Кира, восстановление храма, предоставление власти наместника потомку Давида. Но общее бедственное положение иудеев, неожиданные препятствия и неудачи скоро же убеждали их в тщетности надежд, приводили к сознанию того, что гнев Божий продолжает тяготеть над ними, и владычеству язычников не настал конец; радость иудеев по поводу событий, пробуждавших и оживлявших мессианские надежды, была всегда кратковременна и должна была уступать место крайнему унынию и разочарованию. «Если мы окинем взором все 206 лет, в продолжение которых иудеи находились под владычеством персов, то должны будем обозначить их как период весьма чувствительных разочарований» – говорит Герцфельд (GVI. Zweite Ausgabo. Erster Band. Leipzig, 1863. S. 121) Эд. Мейер о годах первоначального устроениz возвратившихся иудеев в Палестине выражается так: «это было безотрадное время, время полнейшего разочарование после тех неумеренных ожиданий, с которыми вышли» из Вавилона (Gesch. Ill, 194). По замечанию Сменда, «столь великие ожидания едва ли сопровождались когда либо в истории столь сильным разочарованием» (Zeitschr. f d. at. Wissensch. 1882, Ueber die Genesis des Judenthums, S. 147).

5. Итак, иудеи обманулись в своих расчетах, разочарование их было горько. Но обманывались ли вместе с ними пророки Аггей и Захария, говоря о величии второго храма, об изобилии благ земных, о Зоровавеле, как мессианском царе? Западные исследователи отрицательного направление чаще всего так и думают, что пророки в этом отношении не возвышались над толпою своих современников, что они также нетерпеливо ожидали наступление мессианских времен и необдуманно увлекали своими предсказаниями других. Штаде предполагает, напр,, что многочисленность жертв на храм как со стороны возвратившихся, так и оставшихся в Вавилоне, была результатом тех иллюзий, «для которых поводом могли послужить волнение в Персидском государстве и которые самым ревностным образом поддерживали пророки Аггей и Захария» (II, 123–124; cf. Meyer. Entsthg Ss. 88–89; Sell, Serub. S. 6). Такое понимание совершенно ошибочно. Пророки, как в прежнее время, так и теперь, шли чаще всего наперекор ходячим мнениям и мечтательным надеждам современников. Известно, с какою твердостью Иеремия убеждал своих соплеменников покориться царю Вавилонскому, когда они хотели бежать от него в .Египет и оттуда ждали избавление (Иер. 29, 5–10; 37, 8–9. 17; 38, 15–20; 42, 11–17); (2Пар. 36, 12–13); см. Duhm, Die Theologie der Propheten... Ss. 228–235).

Пророки рассматриваемого периода, отчасти отвечая на запросы времени положительно, т. е. как бы разделяя настроение и надежды современников, гораздо в большей мере оценивают их с отрицательной стороны. Они заставляют народ вникнуть в свое нравственное состояние, отрешиться от самомнения и повышенной оценки своего нравственного достоинства; указывают на то, что гнев Божий опять и опять готов разразиться над беспечными грешниками, детьми своих преступных отцов, уже понесших наказание в полной мере. С другой стороны, пророки обращали взоры своих нетерпеливых современников от бедствий настоящего времени к лучшему будущему, в котором осуществятся все пламенные чаяния их, если только они будут достойны данных им великих обетовании. (По замечанию Корниля, Einl. S. 204, у всех вообще пророков к предвещаниям угрожающего содержание присовокупляются обетования). Таким именно характером запечатлены пророчества Захарии: он то ободряет народ, рисуя его славное будущее, то вразумляет и укоряет, угрожая гневом Божиим. Эта двойственность объясняется обстоятельствами времени и состоянием общества: иудеи, с одной стороны, заслуживали порицание и угроз, с другой – нуждались в ободрении. Пророк провидел и бедствие народа в последующей его истории и славу искушенного и очищенного через бедствие останка верующих сынов Израиля. Один из толкователей двенадцати малых пророков рассуждает: «Иудеи, возвратившиеся из плена,.. составляли избранную часть народа; но… лучшие из них подвержены были двоякому искушению: духовной гордости и ложного упование на Бога». В своей первой пророческой речи Захария убеждает иудеев, что «гнев Божий против мятежного Израиля... еще продолжается и готов излиться на поколение настоящее... Обетования пророка могли бы укрепить Иудеев в их... беспечности, если бы этим обетованиям не предшествовали его общая оценка духовного состояние народа и общий взгляд на их судьбы прошедшие и будущия» (Ружемонт, стр. 173–175). Что касается, в частности, личности Зоровавеля, то изображение славной судьбы его у Захарии обозначает только то, что он есть иврит (см. анализ содержания).

Захария тем отличается от толпы, что у него нет такого нетерпения и такой безосновательной уверенности в немедленном исполнении всех обетований Божиих. Все они несомненно придут в исполнение, самое блистательное будущее ждет избранный народ; но к нему ведет ряд бедствий и испытаний, которые должны очистить часть избранного народа, способную сделаться наследницей божественных обетований. У Захарии много таких предречений, которые с очевидностью указывают на отдаленное будущее; для современников они имели лишь воспитательное значение. Пророк не увлекался интересами только данного времени, он прозирал в века грядущие и рисовал общую картину судьбы еврейского народа до конца времен. А этот народ, осужденный некогда на сорокалетнее странствование в пустыне в своем сравнительно недальнем путешествии из Египта в землю Обетованную, только по истечении длинного ряда веков может оказаться достойным вступление в горний Иерусалим. Многочисленные нравственные наставление и обличения, обращенные к народу, с указанием на гнев Божий, имеющий разразиться над грешниками, ясно показывают, насколько далек был пророк от легкомысленных надежд народа на полное возвращение милости Божией, пока незаслуженной. Но вместе с тем для ободрение народа он обращает взоры современников к тому неопределенно далекому будущему, когда все их чаяние осуществятся в полной мере. «Иудейская священная национальная литература, – говорит один комментатор видений пр. Захарии, – представляет в истории всех народов ту исключительную особенность, что в ней беспощадно выставляются на вид и бичуются грехи народа и его царей, князей и священников. Пророков, которые дают возможность проникнуть нашим взорам в невыразимо великие божественные планы об общем избавлении этого народа, никогда нельзя упрекнуть в том, что они сколько-нибудь погрешали умалением преступлений своего народа и снисходительным к ним отношением. Величие пророчества в Израиле заключается в том, что оно так неподкупно чисто и ясно в отношении к делам божественного правосудие и святости, компромиссы так же далеки от него, как тьма от света; все великие обетование о полной чудесного будущности никогда не служат в ущерб истине и самой строгой справедливости» (Stròter, Die Nachtgesichte des Propheten Sacharja, S. 42). Эта характеристика вполне оправдывается на кн. пр. Захарии.

6. Из вышеизложенного нетрудно сделать вывод относительно общей цели написание книги пр. Захарии. Прежде всего, можно отметить намерение автора ободрить строителей храма и весь народ в трудную для него эпоху восстановления общины после плена; вместе с тем, пророк старается рассеять ложное мнение о праведности и богоугодности освобожденных из плена сынов преступного народа и о непосредственной близости мессианских времен. Для достижения этих целей пророк изображает будущее царство Мессии и вообще славную судьбу народа Божия как имеющие осуществиться после долгой борьбы с язычеством, после неоднократных падений самого избранного народа; действия Промысла, ведущие избранный народ к предназначенной ему цели, будут выражаться в чудесной помощи сынам Израиля в борьбе с язычеством, с одной стороны, и в тяжких наказаниях за грехи их самих, с другой; причем язычники служат орудием в руках Божиих для наказание сынов народа Божия, как и во времена минувшие.

Частные поводы написания можно указать разве для двух отделов: (Зах. 6, 9–15) и главы. 7–8. Внешним поводом для написание (Зах. 6, 9–15) послужило прибытие в Иерусалим Хелдая со спутниками из Вавилона, с дарами для храма. Главы 7–8 написаны по случаю возбужденного некоторой: частью верующих иудеев вопроса об уместности соблюдения установленных в память событий предпленной катастрофы постов при изменившихся обстоятельствах.