Древнееврейский обряд праздника Пасхи и его символическое и прообразовательное значение

Празднование Пасхи у древних евреев состояло в следующем.

К десятому число месяца нисана, соответствующего приблизительно нашему марту, в который случился исход и который с этих пор должен был считаться первым месяцем, началом года, – каждый отец семейства должен был избрать из мелкого скота, из овец или коз, агнца¹. Агнец должен быть непременно мужского пола, однолетний и без всякого порока. Агнец полагался на одно семейство. Если же семейство, по малому числу душ, не могло съесть целого агнца, то глава малочисленного семейства должен был присоединить к себе одно или несколько соседних семейств, смотря по числу лиц. По иудейской традиции число их должно быть не менее 10². Избранного агнца до четырнадцатого дня предписывалось держать отделенным от стада. В этот же день к вечеру или, точнее, „между двумя вечерами” закалали его. Толковники расходятся в объяснении значения слов „между двумя вечерами”. Иосиф Флавий³ и иудейские раввины думают, что эти слова означают время, когда солнце только начинает склоняться к западу до полного его заката⁴. Другие же (караимы, самаряне) утверждают, что здесь разумеется время между заходом солнца и наступлением ночи⁵. Последнему толкованию благоприятствуют слова: „закалай Пасху вечером при захождении солнца” (Втор. 16:6).

Заклание должно совершить все общество израильское. Это не значит, как думает Де-Ветте, что израильский народ для заклания собирался в одно место. В Египте, как это видно из (Исх.16:3) народ не собирался вместе на празднование Пасхи. Заклание агнца происходило в каждом израильском доме особо (7 стих). Смысл постановления такой: агнец должен быть заклан в одно и то же время всеми без исключения⁶. Кровью закланного агнца при помощи иссопной кисти должно было окропить косяки и перекладины дверей тех домов, куда собирались для пасхальной вечери, – в знамение, чтобы Господь не попустил ангелу-истребителю войти в дома израильтян для поражения. – Затем пасхального агнца должно было испечь на огне целиком вместе с головою, ногами и внутренностями⁷.

Способ печения, по преданию, состоял в следующем. Агнца прокалывали двумя вертелами крестообразно: одним вдоль агнца от задних частей до головы, а другим поперек около передних ног, и так подвешивали его во всю длину над находящейся в яме печью, а внизу ставили сосуд, в который стекал жир⁸.

– Когда агнец был совершенно готов, т. е. достаточно испекался, израильтяне должны были вкушать его с опресноками – пресным хлебом, приготовленным без всякой закваски,– и горькими травами. Какие это были травы, толковники определить затрудняются. LXX употребляют слово, πιχoίδες которое обозначает род самой горькой травы и соответствует отчасти дикому латуку, как и переводит блаженный Иероним: cum lactucis agrestibus. Иудейские раввины насчитывают до пяти родов горькой травы, которую можно употреблять при вкушении пасхального агнца⁹.

– Есть пасхального агнца предписывалось не раздробляя костей.

– Ничего нельзя было оставлять до следующего дня; если же будут остатки, их нужно было утром сжечь.

– Запрещалось выносить агнца на улицу; нельзя было и самим выходить на улицу.

– Есть предписывалось стоя, совершенно готовыми в путь, одетыми, препоясанными и обутыми в сандалии.

– Участие в вечери должны были принимать все без исключения; не исключались и рабы и пришельцы, если только они были обрезаны. Только необрезанные ни в каком случае не могли участвовать в пасхальном пиршестве.

– Указанные постановления обнимают все черты пасхального празднества, как оно должно было совершиться в первый раз в Египте и действительно совершилось, как замечает Бытописатель: „и пошли сыны Израилевы и сделали, как повелел Господь Моисею и Аарону, так и сделали (Исх.16:28).

От этого первого празднования Пасхи во многом отличались последующие празднования. Они сравнительно с первой Пасхой были гораздо торжественнее и полнее.

Со времени устройства скинии, а потом храма, Пасху праздновали уже не в домах, а при святилище. „Не можешь ты закалать пасху в котором-нибудь из жилищ твоих, которые Господь Бог твой дает тебе, но только на том месте, которое изберет Господь Бог твой” (Втор.16:5–6). Закон (Исх.23:17) обязывал являться к празднику Пасхи пред национальным святилищем только мужчин, однако и женщины могли принимать участие в пасхальном пиршестве¹⁰. Те израильтяне, которые не имели в Иерусалиме постоянного местожительства, пользовались от иерусалимских домохозяев нужными комнатами, которые отводились им бесплатно¹¹: в пользу домохозяев предоставлялись только кожа пасхального агнца и глиняные сосуды, употреблявшиеся при пасхальном пиршестве. Впрочем, число приходивших на праздник Пасхи в Иерусалим было так велико¹², что все они не могли поместиться в городе; и поэтому весьма многие должны были располагаться лагерем за городом; они наскоро строили себе суккоты или шалаши из рогож и ивовых ветвей¹³.

С перенесением празднования Пасхи из дома к святилищу, оставлено было кропление кровью дверей; теперь вместо этого кровь пасхального агнца кропилась на жертвенник всесожжения. Священные обязанности при этом исполнял уже не глава семейства, а законно поставленный священник (Исх.28), (2Пар.30:16, 35:10). За главою семейства осталось только право закалать пасхального агнца¹⁴. Кровь пасхального агнца собирали левиты в; сосуды и передавали ее священникам (2Пар.35:11).

В Египте празднование Пасхи продолжалось только один день 14-го нисана; при следующих празднованиях пасха уже длится 7 дней с 14 по 21 нисана. В продолжении семи дней должно было есть опресноки и все кислое уже к первому дню должно быть вынесено из домов. В продолжение семи дней приносились обильные жертвы. Узаконено было в течение семи дней ежедневно приносить в жертву всесожжения из крупного скота двух тельцов, одного овна и семь однолетних агнцев и при них хлебное приношение пшеничной муки, смешанной с елеем: 3/10 ефы¹⁵ (приблизительно 20 фун.) на каждого тельца, 2/10 (около 14 фун.) на овна и 1/10 (около 7 фун.) на агнца; и одного козла в жертву за грех (Числ.28:17–25). Сверх этих и обычных утренних всесожжений, во все пасхальные дни, приходившие на праздник, согласно заповеди не приходить с пустыми руками (Исх.23:15), приносили еще добровольные приношения для всесожжений и для жертв спасения, как из мелкого, так и из крупного рогатого скота. С особенною торжественностью проводимы были первый и седьмой дни. В эти дни были священные собрания, они были днями покоя, в эти дни запрещалась всякая работа, кроме, впрочем, приготовления пищи; в остальные же пять дней праздника работы не воспрещались. Но если в какой-нибудь из этих дней приходилась недельная суббота, то в таком случае субботний покой соблюдался со всею строгостью и даже праздничные жертвы приносились не иначе, как после субботней.

На второй день праздника во время пребывания евреев в Палестине совершаем был обряд принесения нового снопа в начаток и освящение жатвы (Лев.23:10). Это был, вероятно, сноп ячменя, так как этот хлеб поспевал ранее других. Это торжество сопровождалось принесением в жертву всесожжения однолетнего агнца, с присоединением хлебного приношения, в размере 2/10 ефы муки, и 1/4 гина вина для возлияния.¹⁶ По совершении обряда возношения, сноп отдавался священнику (Лев.23:20). Только после этого израильтяне могли есть хлеб нового урожая (Лев.23:9–14). Это празднество происходило, как мы сказали, на второй день праздника. В тексте говорится: „на другой день субботы” (Лев.23:11). Фарисеи понимали это о дне, следовавшем за первым днем Пасхи, ессеи же утверждали, что здесь разумеется день, следовавший за тою субботою, которая случалась во время пасхальной недели. Мнение фарисеев надобно признать наиболее вероятным. В и стихе 5 главы книги И. Навина сказано, что израильтяне „на другой день Пасхи ели новый хлеб”. А это могло быть только после принесения снопа Иегове (Лев.23:14). Указанное место из книги I. Навина решительным образом свидетельствует и против Гитцига¹⁷, который под выражением „на другой день субботы” разумеет не 16-е, а 22 нисана. Кроме совершенно произвольного предположения, будто Пасха всегда и начиналась и оканчивалась в субботу, он ничего не приводит в пользу своего мнения. Итак, по нашему мнению, слово „суббота” в 11 стихе 23 главы Лев., очевидно, употреблено не в собственном, а в общем смысле, в значении дня покоя, каковым действительно и было 15 число нисана.

Мы представили описание праздничных пасхальных обрядов времен Моисея, И. Навина, судей, первых царей и первого иерусалимского храма. С течением времени к этим обрядам ветхозаветная церковная практика сделала многочисленные добавления. Большая часть этих добавлений относится к позднейшему, после-пленному, периоду еврейской истории, когда началось ревностное изучение закона и исключительное развитие его обрядовой стороны. В это время относительно праздника Пасхи был составлен особый служебник, в котором очень подробно описан пасхальный обряд.

Вот как происходило пасхальное торжество в это после-пленное время¹⁸.

Начало приготовлений к священному дню возвещалось звуком труб, раздававшимся с башен храма¹⁹. По этому звуку каждое отдельное семейство собиралось вместе в одну комнату. Это было около полудня 14 нисана. Торжество начиналось так называемым обрядом „искания квасного хлеба». В силу предписания закона употреблять в течение всего праздника только опресноки и не вкушать ничего квасного, ревностные исполнители закона старались уничтожить в своих жилищах всякую возможность существования всего квасного. Заботливость фарисеев о букве закона простиралась до того, что в эти дни не смели употреблять самого слова lechem – хлеб обыкновенный, опасаясь привести себе на мысль какую-нибудь закваску, дрожжи и т. п.²⁰ В виду этого, они, желая как можно лучше исполнить предписание закона, с особенною тщательностью, до скрупулезности, осматривали весь свой дом, чтобы уничтожить в нем кислое до последней крохи. Глава семейства давал каждому участнику в осмотре дома факел, брал в руки блюдо с крылом и произносил молитву: „Благословен Ты, Господи, Боже наш, Господь всей вселенной, освятивший нас заповедями своими и повелевший нам уничтожить все квасное”. Присутствующие отвечали: аминь, и начиналось торжественное шествие через весь дом; обыскивали все комнаты, шкафы, ящики, углы и проч. Здесь и там попадались заранее подброшенные куски кислого хлеба. Глава семейства собирал все это, складывал в блюдо, а место, где был найден кислый хлеб, обметал крылом. Обряд „искания” продолжался не менее двух часов. После того, как весь дом был обыскан, глава провозглашал: „все квасное, находящееся в моем доме, незамеченное и неубранное мною, да исчезнет, и да будет как прах земной”.

Когда солнце склонялось к западу, наступал так называемый первый вечер и с кровли иерусалимского храма опять раздавались трубные звуки. Эти трубные звуки возвещали наступление праздника. Все спешили к храму, чтобы в храме заколоть приготовленных пасхальных агнцев. В храме в это время еще приносились обычные вечерние жертвы. По окончании приношения их, священники отворяли двери, разделяли все собравшееся общество на три отделения; после чего первое отделение входило в храм, и двери затворялись.

Левиты составляли торжественные ряды от места заклания до алтаря, держа в руках золотые и серебряные чаши, назначенные для принятия крови агнчей. Каждый, принесший агнца, заколал его сам; ближайший левит принимал кровь закланного агнца в свою чашу и подавал следующему левиту, принимая от него пустую чашу. Первая чаша по порядку доходила до священника, стоявшего у жертвенника; этот уже изливал кровь к подножию жертвенника, чашу же отдавал обратно, получал следующую и т. д. Когда первое отделение было кончено, тогда священники снова отворяли двери храма и впускали второе отделение: после чего входило третье. Во все время заклания, левиты пели хвалебную песнь: великое аллилуйя; пение сопровождалось игрою на музыкальных инструментах.

Пока в храме происходило заклание агнцев, в домах приготовляли все нужное для пасхальной вечери. Ставили стол и уставляли его пасхальными кушаньями. Эти кушанья были: опресноки, горькие травы, чаша с уксусом, особый род соуса, называвшийся хорозет, и составлявшийся из разных горьких и сладких плодов, сваренных в вине и уксусе, как-то: яблок, смокв, горького миндаля, орехов, и проч. Этот соус, по объяснению талмудистов, служил символом той смеси, из которой в Египте евреи делали плинфы; прибавляемая к соусу корица и другие коренья напоминали израильтянам солому, которою они обжигали плинфы в Египте. Вино также составляло в описываемое время необходимую принадлежность праздничной трапезы, на том основании, как говорит Маймонид, что „муж должен стараться, чтобы жена и дети были веселы во время трапезы. Поэтому на пасху и самый беднейший еврей должен был иметь определенный преданием сосуд вина, хотя бы для этого приходилось малое количество вина смешивать с гораздо большим количеством воды. Сюда же на стол приносили и пасхального агнца. Кроме этих обязательных кушаний было много и других. Само собою, разумеется, что, так как эти последние кушанья не были определены законом, то каждый приготовлял их по своему произволу и достатку. – Вечеря начиналась в полночь обрядом освящения вина. Подняв чашу, наполненную до краев вином, глава семейства произносил над ней молитву, которую все присутствующие выслушивали стоя. Слова этой молитвы таковы: „Благословен Ты, Господи Боже наш. Царь мира. Который явил нам свою милость и по благоволению и милосердию Своему дал нам святую Пасху, как день превосходнейший между другими, как памятник исхода из Египта! Ты освятил и избрал нас из среды всех народов и по любви и благоволению к нам даровал нам святую Твою Пасху! Благословен Ты, Господи, за этот святой день и за святое звание, которое Ты дал нам к радости и восстановлению! Благословен Ты, Господи, Который освятил Израиля и времена!” Присутствующие отвечали: аминь и все пили из освященной чаши, передавая ее по очереди друг другу. За этим обрядом следовало омовение рук, причем произносилась молитва: „Благословен Ты, Господи Боже Отец наших, Царь мира, Который освятил нас заповедями и повелел нам умывать руки”. По омовении рук глава семейства брал несколько горьких трав, обмакивал их в хорозет и ел. То же делали и другие. – Вслед за этим начинался длинный рассказ об установлении праздника Пасхи. В пасхальной вечери принимали участие дети; они должны были узнать историческое значение праздника из уст своих отцов для того, чтобы впоследствии в свою очередь передать это своим потомкам, чтобы, таким образом, память об этом сохранялась из рода в род. Обыкновенно кто-нибудь из детей, заранее наученный старшими, спрашивал: „почему эта ночь так знаменательна? Обыкновенно мы едим и кислый и пресный хлеб без различия, а в эту ночь один только пресный? Обыкновенно мы едим разные травы, а в эту ночь одни только горькие? Обыкновенно мы за столом сидим или возлежим, а в эту ночь мы должны стоять”²¹? На все эти вопросы следовали торжественно ответы главы общества. Он подробно описывал вечер пред исходом Израиля из Египта, говорил о приготовлениях к исходу, о народном одушевлении, о покорности народа воле Божией, о заклании агнца, о поражении египетских первенцев, о спасении израильтян и пр. Рассказ заканчивался словами: „Господь Бог наш возвел нас от рабства к свободе, от печали к радости, от мрака к свету. За все это мы должны исповедовать, хвалить и благодарить Его, воспоем Ему: Аллилуйя! Хвалите Его, дети Иеговы”. В ответ на этот призыв все общество пело псалмы 112 и 113. Эти псалмы составляли первую часть великой хвалебной песни, которую обыкновенно называли – галлел или иначе великое аллилуйя. Пение оканчивалось словами: „Благословен Господь Бог наш, Царь мира, Ты извел отцов наших из Египта и заповедал нам в эту ночь есть опресноки и горькие травы”. Затем все пили вино из освященного кубка во второй раз, при чем глава общества произносил обычную молитву: „Благословен Господь.... сотворивый плод виноградный!”

После этого следовал обряд освящения хлеба. Он состоял в следующем. Глава семейства, умыв предварительно руки, брал два куска пасхального хлеба, разламывал один из них на две части, полагал их на целый кусок и произносил краткую молитву: „Благословен Господь Бог наш, Царь мира, Который произвел хлеб из земли”. Когда все, присутствующие за столом, отвечали „аминь”, глава семейства брал частичку освященого хлеба, обертывал ее в горькие травы, обмакивал в харозет и вкушал. То же делали и другие; пред вкушением каждый произносил: „Благословен Господь.... освятивший нас заповедями и повелевший вкушать опресноки и горькие травы”. После вкушения опресноков и горьких трав глава семейства благословлял мясо благодарственной жертвы, которую он заклал в храме вместе с пасхальным агнцем: „Благословен Господь.... повелевший вкушать мясо благодарственной жертвы”. И все вкушали благословленное мясо.

Теперь приступали к вкушению главной принадлежности пасхальной вечери – агнцу. Глава семейства произносил: „Благословен Господь Бог наш... повелевший вкушать агнца”. По благословении, все ели мясо пасхального агнца.

После вкушения агнца не полагалось уже ничего есть. Все умывали руки, пили третью чашу вина, называвшуюся „чашею благодарения⁴⁴ и пели вторую часть хвалебной песни, псалмы 115–118. Наконец, пили четвертую чашу вина. Эта была последняя чаша. После, нее читали молитву: „Господи Боже наш, Тебя восхвалят все дела, и святые Твои и праведные, исполняющие волю Твою, все с восклицанием восхвалят Тебя, благословят, возвеличат, прославят и воспоют имя славы Твоей; ибо благо хвалить Тебя и петь имени Твоему. Из века во век Ты Бог наш. Благословен Ты, Господь и Царь наш, которому подобает хвала. Аминь. Души всех живущих благословят имя Твое, Господь Бог наш, и дух всякой плоти прославит и вознесет память Твою. Ибо во век Ты Бог, и кроме Тебя не имеем царя, искупителя и спасителя. Благословен Господь Бог наш, Царь вечный”. Аминь. Этим заканчивалась вечеря. Кто хотел, мог пить пятую чашу вина и петь третью часть галдела, псалмы 120–137.

В то время, как в домах ели пасхального агнца, в храме священники очищали жертвенник всесожжения. Обыкновенно это делалось в последнюю стражу ночи, теперь же в первую. После полуночи в момент рассвета священники, стоявшие на кровле храма, возвещали: «видно до Хеврона». После этого отворялись двери храма, и храм наполнялся богомольцами. После принесения обычных утренних жертв, приносились праздничные жертвы, назначенные законом. Во время заклания жертв, священники и левиты, которые теперь были в полном сборе, пели великое аллилуйя; пение сопровождалось звуками труб и цимбалов²² – По принесении мирных жертв пришельцы, если хотели, могли возвратиться по домам; но более благочестивые оставались на все семь дней, а некоторые и до пятидесятницы.

На второй день праздника, т. е. 16 нисана, совершался обряд освящения жатвы. Он состоял в следующем. После заката солнца 15 нисана желающие выходили в поле. При восходе солнца старший из пришедших спрашивал: «взошло ли солнце?» ему отвечали: «Да!». «Жать ли? да!» «Этим ли серпом? да!» «В эту ли корзину? Да!» Каждый вопрос и ответ повторялись по три раза. После этого жали сноп ячменя, возвращались все к храму и отдавали сноп священникам. Священники сушили его на огне, затем мололи, просевали 13 раз до тех пор, пока из принесеного ячменя оставалась 1/10 часть ефы самой чистой муки. Эту муку всыпали в золотую чашу, смешивали ее с чистым маслом в размере одного лога, клали сюда же полную горсть ладона, и все это потрясали пред жертвенником. Затем ладон и горсть муки сжигали на жертвенном огне. К этой церемонии присоединяли жертвы всесожжения.

Этим обрядом заканчивалось торжество, все принимались за свои обычные занятия и до седьмого дня почти ничто не напоминало о празднике, кроме того что вкушали только опресноки, а не квасной хлеб, а священники ежедневно приносили праздничные жертвы, в храме. Последний седьмой день проводили так же в полном покое, как и первый. После этого все принимало обычный будничный вид.

Еврейские праздники вследствие теократического устройства народа израильского, были в одно и то же время и религиозными и национальными торжествами. Они тесно были связаны с историей народа израильского и были днями воспоминания того или другого события из жизни народа. Вследствие этого, значение того или другого праздника непосредственно определяется значением самого исторического факта, в воспоминание которого он был учрежден.

Праздник пасхи был праздником воспоминания исхода евреев из Египта. Это событие, бесспорно, имело чрезвычайно важное значение для евреев. Своим бытием народ всецело обязан этому событию; на нем основано всемирно-историческое значение Израиля; оно залог религиозного и политического существования Израиля. С этого момента у евреев начинает правильно формулироваться жизнь религиозная, семейная и гражданская. Отсюда событие исхода изображается в св. книгах как бы творением Израиля. „Я, Господь святый ваш, Творец Израиля, Царь ваш, так говорит Господь, открывший в море дорогу, в сильных водах стезю, выведший колесницы и коней, войско и силу. (Исх.43:15–17). Что возрождение Израиля в народ новый, народ Божий, было целью исхода, это ясно указывается (Исх.19:4) „Вы видели, что я сделал Египтянам, и как Я носил вас, как бы на орлиных крыльях, и принес вас к себе... и вы будете моим уделом из всех народов,., вы будете у меня царством священников, и народом святым”.

Празднуя в празднике Пасхи историческое событие исхода из Египта, народ израильский вместе с тем праздновал и свое избрание в народ Божий, свое рождение, свое творение. Пасха – праздник рождения, праздник жизни²³.

Этой основной идее праздника соответствуют и все пасхальные обряды.

Еврейский народ, чтобы быть достойным избрания Божия, должен был очиститься. Единственным средством для этого очищения в ветхом завете служили жертвы. Ею и начинается и в ней сосредоточивается пасхальное торжество. Этою жертвою был пасхальный агнец. Жертвенное значение заклания его не может подлежать сомнению. Само Пятикнижие называет его „пасхальной жертвою Богу» и „жертвой праздника пасхи” (Исх.12:27, 34:25). В еврейском подлиннике пасхальный агнец обозначается словом zebach – заклание, каковое выражение, по исследованию археологов (Кейль, Гарнакъ)²⁴, в Моисеевом культе исключительно употребляется по отношению только к кровавым жертвам, а, следовательно, и пасхальный агнец принадлежит к этому разряду жертв. На жертвенный характер пасхального агнца указывает также и обряд с кровью. Кровью его было предписано евреям кропить двери домов, чтобы карающая десница Божия миновала их, когда поражала египтян. Если ангел-губитель пощадил дома Израиля потому, что они были окроплены кровью агнца, то из этого ясно, что кровь была образом искупления, очищения и примирения. А таковое значение имела лишь жертвенная кровь. В этой мысли убеждают нас и другие частные предписания относительно агнца. Он должен быть избран за четыре дня до заклания и должен быть отделен от стада. Это говорит за то, что этот агнец назначался для Иеговы, для богослужебной цели. Он должен быт без порока. Это первое предписание для всех жертв (Лев.22:20–24). Он должен быть однолетний – обычный возраст жертвенных животных из мелкого скота (Исх.29:28),(Лев.9:3)²⁵ Он должен быть мужского пола – этот пол, как символ силы, энергии и вообще совершенства предписан был в Моисеевом культе для главнейших жертв – жертв всесожжения²⁶. „Не оставляйте от него до утра; но оставшееся от него сожгите до утра на огне (Исх.12:10). И это предписание впоследствии вошло в закон о жертвах (Лев.7:17, 8:32). Какая цель и какое значение всех этих требований, как не то, что агнец пасхальный – жертва. Правда, при первом принесении пасхальной жертвы в Египте мы не видим ни святилища, ни алтаря: но это зависело чисто от внешних причин. Не признавать жертвенного значения за пасхальным агнцем только на основании этого, как это делает, между прочим, Гофман²⁷, мы не имеем права. Начало жертв восходит к первым временам рода человеческого. Их приносили Каин, Авель, Ной и патриархи (Быт.4:3, 12:7, 13:4–18; 26:25, 31:54, 33:20, 35:7, 46:1). Отсутствие, святилища при этих жертвах не лишало их однако жертвенного значения. Сами евреи, как можно видеть из повествования о пасхе у горы Синай, признавали жертвенный характер пасхального агнца той пасхи, которую они совершили в Египте. Они называли его здесь „приношением»: для чего, говорили они, нас лишать того, чтобы мы принесли приношение Господу в назначенное время среди сынов израилевых (Числ.9:7). – Со времени перенесения празднования пасхи из домов к святилищу, пасхальный агнец получает и все законные формы жертвы. Пасхального агнца приводили к алтарю; кровью кропили на жертвенник всесожжения; тук сжигался (Исх.23:18), (2Пар.35:11–13). При этом священнические обязанности отправлял не глава семейства, а законно поставленный священник (2Пар.30:16, 35:11), (1Ездр.6:20). Жертвенное достоинство пасхального агнца признают и Филон и Иосиф Флавий²⁸ и вся иудейская традиция. В смысле жертвы понимает пасхального агнца и ап. Павел, когда ставит его прообразом Иисуса Христа: „Пасха наша, за нас пожрен был Христос”. – В виду всего этого взгляд Гофмана и др. на пасхального агнца, как на простое средство подкрепления телесных сил израильтян пред своим путешествием, надобно считать неосновательным.

Археологи, рассуждая о жертвенном достоинстве пасхального агнца, обыкновенно стараются определить, к какому роду из определенных в Моисеевом законе жертв принадлежал пасхальный агнец. Генг-Стенберг говорит, что пасхальный агнец был в полном и собственном смысле жертвою за грех²⁹. Но с этим согласиться нельзя. Между жертвою за грех и пасхальною жертвою то существенное различие, что мясо жертв за грех не могли употреблять сами жертвователи³⁰, между тем как мясо пасхального агнца они обязательно должны были есть. Куртц³¹, Бэр³² и др. относят пасхальную жертву к разряду „мирных” жертв. Основания указываются для этого следующие. С ними она имеет одно общее – название zebach (Исх.12:27, 25:18) – название, которое в Пятикнижии исключительно прилагается к мирным жертвам: она так же, как и те, сопровождается вечерию. Если остатки от жертвы мира не были все съедены в течении трех дней, то на третий сжигались на огне (Лев.7:17,8:32); то же самое определение было сделано и относительно пасхального агнца, оставшееся от него после пасхальной вечери сжигалось на другой день. Но и это мнение, что пасхальная жертва принадлежит к разряду жертв мирных Кейль считает односторонним, так как идея жертвы мира исключает очищающее от греха значение, которое соединялось с пасхальным агнцем³³.

Более справедливый взгляд высказывает Гарнак. По мнению последнего пасхальная жертва совмещала в себе значение двух жертв: жертвы греха и жертвы мира. К жертве греха ее нужно причислить потому, что кровь пасхального агнца имела очищающую силу, к жертве мира потому, что мясо агнца предлагаемо было на трапезу³⁴. Таким образом, она изображала с одной стороны умилостивление, а с другой спасительное общение с Богом³⁵. Это мнение находит для себя подтверждение и в учении отцов церкви. Так, например, Кирилл Александрийский говорит; „от агнец и козлищ приимите, сказано. Агнец по закону почитается, как чистая и непорочная жертва, а козлы всегда приносятся на жертвенник за грехи. Это же ты найдешь и во Христе; потому что Он был Сам и как непорочная жертва, принесши Себя в воню благоухания Богу и Отцу (Еф.5:2) и как козел, за грехи наши закалаемый”.³⁶

Жертвенный обряд состоял из двух существенных частей: кропления жертвенною кровью агнца и жертвенной вечери. Так как с жертвенною кровью в Моисеевом законе всегда соединялась идея очищения и спасения, то кровь на домах Израиля указывала на помилование и прощение живущих в них.

Окропленный жертвенною кровью дом становился местом спасительного действия благодати Божией. Где был на доме начертан знак кровью, туда приходило спасение, подобно тому, как червленная веревка, спущенная Раавью из окна, была знаком того, что дом этот должен быть пощажен (Исх.12:13)³⁷. Самое знамение на домах было, конечно, не простым условным знаком, по которому бы ангел губитель мог различать дома евреев от домов египетских, но имело то значение, что свидетельствовало о вере евреев в умилостивительную силу пасхальной жертвы, свидетельствовало о их смиренном сознании, что они, как и египтяне, по своей виновности пред Богом заслуживали казнь от Бога, и могут спастись от нее только по милости Бога, приемлющего от них жертвенную кровь невинного животного, как выкупную цену за их вины.– Почему именно кропились двери домов? понять не трудно. Двери, ворота, чрез которые входят и выходят, служат самою видною частью домов. Поэтому выражения «ворота» у восточных народов употреблялось часто в смысле целого дома, или города, к которому они ведут³⁸. Далее, на самых воротах самую заметную часть в свою очередь составляют косяки и притолки, так как самые створы по восточному обычаю, – который, вероятно, символизировал идею гостеприимства, – были обыкновенно отворены. Поэтому на притолках и косяках, как это видно между прочим и из (Втор.6:9), писались даже изречения, имевшие отношение к целому дому.

Второю главною частью в пасхальном торжестве была вечеря. С понятием трапезы вообще связывается представление общения и дружбы между участниками в трапезе и ее учредителями. To же самое и в пасхальной жертвенной трапезе: она символизировала общее единение участников трапезы, как между собою, так и с ее учредителем – Богом³⁹. На такое значение пасхальной вечери очень ясно указывают условия, при которых должно было вкушать агнца. Требовалось, чтобы агнец был изжарен в целом виде. Таким способом приготовления устранялось всякое разложение мяса и смешение его с чуждым ему веществом, так что мясо и после своего приготовления продолжало оставаться тем же чистым, беспримесным мясом агнца, каким оно было и до приготовления⁴⁰. Подобное же значение имело и другое постановление, запрещавшее разрушать кости агнца. „Кости, – говорит Бэр, – как в организме человека, так и в организме животных, образуют крепкую, внутреннюю основу, на которой покоятся все остальные части организма. Вследствие этого болезнь костей, а тем более поражение костей было образом разрушения. (Иов.30:17, 33:23), (Пс.102:4, 38:4), (Плач.3:4), (Иез.38:13), (Мих.3:3). Наоборот, сохранение костей было символом полной неповрежденности и целости (Пс.34:20). Агнец пасхальный, приготовляемый без раздробления на части, являлся таким символом единства и целостности. Этим единством и целостностью пасхального агнца, предлагаемого для пасхальной вечери, изображалось то, что и сами евшие его должны были вступить в связь неразрывного единства и общения с Господом. Идея взаимного единения и общения вкушающих пасхального агнца выражалась также и в том, что один агнец предназначался для одного дома, для одного семейства; далее в – том, что в случае малочисленности членов одного семейства, агнец был вкушаем двумя семействами, которые для этой цели должны были собраться в одном доме, сомкнуться в одно семейство и составить таким образом единое, нераздельное целое. Единый цельный пасхальный агнец должен был служить трапезой для одного, цельного дома (Бэр). Наконец идея неотчуждаемости выражалась в том, что ничего из мяса не должно было выносить из дома (Исх.12:46). Точно также в видах реализирования идеи неразрывного общения, ни одного куска пасхального мяса нельзя было оставлять до утра, чтобы потом употребить в пищу: но если участвовавшие в пасхальной вечери не могли съесть всего агнца, недоеденное следовало сжечь на огне и таким путем уничтожить все остатки от пасхального агнца. Сожжение не нарушало идеи единства: все, что предавалось огню, этим совершенно уничтожалось и становилось как бы никогда не существовавшим⁴¹. Но во всяком случае сожжение остатков было нежелательным явлением, и должно было, по возможности, устраняться, что ясно следует из предписания соединяться малочисленным семействам в один дом.

Далее, при пасхальном торжестве употреблялись исключительно опресночные хлебы и горькие травы.

Какие воспоминания должны были евреи иметь вкушая опресноки, – библейское повествование точно и определенно не указывает. Обыкновенно думают, что вкушение пресного хлеба при пасхальном торжестве должно было напоминать израильтянам о той поспешности, с какою они вышли из Египта, и вследствие которой не успели приготовить кислых хлебов. Сам Бытописатель эти факты ставит в некоторую связь. Но в виду того, что заповедь об опресноках дана раньше исхода и составляет весьма важную особенность праздника, нельзя думать, что опресноки должны были напоминать евреям о поспешности исхода. Другие писатели обращают особое внимание на то, что опресноки в книге (Втор.16:3) называются „хлебом бедствия”. Винер говорит: „Израильтяне ничем не могли лучше увековечить память о египетских бедствиях, как постановлением вкушать в продолжение целой недели грубую и невкусную пищу”⁴². Но, по мнению Кейля, такое толкование не имеет никакого основания в тексте писания. Выражение „хлебы бедствия”, говорит он, употреблено не в том смысле, что это был хлеб „грубый, невкусный», но для обозначения тех стесненных обстоятельств, в которых находились израильтяне при выходе из Египта. Такое объяснение делает сам Моисей, когда к приведенному выражению прибавляет: „ибо ты с поспешностью вышел из земли Египетской”. Поэтому употребление опресноков напоминало скорее не о бедствиях, а об освобождении от этих бедствий.

Более основательно выясняет значение опресноков Бэр. Он обращает внимание на еврейское название опресноков – massot, которое буквально значит – чистый. Таков был взгляд евреев на хлеб опресночный. В виду такого взгляда хлеб опресночный имел широкое употребление в иудейском богослужении. Он был хлебом священным: он употреблялся и для хлебов предложения и при всех жертвоприношениях. Такое объяснение как нельзя более соответствует идее праздника. В Египте Израилю угрожала опасность заразиться развращением своих повелителей; квас египетский грозил проникнуть во всю массу народа еврейского. Но Иегова вывел израильтян из Египта, избрал их в народ чистый, в народ святой, который должен был изгнать из своей среды прежнюю закваску (нравственную порчу), начать новую жизнь. Символом этой новой жизни был, как мы сказали, праздник пасха. И во время его, как праздники жизни, всего более приличествовало ядение чистого, чуждого всякого кваса, хлеба – хлеба опресночного.

Горькие травы, с которыми должно было вкушать пасхального агнца, служили символом тех горестей, которые евреи терпели в египетском рабстве. Употребление горькой пищи и горьких напитков служит в Священном Писании обычным символом бедствий и страданий. (Пс.68:22), (Иер.6:14). Такое значение пасхальным горьким травам придают и раввины⁴³, ссылаясь на (Исх.1:14), где читаем: „делали (египтяне) жизни их (евреев) горькою от тяжкой работы над глиною и кирпичами и от всякой работы полевой, от всякой работы, к которой принуждали их с жестокостью»⁴⁴. Божественное благодеяние, говорит Бэр, заключавшееся в изведении из Египта, являлось тем более заметным, что соединялось с символом страданий уже перенесенных⁴⁵. По мнению Кейля, горькие травы символизировали также и ту горечь, которая вообще разлита в этом грешном мире и которую Израиль постоянно должен был вкушать в своей внешней жизни. Но пред его духовною жизнью эта горечь в совершении пасхального пиршества изображалась исчезающею или прикрывающеюся в силе, которая заключалась в мясе агнца, закалавшегося за грехи народа еврейского⁴⁶. Проще сказать, вкушая после горьких трав сладкое мясо агнца, евреи яснее символизировали для себя горечь жизни и величие милости Божией.

При праздновании пасхи в позднейшее время, во время пребывания евреев в земле обетованной, как мы выше видели, выступают главным образом две новые черты, которых не было при первом праздновании пасхи в Египте. Эго – повеление закалять пасхального агнца только при святилище и повеление приносить на второй день праздника сноп из начатков жатвы. И то и другое прибавление нисколько не нарушает основной идеи праздника. В силу первого требования все взрослые мужи Израиля собирались каждый раз при центральном святилище Иеговы, что естественно поддерживало между ними связь и общение, которое должно было сделать из них могущественный народ, подобного которому не было бы в древним мире, ибо сила его заключалась бы в едином духе граждан, готовых бороться нравственно и физически против всех языческих властителей. Поддерживая связь и единство всего Израиля, это повеление закона вместе с тем поддерживало и его общение с Иеговою, который благоволил обитать в святилище.– Приношение же новых плодов на пасху должно было напоминать евреям о новой жизни, которая началась для них с освобождением из Египта. Для народа, занятого преимущественно земледелием, ничто так живо не могло напоминать о национальном и политическом возрождении, как соединение этого празднества с ежегодно повторяющимся оживлением всей природы, первые произведения которой приносились Иеговы⁴⁷. Таким образом, и то и другое постановление являются вполне сообразными с идеею праздника.

Самое время, в которое было определено праздновать праздник пасхи, имеет особенную знаменательность. Месяц пасхи, нисан, был у евреев началом или первым месяцем года⁴⁸. Днем для праздника пасхи было назначено четырнадцатое число. „В этот день, говорит Бэр⁴⁹, приходится полнолуние, следовательно, в это число луна достигала самой высшей фазы; вследствие этого день полнолуния можно считать как бы вершиной и центром по отношению к целому месяцу. Отсюда и пасха, падавшая на полнолуние, являлась праздником, выдающимся из всех прочих дней, а потому всего приличнее было назначить для нее именно день полнолуния».

Таково было значение древнееврейской пасхи в области отношений ветхозаветных. Но значение пасхи не ограничивалось одною только этою областью: как весь теократический институт прообразовал собою новозаветное царство Божие, так и все ветхозаветные обрядовые учреждения сводились к этому последнему. Апостол Павел говорит о всем ветхозаветном обрядовом законе, что он имел тень грядущих благ, а не самый образ вещей (Евр.10:1). Священные времена ветхозаветные апостол также признает тенью новозаветной благодати и прообразом новозаветного. В послании к Колоссянам оп говорит: „Итак, никто да не осуждает вас за пищу, или питие, или за какой-нибудь праздник, или новомесячие, или субботу: это есть тень будущего, а тело во Христе (Кол.1:15–17), (Гал.4:10). Вслед за апостолом и святой Епифаний Кипрский учит: „Образную же часть закона составляет то, что изложено по образу духовного и лучшего, разумею законоположение о приношениях, обрезании, субботе, посте, пасхе, опресноках и сему подобном. Ибо все сие, – потому что составляет образы и символы, по открытии истины переложилось, по видимости и телесно совершение сего уничтожено, но по духу удержано, и имена остались те же, а изменились вещи“⁵⁰.

В пасхальных постановлениях тень будущего прозревали еще ветхозаветные писатели: они усвояли грядущему Мессии такие названия, которые очевидно заимствованы от пасхального агнца. Так пророки Исаия и Иеремия уподобляют Его агнцу (Ис.53:7), (Иер.11:19) и в этом уподоблении новозаветные писатели ясно видят указание на Иисуса Христа (Деян.8:32–35). Иоанн Креститель, стоявший на рубеже ветхого и нового заветов, уже не в форме подобия или прообраза говорит о Иисусе Христе, но прямо, указывая на Него лично, называет Его агнцем Божиим, взявшим на Себя грехи всего мира (Ин.1:29). Апостол Павел в послании к Коринфянам (Кор.5:7–8), называет Христа, за нас закланного, нашею пасхою, и наставляет всех верующих праздновать эту новозаветную пасху не с старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины. Святой апостол Петр и святой Иоанн Богослов, усвояя Христу название агнца, указывают и ближайшим образом частные черты, которые составляли сходство его с пасхальным агнцем. Апостол Петр называет Христа агнцем непорочным и чистым (1Пет.1:19). Евангелист Иоанн, рассказывая о том, что воины не перебили голеней Христа, замечает: „сие произошло, да сбудется писание, (сказанное об агнце пасхальном): «кость Его да не сокрушится» (Ин.19:36). В Апокалипсисе Иисус Христос изображается под образом агнца, как бы закланного, стоящего посреди престола, четырех животных и четырех старцев (Откр.5:6–12),–под видом агнца, которому воздается божеское поклонение и честь (Откр.5:8–14, 6:1–10, 7:9–17, 4:8–11).

Но более подробно раскрывают нам прообразовательное значение ветхозаветного праздника пасхи отцы и учители церкви. Они признают прообразовательное значение за всеми частными пасхальными обрядами.

И прежде всего они в своих толкованиях указывают сходные черты между ветхозаветным агнцем, как прообразом, и новозаветным агнцем, как прообразуемым.

„Агнец, – говорит Кирилл Александрийский, – долженствовал быть предварительно избран и отделен от стада для жертвы: так и Христос от вечности предопределен к страданию за род человеческий, и волею Отца небесного, как агнец, заклан прежде сложения мира.

„Агнец отделялся от прочего стада: Христос отделен от среды братии, отлучен от грешников, как праведный и непорочный”⁵¹.

Самое время избрания агнца, по исчислению святого Ефрема Сирина, совпадает со временем зачатия Иисуса Христа. „Агнец, говорит святой Ефрем Сирин в толковании на (Исх.12:2–6), есть образ Господа нашего, который в десятый день месяца нисана низшел в утробу Девы. Поскольку от десятого дня седьмого месяца, в который Захария приял благовествование о рождении Иоанна, до десятого дня первого месяца, в который ангел благовествовал Марии, протекло шесть месяцев: то ангел сказал Марии: сей месяц шестый есть ей, нарицаемой неплоды (Лук.1:З6). Итак, в десятый день агнец заключен, а Господь зачат⁵².

От пасхального агнца требовалось, чтобы он был совершен, без порока, мужского пола, однолетен (Исх. 12:5). Все эти черты, по указанию отцов церкви, ясно изображают нам Иисуса Христа. „К подзаконным жертвам присоединяется великая и относительно к первому естеству. так сказать, не закаляемая жертва–очищение не малой части вселенной и не на малое время, но целого мира и вечное. Для сего берется овча (Исх.12:5) по незлобию и как одеяние древней наготы; ибо такова жертва, за нас принесенная, которая есть и именуется одеждою нетления. Берется совершенное не только по Божеству, в сравнении с которым ничего нет совершеннее, но и по воспринятому естеству, которое помазано Божеством, стало тем же с помазавшим и, осмелюсь сказать, купно Богом. Берется мужеский пол; потому что приносится за Адама, лучше же сказать, потому что крепче крепкого, первого падшего под грех, особенно же потому, что не имеет в себе ничего женского, не свойственного мужу, а напротив того, по великой власти, силою расторгает девственные и матерния узы, и рождается от пророчицы мужеского пол, как благовествует Исаия (Ис.8:3). Берется агнец единолетен. как солнце правды (Мал.4:2). Берется непорочен, потому что врачует от позора и недостатков и скверн, ибо, хотя воспринял на себя наши грехи и понес болезни, но сам не подвергся ничему, требующему уврачевания⁵³.

Во всех обстоятельствах заклания пасхального агнца святые отцы церкви видят соответствие с Великой Жертвой.

И прежде всего время заклания совпадало с временем распятия Христа. „Он (Моисей) говорит св. Ириней знал и день страдания Его и образно предсказал его под именем пасхи: и в этот самый праздник, за столько времени предуказанный Моисеем. Господь пострадал, совершая пасху“⁵⁴.

,,3аповедал же, говорит блаженный «Феодорит, закалять в четырнадцатый день к вечеру. Ибо в сей вечер и Владыка Христос предан был иудеям⁵⁵. „В четырнадцатый же день агнец (пасхальный) заклан во образ Господа распятого на кресте”⁵⁶.

Затем самый образ печения пасхального агнца изображает, по воззрениям отцов церкви, именно крестную смерть Христа Спасителя. Святой Иустин, объясняя это, говорит: агнец оный, которого предписано изжарить всего, был образом и предзнаменованием крестной смерти, понесенной Христом. Ибо агнец был возлагаем на огонь, будучи сложен на подобие креста, так как один рожон продевали от нижних его частей до головы, а другой, на котором вешали агнца, проходил поперек спины⁵⁷.

Требовалось, чтобы кости агнца не были сокрушаемы. Не сокрушены были и кости Господа: „Ибо, объясняет святой Ефрем Сирин, хотя руки и ноги Господа нашего пронзены были гвоздями, и ребро прободено копием, но кость не сокрушена у Него”⁵⁸.

Запрещение сокрушать кости приводит нас к мысли о Христе и убеждает следовать глаголам боговещателя: ибо Божественный евангелист, принимая то изречение в телесном смысле о Христе, говорит: воины... не прободоша Ему голеней, да сбудется Писание: кость не сокрушится от него» (Ин.19:33–36), (Исх.12,:46)⁵⁹.

Далее – постановления о месте заклания пасхального агнца предуказывали, по учению отцов церкви, о месте распятия Христа. „Не можешь ты закалать пасху в котором-нибудь из жилищ твоих, которые Господь, Бог твой, даст тебе; но только на том месте, которое изберет Господь, Бог твой, чтобы пребывало там имя Его, закаляй пасху вечером при захождении солнца, в то самое время, в которое ты вышел из Египта (Втор.16:5–6). Как бы в ответ на такое предписание Иисус Христос говорит о себе: не возможно есть пророку погибнуть, кроме Иерусалима (Лук.13:33), предсказывая этим свою смерть в Иерусалиме. „Моисей, говорит святой Ириней, не только день указал, но и место страдания, говоря: не можешь закалать пасхального агнца ни в каком другом из твоих городов, которые дает тебе Господь Бог, кроме места, которое Господь Бог твой изберет для призывания имени Своего⁶⁰.

В спасении израильтян через кровь пасхального агнца святые отцы и учители церкви видят указание на наше искупление Кровью Христа.

„Кропление крови, говорит св. Кирилл Александрийский, спасает помазанных. Это Он показал, повеля помазать кровью входы домов, разумею косяки и пороги домов: ибо Христово таинство как бы заграждает и делает неприступным для смерти вход. Итак, несомненно, что и мы, помазанные честною кровью, будем повелителями смерти, будем презирать тление, ни во что вменяя истребителя; потому что избавляет нас кровь жизни, т. е. кровь Христа⁶¹.

За спасением Израиля от смерти последовало изведение его из Египта. Это изведение, по учению святого Иринея, было прообразом происхождения церкви. „В них (израильтянах), – говорит святой Ириней, – были предуказаны мы, ибо все исшествие народа из Египта по устроению Божию было типом и образом имевшего быть из язычников происхождения церкви. И поэтому Он в конце времени изводит ее отсюда в ее наследие, которое не Моисей, раб Божий, но Иисус, Сын Божий, дает в достояние⁶².

Самый переход из Египта через море в землю обетованную знаменовал, по учению отцов церкви, наш спасительный переход от рабства диаволу под благое иго Христа. „Народ праздновал пасху, когда из Египта переходил чрез Чермное море. Теперь пророческий образ исполнился в истине. Мы кровью Его освобождены от гибели века сего как бы от рабства египетского, и совершаем спасительный переход от диавола ко Христу и от века настоящего к царству Его⁶³. И как для израильтян пасха была воспоминанием перехода от рабства в землю обетованную, так в духовном смысле она означает наше шествие и восход от дольнего к горнему – в землю обетованную. „И, в частности, „пасха первая, совершенная в Египте, говорит Ефрем Сирин, изображает радость праведных в настоящей скорбной жизни, радость не полную. Пасха вторая, совершенная по исшествии, в пустыне, изображает веселие совершенное и радость полную по скончании (и по отшествии) от сей временной жизни. Пасха же третья, какую совершали сыны Израилевы уже по входе в землю обетованную и после разделения наследия их, знаменует воскресение мертвых и общую пасху всех разумных существ – человеков и ангелов, также веселие каждого в Его обители.

В частных предписаниях относительно пасхальной вечери отцы церкви видят предуказание тех условий, при которых возможно участие в Христовом наследии.

И прежде всего в постановлениях относительно опресноков. „Хлебы пресные, – говорит св. Кирилл Александрийский, – снедят, образно указывая сим на то, что соделавшиеся причастниками Христа должны питать душу свою как бы не заквашенными и чистейшими пожеланиями, приучая себя к чуждой коварства и свободной от порочности жизни“⁶⁴. „Если израильтяне, говорит св. Иоанн Златоуст, очищали домы от ветхого кваса, и столько заботились о прагах дверей, то гораздо более нам должно исследовать состояние души, и изгонять из нее всякое нечистое помышление⁶⁵.

Горькие травы, по учению отцов церкви, знаменовали горести настоящей жизни. „А что оно (мясо) снедалось с горькими травами, – пишет святой Кирилл Александрийский, – это таинственно знаменует, что и мы... должны с величайшею охотою претерпевать страдания ради любви к Нему и переносить горькие труды, идя во след Тому, Кто ради нас пошел насмерть... Аще Мене изгнаша, и вас изженутъ” (Ин.15:20)⁶⁶.

Вкушающие агнца должны были быть готовыми в путь; в дорожной одежде, с препоясанными чреслами, с сандалиями на ногах и с жезлами в руках. У святых отцов встречаем следующие объяснения такого образа вкушения пасхи:

„Препоясание чресл знаменует бодрствование и готовность к духовному прехождению. Причастники Христа должны с поспешностью убегать мира сего и приготовлять себя к лучшим благам.

Кто бежит из Египта и от всего египетского, тот должен надеть сапоги для защиты от скорпионов и змиев, которые жалят в пяту и которых нам попирать велено. На пути встретятся и тернии, т.е. грехи, от которых предохранить может твердость обуви, т.е. строгая подвижническая жизнь, преломляющая острие терний.

Жезл в руке означает надежду, которая нас укрепляет и возбуждает к терпению, по слову пророка: надейтесь на имя Господне и утвердитеся о Боге (Пс.50:10). Закон повелевает взять жезл подпирающий, дабы ты не поколебался в мыслях, когда услышишь о страданиях и смерти Господа, дабы ты не поколебался при нападении противников.

Агнца велено есть с поспешностью, дабы причастник Христа не был медлен и слаб в добрых делах, но чтобы с рвением стремился к жизни будущей. Так и божественный Павел говорит: тецыте, да постигните (1Кор.9:24). Посему мы поспешим от грехов к оправданию, от смерти к жизни, и, отложив тяготу рабства, наследуем благодать усыновления”⁶⁷.

А. Оссиев